afa-punk-23
25-09-2015 21:09:48
"Поток мигрантов в Европу приобретает катастрофический характер", "Европа погибнет от наплыва мигрантов" - российская пресса пестрит подобными паническими заголовками. В сущности, почти все российское информационное поле замерло в ожидании краха Европы в связи с нынешним наплывом беженцев.
Провластные СМИ злорадствуют, умеренные либерально-оппозиционные скорбят по "Европе, которую мы потеряем". Правые (от правых либералов до нацистов) высказывают надежду, что Европа, наконец, одумается. Надежды эти высказываются иногда расплывчато, а иногда вполне конкретно, в виде многочисленных восторгов по поводу чьих-то анонимных предложений "расконсервировать Освенцим для приема мигрантов".
В самой Европе нынешний миграционный кризис породил массу дебатов и довольно значительную (особенно в Восточной Европе) волну недовольства и опасений. Сильны панические настроения в Венгрии и Словакии. Относительно популярные в Польше правые издания привычно твердят о том, что Европу может спасти только путинская политическая модель. Однако алармистский консенсус сложился именно в российском информационном поле. Откуда такое единство? Почему сердобольные русские СМИ почти ничего не говорят о тех проблемах, которые (судя по масштабам протестов) больше волнуют самих европейцев, например, о проводящихся в ряде стран неолиберальных реформах, ведущих к уничтожению систем здравоохранения? Почему проблемы украинских беженцев почти не беспокоят отечественные СМИ?
Скрытый текст: :
Миф 1: нынешний кризис беспрецедентен
Нынешний поток мигрантов не является для Западной Европы чем-то уникальным. 351 тысяча принятых беженцев с января по сентябрь, 120-160 тысяч дебатируемых квот и даже 800 тысяч потенциально возможных беженцев - это не невиданные цифры для полумиллиардного Евросоюза. В наше время в странах ЕС постоянно находится около 20 миллионов граждан других государств, из них около 776 тысяч получило гражданство стран ЕС в 2009 году. И это не новое явление для Европы. Для сравнения: еще соглашение 1968-1972 годов[1] вводило квоты на легальную миграцию во Францию из одного только Алжира в 35 тысяч человек в год, а за ближайшие два года Франция обязалась принять 24 тысячи беженцев. Безусловно, беженцы и трудовые мигранты - не одно и тоже. Ничтожная доля военных беженцев получает гражданство, не во всех странах у беженцев есть право на работу. Т.е. в данном случае речь идет не о притоке рабочей силы, а именно о жизни на пособие, которое для остальных категорий мигрантов - чаще миф. Однако даже рекордные расходы на беженцев, которые запланировала на 2016 год ФРГ (6 миллиардов евро) не выглядят огромными на фоне, например, 400 миллиардов евро, которые Германия в 2008 году выделила на спасение банков. Франции год содержания беженца обходится в 8-9 тысяч евро - это меньше, чем стоимость часа летного времени (без использования боеприпасов) одного из использовавшихся в Ливии "миражей". Возмущение некоторых российских СМИ по поводу средств, выделяемых на беженцев, были бы, отчасти, понятны, если бы было сопоставимое возмущение по поводу больших средств, выделенных во время недавнего кризиса на спасение банков, или по поводу огромных средств, ушедших на военные операции в Ираке, Ливии, Сирии и Мали.
Во многих странах ЕС у беженцев есть теоретическая возможность работать. Однако если даже среди потомков трудовых мигрантов безработица выше, чем среди коренных европейцев, то наивно ожидать, что беженцы лучше встроятся в экономику. Здесь те, кто говорит о неготовности ЕС принять мигрантов правы. Современная неолиберальная экономика не способна справиться с многомиллионной безработицей. Более того, эта армия безработных такой экономике необходима, потому правы и те, кто говорит о выгодности беженцев. Беженцы не смогут "отнимать рабочие места", поскольку права устроиться на работу, на которую претендует гражданин, у них нет.
Скрытый текст: :
Миф 2: рост числа беженцев приведет к росту исламского экстремизма
Отдельно стоит сказать и о страхах по поводу того, что среди беженцев окажутся агенты ИГИЛ. Не совсем понятно, зачем такой трудный путь нужен самим агентам ИГИЛ. Они легко могут воспользоваться даже большим ежегодным потоком трудовых мигрантов, а не беженцев, что даст им большую мобильность и обеспечит меньшее внимание властей. Но и в этом для них нет особого смысла – пока боевики ИГИЛ едут из Европы на Ближний Восток, а не наоборот. Все три организатора основных терактов ИГИЛ во Франции (Амеди Кулибали и братья Куаши) родились во Франции. Из одиннадцати атак террористов-смертников, совершенных гражданами Франции, более половины вообще приходится на вновь обращенных. Гетто европейских городов, в которые превратились бывшие индустриальные дистрикты, сами способны порождать вербовщиков ИГИЛ и не нуждаются в притоке агентов с Ближнего Востока. Нынешние беженцы получили хорошую прививку от религиозного фанатизма.
Гуманитарная катастрофа на Ближнем Востоке начались с войны в Ираке, которую большинство американских солдат и поддержавших войну американцев воспринимало как войну с исламским терроризмом. Ирак на тот момент не имел никакого отношения к исламскому терроризму, кроме принадлежности большей части его жителей к исламу. Т.е. какой-нибудь условный Крис Кайл убивал мужчин, женщин и детей в Ираке именно как мусульман и вел религиозную, по сути, войну с исламом. Те, кого этот фанатизм привел к ответной «Holy war» не эмигрировали, а создали безумный и кровавый ИГИЛ, от которого беженцы и спасаются. Теперь многие из них пройдут через конфессиональную сегрегацию при распределении в лагеря беженцев. При этом я не разделяю надежд на, то, что все эти столкновения с религиозным фанатизмом и религиозной нетерпимостью станут и для потомков беженцев надежной прививкой от религиозного экстремизма. Беженцы-«арки» (алжирские коллаборанты времен войны за независимость) оказались в той же мере светскими, что и трудовые мигранты из стран Магриба. Они так же нерегулярно посещали мечети. Даже сами мечети отстраивали не мигранты, а французская буржуазия, справедливо полагавшая, что религия отвлечет мигрантов от социальной борьбы. А потомки обеих категорий мигрантов из Магриба, оказавшиеся в одних гетто с равным уровнем безработицы, в равной степени испытали влияние исламских экстремистских течений в 90-е годы. Так или иначе, уровень экстремизма среди мигрантов будет зависеть от социальной и экономической политики властей, а не от деятельности предполагаемых эмиссаров.
Миф 3: миграция = преступность
Еще один из традиционных страхов - рост преступности. Но у беженцев, прикрепленных к лагерям или находящихся под надзором государственных органов, после повальной дактилоскопии, возможностей для преступной деятельности совсем немного. Вообще, находясь в российском, тотально правом, информационном поле, сложно судить о том, каков уровень преступности среди мигрантов в Европе. В этом поле бунты пригородов Стокгольма, спровоцированные убийством полицией пожилого мигранта из Португалии, проходившие под социальными лозунгами и частично координировавшиеся леворадикальной организацией «Megafonen» превращаются в борьбу исламистов чуть ли не за установлении в Швеции шариата. А массовая борьба представителей всех рас в США за повышение минимальной оплаты труда – в «жалобы негров на низкие пособия за то, что ты негр». Потому и судить о реальном положении дел с преступностью среди обычных трудовых мигрантов в Европе сложно. Замечу, что высокая преступность среди мигрантов в России - в такой же степени общее место, в какой и миф - мигранты и лица без гражданства в России совершают преступления реже, чем граждане.
В итоге: беженцы не отнимут рабочих мест, не смогут увеличить уровень преступности. Да, многие (возможно большинство) из них будут сидеть на шее европейцев и трудовых мигрантов, но их содержание потребует совсем небольших денег. Нет стопроцентных гарантий, что среди них нет сторонников ИГИЛ, но вероятность этого очень мала. И даже если они есть, то не могут внести сколько-нибудь заметных изменений в уровень исламского экстремизма в Европе.
Так откуда паника?
Радостные и скорбные возгласы ультраправых понятны. Понятно и стремление официозных СМИ раздуть европейские проблемы. При этом, поскольку европейские протесты против неолиберальных реформ могут напомнить, о том, что в самой России подобные реформы по «оптимизации» образования и здравоохранения идут даже быстрее, провластные СМИ оказываются сильно ограничены в выборе тем. А вот реакция оппозиционно-либеральных СМИ удивляет. Понятно, что вероятность пополнения рядов людей, живущих на пособия, либералов волнует, но вопрос пособий – отдельный, на них живут многие коренные европейцы, особенно среди молодежи. Стоит выслушать несколько либеральных пропагандистов, чтобы понять их аргументы.
В недавней своей статье Евгений Гришковец драматично рассуждал о том, что фраза "мир гибнет" впервые не кажется ему ироничной, в связи с наплывом беженцев в Европу. Эта фраза автору казалась смешной когда на обломках СССР шли войны, в которых умирали тысячи и десятки тысяч становились беженцами, когда бойня на руинах Югославии привела к смертям десятков тысяч мирных жителей и сотни тысяч сделала беженцами, когда привычно сотни тысяч гибли в африканских войнах, когда в результате вторжения в Ирак и бомбардировочной дипломатии на Ближнем Востоке сотни тысяч мирных жителей погибли, а миллионы бежали в соседние страны.
Но вот, сотни тысяч из тех миллионов людей стали ломиться в ЕС, и фраза "мир гибнет" стала для драматурга серьезной. Фарфоровая Европа Гришковца, та Европа, которую надо взять "под охрану ЮНЕСКО" не может выдержать нищеты и грязи. Это ресторанчик, в который автор привык заходить и в котором не хочет видеть голодных и немытых рож. Собственные страхи драматург приписывает поголовно всем европейцам, которые, в его представлении, почти поголовно лицемеры, и оттого Гришковец вынужден говорить за них. При этом драматург действительно вскрывает некоторое лицемерие общественного восприятия: смерти сотен тысяч людей на Ближнем Востоке вызвали едва ли более острую реакцию, чем смерти сотен людей в Средиземном море, а последние вызвали едва ли большую реакцию, чем смерти десятков на границе Австрии.
Веллер в своем боге на "Эхе" высказался еще прямее. Он не пытается представить дело так, будто является выразителем тайных желаний европейцев. Он с порога дает понять, что мысли европейцев о данной проблеме нельзя воспринимать всерьез, поскольку "мозг Европы сгнил". Посему и говорить об "армии вторжения" должен не западноевропеец, а русский человек, ведь это "нашествие на НАШ мир", поскольку "болезненное неравнодушие русских к мигрантскому нашествию в Европу есть наглядное свидетельство нашей европейской самоидентификации ... Это мир белых христиан...". Автор, конечно, говорит и за толпу безликих черных, но толпа не многословна: "А пока – мы живем в ваших домах и едим ваш хлеб: работайте на нас, неверные".
Безграничная самоуверенность дилетанта сама по себе не удивительна - это фирменный стиль творчества и "философии" Михаила Веллера. Удивительно, с какой яростью либеральный идеолог набрасывается на те установки, которые у нас принято называть либеральными. Как и Брейвик, он винит в гибели Европы разложение европейской морали, которое началось с «революции битничества», Франкфуртской школы и прочих теоретиков марксизма, продолжилось эмансипацией сексуальных меньшинств, затем женщин, и, наконец, не европеоидов (такова последовательность «разложения Европы» в тексте). После этого совсем не удивляют вздохи о разложении европейской морали и семьи. Автор вполне закономерно (в таком контексте) возмущается отсутствием «ответного» террора против родственников террористов: «Вместо угрозы уничтожения в ответ всех партнеров, друзей, родных и близких террористов, что всегда – всегда в истории! – гарантировало нужный результат, государство позорно виляет хвостом…».
Не буду приводить примеры, когда проповедуемый автором террор приводил лишь к росту насилия с обеих сторон конфликта. Думаю, любому знакомому с историй человеку известно, что случаев противоречащих веллеровскому «всегда-всегда», больше, чем случаев соответствующих. Вывод автора неутешителен: «Европейские ценности приканчивают Европу» В общем, это неправильная Европа, и она делает неправильных европейцев.
На этом фоне голос Латыниной ожидаем. Однако откровенность, с которой она демонстрирует свои фашистские, по сути, взгляды, неизменно впечатляет: "То, что происходит, с моей точки зрения, это историческое возмездие за то, что Европа отказалась от бремени белого человека, от колониализма", все это идет вместе со стандартными уже утверждениями о том, что права человека - это зло, поскольку правозащитное движение было создано коммунистами. Мир журналистки до того волшебен, что в уничтожении западными вторжениями светских режимов Ближнего Востока оказываются виноваты беззубые леволибералы из «The Guardian», которые последовательно выступали против самих вторжений. Автор забывает, что как раз она поддерживала вторжение в Ирак, чтобы проще было подчеркнуть основную свою мысль: все, что левее Пиночета – инфернальное зло. Латынина не так пессимистична в прогнозах, как Веллер, с которым она полностью согласна в оценках. Завершается ее выступление успокоительно: "И когда на германских вокзалах толпы приветствуют беженцев, знайте: это не потому, что немцы вот так страшно изменились со времен Освенцима. Они приветствуют беженцев ровно по той же причине, по которой россияне кричат «Крым наш», потому что им так рассказало ТВ". Т.е. все в порядке - со времен Освенцима все не так уж сильно изменилось. Стоит отключить захваченный всесильными лево-интеллектуалами зомбоящик, и европейцы снова станут собой, или словами Веллера, - "не нынешними импотентными европейскими уродами – но их великими предками".
Можно заметить, что наши либералы требуют от Европы «вернуться взад», к своему славному прошлому. Борьба с миграцией в Европу, для наших либералов оказывается продолжением их борьбы с марксизмом. Точнее с теми изменениями, которые за последние сто лет произошли в Европе под влиянием Октябрьской революции и собственных левых партий. Возможно, дело в том, что все наши либералы, от провластных умеренно-консервативных до оппозиционных правых выросли целиком из антисоветской пропаганды и стенаний по "России, которую мы потеряли". Они до сих пор стучатся в ту Европу, которая была тогда, сто лет назад, в ту Европу, которая и по уровню прав и свобод, и по уровню доходов мало чем отличалась от современных Пакистана и Индии.
Не странно, что либералы становятся защитниками статус-кво в буржуазном государстве. По многим показателям современная Россия близка к странам третьего мира. По такому условному, но важному показателю как Gender Gap (обобщенный показатель гендерного равенства в странах) Россия находится ровно посередине между Молдовой и Саудовской Аравией, а главное, движется отнюдь не в сторону Молдовы. По уровню экономической сложности (степень сложности и редкости производимых товаров) Россия уступает Филиппинам и Тунису. Россия действительно стремительно «теряет Европу» как «ориентир и бесспорный пример для подражания» - мы слишком далеко. Вероятно, ощущение этого разрыва вызывает столь истеричную реакцию, потому, что, говоря словами Евгения Гришковца, ему «так не нравится терять простые жизненные ориентиры…».
В результате либеральных реформ Россия стремительно скатывается куда-то в XIX век, в эпоху классического либерализма, когда правом голоса обладали только богатые мужчины из метрополий. Поскольку либералы не способны предложить альтернативного пути развития в экономике, в политике им остается только защищать этот чистый классический либерализм, не испорченный, как в «безумной Европе», классовой борьбой.
---
[1] Морозов Д.Ю. Североафриканская иммиграция во Франции. М. 2009
17 сентября 2015 — Булат Гильманов
Источник: http://anticapitalist.ru/analiz/antifas ... ryaem.html