anarh
17-03-2008 12:51:17
[SIZE="5"]Письмо от Никоса Коунтардаса[/SIZE]
Никос – греческий заключенный – анархист, проводящий периодическую голодовку (неделю голодает, неделю – нет). Он был обвинен в вывешивании на футбольном стадионе двух баннеров, направленных против нового «анти»-террористического спортивного закона, а так же безосновательно обвинен во взрыве банка ЕТЕ в Кшанти (Ksanthi), маленьком городке на северо-востоке Греции. Так же он отсидел 1,5 года в предварительном заключении, обвиненный в избиении Полизогополоса (Polyzogopoulos), члена бывшей рулящей партии ПАСОК (PASOK) и экспрезидента ГСЕЕ (GSEE) – главного продажного профсоюза, сотрудничавшего с ПАСОК. Он был переведен в переполненную политическую тюрьму на острове Хиосе (Dikastikes Fylakes Xiou, Xios, TK 821 00, Greece), где несколько месяцев назад Панагиотус Георгиадус (Panagiotis Georgiadis), сопротивленец, осужденный на долгий срок, был избит охранниками за распространение политических материалов. Никос объявил периодическую голодовку и готов перейти к непосредственной голодовке.
Здесь представлен перевод письма Никоса, полученного 9 марта 2008 г.
Письмо от Никоса Коунтардаса
Несколько слов моим друзьям и всем тем, кому интересно мое положение. Я хочу начать с небольшой просьбы и собираюсь повторить её в конце так, чтобы она была лучше понята.
Я не сожалею о том, что я делал, это был мой личный выбор и мое желание самому бороться за свою свободу. Даже если мне придется дойти до конца, сопротивляясь преследующему меня начальству. Это политическое решение, окончательное и бесповоротное, и я надеюсь, что все мои друзья, «друзья» и враги уважают его.
Таким образом, я могу понять выбор тех людей, которые перестанут поддерживать меня после прочтения этого письма. Это не мой путь, я не хочу ограничивать ничью свободу.
Кроме того, я полагаю, что свободный человек это тот, кто действует так, как он и его индивидуальность желает, и он ни перед кем не склоняет головы. Я задену вас за живое, но я должен повторить: СВОБОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК ЭТО ТОТ, КТО НИ ПЕРЕД КЕМ НЕ СКЛОНЯЕТ ГОЛОВЫ. Так что, если говорить откровенно, моя свобода ограничена не только людьми и силами (тюрьма, пытки, изоляция, дисциплина), которые сильнее меня; но и равными мне личностями.
21 февраля я начал периодическую голодовку, я сел на пол и изложил на клочке бумаги свои мысли, мое мнение. Мою точку зрения. Мои требования. Чтобы сформулировать их, чтобы придать им форму. Содержание моего письма – это строгое предупреждение (без) ответственным лицам из Министерства Юстиции и Министерства Общественного Порядка, выражающее мои требования. Но мои друзья (без кавычек) сократили мой текст как нерациональный, будто бы они хотели поддержать «рациональный порядок» или нравственные устои.
Но это не беспокоит моих врагов, они продолжают клеветать на меня.
С другой стороны, мои «друзья» (в кавычках) согласились с этой цензурой, так как они посчитали, что этот текст призывает к неподчинению (странное совпадение, как раз из-за этого я и сижу на протяжении двух месяцев в тюрьме). Другими словами, по общему мнению, я призываю людей к действию.
В самом деле, люди, я написал в постскриптуме письма, что благодарен всем, кто поддерживал меня, кто был революционно солидарен со мной, но я не требовал этого и не просил об этом.
Если кто-то что-либо делает, то он делает, в первую очередь, потому что он сам того хочет. Если один поддерживает другого, то он это делает, потому что знает, что мог бы оказаться на месте этого другого, так что это его решение, его индивидуальность. Его эго, его сила.
Когда я понял, что моя свобода ограничена, я был оскорблен поведением моих друзей и «друзей» и обязался быть упорным, несмотря на то, как скучно это может быть.
Я рассматриваю политическую активность как проявление личности/индивидуальности, таким образом, я «принадлежу» и принимаю участие в повстанческой деятельности, связанный некоторыми основополагающими идеями с другими личностями (индивидуальностями).
Так что я не принадлежу ни к какому «народу», «партии» или « движению», не связан их правами и ничего не знаю о них. Так что я буду идти один, даже если мне придется за дорого отдать свою шкуру. Но, конечно же, если кто-то разделяет мою точку зрения на этот старый мир, он может взаимодействовать с нами, согласиться и присоединиться к нашим силам и сделать больше, чем может сделать в одиночку.
Так же, если кто-нибудь захочет поддержать меня в моей борьбе, то он должен уважать мое желание бороться в одиночку. В конце концов, это было мое личное решение вывесить эти два баннера на стадионе. Для тех людей, кто хочет сделать что-нибудь для меня, я могу предложить кое-что. Я был бы очень рад, если бы вы устроили двойную акцию – против фашистского «Нового Атлетического закона» («New Athletics Law») и против закона N2776/99 для содержащихся под стражей.
У меня есть одна вещь, которую я хочу сказать друзьям, далеким от напыщенности и словесных фейерверков: греческие стадионы и греческие тюрьмы подобны извергающимся вулканам. Год назад в тюрьме Нафпилон (Nafplion) я чувствовал, как люди наполнены несогласием, и через несколько дней я понял, что мои ощущения не обманули меня, случился грозный апрельский бунт. И что-то похожее происходит сейчас – это видно по дикой молодежи на стадионах. Гнев действительно прорывается.
Другая вещь того же порядка: я уверен в людях, сражающихся в тюрьмах, на стадионах, и тех, кто сражается далеко от них; это люди, кто сражается за отмену этих двух законов, они без сомнения поддерживают наше сообщество. Они борцы, и я на их стороне. Я поддерживаю этих «безумных болельщиков» и «преступников», руководствуясь своими собственными убеждениями. Но почему, если ваш лозунг «Свобода для всех», вы делаете позорное исключение для некоторых из этих парней? Даже для вполне достойных? Но почему, когда дело доходило до вас, вы (в том числе и я), руководимые долгом или какой-нибудь другой фигней, вставали на сторону всех этих «несогласных», например, студентов, работников индустрии удобрений, докеров и других, вы, что, забывали о самокритике?
Я знаю, тишина восторжествовала, хотя скорее восторжествовали политические поводы, вроде: «Оставь нас в покое, Коунтрадас»
В заключение, несколько замечаний. В деле Полизогополоуса революционным действием было открытие моей тюремной двери. Это не аргумент, хотя я должен сделать отчет о моей революционной деятельности начиная с того момента, как я покинул тюремные стены. Единственный человек, который может объективно дать оценку моим действиям – это я сам.
В любом случае, я называю Г. Димитракиса (G. Dimitrakis), Г. Воутсис-Вогиатиза (G.Voutsis-Vogiatzis), взрывавших газовые баллоны, Хр. Тониду (Chr. Tonidou), вышедшего из тюрьмы, В. Болтзатзиса (V. Botzatzis), а так же В. Паллис (V. Pallis) – людей, которые дали знать обо мне, как только смогли, и, конечно же, множество тех парней, имени которых вы, возможно, никогда не узнаете. Бессовестных преступников и неуправляемых болельщиков. И так же знайте, что я, хулиган Коунтрадас, был без каких-либо доказательств обвинен во взрыве в банке ЕТЕ в Кшанти (04.10.2007 г.), еще одном грязном заговоре антитеррористического подразделения.
Я хочу ответить своим друзьям насчет моего досрочного освобождения (3 месяца за два), я не хочу этого делать по ряду причин. Во-первых, я не согласен с тем, что они называют привилегиями, т.е. зарплатой. Они направляют тебя на работы, ты там прогибаешься под них, и через 4-5 месяцев ты на свободе. Спасибо конечно, но это не для меня. Я лучше отмотаю более длительный срок, чем буду заниматься подобными вещами.
Я отказываюсь от этого куска сыра, как и от всей мышеловки: я отказываюсь признавать политические обвинения, навешенные на меня, согласно их собственному уголовному кодексу, я не должен был оказаться в тюрьме, это, во-первых. Во-вторых, два, три или четыре месяца за решеткой ничего для меня не решают. Кроме того, кусочек свободы, это еще не свобода.
И еще, имейте в виду, в тюрьме на Хиосе я всегда могу прокопать себе путь наружу. Несмотря на некоторые обстоятельства, это самая простая вещь, которую я могу сделать. Мне нужен личный счет с тех пор, как меня перевели в карцер. Хотя это здесь довольно выгодно. «Заключенные всеобщего права» были готовы ко всему после того, как они узнали о голодовке. Я не стал ничего делать. Я уверен, что некоторые умники скажут, что я просто пользуюсь ситуацией. Но у меня нет терпения отвечать всем, что я не хочу умолять о солидарности.
МЫ ВСЕ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ ОБЩЕГО ПРАВА
ДРУЖЕЛЮБНЫЕ, «ДРУЖЕЛЮБНЫЕ» И НЕДРУЖЕЛЮБНЫЕ
PS1. Я сжег свой матрац и спровоцировал пытки в тюрьмы «Кассандра», я хочу, чтобы это стало известным.
PS2. Ну и наконец: что бы я ни делал, я делаю это для себя самого, я воюю за свою свободу, и если мне нужно будет найти другой повод, я вряд ли отвечу, если меня кто-то спросит, если бы ты оказался на моем месте, стал бы ты сопротивляться этому закону или спокойно позволил бы авторитарному закону расправить крылья?
Никос Коунтардас
Никос – греческий заключенный – анархист, проводящий периодическую голодовку (неделю голодает, неделю – нет). Он был обвинен в вывешивании на футбольном стадионе двух баннеров, направленных против нового «анти»-террористического спортивного закона, а так же безосновательно обвинен во взрыве банка ЕТЕ в Кшанти (Ksanthi), маленьком городке на северо-востоке Греции. Так же он отсидел 1,5 года в предварительном заключении, обвиненный в избиении Полизогополоса (Polyzogopoulos), члена бывшей рулящей партии ПАСОК (PASOK) и экспрезидента ГСЕЕ (GSEE) – главного продажного профсоюза, сотрудничавшего с ПАСОК. Он был переведен в переполненную политическую тюрьму на острове Хиосе (Dikastikes Fylakes Xiou, Xios, TK 821 00, Greece), где несколько месяцев назад Панагиотус Георгиадус (Panagiotis Georgiadis), сопротивленец, осужденный на долгий срок, был избит охранниками за распространение политических материалов. Никос объявил периодическую голодовку и готов перейти к непосредственной голодовке.
Здесь представлен перевод письма Никоса, полученного 9 марта 2008 г.
Письмо от Никоса Коунтардаса
Несколько слов моим друзьям и всем тем, кому интересно мое положение. Я хочу начать с небольшой просьбы и собираюсь повторить её в конце так, чтобы она была лучше понята.
Я не сожалею о том, что я делал, это был мой личный выбор и мое желание самому бороться за свою свободу. Даже если мне придется дойти до конца, сопротивляясь преследующему меня начальству. Это политическое решение, окончательное и бесповоротное, и я надеюсь, что все мои друзья, «друзья» и враги уважают его.
Таким образом, я могу понять выбор тех людей, которые перестанут поддерживать меня после прочтения этого письма. Это не мой путь, я не хочу ограничивать ничью свободу.
Кроме того, я полагаю, что свободный человек это тот, кто действует так, как он и его индивидуальность желает, и он ни перед кем не склоняет головы. Я задену вас за живое, но я должен повторить: СВОБОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК ЭТО ТОТ, КТО НИ ПЕРЕД КЕМ НЕ СКЛОНЯЕТ ГОЛОВЫ. Так что, если говорить откровенно, моя свобода ограничена не только людьми и силами (тюрьма, пытки, изоляция, дисциплина), которые сильнее меня; но и равными мне личностями.
21 февраля я начал периодическую голодовку, я сел на пол и изложил на клочке бумаги свои мысли, мое мнение. Мою точку зрения. Мои требования. Чтобы сформулировать их, чтобы придать им форму. Содержание моего письма – это строгое предупреждение (без) ответственным лицам из Министерства Юстиции и Министерства Общественного Порядка, выражающее мои требования. Но мои друзья (без кавычек) сократили мой текст как нерациональный, будто бы они хотели поддержать «рациональный порядок» или нравственные устои.
Но это не беспокоит моих врагов, они продолжают клеветать на меня.
С другой стороны, мои «друзья» (в кавычках) согласились с этой цензурой, так как они посчитали, что этот текст призывает к неподчинению (странное совпадение, как раз из-за этого я и сижу на протяжении двух месяцев в тюрьме). Другими словами, по общему мнению, я призываю людей к действию.
В самом деле, люди, я написал в постскриптуме письма, что благодарен всем, кто поддерживал меня, кто был революционно солидарен со мной, но я не требовал этого и не просил об этом.
Если кто-то что-либо делает, то он делает, в первую очередь, потому что он сам того хочет. Если один поддерживает другого, то он это делает, потому что знает, что мог бы оказаться на месте этого другого, так что это его решение, его индивидуальность. Его эго, его сила.
Когда я понял, что моя свобода ограничена, я был оскорблен поведением моих друзей и «друзей» и обязался быть упорным, несмотря на то, как скучно это может быть.
Я рассматриваю политическую активность как проявление личности/индивидуальности, таким образом, я «принадлежу» и принимаю участие в повстанческой деятельности, связанный некоторыми основополагающими идеями с другими личностями (индивидуальностями).
Так что я не принадлежу ни к какому «народу», «партии» или « движению», не связан их правами и ничего не знаю о них. Так что я буду идти один, даже если мне придется за дорого отдать свою шкуру. Но, конечно же, если кто-то разделяет мою точку зрения на этот старый мир, он может взаимодействовать с нами, согласиться и присоединиться к нашим силам и сделать больше, чем может сделать в одиночку.
Так же, если кто-нибудь захочет поддержать меня в моей борьбе, то он должен уважать мое желание бороться в одиночку. В конце концов, это было мое личное решение вывесить эти два баннера на стадионе. Для тех людей, кто хочет сделать что-нибудь для меня, я могу предложить кое-что. Я был бы очень рад, если бы вы устроили двойную акцию – против фашистского «Нового Атлетического закона» («New Athletics Law») и против закона N2776/99 для содержащихся под стражей.
У меня есть одна вещь, которую я хочу сказать друзьям, далеким от напыщенности и словесных фейерверков: греческие стадионы и греческие тюрьмы подобны извергающимся вулканам. Год назад в тюрьме Нафпилон (Nafplion) я чувствовал, как люди наполнены несогласием, и через несколько дней я понял, что мои ощущения не обманули меня, случился грозный апрельский бунт. И что-то похожее происходит сейчас – это видно по дикой молодежи на стадионах. Гнев действительно прорывается.
Другая вещь того же порядка: я уверен в людях, сражающихся в тюрьмах, на стадионах, и тех, кто сражается далеко от них; это люди, кто сражается за отмену этих двух законов, они без сомнения поддерживают наше сообщество. Они борцы, и я на их стороне. Я поддерживаю этих «безумных болельщиков» и «преступников», руководствуясь своими собственными убеждениями. Но почему, если ваш лозунг «Свобода для всех», вы делаете позорное исключение для некоторых из этих парней? Даже для вполне достойных? Но почему, когда дело доходило до вас, вы (в том числе и я), руководимые долгом или какой-нибудь другой фигней, вставали на сторону всех этих «несогласных», например, студентов, работников индустрии удобрений, докеров и других, вы, что, забывали о самокритике?
Я знаю, тишина восторжествовала, хотя скорее восторжествовали политические поводы, вроде: «Оставь нас в покое, Коунтрадас»
В заключение, несколько замечаний. В деле Полизогополоуса революционным действием было открытие моей тюремной двери. Это не аргумент, хотя я должен сделать отчет о моей революционной деятельности начиная с того момента, как я покинул тюремные стены. Единственный человек, который может объективно дать оценку моим действиям – это я сам.
В любом случае, я называю Г. Димитракиса (G. Dimitrakis), Г. Воутсис-Вогиатиза (G.Voutsis-Vogiatzis), взрывавших газовые баллоны, Хр. Тониду (Chr. Tonidou), вышедшего из тюрьмы, В. Болтзатзиса (V. Botzatzis), а так же В. Паллис (V. Pallis) – людей, которые дали знать обо мне, как только смогли, и, конечно же, множество тех парней, имени которых вы, возможно, никогда не узнаете. Бессовестных преступников и неуправляемых болельщиков. И так же знайте, что я, хулиган Коунтрадас, был без каких-либо доказательств обвинен во взрыве в банке ЕТЕ в Кшанти (04.10.2007 г.), еще одном грязном заговоре антитеррористического подразделения.
Я хочу ответить своим друзьям насчет моего досрочного освобождения (3 месяца за два), я не хочу этого делать по ряду причин. Во-первых, я не согласен с тем, что они называют привилегиями, т.е. зарплатой. Они направляют тебя на работы, ты там прогибаешься под них, и через 4-5 месяцев ты на свободе. Спасибо конечно, но это не для меня. Я лучше отмотаю более длительный срок, чем буду заниматься подобными вещами.
Я отказываюсь от этого куска сыра, как и от всей мышеловки: я отказываюсь признавать политические обвинения, навешенные на меня, согласно их собственному уголовному кодексу, я не должен был оказаться в тюрьме, это, во-первых. Во-вторых, два, три или четыре месяца за решеткой ничего для меня не решают. Кроме того, кусочек свободы, это еще не свобода.
И еще, имейте в виду, в тюрьме на Хиосе я всегда могу прокопать себе путь наружу. Несмотря на некоторые обстоятельства, это самая простая вещь, которую я могу сделать. Мне нужен личный счет с тех пор, как меня перевели в карцер. Хотя это здесь довольно выгодно. «Заключенные всеобщего права» были готовы ко всему после того, как они узнали о голодовке. Я не стал ничего делать. Я уверен, что некоторые умники скажут, что я просто пользуюсь ситуацией. Но у меня нет терпения отвечать всем, что я не хочу умолять о солидарности.
МЫ ВСЕ ЗАКЛЮЧЕННЫЕ ОБЩЕГО ПРАВА
ДРУЖЕЛЮБНЫЕ, «ДРУЖЕЛЮБНЫЕ» И НЕДРУЖЕЛЮБНЫЕ
PS1. Я сжег свой матрац и спровоцировал пытки в тюрьмы «Кассандра», я хочу, чтобы это стало известным.
PS2. Ну и наконец: что бы я ни делал, я делаю это для себя самого, я воюю за свою свободу, и если мне нужно будет найти другой повод, я вряд ли отвечу, если меня кто-то спросит, если бы ты оказался на моем месте, стал бы ты сопротивляться этому закону или спокойно позволил бы авторитарному закону расправить крылья?
Никос Коунтардас