Леонтьев Я. В.
«Опыт реализации синдикалистской модели на производстве в Москве в 1920-е гг.: Артель “Муравейник”».
Каждый опыт самоуправления поучителен – в позитивном или негативном смысле. Я хочу предложить доклад абсолютно строго по теме сегодняшнего заседания: поделиться долго собираемой информацией об одном крайне интересном историческом опыте самоорганизующегося производства, которое существовало в 20-е годы. В одном из анархистских журналов того времени об опытах двух артелей, о которых пойдет речь, – «Вольность труда» и «Муравейник» – писалось: «Для массовой работы в Москве и пропаганды уравнительных принципов были организованы своеобразные производственные хлебопекарни, построенные по принципу уравнительности распределения. Сначала “Вольность труда”, а потом “Муравейник”. Там группировались не только левые эсеры и максималисты, но и большое количество анархистов. Словом, они стали центром притяжения близких нам элементов».
Собственно, история эта началась в 22-м году, когда по инициативе одного деятеля профсоюзного движения хлебобулочной промышленности – эсера-максималиста по партийной принадлежности, ветерана революции 1905 года, впоследствии эмигранта Петра Камышова – возникла артель булочников под названием «Вольность труда». Строилась она на следующих принципах: объединение труда своих членов путем открытия собственных общих мастерских, равный для всех паевой взнос, равная оплата труда, безусловная выборность органов управления и контроля, полный отказ от эксплуатации труда, обязательное участие в артели своим личным трудом, категорический отказ от распределения прибылей, употребление их на цели расширения производства и на нужды промысловой кооперации.
Была арендована для начала пекарня с 9 печами, кондитерской и конфетной мастерской на Тверской улице. В артели работало около ста человек. Ее очень высоко оценивали «политические родственники». В частности, анархическая газета «Почин», которую издавал предок, увы, отсутствующего здесь сегодня Андрея Викторовича Бирюкова, Атабекян. Вот у меня в руках выписки из этой газеты, где есть статья лидера рабочего союза анархистов Николая Петрова-Павлова об артели «Вольность труда». Он дает ряд моментов об ее истории и пишет: «Был выработан устав, ставящий следующие цели: наиболее полное и равноценное удовлетворение всех жизненных потребностей своих членов. Этой цели артель добивается путем рационального применения технических средств и товарищеского использования рабочих сил в соответствии с основными началами социалистического строя. Артель с этой же целью ставит задачи поднятия культурного уровня своих членов путем устройства лекций, курсов, общеобразовательных школ и т. п., воспитания растущего нового поколения в духе свободного коммунистического развития».
Первоначально средства были собраны вскладчину из личных вкладов членов артели и распродажи личного имущества. Устраивали сверхурочную работу на субботниках. Была общая столовая, библиотека, планировалось открыть школу и ясли. Артель имела свое черно-красное знамя с нарисованными на нем крестьянином, идущим за плугом, рабочим с горящим факелом, указывающим на раскрытую книгу, в которой начертан лозунг: «Ни партией, ни сектой, а классом, организованным в производственно-трудовые артели и союзы – к своему освобождению!» Знакомясь с этой программой, писал Петров-Павлов, невольно вспоминаешь слова П. Кропоткина: «Артельный дух широко развит в России и хорошо известен всем. Не хватало только до сих пор людей смелого почина. Русская революция пробудила этот смелый почин, нужно только уберечь его от воздействия все мертвящего государственного начала».
Развитие артели шло достаточно рентабельно и интенсивно. Естественно, она стала, как кость в горле у чиновников. Пошли придирки. В газете «Почин» описывается процесс закрытия «Вольности труда» по суду в 23-м году. Правление артели было привлечено за формальное нарушение устава: ставило на работу кандидатов в члены артели до формального утверждения их приема общим собранием – суд приравнял это к наемному труду. И нашли среди членов парнишку в возрасте 16 лет, тогда как по уставу можно было брать на работу с 17 лет. В «Почине» писалось: «Тщетно правление указывало, что такие кандидаты обыкновенно утверждались членами артели, а в редких случаях отказа им уплачивался более высокой заработок, чем самим членам». На этих основаниях члены артели в 1923 году были приговорены к тюремному заключению, правда, покрытому амнистией, с конфискацией личного имущества.
Как пишет Петров-Павлов, «но все это было бы полбеды, если бы суд не усугубил свой приговор предписанием ликвидировать артель. Приговор совнарсуда поражает своей слепой суровостью, чтобы не сказать больше. В обстановке НЭПа такие начинания, как “Вольность труда” должны быть лелеяны всяким искренним революционером – совершенствовать и укреплять их нужно, а не уничтожать. Неужели в рядах правящей партии не найдутся искренние люди, которые бы заступились за “Вольность труда”! Неужели нет среди них еще не отравленных ядом власти?» Вопрос остался риторическим.
Однако наши герои были не лыком шиты и прошли многолетний путь через разные передряги и перитурбации. Не прошло и месяца, как артель, как птица Феникс, снова возродилась сначала под названием «Трудовая вольность», а потом, интегрировав ряд других небольших артелей, стала с 24-го года называться «Муравейник». Сначала это было небольшое производство – 2 печи и около 40 артельщиков. Потом количество членов артели выросло до 150 человек. В 24-м году это уже Промысловое кооперативное товарищество «Муравейник», которое выступило инициатором объединения «диких» артелей в пищевой промышленности. Силами «Муравейника» был созван организационный съезд, и этот союз стал быстро расти. На момент кульминации его деятельности, к началу 28-го года артель насчитывала 405 членов, имела 7 пекарен, кондитерскую фабрику и 19 магазинчиков. Была создана касса взаимопомощи, велась довольно широкая культурно-массовая работа, появилась школа, детский сад, на каждом производстве имелась своя общественная столовая.
Уравнительный принцип оплаты труда действовал и достиг в конечном итоге уровня, который определял партмаксимум у большевиков – заработка в 130 руб., независимо от стажа и квалификации. Была еще одна интересная деталь: дощечники (чернорабочие) – такого понятия в «Муравейнике» не было. Ту черновую работу, которая была необходима, поочередно как повинность делали все члены артели. Четко функционировало общее собрание, избиравшее правление, ревизионную комиссию, культурную комиссию и т. д.
Прежде чем перейти к рассказу о трагедии «Муравейника», хочу рассказать о главной фигуре в нем – Сергее Федоровиче Рыбине. Интересная личность, но мало известная, забытая. Настоящий самородок. Из крестьянской семьи из Тульской губернии Он окончил начальную земскую школу, потом экстерном сдал экзамены за средний курс учебных заведений и поступил в коммерческий институт – в будущий Институт народного хозяйства им. Плеханова. При этом еще с 1905 года, будучи эсером, активно занимался политической работой. Был организатором Крестьянского союза у себя на селе, а потом в Московской организации партии эсеров. Во время Первой мировой войны был мобилизован, служил в чине прапорщика в запасном полку во Владимирской губернии, и в 17-м году, снова вернувшись в Москву, был избран депутатом Моссовета. Был также избран во Всероссийский Совет крестьянских депутатов. Когда образовалась партия левых социалистов-революционеров, он стал членом ее ЦК. Это произошло после июльских событий, когда откристаллизовалась истинная партия левых эсеров, то есть когда ее покинули государственнические элементы, и партия приняла в качестве экономической программы программу синдикально-кооперативной федерации. Рыбин был одним из главных разработчиков этой программы – как действующий экономист и практик.
Когда после 22-го года эсеры были выброшены из политики, Рыбин в формате малых дел начал реализовывать свои представления и теоретические наработки. И все шло достаточно успешно. Например, известный экономист Кондратьев, возглавлявший в то время Институт экономической конъюнктуры, исследуя опыт нескольких подобных артелей, очень высоко оценивал рентабельность «Муравейника», ассортимент, который она предлагала потребителю и, самое главное, ее внутреннюю самоорганизацию.
Однако был целый ряд подводных камней, которые делали «Муравейник» оппозиционной структурой. Во-первых, как выяснило следствие, касса взаимопомощи не только помогала своим нуждающимся членам, но постоянно отчисляла деньги репрессированным товарищам – это, конечно, никак не афишировалось в документах. Деньги отправляли в ссылку, политзаключенным, взаимодействовали с Политическим Красным крестом и, возможно, с Черным крестом анархистов. Второй крамольный момент был в отсутствии среди четырехсот членов артели коммунистов. Официальные профсоюзы пытались внедрить коммунистов в состав артели. Особенно после выступления Зиновьева на Всероссийской конференции РКП (б) в 22-ом году, где он настаивал, что партия должна обратить особенно серьезное внимание на те формы и организации общественной жизни, которые являются для антисоветских партий и течений наиболее доступной ареной влияния. Таковы: всех видов кооперация, в особенности сельскохозяйственная кооперация, профсоюзы и т. д. В «Муравейнике» образовалась таки ячейка сочувствующих коммунистам из 9 человек, но общее собрание исключило их всех, обвинив в том, что они вносят в коллектив раздоры и дрязги. Когда произошли уже аресты в 1929 году, из четырехсот членов артели было два комсомольца и не было ни одного члена партии большевиков.
При этом вскрывались факты укрывательства бежавших товарищей из мест отбывания наказаний. На следствии инкриминировалось артели «Муравейник», что анархо-синдикалист Александр Рыбкин, арестованный в Новосибирске и высланный во Владивосток, сбежал с этапа, прибыл в Москву, обзавелся фальшивым паспортом на имя Петра Комарова и работал в артели пекарем, потом кассиром и был членом правления.
Другой факт. На следствии малостойкие люди давали показания, например, такие. Один из них говорил про Рыбина, что он против партии ВКП(б) и Советской власти. «Во время похорон товарища Фрунзе, – написано в протоколе, – был куплен плакат с его портретом. На другой день, сняв с окна, положили его в конторе. Я его повесил в конторе у стола. Рыбин сказал: “Убери эту образину”. Я спросил: “Можно ли домой взять?” “Куда хочешь, туда и давай, а здесь чтобы не было”».
Еще пример показаний на Рыбина со стороны своих членов. Описывается, как Рыбин ведет урок в артельной школе. Он рассказывал, что когда-то существовала одна партия социал-демократов. Потом на одном из съездов она раскололась на большевиков и меньшевиков. При этом меньшевики, говорил Рыбин, идут к социализму мирным путем, большевики берут все сразу, и поэтому у них ничего не выходит. Единственный правильный путь к социализму – это у партии социалистов-революционеров.
В следственном деле есть изъятые документы, вещественные доказательства, среди которых есть письмо Рыбина своим дочерям – у него их было три – уже из ссылки. «Я рекомендовал Ляле и тебе рекомендую прочитать Кропоткина “Взаимопомощь как фактор эволюции”. Интересная книжка. В школе держитесь независимо, не увлекайтесь кружками подпольными, если они будут создаваться, в особенности, против правящей партии [имелись в виду троцкистские кружки. – Я. Л.], так как они не откроют вам правду истины. Она, правда, скрыта за семью замками для всех ваших кружков. Многие носители правды не могут высказаться ни открыто, ни подпольно и не по своей вине. На октябрьские праздники не ходите на демонстрацию. Это все от вас далеко, тяжело, утомительно и абсолютно неинтересно. Лучше используйте денек для здорового отдыха». И при этом он советует детям читать Бакунина, Лаврова. Как записано в приговоре, клеветал на Горького, восхвалял Есенина.
Нина Сергеевна Луговская (1918 — 1993) — живописец, театральный художник, автор знаменитого антисталинского дневника школьных лет.
И не удивительно, что из его дочерей выросли неординарные люди. Не буду говорить подробности, к счастью, некоторые из присутствующих посетили ту выставку, которую мы в прошлом году открывали в конце года: «Три жизни Нины Луговской» – дочери Сергея Федоровича Рыбина. Лишь кратко напомню, что несколько лет назад были опубликованы ее дневники «Хочу жить». Книжка вызвала фурор не только в России. За последние три года книга переведена на 20 с лишним языков и продолжает триумфальное шествие по разным странам. Нину Луговскую называют в мире «русской Анной Франк». Те независимые оценки и высказывания, которые она позволяла себе на страницах своих дневников, были причиной репрессий, которые ее, конечно, не миновали, как и всю семью Рыбина. Сам Рыбин был расстрелян в 1937 году, семья была полностью арестована, отправлена на Колыму. Мать, которая тоже работала в артели «Муравейник», была его спутницей и товарищем по партии. После рождения дочерей, правда, отошла от политической работы, но в артели возглавляла культкомиссию. Нина Луговская позднее стала интересной театральной художницей. Выставку ее работ мы и открывали тогда.
Заканчивая свое выступление, остается рассказать, собственно, о трагическом финале артели «Муравейник». Это произошло в 1929 году – году начала коллективизации, году «великого перелома». Артель разгромлена, члены правления артели арестованы, по началу оказались в ссылке, потом, после вторичного ареста обречены на уничтожение. 1929 год – комментарии излишни.
