Любовь, брак, семья...

наверное стоит эти темки объединить в одну, а?

В соответствии с обыденными представлениями любовь и брак являются синонимами, проистекают из одного источника и отвечают одним и тем же человеческим потребностям. Но, как и большинство обыденных представлений, это основывается не на действительных фактах, а на предрассудках.

У брака и любви нет ничего общего, они так же противоположны как полюса, на самом деле они антагонистичны по отношению друг к другу. Без сомнения, некоторые браки выросли из любви. Но это не потому, что любовь может утвердить себя только через брак. Напротив, это скорее объясняется тем, что лишь немногие люди смогли перерасти рамки обычая. Сегодня есть огромное количество мужчин и женщин, для которых брак является ничем иным как фарсом, но которые подчиняются этому установлению исключительно в силу влияния общественного мнения. В любом случае, хотя некоторые браки действительно основаны на любви, несмотря на то, что в иногда любовь продлжается и в браке, я считаю, что это происходит независимо от брака, а вовсе не благодаря ему.

С другой стороны, совершенно ложным является представление, что любовь может быть результатом брака. Иногда нам приходится слышать о чудесных случаях, когда поженившись люди влюбляются друг в друга, но пристальное рассмотрение этих случаев покажет, что это является лишь привыканием к неизбежному. Конечно же, постепенное привыкание друг к другу не имеет ничего общего со спонтанностью, интенсивностью и красотой любовного чувства, без которого интимная сторона брака скорее всего окажется унизительной как для мужчины, так и для женщны.

Брак прежде всего является экономической сделкой, договором о страховании. Он отличается от обычной страховки жизни лишь тем, что эта сделка более связывающая, более требовательная. Доходы от нее значительно меньше вложенных в нее средств. При страховании каждый платит в долларах и центах и всегда волен прекратить взносы. Если, однако, страховой премией женщины является ее супруг, она платит за это своим именем, уединением, самоуважением и самой жизнью, «пока смерть не разлучит их». Более того, брачная страховка обрекает ее на пожизненную зависимость, на паразитизм, на полную бесполезность, как личную, так и общественную. Мужчина также платит свою долю, но, поскольку его возможности шире, брак не ограничивает его в той мере, как женщину. Свои оковы он ощущает больше в экономическом плане.

Поэтому строки, которые Данте поместил над входом в ад, – «Оставь надежду всяк сюда входящий» - в равной степени могут быть отнесены и к браку.

Брак это неудача которую будут отрицать разве что самые глупые люди. Достаточно лишь бросить взгляд на статистику разводов, чтобы понять какой неудачей на самом деле является институт брака. Для понимания этой статистики не годятся типичные филистерские аргументы, говорящие о том, что мягкость законов о разводе и растущая распущенность женщин. Во-первых, каждый двенадцатый брак оканчивается разводом; во-вторых, число разводов на тысячу человек увеличилось начиная с 1870 г. с 28 до 73; в-третьих, супружеские измены как причина для развода увеличились на 270,8% начиная с 1867 г.; в-четвертых, число уходов из семьи выросло на 369,8%. [Современные статистические данные о разводах в России также говорят о многом – прим. ред.]

Вдобавок к статистике существует и большое количество произведений, драматических и литературных, проливающих дополнительный свет на эту тему. (...) многие писатели раскрывают бесплодность, монотонность, убожество и неадекватность брака как фактора достижения гармонии и понимания между людьми.

Серьезый социальный исследователь не должен удовлетворяться распространенным поверхностным объяснением этого феномена. Он должен копнуть глубже саму жизнь двух полов, чтобы узнать почему брак оказывается такой катастрофой.

Эдуард Карпентер замечает, что за каждым браком стоит соединение двух миров, мужского и женского, настолько отличающихся один от другого, что мужчина и женщина должны оставаться чужими. Огражденный непреодолимой стеной предрассудков, обычаев, привычек, едва ли брак предполагает совершенствование знаний друг о друге, уважения друг к другу, без которых любой союз обречен на неудачу.

Генрик Ибсен, ненавидевший любое социальное притворство, возможно, был первым, кто осознал эту великую истину. Нора [героиня одноименной пьесы] уходит от своего мужа не потому (как отметил бы недалекий критик), что она устала от своих обязанностей или же чувствует потребность бороться за права женщин, но потому, что пришла к выводу: восемь лет она прожила с чужим человеком и родила ему детей. Может ли быть что-либо более унизительное, чем союз двух чужих существ длиною в жизнь? Женщине незачем знать что-либо о мужчине, она должна беспокоиться лишь о его доходах. А что мужчине следует знать о женщине помимо того, что у нее приятная внешность? Мы не переросли еще библейского мифа о том, что у женщины нет души, что она всего-навсего придаток мужчины, создана из его ребра, для удобства джентльмена, который был так силен, что боялся собственной тени.

А может, низкое качество материала, из которого создали женщину, и было причиной ее неполноценности? Так или иначе, у женщины нет души - так зачем что-либо знать о ней? К тому же, чем меньше у нее души, тем лучше ее качества как жены, тем с большей готовностью растворится она в своем муже. Эта рабская покорность мужскому превосходству в течение столь долгого времени сохраняла институт брака сравнительно неприкосновенным. Ныне, когда женщина начинает осознавать свое значение, осознавать себя как существо, над которым не властен хозяин, священный институт брака постепенно теряет свою роль, и никакое сентиментальное оплакивание этому не поможет.

Почти с младенчества девочке твердят о браке как о конечной цели; поэтому ее воспитание и образование подчинены именно этому. Подобно бессловесной твари, откармливаемой на убой, ее готовят к браку. Тем не менее, как это ни странно, ей позволено куда меньше знать о своем назначении жены и матери, нежели обыкновенный ремесленник знает о своем ремесле. Для девочки из респектабельной семьи неприлично и непристойно знать что-либо об интимной жизни. Во имя малопонятной респектабельности брак выдает грязь и мерзость за чистейшее и самое священное соглашение, которое никто не посмеет подвергать сомнению или критике. Именно таково отношение к браку у среднего его сторонника. Будущую жену и мать держат в полном неведении о единственном ее конкурентоспособном достоинстве - сексе. Таким образом, она вступает в пожизненные отношения с мужчиной для того лишь, чтобы почувствовать потрясение, неприязнь, оскорбление сверх меры от самого естественного и здорового инстинкта, каким является секс. Не задумываясь можно утверждать, что большая доля несчастий, нищеты, нужды и физических страданий в супружестве является следствием преступного невежества в вопросах секса, невежества, которое выдают за величайшую из добродетелей. Не будет преувеличением сказать, что не одна семья распалась по причине этого прискорбного факта.

Если, однако, женщина достаточно свободна, если она достаточно созрела для того, чтобы проникнуть в тайны секса без санкции государства или церкви, ее заклеймят позором, объявят недостойной стать женой «порядочного» человека, вся порядочность которого заключена лишь в пустой голове и куче денег. Может ли быть что-либо более оскорбительное, чем мысль о том, что здоровая взрослая женщина, полная жизни и страсти, должна противиться потребностям природы, должна укрощать самое страстное свое желание, подрывая тем свое здоровье и сламливая дух, должна ограничивать себя в мечтах и видениях, воздерживаться от глубокого и великолепного сексуального влечения, пока не появится «порядочный» человек и не возьмет ее в жены? Именно это и означает брак. Разве может такой союз завершиться иначе, нежели крахом? Вот один, и далеко не последний, фактор брака, отличающий его от любви.

Наш век - век практицизма. Времена, когда Ромео и Джульетта во имя любви рисковали гневом своих отцов, когда ради любви Гретхен не стыдилась пересудов кумушек, давно прошли. Если, в редких случаях, молодые люди позволяют себе роскошь романтики, тут же вмешиваются старшие, вдалбливая в них премудрость, покуда те не «наберутся ума».

Урок нравственности, который преподносят девочке, заключается не в том, возбудил ли в ней мужчина любовь, он сводится к одному вопросу: «Сколько?» Единственное божество практичных американцев - деньги; главный вопрос жизни: «Может ли мужчина заработать на жизнь? Сможет ли он содержать жену?» Это единственное, что оправдывает брак. Постепенно эти представления пропитывают каждую мысль девушки; она мечтает не о лунном свете и поцелуях, о смехе и слезах; она мечтает о дешевых магазинах и выгодных покупках. Эта скудость души и скаредность порождены институтом брака. Государство и церковь не признают другого идеала, поскольку он единственный, который позволяет государству и церкви полностью контролировать людей.

Без сомнения, есть люди, продолжающие смотреть на любовь, не обращая внимания на доллары и центы. Эта истина особенно очевидна по отношению к тому классу, который вынужден заботиться о себе сам, своим трудом. Колоссальные перемены в положении женщины, порожденные этим мощным фактором, поистине феноменальны, особенно если помнить, что на промышленной арене женщина оказалась совсем недавно. Шесть миллионов работающих женщин; шесть миллионов женщин, уравненных с мужчинами в праве быть эксплуатируемыми, ограбленными, участвовать в забастовках и даже умирать с голоду. Продолжать, мой господин? Да, шесть миллионов, занятых в самых разных отраслях: от высочайшего умственного труда до шахт и железных дорог; да что там, среди них есть даже сыщики и полицейские. Воистину, полная эмансипация!

Наряду со всем этим лишь весьма незначительное число из огромной армии женщин-работниц рассматривают свой труд как постоянное занятие, подобно мужчинам. Даже самый дряхлый из них приучен быть самостоятельным и независимым. Да, я знаю: в нашей экономической трясине трудно быть независимым, и все же самый последний из представителей мужского рода ненавидит паразитическое существование, или, во всяком случае, чтобы его таковым считали.

Женщина рассматривает свое положение работницы в качестве переходного, ожидая, что ее выкинут при первом удобном случае. Вот почему значительно сложнее организовать женщин, чем мужчин. «Зачем мне вступать в профсоюз? Я собираюсь замуж, у меня будет свой дом». Разве не об этом ей твердили с младенчества как о конечном призвании? Довольно скоро она узнает, что хотя дом и не столь огромен, как тюрьма, зовущаяся фабрикой, зато в нем куда более мощные двери и решетки. Да и хранитель его настолько предан своему делу, что от него ничто не ускользнет. Самое трагичное заключается, однако, в том, что дом больше не освобождает женщину от каторжного труда, а лишь увеличивает число ее обязанностей.

Согласно последним статистическим данным, представленным Комитету по труду, заработной плате и перенаселенности, десять процентов работниц в одном лишь Нью-Йорке состоят в браке, однако они вынуждены продолжать выполнять самую низкооплачиваемую в мире работу. Прибавьте к этому ужасу изнуряющий труд по дому - что тогда остается от «защищенности» дома и его славы? По сути дела, даже замужняя женщина из «среднего класса» не может говорить о своем доме, поскольку полным хозяином в нем является муж. Неважно, грубый или любящий муж. Я хочу сказать, что замужество обеспечивает женщину домом лишь благодаря ее мужу. Она переезжает в его дом и остается в нем на годы, пока ее личная жизнь не превратится в нечто вялое, ограниченное и скучное, как и ее окружение. Неудивительно, что женщина делается вздорной, мелочной, раздражительной, невыносимой, становится сплетницей, выгоняя тем самым мужа из дому. Ей же идти некуда, даже если бы она хотела этого. К тому же краткий период замужества и полного подчинения женщины делает ее совершенно непригодной к жизни. Она становится безразличной к собственной внешности, теряет легкость движений, не решается принимать решения, боится высказать суждение - то есть превращается в скучное существо, которое большинство мужчин ненавидит и презирает. Удивительно вдохновляющая атмосфера для того, чтобы в ней дать рождение новой жизни, не так ли?

Но как же защитить ребенка, если не посредством брака? В конце концов, разве это не самое важное соображение? Но какая пустота и лицемерие стоит за ним! Брак защищает детей, а в то же время тысячи детей оказываются без опеки и крыши над головой. Брак защищает детей, а в то же время детские дома и исправительные учреждения переполнены, а Общество защиты детей от насилия занято спасением маленьких жертв от их «любящих» родителей и передачей их в еще более заботливые руки попечительских организаций. Это просто насмешка!

Брак, быть может, может привести лошадь на водопой, но дает ли он когда-нибудь ей напиться? Закон может поместить отца ребенка под арест и обеспечить ему тюремную робу, но избавит ли он ребенка от голода? А если родитель сидит без работы или скрывается, чем поможет в этом случае брак? О законе говорят лишь когда человека надо представить на суд «справедливости», когда его надо поместить за тюремную решетку, но и в этом случае плодами его труда будет пользоваться государство, а не ребенок. Ребенку же достаются воспоминания о грязной полосатой робе папаши.

Что же касается защиты женщины, то здесь именно и лежит проклятие брака. Он вовсе не защищает ее, но сама эта идея вызывает настолько сильное отторжение, настольк она является дикой и противной по отношению к жизни, настолько унизительной для человеческого достоинства, что этот паразитический институт должен быть навеки проклят.

Это похоже на другой патерналистский договор – капитализм. Он крадет у человека права, данные ему с рождения, задерживает его развитие и рост, отравляет его тело, держит его в невежестве, нищете и зависимости с тем, чтобы затем учредить благотворительные общества, которые пышным цветом разрастаются на последних остатках человеческого самоуважения.

Институт брака превращает женщину в паразита, полностью зависимое существо. Замужество делает ее непригодной к борьбе, уничтожает ее общественное сознание, парализует воображение и затем любезно предлагает защиту, на деле являющуюся западней, пародией на человеческий характер.

Если материнство является высочайшим предназначением женской природы, какая еще нужна защита, кроме любви и свободы? Брак лишь оскверняет, оскорбляет и развращает это предназначение. Одно из его положений – «лишь следуя мне, ты дашь продолжение жизни». Эти установления обрекают женщину на плаху, унижают и стыдят ее, если она отказывается купить право материнства, продав себя. Только брак санкционирует материнство, даже зачатое в ненависти под принуждением. Если бы материнство было результатом свободного выбора, любви, страсти, смелого чувства, разве общество возлагало бы терновый венец на невинную голову и высекало кровавыми буквами этот отвратительный эпитет «незаконнорожденный»? Если бы брак вбирал в себя все добродетели, которыми его украшают, то преступления против материнства навеки вычеркнули бы его из сферы любви.

Любовь, сильнейшее и глубочайшее из того, что есть в жизни, предвестник надежды, радости, страсти; любовь, отрицающая любые законы и любые постановления; любовь, самый свободный и самый сильный творец человеческой судьбы, как может эта неукротимая сила уравнять себя с тем жалким творением государства и церкви - с браком?

Свободная любовь? Как будто любовь может быть иной! Мужчина покупает разум, но все миллионы мира не купят любви. Мужчина подчиняет себе тело, но вся мощь земли не в силах подчинить себе любовь. Мужчина покорил целые народы, но любая армия бессильна перед любовью. Мужчина заковал и опутал дух, но он совершенно беспомощен перед любовью. Высоко на троне, со всей роскошью и великолепием, которые способно обеспечить ему его золото, мужчина остается несчастным и одиноким, если любовь обходит его стороной. Но если она приходит к нему, лачуга последнего бедняка начинает светиться теплом, жизнью, светом. Только любовь обладает волшебной властью нищего сделать королем. Да, любовь свободна и не может существовать в иной атмосфере. В свободе она отдает себя бескорыстно, полностью, без остатка. Все законоположения, все суды вселенной не могут стереть любовь с лица земли, коль скоро она пустила на ней свои корни. Если же почва бесплодна, разве способен брак оплодотворить ее? Это лишь последняя отчаянная схватка ускользающей жизни со смертью.

Любовь не нуждается в защите; она сама себе защита. И пока любовь остается творцом жизни, ни один ребенок не окажется брошенным, голодным или замученным. Я знаю, что это правда. Я знаю женщин, избравших материнство вне замужества, хотя они любили отцов своих детей. Не так уж много «законных» детей наслаждаются той заботой, той защитой, тем вниманием, какие дарует свободное материнство.

Защитники власти страшатся возникновения свободного материнства, поскольку это их лишит их добычи. Кто будет воевать? Кто будет создавать богатство? Кто будет производить полицейских и тюремщиков, если женщины откажутся беспрекословно растить детей? Нация, нация! – кричат короли, президенты, капиталисты, священники. Нужно сохранять нацию, даже если женщина при этом превращается в простую машину. При этом институт семьи является единственным клапаном для выпускания пара, который позволяет избегать пагубного сексуального раскрепощения женщины. Но эти безумные попытки сохранить состояние порабощенности тщетны. Тщетны и эдикты церкви, и безумные атаки власть предержащих, и даже рука закона. Женщина более не желает быть частью производства расы больных, слабых, дряхлых и несчастных человеческих существ, у которых нет ни силы, ни нравственного мужества сбросить ярмо нищеты и рабства. Вместо этого она хочет иметь меньше детей, которых бы она растила в любви и воспитывала лучше, и чтобы это было результатом ее свободного выбора, а не принуждения, которое несет с собой брак. Нашим псевдо-моралистам еще только придется дорасти до глубокого чувства ответственности в отношении ребенка, которое проснулось уже в груди женщины благодаря любви к свободе. Она лучше откажется от радости материнства, чем принесет новую жизнь в мир, который дышит разрушением и смертью. И если она становится матерью, то для того, чтобы дать ребенку самое глубокое и лучшее, что есть в ней самой. Ее девиз – расти вместе с ребенком, и она знает, что только таким образом она может воспитать в нем подлинную мужественность или женственность.

Ибсен, должно быть, представлял себе свободную мать, когда мастерскими штрихами нарисовал портрет госпожи Альвинг [героини пьесы «Привидения»]. Она была идеальной матерью, потому что она переросла рамки брака и все его ужасы, потому что она разбила цепи и позволила своему духу свободно воспарить, пока он не вернул ей личность, возрожденную и сильную. Увы, это произошло слишком поздно, чтобы спасти радость ее жизни, Освальда, но не слишком поздно, чтобы осознать, что любовь при условии свободы является единственным условием подлинно прекрасной жизни. Те, кто, как госпожа Альвинг, заплатил кровью и слезами за свое духовное преображение, осуждают брак как обман, пустое и мелкое издевательство. Они знают, что единственной творческой, вдохновляющей, возвышающей основой для возникновения новой расы людей, нового мира является любовь, вне зависимости от того, продолжается ли она лишь недолго или длится вечно.

В нашем нынешнем поистине пигмейском состоянии, любовь и правда является чужой ля большинства людей. Непонятая и отовсюду изгнанная, она редко пускает где-нибудь корни; а если это и происходит, то она вскоре сохнет и умирает. Ее нежная ткань не выдерживает стресса и напряжения повседневного изнурительного труда. Ее душа слишком сложна, чтобы приспособиться к мерзкому лаю нашей общественной структуры. Она плачет и страдает вместе с теми, кто так в ней нуждается, но в то же время не способен подняться до ее вершин.

Когда-нибудь мужчины и женщины поднимутся и взойдут на горную вершину, они встретятся, сильные и свободные, готовые испытать любовь и согреться в ее золотых лучах. Какое воображение, какой поэтический гений может, хотя бы приблизительно, предсказать возможности подобной силы в жизни людей? Если мир когда-либо и узнает истинное единение и близость, то родителем будет любовь, а не брак.

Выходные данные: впервые опубликовано по-английски в сборнике статей Эммы Гольдман в 1911 г. (но эта и другие статьи Гольдман о «женском вопросе» не вошли в сборник, изданный анархо-синдикалистским издательством «Голос труда» в России в 1920 г.) На русском языке статья впервые опубликована в сокращенном виде в сборнике «Феминизм: проза, мемуары, письма» (М., «Прогресс», 1992). Здесь публикуется полностью.

Источник: http://bakunista.nadir.org/index.php?option=com_content&task=view&id=157&Itemid=41#.UDjnP9bN-Ik

Ни один человек, способный на интенсивную сознательную внутреннюю жизнь, не должен никогда рассчитывать на то, что ему удастся избежать душевной горечи и страданий. Грусть, а зачастую и отчаяние по поводу так называемого внутреннего устройства мира - это наиболее постоянные спутники нашей жизни. Но они приходят к нам не извне, не благодаря злым делам особенно злонамеренных людей. Они заключены в самом нашем существовании, на самом деле, они переплетены с ним тысячами тонких и крепких нитей.

Нам совершенно необходимо понять это, потому что люди, которые не могут избавиться от представления о том, что их несчастья являются следствием злонамеренности их близких, никогда не смогут перерасти мелочную ненависть и злобу, постоянно обвиняющую, проклинающую и травящую других за что-то, что на самом деле является частью их самих. Такие люди не поднимутся до высот подлинного гуманизма, для которого добро и зло, моральное и аморальное – всего лишь ограниченные термины, обозначающие внутреннюю игру человеческих переживаний в море человеческой жизни.

Философа «по ту сторону добра и зла», Ницше, в настоящее время обвиняют как зачинателя национальной вражды и уничтожения с помощью оружия, но только плохие читатели и плохие ученики могут интерпретировать его таким образом. «По ту сторону добра и зла» означает по ту сторону наказания, суждения, убийства и так далее. «По ту сторону добра и зла» дает нам представление о возможности условий, при которых утверждение личности сочетается с пониманием всех других, которые отличаются от нас, являются иными.

Под этим я имею в виду не неуклюжую попытку демократии регулировать сложность человеческого характера с помощью средств внешнего равенства. Видение «по ту сторону добра и зла» указывает на право человека быть собой, право на собственную личность. Это не исключает возможности возникновения боли по поводу хаоса жизни, но исключает пуританскую самоуверенность, которая заключена в осуждении всех и каждого кроме себя самого.

Очевидно, что последовательный радикал – а ведь вы знаете, что есть много половинчатых – должен переносить это глубокое, человеческое понимание на сексуальные и любовные отношения. Сексуальные переживания и любовь относятся к наиболее интимным, наиболее интенсивным и чувственным выражениям нашего существа. Они настолько глубоко связаны с индивидуальными физическими и психологическими особенностями, что любую влюбленность можно считать независимой, непохожей ни на одну другую. Другими словами, каждая влюбленность - это следствие впечатлений и характеристик, которые придают ей два вовлеченных в нее человека. Любые любовные отношения должны по природе своей оставаться исключительно частным делом. Ни государство, ни церковь, ни мораль, ни другие люди не могут вмешиваться в них.

Но, к сожалению, происходит наоборот. Наиболее интимные из человеческих отношений являются предметом предписаний, правил, принуждения, несмотря на то, что подобные внешние факторы абсолютно чужды любви и потому ведут к непрекращающимся противоречиям и конфликтам между любовью и законом.

Результатом этого является то, что наша любовная жизнь подвергается разрушению и деградации. «Чистая любовь», столь часто превозносимая поэтами, является в наше время большой редкостью с постоянными спорами о браке, разводе и отчуждении имущества. В ситуации, когда критериями любви выступают деньги и общественное положение, проституция является практически неизбежной, хоть она и прикрывается мантией закона и морали.

Наиболее часто встречающимся злом нашей изуродованной любовной жизни является ревность, которую часто описывают как «зеленоглазое чудовище», которое лжет, обманывает, предает и убивает. Принято считать, что ревность является врожденным чувством и потому никогда не исчезнет из человеческого сердца. Эта идея является удобным оправданием для тех, кто не способен или не желает разбираться в причинах и следствиях.

Боль из-за утраты любви, из-за прерванной нити любовных отношений на самом деле заключена внутри нас. Эмоциональная грусть стала источником вдохновения для многочисленных стихов, глубоких прозрений и поэтической экзальтации Байрона, Шелли, Гейне и многих других. Но можно ли сравнить эту печаль с тем, что обычно считается проявлением ревности? Они столь же непохожи как мудрость и глупость. Как утонченность и ограниченность. Как достоинство и грубое принуждение. Ревность - прямая противоположность понимания, симпатии и душевной щедрости. Никогда ревность не прибавляла к характеру человека ничего хорошего, и никогда не делала она человека больше и лучше. На самом деле она делает его слепым от гнева, мелочным от подозрений и жестоким от зависти.

Ревность, проявления которой мы видим в брачных трагедиях и комедиях, неизменно является односторонним, предубежденным обвинителем, уверенным как в своей правоте, так и в подлости, жестокости и виновности своей жертвы. Ревность даже не пытается понять. Ее единственным желанием является наказывать как можно более жестоко. Это понятие воплощено в кодексе чести, находящем свое выражение в дуэлях или неписанных законах. Этот кодекс утверждает, что соблазнение женщины должно караться смертью соблазнителя. Даже если соблазнение не имело места, даже если два человека добровольно отдались своему порыву, честь восстанавливается только пролитием крови, либо мужчины, либо женщины.

Ревность одержима чувством собственности и мести. Она вполне согласна со всеми карательными законами, которые до сих пор придерживаются варварского мнения о том, что проступок, зачастую являющийся следствием несправедливости общества, должен быть адекватно наказан или отомщен.

Очень сильные аргументы против ревности можно найти в данных исследований историков Моргана, Реклю и других, которые касаются сексуальных отношений первобытных народов. Любой, знакомый с этими работами знает, что моногамия является гораздо более поздней формой сексуальной жизни, которая возникла в результате одомашнивания и установления собственности на женщин, и которая создала сексуальную монополию и неизбежное чувство ревности.

В прошлом, когда мужчины и женщины свободно соединялись между собой без вмешательства закона и морали, не могло быть ревности, потому что она основывается на предположении, что определенный мужчина обладает сексуальной монополией на определенную женщину и наоборот. В тот момент, когда кто-то пытается нарушить это священное установление, ревность поднимает голову. В этих обстоятельствах просто смешно говорить о том, что ревность абсолютно естественна. На самом деле, это искусственный результат искусственной причины и ничего более.

К сожалению, не только консервативные браки освящаются понятием сексуальной монополии; жертвой ее являются и так называемые свободные союзы. Можно было бы предположить, что это еще одно доказательство того, что ревность является врожденной чертой человека. Но нужно принимать во внимание то, что сексуальная монополия передавалась из поколения в поколение как священное право и основа чистоты семьи и дома. И точно так же, как церковь и государство приняли сексуальную монополию в качестве единственного обеспечения брачных уз, так же они оправдали ревность в качестве законного орудия защиты прав собственности.

Хотя огромное количество людей переросло рамки установленной законом сексуальной монополии, они не переросли ее традиций и привычек. Поэтому их так же ослепляет «зеленоглазое чудовище», как и их консервативных соседей в тот момент, когда речь заходит о том, что им принадлежит.

Мужчину или женщину, которые в достаточной степени свободны и великодушны, чтобы не вмешиваться в жизнь другого или поднимать шум по поводу других привязанностей тех, кого они любят, скорее всего будут ненавидимы своими консервативными и высмеяны своими радикальными друзьями. Их объявят либо дегенератами, либо трусами, и зачастую их поведению припишут еще и мелочные материальные мотивы. В любом случае эти мужчины и женщины будут мишенью для непристойных слухов и грязных шуток просто на основании того, что они признают за своей женой, мужем или любовником право на собственное тело и эмоциональное выражение, без того, чтобы закатывать сцены ревности или делать дикие угрозы убить нарушителя.

В ревности есть и другие факторы – самомнение мужчины и зависть женщины. В сексуальных вопросах мужчина хвастун, обманщик, который всегда хвастается своими победами и успехом у женщин. Он настаивает на том, что играет роль захватчика, поскольку ему сказали, что женщины хотят быть завоеванными, что им нравится, когда их соблазняют. Чувствуя себя единственным петухом в курятнике или быком, который должен пустить в ход рога, чтобы завоевать корову, он чувствует себя смертельно уязвленным в своем самомнении и высокомерии в тот момент, когда на сцене появляется противник – сценой же в данном случае, даже для так называемых утонченных мужчин, является сексуальная привязанность женщины, которая должна иметь только одного хозяина.

Другими словами, угроза сексуальной монополии мужчины и его распаленное тщеславие в девяносто девяти процентах случаев являются причиной ревности.

В случае женщины, экономический страх за себя и своих детей, а также мелкая зависть по отношению к любой другой женщине, которая удостаивается внимания в глазах ее содержателя, неизменно вызывает ревность. Нужно отдать должное женщине, - на протяжении прошедших веков, физическая привлекательность была ее единственным активом, поэтому она должна завидовать красоте и ценности других женщин, поскольку они угрожают ее контролю над ценной собственностью.

Гротескный аспект этого заключается в том, что мужчины и женщины часто становятся агрессивно ревнивы по поводу тех, на кого им на самом деле наплевать. Поэтому это не их разозленная любовь, но их разозленная глупость и зависть вопиют против этой «ужасной несправедливости». Скорее всего женщина никогда и не любила того, кого она подозревает и за кем шпионит. Скорее всего, она никогда и не прилагала усилий, чтобы удержать его любовь. Но в тот момент, когда появляется конкурентка, она начинает ценить свою сексуальную собственность, для защиты которой никакие средства не являются неприглядными или слишком жестокими.

Поэтому очевидно, что ревность не есть следствие любви. На самом деле, если бы было реально изучить большинство случаев ревности, возможно выяснилось бы, что чем меньше люди вдохновляются великой любовью, тем агрессивнее и отвратительнее их ревность. Два человека, связанные внутренней гармонией и единством, не боятся разрушить взаимное доверие и безопасность, если один из них имеет увлечения на стороне. Их отношения не закончатся ужасной враждебностью, как это часто случается с людьми. Они могут не допустить избранника своего возлюбленного в интимную часть своей жизни, и не нужно ожидать от них этого, но это вовсе не дает им права отрицать за другим человеком необходимость таких увлечений.

Поскольку я буду обсуждать тему разнообразия и моногамии через две недели, я не буду углубляться в это сейчас, но скажу лишь, что смотреть на людей, которые могут любить больше, чем одного человека, как на извращенцев и ненормальных, - невежественно. Я уже говорила о некоторых причинах ревности, но к ним стоит прибавить еще и институт брака, который государство и церковь объявляют «узами до тех пор, пока смерть не разлучит нас». Это воспринимается как нравственное проявление праведной жизни и праведных деяний.

Поскольку любовь, во всей ее многовариантности и изменчивости, ограничивается и сковывается, неудивительно, что из нее вырастает ревность. Что еще, как ни мелочность, подлость, подозрительность и ничтожество может возникнуть, когда мужчину и женщину официально сдерживают с помощью формулы «отныне вы одно тело и одна душа». Возьмите любую пару, связанную таким образом, зависящую друг от друга во всех своих мыслях и чувствах, без какого-либо постороннего интереса или желания, и спросите себя, не станут ли такие отношения ненавистными и невыносимыми.

Тем или иным образом узы разрушаются, и поскольку обстоятельства, которые к этому приводят, обыкновенно являются низкими и унизительными, неудивительно, они выводят за собой на сцену самые грязные и подлые человеческие проявления и мотивы.

Другими словами, вмешательство законов, религии и морали является причиной нашей нынешней неестественной любовной и сексуальной жизни, и именно из этого вырастает ревность. Это бич, который истязает несчастных смертных из-за их собственной глупости, невежества и предрассудков.

Но никто не должен оправдывать себя на основании того, что он является жертвой этих условий. Безусловно, мы все вырастаем под гнетом несправедливых общественных установлений, принуждения и нравственной слепоты. Но не являемся ли мы сознательными личностями, чьей целью является привнесение правды и справедливости в человеческие отношения? Теория о том, что человек является продуктом условий, привела лишь к равнодушию и ленивому примирению с этими условиями. В то же время все знают, что приспособление к нездоровому и несправедливому образу жизни только укрепляет последнее, в то время как человек, так называемый венец творения, наделенный способностью мыслить и видеть и прежде всего использовать свои способности по своей инициативе, становится слабее, пассивнее, фаталистичнее.

В этом смысле, после того как я попыталась показать, что причина ревности лежит в основанной на принуждении и уродстве любовной жизни, поговорим о возможном средстве от ревности. Я считаю, что любой мужчина и любая женщина могут помочь себе излечиться от ревности. Первым шагом к этому будет признание того, что они не являются ни собственниками, ни контролерами, ни диктаторами в отношении сексуальных проявлений своих мужей и жен. Вторым шагом будет то, что они станут слишком гордыми, чтобы принимать любовь и восхищение, которые не даются с радостью и по доброй воле. Все, что дается из чувства долга или в силу брачного контракта не является подлинным. Это фальшивка. Все, что мы пытаемся удержать силой, ревнивыми угрозами или сценами, шпионя и подсматривая, с помощью подлых трюков и душевных пыток, не стоит того, чтобы это сохранять. После этого остаются только неприятный привкус и разрушающие разум и сердце сомнения в том, удалось или нет нам вернуть своего убежавшего барашка.

Нет ничего ужаснее и фатальнее, чем копаться в интимной жизни того, кого ты любишь, или в своей собственной. Это может только помочь разорвать те непрочные связи симпатии, которые еще есть в отношениях. Это в конце концов приводит нас к последнему падению, которое ревность якобы пытается предотвратить, то есть к уничтожению любви, дружбы и уважения.

Ревность и правда является плохим средством для обеспечения любви, но это надежное орудие для уничтожения самоуважения, потому что ревнивые люди, как наркоманы, опускаются на самое дно и в конце концов вызывают только отвращение и ненависть.

Боль по поводу потерянной или безответной любви никогда не заставит человека, способного на высокие и светлые мысли, быть грубым. Чувствительные и нежные люди просто должны спросить себя, смогут ли они терпеть какие-либо обязательные отношения, и их ответом будет однозначное «нет». Но большинство людей продолжают жить рядом друг с другом, хотя они давно уже перестали жить друг с другом по-настоящему - такая жизнь является благодатной почвой для ревности, чьи методы не останавливаются ни перед вскрытием чужих писем, ни даже перед убийством. По сравнению с этими ужасами, открытая неверность кажется актом смелости и освобождения.

Мощным щитом против вульгарности ревности является признание того, что муж и жена не являются одним телом и одной душой. Это два человека с разным темпераментом, чувствами и эмоциями. Каждый из них небольшой космос в себе, со своими собственными мыслями и идеями. Славно и поэтично, если эти два мира встречаются свободно и равноправно. Даже если это продолжается недолго, это стоит того. Но в тот момент, когда два мира принуждают жить вместе, вся красота и утонченность исчезают, и не остается ничего, кроме пожухлой листвы. Тот, кто поймет эту несложную истину, посчитает, что ревность ниже его, и не позволит ей висеть как Дамоклов меч над своей головой.

Всем любовникам лучше оставить двери своей любви открытыми. Когда любовь может без страха входить и выходить, не опасаясь встретить цепного пса, ревность не сможет пустить корни, потому что она вскоре поймет, что там, где нет замков и ключей, нет места подозрениям и недоверию, двум элементам, на которых ревность растет и процветает.

[1912?]

Выходные данные:Перевод Михаила Цовмы

Источник: http://bakunista.nadir.org/index.php?option=com_content&task=view&id=158&Itemid=41#.UDjnodbN-Ik

Наши реформаторы внезапно сделали великое - открытие узнали о существовании работорговли белыми людьми. Газеты полны описаний этих «неслыханных обстоятельств», а законодатели уже планируют создание нового пакета законов с тем, чтобы попытаться прекратить этот кошмар.

Знаменательно, что, как только требуется отвлечь внимание общественности от крупных социальных зол, тут же организуется крестовый поход против того, что противоречит общественной морали: проституции, азартных игр, питейных заведений и проч. Каков же результат этих крестовых походов? Азартные игры становятся все более распространенными, питейные заведения процветают, приторговывая с черного хода, а проституция достигает своего апогея благодаря многочисленным сутенерам и сводникам.

Как могло произойти, что о существовании этого явления, знакомого почти каждому ребенку, стало известно столь внезапно? Как могло случиться; что зло, известное всем социологам, вдруг приобрело первостепенную значимость?

Признать, что последние расследования в сфере работорговли белыми людьми обогатили нас новыми фактами (кстати, весьма поверхностные расследования), это расписаться по крайней мере в собственной глупости. Проституция была и остается широко распространенным злом, и тем не менее мужская часть населения продолжает свое дело, оставаясь абсолютно равнодушной к страданиям и горестям своих жертв. Столь же равнодушной, как и в отношении к нашей промышленной системе или же к экономической проституции.

И лишь когда людские страдания превращаются в ярко раскрашенную игрушку, люди, подобно младенцам, проявляют к ней интерес хотя бы на какое-то время. Как капризным детям, им каждый день нужна новая игрушка. «Праведный» клич против белой работорговли и есть такая игрушка. Она служит для их радости какое-то время и способствует возникновению новых толстосумов от политики паразитов, расползающихся по миру в качестве инспекторов, следователей, сыщиков и тому подобное.

Какова реальная причина торговли женщинами? Не только белыми, но также и «желтыми», и чернокожими женщинами. Конечно же, эксплуатация. Безжалостный Молох капитализма, богатеющий за счет низкооплачиваемого труда, толкает тем самым тысячи женщин и девушек на панель. Подобно миссис Уоррен [героиня пьесы Б.Шоу «Профессия мисси Уоррен»] эти женщины вопрошают: «Зачем всю жизнь всего за несколько шиллингов гнуть спину посудомойкой, работая по восемнадцать часов в день?»

Естественно, наши реформаторы не обмолвились ни словом об этой причине. Они достаточно хорошо с ней знакомы, но что пользы говорить о ней? Куда выгоднее разыгрывать фарисеев, изображая поруганную нравственность, нежели докапываться до самой сути вещей. (...)

Повсюду женщину оценивают не по ее труду, но по ее полу. Почти повсюду ей приходится расплачиваться за право на существование, за то положение, которое она занимает, доставляя сексуальное удовлетворение. Таким образом, продает ли она себя одному мужчине, выходя за него замуж или нет, или же многим мужчинам различие не велико. Признают это наши реформаторы или нет, экономическая и социальная зависимость женщины является причиной проституции.

Сегодня наши добропорядочные граждане потрясены сообщениями, что в одном лишь Нью-Йорке каждая десятая женщина работает на фабрике, что ее средняя зарплата составляет лишь шесть долларов в неделю, продолжительность которой от сорока восьми до шестидесяти часов, и что большинство женщин-работниц постоянно, в течение нескольких месяцев оказываются безработными, получая, таким образом, примерно двести восемьдесят долларов в год. Ознакомившись с этими жуткими экономическими выводами, стоит ли удивляться, что проституция и белая работорговля стали столь частыми явлениями? (...)

Доктор Альфред Блашко в своей работе «Проституция в XIX веке» еще более эмоционально характеризует экономические условия как один из основных факторов проституции:

«Хотя проституция существовала во все времена, девятнадцатый век знаменателен тем, что она превратилась в колоссальный социальный институт. Развитие промышленности с привлечением широких народных масс на рынок рабочей силы, рост и переполнение крупных городов, незащищенность и неуверенность в трудоустройстве дали проституции тот импульс, о котором и думать не думали на ранних периодах человеческой истории».

Да и Хавлок Эллис, не столь категоричный в вопросах, касающихся экономики, вынужден признать, что прямо ли, косвенно ли, но в этом основная причина проституции. Он приходит к выводу, что значительный процент проституток составляют бывшие служанки, хотя последние в меньшей степени обременены заботами и в большей степени защищены. С другой стороны, мистер Эллис не отрицает, что изнуряющий монотонный труд прислуги, а главное, что она едва ли разделяет наравне с хозяевами радости семьи, дома, заставляют женщину искать развлечений и забытья в веселье и блеске проституции. Другими словами, служанка, которую эксплуатируют как чернорабочую, которая никогда не принадлежит самой себе, измученная капризами своей хозяйки, может найти отдушину, подобно фабричной работнице или продавщице, лишь в проституции.

Самая замечательная сторона вопроса, обсуждаемого сейчас, это негодование наших «добропорядочных граждан», особенно различных христианских джентльменов, которых всегда можно видеть в первых рядах участников любого крестового похода. Может быть, оттого, что они совершенно невежественны в истории религии, и в особенности христианской? Или же они надеются отвлечь внимание нынешнего поколения от той роли, которую в прошлом играла церковь в отношении проституции? Что бы ни было тому причиной, они в последнюю очередь болеют за несчастных жертв, ибо любому интеллигентному молодому человеку известно, что проституция имеет религиозные корни, на протяжении многих веков ее сохраняли и подпитывали не стыд, но добродетель, приветствовавшаяся самими богами. (...)

В наше время церковь несколько более осторожна в этом направлении. По крайней мере, она не требует в открытую почитания от проституток. Однако, как, например, церковь Троицы, не считает зазорным получать выгоду от сомнительных заведений, сдавая по непомерной цене грязные углы тем, кто живет проституцией и за счет проституции.

К сожалению, объем моей статьи не позволяет мне коснуться проституции в Древнем Египте, Древней Греции, Древнем Риме и на протяжении средних веков. Хотя последний из этих периодов заслуживает особенного внимания, поскольку в те времена проститутки создали гильдии, возглавляемые своей королевой борделя. Для того чтобы улучшить условия и сохранить на едином уровне оплату, эти гильдии устраивали забастовки. Этот их метод, понятно, куда более действен, чем те, к которым прибегают современные наемные рабочие.

Было бы неверно и в высшей степени поверхностно утверждать, что экономический фактор является единственной причиной проституции. Есть и другие, не менее важные. Наши реформаторы знают, о чем речь, но решаются обсуждать эти проблемы еще менее охотно, чем само явление, которое тянет соки, как из мужчин, так и из женщин. Я имею в виду проблему пола, само упоминание о которой вызывает у большинства моральные спазмы.

Общепризнано, что женщину воспитывают как сексуальный товар, однако держат ее в полном неведении о значении и важности половой жизни. Все относящееся к этой теме подавляется, а тех, кто хотел бы пролить свет на эту ужасающую тьму, преследуют и бросают в тюрьмы. Но коль скоро девушке не суждено знать о мерах безопасности, о роли самой важной части ее жизни, не следует и удивляться тому, что она становится легкой добычей для проституции либо другой формы отношений, ставящей ее в положение предмета для чисто сексуального удовлетворения.

Благодаря этому неведению вся жизнь и природа девушки разрушены и покалечены. Издавна как само собой разумеющееся мы признали тот факт, что юноша может следовать зову дикой природы, иначе говоря, как только его половое влечение возникнет, он может это влечение удовлетворить; но наши моралисты поднимают скандал при одной мысли, что подобным же образом может проявляться и сексуальное влечение девушки. В понимании моралиста проституция состоит не в том, что женщина торгует своим телом, но в том, что она делает это вне брака. То, что это не пустые слова, доказывает тот факт, что брак из корысти абсолютно законен, признан юридически, принят общественным мнением, тогда как любой другой союз осуждается и отвергается. Хотя понятие «проститутка», если быть точным, означает только лишь «любое лицо, для которого половые отношения подчинены выгоде».

«Те женщины являются проститутками, кто торгует собой для занятий половым актом и делает это своей профессией». В действительности Банже [автор книги «Преступность и экономические условия»] идет дальше; он утверждает, что к занятию проституцией «полностью может быть отнесен брак, заключенный между мужчиной и женщиной из экономических соображений».

Разумеется, замужество является целью для любой девушки, но, покуда тысячи из них не могут выйти замуж, наши уродливые общественные устои обрекают их либо на безбрачие, либо на проституцию. Человеческая природа проявляет себя, невзирая на все законы, и уж тем более нет причин считать, что она должна подчиняться извращенным понятиям о морали.

В обществе принято считать сексуальный опыт мужчины естественной частью его общего развития, подобный же опыт в жизни женщины рассматривается уже как страшное бедствие, потеря чести, всего, что есть доброго и благородного в человеке. Эта двойная мораль сыграла немалую роль в возникновении и упрочении проституции. Призывая оставлять молодых людей в полном неведении в области секса и называя это неведение «невинностью», доводя их до нервного истощения и перенапряжения, она устанавливает такое положение вещей, какого так пытаются избежать или предотвратить наши пуритане.

Не сексуальное удовольствие ответственно за проституцию, а жестокое, бессердечное, преступное преследование тех, кто осмеливается сойти с проторенного пути.

Девушки, совсем еще дети, трудятся в битком набитых, душных помещениях по десять двенадцать часов в день у фабричных станков, что приводит их к определенному перевозбуждению. У многих из них нет ни дома, ни элементарных условий для отдыха, поэтому улица или любое другое место, где можно дешево развлечься, единственное средство забыть об изнуряющем труде. Естественно, что это приводит их к тесной близости с противоположным полом. Трудно утверждать, какой из этих двух факторов является решающим для девочки-подростка, рано созревшей в сексуальном отношении, но совершенно естественно, что возбуждение должно получить разрядку. Вот первый шаг к проституции. Но не следует осуждать за это девушек. Напротив, это всецело вина всего общества, результат нашего недопонимания, недооценки жизненных условий. И более всего вина за это лежит на наших моралистах, проклинающих женщину за то, что она сошла с «пути добродетели», приобретя первый половой опыт без санкции церкви.

Молодая женщина чувствует себя отверженной, перед ней захлопываются двери родного дома, от нее отворачивается общество. Воспитание и традиции твердят ей, что она развращена, она чувствует себя падшей, под ее ногами разверзается земля, и не за что уцепиться, чтобы выбраться из пропасти. Остается лишь лететь вниз. Так общество само творит жертвы, от которых в дальнейшем пытается напрасно избавиться. Самый низкий, развращенный, самый дряхлый мужчина считает, что он слишком хорош для того, чтобы взять в жены женщину, чью честь он готов был купить, пусть даже лишь для того, чтобы спасти ее от полной ужаса жизни. Она не может обратиться за помощью к родной сестре. В своей глупости последняя считает себя более достойной и целомудренной, не осознавая, что во многих отношениях ее положение куда более плачевно, нежели у ее сестры, оказавшейся на панели.

«В сравнении с проституткой женщина, выходящая замуж из корысти, - говорит Хавлок Эл-лис, - настоящий штрейкбрехер. Ей меньше платят, хотя она гораздо больше трудится и заботится о своем хозяине, от которого полностью зависит. Проститутка никогда не поступится своими правами как личность, она сохранит свою свободу, и ничто не заставит ее полностью подчиниться мужским объятиям».

Эта «более достойная» женщина не осознает апологетического утверждения Леки о том, что, «даже будучи в высшей степени порочной, она одновременно и самая ревностная хранительница добродетели; но для нее семейное счастье осквернено, а унижающие и неестественные для человека отношения - в изобилии».

Моралисты даже готовы пожертвовать половиной человечества ради какого-то жалкого установления, избавиться от которого они не в силах. По сути дела, проституция в такой же степени охраняет чистоту семейного очага, в какой и строгие законы охраняют нас от проституции. Не меньше пятидесяти процентов женатых мужчин являются - посетителями борделей. Именно в силу этого «добродетельного фактора» замужние женщины - даже дети! - заражены венерическими болезнями. И хотя общество ни слова упрека не произнесло в адрес мужчин, зато нет такого чудовищного закона, который не применялся бы в отношении беспомощной жертвы. Она не только становится добычей тех, кто использует ее, но и оказывается в полной власти каждого полисмена, жалкого сыщика, инспектора, тюремных служащих.

В недавно вышедшей книге, автор которой, женщина, в течение двенадцати лет была хозяйкой одного из публичных «заведений», мы встречаем следующие свидетельства: «Власти заставляли меня платить ежемесячные штрафы от 14 долларов 70 центов до 29 долларов 70 центов, а девочки платили полиции от 5 долларов 70 центов до 9 долларов 70 центов.» Учитывая, что речь идет о «заведении», находящемся в небольшом городке, а также то, что существуют еще разного рода взятки и штрафы, легко представить себе те доходы, которые полиция извлекает из кровных средств своих жертв, которых даже не защищает. Горе тем, кто отказывается платить дань; их выгонят, подобно скоту, хотя бы просто «для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на добропорядочных жителей города либо если властям потребовались дополнительные средства на стороне. Извращенный ум, полагающий, что падшей женщине чужды человеческие чувства, не способен осознать и те скорбь, бесчестье, слезы, уязвленную гордость, которые выпадали на нашу долю каждый раз, когда нас сгоняли».

Не правда ли, странно, что женщина, содержащая «заведение», может испытывать подобные чувства? Но еще более странно, что христианский мир вымогает деньги у этих женщин, не давая им взамен ничего, кроме оскорблений и преследований. Вот оно, христианское сострадание!

Много дискутируют о ввозящихся в Америку «белых рабах». Как Америка сможет сохранить свое целомудрие, если Европа не придет ей на помощь? Я не стану отрицать того, что в некоторых случаях так оно и есть, не стану отрицать, что в Германии, да и в других странах эмиссары завлекают в Америку рабочую силу; но я полностью отрицаю, что проституция в каких бы то ни было масштабах вербуется в Европе. Вполне возможно, что большинство нью-йоркских проституток - иностранки, но причина здесь в том, что иностранцами является большинство населения страны. Если мы рассмотрим положение в любом другом из городов Америки, в Чикаго или где-нибудь на Среднем Западе, то обнаружим, что там проституток-иностранок явное меньшинство.

Явно преувеличено и мнение о том, что большинство уличных девиц начали заниматься проституцией еще до своего приезда в Америку. Большинство из них безупречно владеет английским языком, у них типично американские привычки и внешний вид, что возможно, только если вы прожили в этой стране много лет. Следовательно, к проституции их толкнули американские условия, истинно американская склонность к чрезмерной роскоши и дорогим нарядам, что, разумеется, требует денег, - денег, которые невозможно заработать в мастерских и на фабриках.

Другими словами, нет оснований полагать, что мужчина станет тратиться на импортный товар, в то время как американский рынок с лихвой переполнен тысячами девиц. С другой стороны, есть достаточные доказательства и того, что экспорт американских девушек в целях проституции носит не единичный характер. (...)

Находясь в стеклянном доме, крайне неразумно швыряться камнями; к тому же американский стеклянный дом довольно хрупок, его легко разбить, да и внутренний вид у него далеко не привлекательный. (...)

Лишь взгляды образованных людей, далеких от обличений проституции с точки зрения морали и права, способны исправить сложившуюся ситуацию. Преднамеренное нежелание видеть в этом зле социальный фактор, увязывать его с современной жизнью может только ухудшить положение дел. Мы должны обуздать собственную гордыню, перестать считать себя «лучше тебя» [Библия. Первая книга царств. 15.28] и научиться распознавать в уличной женщине продукт общественных условий. Это избавит нас от лицемерия и обогатит пониманием, научит гуманности. Что касается полного избавления от проституции, то оно станет возможным лишь тогда, когда произойдет переоценка ценностей, и прежде всего моральных, а также будет покончено с рабством в промышленности.

Выходные данные: впервые опубликовано по-английски в сборнике статей Эммы Гольдман в 1911 г. (но эта и другие статьи Гольдман о «женском вопросе» не вошли в сборник, изданный анархо-синдикалистским издательством «Голос труда» в России в 1920 г.) На русском языке статья впервые опубликована в сокращенном виде в сборнике «Феминизм: проза, мемуары, письма» (М., «Прогресс», 1992).

Источник: http://bakunista.nadir.org/index.php?option=com_content&task=view&id=156&Itemid=41#.UDjoFNbN-Ik

Все люди хотят любви: любить и быть любимыми. Отчаяннее всего в ней нуждаются те, кто стремится доказать всему миру, что любви нет, никогда не существовало и оно в ней не нуждаются. Человеческое сообщество в таких вопросах уже нельзя рассматривать как массу - оно превращается в группу личностей, где каждый по-своему понимает потребность в любви, пытается проторить собственные пути, решать проблемы в этой области максимально удобно для себя.

На протяжении человеческой истории люди бесчисленное количество раз объединялись для революций социальных (смены существующего общественного порядка), но можно по пальцам пересчитать примеры сексуальных революций. Несмотря на то, что отсутствие общественных свобод часто вызывает осознанный протест, провоцируемое общественной моралью ущемление свобод по отношению к личной жизни чаще всего сходило с рук наиболее морально подкованным борцам за "чистоту помыслов". Обществом же такого рода ущемления обычно приветствовались.

Феминистки такой вопрос чаще всего понимали лишь как пример ущемления прав женщин, правозащитникам он был интересен с точки зрения свобод сексуальных меньшинств. Пожалуй, единственной силой, которая решалась публично выносить вопрос об ущемлении сексуальных свобод по отношению к ординарному обществу мужчин и женщин, были стихийно самоорганизующиеся движения хиппи и анархистов в конце 60-х - начале 70-х годов нашего века. Такие движения искренне реагировали на иерархичность и замкнутость общественной структуры, на тиранию "формы по отношению к содержанию" - политических лидеров по отношению к отдельным членам общества. Лидерами таких движений могли быть все без исключения участники, в чем выражался основной принцип "максимальной ненасильственной свободы".

Чем дальше продвигается процесс структуризации современного технологического общества, тем сильнее становятся тенденции "бытовой диктатуры" выражающиеся в укреплении тех принципов в общественной морали, которые ведут к закрепощению чувства любви - мир остывает, ведь для технологий важна абсолютная иерархическая организация и математическая точность, которые не могут сосуществовать с человеческой теплотой и страстью. Политкорректность, являющаяся нормой жизни Западного мира, нуждается в бесстрастности. Даже КГБ в СССР проповедовал своим разведчикам более теплое философское отношения к миру: горячее сердце и холодный разум.

Идеал "новой жизни": корректная команда/запрос - точная реакция/ответ. В технологическом мире правит та система, которая основана на самой близкой к современной общественной морали философии потребности рядового члена - а сегодня это, конечно же, "твой первый миллион". Корпоративная система наиболее удобна для твоей главной цели, о которой ты, возможно, еще не догадываешься. Но те, кто родился здесь, могут и не утруждать себя определением цели, которую с удовольствием предоставят тебе лидеры твоего общества - наиболее уважаемые (т.е. богатые) его люди. Это корпоративная культура, "новый порядок", следуя которому отдельные корпорации уже внесли в свои внутренние своды правил пункты о "нежелательности близких отношений сотрудников" - это вредит точности, беспристрастности и объективности, без которых тебе нечего делать в корпорации. Не человек, а машина имеет перспективы развиваться в будущем веке.

Революционеры, даже самые смелые и удачливые, практически не касались сферы отношений между людьми, когда пропагандировали свои цели. Для России это утверждение более чем неверно. Александра Коллонтай когда-то пыталась убедить Ленина и его окружение в необходимости сексуальной революции в России, но мужчины были заняты более интересными им социальными преобразованиями. В патриархальном обществе именно мужчинам принадлежала привилегия решать, кто, как, когда и с кем спит, и сломать эту "традицию" было куда труднее, чем свергнуты самодержавие. Так или иначе, ни одна организованная, то есть иерархическая, не признающая свободы революция не коснулась темы личных взаимоотношений между людьми. Но именно этой сферы в первую очередь касались революции стихийные, творческие.

Недовольство людей своим положением служило поводом для волнений и революционных изменений, но зарождалось оно дома, в семейных отношениях; именно эти отношения, а также их отсутствие, - определяют общее эмоциональное состояние человека. Отношения в "ячейках общества" часто являются зеркальным отображением ситуации в самом обществе, непосредственно испытывают на себе влияние общественных догм, формирующих более или менее ханжескую мораль. Если вы думаете, что ханжество в прошлом, то чем является запрещение к показу в США новой киноверсии (1997) набоковской "Лолиты"? "Лолиту" запрещали и в СССР, также как и Генри Миллера (1), так же, как и Ларри Флинта (2). Потом их разрешили. Оказывается, что разрешению, как и запрету, отпущено свое время.

В ханжеском обществе, где "война легальна, а любовь нет" (3), человек не может быть удовлетворен ни личными, ни социальными взаимоотношениями. Если только эта жизнь не состоит из систематического протеста и нарушения норм общественной морали. Порнография необходима неудовлетворенным. Поэтому она мирно сосуществует с моралью ханжеского общества, воздействуя на психику и желания людей так же сильно, как и все остальные явления, существующие от неудовлетворенности и углубляющие это чувство - война, наркотики, технологи, корпорации.

Любой призыв или действие, направленные на изменение стереотипов личных взаимоотношений между разнополыми людьми, являются сегодня шагом к сексуальной революции. Любое изменение общественного порядка на самом деле не будет являться таковым без обязательного уничтожения общепринятых по отношению к взаимоотношениям людей общественных табу. Митинги, демонстрации, революции с захватом почты и телеграфа не приводят к революционным изменениям и уничтожению несвободы без уничтожения ханжеской морали. В противном случае, тот максимум, которого возможно добиться,

перестройка иерархической лестницы, в результате чего, скорее всего, будет создана система тирании во много раз страшнее предыдущей. Именно общество с такой системой считает своим долгом диктовать - что есть извращение, а что - относительная норма. Именно такое общество считает своей прерогативой "помочь" вам определить допустимое количество жен/мужей, любовников/любовниц, в зависимости, например, от социального положения. В 1968 году социальное положение французского студенчества было очевидно совсем плачевным, так как студентам мужского пола не разрешалось посещать женскую часть общежитий. Отчасти и из-за этого ущемления в правах начался бунт в Сорбонне, который перерос в настоящую творческую и неорганизованную революцию, в числе политических целей которой присутствовало и сексуальное раскрепощение.

На чем бы ни была основана общественная мораль, она приспособлена к тому, чтобы служить господствующей силе - религии или политическому строю, диктатору или демократическому лидеру. Мораль пытается привести всех к единому знаменателю - установить общую норму. Все люди никогда не смогут соответствовать какому-либо стандарту, права отдельного человека никогда не будут соблюдены обществом, хотя бы потому, что из любого правила есть исключения. В любом стандартизированном обществе всегда будут недовольные, при возрастании числа, которых эмоциональная нестабильность будет неуклонно возрастать. В будничной жизни это выражается удивлением прохожих при виде счастливого человека на улице. На уровне общественных явлений это выразится в ужесточении общественной морали по отношению к тому, кто вообразил, будто может стать, счастлив там, где царит неудовлетворенность, нестабильность.

В отсутствие стабильности резко обостряется стремление обеспечить ее за счет приобретения как можно большего количества собственности. В человеческом обществе самая престижная собственность - сам человек. Доказать окружающим, что тебе кто-то принадлежит (показать, что кем-то повелеваешь) - значит заслужить поощрение окружающих; неважно, что именно принадлежит: слуга, любовник/любовница, муж/жена. На место обладания чувством, которое дает силы переживать и густо эмоционально окрашивать свою внутреннюю жизнь, общественная мораль поставила обладание человеком, и уже не так важно, испытываешь ты по отношению к нему какие-либо чувства или нет. Окружающему миру в первую очередь важно, что у тебя есть, на этом основании с тобой "имеют дело". До твоих чувств никому дела нет, они не материальны, в них никто, кроме тебя самого, не уверен и, следовательно, ты - не интересен. Здесь озабочены тем, как иметь, а не чувствовать, ведь чувства - плохой товар, это даже не тело.

Самое прекрасное, что люди переживают в своей жизни, они называют любовью, и, вот это уже не зависит от того, сколько у тебя в кармане и каково твое положение в социальной иерархии. Но страх, там, где он существует, не может не вытеснить все чувства, которые не связаны с обеспечением безопасности. Открытый и чувственный человек - уязвим, "закрытый" - чувствует себя гораздо более безопасно. Безопасность в корпоративном, технологическом и стандартизированном мире - основная ценность. Здесь движущей силой отношений является не любовь, а конкуренция, движимая страхом за безопасность, чувство нестабильности. Могут ли быть стабильными чувства людей? Мир предоставляет нам выбор: чувства, переживания, богато окрашенный эмоциями внутренний мир или безопасность, ежедневная проверка на вирусы. Кем ты или я захотим стать в не таком уж далеком будущем - человеком или машиной, ведь середины нет. Любовь отсутствует там, где селится страх. В том числе и страх потерять любовь. За накоплением собственности следует страх потерять собственность. Отношения между полами в сегодняшнем обществе включают в себя центральным элементом понятие собственности, ее сохранности. Любовь пытается превратить в собственность в тот момент, когда начинают пытаться ее хранить, беречь и ДЕРЖАТЬ. Как и за что возможно держать чувство?

Для того чтобы этот мир и человеческое общество в нем стало хотя бы немного счастливым, для того, чтобы гениев смогли бы признавать еще до того, как их убивают, необходимо существенным образом изменить общество. Сделать это должны те, кто живет в нем, потому что больше некому. Обществу необходимо измениться вместе с моралью, прежде всего на уровне регламентации личных взаимоотношений между людьми, то есть перестать регламентировать количество людей, которые могут одновременно находиться в постели и их половую принадлежность. Перестать регламентировать количество любовниц/ков, которое иметь не возбраняется. Перестать пропагандировать "нормальные" формы (наличие официального статуса) совместного проживания как людей одного, так и разных полов. Согласиться с необходимостью этих преобразований - значит выступать за сексуальную революцию. Начать с себя, независимо от того, кто поддерживает такое решение, - значит пропагандировать свободную любовь. Чтобы любить свободно, нужно быть человеком, а не машиной, чтобы не скрывать своих чувств, нужно их хотя бы иметь.


1) Генри Миллер – писатель, автор романа "Тропик Рака" и прочих, запрещенных в послевоенное время к изданию в США и других западных странах книг.

2) Ларри Флинт, издатель журнала "Hustler".

3) Ларри Флинт, из речи на заседании "Американцы за свободную прессу".

Источник: http://anarho.narod.ru/old/sliv.html

Я постоянно слышу такие высказывания. Почему-то большинство девушек считает, что счастье в жизни заключается в обручальном кольце и штампе в паспорте. И если мне 20 лет, а я ещё не мечтаю о свадьбе, то одно из двух: либо дура, либо лесбиянка.
Каждая девушка с самого раннего возраста начинает думать о том, что ей обязательно нужно выйти замуж, а милейшие родители постоянно твердят: «будешь плохо учиться и непричёсанной ходить – никто замуж не возьмёт» или «вот ты такая дурочка растёшь. Все твои подружки замуж повыходят, а ты старой девой останешься!». Бедный ребёнок, ещё даже не понимает, что такое «старая дева», но в его психику уже закладывается программа, что штамп в паспорте – это счастье, его отсутствие – несусветное горе. Понятно в старину, когда мужчина был в семье кормильцем и без него было очень сложно прожить одинокой девушке, каждые родители старались быстрее выдать свою дочь замуж для того, чтобы обеспечить ей сытую жизнь, а также для того, чтобы избавить себя от «лишнего рта». При этом нередко девушек выдавали замуж не по любви.

Сейчас же, обстановка координально изменилась и женщина работает и зарабатывает наравне с мужчиной, нередко и больше. Поэтому такой необходимости уже нет.
Но, как пережиток прошлого, осталась эта установка: с мужем хорошо, без мужа плохо. Поэтому, многие девушки видят свой смысл жизни в том, чтобы официально зарегистрироваться как «ячейка общества» и никак более. При этом, как говорится, они не «выходят», а «выскакивают» замуж, заботясь лишь о стоимости и красоте платья и о том, чтобы сделать это раньше подруг.
Я не являюсь, как вы могли подумать, мужененавистницей и не считаю, что семейная жизнь – это плохо. Я всего лишь думаю, что отношения между двумя людьми должно контролировать не государство, а сами люди. По-моему, если ты живёшь с человеком и тебе с ним хорошо, никакого значения не имеет наличие/отсутствие бумажки о том, что вы являетесь официальными мужем и женой, а отношения между людьми должны длится до тех пор, пока они сами хотят этого, а не пока этого хочет государство. Это всё, глупая формальность, направленная на то, чтобы всё больше и больше стандартизировать тебя и загнать в систему, а свадебная церемония с лимузинами и белыми платьями «чтобы было что вспомнить» - очередной повод вытянуть из тебя деньги. Это, как и любой другой праздник – всего лишь способ обогащения и без того богатых капиталистов.

Источник: http://punkway.ru/index.php/2009-09-18-00-35-00/426-2010-04-03-04-42-56

“Для толпы очень свойственно... использовать какой-то общий сигнал, который придаёт людям уверенности, что действовать по нему будут все”
-Томас Шеллинг, Стратегия Конфликта (1960)

Мы решили задать несколько коротких вопросов о любви и бунтах не только для того, чтобы попытаться понять, чего же не хватает в либеральной политике. Но и для того, чтобы вновь ощутить те забытые аффективные аспекты революции (гнев и желание), которые делают её возможной и способствуют её распространению.
В любви, как и в бунтах, всегда находится что-то, избегающее классической политической мысли. По самой своей природе, эти события не проистекают из набивших оскомину идей о справедливости, равенстве или братстве. Подобно вирусу, они вдруг открывают для людей что-то легко передающееся и коллективное. Нас интересуют способы интенсификации условий для достижения этой связи, понимание диспозиции.
Диспозиция - это подготовка. Это намерение или состояние готовности действовать в определённом ключе в определённых обстоятельствах. Этимологические корни слова “диспозиция” уходят в латинское affectionem (любовь, привязанность), которое дословно переводится как “склонность, влияние, постоянное состояние ощущений”. Корень слова - affec, от лат. afficere переводится как “делать что-то, действовать”.
У диспозиции всегда два аспекта. Первый - это сам факт наличия диспозиции (необязательно очевидный). И второй - её проявление. Например, у электрона есть минимальный заряд, который часто описывается как “скрытый”. “Чтобы увидеть этот заряд, нам нужно сделать что-то очень особенное. Можно даже сказать, что в определённого рода экспериментах заряд “проявляет себя”.
Подобно любви, бунт может подкрасться незаметно. Было бы бессмысленно говорить о подготовке бунта, хотя мы по крайней мере можем готовиться к бунтам: делать всё, что в наших силах, чтобы разжигать огонь, выплёскивать накопившееся напряжение.
Временами нас заставляют играть в выбор между бунтом и любовью. Когда возникает подобная ситуация - это всегда вопрос этической диспозиции. Мы вынуждены действовать, исходя из неё, или же отступать и обращаться в бегство. Если ты не играешь, то и не выигрываешь.
Диспозиция по отношению к любви, как и по отношению к бунтам, позволяет нам действовать в нужные моменты и в подходящих ситуациях. Поэтому нам кажется, что существует прямая связь между теми контактами, которые формируют нашу жизнь и способы самоорганизации, и нашей диспозицией по отношению к бунтам. Другими словами, между нашими формами организации и нашим отношением к идее коммунизма. Оно зарождается не только в ненависти к высокомерию силы, но и в формах нашего общежития. И именно в этих формах общежития произрастают семена наших диспозиций и нашей готовности атаковать.
Любовь и бунты, как и абсолютно все человеческие желания, - это то, что зарождается в результате межличностных отношений. Для бунта всегда нужна толпа, как возлюбленной(ому) всегда нужно, чтобы её(его) любили. И, более того, бунт может случится только при достаточном уровне уверенности, что и другие люди взбунтуются. Вокруг должны находиться другие люди, готовые на мятеж, и они также должны ощущать присутствие других потенциальных бунтовщиков в толпе. Как и в любви, это - пример заразной уверенности. Первый трепетный поцелуй, как и первое разбитое окно - “это не приказ к действию для других людей. Это сигнал, который сообщает, на что готовы другие”.

Чего не хватает чувственности?

Всё, к чему мы привыкли и что считаем обыденным, вовлечено в ведущуюся против нас войну. Это лучше всего видно на примере попыток управления и надзора за нашими телами, этикой и эмоциями. Политика, редуцированная до вопросов управления, стоит в оппозиции ко всему остальному: мы отложили в сторону мечты о любви, сделали дружбу и искусство аполитичными, отделили себя от пространства, в котором разворачивается страсть. Политику лишили внутреннего содержания.
Деполитизация наших жизней свела на нет развитие коллективного этического фундамента. Осталось механическое управление политическим процессом. Чувственность и сопереживание (аффинти-групп) рассматривается как исключительно вопрос из сферы личной жизни, в то время как в личной жизни правит аполитичность. Это - суть либеральной идеологии. То, что кажется очевидным и желаемым в наших “личных” жизнях, что необходимо для здоровых отношений и воспринимается как сокровенная истина, лишено всякой возможности к политической организации. Личная жизнь расположена в пространстве производства и принятия решений, которое отделено от политических проблем существования. Все иные вопросы - лишь следствие характера нашего взаимодействия с соседями за кэжуальным обедом после трудного “организационного” собрания.
Чувственной связи предпочли стиль жизни: не более, не менее.
Те, кто решил сменить стиль жизни на “альтернативный”, зачастую оказываются изолированными в своём “альтернативном” опыте, по сути всё ещё сосуществуя с другими людьми в капиталистическом пространстве. Попытки воплотить в жизнь принципы коллективного проживания и устремления к гедонистическим утопиям и прочим “лайфстайл” приключениям променяли стратегию наступления (на капитализм) на “позитивные вибрации”. Там, где люди добиваются успеха в плане личной самоактуализации, они отказываются от конкретных попыток совместного творчества.
Неизбежно наступает момент (в ходе индивидуального бегства или во время жизни в тёплом коконе сообщества), когда внешний мир ставит перед нами трудные вопросы. Перед необходимостью неотвратимого политического взаимодействия с окружающей действительностью, люди всегда занимают определённую позицию. Решение “дистанцироваться от проблем остального мира” никогда не является нейтральным. “Индивидуальное спасение” - синоним разрыва межличностных связей и предательства. Нельзя, конечно, оправдывать отказ в доверии ко всем, кто выбрал для себя этот путь. Но само это решение как фундаментальный экзистенциальный выбор никакого доверия не заслуживает. История уже написана лишь фракцией человечества. Сейчас её представляют как историю от Лока к Торо через Смита. Индивидуальности работают над усовершенствованием процесса дальнейшей индивидуализации. Для них коммунизм никогда и не являлся целью. Их мир - маленький островок, на котором они обрели комфорт. Они отказались от классовой войны ради служения собственной жадности.
Изменение личных методов доступа к товарам и накоплению не меняет в глобальном плане модусы производства и эксплуатации. Наши политические аффинити-связи, в которых отсутствует стратегия и которые существуют только за счёт нашей эмоциональной подпитки, поставлены вовне политического контекста.
Нищета, навязанная нашим жизням либеральной идеологией, не исчезнет в недрах компостной кучи эко-поселения в соседнем лесу.

Возвращаясь к диспозиции

Восстановление связи между диспозицией по отношению к любви и диспозицией по отношению к бунтам означает оживление связей между чувствами, действиями и политической жизнью. Мы не можем отделять то, к чему стремимся, от того, против чего сражаемся. На одной чаше весов - то, что мы желаем построить (совместное существование в нашем мире в гармонии с окружающей средой, коммунизация), на другой - то, что мы страстно желаем уничтожить (боссов, тюрьмы, границы, мусаров, патриархат, государство). Созидание и разрушение - это два движения с одним импульсом. Это развитие диспозиций, основанных на силе эмоций, которые выходят за рамки управляемой сознанием мысли.
Развитие нашей коллективной этической позиции прежде всего предполагает понимание базиса нашей связи: “Что именно для нас имеет решающее значение и что мы не предадим ни при каких обстоятельствах.” Центр внимания - узел. Мы не можем разрабатывать наши этическую и политическую позиции в качестве материальной силы, если будем продолжать избегать развития коллективных диспозиций.

С любовью,
loveandriots@occupiedlondon.org

Источник: http://avtonom.org/node/14248

Любовь трансформирует мир. Если раньше влюблённый чувствовал скуку, то теперь он чувствует страсть. Если раньше влюблённая чувствовала усталость, то теперь полна сил и готова к действиям. Мир, который раньше казался пустым и бессмысленным наполняется чувством, риском и наградой, опасностью и величественностью. Жизнь для влюблённого – это подарок, приключение с максимальной ставкой; каждый момент удостоен, что бы его запомнили, заставляет биться сердце, и полон бушующей красоты. Однажды влюбившись, покинутый всеми, потерявшийся человек, понимает, что ему нужно. Его существование вдруг обретает ценность для самого себя. Жизнь вдруг становится даже прекрасной для него. Кипящая страсть – это противоядие, лечащее самые тяжёлые случаи отчаяния и полной пассивности.


Любовь даёт возможность людям общаться друг с другом новым способом. Любовь помогает покинуть свои коконы и перестать бояться быть честным и спонтанным друг с другом. Помогает узнать друг друга с других сторон. Любовь помогает влюблённым нежно заботиться друг о друге… Не так как учит этому дымящийся ствол христианской доктрины. Но в то же время, любовь вырывает человека из рутины повседневной жизни и отделяет от других людей. Влюблённый человек чувствует себя, как бы в другом мире, совершенно отличающимся от "чужих миров".

Любовь – это подрывной элемент. Любовь представляет угрозу стабильности современной жизни. Скучные ритуалы рабочих будней и социальный этикет уже ничего не значит для человека, который влюблён. Теперь его направляют более важные силы, нежели обычная социальная инерция. Рыночные стратегии, опирающиеся на человеческую апатию и отсутствие инициативы, и развивающие экономику, не имеют на него влияния. Индустрия развлечений, основанная на пассивном потреблении, и опирается на истощение и цинизм по отношению к потребителю, больше не интересует влюблённого.


В современном мире нет места для страстного, романтичного влюблённого. Для него может быть намного естественней ехать стопом до Аляски (или сидеть с в парке наблюдая за облаками) со своей половинкой, чем готовится к экзаменам, торговать недвижимостью. Если это так, то им придётся набраться мужества и не умереть от разрывающей их тоски. Он знает, что секс на кладбище под звёздным небом оставит намного больше воспоминаний, чем вечерний просмотр телевизора. Любовь представляет угрозу нашей экономике, основанной на потреблении (в большинстве) бессмысленных продуктов и уверенности, что потребление это увековечивает само себя.

Точно так же любовь угрожает и современной политической системе, потому что последняя не сможет убедить человека, у которого действительно, есть ради кого жить, что бы тот жил и умирал ради такой абстрактной вещи, как государство. По той же причине, может быть сложно заставить этого человека даже платить налоги. Любовь представляет угрозу любой культуре, потому что понимая мудрость и ценность настоящей любви, человека уже не удержит ни одна традиция или условность, противоречащая его чувствам.

Любовь вообще представляет угрозу современному обществу. Буржуазия игнорирует и боится страстной любви, потому что она угрожает стабильности и их притворству. Любовь не совместима с ложью, притворством, и даже вежливой полу-правдой, но обнажает все чувства и раскрывает секреты, которые не смогут принять рядовые одомашненные мужья и жёны. Ты не сможешь лгать, опираясь на свою эмоциональную и сексуальную ответственность. Ситуации и идеи переполнят тебя, хочешь ты того или нет, вежливо то или нет. Человек не может быть влюблён, и в тоже время быть законопослушным, ответственным членом современного общества. Любовь заставит вас делать вещи, которые не вписываются в эти рамки. Настоящая любовь не иерархична, полна бунтарства, презрительна к коварности, опасной для самих влюбленных и окружающих, потому что служит только одному хозяину: страсти, заставляющей человеческое сердце биться чаще. Любовь презирает такие вещи, как самосохранение, послушание или стыд. Она толкает людей на такие вещи как героизм… и анти-героизм – два несовместимых явления, которые вполне приживаются вместе для влюблённых.

Влюблённые опираются на иную мораль и эмоции, нежели буржуазия. У рядового буржуа нет переполняющих его жгущих желаний. Жаль, но всё, что он знает, это только молчаливое отчаяние от того, как он проводит свою жизнь: тупо достигает бессмысленных для него целей, поставленных его семьёй, учителями, работодателями, нацией, культурой. У него ни разу в жизни не было даже шанса задуматься над тем, что же ему действительно нужно и что у него может быть именно собственного. Без горящего огня желаний внутри, у него нет критерии, что бы определить, что же правильно, а что нет. В качестве путеводителя по жизни он выбирает какую-то догму или доктрину. В супермаркете идей для него есть выбор моральных ценностей, но ни одна из них не станет ни на каплю материальной, потому что он потерян и не знает, как ему поступать со своей жизнью. Сколько мужчин и женщин не поняли, что они должны выбрать собственную судьбу? Сколько их идёт по жизни с туманом в голове и действуя исключительно исходя из зазубренных законов и принципов, не действуя по другому, просто потому что не имеют малейшего понятия о другом пути? Влюблённые люди не нуждаются в принципах фабричного производства. Узнать что правильно, а что нет, им помогают их желание, а путь указывает сердце. Они видят красоту и смысл мира, потому в эти краски мир окрашивают их желания. Они не нуждаются в догмах, системах моральных принципов, командном руководстве и чьём-то превосходстве, потому что они знают как им жить без инструкций.

То что кажется совершенно обычным для них, представляет угрозу современному обществу в целом. Что если каждый выберет для себя, что такое правильно, а что хорошо, совершенно не опираясь на моральные устои? Что если каждый будет делать, то что ему по душе с постоянным мужеством и готовностью встретить последствия? Что если каждый будет боятся бесчувственную, без-любовную монотонность, в тысячи раз больше, чем идти на риск, голодать, ощущать жажду или подвергаться опасности? Что если каждый засунет в жопу свою "ответственность перед обществом" и "чувство команды", отдастся своим мечтам и будет проживать каждый день так, как будто он последний? Подумайте о том, каким местом может стать этот мир! Конечно он будет отличаться от современного, и это чистая правда, что люди из "мэйнстрима", современные симулянты-параноики и жертвы "статуса кво" боятся перемен.

Если отбросить стереотипы навязанные масс-медиа с целью продать побольше зубной пасты и ночнушек, настоящая страстная любовь напрочь отсутствует в современной культуре. Фразы типа "меня уносят эмоции" извращены и звучат хмуро. Мужеству, которое нужно, что бы идти на риск, мы выбираем полное отсутствие риска в жизни, что бы выглядеть "ответственными". А любовь сама по себе регулируется. Мужчина не может любить мужчину, женщина женщину, люди из разных этнических групп тоже не желательны. Мужчины и женщины уже вступившие в официальный брак не должны заниматься сексом с другими людьми, даже если они уже не чувствуют друг к другу той страсти. Для большинства из нас любовь – это подробно описанный пошаговый ритуал, происходящий пятничными вечерами в кинозалах, дорогих ресторанах. Ритуал, который наполняет карманы индустрии развлечений. Эта коммерческая, регулируемая любовь не имеет ничего общего с любовью полной страсти, пылающей и нежной. Эти запреты, правила и регулировки уничтожают настоящую любовь. Настоящая любовь – это дикий цветок, который может никогда не вырасти "по заказу", но может и взойти в самый неожиданный момент.

Мы должны бороться против этих культурных запретов, которые уничтожают и приглушают наши желания. Любовь – это то что даёт смысл жизни. Желания – дают нам смысл существования. Без них нам не решить, как в действительности мы должны прожить свою жизнь, если конечно ты опять не отдаёшься какому-то богу, доктрине, хозяину, который скажет тебе, что делать и как. Так что влюбляйся сегодня же: в мужчину, женщину, музыку, в себя… в жизнь!


Оригинальная статья на аглийском языке Join the Resistance: Fall in Love.
(www.crimethinc.com)

Амбруаз. Поговорим теперь о семье. Вот вы вводите общественное пользование всем: а относительно женщин, - тоже будет применяться принцип общественного пользования, и вы устроите огромный гарем, не так ли?
Георг. Послушайте! Если вы хотите говорить со мной серьезно, то не острите так плоско и грубо! Вопрос, которого вы коснулись, слишком серьезен и исключает вульгарные шутки.
Амбруаз. Но... но я серьезно спрашиваю: что вы будете делать с женщинами?
Георг. Извините, но меня поражает, как вы не понимаете, какой вздор вы говорите.
Общественное пользование женщинами! Но почему вы не говорите об общественном пользовании мужчинами? Впрочем, понятно: по установившейся, традиционной привычке вы смотрите на женщину, как на существо низшее, существующее только для того, чтобы услуживать и быть орудием наслаждения для своего господина; вот почему вы говорите о ней, как о вещи и считаете возможным определять ее назначение, как определяется назначение какой-либо вещи. Но для нас женщина - прежде всего человек, человеческое существо, равное нам, и которое, поэтому, должно пользоваться теми же правами и теми же средствами существования, как и мужчина. Отсюда следует, что самый ваш вопрос: что мы будем делать с женщинами? является абсурдом. Можно спросить: что будут делать женщины? На это я вам отвечу: они будут делать то, что захотят. Им необходимо, как и всем людям общение с другими и они, как и все остальные, не преминут вступить в те или иные соглашения с одинаково мыслящими как мужчинами, так и женщинами, для достижения наибольшего благополучия себе и другим.
Амбруаз. Следовательно, вы прежде всего признаете женщину совершенно равной мужчине. Однако, многие ученые, ссылаясь на анатомическое строение мозга и физиологические функции женского организма, утверждают, что женщина, по природе ниже мужчины.
Георг. Знаем мы этих ученых! Что бы вы не придумали, вы всегда найдете ученого, на которого можно сослаться. Действительно, некоторые ученые признают, что женщина ниже мужчины, но в то же время есть и другие, которые, наоборот, утверждают, что, как природные данные, так и способность развития одинаковы как у мужчины, так и у женщины, и если теперь женщины, в большинстве случаев, менее интеллигентны, чем мужчины, это зависит от их воспитания или от окружающей их среды. Мало того: стоит только поискать и вы найдете ученых, по крайней мере, ученых женщин, которые более или менее основательно доказывают, что мужчина есть существо низшее, назначение которого поддерживать женщину материально, чтобы предоставить ей без забот осуществлять свое призвание - продолжение человеческого рода. Я знаю, этот тезис поддерживается в Америке.
Но это в сторону. Все подобные теоретические мудрствования нисколько не способствуют разрешению вопроса; он может быть решен только практически. Дайте женщине все средства и полную свободу развиваться: результатом будет то, что и должно быть. Факты докажут, кто более интеллигентен, женщина или мужчина; наука воспользуется опытом, и только после этого, опираясь на достаточное количество проверенных фактов, наука будет иметь возможность дать свое нелицеприятное заключение.
Амбруаз. А как вы относитесь к различию природных дарований отдельных лиц?
Георг. Каковы бы ни были природные дарования, они не должны давать прав на исключительные привилегии. В природе вы не найдете двух одинаковых индивидов; но мы требуем социального равенства для всех, т. е. условия и средства развития должны быть для всех одинаковы, - и мы верим, что это равенство не только отвечает чувству справедливости и братской любви, которое заложено в человечестве, но также клонится и к обоюдной выгоде всех, как сильных, так и слабых.
Среди мужчин также наблюдается значительное различие умственных способностей, но из этого еще не следует, что умные должны иметь больше прав, чем посредственные. Некоторые, например, утверждают, что блондины более одарены, чем брюнеты; что расы с удлиненным черепом выше рас круглоголовых; эти вопросы, будучи научно разработаны, быть может имеют значительный интерес, но при современном развитии чувства справедливости, было бы безрассудно требовать, чтобы блондины и длинноголовые пользовались большими правами, чем брюнеты и круглоголовые, или наоборот. Не правда ли?
Амбруаз. Да, это верно. Но вернемся к вопросу о семье. Хотите ли вы ее вовсе уничтожить или же только устроить на других основаниях?
Георг. Касаясь вопроса о семье, нужно прежде всего иметь в виду, что он охватывает собой троякого рода отношения: экономические, половые и отношения между родителями и детьми.
Само собой разумеется, что в экономическом отношении семья утратит свое значение и фактически перестанет существовать, как только будет уничтожена частная собственность, а, следовательно, и права на наследство. В этом смысле семьи уже не существует у пролетариата, т. е. у большинства населения.
Амбруаз. Ну, а в половых отношениях? Вы, конечно, признаете только свободную любовь и...
Георг. А вы - сторонник любви по принуждению?
Действительно, в современном обществе на каждом шагу можно встретить вынужденное сожительство, притворную, поддельную любовь, вызванную насилием, корыстью или боязнью общественного мнения; можно встретить не мало мужчин и женщин, которые хранят брачные узы из-за религиозного или нравственного убеждения; но истинная любовь возможна и понятна только тогда, когда она свободна.
Амбруаз. Это верно. Но если каждый будет поддаваться первому капризу, который ему будет нашептывать амур, тогда нравственности нужно сказать: прости! и весь свет обратится в публичный дом.
Георг. Где же вы видите ту нравственность, которую боитесь утратить?
Легкие связи, ложь во всех видах, долго скрываемая ненависть, мужья, убивающие своих жен, жены, отравляющие своих мужей, детоубийства, дети, вырастающие среди семейных скандалов и раздоров... вот плоды буржуазных семейных учреждений.
Современное общество есть, действительно, как публичный дом, где женщины, чтобы прокормить себя, зачастую вынуждены обращаться к проституции или явной, или замаскированной, называемой браком по расчету, в котором женщина за стол и квартиру отдается человеку, к которому, в лучшем случае, равнодушна, а зачастую питает органическое отвращение.
Предоставьте всем возможность материально обеспеченной и независимой жизни, предоставьте женщине полную свободу располагать собою, уничтожьте религиозные и другие предрассудки, которые часто служат как для мужчин, так и для женщин, источником разного рода недостойных компромиссов, и отношения мужчин и женщин будут регулироваться исключительно взаимной склонностью; будет ли это экзальтированная романтическая любовь на всю жизнь, или мимолетное чувственное увлечение - это, вопрос личного темперамента.
Амбруаз. Но, наконец, вы сторонник постоянного или временного союза? Вы желаете отдельных пар или многочисленности и разнообразия половых отношений, или даже полного смешения?
Георг. Повторяю, мы хотим одного: свободы чувств, а те или иные его проявления касаются только заинтересованных лиц.
До настоящего времени, во все времена и у всех народов половые союзы возникали обыкновенно под давлением грубого насилия экономической необходимости, религиозных предрассудков или предписаний закона, так что почти нет никаких данных для решения вопроса, в какую форму выльются половые отношения, освобожденные от всякого постороннего давления, какая форма сожительства будет лучше отвечать физическому и нравственному благу отдельного человека и рода.
Разумеется, с уничтожением навсегда тех условий, которые ныне делают отношения между мужчиной и женщиной искусственными и вынужденными, сама собой установится та истинная половая гигиена и половая мораль, с которой будут считаться не потому, что она предписана законом, но лишь потому, что на опыте убедятся, что та и другая наиболее способствуют как благополучию отдельных индивидов, так и сохранению рода.
Но все это возможно только при полной свободе.
Амбруаз. А дети?
Георг. Вы понимаете: раз будет введена общая собственность на твердых моральных и материальных основаниях, раз утвердится принцип общественной солидарности, содержание детей будет возложено на общину и их воспитанием будут заинтересованы и озабочены все.
Вероятно, и все мужчины, и все женщины будут любить всех детей; а если, как я думаю, некоторые родители будут чувствовать исключительную склонность к детям, рожденным ими, то им надо будет только радоваться при мысли, что будущее их детей вполне обеспечено и что их воспитанием озабочено все общество.
Амбруаз. Но вы признаете, по крайней мере, права родителей на их детей?
Георг. Права на детей состоят из обязанностей: тот имеет больше прав руководить ими и заботиться о них, кто любит их и кто занимается ими больше других: так как обыкновенно родители любят своих детей более, чем посторонние, то им, по преимуществу, и будет принадлежать право заботиться об их нуждах. Именно в этом вопросе нечего бояться разногласий, потому что, если какой-нибудь извращенный отец не будет любить своих детей и не будет о них заботиться, он будет очень доволен, что другие займутся ими и избавят его от них.
Но если под словами "право отца" вы подразумеваете право дурно обращаться со своими детьми, эксплуатировать и коверкать нравственно и физически, я абсолютно отрицаю это право и убежден, что никакое общество, достойное этого имени, не признает и не потерпит его.
Амбруаз. А не думаете ли вы, что раз содержание и воспитание детей будет возложено на общество, то это поведет к такому увеличению населения, что средств существования не будет доставать для всех? А вы еще и слышать не хотите о мальтузианстве и называете его абсурдом!
Георг. Я сказал вам тогда, что это абсурд - объяснять современные бедствия невоздержанным деторождением и думать, что можно всему помочь мальтузианскими методами. В принципе допускаю, что в будущем, когда содержание всех рождаемых детей будет обеспечено, излишек народонаселения может грозить общественному благосостоянию. Но этот вопрос меня мало тревожит: свободные и образованные люди придумают, когда найдут нужным, как ограничить слишком быстрое размножение; но я прибавляю, что серьезно задуматься над этим им придется только после того, как будут уничтожены все привилегии, все преграды, создаваемые жадностью собственников безграничному росту производства. Как только исчезнут все социальные причины бедности, необходимость согласовать численность населения с количеством производимых продуктов и с пространствами, пригодными для заселения, покажется всем самой элементарной истиной.
Амбруаз. Но если люди не захотят задуматься над этим?
Георг. Тем хуже для них.
Вы не хотите понять: ведь нет никакого божественного провидения, которое бы заботилось о благе людей. Люди сами должны уяснить себе, в чем это благо заключается и сами должны свершить все возможное, чтобы прийти к нему.
Вы все говорите: а если они не захотят?!
В таком случае они ни к чему не придут и навсегда останутся добычей враждебных сил, их окружающих.
Одно из двух: или люди не знают, как поступать, чтобы стать свободными, или же они знают это, и не хотят сделать то, что нужно. И в том, и в другом случае они продолжают оставаться рабами.
Но мы постараемся, чтобы незнающие узнали, а знающие захотели гораздо скорее, чем вы этого ожидаете.
И тогда рухнет ваше царство произвола и насилия и взойдет над миром заря свободы!

Источник: http://aitrus.info/node/203

Любовь также имеет два разных значения в зависимости от того, имеем ли мы в виду любовь по принципу обладания или бытия.

Может ли человек иметь любовь? Будь это возможно, любовь должна была бы существовать в виде какой-то вещи, субстанции, которой человек может владеть и обладать как собственностью. Но дело в том, что такой вещи, как "любовь", не существует. "Любовь" -- это абстракция; может быть, это какое-то неземное существо или богиня, хотя никому еще не удавалось увидеть эту богиню воочию. В действительности же существует лишь акт любви. Любить -- это форма продуктивной деятельности. Она предполагает проявление интереса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение и может быть направлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает и усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообновления и самообогащения.

Если человек испытывает любовь по принципу обладания, то это означает, что он стремится лишить объект своей "любви" свободы и держать его под контролем. Такая любовь не дарует жизнь, а подавляет, губит, душит, убивает ее.

Когда люди говорят о любви, они обычно злоупотребляют этим словом, чтобы скрыть, что в действительности они любви не испытывают. Многие ли родители любят своих детей? Этот вопрос все еще остается открытым. Ллойд де Моз обнаружил, что история западного мира двух последних тысячелетий свидетельствует о таких ужасных проявлениях жестокости родителей по отношению к собственным детям -- начиная от физических истязаний и кончая издевательствами над их психикой, -- о таком безразличном, откровенно собственническом и садистском отношении к ним, что приходится признать, что любящие родители -- это скорее исключение, чем правило.

То же самое можно сказать и о браке. Основан ли он на любви или -- согласно традициям прошлого -- на существующих обычаях или является браком по расчету, действительно любящие друг друга муж и жена представляются исключением. То, что на самом деле является расчетом, обычаем, общими экономическими интересами, обоюдной привязанностью к детям, взаимной зависимостью или взаимной враждой или страхом, осознается как "любовь" -- пока один или оба партнера не признаются, что они не любят и никогда не любили друг друга. Сегодня в этом отношении может быть отмечен некоторый прогресс: Люди стали более реалистично и трезво смотреть на жизнь, и многие уже больше не считают, что испытывать к кому-либо сексуальное влечение -- значит любить или что теплые, хотя и не особенно близкие отношения между друзьями есть не что иное, как проявление любви. Этот новый взгляд на вещи способствовал тому, что люди стали честнее, а также и тому, что они стали чаще менять партнеров. Это не обязательно приводит к тому, что любовь возникает чаще; новые партнеры вполне могут столь же мало любить друг друга, как и старые.

Переход от "влюбленности" к иллюзии любви-"обладания" можно часто со всеми конкретными подробностями наблюдать на примере мужчин и женщин, "влюбившихся друг в друга". В период ухаживания оба еще не уверены друг в друге, однако каждый старается покорить другого. Оба полны жизни, привлекательны, интересны, даже прекрасны -- поскольку радость жизни всегда делает лицо прекрасным. Оба еще не обладают друг другом; следовательно, энергия каждого из них направлена на то, чтобы быть, то есть отдавать другому и стимулировать его. После женитьбы ситуация зачастую коренным образом меняется. Брачный контракт дает каждой из сторон исключительное право на владение телом, чувствами и вниманием партнера. Теперь уже нет нужды никого завоевывать, ведь любовь превратилась в нечто такое, чем человек обладает, -- в своего рода собственность. Ни тот, ни другой из партнеров уже больше не прилагает усилий для того, чтобы быть привлекательным и вызывать любовь, поэтому оба начинают надоедать друг другу, и в результате красота их исчезает. Оба разочарованы и озадачены. Разве они уже не те люди, которыми были прежде? Не ошиблись ли они?

Как правило, каждый из них пытается отыскать причину подобной перемены в своем партнере и чувствует себя обманутым. И ни один из них не видит, что теперь они уже не те, какими были в период влюбленности друг в друга; что ошибочное представление, согласно которому любовь можно иметь, привело их к тому, что они перестали любить. Теперь вместо того, чтобы любить друг друга, они довольствуются совместным владением тем, что имеют: деньгами, общественным положением, домом, детьми. Таким образом, в некоторых случаях брак, основывавшийся сначала на любви, превращается в мирное совместное владение собственностью, некую корпорацию, в которой эгоизм одного соединяется с эгоизмом другого и образует нечто целое: "семью".

Когда пара не может преодолеть желания возродить прежнее чувство любви, у того или другого из партнеров может возникнуть иллюзия, будто новый партнер (или партнеры) способен удовлетворить его жажду. Они чувствуют, что единственное, что им хочется иметь, -- это любовь. Однако для них любовь не является выражением их бытия; это богиня, которой они жаждут покоряться. Их любовь неизбежно терпит крах, потому что "любовь -- дитя свободы" (как поется в одной старинной французской песенке), и тот, кто был поклонником богини любви, становится в конце концов настолько пассивным, что превращается в унылое, надоедливое существо, утратившее остатки своей прежней привлекательности.

Все это не означает, что брак не может быть наилучшим решением для двух любящих друг друга людей. Вся трудность заключается не в браке, а в собственнической экзистенциальной сущности обоих партнеров и в конечном счете всего общества. Приверженцы таких современных форм совместной жизни, как групповой брак, смена партнеров, групповой секс и т. д., пытаются, насколько я могу судить, всего лишь уклониться от проблемы, которую создают существующие для них в любви трудности, избавляясь от скуки с помощью все новых и новых стимулов и стремясь обладать как можно большим числом "любовников" вместо того, чтобы научиться любить хотя бы одного. (См. обсуждение различия между стимулами, "повышающими активность" и, напротив, "усиливающими пассивность", в главе 10 моей книги "Анатомия человеческой деструктивности".)

Источник: http://lib.ru/PSIHO/FROMM/haveorbe.txt_with-big-pictures.html#toc000014

Я полагаю, в этой стране нет темы более табуизированной, чем эта. Кажется, что почти невозможно о ней говорить, не задевая чувства такта многих приличных людей. Не удивительно, при таком-то неведении в этом комплексе вопросов. Корткая дискуссия, даже если вести её открыто, свободно и с умом, не сможет очистить воздух от этих истерических, насыщеных эмоциями испарений, которые скрывают те жизненно важные темы, темы полные значения, как для благосостояния отдельных личностей,так и для общества.
Брак и любовь не равнозначны. Напротив, чато они противоречат друг другу. Конечно, многие браки заключаются по любви, но очень скоро узкие, материальные границы брака удушают нежные соцветия влечения.
Институт брака снабжает государство и церковь неслыханным доходом и средствами, с любопытством вторгаться в область жизни, которую многие люди долго рассматривали как их собственную, их необходимо собственную, священную область. Любовь – это то чрезвычайно сильное влияние на межчеловеческие отношения, которое с незапамятных времён противилось всем законам, которые сформулировали люди, и пробивало решётки церковных и моральных предписаний. Зачастую, брак – это чисто экономическое соглашение, которое снабжает женщину на протяжении всей её жизни средством к существованию, а мужчину – красивой игрушкой и гарантирует ему потомтво. Это означает, что брак, или даже добрачное воспитание женщины, формирует из женщины, чтобы она могла жить, паразита, зависимую и беззащитную служанку, в то время как мужчину он снабжает документом на владение человеческой жизнью со всеми правами.
Что могут такие отношения иметь общего с любовью? С элементом, который должен бы стоять над всеми богатствами и властью и жить в собственном мире баспрепятственного человеческого выражения? Но мы живём не во времена романтики, не в дни Ромео и Джульетты, Фауста и Гретхен, не во время серенад при луне, цветов и песен. Мы живём в трезвое время. Наши главные мысли – о доходе. Тем хуже для нас, если мы достигли эпохи, когда высочайшие полёты души следует умерить.
Но если двое молётся в храме любви, что станется тогда с золотым тельцом, с браком? «Он составляет единственную уверенность для женщины, для ребёнка, для семьи, для государства.» Но для любви он не составляет уверенности, а без любви не существует и не может существовать действительное основание. Без любви не следует рождаться ребёнку, без любви не следует честной женщине вступать в отношения с мужчиной. Опасения, что любовь не даёт достаточной финансовой уверенности для ребёнка, устарели. Я верю, если женщина посвятит себя своеё эмансипации, её первое объявление независимости будет заключаться в том, чтобы восхищаться и любить мужчину за качества его сердца, а не за качества его кошелька. Второе объявление будет заключаться в том, что она возьмёт себе право следовать своей любви, без одобрения или препятствия со стороны окружения. Третьим и важнейшим объявлением будет абсолютное право на свободное материнство.
В такой матери и в настолько же свободном отце и заключается уверенность ребёнка. Они обладают силой и равновесием, чтобы создать атмосферу, только с которой человеческий росток может вызреть до небывалого цветка.

Источник: http://spb-anarchists.anho.org/goldman03.htm

Современная психология, созданная Фрейдом также, как наши социологические представления были сформированы марксизмом, давно утвердила мысль о том, что бисексуальность является естественным, отприродным качеством каждого человека. Мысль эта, метафорически выраженная еще Платоном, давно вошла бы в плоть и кровь современного общества, если бы реакционные классовые отношения не воспроизводили ежечасно большую ложь, именуемую общественной моралью. Инерционность общественного сознания была верно подмечена еще Марксом и Энгельсом: отжившие представления (семейно-нравственные, юридические, политические, философские и пр.) остаются настоящему в наследство от прошлого, теряя всякий смысл и сохраняясь лишь в силу укоренившейся традиции. Точно так же обстоит дело с гендерными стереотипами, которые в действительности имеют природу, аналогичную природе общественных классов.
Маркс и Энгельс, чье социально-философское учение не потеряет своей актуальности до тех пор, пока существует капитализм, сами того не сознавая, дали нам мощное оружие против гомофобских мифов.

Вместе с этим (развитием человеческой культуры - авт.) развивается и разделение труда, которое вначале было лишь разделением труда в половом акте... (Маркс и Энгельс, Немецкая идеология, 1846).

Первое разделение труда было между мужчиной и женщиной для производства детей. (Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, 1884).

Поразительно, как подобный взгляд не привел классиков марксизма к выводам, более революционным, нежели равенство полов! Едко высмеивая Бакунина за его лозунг уравнения классов, Маркс и Энгельс не нашли в себе воли к тому, чтобы провозгласить уничтожение полов в бесклассовом коммунистическом обществе.

Итак, психоаналитическая школа убедительно доказывает, что выбор т. наз. сексуальной ориентации не является свободным, что этот выбор без выбора навязан ребенку обществом, средой в которой он произрастает. Архаичные табу, касающиеся сексуальности одна из основ социальной иерархии, венцом которой становится классовая иерархия. Упорядочение сексуальной жизни, приведшее в конечном счете к утверждению патриархата, явилось отражением развития производительных сил, увеличения богатства, разложения первобытно- коммунистического уклада, т.е. перехода от дикости и варварства к цивилизации (См. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства ).

То, что исследователи 19 века обходили в своих трудах проблему андрогинности , весьма распространенной среди реликтовых племен, объясняется исключительно предрассудками, безраздельно царившими до сексуальной революции 20 столетия. Тот же Энгельс обнаруживает фундаментальное непонимание самого духа античности, когда пишет: ...унижение женщин мстило за себя и унижало самих мужчин, вплоть до того, что в конце концов они погрязли в противоестественной любви к мальчикам и лишили достоинства своих богов, как и самих себя, мифом о Ганимеде. Интересно, что сказал бы Энгельс, обнаружив общепринятую бисексуальность коренных жителей Новой Гвинеи, коих трудно уличить в отсутствии первобытной невинности.

Вместе с тем, выводы, к которым приходит марксизм, поразительно гармонируют с высказываниями Фрейда о том, что невроз есть цена, которую требует от человечества цивилизация . Разделение общества на антагонистичные классы, будучи исторически прогрессивным, одновременно превращает историю в кипящий котел мучений. Гендерное разделение, навязывание половых ролей, ведет к неразрешимым внутриличностным конфликтам.

Цивилизация останется невротической и эксплуататорской до тех пор, пока существуют гендерные роли и классы буржуа и пролетарии, мужчины и женщины.

Убеждение Маркса и Энгельса в том, что патриархат означает одно лишь ущемление женской свободы мужчинами есть следствие слепоты 19 века относительно гомосексуальности, распространенной в то время едва-ли меньше, чем в наши дни.

Нам могут возразить, что относительная половая свобода угнетенных классов, отмечаемая марксизмом (пролетариям нечего наследовать, в силу чего ханжеские ограничения в семейной жизни, характерные для элит, теряют для рабочих всякий смысл) резко контрастирует с гомосексуальным развратом , присущим лишь декадентской аристократии. Нет ничего ошибочнее подобного взгляда!

Пролетарий обладает единственным богатством своей рабочей силой. Именно поэтому он заинтересован прежде всего в рождении детей, которые являются здесь не наследниками , а опорой в старости . Если сын престарелого, но состоятельного родителя находится полностью или частично на его содержании, то дети из бедных семей уже с самого раннего возраста должны содержать своих стариков, которые превращаются в иждивенцев. Вот почему гомосексуальность до сего дня еще является привилегией богатых, а для бедняков превращается в тяжкий крест.

Возражения о буржуазности однополой любви противоречат самой сути социализма. Еще несколько столетий тому назад грамотность была исключительной привилегией буржуазии . Она (грамотность) остается таковой сегодня для подавляющего большинства населения Индии и др. подобных стран. Творческий труд, как и подлинная образованность, в классовом обществе является привилегией немногих счастливчиков. Свобода, т.е. власть над обстоятельствами собственной жизни, которой сполна пользуются имущие слои, представляется несбыточной утопией для огромного большинства населения.

Объявляя однополые связи буржуазной привилегией , мы подразумеваем осуждение привилегий, но отнюдь не гомосексуальности.
Осуждение гомосексуализма за его, якобы, буржуазность все равно, что осуждение вазы китайского фарфора за то, что ею владеет Рокфеллер.

Современные левые, несмотря на то, что бунт 60-х заставил их пересмотреть традиционные представления о норме и патологии , все еще неспособны видеть дальше своего носа, проповедуя куцее гендерное равенство . Такие взгляды, характерные сегодня для самых передовых представителей российского антиглобализма , аналогичен пресловутому лозунгу сотрудничества классов , многожды проклятому революционерами на протяжении всего периода существования социализма. Сохранение половых ролей (согласно некоему сценарию ), сексуальных ориентаций (всегда основанных на сексуальном ориентировании ) также анахронистично при коммунизме, как разделение труда, противопоставление работы и игры, интеллекта и физической силы.
Конечно, мы не тешим себя иллюзиями относительно мгновенного преобразования массовой психологии, характерной для буржуазного общества в подлинно коммунистическую психологию.
Социальная революция обеспечивает свободу - равенство возможностей, т.е., в том числе, пресловутое гендерное равенство (соответствующее не коммунизму, а переходному периоду). Но это лишь условия общественной эволюции, а далеко еще не конец истории .

Революционный импульс задает движение общества по направлению к зрелому, органичному коммунизму, в котором нет и не может быть никакого гендерного равенства , поскольку само понятие гендер теряет всякий смысл.
Андрогинное поведение станет общепринятым, любовь к прекрасному избавится от пут социальной утилитарности, естественная цельность, оплаканная Платоном, возродится как Феникс из пепла, знаменуя собой конец невротической цивилизации!

Источник: http://avtonom.org/old/lib/theory/ovsyannikov_bisexualism.html

Вместо предисловия

Перевода текста достаточно для того чтобы измерить, слово за словом, его широту и его ограничения — в случае с этой статьёй, её франкоцентризм. Исчезновение «мест общественной жизни» например, различно во Франции и в англосаксонских странах. Деградация дублинского или лондонского паба не может быть сравнима с потерями, которые претерпело парижское бистро за последние сорок лет. Что касается США, закусочные, кондитерские и столовые на представляют там собой полюсов социальной жизни напоминающих французское кафе. Даже на континенте, в то время как Париж продаёт свою душу Биг Маку, Рим держится своей линии. Тенденция к меркантилизации повседневной жизни универсальна; но не однообразна.

Эволюция нравов не быстрее, но воспринимаема с большей готовностью в стране, где масло льётся на старый католический уксус. Когда нынешний обитатель Белого Дома подвергается опасности потерять свою работу из-за минета, это не потому что этические ценности весят больше в Вашингтоне, чем в Париже, но потому что французы обычно не дают простонародью слова в вопросах морали, а публичная исповедь не является распространённой практикой. Но хихикая над заокеанским лицемерием и архаизмом, парижанин забывает, что скандал вокруг Клинтона иллюстрирует распространяющуюся тривиальность телевизионной демократии, демократический моральный порядок, который европейцы, левые они, или за свободный рынок, намерены имитировать.

Текст «За мир без морали» был написан в 1983-м, во время отлива подрывной волны шестидесятых и восьмидесятых. С тех пор, всё только ухудшилось. «Попробуйте быть педофилом открыто», писали мы. Печальное пророчество. Любая форма любви между взрослым и ребёнком мгновенно отождествляется с преступлением против ребёнка, неважно в самых ли «оскорбительных» формах, или в самых зверских — изнасилование и убийство. Родительская любовь является единственным исключением из этого правила, но, увы, не будем забывать, что статистика жестоко демонстрирует нам, что ребёнок находится под наибольшим риском сексуальных домогательств как раз в этом бастионе безопасности, известном как «семья». По той же логике, любой гетеросексуальный мужчина должен дрожать от страха при одной мысли о Джеке Потрошителе, потому что это финальный результат любых отношений между мужчиной и женщиной. (Тёмная туча этой логики, в самом деле, кажется нависает над всеми отношениями между полами в Соединённых Штатах до такой степени, что лишает сексуальности отношения между мужчиной и женщиной).

За последние пятнадцать лет, капиталистическое общество стало более очевидно самим собой, отвечая на социальную борьбу и человеческие требования полчищем монстров прямо с конвейера. Потребительское общество избавляется от машин только вводя пешеходные линии, умирающие по вечерам во время закрытия. Современное урбанистическое развитие удобно только для автомобилиста, мотоциклиста, бегуна, человека на роликах, и т.д., отводя каждому свою дорожку. Нравы, к сожалению, относятся к той же модели — каждому своя дорожка. Бунт против слишком реального доминирования белых мужчин породил повсеместно высмеиваемую, но повсюду практикуемую Политическую Корректность. Она неспособна изменить реальность, но вводит эвфемизмы и раздельные реальности, изменяя лишь язык.

Пятнадцать лет калечащей разделённости, неизменно подаваемой в пастельных тонах освобождения. Что такое гей? Человек, который ходит только с мужчинами, убеждённый, что никогда не почувствует влечения к противоположному полу? Откуда он знает? Как он может исключать возможность того, что его охватит желание к женщине?

Гей-проза? Почему бы тогда не распределить книжные полки рядом с отделом одежды (как это уже практикуют в книжных магазинах США)? Вирджинию Вульф в женский отдел, Шекспира в мужской (хотя там были сонеты...) Лорда Байрона в «Худеющих, на диете», а любой писатель старше шестидесяти пяти будет видеть свои новые работы в отделе для пожилых.

Благодаря своему гей-ству, мужчина гей чувствует себя в безопасности от слишком реальной дискриминации. Другие клубы, другие районы, другая литература и, что немаловажно, другой словарь. Как грустно, что для того, чтобы избежать многовековых репрессий, миллионы не придумали ничего лучше, чем создать категорию, которая ещё уже, чем семья, основанную на выборе сексуального объекта: пенис против вагины. Акт превращается в идентичность, определение в судьбу, а сексуальное предпочтение в мировоззрение (гей-культура). В то время как язык выражает социальные отношения, это они должны быть изменены. На закате 20-го века легче изменять слова, чем вещи.

«Будь хорошей девочкой, сделай кофе». Где здесь сексизм — в слове «девочка»? Значит ли это, что мужчина, который говорит «Девочка, я люблю тебя. Как насчёт кофе?» любит и/или уважает свою партнёршу меньше, чем если бы он сказал женщина? В реальности, когда дело касается интимных отношений, намерения редко являются двусмысленными. Именно в сфере формальности — вежливых терминов, официальных обращений, рабочего жаргона — находится целая вселенная, которая должна быть революционизирована, если не упразднена и здесь лингвистический феминизм только эвфемизирует, десексуализирует, нейтрализует. Чего мы достигаем если заменяем девочку персоной? Того же что и заменяя Министерство Внутренних Дел, когда от слова просто отказываются и используют вместо него МВД. Правит сокращение, безболезненное и непонятное. Обобщающий язык уже в прошлом.

Кстати, что выражает слово коммунист? Нужно ли менять слово оттого что десятилетиями оно служило искажению реальности, основанному на поражении рабочего движения? Или было бы лучше дать и понятию и слову новую жизнь? Мы, мужчины и женщины, не являющиеся женоненавистниками, не чувствуем необходимости доказывать наше феминофилию. Пусть те, кто председательствует получает удовольствие, когда их называют не председателями, а председательницами или председательствующими.

Посадят ли Антонина Арто в психушку, или, что хуже, дадут ему сертификат, речь идёт о психиатрическом решении социальной и человеческой проблемы — должен ли психдом быть закрытым зданием или химическими препаратами.

Враг — это то, что делает нас пассивными, разделяет. Благодаря хорошим заграждениям есть хорошие соседи. Автономия — это закрытое, частное пространство в котором я думаю, что могу делать то, чего не могу снаружи. Как государство, феминизм проводит границу. «Руки прочь!» Намеренно или нет, это делает вклад в индивидуальный раздел, требующий высшей власти, гарантирующей права каждого (ребёнка, родителя, мужчины, женщины, старика, молодого, гея, потребителя, рабочего, больного, пешехода, члена меньшинства, и т.д.) по отношению к другим. Право каждого может быть объявлено абсолютным, всегда лишь по отношению к другим. «Абсолюты не накапливаются», как сказал Жан Жене. А что определяет и судит об этой относительности если не государство? Приватизация жизни идёт рука об руку с увеличением количества судей и психологов.

Человечество не освободится, нарезая себя, как освобождённые территории с пограничными столбами. Революция означает выход за все границы. Она означает преодоление как женственности, так и мужественности. Индивиды получающие частный контроль, хотя бы и за такой важной вещью как собственное тело, не являются решением сами по себе. Единственным истинным решением является создание с другими людьми (обоих полов) отношений иной природы, в которых никто больше не боится доминирования и не рискует подвергнуться ему. Смысл не в том, чтобы женщины стали свободными от мужчин, а в том, чтобы они были свободными вместе с ними. Цель не в том, чтобы каждый заявлял о собственной независимости, но в том, чтобы каждый мог перестать отказываться от зависимости, взаимозависимости, в страхе. Свобода — это взаимоотношения.

Один из недостатков текста «За мир без морали» возможно заключается в том, что он делает недостаточное ударение на том, как сильно обычаи будущего мира должны удивлять и шокировать нынешний. Многие дилеммы, страхи и ужасы, вечные или недавние, исчезнут. Другие возродятся. Речь уже не о том, как достичь рая, но о том, как утихомирить варварство.

Критика морали не говорит «пусть каждый делает, что хочет, и благодаря добру в человеке всё сложится хорошо». Проблема не в том, как избежать конфликта и норм, но в том как изменить нынешнее неверное отношение к этим нормам. Нет иной логики, иного значения, а значит иной гарантии моих действий, чем мои отношения с другим человеком. Цель — и вся проблема — однажды будет в том, как жить согласно норме не отличающейся от моих и от наших действий.

Жиль Дове, ноябрь, 1998

За мир без морали

Настоящая статья является введением в критику общественных нравов, вкладом в обязательную задачу революционной антропологии. Коммунистическое движение обладает как классовым, так и человеческим измерениями. Оно содержится в центральной роли пролетарских рабочих не будучи при этом рабочей этикой, и направлено на достижение человеческой общности, не будучи при этом гуманизмом. На данный момент, реформизм живёт отчуждением, накапливая требования в обеих параллельных сферах, не ставя при этом под вопрос сами сферы. Одним из доказательств мощи любого коммунистического движения является осознание им, а затем и преодоление на практике, этого разрыва или противоречия между классовым и человеческим измерениями.

Этот разрыв и это противоречие процветают в двусмысленности нашей эмоциональной жизни и придают критике общественных нравов особо деликатный характер.

Данный текст не является работой по «сексуальности» — культурно-исторического продукту той же природы, что и экономика и труд. Сексуальность как особая сфера человеческой деятельности зародилась, когда её превратили в теорию (обнаружили) и усовершенствовали при капитализме девятнадцатого века, опошлили в двадцатом, и она будет преодолена в цельности коммунистической жизни.

По тем же причинам, он не является «критикой повседневной жизни». Такая критика относилась бы к социальному пространству, исключенному работой и конкурирующему с ним. «Нравы», напротив, объемлют собой весь комплекс человеческих взаимоотношений в их эмоциональных аспектах. Они не отчуждены от материального производства. (Буржуазные семейные ценности, например, неотделимы от трудовой этики). Поскольку капитализм вбирает в себя на свой собственный манер человеческое прошлое, породившее его, не может быть революционной критики без критики нравов и образа жизни, предшествовавших капитализму и способов, которыми он интегрировал их в себя.

Любовь — Экстаз — Преступление

Любовь

Если доверять Марксовым Рукописям 1844 г., «самыми естественными отношениями между людьми являются отношения между мужчиной и женщиной». Эту формулу можно понимать и использовать, только если не забывать при этом, что история человека есть история его освобождения от природы путём создания экономической сферы. Идея противопоставления человека природе, его полной отстранённости от природы, несомненно является отклонением. Природа человека заключается заодно и в его биологической данности — мы приматы — и в его деятельности по усовершенствованию этой природной данности в самом себе и в окружающем мире.

Человек не отстранён от природных условий, будучи одним из них. Но он хочет познать их и начал играть с ними. Можно спорить о механизмах, приведших его к этому (в какой мере это зависело от трудностей выживания, особенно в регионах с умеренным климатом и т.д.), но можно быть уверенными в том, что изменяя свою окружающую среду, чтобы в свою очередь она изменила его, человек оказался в положении радикально отличающемся от всех других известных форм жизни. Освободившись от всех метафизических предпосылок, эта способность играть в какой-то мере с законами материи совершенно очевидно является человеческой свободой. Человек стремится завоевать вновь эту свободу, которой люди были лишены по мере того как начали производить её и питать ей экономику, не обманываясь более по поводу того, чем она является: это не свобода раскрепостившихся желаний, больше не встречающих помех и не свобода следовать велениям (кто сможет их расшифровать?) Матери Природы. Человек стремится также дать как можно больше пространства своей свободе для игр с законами материи, говорим ли мы об изменении курса реки или о сексуальном использовании отверстий, не «предназначенных» природой для подобного использования. В конце концов он видит, что только риск может гарантировать ему свободу.

Именно потому, что свободе нужно предоставить всё пространство для её поля деятельности, критика нравов не может использовать в качестве признака их обеднения ту или иную отдельную практику. Уже говорилось о том, что в современном мире свободные нравы ограничиваются мастурбирующими действиями (в одиночестве, вдвоём или с несколькими партнёрами). Останавливаться лишь на этой фактической данности значит недопонимать сущность сексуального обнищания. Так ли уж необходимо долго доказывать этот очевидный факт: есть закоренелые развратники бесконечно более отверженные, чем неудовлетворённые отшельники. Чтение хорошего приключенческого романа может быть гораздо более захватывающим, чем организованные путешествия. Реальное обнищание состоит в том, что приходится жить в мире, в котором не осталось больше приключений, кроме как в книгах. Грёзы, в конце концов теряющие тот эффект, что они в нас производят не отвратительны. Если что и отвратительно, так это условия, которые должны быть соблюдены, для того, чтобы просто встретиться. Когда мы читаем небольшое объявление, в котором бородач приглашает пожилую даму этажом выше зайти к нему со своей собакой, чтобы повеселиться вместе с ним, то отвратительны не борода, не старость и не зоофилия. Что мерзко, так это то, что желание бородача становится предметом продажи для особенно тошнотворной идеологической торговли, когда бородач публикует своё объявление в Liberation.

Кто-то в одиночестве, набрасывая теоретический текст, в той мере в какой текст помогает понять общественную реальность, менее изолирован от человечества, чем тот, кто едет в метро или работает. Сущность сексуального обнищания заключена не в том или ином виде деятельности — хотя преобладание одного из них над другим может быть симптоматичным — а в том факте, что вдесятером, вдвоём или наедине с собой, личность неизлечимо отчуждена от человечества отношениями конкуренции, усталости и тоски. Усталость от работы, тоска от ролей. Тоска от сексуальности, ставшей отчуждённой деятельностью.

Сексуальное обнищание — это в первую очередь социальные ограничения (ограничения наёмного труда с его кортежем психологических и физиологических травм, ограничения общественных кодексов) проявляющиеся в сфере, представленной доминирующей культурой и его контркультурной версией, как одной из последних областей мира, в которой якобы ещё возможны приключения. Сексуальное обнищание — это также глубокое смятение человека (в той мере в какой капитализм и иудео-христианство влияют на него) перед лицом того, во что превратила сексуальность западная культура.

Христианство переняло у стоицизма (доминирующего образа мысли времён Римской империи) следующую двойную идею: 1) сексуальность является основой всего удовольствия, 2) её можно и должно контролировать. Восток, своим открытым утверждением сексуальности (и не только в искусстве спальни) склоняется к пан-сексуальности, в которой конечно нужно контролировать сексуальность, но точно так же, как всё остальное — она не занимает привилегированного положения. Запад подавляет сексуальность не тем, что забывает о ней, а тем, что думает только о ней. Он делает сексуальным всё. Хуже всего не то, что иудео-христианство подавляет секс, но то, что оно одержимо им и способами его организации. Запад превратил сексуальность не только в подотчётную истину нормального сознания, но также в безумие (истерию). В начальный момент кризиса морали, Фрейд открыл в сексуальности великий секрет всего мира и всей цивилизации.

Сексуальная нищета это качели между двумя моральными укладами, традиционным и современным, в большей или меньшей мере сожительствующих в мозгах и железах наших современников: с одной стороны, человек страдает от ограничений, налагаемых на него моралью и трудом, не позволяющих ему достичь исторического идеала сексуальной и любовной самореализации, с другой, чем больше он освобождается от этих ограничений (во всяком случае, в своём воображении) тем более этот идеал кажется пустым и неудовлетворительным.

Не стоит принимать одну из тенденций и её зрелищное представление за целое: пусть наша эпоха и несёт в себе определённую либерализацию нравов, традиционный моральный порядок не исчез. Просто попробуйте быть «педофилом» у всех на виду. Традиционный порядок функционирует и будет ещё долго функционировать среди большей части населения индустриализированных стран. В большинстве частей света он агрессивно господствует до сих пор: как в исламских и восточных странах. В самой Франции его представители, не важно представители Рима или Москвы, далеки от пассивности. Бремя страданий, причиняемых их злодеяниями, всё ещё настолько довлеет над нами, что никто не может помешать нам опровергать их во имя того факта, что именно капитал подрывает традиционный моральный порядок. Не все бунты обязательно заканчиваются неореформизмом, бунт может быть также криком угнетённого существа, содержащего в себе семя бесконечного разнообразия сексуальных и чувственных возможностей, тысячелетиями подавляемых тираническими обществами.

Наверное, понятно, что мы не против «извращений». Мы даже не против пожизненной гетеросексуальной моногамии. Тем не менее, когда литераторы и художники (например, сюрреалисты) пытаются утверждать, что суммой всех наших желаний является l’amour fou (безрассудная любовь, Э.Т.), нам в свою очередь приходится констатировать, что они покупаются на большой упрощённый западный миф. Этот миф должен был стать дополнительной дозой души в жизни пар, как изолированных атомов, служащих наилучшим основанием капиталистической экономики. Одним из богатств, которое приобретёт освобождённое от капитала человечество станет процветание безграничных форм сексуальности и чувственности, извращённых и полиморфных. Только когда смогут расцвести подобные обычаи, «любовь» воспетая Андре Бретоном и Арлекином, предстанет перед нами в своём истинном свете — как культурная конструкция переходного периода.

Традиционный моральный порядок деспотичен и как таковой заслуживает критики и борьбы с ним. Но если он вступит в кризис, то не потому что у наших современников больше жажды свободы, чем у наших предков, а потому что буржуазная мораль выказывает свою неприспособленность к современным условиям производства и распределения товаров.

Буржуазная мораль, сформировавшаяся во всём своём амплуа на протяжении девятнадцатого века и распространённая по каналам религии и светской школы, является лишь выражением потребности идеологизировать господство промышленного капитала в эпоху, когда капитал ещё не полностью захватил власть. Сексуальная, семейная и трудовая мораль идут рука об руку. Капитал опирается на буржуазные и мелкобуржуазные ценности: собственность как плод труда и сбережений, тяжёлый, но необходимый труд, семейная жизнь. В первой половине двадцатого века капитализм занял собой всё общественное пространство. Он стал незаменимым, неизбежным: наёмный труд является единственной возможной деятельностью, потому что других не осталось. Только так, даже будучи навязанным всем, наёмный труд может показаться не принудительным, а гарантией свободы. Когда всё превращается в товар, все элементы морали рушатся. Мы обладаем собственностью до того как отложили сбережения, благодаря кредиту. Мы работаем, потому что это практично, а не из чувства долга. Большая семья уступает место нуклеарной семье, которая сама испытывает на себе ограничения со стороны денег и работы. Школа, СМИ и родители оспаривают друг у друга власть, влияние, воспитание. Всё, что предсказывал Коммунистический Манифест было реализовано при капитализме. С концом мест народной жизни (кафе...) их заменили не обладающие той же эмоциональной притягательностью места потребления товаров (дискотеки, торговые центры), в которых от семей запрашивается больше всего в тот момент, когда им абсолютно нечего предложить.

Под кризисом буржуазной морали скрывается более глубокий кризис капиталистической нравственности (в смысле социальности). Трудно определить, что такое «нравы», найти законы взаимоотношений между ними, способы поведения, которые выходили бы за рамки обанкротившейся буржуазной морали. Какую нравственность несёт людям современный капитализм? Подчинение им всех и вся, его вездесущесть, в теории делают все предшествующие отношения поверхностными. К счастью, на практике этого не происходит. Чисто капиталистического общества интегрального и единого нет и никогда не будет. С одной стороны, капитал не создаёт ничего из ничего, он изменяет живые существа, рождённые вне его (крестьяне, переселяющиеся в города, мелкобуржазные деклассированные элементы, иммигранты) и взаимоотношения между ними, но что-то из прежней социальности всегда остаётся, хотя бы в виде ностальгии. С другой стороны, само функционирование капитала негармонично: он не сдерживает обещаний построить мир грёз с рекламы и вызывает реакцию, возврат к традиционным ценностям, предстающим в глобальном масштабе как семейные. Отсюда этот феномен: люди продолжают жениться, но каждый третий или четвёртый брак заканчивается разводом. Наконец, будучи обязанным управлять, ограничивать и запугивать своих наёмных трудящихся, капитал должен непрестанно вновь вводить ценности поддерживающие власть и подчинение, которые на современном этапе устарели: отсюда постоянное использование старой идеологии в комбинации с новой (участие...).

Мы живём в эпоху сосуществования различных моралей. В эпоху быстрого размножения моральных кодексов, а не их исчезновения. Чувство вины (навязчивый страх нарушить табу) совмещается с тревогой (чувством отсутствия ориентиров перед «выбором», который приходится делать). Прежние невроз и истерия уступили место нарциссизму и шизофрении, в качестве исторических заболеваний.

Что правит поведением наших современников, это всё менее и менее свод заповедей передаваемый, не подлежа обсуждению, отцами семейств или священниками, а скорее некий род потребительской морали индивидуального удовлетворения, которой служит превращение тела в фетиш и неудержимая психологизация человеческих отношений, в которой мания всё интерпретировать заменила собой ритуал исповеди и экзамена сознания (в католической вере — пристрастный самодопрос перед исповедью, Э.Т.).

Маркиз де Сад опередил своё время. Он просто предсказал наше: время исчезновения любой моральной гарантии до того, как человек стал самим собой. Та же невыносимая скука, что рано или поздно завладевает читателем монотонного каталога маркиза, приходит при чтении частных объявлений с их бесконечными повторениями образов удовольствия без общения. Садистское желание стремится полностью превратить другого человека в предмет, в мягкий материал для своих фантазий. Умертвляющее отношение: уничтожение другого, отказ зависеть от желаний другого, является повторением одного и того же — но если герой де Сада посвящал усилия борьбе против общественных ограничений, современный человек и его логика индивидуального удовлетворения сам становится мягким материалом для своих фантазий. Вместо того, чтобы следовать за своими желаниями, он «реализует свои фантазии». Или вернее, он стремится к их реализации, когда он идёт на пробежку вместо того, чтобы бегать ради удовольствия или потому что куда-то спешит. Современный человек не теряет себя в другом, он заставляет функционировать и развиваться свои способности к удовольствиям, свою готовность к оргазму. Укротитель собственного тела, он говорит ему: «кончай!», «сильнее!», «беги!», «танцуй!» и т.д.

Для современного человека, обязанность работать сменилась обязанностью удачно проводить досуг, а сексуальные ограничения затруднениями в утверждении собственной сексуальной идентичности. Нарциссичная культура идёт в паре со сменой функции религии: вместо того, чтобы напоминать о высшем, она смягчает болезненное прохождение через критические моменты жизни (юность, брак, смерть). Религии недостаточно, чтобы помочь людям быть более современными: им приходится обращаться к семье! «Нет больше сверх-присутствия семьи, как в прошлом веке, есть её сверх-отсутствие. Она определяется не трудовой этикой или сексуальными ограничениями, а этикой выживания и сексуальной неразборчивостью». Это говорит психолог, C. Лаш (Le Monde, 12 апреля, 1981 г.).

Посреди кризиса нравственности завладевшего западным обществом, человек меньше всего подготовлен к решению «проблемы секса». Именно в тот момент, когда она предстаёт во всей своей наготе у нас появляется наилучший шанс хорошо осознать, что эта «проблема» таковой не является.

Современный человек в недоумении, он всё более теряется перед превращением в товар всей жизни, в которой подавляемый в течение двух тысяч лет секс воскресает, но лишь с тем, чтобы превратиться в товар. Он открывает для себя, что разнузданный поиск чувственных удовольствий (как в фильме «Большая жратва», 1973г.) в мире товаров ещё больше отчуждает отдельную личность от человечества, от её партнёров, от самой себя. В конце концов он возвращается к христианству, чтобы избежать отчуждающей и умертвляющей сексуальности.

Работа Жоржа Батая (1897—1962), например, раскрывает эту эволюцию западного общества с начала века. Разбирая историю цивилизации, Батай начинает с сексуальности, чтобы перейти к религии. Начиная со своего литературного произведения «История глаза» (1928) и до конца своей жизни, он проводит всю свою жизнь в поисках подотчётного значения Глаза. Его траектория пересекается с путями революционного движения, но легко и живо отдаляется от него, поскольку это движение практически исчезает. У него, тем не менее, было время в поздний довоенный период, когда он занял по отношению к антифашизму и угрозе войны позицию, которая резко отличалась своей ясностью от пустословия подавляющего большинства ультралевых. Поэтому его труд так двусмыслен. Можно использовать его в качестве иллюстрации религиозных тупиков, к которым приводит крайний опыт разнузданной сексуальности:

«Публичный дом — моя истинная церковь, только он достаточно беспокоен для этого».
—Жорж Батай. Виновен

Однако, если в предыдущем отрывке, как в большинстве своих работ, он выступает против принятых ценностей, совершенствуя новую версию сатанизма, ему также доводилось писать фразы, интуитивно прекрасно отражающие существенные аспекты коммунизма: «принять извращение и преступление не в качестве эксклюзивных ценностей, а в качестве интегральных составных человека как целого». (Жорж Батай. Программа Ацефала)

Экстаз

Наша эмоциональная и сексуальная жизнь через культурные конструкции, которые она породила (греческая любовь, куртуазная любовь, системы родства, буржуазный контракт и т.д.) не перестаёт быть объектом игры, источником страстей, зоной контакта с другой культурной сферой — священным. В трансе, в экстазе, в чувстве слияния с природой, в виде пароксизма выражается чаяние выйти за пределы своей личности. Это чаяние слиться со своим видом, обращённое в сторону космоса или божества, сегодня уже износило своё престижное священное тряпьё. Религии, и особенно монотеистические религии, задались целью сузить священное и придать ему роль дирижёра, на удалённом расстоянии, человеческой жизни — в противоположность примитивным обществам, в которых священное неотделимо от повседневной жизни, огосударствленные общества всё больше и больше специализировали его. Капиталистическая цивилизация не ликвидировала священное, она его подавила, но его многочисленные остаточные явления и заменители продолжают заполонять собой общественную жизнь. Лицом к лицу с миром, где сосуществуют пережитки религии и торговое опошление, коммунистическая критика продолжается в двух направлениях: она должна десакрализировать его, что означает изгнать все старые табу из всех тайников, где они укрываются и вооружиться для преодоления священного там, где капитализм лишь деградировал его.

Следовательно, десакрализация тех зон, где прячутся старые чудовища, как, например, в паху. Против культа пениса, против завоевательного империализма пениса, феминистки не нашли ничего лучше, чем фетишизация женских половых органов с большой дозой пафоса и литературы, чтобы сделать это место воплощением их отличия, тёмными вратами самого их существа! Так, изнасилование становится преступлением преступлений, онтологическим покушением. Как если бы насильственное проникновение пениса в женщину было более отвратительным, чем её обращение в наёмное рабство под экономическим давлением! Однако, верно, что в первом случае виновного легко найти: это человек, в то время как во втором случае это общественные отношения. Намного легче изгонять дьявола своих страхов, превращая изнасилование в богохульство, вторжение в святая святых. Как если бы рекламные манипуляции, бесконечная физическая агрессия труда или равные им органы социального контроля представляли собой меньшее интимное насилие, чем силой навязанный половой акт!

В последнюю очередь, то, что заставляет сомалийца вырезать клитор у своей женщины и то, что движет феминистками происходит из одной и той же концепции человеческой личности, как объекта частной собственности. Сомалиец, убеждённый в том, что его жена является частью его скота, чувствует себя обязанным защитить её от женского желания, как опасного для скотоводческой экономики паразита. Однако, делая это, он уменьшает и обедняет своё собственное удовольствие, своё собственное желание. В клиторе женщины символически сконцентрировано человеческое желание, в котором объединяются оба пола. Эта изувеченная женщина — ампутированный у человечества орган. Феминистка, заявляющая, что её тело принадлежит ей, хотела бы сохранить своё желание для самой себя, но когда у неё появляется желание, она присоединяется к той общине, в которой собственность не существует. «Моё тело принадлежит мне». Это требование претендовало на то, чтобы придать конкретное содержание Правам Человека 1789 г. Разве не повторялось много раз, что эти права обращены лишь к абстрактному человеку и никому не приносят конкретной выгоды кроме отдельного буржуа! Сегодня это буржуа, мужчина, белый, совершеннолетний. Неореформизм стремится залатать эту прореху активно пытаясь придать реальное содержание этому «человеку», до сих пор абстрактному. «Реальные» права «реального» человека, в общем. Но «реальный человек» это не кто иной, как женщина, еврей, корсиканец, гомосексуалист, вьетнамец и т.д. Фраза «моё тело принадлежит мне» исполняет право буржуазной революции, стремящейся к завершению, к вечному совершенствованию, призывая демократию перестать быть «формальной». Они критикуют последствия во имя их причины!

Потребность владеть своим собственным телом обновляет буржуазное требование права на собственность. Для того, чтобы избежать светского угнетения женщин, с которыми их мужья когда-то (а в иных формах и сейчас) обращались как с предметом своей собственности, феминизм не придумал ничего лучшего, чем расширение права на собственность. Женщина должна в свою очередь стать собственницей, тогда она будет защищена: каждому своё! Жалкое требование, в нём отражается одержимость «безопасностью», которой СМИ и все эти партии так сильно стараются оделить наших современников. Требование, рождённое перед лицом горизонтов заключенных во внутреннем мире, в котором завладеть какой-либо вещью (в данном случае, собственным телом) можно только приобретая её в частную собственность. Наши тела принадлежат тем, кто нас любит и не благодаря какому-то там «праву», гарантированному юридически, а потому, что наши плоть и эмоции, живут и движутся в качестве функции любящих нас людей. И, в той мере, в какой мы способны и можем любить человеческий род, наши тела принадлежат ему.

Коммунистическая критика, одновременно с десакрализацией, должна также обличать капиталистическую утопию мира, в котором нельзя будет любить до смерти, где всё станет одинаково плоским, всё будет обладать одинаковой ценностью и подлежать одинаковому обмену. Все будут заниматься спортом, целоваться, работать, в одно и то же отмеренное время, порезанное как колбаса, в индустриальное время. Там будут сексологи, чтобы лечить любые отклонения в либидо, психотерапевты, чтобы избежать психических страданий и полиция, которая при поддержке химии будет предотвращать любой выход за пределы нормы; в таком мире не будет больше сферы человеческой деятельности, которая могла бы стать объектом игры, в которой на кон ставится вся жизнь и придать времени другой ритм. Внеисторическая иллюзия, лежащая в основе мистической практики, опасна. Фактически, для нас важна только та её часть, которая, по определению, не является истинной частью данной практики: то, что можно передать другому. Из истории не уходят, но история, является ли она личной историей или историей вида, больше не является прямолинейным продвижением, которое капитализм стремится производить и заставить верить в его производство. История несёт в себе апогей, выходящий за рамки и вне настоящего, оргазмы, теряющиеся друг в друге, в социальности и в виде.

«Христианство придало вещественность священному, но природа священного (...) возможно является самой ненасытной у людей, священное является лишь привилегированным моментом коммунального единства, конвульсивным общением, которое мы обычно подавляем в себе».
—Ж.Батай, Священное

Этот момент «коммунального единства» сегодня обретается на концерте, в завладевающей толпой панике, а в самых деградированных формах, в великих патриотических спазмах и других вспышках священного единства: манипуляции ими позволяют вершить всяческие тёмные делишки. Можно подумать, что в современной войне, в отличие от отсталых капиталистических стран вроде Ирана, участвовать будет лишь меньшинство, остальные будут созерцать. Но ни в чём нельзя быть уверенными: манипуляции священным возможно ждут ещё хорошие деньки, поскольку священное до сих пор было единственным переживанием, в котором проявлялось неугасимое желание человека: быть вместе с кем-то. Подготавливая более или менее воображаемую нишу вне классовой борьбы, мистическая практика вполне может послужить для цементирования восстаний, как это демонстрирует, например, роль даосского транса в сопротивлении центральной власти в древнем Китае, или вуду в восстаниях рабов, или еретических проповедников. Если современный мистический поиск и играет контрреволюционную роль, будучи лишь формой ухода буржуазной личности в себя, нельзя отрицать того, что меркантильное опошление всех аспектов жизни в тенденции лишает существование всего его страстного содержания. Мир, в котором мы живём предлагает нам любить только набор индивидульных недостатков. В сравнении с традиционными обществами, этот мир утратил одно существенное измерение человеческой жизни: мощные моменты слияния человека с природой. Мы обречены созерцать языческие празднества по телевизору.

Но мы не хотим смехотворного возврата к прошлому, возврата к радостям, носящим повторяющийся, иллюзорный и близорукий характер, как это показывает история. Когда капитал стремится установить своё единоличное господство, поиск вне революции «коммунального единства» и «конвульсивного общения» становится чисто реакционным. Опошление капитализмом всей жизни даёт нам возможность освободиться от этой специализированной сферы, от сексуальности. Мы хотим мира, в котором выход за пределы своей личности существует в качестве возможности во всех видах человеческой деятельности — мира, который предлагает нам любить весь наш вид и таких людей, чьи личные недостатки будут недостатками вида, а не недостатками этого мира. Сегодня ставкой игры, заслуживающей смертельного риска, способной придать времени другой ритм является содержание жизни в её всецелости.

Преступление

«Отсутствие смысла в истории — вот, что нас радует. Будем ли мы мучиться ради счастливого разрешения, ради заключительного празднества, платой за которое станут наш пот и наши фиаско? Ради будущих идиотов, что будут прыгать на нашем прахе? Видение достижения рая опережает, по своей абсурдности, худшие измышления надежды. Всё, что может послужить оправданием для времени, это отдельные моменты, которые мы находим более благотворными, чем иные, случайности без последствий в одной непереносимой монотонности проблем».
—Э.М.Чоран, Трактат о разложении основ

Коммунизм — это не достижение рая.

Для начала, отождествление коммунизма с раем позволяет принимать всё в его ожидании. В случае социальной революции, общепризнано, что общество не изменится сверху вниз: общество без государства и тюрем, согласны, чуть позже... когда люди станут совершенными. До тех пор всё оправдано: рабочее государство, народные тюрьмы, и т.д., поскольку коммунизм годится лишь для человечества богов.

Затем, существует успокаивающее видение желанного общества, отвращающее от его желанности. Все общины, независимо от их размера, заставляют своих участников отказываться от какой-то части самих себя и, если считать за позитивные те желания, что при их реализации не подвергают опасности свободу других людей, все общины обрекают каждого из своих участников на определённую неудовлетворённость своих позитивных желаний. Всё по той простой и хорошей причине, что эти желания не обязательно разделяются другим или другими участниками. Такая ситуация становится терпимой только благодаря уверенности в том, что если кто-то посчитает эти ограничения угрозой для цельности своей собственной личности, у него ещё будет возможность уйти, причём для кого-то этот уход окажется болезненным. Но разве риск страдания и смерти не является незаменимым для полноты жизни?

Что человечество, играя с законами материи, рискует погибнуть, вместе со всем живым на планете, нас не волнует. Непереносимо то, что оно это делает в абсолютной бессознательности, или, можно также сказать, вопреки ей, потому что оно создало капитал, навязывающий ему свои бесчеловечные законы. Тем не менее, верно то, что человек начал изменять свою окружающую среду, и он делает это, рискуя уничтожить её и себя вместе с ней, и этот риск несомненно сохранится, вне зависимости от форм социальной организации. Можно даже представить себе, что человечество, которое после первоначальной борьбы со вселенной овладеет ей и полюбит её, решит исчезнуть, интегрироваться в природу в форме пыли. Во всех случаях, нет человечества без риска, потому что нет человечества без других. Это подтверждается также в игре страстей.

Если и не трудно представить себе, что менее жёсткое общество подарило бы женщинам и мужчинам (мужчинам, приговорённым буржуазной революцией носить лишь рабочую одежду!) возможность стать красивее, практиковать отношения соблазна заодно более простые и более утончённые, то в то же время, нельзя не зевать при мысли о мире, в котором весь мир будет приятен всему миру, где поцелуй будет всё равно что пожатие руки, без вступления в любовные отношения (именно такой мир нам обещает либерализация нравов). Карл тогда будет продолжать, если представить себе это правдоподобно, нравиться Дженни больше, чем Фридрих. Но нужно верить в чудеса, чтобы представлять, что никогда не произойдёт так, что Фридрих будет желать Дженни, которая его не желает. Коммунизм ни в коем случае не гарантирует согласия всех чувств. И реальная трагедия неразделённого желания кажется непреодолимой ценой, которую мы платим, чтобы игра соблазна сохраняла в себе страсть. Не из-за древнего принципа старомодных зануд «то, что приобретаешь безвозмездно, не обладает ценностью», но потому что желание включает в себя другого, а следовательно его возможное отрицание. Нет ни одной социальной и человеческой игры без ставок и без риска! Вот единственная норма, представляющаяся непреодолимой. Если только наше обезьянье воображение будет продолжать платить дань старому миру, оно не позволит нам постичь человека.

Что делает Фурье менее скучным, чем большинство других утопистов это то, что помимо слишком поэтичных и слишком пространных разработок возможностей, его система включает в себя необходимость конфликтов. Мы знаем, что почти все инциденты, которые старый мир считает преступлениями или правонарушениями являются лишь резкой сменой собственника (кража), инцидентами конкуренции (убийство кассира в банке), или продуктом нищеты нравов. Но, в мире без государства, не так уж невообразимо, что обострение страстей может привести человека к причинению страданий или убийству другого человека. В таком мире единственная гарантия того, что один человек не будет мучить другого будет в том, что он не будет испытывать в этом потребности. Но что если он почувствует такую потребность? Что если ему нравится пытать? Если избавиться от таких старых представлений, как «око за око, зуб за зуб», «цена крови» и т.п., женщина, чьего возлюбленного убивают, мужчина, чью возлюбленную мучают, несмотря на своё горе, посчитали бы абсолютно глупым убивать кого-то, или смотреть на него за решёткой, чтобы компенсировать в воображении понесённую утрату — возможно... Но что если у них есть чувство мести? Что если тот, другой, продолжает убивать?

В рабочем движении анархисты несомненно были среди немногих, кто конкретно поднял вопрос о социальной жизни без государства. Ответ Бакунина на самом деле не очень убедителен:

«Абсолютное упразднение всех унизительных и жестоких наказаний, экзекуций и смертной казни, установленных и исполняемых законом. Упразднение всех бессрочных или слишком долгих сроков, не оставляющих никакой возможности для реабилитации: преступление следует считать заболеванием и т.п.».

Звучит как программа Социалистической партии в те времена, когда они ещё не захватили власть. Но дальше следует нечто поинтереснее:

«Любой, кто будет обвинён законом какого-либо общества, коммуны, провинции или нации, сохранит право не подчиняться наложенной на него каре, заявив, что не является больше членом этого общества. Но в этом случае, последнее в свою очередь сохранит право изгнать его и объявить его лишённым своих гарантий и защиты. Тогда он окажется наедине с природным законом «око за око, зуб за зуб», по крайней мере на территории занятой этим обществом, и у него можно будет отнимать, поступать с ним жестоко, даже убить без того, чтобы общество вмешивалось. Каждый волен будет обращаться с ним, как с опасным зверем, но никто не сможет поработить его и заставить его служить».
—Бакунин, La Liberte, Повер

Это решение напоминает отношение примитивных народов: человека, нарушившего табу больше никогда не воспримут всерьёз, каждый раз когда он открывает рот все смеются, или ему приходится уйти в джунгли, или он становится невидимым и т.д. В любом случае он изгнан из коммуны и обречён на раннюю смерть.

Если мы говорим о разрушении всех тюрем для того, чтобы построить новые, лучше проветриваемые и немного менее жёсткие, забудьте про нас. Мы всегда будем на стороне мятежника. Что это такое — «слишком долгий» тюремный срок? Не обязательно долго сидеть для того, чтобы знать, что время в тюрьме, по определению, всегда слишком долгое. Но если мы говорим о замене тюрьмы ещё более радикальным отчуждением, тем более забудьте о нас. Когда преступление считают заболеванием, это открывает двери для тоталитаризма нейролептики и психиатрического дискурса.

«Любопытно констатировать, что достаточно утратить серьёзность (в чём человек не слишком состарившийся преждевременно вполне может соперничать с самым ужасным ребёнком), чтобы найти самых низких преступников симпатичными. Социальный порядок удержится после взрыва смеха? (...) Жизнь это не взрыв смеха поучают, не без комичной важности, воспитатели и матери семей своих детей, которые этого не знают. (...) Я всё-таки представляю себе, как в злополучном мозге, замутнённом этим таинственным воспитанием, просыпается сияющий рай при ужасном грохоте разбитой вазы (...) необузданное развлечение располагает всеми продуктами мира, все отслужившие своё предметы должны разбиваться как игрушки».
—Жорж Батай, Les Pieds Nickeles

Что делать с теми, кто разбивает вазы? Сегодня невозможно ответить на этот вопрос и даже в обществе без государства вряд ли можно будет найти удовлетворительный ответ на этот вопрос. Человек, отказывающийся играть, разбивающий вазы, готовый подвергнуться риску страдания, готовый погибнуть, ради простого удовольствия нарушить социальную связь, таков несомненно непреодолимый риск, которому подвергается общество, отказывающееся исключить из лона человечества такую асоциальную личность. Весь ущерб, который претерпит общество, будет всегда меньшим, чем тот, которому оно подвергается, превращая асоциальную личность в монстра. Ради спасения нескольких жизней, какими бы «невинными» они ни были, коммунизм не должен терять смысл своей жизни. На данный момент можно констатировать, что посредничество во избежание или для смягчения конфликтов и поддержания внутреннего порядка в обществе спровоцировало угнетение и человеческие жертвы бесконечно более великие, чем те, которые оно стремилось предотвратить или ограничить. При коммунизме ни замена государства, ни «безгосударственное общество» не станут государством.

«Подавление антисоциальных реакций настолько же химерично, насколько неприемлемо в принципе».
—«Письмо главврачам психбольниц», La Revolution Surrealiste, № 3, 15 апреля, 1925 г.

Эта проблема обладает значением не только для далёкого будущего. Она также актуальна в периоды социальных волнений. Вспомним грабителей и воров восстаний XIX века, моральный порядок, который производили в них эти восстания. Точно так же, в первые годы русской революции, во время громадного движения преобразования нравов, был составлен «Большевистский брачный кодекс», в одном названии которого заключена вся программа. Во все более или менее революционные периоды будут возникать банды, несущие в себе заодно социальную подрывную деятельность и преступность, временное неравенство, мародёры, спекулянты, и поверх всего прочего, вся гамма колеблющегося поведения, которое трудно будет квалифицировать как «революционное», «ради выживания», «контрреволюционное» и т.п. Это будет разрешено прогрессирующей коммунизацией, но только после одного, двух, а может и более, поколений. От нынешнего момента до этого, нужно будет принимать меры, не в смысле «возврата к порядку», который станет одним из ключевых лозунгов антиреволюционеров, но в развитии того, что составляет оригинальность коммунистического движения: в своей сущности оно не подавляет, оно подрывает.

Это означает в первую очередь, что оно использует только такое количество насилия, какое строго необходимо для достижения его целей, не из-за морализма или не-насилия, но потому что поверхностное насилие всегда становится автономным и становится своей собственной целью. Это означает, что его собственным оружием с самого начала и в первую очередь является преобразование общественных отношений и производство условий существования. Спонтанный грабёж перестанет быть массивной сменой собственников, простым совмещением частной собственности, если при грабеже появляется общность между грабителями и производителями. Только при этом условии, грабёж может стать общественной экспроприацией богатств и их использованием в перспективе, превосходящей простое и чистое потребление. (которое не стоит порицать само по себе, когда социальная жизнь есть лишь производительная деятельность, она также является изготовлением и потреблением, что с того, что бедняки сперва захотят изведать некоторых удовольствий, за которые лишь священники будут порицать их?) Что касается спекулянтов, то если иногда и нужны будут насильственные меры, то для восстановления, а не для наказания. Из всех способов, лишь распространение царства бесплатных товаров, отнимет у них все возможности вредить. Если деньги это лишь бумага, если нельзя продать накопленные товары, зачем тогда что-то копить?

Чем более радикальной становится революция, тем менее у неё остаётся потребности в репрессиях: мы утверждаем это с тем большим энтузиазмом, что для коммунизма, человеческая жизнь, в смысле биологического выживания не является высшей ценностью. Это капитализм навязывает нам свою чудовищную мошенническую сделку: гарантию максимального выживания в обмен на максимальное подчинение экономике. И всё же, не является ли мир, в котором приходится прятаться для того, чтобы выбрать час собственной смерти радикально обесцененным?

При коммунизме, отталкиваешься не от ценностей, которые тебе достаются, а от реальных отношений, которыми ты живёшь. Вся группа практикует, отвергает, принимает, устанавливает одни действия и не предпринимает других. Перед тем, как у нас появляются ценности и для того, чтобы иметь их, есть вещи, которые делаешь или не делаешь, принимаешь или запрещаешь.

В противоречивых, классовых обществах, запреты не подлежат обсуждению, и в то же время их постоянно обходят и нарушают. Запреты примитивных и, в определённой мере, традиционных обществ не устанавливают, собственно говоря, моральный порядок. Ценности и запреты воспроизводятся в каждый момент во всех актах общественной жизни. Поскольку работа всё более и более радикально противостоит частной жизни, постольку возникает вопрос нравов, который встал особенно остро в Европе XIX века с развитием опасных, по определению буржуазии, классов. Нужно считать рабочего свободным идти на работу (чтобы оправдать свободу капиталиста отказать ему в ней), в то время как мораль должна поддерживать его в хорошем состоянии, разъясняя ему, что пить нехорошо для его работы и собственного достоинства. Мораль существует только потому что есть нравы, что подразумевает сферу, которую общество в теории оставляет личности в собственное распоряжение, в то же время занимаясь тем, что узаконивает её извне.

Закон, религиозный, затем государственный, подразумевает насмешку над ним. Здесь лежит разница с коммунизмом, у которого нет потребности в непостижимом законе, который как это знают все, не будут уважать. Нет ничего абсолютного, если не может быть первичности вида — что не означает его выживания. Нет фальшиво универсальных правил. Вся мораль рационализирует a posteriori, как право и идеология. Она хочет быть вечным фундаментом общественной жизни и выдаёт себя за таковой, не имея при этом фундамента сама, основываясь на Боге, природе, логике, общественном благе, т.e. на несуществующем фундаменте, потому что его нельзя поставить под вопрос. Правила которые нам даст (способом, который мы не можем предвидеть) коммунизм будут проистекать из коммунистической социальности. Они не составят морали, потому что не будут претендовать на иллюзорную универсальность во времени и пространстве. В правила игры будет входить возможность играть с правилами.

«Бунт — это форма оптимизма, которая вряд ли менее отвратительна, чем обычный оптимизм. Бунт, чтобы иметь возможность состояться, предполагает, что есть возможность отреагировать, то есть существование лучшего порядка вещей, к которому следует стремиться. Бунт, рассматриваемый в качестве цели, сам по себе оптимистичен, он предполагает перемены, беспорядок, как нечто, приносящее удовлетворение. Я не могу верить в то, что нечто приносит удовлетворение.
(...)
Вопрос: ‘По вашему мнению, самоубийство это меньшее зло?’
‘Именно так, меньшее зло, вряд ли менее противное, чем труд или мораль’».
—Жак Риго, свидетельство по «Делу Барре» 1921 г.

Вся нигилистская литература развила точку зрения «бьющих вазы», противостояния всем социальным связям, и, как обязательное следствие, вкус к смерти. Но прекрасная музыка нигилистских мыслителей не предупредила их большую часть от затерянности в повседневной жизни вплоть до респектабельного возраста. Непоследовательность, подтверждающая, что чистый бунт является лишь литературным мифом. Что касается таких редких личностей, кто, как Риго выбрал меньшее зло самоубийства или как Жене испытал на себе истинную деградацию, они прожили этот миф, как страсть своей жизни. Но если нет никаких сомнений в том, что существовали искренние и бескомпромиссные мистики, это не доказывает существование бога. Эти «мятежники» подпитывают элитаризм, занимая ради игры фальшивую позицию. Хуже всего не то, что они верят в своё превосходство над другими, но то, что они думают, что отличаются от остального человечества. Они хотят быть созерцателями мира, от которого сами отделены, но ведь нельзя понять того, в чём не участвуешь. Будучи в стороне от всего, они верят, что обладают некой прозорливостью и попадают в худшую из ловушек, как говорит Батай:

«...я никогда не мог рассматривать существование с рассеянным презрением человека одиночки». (Œuvres, II, стр.274)

«Человеческая суета, со всей вульгарностью своих малых и больших потребностей, со всем резким отвращением к полиции, преследующей её, именно эта суета всех людей (кроме полиции и друзей этой полиции) единственная, формирует революционные ментальные формы в противовес буржуазным ментальным формам». (Œuvres, II, стр.108-109)

Миф о бунтаре иногда служит помехой революционной теории: достаточно вспомнить очарованность ситуационистов преступниками вообще и в частности Ласенером, очарованность, увенчавшуюся отталкивающей атмосферой в последнем фильме Дебора. Но если этот миф должно критиковать, то также потому что он только и делает, что своим производством очаровательных монстров для классовых обществ создаёт их оборотную сторону, тем самым увековечивая их.

В том океане зомби, в котором мы мокнем, иногда пробегает дрожь страсти, когда гражданам подаётся радикально чуждое существо, имеющее подобие человека, но чья реальная человечность абсолютно отрицается. Для нациста это был еврей, для антифашиста это был нацист. Для толп наших современников, это террористы, гангстеры, детоубийцы. Когда подходит время преследовать этих монстров, страсти наконец-то пробуждаются и воображение, казалось бы исчезнувшее, скачет галопом. Остаётся только сожалеть, что этот тип утончённого воображения является как раз тем, который приписывается гарантированно бесчеловечному монстру: нацистскому палачу.

Невозможно заставить весь мир уважать закон, противоречащий реальному функционированию общественных отношений. Невозможно предотвратить убийство, пока существуют причины для убийства. Невозможно предотвратить кражи, пока существует неравенство и коммерция основывается на краже. Так, из отдельного случая делается пример. Намного более того: мы очищаемся от той части самих себя, которая хотела бы быть палачом этих беззащитных тел или убийцей-насильником этих детей. Уже необязательно доказывать зависть в криках толпы, исполненных ненавистью. Это очевидно даже для близоруких глаз журналиста.

В противоположность этому, коммунизм есть общество без монстров. Без монстров потому что каждый в конце концов узнает в желаниях и действиях других возможные образы своих собственных желаний и своей человеческой сущности. «Истинное бытие человека — это бытие-вместе (Gemeinwesen) человека» (Маркс): слово «бытие-вместе» или коллективное бытие выражает наше движение даже лучше, чем слово «коммунизм», которое в первую очередь ассоциируется с обобществлением вещей. Фраза Маркса заслуживает детальной разработки и мы к ней ещё вернёмся. На данный момент ограничимся тем, что отметим в этой фразе критику буржуазного гуманизма. В то время как любой может быть честным человеком Монтеня благодаря посредничеству культуры, коммунистический человек знает из практики, что он не может быть тем, кем является если другие не будут теми, кто они есть.

Это ни в коем случае не означает, что ни одно желание не следует подавлять. Подавление и сублимация предотвратят нас от впадания в отрицание различий. Но коммунизм это общество без каких-либо гарантий помимо свободной игры страстей и потребностей, хотя капиталистическое общество и одержимо бредовым желанием гарантированности и хотело бы быть застрахованным от всех перипетий жизни, в том числе и от смерти. От любой возможной опасности или риска можно «застраховаться», кроме «форс-мажорных обстоятельств» — войны и революции — и ещё... Единственное событие, от которого капитализм не может застраховаться, это его собственное исчезновение.

Когда выступаешь с глобальной критикой мира, эта критика будет неприемлемой пока ограничивается чистой теорией. Есть периоды, когда подрывная деятельность почти полностью ограничивается редактированием текстов и обменом мнениями. В этом «почти» скрыт наш дискомфорт: для того, чтобы сохранить ясный взгляд на этот мир, нужно быть привычным к напряжению, которое нелегко сохранять, поскольку оно подразумевает отрицание, определённую маргинализацию, великое бесплодие. Это отрицание, эта маргинализация и это бесплодие совершают свой вклад в поддержание страсти, стремящейся затвердеть в горьком человеконенавистничестве или интеллектуальной мании. Тот, кто отрицает организацию мира капиталом не считает ни одно из действий, предпринятых в общественной жизни самостоятельным. Сами проявления биологической данности не могут избежать этой пытки! Ему кажется подозрительным принимать необходимость размножения — как можно хотеть производить на свет детей в этом мире, если не видно возможностей изменить его?

Тем не менее, вне каких-то простых принципов вроде отказа от участия в работе предприятия мистификации и подавления (ни звездой, ни ментом), отказа от карьеры, нельзя претендовать на установление форм отказа в чёткой и завершённой манере. Для радикальной критики нет добрых нравов, для неё нечто просто дурнее, чем другое и своим поведением она высмеивает теорию. Хотеть быть революционером в не-революционный период... Что обладает значением, так это скорее напряжённость состояния отказа, а не результаты этого противоречия, всегда фрагментированные и изувеченные.

Чего ради критиковать нищету нравов если она должна оставаться? В нашем образе жизни нет другого смысла кроме его отношения к коммунизму. В отношении цитаты Чорана, которой мы открыли данный раздел, мы должны ответить, что реально невыносимы не тот пот и не те фиаско, что являются частью нас самих, а те, что навязаны нам этим миром. Единственное оправдание, которое мы находим убивающему нас времени, это предложение истории взять за нас реванш. Смысл нашего образа жизни — в возможности, что общественные связи, и ни что иное, будут гарантировать сами себя и что это сработает!

Если общественный кризис ухудшится, будет оставаться всё меньше и меньше места для срединного выбора. Всё меньше и меньше станет возможно требовать «немного меньше полиции». Выбор будет между тем что существует и полным отсутствием полиции. Именно тогда человечество должно будет хорошо показать любит оно или нет свободу.

* * *

Любовь. Экстаз. Преступление. Три исторических продукта, которыми человечество жило и живёт в своих отношениях и эмоциональной практике. Любовь, последствие равнодушия и общего эгоизма, находящих пристанище в нескольких существах, привилегированных благодаря игре случая и потребности. Это невозможная любовь к человечеству так или иначе реализованная в нескольких личностях. Экстаз, экскурсия из пошлости, банальности, в священное, побег заканчивающийся в сетях и тенетах религии. Преступление, единственный выход за пределы нормы, которую больше нельзя ни уважать, ни обходить. Любовь, священное и преступление — это пути бегства от настоящего и попытки придать ему смысл. В позитивном или негативном смысле: все три обладают притягательностью и отталкивающими чертами, привлекают и отвергают друг друга. Любовь восхваляют, но ей не доверяют. Священному в его сущности грозит опошление, его призывают, чтобы избавиться от него, в то же время укрепляя себя. Преступление наказуемо, но оно зачаровывает.

Три транспортных средства по ту сторону повседневности, которые коммунизм не будет обобщать, потому что он упразднит их. Любая жизнь (коллективная или личная) имеет свои пределы. Но коммунизм будет аморальным в том смысле, что у него не будет потребности в установленных нормах, внешних по отношению к общественной жизни. Образы жизни и модели поведения будут распространяться, не без столкновений и насилия, передаваться, изменяться и производиться одновременно с общественными взаимоотношениями. Священное, как отделение внешнего от внутреннего постепенно исчезнет. Также исчезнет религиозное пространство: как старые религии, так и современные, в которых нет богов, лишь дьяволы, будут исключены из материи общества. Свобода человека, его способность модифицировать природу, обретаются вне его самого. До сих пор, мораль, любая мораль, тем коварнее, чем менее она предстаёт таковой, превращала всё потустороннее в губительные для человека существа. Коммунизм не сровняет «волшебную гору» с землёй, он сделает всё необходимое, чтобы освободиться от её господства. Он создаст и умножит дальние горизонты и наслаждение теряться в них, а также способность лелеять новые, подрывающие «естественную» зависимость от любого мирового порядка.

Источник: http://ru.theanarchistlibrary.org/libra ... bez-morali

журнал "Великий отказ", № 2
апрель 1991 года, Москва

Подходя к любому вопросу, начинать плясать всегда следует от печки, а печкой в случае сексуальной революции является человек, который раскрыл истинное назначение сексуальности в поведении человека - Зигмунд Фрейд (точнее, Фройд). Именно Фрейд впервые показал, что сексуальность индивида подвергается репрессии со стороны общества. Сексуальная репрессивность, обусловленная иудео-христианской моральной традицией, выражалась в подавлении сексуального влечения, принудительной моногамии, лишении многих членов общества возможности сексуального удовлетворения и в тайной сексуальной свободе элиты. Отношение к общественной репрессии сексуальности у Фрейда было, если выражаться в терминах самого Фрейдизма, амбивалентным. С одной стороны, большинство тайных подавленных сексуальных влечений относилось к области бессознательного, потому, что они приходили в противоречие с общественными нормами, носили темный, противоестественный характер. Подавление этих инстинктов и сиюминутных половых влечений необходимо, потому что в случае их освобождения, обществу грозит самоуничтожение. С другой стороны, подавление сексуальных влечений, вытеснение их в бессознательное, приводит к неврозам, возникновению извращений. Какой же вывод делает отсюда Фрейд? Дело в том, что Фрейд был великим и плодовитым мыслителем. Он написал много, и в ответе на этот вопрос он не менее многолик, чем Маркс в ответе на вопрос о форме диктатуры пролетариата. Именно многоликость и многовариантность учения Фрейда и породила существующую ныне пестроту школ психоанализа и неофрейдизма. В разное время Фрейд то говорил о неизменности человеческой природы и неизбежности сохранения статус кво, то выражал надежду, что благодаря всеобщему распространению психоанализа, неврозы постепенно исчезнут и эволюционным путем произойдет глубинное изменение сущности человека, и сексуальные инстинкты будут в нужный момент удовлетворяться или сублимироваться.

Дальнейшее развитие психоанализа шло разными путями: Юнг и его школа критиковала Фрейда за гипертрофию сексуального, но нашелся человек, которому место, отведенное сексуальности в теории Фрейда, показалось недостаточным. Вильгельм Райх (или Рейх в англоязычном варианте - 1897-1957) был первым из целой плеяды левых мыслителей ХХ века, которые пытались запрячь в одну повозку трепетную лань фрейдовского психоанализа и марксистского мерина.

Поначалу Райх был членом германской компартии и приехал в Союз, восхищенный предложенной для иностранцев советской показухой, и даже опубликовал две свои статьи "Диалектический материализм и психоанализ" в советском журнале "Под знаменем марксизма" (там он доказывал, что фрейдизм не противоречит марксистской философии); и "Психоанализ и естествознание", где он доказывал, что психоанализ - это наука, а не выдумка буржуазных врачей, предназначенная для удовлетворения прихотей богатых пациентов.

Но добавка сексуального перчика к пресной марксистской каше оказалась неприемлемой для официальных идеологов. О причинах иммунитета к Фрейду марксистско-ленинской идеологии хорошо сказал Альбер Камю в "Бунтующем человеке": "Иные марксисты пытались, например, примирить свою доктрину с теориями Фрейда. Это было немедленно поставлено им в вину. Фрейд - еретический и "мелкобуржуазный" мыслитель, он вытащил на свет бессознательное, признав за ним по меньшей мере такую же реальность, как за "сверх-Я" или социальным "Я". Ведь отсюда недалеко и до того, чтобы признать за бессознательным определяющую роль в человеческой натуре, противопоставив ее историческому "Я". А человек должен к своему общественному и рациональному "Я", которое поддается расчетам".

Бунтаря Райха с треском вышибают из рядов германских коммунистов.

В 1927 году он публикует свою первую программную работу "Функция оргазма", в которой начинает развивать идеи, не характерные ни для классического марксизма, ни для традиционного фрейдизма. Спасаясь от преследования нацистов, Райх имигрирует в США, где выходят его наиболее знаменитые работы "Психология масс фашизма" (1933) и "Сексуальная революция" (1936).

В "Функции оргазма" Райх ставит на место фрейдистского либидо - стремления к наслаждению и влечения к удовольствию, понимаемого шире исключительно сексуальности - более локальное понятие - функцию оргазма. Функция оргазма универсальна для всего живого, это основополагающий принцип, сочетающий в себе напряжение - разрядку - удовлетворение. Поздний Райх, на старости лет дошедший до некоего сексуально-мистического комизма, распространял функцию оргазма на неживые, космические объекты. Будучи верным сторонником марксизма, Райх внес вклад и в развитие его категорий: вместо мировой политэкономии, он предложил свою сексуальную экономию. Жить сексуально-экономически - это свободно удовлетворять свои влечения, плюя на запреты и табу. В обществе, где большинство народа жили бы секс-экономически, не возникало бы неврозов. Но возможно ли такое общество? Современное общество, в котором культура - это результат подавления сексуальности, которое основано на авторитарной патриархальной семье и запрете на детскую сексуальность, жить секс-экономически невозможно. Это общество сексуального отрицания. Но в обществах, где отсутствует экономическое угнетение и имеется матриархальная семья, существует совершенно иной тип сексуальных отношений. Опираясь на исследования Бронислава Малиновского матриархального общества на острове Тродриан, Райх писал: "Мы видим, что моральные стандарты тродрианцев коренным образом отличаются от наших. У нас эти стандарты выводятся из всеобщего секс-отрицания, тродрианцы выводят их из позитивного отношения к генитальной сексуальности и из абсолютно ясного ощущения болезненного характера преверзий". По мнению Райха, матриархат был свободен от репрессивности, но при переходе от него к патриархату происходит:

переход власти от женщины к мужчине и, в связи с этим, перемещение власти по вертикали, в соответствии с рангом;
переход от естественной генитальной жизни в любви к принудительному заключению брака;
переход от секс-утверждения к секс-отрицанию, от утверждения добрачной половой активности к требованию добрачного аскетизма;
возрастающая социальная дифференциация между верхушкой общества и низами.

В "Психологии масс фашизма" Райх пытается выявить зависимость между господством авторитарной патриархальной семьи и возникновением тоталитарных и авторитарных режимов. Подобно Эриху Фромму, Райх считал, что тип общества зависит от господствующего типа характера. В отличие от Фромма, различавшего 4 типа социального характера, Райх сводил все к двум типам:

открытый генитальный характер, способный к саморегуляции. Он регулирует конфликт с репрессивной средой либо путем оргазмной разрядки, либо путем сублимации оргазмной энергии в социально-конструктивных целях;
невротический характер, не способный к разрядке, подавляет оргазм. Одной из важнейших черт такого характера является покорность авторитету власти. Такой характер - благодатнейшая почва для фашизма. Ребенок, приученный к авторитету в семье, в политической жизни подчиняет себя вождям и партиям.

Образцом оригинального языка Райха, сочетающего марксистскую и фрейдистскую терминологию и аргументацию, может послужить следующая фраза, объясняющая, почему угнетенные массы являются проводниками идей фашизма: "И сексуальная мораль, тормозящая развитие массового сознания, и те силы, которые выступают в интересах коммунизма, черпают свою энергию из вытесненной сексуальности. Теперь мы лучше понимаем сущность процесса обратного воздействия идеологии на экономический базис. Сексуальное торможение так структурно изменяет экономически угнетенного человека, что он начинает действовать, чувствовать рассуждать, вопреки своим интересам. Это равнозначно его приравниванию к буржуазии".

В "Психологии масс фашизма" Вильгельм Райх подверг творческой переработке наследие Фрейда. По Фрейду структура личности делилась на верхнюю часть - супер-эго (сверх-Я), то есть, грубо говоря, совесть; среднюю часть - эго, то есть, собственно сознание человека; и ид - подсознание, содержащее в себе все темные стремления человека (допустим, взять и удовлетворить прямо сейчас все свои темные инстинкты). По Райху же, биопсихологическая структура характера состоит из трех, самостоятельно действующих слоев:

"поверхностный слой" - "слой социальной кооперации", фальшивый притворный социальный слой, где подлинное лицо человека скрыто под маской любезности, вежливости. Слой, который, подавляя все остальные, удерживает человека в рамках норм поведения, устанавливаемых для него обществом и государством;
"промежуточный слой" - соответствующий фрейдовскому подсознанию, грубые, садистские и сладострастные порывы;
"глубинный слой" - биологическое ядро человека, которое состоит из благих природно-социальных импульсов.

То есть, по Райху, глубинную сущность человека составляют "любви прекрасные порывы". Работы Райха как психоаналитика для нас не так интересны, как его вторжение в область социологии. Райх перенес структуру личности непосредственно на политическую сферу, поставив в соответствие каждому уровню сознания определенное политическое течение. Лживо-социальному слою, согласно его теории, соответствуют этические и социальные идеи либерализма. Они служат подавлению вторичных антисоциальных импульсов, но природная, внутренняя социальность для них недостижима и чужда. Политически организованным воплощением промежуточного уровня является фашизм, тоталитаризм. А настоящая, глубинная революционность соответствует глубинным слоям сознания человека, его биологическому ядру.

В своей главной работе "Сексуальная революция" (1936) Райх пришел к выводу, что подлинная пролетарская социальная революция обречена на провал без революции сексуальной. Победивший пролетариат, с точки зрения Райха, для ликвидации всех форм репрессивности и угнетения должен снять запрет с детской сексуальности, ликвидировать принудительный брак, гарантировать от репрессий со стороны традиционной морали поиск новых сексуальных партнеров. Но в предложениях о практическом обустройстве такого свободного от сексуальных репрессий общества, Райх, к сожалению, оставался вполне марксистом, и его социальный идеал, названный "демократией труда", скорее напоминал сексуальную диктатуру пролетариата. По его предложению, во всех учреждениях и органах нового общества центральную руководящую роль должны будут играть профессиональные чиновники-сексологи, направляемые в своей деятельности специальным центральным сексологическим учреждение. Государство должно будет взять на себя и специальное материальное обеспечение детской сексуальности. То есть общество Райха получается вполне в духе антиутопии Олдоса Хаксли "О дивный, новый мир", хотя его критика сексуальной репрессивности в существующем обществе зачастую довольно справедлива.

Позднее Райх частично отошел от своих прежних взглядов и увлекся мистицизмом и космизмом. Но это не помешало американским властям в период маккартизма обвинить бывшего члена компартии и сексуального революционера на старости лет в половых преступлениях (!) Вильгельм Райх умер в 1957 году в тюрьме Луисбурга, штат пенсильвания, в возрасте 60 лет.

Знамя сексуальной революции, выпавшее из рук Райха, было подхвачено Гербертом Маркузе. Из его обширного наследия критике репрессивной цивилизации и идеям сексуального раскрепощения посвящены две работы: "Эрос и цивилизация" (1956) и "Очерк об освобождении" (1969). "Эрос и цивилизация" - это попытка интерпретировать теорию Фрейда в социологических терминах. Система взглядов Маркузе была несколько иной, чем у Райха: если Райх пытался создать синтетическое учение на стыке традиционного марксизма и фрейдизма, то Маркузе в своих построениях опирался лишь на молодого Маркса младогегельянского периода, исследовавшего проблему отчуждения. Помимо Фрейда, на него оказали влияние экзистенциализм в варианте Мориса Хайдеггера, у которого Маркузе некоторое время работал секретарем, и социальная философия его коллег по Франкфуртскому институту социальных исследований Маркса Хоркхаймера и Теодора Адорно. Анализируя происхождение современной культуры, как результат репрессии Эроса - светлого начала, влечения к продолжению рода, инстинкта жизни, Маркузе задается вопросом: компенсируют ли преимущества, доставляемые культурой, подавление личности? Прогресс культуры современной цивилизации влечет за собой увеличение организованного господства над личностью, и как следствие, постепенное накопление агрессии в обществе. Прорыв этой агрессии может вылиться в разгул насилия, в новый тоталитаризм. Маркузе вводит два новых понятия, не свойственных психоанализу, - "прибавочная репрессия" и "принцип производительности".

Общественную репрессию сексуальности Маркузе разделил на две составляющие, подобно тому, как Маркс разделил стоимость на основную и прибавочную. Основная репрессия связана с необходимостью человеческого существования, необходимостью сдерживать агрессивные и сексуальные чувства для того, чтобы не нанести вред другим членам общества. Прибавочная репрессия связана лишь с отношениями господства. Вот как Маркузе объясняет возникновение прибавочной репрессии в первобытном обществе. Обращаясь к разбору фрейдовской работы "Тотем и табу", он пишет: "Не бедность и слабость обусловили первое, решающее для культуры подавление половых влечений, а деспотичное господство, тот факт, что деспот несправедливо распределяет и использует бедность, скудость и слабость других членов орды. Следовательно, имела место прибавочная репрессия, единственно в интересах господства и сохранения деспотичного господства, а не потому, что надо было обуздать агрессивные устремления членов орды или сдержать их хаотические сексуальные порывы".

Принцип производительности - это характерная для индустриального общества форма фрейдистского принципа реальности, осуществляющего подавление эроса. При господстве принципа производительности, подавление сексуальности, стремление к наслаждениям осуществляется в первую очередь в интересах материального производства, превращая человека в придаток машины, в орудие производства. Возникновение принципа производительности Маркузе так же относит к раннему этапу в истории человечеству, когда сексуальность, распределенная прежде, как у животных, по всему телу, локализуется на половых органах. Это происходит под давлением превращенного принципа реальности для того, чтобы превратить, чтобы превратить человеческое тело из инструмента наслаждения в орудие производства, высвободить остальные части тела для производства. В отличие от Райха, Маркузе негативно относился к чисто генитальной сексуальности, считая ее продуктом репрессии. Современное общество - общество потребления, не просто подавляет протест, но, используя мощнейшие средства психологической обработки, оно внушает человеку, что жить так, как он живет, производя и потребляя материальные ценности и подавляя естественные влечения - вот подлинное счастье. Эта целенаправленная система воспитания приводит к возникновению особого индивида - "одномерного человека", человека, интегрированного потребительским обществом, не способным на настоящий протест, на подлинную борьбу за свои интересы. От этого подавления свободны неинтегрированные, аутсайдеры, чье недовольство и протест очевидны. Но и "одномерный человек" способен освободиться. Свободной от репрессии остается сфера фантазии. Она подчинена лишь принципу удовольствия и свободна от принципа реальности. Именно через осознание своих желаний, своей подлинно человеческой, экзистенциальной сущности, через протест, против навязываемого извне стандарта, через противостоящий всякой агрессии Эрос человек может прийти к отрицанию современной цивилизации, основанной на насилии и отчуждении. Революции социальной должен предшествовать ряд индивидуальных революций - революций в сфере сознания. "Вся власть воображению!" - как было начертано на стенах Сорбонны. Основой нового общества должна стать новая мораль, основанная на свободе Эроса и преодолении ханжества и насилия. Фактически, для того, чтобы сбросить с себя оковы современного бесчеловечного индустриального общества, человек должен вернуться в детство, когда все его поступки были подчинены лишь принципу удовольствия. Маркузе не углубляется в подробную разработку модели нерепрессивного общества, не стремится сдерживать творящих это новое общество какими-то рамками. Он писал, что в наше время исчезает само понятие "утопия". Любая "утопия" при современном уровне развития цивилизации может быть реализована. Сдерживает ее реализацию лишь господство "одномерного" сознания.

Маркузе казалось, что идеал сексуальной революции уже завоевывает мир. В конце 60-х годов всплеск молодежного бунта, рост альтруистических, антипотребительских настроений, коммуны свободной любви, возникавшие как грибы после дождя - все вселяло оптимизм. Но к началу 80-х интегрирующие тенденции, тенденции скрытого подавления, о которых предупреждал Маркузе, взяли верх. На смену сексуальной революции пришла половая реакция, вновь торжествует культ репрессивной патриархальной семьи и ханжеской пуританской морали бюргеров, вновь потребление становится господствующим жизненным принципом.

Единственной страной, свободной от господства "принципа производительности (всем на производство наплевать) и от господства потребительского сознания (потреблять-то нечего) остается Россия. Россия - надежда неинтегрированной части человечества. Россия - флагман грядущей сексуальной революции.

Источник: http://muzykaprotiv.org/svora/116-teorii-seksualnoj-revolyuczii-

Но одни и те же танцы день за днем -
Дорога в скучный рай,
А чтоб ты делала, если вдруг
Тебе сказали: «Стреляй или умри».

Армен Григорян (Крематорий: Маша)

Революция – это (в том числе) баррикады, хотя подлинная революция не может ограничиваться насилием и разрушением, ибо, как сказала Эмма Голдман «Зачем мне ваша революция, если я не могу танцевать?». Вот именно, зачем нам такая революция, пронизанная насилием, местью, затмевающими созидательную сторону слома старого мира, то есть важнейшую сторону.
Настоящая революция в первую очередь не разрушает, и не замещает, она – созидает, причем созидает нечто принципиально новое, нечто такое, что раньше не было привычным. Соответственно анархистская революция просто обязана уже в процессе своего начинания привнести в мир новые отношения между людьми.
Если люди на баррикадах пропитаны ненавистью, жаждой смерти и убийства – это заранее проигранная революция, если это вообще революция. Нельзя умирать за абстрактные идеалы и тем самым создавать мир «гармонично развитых свободных личностей». Нет, так мы снова придем в мир убогих, закомплексованных и забитых людей. Со старым миром нужно рвать: рвать со всем худшим, выкидывая всё это на свалку истории.
Во время испанской революции 1936-1939 такой слом происходил (по крайней мере, отчасти), так что на смену ханжеской морали люди пытались привнести свободные отношения не связанные ублюдочной позицией подмены чувств расчетом: молодежь сама училась распоряжаться своей судьбой. Еще более радикальной в этом смысле была «студенческая революция» 1960-х, когда революция явилась перманентным праздником улиц, а среди знаменитых лозунгов «Красного мая» были в том числе такие: «Я тебя люблю! О, скажи мне это с булыжником в руке!», «Товарищи! Любовью можно заниматься и в Школе Политических наук, а не только на лужайке». Ну, второе из приведенных изречений можно конечно понимать по-разному, двояко, однако это не отменяет наличие в нем революционного заряда простых человеческих эмоций.
Жить в жестких рамках условностей – это жить в презервативе, надетом на общество, защищающего Власть и Капитал от вируса Революции. Аналогия не из лучших, но вполне себе отражающая отношения свободы и порядка: свобода, загнанная в жесткие рамки – это свобода на поводке, а свобода на поводке… разве это вообще свобода?!
В этом смысле Революция, подлинная Социальная Революция должна будет научить людей любить. Любить друг друга, искренне, не прикрываясь ненужной риторикой и абстракциями, так как истинная любовь – это взаимоуважение, поддержка, страсть и симпатия, стремление доставить радость и удовольствие предмету своего обожания. Здесь, правда, главное не впадать в крайности Новых левых, которые сумели дойти до идиотизма откровенного исковеркования наследия фрейдо-марксиста Вильгельма Райха, исковеркав его представление о сексуальном раскрепощении, сексуальной революции, доведя его до банальной погони за удовольствием. Вместо гармонии любви они привнесли в мир апологию полового акта как такового, своего рода Логоса секса. Так что неудивительно, что весь молодежный бунт 60-х кончился грандиозным пшиком, а громогласные разговоры о сексуальной революции оказались с легкостью усвоены, переварены и поставлены себе на службу мировым Капиталом.
Так что, хотя парижский Красный май (и молодежные бунты в мире в целом) и сделал радикальный шаг в перёд в деле сексуального освобождения и эмансипации полов, тем не менее шаг этот оказался крайне непродуманным, и, вместо твердой почвы, пришелся на болотистую территорию оргий и банального либерального удовлетворения.
Вместо освобождения от оков мир познал погружение в брутальное болото сексуального балагана, и не удивительно, что со временем поднялась пуританская контрреволюция (особенно в США), а в итоге же мы получили этакую пуританско-оргиастическую смесь морали под либеральным соусом.
Революция должна нести не бредни о постоянной смене сексуальных партнеров и не петь гимн сексуальных оргий, но взращивать в людях умение любить, ну а секс, в конце концов – это закономерное (и весьма важное) проявление любви, и куда никто не должен иметь права совать свой пахабный нос. Ведь, если люди любят друг друга, то это их и только их дело – как и чем они занимаются в постели (или в любом другом месте, где их накрыла волна взаимного желания).
Но секс – это всё лирика, хотя и становящаяся временами «всему головой», ибо истинная страсть с легкостью затмевает любой разум.
Любить же на баррикадах – это не трахаться у амбразуры с пистолетом в зубах, но давать волю своим самым искренним чувствам, думать не о долге перед Родиной, Страной, Народом, Классом, Партией или бог знает чем еще. Нет. Любить на баррикадах – это, в первую очередь, бороться за своих родных и близких, за их будущее, за будущее наших детей и их детей, за то, чтобы у них вообще могло быть будущее.
В конце концов, Родина, Страна – это не более чем навязанная абстракция, да и даже Народ и Класс – это тоже абстракция, только уже не навязанная, а созданная нашими реалиями, а Партия – это даже не абстракция, но этатистский политический орган для взятия власти, и не более того. Ну а Революция же должна положить конец существованию абстракций и этатизма, и на смену им привнести общественное мироустройство свободных и равных личностей, ведь общество начинается с конкретных людей, а не наоборот. Народ – это, прежде всего, совокупность индивидов. А Класс, классовое расслоение общества – это не более чем следствие существования богатых и бедных, имеющих власть и не имеющих, это следствие внутриобщественных антогонизмов. Революция, разрушая антогонизмы уничтожает классовое расслоение и пересоздает мир заново, так что вместе с её торжеством классы должны будут кануть в Лету вслед за рыночной экономикой и государственной властью, равно как и организованной иерархизированной религией.
Человек и его личное счастье – вот мера истинной свободы, а не бредни о государстве всеобщего благосостояния, рабочем государстве, или каком-нибудь там торжестве пролетариата. Пролетариат не сможет восторжествовать вместе с торжеством Социальной революции по той простой причине, что аннигилирует сам себя.
Можно ли любить весь мир? Сомневаюсь. Зато можно любить конкретных людей. И именно совокупность таких любовных отношений создает гармоничный мир всеобщей любви. И никак иначе, в противном случае мы снова получим одномерный мир Маркузе.
Букчин указывал на то, что экологию можно спасти только изменив общественные отношения. А общественное, в свою очередь, начинается с личного. А это значит, в свою очередь, что только измененное, трансформированное сознание всех и каждого способно созидать мир без Капитализма и Государства.
Не воля к власти, поминая Фридриха Ницше, но воля к жизни должна двигать мир вперед.
Так что любить нужно, даже необходимо на баррикадах. Без любви, искренней, всеохватывающей, безумной любви никакая подлинная революция становится невозможной. И именно любите, а не ищите сексуальных утех, ставя все новые рекорды по количеству половых партнеров и участников очередной оргии. Погоня за призраком секса – это к либералам, а не к анархистам. Ну а подменять анархизм либерализмом нельзя никогда, тем более что подобных политических извращений итак уже понасоздавали более чем достаточно.
Оргии и прочие утехи должны быть личным делом каждого, а не общественным достоянием или программой либертарного движения. Да и вообще не стоит орать о том, что «личное – это политическое». А вот нихрена подобного. Личное – это личное, просто на его основе создается политическое, но ничуть не более того.
Личное формирует человека, и этим он либо подтверждает и утверждает свое политическое реноме, либо хоронит его. Смешение же двух этих позиций на выходе дает ноль и никому ненужный пафос.
Чем кичиться тем, скольких ты оттрахал, лучше подари пусть маленький, но кусочек простого человеческого счастья другому человеку. Так ты действительно сделаешь мир чуточку лучше, а не тупо получишь очередных пару оргазмов.
И пусть весь мир катиться в бездну, твоя задача оставаться самим собой даже в минуту Апокалипсиса, так как это даст миру хоть какую-то надежду на спасение.
Так что, ломая старый мир, несите в своих сердцах новое, чтобы одновременно с разрушением созидать, а не мечтать о том, что сейчас де «спонтанно» взойдут новые всходы. Они не взойдут никогда, если их не сеять.
И никогда не забывайте, сколько мимолетна жизнь, и насколько порой скоротечно простое человеческое счастье, которое так легко потерять, растоптать и разрушить. Поэтому, идя на баррикады, всегда нужно, рядом с идеалами нового мира хранить там же и любовь, как двигатель эволюции и основу жизни на Земле.

2009-2011
К. С. Бессмертный

Источник: http://aitrus.info/node/1630

Анархистская федерация делает обзор анархистских точек зрения и дебатов по вопросам секса и сексуальности

Анархистские взгляды на секс могут варьировать в диапазоне от идеи о том, что «всё дозволено» между взрослыми людьми по обоюдному согласию, до более традиционных подходов к тому, что представляет собой свободная любовь между людьми. Однако в одном эти различные подходы сходятся: в идее о сексуальной свободе и противодействии сексуальной эксплуатации. Тем не менее, приверженность сексуальной свободе и неприятие сексуальной эксплуатации открыты для широкого толкования и могут охватывать разнообразные, порой противоречивые, анализы со стороны различных анархистов.
В определенных исторических анархистских традициях (как и вообще среди «левых») зачастую наличествует значительная доля «пуританства» в отношении секса и любой деятельности, которая считается в целом легкомысленной.
Все мы знаем историю о том, как Эмма Гольдман протанцевала всю ночь с парнями на анархистском социальном мероприятии и была отчитана тогда за поведение не подобающее революционеру (мы знаем и о ее последующем негодовании).
Мы также знаем, что некоторые части анархистского движения в Испанской революции обвинялись в подобном пуританстве, и мысль о том, что анархистские, коммунистические революционеры должны вести некую жизнь наподобие аскетических монахов или монахинь, все еще бытует в некоторых кругах.
Романы писаталей-анархистов 19-го века, таких, как Октав Мирбо, были расценены литературным истэблишментом того времени как порнография. «Дневник горничной» изображает сексуальные привычки буржуазии так, что Жан Грав прокомментировал: «Какая гадость и распад существуют под самой поверхностью нашего общества». Справедливости ради, пролетарская анти-героиня Мирбо, Селестина, не была, конечно, святой в сексуальном отношении, но акцент на так называемую сексуальную «извращенность» и «разврат» богачей в драме явно подразумевает, что сексуальные изыски в некотором смысле буржуазны. На самом деле это не так уж сильно отличается от утверждений бывшей тенденции Militant (ныне Социалистической партии) (троцкистской организации, – перевод.), заявившей нам несколько лет назад, что гомосексуализм – ни что иное кроме как буржуазная болезнь.

Викторианские ценности

К этому прибавляется длительное воздействие определенных элементов в рамках женского освободительного движения, которое привело многих феминисток и их сторонников-мужчин к принятию «пуританского» отношения к сексу и сексуальности, и к приветствию цензуры против порнографии и всех видов эротика. Несомненно, феминизм и женское движение в целом породили много положительных вещей, но оборотной стороной стал рост убежденности в том, что мужчины в целом по своей природе выступают по отношению к женщинам как эксплуататоры (правда, на основе весьма реального факта, что многие мужчины действительно ведут себя таким образом долго или, по крайней мере, время от времени), тогда как женщины всегда рассматриваются как жертвы мужского господства и угнетения. Некоторые феминистки, исходя из этого, делали решительный шаг к утверждению, будто все мужчины являются действительными или, по крайней мере, потенциальными сексуальными угнетателями женщин, а женщины, напротив, рассматривались в принципе как святые и почти асексуальные существа, отданные во власть мужской развращенности. Те же женщины, которые активно ищут партнеров, вступают в сексуальные отношения и трахаются с мужчинами (вступая в связь с «врагом»), по существу, воспринимались как ведущие жизнь, обманом навязанную им мужчинами и их патриархальной системой. Следовательно, такой взгляд на женщину как на «асексуальную эксплуатируемую», имел много общего с трясиной стандартной религиозной мифологии о «женщине как или Мадонне, или шлюхе», и содержал, как минимум, намек на старые добрые «викторианские ценности». К сожалению, даже отдельные анархисты все еще цепляются за часть этого высокомерного морального багажа.
При капитализме всё и все являются товаром, все мы имеем свою рыночную цену. И независимо от того, продаем ли мы нашу рабочую силу в качестве рабочих или покупаем вещи, необходимые (а некоторые вещи не столь уж необходимы) как потребители, мы все существуем как неотъемлемая часть товарной системы мирового капитализма.
Секс, таким образом, ничем не отличается от всего остального. Он не только является товаром, но и активно рекламируется при капитализме (как мы все знаем, секс продается). Однако, когда секс продается и покупается - будь то посредством порнографии, проституции и т. д. - левые, феминистки-сторонницы цензуры и некоторые анархисты имеют тенденцию считать эту торговлю чем-то худшим, нежели многие другие формы капиталистической эксплуатации.

Наслаждайся этим (Lapping it up)

Приведу пример. Недавно в Ноттингеме открылся клуб лэп-дэнс (приват-танцев), и немедленно была организована кампания за его закрытие. Не знаю, действительно ли анархисты участвовали в этой кампании, но знаю, что некоторые анархисты рассматривают такие кампании, как достойное дело.
Я понимаю аргументы феминисток-сторонниц цензуры. Тем не менее, мнение, что порнография (и в данном случае лэп-дэнс) каким-то образом подстрекает мужчин к совершению насилия или изнасилования в отношении женщин является весьма сомнительным. К тому же, упрошенный взгляд на порнографию и секс-индустрию в целом – которая рассматривается как место, где женщины становятся жертвами сверх-эксплуатации – как представляется, основан на некоей форме консерватизма или либерализма, скрыто-религиозного морализаторства, с изрядной примесью сенсационной мифологии СМИ. Лишь малая часть этого представления основана на реальной действительности секс-работы или секс-индустрии, которая на самом деле чрезвычайно широка и многогранна. Да, в некоторых ее сферах существует чудовищная эксплуатация, иногда равносильная самому настоящему (а не наемному) рабству: эти сферы – не более чем средство извлечения прибыли для больших и малых, законных и незаконных коммерческих интересов.
Но можно сказать, что (конечно, в этой стране) многие сектора секс-индустрии являются не более и не менее эксплуататорскими, чем любое другое капиталистическое предприятие, а другие остаются для нас настолько неэксплуататорскими, насколько это возможно при капитализме.
Так что обобщения насчет секс-индустрии в значительной степени ведут к весьма ограниченному и наивному пониманию и ничего не говорит о реальном положении дел в ней.
Сейчас я склонен думать о клубах лэп-дэнса, как, ну... о дерьме. Однако в социально-экономической жизни, в рамках капитализма, я поставил бы их «не выше и не ниже» других категорий эксплуататорских индустрий системы. В клубах лэп-дэнса, как правило существуют строгие правила безопасности, предполагающие отсутствие «физического контакта» между танцорами и зрителями, и если вы не против, чтобы на вас таращился парень или несколько парней, то деньги вам не помешают, и платят за это заметно лучше, чем за большинство других работ для трудящегося класса. К тому же, это работа, на которую вы можете приходить и уходить когда угодно, и рабочий график часто может быть достаточно гибким. Действительно, дискриминация со стороны нанимателя обычно сводится к тому, что они берут на работу только тех женщин, которые считаются по стереотипу «привлекательным» или «сексуальными» и при наличии верхнего возрастного предела – на основании того, что это привлекает наиболее щедрых клиентов.
Поэтому отношение нас, как анархо-коммунистов, к клубам лэп-дэнса должно строиться в значительной степени на такой же основе, что и наше отношение к кино, литейному цеху или к супермаркету, - другими словами, речь идет об обычном бизнесе. Но, конечно же, все не так просто, не так ли? Почему люди настолько ополчились на эти клубы, что хотят организовать кампанию за их закрытие – но не протестуют против местного потогонного магазина, торгующего тряпьем и платящего «нелегальным» рабочим по полтора фунта за час при двенадцатичасовом рабочем дне? Не потому ли, что в клубе женщина-модель осмеливается танцевать обнаженной или полуобнаженной по несколько часов за полу-достойную заработную плату? Или потому, что участники кампании не хотят (не так уж и не хотят, на самом деле), чтобы за закрытыми дверями в их районе творился порок?
И почему люди в гораздо меньшей степени склонны беспокоиться об организации кампании против местного потогонного магазина? Потому что там работает «всего-навсего кучка иностранцев», и им на самом деле насрать на беженцев, работающих долгие часы, в ужасных условиях практически без охраны здоровья и безопасности, за смехотворно низкую плату? Потому что работа в торговле тряпками, по крайней мере, «честный труд», где никто не получает за то что снимает свою спецовку? Или же для людей попросту нормально то, что такого рода мерзости происходят за закрытыми дверями в их районе?
Когда речь идет о том, что я называю таким средним уровнем «обычной» эксплуататорской сферы секс-индустрии (например, клубах лэп-дэнса), у меня возникает сильное подозрение, что все сводится к морализаторству. Действительная проблема здесь в том, люди используют свои тела в сексуальном отношении за деньги. «И только действительно, по-настоящему эксплуатируемый человек будет делать такое, не так ли? Или кто-то психологически травмированный... сексуальным насилием в детстве... беспомощно одураченный... кто-то, вставший на сторону врага... Ну, как любая уважающая себя женщина позволит себе быть объективированной таким образом?»
Что ж, мне жаль говорить это, но все выглядит так, как если бы некоторые из нас ни на шаг не продвинулись со времен королевы Виктории, и секс по-прежнему остается таким же табу, каким был всегда. Секс на продажу, секс как товар, секс на публике, секс в печати и в фильме, необычный, неестественный, странный, фетишистский, своенравный секс, секс в миссионерском стиле, на самом деле любой вид секса вообще в общественной жизни воспринимается как проблема.
Люди, которые предпочитают нападать на местный клуб ЛЭП-дэнса, а не на местную АЗС, делают это по причине личной морали / морализаторства в отношении секса. Именно секс превращает его в проблему, потому что если говорить просто об экономических отношениях, то все это на самом деле столь же буднично, как любая другая отрасль. Но мы ведь не такие, не так ли? Таким образом, когда некоторые анархисты выделяют из общего ряда клуб лэп-дэнса или книжный магазин для взрослых, они основывают свои действия не на классовом анализе, а на том, что считают хорошим или плохим, с моральной точки зрения, для всех остальных (что фактически ставит под сомнение их интерпретацию анархизма). Такая громкая оппозиция против секс-индустрии – это их личный моральный выбор, но это не имеет нечего общего ни с революционным классовым анализом, ни с анархизмом, как таковым.

Революционная порнография

Еще одна тревожная вещь в про-цензурной идеологии – это игнорирование ею (возможно, умышленное) сексуальной открытости как освободительной, даже революционной силы. Неслучайно, что во многих революционных эпизодах порнография и эротика сыграли значительную роль в народной революционной культуре. Сексуальные образы, созданные для удовольствия, существовали, конечно же, на протяжении тысячелетий, но обычно они были доступны только для богатых, образованных и высшего духовенства. Но во время французской революции большая свобода сексуального выражения и распространение порнографии действительно выступили вперед. Иными словами, они стали столь же доступными и для нас, плебеев. Вспоминаю, как читал о первых днях португальской революции 1974 года, когда фашистская диктатура только что пала, и вся запрещенная литература вдруг оказалась в свободном доступе, так что можно было найти работы Бакунина, Кропоткина, Маркса и Ленина по соседству с ассортиментом порно-журналов!
И исторически столь же неслучайно, что, когда реакция вновь начинает прорываться наружу, и Бакунин, и секс-журналы первыми отправляются под пресловутый прилавок.
Так же нельзя считать совпадением и то, что порнография и так называемый «незаконный секс» являются нелегальными и сурово караются некоторыми из наиболее репрессивных (и, кстати говоря, анти-женских) режимов в мире.
Это не значит, конечно, что порнография сама по себе – великолепная освободительная штука. Это не так. Подавляющее часть порнографии (в частности, различного рода мягкое порно, изготовленное крупными корпоративными медиа-империями) совершенно отвратительно, отражает весьма сексистские капиталистические ценности и, очевидно, предназначено взывать к самым унылым, конформистским и сексуально-подавленным мужчинам. Если считать порнографию пищей для любви, то это был бы Биг-Мак.
Интересно отметить, что подобный «мягкий» мусор легко доступен в любом газетном киоске или филиале книготорговой фирмы У.Г.Смита в торговом районе города; он активно пропагандируется в СМИ и дистрибутивных сетях, рассматривается истеблишментом в качестве приемлемого и пользуется снисходительностью некоторых из самых консервативных институтов. С другой стороны, «жесткая» порнография считается опасной, подрывной и, как правило, преследуется полицией на основании Закона о непристойных публикациях. Хотя часть материалов, относимых к «жестким», может быть явно сомнительной и даже опасной, неудивительно также и то, что некоторые из наиболее интересных, не-мейнстримных, наименее стереотипных и сексуально-разнообразных эротических материалов тщательно включаются в ту же рубрику.

Анархо-секс с хлебом и маслом!

С учетом всего этого, порнография (хорошая и плохая) – это, конечно же, в большей мере зрелище, нечто, используемое пассивным (как правило) наблюдателем. Секс и сексуальность, однако, не являются пассивными; это то, что все мы делаем, в чем все мы активно участвуем. Это подводит меня к вопросу: может ли существовать такая вещь, как анархистский взгляд на секс и даже анархистская сексуальность?
Тот факт, что кое-кто из читателей могут быть глубоко не согласными с некоторыми из вопросов, поднятых в настоящей статье, как бы приглашает ответить «нет». Некоторые же товарищи могут возразить, что это всего лишь отвлечение от реальной борьбы против капитализма и классовых вопросов о хлебе и масле.
И все же я не думаю, что анархистский взгляд на секс и сексуальность – это некое отвлечение. Более того, я считаю, что это не так уж далеко отстоит от так называемых классовых вопросов о «хлебе и масле», как могли бы подумать некоторые товарищи.
Пища, питье, крыша над головой и секс – все это основные потребности человека. Хорошо, отсутствие секса, как правило, не убивает вас (как в случае с голодом), но сексуальный голод может серьезно вдарить по вашей психике. К тому же, многие взрослые живут довольно-таки регулярной половой жизнью и, конечно, иногда это все очень хорошо, в то время как в других случаях это нисколько не приятно. К этому следует добавить тот факт, что более открытая и разнообразная сексуальность энергично подавляется не только семьей, церковью, государством, системой образования, давлением сверстников, средств массовой информации и, конечно, капитализмом в целом, но и некоторыми из тех, кто придерживается вроде бы более прогрессивной идеологии; бунтарями, радикалами, левыми, анархистами и коммунистами.
Как следствие, я полагаю, что большая часть взрослого населения мира если не умирает от сексуального голода, то, по крайней мере, сексуально недоедает и голодает (что может привести к таким проблемам, как отсутствие уверенности в себе, к депрессии и другим психическим заболеваниям, алкоголизму, наркомании, самоубийству). Так что я бы сказал, что эта ситуация определенно заслуживает того, чтобы к ней обращались революционеры.

Девиации

Существует также проблематичное представление, которое я упоминал ранее, что любые сексуальные капризы (на которые обычно навешиваются такие ярлыки как «отклонение», «развращенность» или «извращение») являются в некотором роде продуктом капитализма, буржуазной чертой. Если это так, будет ли секс в анархистском обществе иметь лишь те формы, которая прочно коренятся в анархо-коммунистической социальной реальности? Или, говоря более прямо, означает ли это, что любое возможное будущее анархо-коммунистическое общество будет «свободно от заскоков»? Я, например, искренне надеюсь, что нет. Подобное сексуальное будущее в некотором роде напоминает мне детское представление о христианских «Небесах», где вы должны весь день сидеть на облаке и играть на арфе. Так что, честно говоря, Ад всегда казался мне более привлекательным. Хммм ... Ну разве что ваши сексуальные фантазии основаны на социально справедливых и эгалитарных оргазмах между членами ассамблей трудящихся и делегатов с мест с императивным мандатом ... или, может быть, понравится небольшая «массовая акция»?
Секс, конечно, часто может отражать социальные реалии, но не обязательно должен делать это. Он может быть совершенно не связан с тем, что мы знаем, или с имеющимся у нас опытом. В любом случае, давайте смотреть правде в глаза: секс далеко не всегда работает на рациональном и философском уровне (за исключением статей, подобных этой). И люди делают самые разные необъяснимые, странные и эксцентричные вещи, чисто сексуальным образом. Это может включать в себя такие вещи, как игры в фантазии со сменой сексуальной властью, фетишизм, трансгендерные действия и т.д. Зачастую объяснить причины, почему нам нравится делать именно такие вещи, невозможно, или, скорее, нам не обязательно хочется объяснять их (просто потому что это приземляет вещи, которые кажутся нам действительно захватывающими). И это не означает, что сексуальные вкусы или действия, которыми мы балуемся (или хотим баловаться) нездоровы.
К сожалению, психиатрия традиционно предлагает лечить любые капризные и «странные» сексуальные тенденции людей и отправлять их носителей в клинику (особенно, если речь идет о людях из трудящегося класса). А буржуазное общество в целом и его СМИ любят клеймить таких отличающихся людей как «извращенцев».
Важно, чтобы мы никогда не следовали такому ходу мысли. Если бы революционные анархисты начали когда-нибудь осуждать кого-либо с «немейнстримной» сексуальной ориентацией или предпочтением, это было бы полной катастрофой не только для анархизма как философии, но также и для нашего класса и для будущего человечества. Для меня революционное анархистское отношение к сексу и сексуальности включает в себя убеждение в том, что сексуальная деятельность и отношения должны быть безопасными, свободными, разнообразными и основываться на согласии, признавать, что люди являются квирами, би или гетеро, варьировать от моногамии до полигамии, от безразличной асексуальности до необузданной полисексуальности, и от самых мягких нежностей до самых жестких садо-мазо забав. В конце концов, если эти действия безопасны и осуществляются по взаимному согласию (сколь бы странными они ни казались), и все участвующие стороны наслаждаются ими, то что в этом такого?
Надеюсь, анархизм предполагает сексуальную свободу, открытость, честность и равенство. Говоря это, я не имею в виду разработку систем расписания для всех, с очередностью, кому быть наверху. Честность – это когда действительно и без предрассудков могут выразить свою сексуальность, не опасаясь получить ярлык извращенца, девиантного или педика.
И когда люди действительно сексуально честны, может начать происходить любой загадочный вздор. И это может быть, по-своему, весьма революционным.



Опубликовано в «Organise», №59
http://libcom.org/library/anarchism-and-sex

Перевод А. Фёдоров

Источник: http://aitrus.info/node/1838

Прежде всего, почему именно «пост-модернити». Речь о пост-современной революции, то есть такой, которая последует за нашей прогнившей современностью. Соответственно, речь идет не о смешении понятий и размывании смыслов, но о тотальном разрыве с конформистской, насквозь националистической, ханжеской, либерально-капиталистической отчуждающе-одномерной современностью.
По сути, именно такой и была всегда перспектива анархистской революции: она всегда была своего рода «пост-модернистской», то есть порывающей с действительностью денег, наций-государств и взаимоотчужденного эгоизма ради будущего свободного мира равных и разносторонне развитых личностей.
Именно через такой подход я и предлагаю взглянуть с революционно-анархистских позиций на проблему взаимоотношения полов, и конкретнее – на сексуальную составляющую межличностных отношений.
Казалось бы, в двадцать первом веке, по крайней мере, применительно к странам «европейской культуры», данный вопрос уже давно утратил свою остроту и значимость, причиной чему – пресловутая Сексуальная революция 1960-х – 1970-х гг. Однако же, это не так, точнее – не совсем так. Дело в том, что Сексуальная революция, как ее сформулировал в смысле теории фрейдо-марксист Вильгельм Райх, и Сексуальная революция, как реальность, что показала практика истории, имеют не так уж и много общего. Ну и, кроме того, Сексуальная революция, каковой она была до того, как получила свое название, в исполнении анархистов «золотого прошлого» (девятнадцатый – первая половина двадцатого веков) также имеет мало общего[1] с сексуально-революционной практикой «бурных шестидесятых».



Между тем, по-настоящему возвращает «сексуальный вопрос» на повестку дня, как это для кого-то ни странно, распространение в современном мире порнографической продукции посредством сети Интернет. Дело в том, что согласно имеющимся статистическим данным популярного среди эротоманов – интернет-пользователей сайта youporn.com, в разных странах мира все большим спросом пользуется любительское (домашнее порно)[2]. А это весьма показательно и идет в ногу со временем, в особенности, если мы обратимся к книге такого исследователя современности, как Андре Горц, чьи идеи несколькими десятилетиями раньше были предвосхищены итальянским анархо-коммунистом Эррико Малатестой[3]. Речь идет о распространении «нематериального производства», о воспроизводстве и лавиноообразном потреблении информационной, нематериальной продукции, которая по мере своего потребления не исчезает, а, наоборот, только приумножается, так как потребитель не уничтожает ее своим потреблением, но, наоборот, увеличивает ее количественно, а при желании и возможности, также и качественно[4].
Развитие нематериальных производственных мощностей, информационной сферы общества выставляет во всей своей абсурдности и нелогичности коммерцию, капитализм, сами рыночные экономические отношения, требования копирайта. Эксплуатация человека человеком предстает во всей своей алогичной наготе. И именно это еще и еще раз наглядно демонстрирует рост интереса к либительскому порно, распространяемому энтузиастами во Всемирной паутине. Равно как подчеркивает это и подстраивание под вкусы широкой общественности коммерческой кино-индустрии. Достаточно будет упомянуть такие фильмы как «Монстро» (2008), «Ведьма из Блэр» (1999) и «Россия-88» (2009), чтобы понять, о чем в данном случае идет речь. Мы говорим о развитии такого кино-жанра как «псевдокинодокументалистика», возникшего еще в 1950-е гг.[5], что позднее (в 80-90-е) было понятно владельцами всевозможных медиа и стало ими широко эксплуатироваться[6].



Кто-то считает «псевдодокументалитиску» жанром преходящим, как и все в искусстве, тем не менее – жанр этот развивается и пользуется (пока?) стабильно высоким спросом.
Причем это обнажает и проблемную сторону страсти к реалистичности: распространение видео-материалов реального насилия человека над человеком, в частности подростков-школьников, издевающихся над своими сверстниками, съемка на мобильные телефоны ДТП, когда на глазах у зевак умирает человек, и при этом хорошо если хоть кто-то пытается помочь пострадавшему (зеваки информационного века). Ну и самое, наверное, уродливое проявление страсти к «реалистичному видео» - это распространение кино-продукции в стиле «снафф»: съемка реальных изнасилований и убийств. Все это наглядно демонстрирует, что страсть к реалистичности и «домашней видео-съемке» имеет свои серьезные подводные камни. И при этом отнюдь не только чисто коммерческие, что видно по феномену «снафф».



То есть, то же самое касается и безобидной на первый взгляд страсти к съемке «домашнего порно»: всегда ли все участники снимаются в нем добровольно? все ли участники вообще в курсе, что их снимают. Поэтому, отвечая на вопрос «Может ли порнуха спасти планету?»[7], стоит ответить «нет», и не только потому, что социальная революция через распространение частного порно-видео будет, скорее всего, в конечном счете поглощена коммерческой индустрией, ну или по крайней мере переварена либеральным капитализмом, но и потому что «далеко не всякое порно революционно».
Между тем, следуя по пути революции пост-модернити, анархисты вполне могут способствовать развитию культуры «частного порно» с позиций либертарной этики, то есть: полномерной добровольности всех участников съемочного процесса[8].
В качестве исторического примера стоит вспомнить историю самого массового анархистского движения – рабочего анархизма в Испании, где еще с девятнадцатого столетия на страницах либертарной прессы, распространявшейся массовыми тиражами в рабочей среде, пропагандировались натуризм (и даже нудизм) и этика свободной любви («Ла Ревиста Бланка», «Эстудиос» и др.). При этом испанские анархисты никогда не скатывались до состояния богемной тусовки сексуально озабоченных подростков. А ведь тогда (в девятнадцатом – первой половине двадцатого веков) на пути испанских анархистов и анархо-синдикалистов стояло более чем серьезное препятствие в виде ханжеской пуританской морали испанской католической церкви[9].



Будучи борцами за лучший мир, анархисты должны бороться не только с экономической эксплуатацией и социально-политическим угнетением, а также порождаемым им национализмом, но также и ханжеством, репрессивной моралью, отчуждением и конформизмом, так как в противном случае новый мир так и не будет никогда создан[10].

А. Фёдоров, 13 июня 2012.


(Данная статья написана в продолжение ранее поднятой темы «Секс и анархизм», начатой с переводом статьи «Анархизм и секс» - http://aitrus.info/node/1838.)

[1] Весьма наглядно это можно проследить в книге Дж. Р. Минца «Анархисты Касас-Вьехаса»: MintzJ. R. TheAnarchistsofCasasViejas. Chicago: The University of Chicago Press, 1982. P. 91-99.
[2]http://www.metronews.ru/topiki/luchshee-porno-eto/Tpokjd---8L8RqRdVikH6/
[3] Малатеста Э. О свободе и воле - http://aitrus.info/node/2055
[4] Подробно об этом см.: Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. — М.: Издательство: Издательский дом Государственного университета — Высшей школы экономики, 2010 г.
[5] См.: Псевдодокументальный фильм - http://ru.wikipedia.org/wiki/Псевдодокументальный_фильм и Mockumentary - http://en.wikipedia.org/wiki/Mockumentary.
[6] Рашкофф Д. Медиавирус. Как поп-культура тайно воздействует на наше сознание. – М.: УльтраКультура, 2003.
[7] Тушкин А. Может ли порнуха спасти планету? - http://www.chaskor.ru/p.php?id=10177
[8] Человек должен не просто выразить свое согласие, но и полностью отдавать себе отчет в своих действиях и осознавать их, что подразумевает резкое неприятие «детского порно», равно как и в целом борьбу с таким пагубным явлением как педофилия.
Впрочем, само явление педофилии вообще требует своего отдельного изучения – когда, в каком возрасте тот или иной человек способен становиться осознанно-добровольным участником «сексуального процесса».
Кроме того своего оценочного подхода потребуют и другие сексуальные девиации, в первую очередь такие как зоофилия и некрофилия.
[9] А в современной России таким препятствием на пути развития либертарной этики стоит жестко-патриархальная Русская православная церковь (РПЦ).
[10] Данный материал далек от исчерпания затронутой темы, а потому я надеюсь вернуться к ней в дальнейшем, дабы развить и доразобрать по крайней мере некоторые из затронутых в тексте проблем.

Источник: http://aitrus.info/node/2226

Что же касается «Сексуальной революции», то ее интерпретация «новыми левыми» выглядит откровенно вульгарной вариацией на тему идей, изложенных Вильгельмом Райхом.
Говоря о сексуальной революции, о необходимости изменения отношения к вопросам сексуальности, Райх писал, что он является противником того типа морали, которая представляет собой требования аскетизма для детей и подростков, вечной обязательной верности партнеру, принудительного брака и т.п. Он заявлял, что ведет против такой морали «беспощадную борьбу»[27].
Проще говоря, речь шла о борьбе с репрессивной сексуальной моралью, а также патриархальными пережитками.
Кроме того, Райх писал о том, что помощь несовершеннолетним детям со стороны родителей в реализации их любовных потребностей и желаний проистекала не из апологии сексуальности как наслаждения, но из желания, чтобы люди росли не зацикленными на собственных сексуальных комплексах, ведущих к сексуальным девиациям. Именно поэтому он говорил, что хочет, чтобы молодежь «наслаждалась любовью открыто, а не в темных углах»[28].
Среди прочего В. Райх замечал, что: «Неконтролируемая поспешность, с которой реализуется стремление отдать юное тело партнеру, является результатом перехода к новым, но еще не выкристаллизовавшимся формам сексуального хаоса...»[29] Стоит заметить, что понятие «хаоса» как таковое Райх вовсе не считал положительным, и это необходимо отдельно отметить, так как в наш век социальной атомизации многие радикальные леваки подняли на щит понятие «хаоса» как положительного явления, якобы разрушающего Систему.
Ну и напоследок, закрывая разговор о Сексуальной революции, приведу еще одну, пространную цитату одноименной работы немецко-австрийского психолога:

«Никогда материальная нужда сама по себе не ведет к случайным связям. Исключением является только проститу­ция. Следовательно, не могли отличить бедствия, порожден­ные гражданской войной и тяжелым экономическим поло­жением, от проявлений новой жизни. Последние, будучи сами по себе здоровыми и оптимистическими, должны были показаться “сексуальным хаосом” всем тем, кто находился под грузом старых понятий. А ведь половой акт между 17-летним юношей и 16-летней девушкой может представ­лять собой одно или другое. Так, половой акт хаотичен, противоречит принципам сексуальной экономики, вреден для молодежи и опасен для общества, если он совершается в неблагоприятных условиях, если нездорова внутренняя психическая структура его участников, если они испытывают страх, давление моральных предписаний и совести и не переживают удовлетворения, короче говоря, если эта бли­зость проникнута хаосом, свойственным нашему времени. С другой стороны, в какой-то мере можно приблизиться к сексуальности будущего, совершая половой акт в благопри­ятных условиях, если структура личности молодых людей способна к счастливой любовной жизни, если они полно­стью сознают ее величие и важность и если близость проис­ходит без чувства вины и страха перед авторитетами и нежеланными детьми, для воспитания которых нет возмож­ности»[30].

Источник: http://www.aitrus.info/node/1965

(Von der Ehe, 1910)
Товарищ Эрих Мюзам встал в своей статье «Женское право» на такую почву, на которую я вставать не хочу. В высказываниях, высказываться против которых у него есть полное право, даже если бы он и был совершенно не прав, я нисколько не говорил о правах женщин. Разумеется, все те права, которых он для них требует, и некоторые ещё, должны женщины иметь, вплоть до права иметь детей, от отцов не вполне им известных. Пусть и это право будет им дано, и я не сомневаюсь, что в любое время найдутся так называемые мужчины, которые захотят помочь им воспользоваться этим правом.
Иметь право – значит не удерживаться насилием от того, чтобы что-то делать или не делать. То есть меня не может касаться всё то, что от него исходит. Мне не нужно насилие и я не призываю его.
Но Мюзам уже подаётся в область свободы, когда он говорит о конвенциях, морали, суждениях и предрассудках этого общества. Тут уже стоит право против права: мещане имеют право иметь мнения, выбирать себе компанию, выражать уважение, а антимещане имеют право об этом не заботиться.
Да, может он ответить, но о том, что говорят и думают другие, даже если они имеют на это права, вовсе не обязательно молчать; можно шевелиться и возбуждаться, протестовать и т.д.
Совершенно верно, это я и сделал. И использовал право по собственному разумению выбирать, мимо чего я не могу пройти, и что, с другой стороны, для меня в настоящий момент не имеет особенного значения.
Мюзам вырвал моё замечание совершенно из контекста, примерил его, каким оно было, к своему мнению, принадлежащему другому контексту, и пришёл к выводу, что это не одно и то же и друг другу не подходит. И тут он снова прав. Моей задачей остаётся, то, что я говорил, ещё более отчётливо облачить в идеи, которым оно принадлежит, и настоятельно просить оставить его там, где ему место. Моё сердечное желание – задействовать эти высказывания в очень серьёзном вопросе, даже такие, которые ещё только теплятся. Мысли становятся полезными только тогда, когда их понимают. Я постараюсь говорить более ясно.
* * *
Я говорю о семье и браке и утверждаю, что они являются абсолютно добровольными союзами, и что на них держится культура, которую мы хотим помочь строить. О моногамии и полигамии я, напротив, не сказал ни слова. В действительности, моногамия – это одиночный брак, т.е. жизненный союз между одним мужчиной и одной женщиной, а полигамия – это многобрачие, т.е жизненный союз между одним мужчиной и несколькими женщинами или одной женщиной и несколькими мужчинами. То, что остаётся назвать нашими современными «полигамией» или полигамной предрасположенностью, является безбрачными любовными отношениями. Против них как таковых я не скажу ничего за или против, только если они рекламируются как социалистическая замена устаревшего «буржуазного» брака, они относятся к моему контексту, в котором речь идёт о совершенно реальном построении совершенно реального общества; для этого нужен брак.
Брак, т.е. это могло бы быть и многобрачием. Я совершенно не думаю о том, сказать что-то против него и принизить мусульманскую культуру в сравнении с нашей. Общество высокой культуры может так же основываться на монобрачии, как и на однобрачии; а полигамия есть такая же твёрдая структура порядка, как и наше унаследованное ядро и начало общества.
Не стоит говорить о нём более, т.к. оно не принадлежит нашему прошлому и настоящему. То, чего хотят коммунисты – это то же самое, что и многобрачие, изначально является третьей структурой порядка, что я предлагаю называть общинным браком, и сегодня, как и весь коммунизм, выродилось в заезженный дилетантизм.
Институт брака, таким образом, столь неодолим и является уже давно твёрдым фундаментом всякого общественного порядка, т.к. он является менее случайным и искусственным, чем опирающиеся на него дальнейшие объединяющие образования. Общий дух, сотворяющий и наполняющий общины или объединения по интересам какого-либо рода, может быть очень могуч, могут возникнуть прекраснейшие произведения искусства как их символы, вся необходимость, влитая в них, всё же всегда происходит из элемента любви. А любовь неразделимо связалась с браком, который есть лишь общественная целевая структура с практическим предназначением, и наполнила его необходимостью животно-божественной природы. Вся наша интимность, всё наше святое, вся наша фантазия и мистика, вся наша религия живёт в этом союзе двух полов с вырастающим из этого объединения потомством, а так же вся наша страсть и животные удовольствия. Это всё не имеет отношения к тому, и совершенно не предотвращается тем, что мужчина или женщина до брака или помимо него иногда вспениваются в более или менее сильной побочной эротике. Мы не обязаны слушать наших грустных шутников или комедийных фабрикантов, что всякая маленькая симпатия или чувственно окрашенная дружба – это уже прелюбодеяние. Если зрелый мужчина и доросшая до большой любви девушка, не важно, досталась ли им романтическая страсть и обручение или пришла ли любовь лишь в браке, объединились в браке, то их общая воля и их согласие будут столь крепки, что они неразрывно связаны, хотя каждый остаётся человеком сам по себе и в каждой области испытывает свои переживания, даже такие, которые другой части причиняют боль и должны причинять боль. Мы страдаем от многих фальшивых и вредных соглашений, но нет более дурного соглашения, чем супружеская неверность и следующее за ним типичное расставание. Кое-чем другим является то, что я хотел бы назвать добрачными отношениями (Vorehe): незрелые люди часто нуждаются в них в наших условиях и часто приходят в этом раннем союзе к себе, а из него – к настоящему браку.
Всё, что, подобно идеальному небу, клубится над практикой нашей общественной жизни: всё то безумие, которое живёт в религии, философии и искусстве, в солдатском марше и в революционном гимне, поэтому так велико, общий дух тем самым сильнее всех искусственных, насильственных и хитрых созданий, что это настоящее общество основывается на здании брака, и что в браке правит и принимает форму нечто, что одновременно является творением человека и природной силой: живое и непокоримое стремление полов друг к другу, память и желание женщины мужчиной и мужчины женщиной.
Поскольку наш ум – это память, и ничто в нас, в памяти, так сильно, как воспоминания природы, которой мы являемся, не стоит удивляться, что у нас не так, как у животного, у которого память пола периодически просыпается и периодически затухает. У животного есть время спаривание, а после – любовный сон заканчивается; другие силы памяти или инстинкты изгнали его. Человек же всегда и везде имеет постоянную память пола, и поэтому переносит эротику на всё; мужчина и женщина соединяются по причине любви, а не просто ради размножения; в отношении детей и детей детей живёт половая любовь; и так, мы думаем обо всём с половым окрасом, о чём мы думаем: пол движется в нас при созерцании дерева, при мышлении или творчестве, при дружбе мужчины с мужчиной и женщины с женщиной. Тут нет и речи о контрощущениях или о том, что сегодня выдумано скорыми и услужливыми полуучёными, таковыми и для таковых, которые не имеют того самого важного в своём мышлении или своей природе: последовательности категорий и различия градации – гармонии.
Так, наблюдаем мы это двойственное: как уже от природы, от рода нашей памяти любовь пронизывает всё наше индивидуальное действие и мышление, так, исходя от брака, любовь наполняет все наши общественные учреждения.
Брак и любовь нельзя разделять друг от друга. Что в прошлом, настоящем и будущем, как мне его хочется и как я помогаю его построить, ещё или уже есть от настоящего общества, основывается на совместном проживании, совместном хозяйствовании и совместной заботе о детях мужчины и женщины.
Если всё, что люди задумывают, окрашено во времена общего духа любовью, то всё же, пусть об этом ещё раз будет сказано, любви ко всему миру (Allerweltsliebe) нет. Общество не основывается и не должно основываться (по моему желанию, не должно) на равенстве силы чувства ко всем людям; там, где нет ясного и решительного разделения, не может быть ничего, кроме слабости и распада. Мой дом – моя крепость! Мой дом, мой двор и сад, моя жена и мои дети – мой мир! Мне хотелось бы на этом чувстве, на этой исключающей принадлежности друг другу, на этой естественной общественности строить все исходящие большие организации - сначала общину, а затем профессиональное объединение. На них станут тогда ссылаться все прочие в остальном мире: наша община, вы, другие, оставьте нас в покое, мы свободны и автономны в том, что на касается. И так далее вширь, охватывая всё более широкие объединения.
Чего мы, социалисты, хотим, которые хотят строить не государство, а общество, зовётся объединением не по принуждению, но по духу, оно основывается на свободном, самостоятельном индивиде. Это не требование к каким-либо властям, но властный факт природы, что всякая отдельная личность как будто парит в пустом пространстве. В ней воплощается мир, она всё меряет по себе, она подпускает всё к себе, даёт проникнуть в себя и питается этим.
Как, по причине какого инстинкта этот эгоист может тем не менее может связать себя с другими людьми в свободе? Ни в коем случае просто из разумности, ради пользы, из совместного взвешивания совместных интересов. Он должен быть пронизан чем-то, наполнен до краёв, увлечён и преодолён.
Время от времени что-то подобное, с демонической силой, приходило к людям: религия. С каждой настоящей религией был связан коммунизм; а настоящий коммунизм бывает только среди религиозных людей. Оттуда и происходит то, что настоящий, разумный, возможный для человека коммунизм сегодня возможен только в разрозненных религиозных сектах.
Для религиозного коммунизма отдельная личность, как и маленькая группа отдельной семьи, которая не является юридической, т.е. моральной или искусственно-общественной, а личностью во второй степени, новым индивидом, ненавистна и противна. Эта исключительность или эгоизм отдельных людей и семьи уничтожается божественной силой наполнения космосом. Не любовь ко всему миру одерживает верх, невозможное не может сотворить и религия, а религия – это сила и подъём, а не распад и слабость. Но община, которая собирается за столом Господа, является связью, делящей отдельных личностей в твёрдой структуре; между одиночками и общиной ничто не имеет права втискиваться. Частная собственность индивидов прекращается, всё собирается в общей кассе, или денег нет вообще; вместе они работают и вместе потребляют. На место брака между мужчиной и женщиной заступает полнейшая общность женщин и детей религиозно пылающей к самой себе общины.
Так, коммунизм и телесная община были всегда связаны друг с другом, всегда связаны с религией.[1]
Что сегодня, особенно в кругу так называемых коммунистических анархистов, называется коммунизмом и свободной любовью – дилетантские выдумки без всякой возможности существования и без понятия реальности и осуществления. Коммунизм и любовная община или общинный брак верующих время от времени возможен и разумен; даже там, в этой форме брака, есть твёрдый порядок, заключается возможность крупных союзов, которые строятся на ней. Но и этот настоящий, несомый демоническим духом коммунизм периодически терпел крах, едва выбравшись из стадии попытки. Он разбивался не о государство, и не о церковь, это были зачастую лишь внешние помощники внутренней необходимости. Виной тому было ослабление религиозной мощи: природа отправляла религию на свалку.
Почему и настоящий коммунизм не возможен на долгое время? Потому что это ещё более могущественно, чем схватки религиозного безумства: природа. Природа, которая создала нас, индивидов, как реальность – тут речь пойдёт в образах (а в чём же ещё говорить?), что персонифицированной природы, которая нас создала, нет, мне говорить не нужно, природы, которая не позволяет нам перепрыгнуть через себя и её движущие силы, не раздувается надолго религиозными штормами. Есть индивиды, а индивид находит космос и человечество в себе одном; он нуждается в других людях, не иначе, чем он нуждается в мире: посредством чувств к познанию, как пищу для поедания, так индивид нуждается в мире, таков мир. Половинчатый мир: так как мир полноценен лишь в человеческой паре, в мужчине и женщине. Природа не может быть замещена даже призраком, даже демонически-принудительного типа, то, что она сама создала как вечную необходимость: любовь, которая толкает нас через границу всего индивидуального, никогда не становится надолго дитём духа; постоянно устанавливается настоящее, обратное отношение: дух и его фантазии, и его социальные воплощения происходит из любви, обосабливающей и исключающей. Так, религия всё время вынуждена подчиняться любви и должна признавать индивидов и индивидуальную жизнь как основную форму общества. Христианская любовь, любовь ко всему миру становится реальностью лишь в общинной любви; и институты этой христианской любви всегда уничтожаются институтами естественной половой любви: браком.
Но что побеждало во все времена, в наше время особенно важно. У нас нет религии, и поэтому мы не можем пытаться построить коммунизм. Наш социализм основывается на индивидах, наши общины должны основываться на семьях. Наш дух общественности не может иметь интимности, твёрдости, страсти и действенности от другого безумия, кроме как от обосабливающего и исключающего безумия половой любви. Как он это сделает, здесь не стоит спрашивать. Тут речь идёт не о процессах в сознании индивида, но об отношениях между людьми. Но уже шла речь о памяти, которая во всё более тихих тонах переносит любовь из брака в общину, в народ, в человечество. Те, кому это звучит слишком загадочно, могут выразить то же самое в других словах, если скажут, что счастье в доме и здоровье в тесном кругу делают нас способными к справедливости и возвышенной общественной жизни.
Когда в наше время вновь появился социализм, он сначала был связан с религиозной реакцией на французское просвещение, на Вольтера. Совершенно нельзя понять Фурье, сенсимонистов, Пьера Леруа и других, если не знаешь, что их коммунизм, их общность женщин были связаны с попытками изобрести некую теократию, новую государственную религию.
Эти ранние социалисты, таким образом, не могли представить себе решения социальных вопросов без совместной собственности в экономике и любви. Первым социалистом, который обратился от религии к природе, от коммунизма к индивидуализму, от общности женщин к браку, от тяжести религиозного тумана, который больше не был настоящим, а был искусственным фабрикатом из пробирки, к ясности ума, был Прудон.
Но Прудон в своё время ещё видел ту же картину, которая сегодня снова стоит перед нами. Он познал, как мы это познаём, из какой конституции души и общества возникают коммунистические тенденции в наше время. Для коммунизма нет ни малейшей возможности, не хватает духовных связей, чтобы он хотя бы мог начаться, что бы снова проиграло природе. Но причина нового вида пролетарско-цыганской имитации и искажении коммунизма лежит в его требовании и духовно-общественном распаде. Настоящий коммунизм был бы твёрдым зданием порядка; цыганство[2] же есть беспорядочность и развязанность, как и всемирный коммунизм, основывающийся не на сектах и общинах, является беспомощным дилетантством, и зачастую просто болтовнёй. Сопротивление браку, этому свободному союзу, этой отдаче и соединению ради жизни, при каковом сопротивлении часто из нужды делается доблесть и пропаганда, является симптомом хаотичного разложения. Из нужды матерей, которых покинули отцы их детей, и которые теперь обречены на бедность, выводить новую теорию и сексуальную этику, которую пропагандируют под именем защиты матерей, и которая, как я уже говорил, не хочет ничего, кроме упразднения отцовства, вот это я называю значительным знаком духовного и общественного упадка нашего времени. Я не собираюсь критиковать чью-то личную жизнь или давать ему советы; но задачей социалиста является обобщение явлений в их общности, рассматривая их как своё личное дело, как свою личную неудачу или то, к чему его тянет. Если я говорю: в наших условиях пролетарии становятся тупыми, преданными, грубыми, поверхностными и во всё более увеличивающемся размере спивающимися – нападение ли это на личную свободу кого угодно? Теперь я так же говорю, что это является знаком нашего времени, что со старой религией в широких массах исчезла всякая основа, всякая святость, всякая твёрдость характера; что семья поддаётся разрушению, что женщины втянуты в водоворот поверхностной чувственности цветасто-декоративной жажды наслаждений; что на место естественно-наивного народного размножения, ведомая наукой и техникой, заступила бездетная половая жизнь; что среди мещан и пролетариев цыганство захватывает в первую очередь лучших, которые больше не этого выдерживают – постоянно заниматься в современных условиях безрадостным трудом. Я говорю, что это во всех слоях общества остаётся не просто социальным, отношениями между людьми, но что это начинает охватывать индивидуальные тела и делать людей неврастеничными, истеричными или ещё чем-нибудь больными. Всё это есть необходимые описания нашего состояния, и против всего этого нет иного спасения, кроме обновления духа, общества и тела, что мы обобщаем как социализм. И так говорю я, как о символе множества отдельных явлений, которые значат для меня единство, общность или взаимодействие, о выродившихся, распоясавшихся и лишившихся корней самках и самцах, провозглашающих промискуитет, помещающих на место семьи наслаждение разнообразия, на место добровольной связи – безудержность, на место отцовства – государственное страхование материнства. Бахофен туда, Бахофен сюда[3], в культурах, где мужчины не довольствуются ролью безымянного жеребца-производителя, и даже у высокоразвитых млекопитающих детей не извлекают из печки, и они не происходят из душных инкубаторов цыганских праздников и карнавальных праздников, но у них есть отцы и матери. Я ничего не хочу знать о социализме, где родительский дом будет упразднён, а настоящий отец замещён идеальным отцом на небесах или в совете общины. Знаем ли мы, сможем ли мы то, что теперь начинает буйствовать как замена отсутствующего духа, внутри принудительных или властных институтов, заступивших на его место: сможем ли мы вынести свободу безответственной похоти? Не должны ли из этого получиться ужаснейшая мука и скука, самая ломающая слабость и тупая апатия? Дух требует свободы и носит свободу в себе: там, где дух создаёт объединения подобные семье, товариществу, профессиональной группе, общине и народу, там человечество, там оно из свободы и связи исполненных духом индивидов, охваченных своим сильнейшим инстинктом, сначала они устанавливают несущую форму всех общественных связей: брак. Брак был; он есть, пусть достаточно редко; он будет.
Перевод с немецкого: Ndejra


[1] Требование общности продуктов, женщин и детей, как известно, можно найти уже у Платона в Государственной утопии, куда она, по всей вероятности, окольными путями прибыла из восточных сект. В несметном числе христианских «еретических» сект это правило проповедовалось и практиковалось. Особенное выражение оно нашло в 16-ом веке в пантеистской сетке либертинцев в Женеве. Одна либертинка, Бенои Амо, жена городского советника, защищалась перед женевским консисториумом, на пример, следующим образом: Общность святых является совершенной только тогда, когда они разделяют все вещи – продукты, дома и тела. Это столь же жестокоссердечно, когда женщина отказывает мужчине, жаждущему с ней полового соития, как и отказывать бедняку в еде и питье.
У мормонов, этой странной, образовавшейся в 19-ом столетии секте, многожёнство сопряжено с редкостным пренебрежением к женщине: женщины должны приобщаться к полному благословению спасения только через то, что их посвящают, т.е. поручают святому. И в христианском милосердии святой обязуется, взять нескольких женщин. Прим. Ландауэр
[2] Здесь и в последующем Ландауэр использует «цыганство» как метафору для блуда и беспорядочности образа жизни, навряд ли он был действительно настроен против реальных европейских цыган; но с другой стороны само возникновение и употребление такой метафоры отвечает царившим в «цивилизованном» обществе предрассудкам. Прим. перев.
[3] Иоганн Якоб Бахофен, (1815-1887), швейцарский историк, эволюционист. Исследовал правовое положение полов в древности, развил теорию матриархата, ныне отвергнутую. Прим. перев.

Источник: http://spb-anarchists.anho.org/landauer08.htm

I
По сей день секс, более чем любой другой элемент человеческой жизни, рассматривается многими, возможно большинством, иррациональным образом.
Человекоубийство, чума, сумасшествие, золото и драгоценные камни – а именно все объекты человеческих надежд и страхов – рассматривались в прошлом через дымку магии и мифологии; однако лучи разума рассеяли туман за некоторыми исключениями. Наиболее плотное облако по-прежнему остается в сексуальной области, что, вероятно, естественно, так как секс относится к самым сильным чувствам в жизни большинства людей.
Становится очевидным, однако, что условия в современном мире оказывают воздействие, меняющее общественное мнение по отношению к сексу. О том, какое именно изменение или какие изменения это привнесет, нельзя говорить с какой-либо определенностью, однако возможно отметить некоторые силы, задействованные в этом процессe, а также обсудить к каким результатам они, вероятно, приведут в структуре общества.
Рассматривая человеческую природу, нельзя утверждать, что невозможно создать общество с очень малым количеством внебрачных половых контактов.
Однако условия, необходимые для достижения этого результата, практически недостижимы в современной жизни. Давайте же рассмотрим, в чем же они заключаются.
Наиболее определяющий фактор, обуславливающий моногамию, заключается в отсутствии мобильности населения в регионе с небольшим числом жителей. Если мужчина имеет редкую возможность покинуть дом и редко видит других женщин помимо своей жены, ему легко быть верным, но если он путешествует без нее или живет в густонаселенном городе, проблема сохранения верности усложняется пропорционально. Следующая важная опора моногамии – это предубеждение: ожидается, что тот, кто искренне верит в то, что «грех» ведет к вечному наказанию, будет стараться его избежать, и до определенной степени так и поступает, однако все же не до такой степени, как можно было бы ожидать. Третья поддержка добродетели – общественное мнение. В то время, как в аграрном обществе все, что ни делается отдельным человеком, известно его соседям, у него есть мощный стимул избегать всего того, что осуждается общественным мнением. Однако все эти причины, обуславливающие правильное поведение, сейчас гораздо менее могущественны по сравнению с прошлым. Меньше людей живет в изоляции, вера в адский огонь угасает, и в больших городах никто не знает, чем занимается сосед. Таким образом, неудивительно, что и мужчины и женщины менее моногамны, чем они были до появления современного индустриального общества.
Конечно, можно сказать, что, несмотря на увеличивающееся число людей не соблюдающих моральный закон, нет причины менять наши стандарты. Те, что грешат, как нам иногда говорят, должны знать и признавать, что они грешат, и что этический код нисколько не хуже от того, что жить согласно ему стало труднее. На это я должен ответить, что хорош ли или плох тот или иной моральный код в конечном счете сводится к вопросу содействует ли он или нет человеческому счастью. Многие взрослые люди в глубине души верят в то, чему их учили в детстве и чувствуют себя испорченными, если их жизнь не сообразуется с максимами воскресной школы. Причиненый вред не столько в том, что вносится разделение между сознательной разумной личностью и бессознательной инфантильной личностью; вред заключается также в том, что здравые моменты общепринятой морали дискредитируются наряду с необоснованными и люди начинают думать, что если внебрачный секс позволителен, также позволительны лень, бесчестность и недоброжелательство.
В процессе социальной и экономической революции есть вероятность, что они выбросят хорошее вместе с плохим.
Трудность в достижении работающей сексуальной этики происходит из конфликта между импульсом ревности и импульсом полигамии. Нет сомнения, что ревность, хотя частично и инстинктивна, является в большой степени конвенциональной. В обществах, в которых мужчина удачный объект для шуток в случае неверности его жены, будет ревновать, даже если у него не осталось к ней никакого влечения. Таким образом, ревность тесно связана с собственническим чувством и гораздо меньше в тех случаях, где это чувство отсутствует. Если верность не является частью того, что подразумевается общественным мнением, ревность заметно меньше. Но хотя существующие возможности уменьшить ревность больше, чем это предполагается людьми, существуют вполне определенные границы, которые будут существовать до тех пор, пока отцы в семьях имеют права и обязанности. До тех пор пока это имеет место, мужчины неизбежно будут желать некоторых гарантий того, что они являются отцами детей своих жен. Если бы женщины имели сексуальную свободу, отцовство должно было отмереть, и жены не должны более ожидать поддержки со стороны своих мужей. Это может произойти со временем, но это будет настолько глубоким социальным изменением, что эффекты его, хороши ли они или плохи, предсказать невозможно.
В то же время, если брак и отцовство сохраняются как социальные институты, необходим некоторый компромисс между полной беспорядочностью и «пожизненной» моногамией. Решение в отношении наилучшего компромисса в каждом отдельном случае нелегко, оно должно варьироваться время от времени в соответствии с привычками населения и надежности методов предотвращения беременности. О некоторых вещах, тем не менее, можно сказать с некоторой долей определенности.
Во-первых, нежелательно, и с точки зрения физиологии, и с точки зрения образования, чтобы женщины имели детей до 20 лет. Таким образом наша этика должна быть такой, чтобы сделать это редким явлением.
Во-вторых, маловероятно, чтобы человек без предыдущего сексуального опыта, мужчина или женщина, был бы способен различить между чисто физическим влечением и тем видом сродства, которое необходимое условие успешного брака.
Более того, экономические причины вынуждают мужчин, как правило, отcрочивать женитьбу. Не только невероятно, что они остануться целомудренными от 20 до 30 лет, но и нежелательно с психологической точки зрения. Гораздо лучше, если если бы у них были временные отношения не с профессиональными проститутками, но с девушками из их собственного сословья, чьим мотивом было бы скорее влечение, чем деньги.
В-третьих, развод должен быть возможен без обвинений одной стороны другой, и не должен рассматриваться как порочащий в любом случае. Бездетный брак должен прерываться по желанию одного из партнеров, и всякий брак должен прерываться по взаимному согласию – с необходимым уведомлением за год в каждом случае. Развод должен, конечно, быть возможным на многих других основаниях – сумасшествие, предательство, жестокость и т.д., однако обоюдное согласие на развод должно стать самым обычным основанием.
В-четвертых, должно быть сделано все возможное, чтобы избавить сексуальные отношения от гнилой экономической подоплеки. В настоящее время жены, точно так же как проститутки, живут продажей своих сексуальных чар, и даже во временных свободных отношениях обычно ожидается, что мужчина берет на себя совместные расходы. В результате происходит грязное смешение денег и секса, так что мотивы женщин нередко имеют элемент торгашества. Секс, даже освященный церковью, не должен быть профессией. Это верно, что женщине следует оплачивать содержание дома, приготовление пищи, уход за детьми, но не то, что она просто находится в сексуальных отношениях с мужчиной. Также не должно быть такого, чтобы женщина, которая когда-то любила и была любимой мужчиной, жила с тех пор на его алименты тогда как его и ее любовь давно умерли. Женщина, как и мужчина, должна работать для своего существования, и бездельница-жена заслуживает ровно столько же уважения, сколько его получает жиголо.
II
В современный код сексуального поведения внесли вклад два первобытных человеческих побуждения, хотя и в очень разной степени. Одно из них – это скромность, другое, упомянутое выше, – ревность. Скромность в какой-то форме и в какой-то степени, почти универсальна для человеческой расы и составляет табу, которое может нарушаться лишь в соответствии с определенными формами и церемониями или, по меньшей мере, в соответствии с некоторым признанным этикетом. Не все может быть увиденным и не все факты могут быть упомянуты.
Это не есть, как полагают некоторые современники, изобретение викторианской эпохи, напротив, наиболее разработанные формы чрезмерной стыдливости антропологи обнаружили у первобытных дикарей. Концепция непристойного имеет глубокие корни в человеческой природе. Мы может идти против этой концепции из любви к протесту, или из верности научному духу, или из желания чувствовать себя порочными, как это было у Байрона, но мы не ликвидируем ее таким образом из наших естественных побуждений. Без сомнений в конкретном обществе обычай определяет в точности, что именно должно считаться непристойным, однако универсальный характер существования некоего обычая данного сорта есть убедительное свидетельство того источника, который не является просто условностью. В почти всяком человеческом обществе порнография и эксгибиционизм считаются оскорбительными, за исключением, когда они являются частью религиозных церемоний.
Аскетизм, который может иметь, а может и не иметь психологической связи со скромностью, есть побуждение, которое, кажется, возникает только при достижении определенного уровня цивилизации, а затем может стать более могущественным. Его нельзя обнаружить в ранних книгах Стaрого Завета, но он появляется в более поздних книгах, в апокрифах и в Новом Завете. Аналогично, его мало у греков в ранние времена и становится больше со временем. В Индии аскетизм возник очень рано и достиг огромной силы. Я не пытаюсь дать психологический анализ причины этого явления, но я не сомневаюсь в том, что это спонтанное чувство, существующее в некой слабой форме в почти всех цивилизованных существах. Наиболее слабая форма – нежелание представить некую всеми уважаемую личность, особенно личность религиозную или святую, вовлеченной в занятия любовью, которые представляются плохо совместимыми с высшими степенями человеческого достоинства. Желание освободить дух от связи с плотью вдохновляло многие религии мира и по сей день обладает силой среди современных интеллектуалов. Однако ревность, как мне кажется, была наиболее существенным фактором в формировании сексуальной морали. Ревность инстинктивно вызывает гнев, а гнев, будучи оправдан, становиться основанием морального осуждения. Чисто инстинктивное движение, вероятно, было усилено на ранних стадиях развития человечества желанием мужчин быть уверенными в отцовстве своих детей. Без существования гарантии в этом аспекте, патриархальная семья была бы невозможна и отцовство со всеми экономическими перипетиями, не смогло бы стать основанием социальных институтов. В соответствии с этим считалось аморальным иметь сексуальные отношения с женой другого мужчины, но даже в малой степени не порицалось иметь подобные отношения с незамужней. Для проклятия адюльтера существовали замечательные практические причины, поскольку адюльтер вел к путанице и, очень вероятно, к кровопролитию. Осада Трои – крайний пример переворота, вызванный неуважением к правам мужей, но нечто в том же роде можно было ожидать, хотя и в меньшем масштабе, когда рассматриваемые участники не были столь возмущены. В то время, разумеется, не существовало обязанности мужа по отношению к его жене, однако существовала обязанность уважать собственность других мужей. Система старой патриархальной семьи с этикой, основанной на том чувстве, которое мы сейчас рассматриваем, была, в сущности, удачной: доминирующие мужчины имели значительные свободы, в то время как страдающие женщины были в таком полном подчинении, что их несчастье казалось неважным.
Только утверждение равенства между женщинами и мужчинами потребовало новой системы в современном мире. Равенство можно гарантировать двумя способами: либо через требование соблюдения моногамии мужчинами, как в прошлом она соблюдалась женщинами; либо давая разрешение женщинам, так же как мужчинам, на определенное раскрепощение традиционного морального кода поведения.
Первому из этих двух путей было отдано предпочтение большинством пионеров в борьбе за права женщин, и по сей день предпочитается церковью. Второй путь имеет большее число приверженцев на практике, однако большинство из них питают сомнения по части правильности их собственного поведения. И те, что признают, что требуется некая новая этика, полагают трудным найти нужные правила.
Другой источник новизны связан с тем, что научное мировоззрение расшатывает табу, наложенное на сексуальные знания. Приходится сознавать, что невозможно успешно бороться с разнообразными бедствиями, как, например, с венерическими заболеваниями, если о них нельзя говорить более свободно, чем считалось позволительным раньше. Также было установлено, что умалчивание и невежество склонны приводить к болезненным эффектам для личности человека.
Социология и психоанализ привели серьезных студентов к осуждению тактики замалчивания сексуальных материй, и многие преподаватели на практике заняли такую же позицию. Более того, те, у кого присутствует научный взгляд на человеческое поведение, считают невозможным квалифицировать каждый поступок как «греховный». Они осознают, что то, что мы делаем, происходит из нашей наследственности, нашего образования и нашего окружения, и что вместо обличения, следует конктролировать причины того, что наносит ущерб обществу.
Таким образом, в поиске новой этики сексуального поведения мы не должны руководствоваться древнимии иррациональными чувствами, которые породили старую этику, хотя мы должны признавать, что они могли случайным образом вести к некоторым правильным принципам и что, поскольку эти чувства все еще существуют, хотя, вероятно, и в ослабленной форме, они по-прежнему входят в исходные данные для решения нашей проблемы. То, что нам определенно следует спросить самих себя, это каковы те моральные правила, которые наиболее вероятным образом будут способствовать человеческому счастью, помня всегда, что какие бы это правила не были, маловероятно, что они будут универсальны и соблюдаться всеми. Следует отметить, что нам следует рассматривать то воздействие, которое эти правила будут иметь на деле, а не то, какое бы они имели, если их влияние было полным.
III
Следующим давайте рассмотрим вопрос относительно знания о сексуальных предметах, который возникает в раннем возрасте и который наименее трудный и вызывающий наименьшие сомнения из разнообразных проблем, подлежаших рассмотрению. Нет никакой здравой причины какого угодно сорта для сокрытия фактов при разговоре с детьми. Их вопросы в отношении секса и их любопытство на этот счет должны удовлетворяться тем же самым способом как, скажем, в отношении, поведения рыб или любого другого интересующего их предмета. Здесь не место сентиментальности, поскольку дети не могут чувствовать так же как взрослые и не улавливают смысл в напыщенной беседе. Ошибочно начинать разговор с того, как осуществляется любовь у пчел или у цветов – нет никакой причины вести к фактам бытия окольными путями. У ребенка, которому говорится то, что он хочет знать и которому разрешается видеть своих родителей без одежды, не будет похотливости и одержимости сексом. Мальчики, выращенные в формальном неведении, думают и говорят гораздо больше о сексе, чем те, кто слышал эту тему обсуждаемой наряду со всеми остальными. Формально узаконенное невежество и действительные знания на этот предмет учат их быть лживыми ханжами по отношению к старшим. С другой стороны, действительное невежество, если оно-таки достигается, вероятный источник шока и беспокойства, и сложности в адаптации к реальной жизни. Любое невежество достойно сожаления, однако невежество в сексуальной сфере представляет серьезную опасность.
Когда я говорю о том, что детям следует говорить о сексе, я не имею в виду, что им следует лишь говорить о чисто физиологических фактах – им следует говорить все, что они хотят знать. Не следует пытаться представлять взрослых более добропорядочными, чем они есть на самом деле, или что секс возможен только лишь в браке. Для обмана детей не существует оправдания. И когда, как это должно происходить в традиционных семьях, они обнаруживают, что их родители им врали, они теряют всякую уверенность в себе и ощущают свою ложь по отношению к родителям оправданной. Есть факты, которые я не должен навязывать ребенку, однако я ему скажу скорее все как есть, чем неправду. Говоря не столько теоретически, сколько из опыта, я уверен, что полная открытость в сексуальных вещах есть наилучший способ предотвращения того, чтобы дети думали на этот предмет чремерно много, грязно или болезненно, а также это почти необходимая предпосылка просвещенной сексуальной морали.
Там, где рассматривается сексуальное поведение взрослых людей, очень нелегко придти к рациональному компромиссу между антагонистическими взглядами, каждый из которых имеет какое-то основание. Фундаментальная трудность, разумеется, состоит в конфликте между импульсом ревности и стремлением к сексуальному разнообразию. Ни один из этих двух импульсов не является универсальным: есть люди (которых мало), которые никогда не ревнуют и есть те (среди мужчин, равно как и среди женщин), чьи привязанности никогда не переходят от выбранного партнера к другому. Если бы какой-то из этих двух типов мог бы стать универсальным, было бы легко изобрести удовлетворительный код поведения. Однако следует признать, что и тот и другой тип может стать более распостраненным посредством условных правил, созданных именно для него.
Остается много почвы для рассмотрения полной сексуальной этики, но мне не кажется, что мы можем сказать что-то более определенное до тех пор, пока у нас не имеется больше опыта как в отношении влияний различных систем, так и касательно изменений в результате рационального образования по части секса. Ясно, что семья, как институт, должна интересовать государство в случае детей и должна рассматриваться как чисто личное дело в случае, если брак бездетный. Также ясно, что даже если дети имеются, государство должно лишь интересоваться обязанностями отцов, которые являются чисто финансовыми.
Когда развод осуществляется легко, как в Скандинавии, дети обычно остаются с матерью, таким образом патриархальная семья имеет тенденцию к исчезновению.
Если, как это происходит все чаще и чаще в случае семей наемных рабочих, государство будет брать на себя обязанности, ранее принадлежавшие отцам семейств, брак перестанет иметь какое-либо разумное основание и останется, вероятно, обычным лишь среди богатых и религиозных.
Пока же, было бы неплохо, если в сексуальных отношениях и в браке мужчины и женщины помнили и практиковали обычные добродетели, такие как терпимость, доброту, правдивость и справедливость. Тот, кто согласно общепринятым нормам является сексуально добродетельным, часто считает себя избавленным от того, чтобы в остальном вести себя по-человечески. Многие моралисты были столь сильно одержимы предметом секса, что они уделили слишком мало внимания другим более общественно полезным типам поведения, при всем при том заслуживащим похвалы с этической точки зрения.

Источник: http://lib.rus.ec/b/172681/read#t1

Оглавление
Вступление.
Что такое сексуальная революция?
«Гомосексуальная революция».
Секс и товарно-денежные отношения.
Свободная любовь.
Свободная любовь, брак и семья.
Сексуальная революция и религия.
Классовая борьба, как источник сексуального освобождения.
Секс и культура.
Заключение.


«Долой вашу любовь», «долой ваше искусство»,

«долой ваш строй», «долой вашу религию» -

четыре крика четырех частей».

Владимир Маяковский


Вступление

Современное буржуазное общество — общество вымыслов, легенд и рекламной лжи, оно способно превратить в идеологически выгодный ему миф практически любой факт. Однако проникновение в глубь такой легенды открывает ее совершенно иной характер, нежели нам пытаются показать. Есть такой миф созданный многоформенной пропагандой капитала, миф сексуальной свободы в нашем обществе. Этот миф до того циничен, что мне просто давно не терпится с ним покончить. Ведь мифы существуют не только для того, чтобы питать культы, но и чтобы их ниспровергать. Поведем беспощадную борьбу с мифами буржуазного общества! Низвергнем этот!
Широкую известность за последние годы приобрел термин «сексуальная революция», в прошлом он тихо звучал на вечерних собраниях хиппи, гремел над парижскими баррикадами 68-го, восторженно произносился одними и с гневом другими. В итоге, после отгремевших бурь 60-70-х, он был умело подхвачен буржуазными идеологами, искажен, взят на вооружение.
Предав иной смысл поиску свободной любви, капитал научился мастерски использовать его. И теперь говоря о сексуальной революции, «эксперты» из СМИ утверждают, что в Европе и Америке она давно прошла, а у нас только разворачивается. Много говорят, пытаются доказать что свободная любовь это свободное, некритичное совокупление, а вовсе не новые отношения полов, построенные на иных, небуржуазных принципах. Еще, в доказательство приводят обилие попсовых примеров из жизни золотой молодежи, провозглашая мол, у нас тут свобода вот они и пользуются. Красиво звучат с телеэкрана слова зубров капиталистической пропаганды: «Какие они другие! Вот им (молодым) хорошо!» Затем делается вывод: «Пусть молодежь перебесится, в штатах же перебесилась!» Хотя последнее время стали помалкивать, видать на Западе не все так?
Преподносимая как благо, дарованное реформами, сексуальная свобода на деле у многих вызывает сомнение. Разумеется, никакой такой свободы в России нет, а что есть, мы с вами хорошо знаем и видим. Нет в ней и «сексуальной революции». А жаль! Однако, то, что действительно существует в нашем обществе и выдается за «половой прорыв» 90-х есть только, используя мало известный термин, «гомосексуальная революция», а это с сексуальной революцией суть вещи разные, даже противоположные, но об этом позже… И о другом тоже…

Что такое сексуальная революция?

Начнем просто, с понятия, которое мы будем использовать довольно широко. Что такое сексуальная революция? Что такое революция вообще? Это качественные изменения (эволюция — количественные). Это знают все, а что такое секс? Столь широко употребляемое слово Секс — по латыни означает пол. Сложим. Вместе: половая революция, половые качественные изменения.
В.И. Ленин говорил в беседе с Кларой Цеткин: «в эпоху, когда рушатся могущественные государства, когда разрываются старые отношения господства, когда начинает гибнуть целый общественный мир, в эту эпоху чувствования отдельного человека быстро видоизменяются. Подхлестывающая жажда разнообразия и наслаждения легко приобретает безудержную силу. Формы брака и общения полов в буржуазном смысле уже не дают удовлетворения. В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции».
За ХХ век многое произошло, вихрями проносились события, но произошла ли сексуальная революция? Несомненно, человечество далеко шагнуло по пути освобождения, в том числе и сексуального, были и революционные подвиги, но перелома не было. И вот теперь мы видим, как на наших глазах рушится вековая тюрьма буржуазного брака. Если форма разрушается, значит, изменилось содержание. Да, действительно, на смену старому браку, активно распадающемуся, приходят другая форма гетеросексуальной моногамии. Ее уже окрестили гражданским браком. В чем суть происходящих изменений? Отбрасывается формальная часть брака, заключение брачного договора (даже в его Советской очень демократической, но все равно буржуазной форме), а вместе с этим и его официально-экономическая часть. Многое в отношениях полов строится по-новому.
Можно объяснить это ростом индивидуализма, или же попыткой освободиться из под ярма собственнических отношений все еще царящих в нашем мире. И оба объяснения будут верны, только для различных классов. Богатые не хотят совместно «с кем попало» — «по-советски» владеть своей (трудом стольких рабочих нажитой) собственностью. А что делить бедным? Лучше и не узаконивать своих отношений, чтобы потом не потонуть в судебных дрязгах. Ведь делить то им нечего. Крохи. Но все равно брак, в нынешних его формах, живет и еще долго будет жить. Думаю, в будущем из брака будет постепенно полностью выброшена экономическая часть отношений.
Маленький экскурс в историю. Какой период принято называть «эпохой сексуальной революции»? Ее время выпадает на 1950–1970 годы, и целиком совпадает с периодом революционного подъема, пик которого пришелся на 1968 год. С середины 1970-х начинается другой этап, реакционный период в западной истории, и вместе с ним приходит время «гомосексуальной революции». Этот период завершился в конце 90-х, когда начался новый революционный подъем.
Что несет в себе сексуальная революция? Ответ предельно прост: она несет в себе освобождение. От чего спросите вы? Освобождение мужчин и женщин от оков рабства буржуазных половых отношений. Взрослея, парни и девушки сталкиваются с господствующей буржуазной моралью, у них возникают вопросы: «Почему я должен так поступать? А почему я не могу этого? Это кто решил?». Так молодежь убеждается в том, что ее свобода сильно ограничена общественными нормами. Убеждается, еще не понимая, почему и зачем существуют эти запреты. И ставя перед собой массу вопросов, она автоматически вступает в идейное противоречие с капиталистической системой. Становится из растерянно непонимающей несогласной. Но, поставить вопрос, еще не означает дать на него ответ. Нужна еще готовность сделать это. А подобное далеко не всегда просто. Целые поколения могут простоять в тупике, но если готовность находится, тогда начинается поиск.
Вещных оков капитала, конечно, вопросами не сломаешь. Неизбежный вывод: нужно бороться. А вопросы нужны, чтобы знать, куда наносить удар. Согласитесь, поколение не только ставящее вопрос, но и готовое дать на него ответ, сделать вывод и даже прямо последовать за ним, не должно быть поколением плейбоевских кроликов на задних лапках. Именно таким смелым и ищущим было молодое поколение 60-х на Западе. Оно первым бросило вызов, системе провозгласив «Эру свободной любви». Так получилось, и не могло быть иначе, что сексуальная революция совпала с революцией социальной. Пусть не совсем еще революцией, но уже большим и смелым рывком. Тот, кто бросает вызов системе, бросает его во всем и в сексе тоже. Но вот… сексуальная революция не может произойти отдельно от социальной, а революционный подъем 50-70-х закончился поражением, нет, конечно, многое было достигнуто…, но не сами вершины. Расширились границы речевой пристойности, а это позволило людям обсуждать сексуальные темы, как следствие, решая сексуальные проблемы. Большие изменения претерпела одежда (особенно женская): она стала более открытой формой сексуального выражения. Появился стиль «унисекс», общей одежды и для мужчин и для женщин. Мужчины стали чаще носить длинные волосы, а женщины короткие стрижки.
Говоря иначе, сексуальная революция просто часть социальной, они не могут существовать обособлено. Вспомним прошлое: какие бы революции не происходили, они всегда влекли за собой и качественные изменения в сексуальной сфере. Скорее, сексуальная революция это действие, совершаемое социальной революцией в сфере полов. Феодальная революция положила конец рабовладельческой половой морали, а буржуазная стала концом феодальной…
Но, помимо качественных изменений в сексуальной сфере, происходят, и количественные изменения — эволюционные и порой очень значительные. Правда, в среде различных классов они протекают по-разному, но определяющую роль играют они именно в среде господствующего класса. Эволюционные изменения сексуальных отношений и подготавливают сексуальную революцию. Рассмотрим это на феодальных отношениях. Сексуальный аскетизм средневековья сменяется в конце невиданной сексуальной распущенностью эпохи Рококо. В начале супруги спали в толстых ночных рубашках с маленькими отверстиями внизу (ведь по-другому порочно!), соответственно и секс у них был богобоязненным. В конце … почитайте де Сада, да и мемуары современников тоже хороши, порок на пороке. Если в мрачное средневековье супружеская измена считалась чем-то ужасным, то в просвещенном XVIII во Франции драться на дуэли защищая честь жены, было позорно. Над таким человеком смеялись все: «Вот ведь правда придурок и далась ему эта жена? Шлюха как шлюха, чего за нее драться?»
Меняются экономические отношения, меняются и половые. XIX век принес вместе с господством капитализма и буржуазную половую мораль. «История моей жизни» Джакомо Джироламо Казановы изданная в то время была так урезана, что совсем не ясно, как это имя стало знаменитым? А какое благодушие, какая высокая мораль в произведениях романистов? Вальтер Скотт… А взять хотя бы Александра Дюма и его роман «Графиня де Монсоро», в этом романе король-гомосексуалист Генрих III, представлен таким непорочным: со своей женой не спал, а богу молился (о продлении рода), конечно Дюма все же делает осторожные намеки, но неискушенному они не видны. Более смело тогда писать было нельзя.
В ходе ХХ века произошло резкое ослабление поляризации мужских и женских социальных ролей. Половое разделение труда потеряло жесткость и нормативность. Конечно, все еще существуют преимущественно мужские и женские профессии, но все эти изменения в общественной сфере определяют и вектор изменения сексуальных отношений.
Итак, мы пришли к выводу, что сексуальная революция является частью социальной революции. А социальная революция означает низвержение отжившего и утверждение нового, прогрессивного общественного строя. Сексуальная революция является, таким образом, закономерным, а не случайным явлением общественной жизни. И также означает низвержение старых и утверждение новых сексуальных отношений.

«Гомосексуальная революция»

Что такое гомосексуализм в наше время знают уже все, но о том, что он бывает двух видов известно не всем. Что это за виды? Гомосексуализм бывает физиологический и социальный. Гомосексуализм физиологический (природный), как мужской, так и женский, встречается примерно 1–2 % случаев от общего числа населения, гомосексуализм социальный встречается куда чаще. Физиологический гомосексуализм всегда существовал и существует во всех странах. Причиной такого гомосексуализма является присутствие в организме гормонов противоположного пола, что и определяет гомосексуальное или бисексуальное поведение человека, в зависимости от количества этих гормонов. В сексе такой мужчина играет пассивную-женскую роль, а такая женщина активную-мужскую роль.
А что другая форма? В сексологии она называется псевдогомосексуализмом (ложным гомосексуализмом), мы же назовем ее социальным гомосексуализмом, поскольку его причины носят ярко выраженный социальный характер, а не просто совращение. В сексе с нормальным (физиологическим) гомосексуалистом такой мужчина играет активную-мужскую роль, а такая женщина, занимаясь сексом со своей партнершей нормальной лесбиянкой пассивную-женскую роль. Социальные гомосексуалисты, как мужчины, так и женщины не имеют физиологических отклонений, а их гомосексуальность является только следствием общественных отношений. Я не осуждаю сексменьшинства, а только описываю причины их породившие.
Социальный гомосексуализм имеет две группы причин:
1. У господствующих эксплуататорских общественных классов и социальных групп;
2. У угнетенных (эксплуатируемых) общественных классов и социальных групп.
У господствующих классов социальный гомосексуализм является следствием пресыщенности в силу того, что экономическая функция такого класса стремится к нулю, и его представители только развлекаются, постоянно пресыщаясь и ища новые удовольствия. Они живут по принципу маркиза де Сад: «Жизнь дана нам для удовольствия». Или как еще говорил Людовик ХV: «После нас хоть потоп». Такое поведение сильно раздражает другие классы, что усиливает их желание положить конец «заевшимся» и их власти. Следовательно, сексуальная распущенность (не только социальный гомосексуализм, но и мазохизм, и садизм и т. д.) выступает признаком кризиса существующих общественных отношений. Так всегда было в истории, взять хоть римскую знать, хоть позднее феодальную аристократию, хоть современную буржуазию. Глядя на ее погоню за всякими, отнюдь не примитивными, удовольствиями, нетрудно сделать еще один вывод о кризисе капитализма. Ведь экономическая функция современной крупной буржуазии — управлять, близка к нулю: она больше не управляет своим капиталом, но только наслаждается его плодами.
У угнетенных общественных классов и социальных групп социальный гомосексуализм есть нечто иное, как следствие невозможности в силу тех или иных общественных причин, искусственных ограничений, найти себе партнера противоположного пола. Эти же ограничения приводят к возникновению в среде эксплуатируемых классов и иных социальных групп (интеллигенция, мелкая буржуазия) и других сексуальных отклонений. С другой стороны в эпоху кризиса капитализма (аналогично и в другие кризисные исторические периоды) социальный гомосексуализм и другие сексуальные отклонения являются попыткой уйти от проблем, спрятаться от них. Надо сразу добавить, что это распространяется и на гетеросексуальный секс, те же причины и у наркомании. Такой секс как классический, так и не традиционный является сексом-наркотиком, где главное не сближение с партнером, а совместное бегство от реальности за удовольствие.
Я объединил социальный гомосексуализм с такими сексуальными отклонениями, как мазохизм, педофилия, некрофилия, садизм и т. д. в силу того, что все они имеют одни и те же группы причин (сами причины я здесь не рассматриваю). Все эти сексуальные отклонения носят только социальный характер, а в среде определенных социальных сил не всегда даже являются отклонениями. Гомосекуализм в Спарте, где мужчинам запрещалось жениться до 30 лет. Гетеросексуальная педофилия в начале правления Наполеона во Франции, мода на девочек «крыс». Гомо и гетеро педофилия в Римской империи в эпоху Принципата. Зоофилия у кочевников, и многое другое.
Думаю, теперь пришло время разобраться с «гомосексуальной революцией». Середина семидесятых в общепринятой классификации стала концом сексуальной революции, «бунтующих студентов разогнали» и наступила эпоха политической реакции, и вот тогда и началась «гомосексуальная революция». Количество геев и лесбиянок резко поползло вверх. Даже культура приобрела ярко выраженный гомосексуальный характер. Особенно это, заметно в музыке (низкие женские и высокие мужские голоса): QUEEN, Modern Talking, Alphaville…
«Гомосексуальная революция» совпала с эпохой реакции. В США к власти пришел Рейган, а Великобритании Тетчер. Поэтому, в силу своих не прогрессивных причин «гомосексуальная революция» скорее есть сексуальная контрреволюция, она означала шаг назад по сравнению с «сексуальной революцией» 50-70-х, с ее пусть наивным, пусть зачастую тупиковым, даже отчасти преждевременным, но смелым поиском. Сексуальная революция означала наступление молодежи на устаревшие рамки системы, «гомосексуальная» же стала отступлением. Нельзя сломать рамок системы, не сломав и ее саму, а для этого революционные силы оказались еще слишком слабы. Хотя борьбу эту нельзя назвать безрезультатной.
«Гомосексуальная революция», не какая не революция, а сексуальная контрреволюция, так как она означает для угнетенных общественных сил бегство, но не поиск, подчинение, но не борьбу.
Теперь, когда мы вскрыли социальную природу гомосексуальных отношений, рассмотрели в традиционных границах сексуальную и «гомосексуальную революцию», думаю, пришло время правильно расставить исторические границы и уточнить определения.
Термин «сексуальная революция» используется нами в двух смыслах: в первом случае он означает временной период (конца 1950 — начала 1970-х), во втором, часть социальной революции. В дальнейшем мы будем пользоваться этим термином только во втором его смысле. Термином же «гомосексуальная революция» мы в дальнейшем будем пользоваться только для обозначение культурных границ. Вообще же и термин «гомосексуальная революция», и термин «сексуальная революция» в его первом смысле ничего нам больше дать не могут кроме путаницы, поэтому мы постараемся пользоваться ими в дальнейшем как можно реже, и не употреблять их без кавычек.

Секс и товарно-денежные отношения

Капитализм хозяин сердец, не в том смысле, что он живет в них, а в том, что они живут в нем. Капитал представляет смертоносную преграду для любви (любовь я понимаю, прежде всего, как отношения), но в тоже время он всячески стремится использовать в интересах получения прибыли сексуальные отношения. В психологии это называется эксплуатацией сексуальности, суть ее состоит не только в коммерческом использовании человеческой сексуальности, но в создании искусственных (мнимых и реальных) сексуальных потребностей.
Искусственные потребности, а в том числе и сексуальные есть потребности, которые создаются искусственно. Например, девушка может думать: «Как я могу с ним спать, если у него даже нет своей машины?». А кто внушил ей этот бред? Какой-нибудь сериал или рекламный ролик. Казалось бы, чего проще, задай себе вопрос: «А причем тут машина, если он мне нравится?». Но так просто только в теории, на практике все сложнее… Зато машины продаются! Достаточно проассоциировать вещь и человеческую сексуальность. Или, пример, реклама гиперсексуальности в различных журналах. Она заставляет человека думать, что «настоящий мужчина» должен быть именно таким. Бедный парень думает: «Я слабак, недотягиваю!», в итоге Виагра хорошо продается. А сколько денег делается на эксплуатации желания женщин хорошо выглядеть. Реклама угрожающе призывает: «Только наша косметика спасет вашу красоту!». Я тут уже не говорю об эксплуатации детской и юношеской сексуальности. Запреты на эротическую и порнографическую продукцию не помогут, точнее, помогут поднять процент прибыли. Так кому они выгодны? Внимательно проанализировав все это, и многое другое приходишь к выводу: нас беспощадно имеют! Сколько всякой гадости они запихивают нам в мозги, только чтобы мы потратили свои денежки на дрянь, производимую только ЭТОЙ фирмой. Весь этот маскарад искусственных фалесов и вагин и прочих штучек призванный скрывать пустоту позднебуржуазных сексуальных отношений, не в состоянии сделать это.
Важное место в «сексуальной экономике» занимает проституция. Эта сфера товарно-денежных отношений тоже, как и всякая другая контролируется капиталом. Что же представляет собой по сути, а не по форме женская и мужская проституция? Этот вид коммерции известен с древнейших времен, по доходности он едва ли не самый выгодный. При этом это и довольно беспощадный вид эксплуатации человека. Проститутки выступают в виде товара, причем не в скрытой, как это происходит, например, с наемными рабочими, а в явной, ничем не прикрытой форме. Они товар не как наемная рабочая сила создающая потребляемый товар, они товар потребляемый. Разумеется, не столько в экономическом, сколько в психологическом смысле. Они каждую минуту своей жизни ощущают себя товаром, в то время как пролетарии лишь могут осознавать себя товаром, но это не гнетет их постоянно. Не удивительно, что у представителей этой профессии почти всегда возникают серьезные психические отклонения. Они наиболее отчуждены от любви. Отчуждены от жизни. Девушки и парни, занимающиеся проституцией, если конечно их психика еще не разрушена окончательно, испытывают большую потребность в любви. Но, увы…
Все знают, что причиной толкающей человека на этот путь является бедность и низкий культурный уровень. Конечно, в этой профессии есть и привилегированный класс, но принадлежность к нему не освобождает человека от «душевного состояния профессии». А кто и почему прибегает к услугам представителей этого ремесла? Проституция является продуктом буржуазных общественных отношений. Физическая эксплуатация проституток приводит не только к физическому, но и к моральному разрушению. Прежде всего, почему прибегают к их услугам? Состоятельные круги в поисках новых, по количеству и (или) по качеству удовольствий. «Все продается!», — вот лозунг буржуа. Большим спросом проститутки пользуются у маргинальных (преступных…) кругов. Здесь причина в изолированности от общества деклассированных элементов. К услугами проституток прибегают и рабочие и студенты и… Но в последних случаев причина звучит так: «Так проще!». Но почему проще? Сложные ритуалы ухаживания, отсутствие стабильных доходов, отсутствие места, нехватка времени, обилие моральных запретов, то нельзя, то это… А собственно кто это их перед нами нагородил? Ответ на этот вопрос кроется в ответе на другой вопрос. Какова причина возникновения проституции? А причина капитализм, собственно это то та же причина, что и у всякого рода преград на пути полов. Бороться с этим проявлением буржуазных отношений бесполезно и глупо, надо просто уничтожить чрево его породившее — капитализм. Capitalism must be destroyed. (Капитализм должен быть разрушен)
Проституция как вид предпринимательства, на деле есть лишь очередная форма эксплуатации человеческой сексуальности. Во имя прибыли. «Порнография, — писал в середине 1970-х теоретический журнал французских коммунистов «Нувель критик», — начинается с момента, когда наслаждение становится товаром… Порнография и деньги тесно и определяюще связаны, как две стороны одной медали»
Это важное разграничение между порнографией и непорнографией, но оно служит мерилом порнографии только вместе с ее основным признаком — сужением человеческой сексуальности до физиологии.
Любовное искусство пишет журнал, «использует наслаждение как средство, а не как цель» Порнография не учит не чему, она сводит сексуальность только к механической стороне, в порнографии и женщина и мужчина выступают в качестве предмета потребления. Межличностные отношения сведены здесь лишь к отношению органов. Порнография в отличие от эротизма не искусство, она карикатура на него.
Использовать в коммерческих интересах человеческую сексуальность капитал тем самым создает новые преграды на пути людей друг к другу. Не удивительно, что все большую популярность у молодежи (и не только у левой) приобретает идея свободной любви.
Так что же такое свободная любовь?

Свободная любовь

Для нас сейчас не важно когда появилась сама идея, хотя корни ее следует искать в революционных идеях XIX века, а может и еще глубже. В разное время она понималась по-разному, но всегда главным оставалось одно и то же — освобождение, сначала оно понималось как освобождение от мещанского рабства, позже более точно, как освобождение половых отношений из-под власти капитала. В свое время Энгельс говорил о двух разных видах свободы любви: «…В каждом крупном революционном движении вопрос о «свободной любви» выступает на передний план. Для одних это — революционный прогресс, освобождение от старых традиционных уз, для других — «учение, удобно покрывающее всякого рода свободные и легкие отношения» Разница между ними лежит в понимании сущности любви как социальной, а не как чисто физической. Сексуальные потребности надо понимать как общественно-биологические, а не только как просто биологические. Только став личностью, мужчина становится мужчиной, а женщина женщиной. Это и отличает нас от животных, наша общественность.
Некоторые буржуазные идеологи у нас и за рубежом любят поговорить о том что, мол, при капитализме свободная любовь, это де достояние Западной цивилизации. Конечно сейчас сексуальной свободы больше чем в начале прошлого века. Но вот чье это достижение? Но об этом позже.
Перед нами два основных вопроса. Что такое любовь вообще? В чем свобода свободной любви?
Любовь? Эрих Фромм в книге «Иметь или быть» писал так: «Любовь также имеет два разных значения в зависимости от того, имеем ли мы в виду любовь по принципу обладания или бытия.
Может ли человек иметь любовь? Будь это возможно, любовь должна была бы существовать в виде какой-то вещи, субстанции, которой человек может владеть и обладать как собственностью. Но дело в том, что такой вещи, как «любовь», не существует. «Любовь» — это абстракция; может быть, это какое-то неземное существо или богиня, хотя никому еще не удавалось увидеть эту богиню воочию. В действительности же существует лишь акт любви. Любить — это форма продуктивной деятельности. Она предполагает проявление интереса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение и может быть направлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает и усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообновления и самообогащения.
Если человек испытывает любовь по принципу обладания, то это означает, что он стремится лишить объект своей «любви» свободы и держать его под контролем. Такая любовь не дарует жизнь, а подавляет, губит, душит, убивает ее».
Обдумав и обобщив мысли Эриха Фромма, мы можем сказать, что любовь это отношения, основанные на поступках людей. Возникающие сначала на основе ощущений и переходящие по мере их развития в душевное состояние. Но остановимся пока на любви как отношении…
Знало ли человечество любовь в прошлом? Думаю, нет. Скорее ему были известны лишь ее элементы. В обществе угнетения, неравенства, эксплуатации в обществе, где нет свободы, где собственность и деньги (т. е. вещи) правят умами, не было и не могло быть любви. Мы видим, что любовь не может существовать без свободы. А как же «Золотой век» — первобытное общество, ведь в нем не было эксплуатации человека человеком, никто не извлекал прибыль и люди небыли ни рабами вещей, ни рабами других людей, как это стало потом? Но в это время человек еще слишком мало был человеком и слишком много был животным, взаимоотношениями полов руководил, прежде всего, инстинкт. Ответ на этот вопрос лишь подтверждает то, что свободная любовь (а не свободной любви просто не может быть) является продуктом общественных отношений. Если эти отношения скотские, то и люди скоты и любить они не способны. Любовь ведь явление социальное. Есть ли у любви цель? Один мой друг сформулировал свое понимание цели любви так: «Моя цель, чтобы ей было хорошо. Ее цель, чтобы было хорошо мне». Что это, если не счастье? Но это еще и иное понимание счастья, это понимание своего счастья как счастья и другого тоже. Счастья в единстве двух людей. Счастье, как писал Дидро в «Энциклопедии», это состояние которое хочется продлевать бесконечно. Но ведь цель коммунизма это то же счастье. Между свободной любовью и коммунизмом можно смело, не боясь ошибиться поставить знак равенства. Поставить потому, что не может быть справедливого общества без счастливых, любящих людей. Но сколь ясно теперь видна противоречивость любви и капитала. Счастье это хорошие отношения между людьми, а не Платоновская сумма всех удовольствий полученных человеком на протяжении его жизни. Счастье это любовь.
Но у любви есть еще одна грань. Любовь как способность любить, это еще и черта характера. Характера нового, не буржуазно-ориентированного на обладание, человека. Характера, в котором человек это высшая ценность.
Хотеть быть любимым значит хотеть быть другим, другим не только внутри себя, но и внутри другого. Я и не Я острый вопрос современной психологии. Любовь должна выражаться в ассоциации себя с другим человеком, ощущении себя с ним неразрывным целым. Я есть не Я. А не как у Сартра себя как объекта для другого. Это понимание скорее подходит для «потребительского общества», где сексуальный партнер это вещь потребляемая. Человек, а речь идет только о бытийно-ориентированной психике, выделяет себя из мира и одновременно ассоциирует себя с миром, а не с какой-то частью этого мира. Также и в любви, такой человек ассоциирует себя с другим человеком, а не только другого человека с собой. Но в другом Ж.-П. Сартр прав: «Чтобы другой любил меня, я должен быть свободно избран им в качестве любимого»
Но есть еще один вопрос, ждущий ответа. Любовь это явление в психике подсознательное или сознательное? На уроне социального ее понимания сознательное, на уровне инстинкта подсознательное. Но, чем больше доля подсознательного, тем меньше это любовь. По мере развития общества сознательная часть любви увеличивалась, а соответственно доля подсознательного снижалась. Любовь сегодня в большей мере явление сознательное, чем подсознательное.

Свободная любовь, брак и семья

Начнем с того же Эриха Фромма: «Переход от «влюбленности» к иллюзии любви-"обладания" можно часто со всеми конкретными подробностями наблюдать на примере мужчин и женщин, "влюбившихся друг в друга". В период ухаживания оба еще не уверены друг в друге, однако каждый старается покорить другого. Оба полны жизни, привлекательны, интересны, даже прекрасны — поскольку радость жизни всегда делает лицо прекрасным. Оба еще не обладают друг другом; следовательно, энергия каждого из них направлена на то, чтобы быть, то есть отдавать другому и стимулировать его. После женитьбы ситуация зачастую коренным образом меняется. Брачный контракт дает каждой из сторон исключительное право на владение телом, чувствами и вниманием партнера. Теперь уже нет нужды никого завоевывать, ведь любовь превратилась в нечто такое, чем человек обладает, — в своего рода собственность. Ни тот, ни другой из партнеров уже больше не прилагает усилий для того, чтобы быть привлекательным и вызывать любовь, поэтому оба начинают надоедать друг другу, и в результате красота их исчезает. Оба разочарованы и озадачены. Разве они уже не те люди, которыми были прежде? Не ошиблись ли они?

Как правило, каждый из них пытается отыскать причину подобной перемены в своем партнере и чувствует себя обманутым. И ни один из них не видит, что теперь они уже не те, какими были в период влюбленности друг в друга; что ошибочное представление, согласно которому любовь можно иметь, привело их к тому, что они перестали любить. Теперь вместо того, чтобы любить друг друга, они довольствуются совместным владением тем, что имеют: деньгами, общественным положением, домом, детьми. Таким образом, в некоторых случаях брак, основывавшийся сначала на любви, превращается в мирное совместное владение собственностью, некую корпорацию, в которой эгоизм одного соединяется с эгоизмом другого и образует нечто целое: "семью"»
Свободная любовь не может никак противоречить браку или семье, если конечно под браком понимать свободный, добровольный, равноправный союз мужчины и женщины, основанный на чувстве взаимной любви и уважения, заключаемый для создания семьи и порождающий взаимные права и обязанности супругов. Но есть и другое понимание брака — буржуазное понимание, брак — это гражданско-правовая сделка, договор, где на первом месте стоит собственность, точнее вопрос о режиме имущества будущих супругов. Брак это экономическая сделка. Какая тут может быть любовь, если важнее не с кем жить и не как жить, а чем владеть? В понимании человека с буржуазной психикой «по договору» его собственностью становится другой человек. И если потом этот «другой» начинает изменять, то вопрос о сохранении семьи полностью начинает зависеть от остального «не живого» имущества. Так капитализм внутренне разрушает семью.
«Все это не означает, что брак не может быть наилучшим решением для двух любящих друг друга людей. Вся трудность заключается не в браке, а в собственнической экзистенциальной сущности обоих партнеров и в конечном счете всего общества. Приверженцы таких современных форм совместной жизни, как групповой брак, смена партнеров, групповой секс и т. д., пытаются, насколько я могу судить, всего лишь уклониться от проблемы, которую создают существующие для них в любви трудности, избавляясь от скуки с помощью все новых и новых стимулов и стремясь обладать как можно большим числом «любовников» вместо того, чтобы научиться любить хотя бы одного», — пишет Эрих Фромм дальше. А вот что пишет по этому поводу Инесса Арманд: «…сам брак буржуа является также одной из форм проституции, так как он основан не на любви, а на приличии, на наживе, на капитале.
Но с исчезновением капиталистического строя и с переходом власти в руки пролетариата исчезнет и «коммунизм жен», то есть официальная и неофициальная проституция, исчезнет и продажный буржуазный брак, брак сделка, брак кабала, который должен быть закреплен как всякая сделка, либо государственными, либо церковными учреждениями.
Таким образом, буржуазная семья не является чем-то извечным. Семья есть следствие определенного строя, и изменяется вместе с ним. Исчезнет и буржуазная семья вместе с уничтожением капитализма.»
Вся проблема состоит именно и только в отношениях между людьми. Посмотрите, как разительно отличаются оба определения брака, одно основано на любви другое на собственности. Но и в одном и в другом человек берет на себя обязательства. Взять на себя обязательства означает потерять свободу? Нет, это означает нести ответственность за свои поступки, тут нет места принуждению, все совершается добровольно и сознательно. А потом какую свободу? Свободу менять партнеров? Она не теряется, от нее просто приходится отказаться, пожертвовать ей во имя любви. Свобода выбора, свобода принятия решений разве это не есть высшая половая свобода. Но ведь то, что буржуазные идеологи выдают за свободу, не есть свобода. Капитализм загоняет человека в рамки. А потом его идеологи заявляют: «Человек ты свободен!» Так и хочется их поправить: «Человек ты отчужден!» Отчужден от свободного развития. Система все решила за нас ОНА определила, кем нам быть и что делать и не только в экономике или быту, но и в сексе. Она нахально учит нас своими фильмами, журналами и прочими «примерами» как поступать и «кому идти за Клинским». Навязывает нам. Одним словом, экономическая несвобода человека в буржуазном обществе определяет и на его моральную и сексуальную несвободу. И семью капитал тоже ставит себе на службу. Сама семья ее типы и функции обусловлены характером существующих производственных (капиталистических) отношений, общественных отношений в целом, а также уровнем культурного развития общества. Отсталое патриархальное устройство семьи в наше время служит цепным псом на службе у капитала. Сама та эта зубастая собачка думает, что она охраняет тепло семейного очага. Но на самом деле эта тварь, готовая перегрызть глотку всему новому и всякому ищущему, лишь стережет свою цепь. Главная функция семьи при капитализме — экономическая. Здесь огромную роль играет грубый материальный расчет, коммерческая выгода брака. В среде рабочего класса и интеллигенции можно наблюдать зарождение и развитие брачно-семейных отношений свободных от этих извращений и основывающихся на любви. О судьбе традиционной семьи, считая моногамию прогрессивной формой брака, писал в своей работе «Происхождение семьи частной собственности и государства» Ф. Энгельс: «Но при этом от моногамии, безусловно отпадут те характерные черты, которые ей навязаны ее возникновением из отношений собственности, а именно, во первых, господства мужчины, во-вторых, нерасторжимость брака. Господство мужчины в браке есть просто следствие его экономического господства и само собой исчезнет вместе с последним» Кое что из описанного уже произошло (нерасторжимость брака), или происходит в наше время.
Большой интерес представляет мнение по вопросу нового брака А.М. Коллонтай: «Прежде всего, общество должно научиться признавать все формы брачного общения, какие бы непривычные контуры они ни имели, при двух условиях: чтобы они не наносили ущерба расе и не определялись гнетом экономического фактора. Как идеал остается моногамный союз, основанный на «большой любви». Но «не бессменный» и застывший. Чем сложнее психика человека, тем неизбежнее «смены». «Конкубинат», или «последовательная моногамия» — такова основная форма брака. Но рядом — целая гамма различных видов любовного общения полов в пределах «эротической дружбы»
Второе требование — признание не на словах только, но и на доле «святости» материнства. Общество обязано во всех формах и видах расставить на пути женщины «спасительные станции», чтобы поддержать ее морально и материально в наиболее ответственный период жизни».
Новый брак должен означать и новое со стороны общества к нему отношение.

Сексуальная революция и религия

«Сын мой это грех!» Сексуальная революция и религия вещи абсолютно не совместимые. Почему? Религия и революция суть явления разные, противоположные. Религия это еще одно средство подавить человеческую сексуальность, подчинить ее правилам системы. Религия несла и несет человечеству мрак. Не только мрак невежества, но и мрак в постели. Революция же мать свободы и несет она познание. Религия рабство для ума, морфий для чувств. «Наши чувства слепы, когда разум наш спит», — говорит Петроний. Религия это сон, она уводит нас от реальности в мир химер. Революция это пробуждения, в идеал она возводит знание, а не веру. Церковь учит: «Веруй, вера твоя да спасет тебя!» Цельс, античный критик Христианства поясняет это так: «Мудрость в мире зло, глупость благо!» Сексуальная революция восстает против «греха», провозглашая не страх перед богом, но смелость. Не дешевую подделку, но подлинник. Чистота, открытость, искренность вот новые заповеди новых сексуальных отношений. Сделаем общество свободным, пусть свободной будет любовь. Культ и его служители на протяжении столетий, преданно трудились и трудятся на службе у системы, они учат людей повиновению власти. Ну, сами судите, кому выгодна религия? Кому служите святые отцы?
Делатели моральных рабов стоят на пути у прогресса, на пути информационного общества, на пути у социалистической революции. Освященный секс (не только поза миссионера), это еще одно ограничение свободы, воздвигнутое на нашем пути к ней, нас учат что можно, а что нельзя и как надо. На каком основании? Пропагандирую культы всех мастей многообразная церковь стремится навязать стремительно рвущемуся вперед человечеству давно отжившие свой век взгляды. Не удивительно, что среди немалого числа молодых людей религии всякого рода вызывают сильную негативную реакцию: «Церковь сытая старая шлюха, обуржуазившаяся до предела вспомни чему учил тебя Христос. Бедности!» Избавившись от некоторых иллюзий 90-х годов, российская молодежь хочет сама строить половые отношения, без вмешательства в эту сферу не только буржуазного государства, но и религиозной морали. Новую актуальность приобретают принципы освобождения личности и сексуальных отношений.
Нам говорят: «Грех!». МЫ говорим: «Рвите яблоки с дерева познания!»

Классовая борьба, как источник сексуального освобождения

Начнем с женщин. Отмирание буржуазного брака и собственнического отношения к человеку хотя и идет медленно, но тесно связано с вовлечением женщин в производственную и общественную деятельность. В женском самосознании появились новые черты: чтобы быть с мужчиной на равных, женщина должна быть энергичной, умной, предприимчивой, т. е. обладать «чисто мужскими» качествами. Конечно, общаться с такой женщиной традиционному мужчине труднее. Но ведь изменяются не только женщины.
Многие женщины перестают цепляться за штамп в паспорте и на первый план выдвигают не формальную, а сущностную часть брака. Правда Россия в этом плане остается отсталой страной, например редко встретишь девушку способную самостоятельно познакомиться с парнем, видимо это издержки современной половой морали… Но зато интересно наблюдать за тем как женщины активно отстаивают свое право платить за себя. Если раньше они допускали, что за них платят в автобусе или метро, то теперь иные желают даже в кафе и ресторанах платить за себя. Конечно, это пока мало касается нашей цветущей провинции…
Восьми часовой рабочий день принес значительное перемены в половой жизни рабочих, сокращение рабочего дня высвобождает время. Трудно представить, что раньше люди могли работать по 12 и более часов в сутки, впрочем, с новым трудовым кодексом в России это вполне может стать реальностью и сегодня. Конечно, капитал пытается заткнуть эти дыры свободного времени выпивкой и сериалами, но все равно человек идет на встречу реальности, пробиваясь сквозь тернии нагроможденных спектаклей. Капитал пытается вместо чего-то яркого и настоящего подсунуть нам дешевые суррогаты. Не по цене, но, по сути.
Классовая борьба — борьба между классами с несовместимыми или противоречащими друг другу интересами. История всех обществ основанных на частной собственности и эксплуатации, а не только нашего — капиталистического, была историей борьбы классов. Она имеет три основных составляющих. Это борьба экономическая, идеологическая и политическая. Марксизм дал научное объяснение классовой борьбы как движущей силы развития антагонистического общества, показал, что борьба рабочего класса против буржуазии неизбежно ведет к социалистической революции. Ломается старая система экономических, сексуальных отношений, возникает новая культура новая мораль, создается новое.
Экономическая борьба представляет собой борьбу за улучшение экономического положения того или иного класса, политическая борьба — борьба за власть, идеологическая — борьба идей. Добиваясь успеха в экономической борьбе рабочий класс, улучшает свое материальное положение, автоматически решая некоторые проблемы сексуального характера, большой проблемой и у нас и во всем мире является проблема жилья, можно ее назвать проблема: «где?». Есть и немало других менее значимых, но не менее ощутимых проблем, например: «когда?». А с новым трудовым кодексом эта проблема приобретает угрожающие масштабы! И собственно ради чего мы должны терпеть такие лишения? Ради того чтобы жирный буржуй после объемного обеда считая доходы за день и нежно переваривая в уме все то, что ему предстоит сегодня проделать со своей любовницей (или любовником или собачкой…) блаженно рыгнул в нашу сторону: «Работайте, работайте и Бога не забывайте!». Так и хочется сказать: «Капитализм ты ох…л!!!»
Идеологическая борьба — борьба идей, наличие системы капитализма подразумевает и существования ее идеологии, и ее пропагандистской машины, самой мощной в истории человечества — машины тотальной пропаганды, пропаганды во всем. Но раз есть противоположный буржуазии класс, значит, есть и противоположные буржуазным идеи. Есть марксистская идеология. Идеологическая борьба не прекращается ни на минуту. Надо признать, что если качественно наши идеи и сильнее буржуазных, то по распространенности буржуазные идеи превосходят. Конечно не только из-за тотальности пропагандистской машины. Но и из-за их примитивности. Конечно, буржуа не верят в те сказки, которые они подсовывают в виде правды обывателям. Взять хоть легенду о свободной конкуренции, лучше мифа и не придумаешь. Ну, какая может быть конкуренция, если миром правят ТНК (транснациональные корпорации), они уже все поделили, и все решили и нечего тут лавочникам и владельцам маленьких фабричек конкурировать. Они аутсайдеры.
Но раз мы рассматриваем тему половых отношений, то не будем от нее дальше уклоняться, сексуальная революция, свободная любовь тоже являются предметом идеологической битвы. Буржуазные идеологи пытаются, то опорочить эти идеи, называя их грязными и развратными, то приписывают их себе в заслуги, хвастаясь перед глупенькой частью молодежи. Но даже та немногая сексуальная свобода, что у нас есть, отвоевана в жестоких битвах с капитализмом. И об этом нужно помнить. Фиг бы они нам дали хоть, что ни будь, пахали бы мы на них от зори до зори. Капиталисты хорошо отличают себя от нас. Себе они все позволяют, и твердо убеждены, что мы существуем для них, чтобы им было хорошо. Они для нас даже правила придумали как себя вести, а вернее главным образом как нам себя вести нельзя, придумали, чтобы мы не расслаблялись, навязали их нам.
Половая мораль, как и мораль в целом, строго классова, т. е. присуща определенному классу. У буржуазии своя мораль у пролетариата своя, только из-за экономического и политического господства буржуазии значительная часть рабочего класса находится под влиянием ее морали. Это окончательно пройдет после победы над капитализмом и исчезновения последних остатков буржуазных отношений. Но освобождение нужно начинать уже сейчас.
Борьба за снятие идеологического ярма капитализма и есть наша идеологическая борьба. А их мораль это не наша мораль. Мы себя от них тоже хорошо отличаем.
Политическая борьба — борьба за власть, в наше время это борьба за власть между буржуазией выросшей до транснациональных корпораций и рабочими, крестьянами и интеллигенцией. Вот почему буржуазия говорит молодежи: «Политика грязное дело, сидите лучше дома. Пейте чай.» А они в это время что нашу судьбу будут решать? Отто фон Бисмарк говорил: «Если человек не хочет заняться политикой, то политика займется им.» Поучительные слова. Маркиз де Сад считал, половая распущенность определяет социальную активность человека. Думаю, его стоит поправить, не половая распущенность, а сексуальная раскрепощенность, освобожденость от комплексов определяет социальную активность человека. Неудивительно теперь, что капитализму выгодно, чтобы в нас жило как можно больше комплексов! Тек ему спокойней. Лучше спится. А что есть комплекс? Это предрассудок не естественный внутренний барьер, Казанова писал о нем так: «Предрассудок есть мнимый долг причину, которого нельзя отыскать в природе». Почему? Потому что ее там нет, добавим мы. Она в общественных отношениях. И физиологический и социальный стыд одной общественной природы. И пусть вас не вводит в заблуждение слово физиологический, это значит стыд за свою природу. К примеру, за свое несоответствие общественным стандартам внешности или стыд наготы, стыд за сексуальное поведение. Социальный стыд это стыд за свое не соответствие социальным нормам, к примеру, вы бедны, или у вас не престижная работа, или у вас нет машины, или еще какой ни будь обязательной вещи. Стыд это еще одна форма подавления человека, загоняющая его в себя. В системе стыд неразрывно связан с сексуальностью и создает массу проблем. Находясь в рамках господствующих буржуазных отношений от стыда можно избавиться, только если все делать «как надо» не нарушая правил. Нас научили жить и поступать по правилам системы. Отказ подчиниться ее правилам уже означает первый шаг к взятию политической власти и ее сокрушению. Первое что нужно сделать, чтобы избавиться от стыда это понять его природу, понять, чьи это правила, затем отказаться им подчиняться. Нет, иллюзию лояльности можно сохранять (отказ от нее вопрос уже политического протеста), но быть внутренне свободным.
Коммунистическая партия исторически выступает как культиватор новых сексуальных отношений (в силу действующих в ее молодежной среде других правил). Молодые коммунисты, будучи внутренне свободнее от норм буржуазной морали, чем общество в целом, представляют яркий пример новых сексуальных отношений. Идея освобождения общества находит свое выражение и в сексуальной сфере в первую очередь через этих людей, ведущих смелый поиск. Партия идейно и практически противопоставляющая себя системе, противостоит капитализму и в области сексуальных отношений. Сексуальная свобода и свободная любовь не является в среде ее молодежи чем-то пугающим. Помимо «практики жизни» это еще и форма идеологической борьбы.

Секс и культура

Наше время уже стало периодом зарождения новой революционной эстетики (НРЭ), возникающей из недр ранней революционной культуры и контркультуры. Контркультура (лат. contra cultura — против обрабатывания), стала формой выражения духовного протеста части Западной молодежи и знаменующая собой открытый отказ от социальных ценностей, моральных норм и нравственных идеалов потребительского общества, стандартов и стереотипов массовой культуры, образа жизни, в основе которого лежит респектабельность, социальный престиж, материальное благополучие. Если старая контр культура была и остается культурой против, против буржуазной культуры — попсовой коммерческой культуры (поп-арт), то новая революционная культура — НРК (нрэк) это культура за. За социализм. За новое восприятие мира, а не только против старого восприятия. Она сильно отличается от контркультуры, она не отрицает культ разума и науке, не стремится заменить их культом бессознательного проявления природных страстей. Большое отличие имеет НРК и от ранней революционной культуры, она опирается на новейшие достижения науки, прежде всего психологии, что позволяет глубже видеть корни общественных проблем и пути их решения.
Эстетический образ сексуальности изменился в корне, это больше не вещи это человек. Это не собственность, это отношения. Полное отрицание фетишизма в любой его форме. Изгнание вещи из сексуальных отношений, вещи как доминанты отношений. Не вещи должны определять отношения, а отношения полов должны определять место вещей. Исторически влияние вещи на отношения людей снижается, стремится к нулю.
Еще в начале ХХ века шли споры вокруг «требования свободной любви», выставлять ли этот лозунг и что под ним понимать? Взять хотя бы переписку Ленина с Инессой Арманд. В этом споре В.И. Ленин занял единственно верную позицию, считая лозунг не своевременным и указывая на то, что при отсутствии четкого понимания того, что под ним скрывается выдвигать его нецелесообразно т. к. он непременно будет принят как буржуазный. История подтвердила правоту Ленина, лишь спустя многие годы появилось четкое определение любви открытое людям учеными фрейдо-марксистами. Конечно теперь, уже после идейного кризиса марксизма 1970-1990-х этот лозунг и лозунг сексуальной революции становится как некогда актуальным.
Конечно, интуитивный поиск реализации идеи свободной любви в 1920-х годах в СССР дал немало положительных плодов, позитивно повлиял на отношения полов, но вот победить мелкобуржуазную сущность человека не удалось.
А что в кино? Снятый в 60-х во Франции фильм Роже Вадима «И бог создал женщину» показывал на экране больше чем прежде обнаженной натуры, а главное, более раскрепощенное поведение женщин. «Эффектно но поверхностно». Но все же, это был невероятный шаг вперед. Этот и подобные ему первые смелые фильмы ломали рамки официальной и не официальной цензуры.
В США, где вплоть до конца 60-х начала 70-х действовала жесткая цензура, кодекс Хейса, даже поцелуй нельзя было показывали более трех секунд, впрочем, действовала и масса других ограничений. Что до Италии то там цензура была самой слабой, и левые режиссеры наснимали кучу проблемных фильмов. Федерико Феллини, пик творчества которого пришелся на 50-60-е годы прошлого века снимал смелые и откровенные фильмы. Там же в Италии появилось и новое направление в кино искусстве «Неореализм», режиссеры этого направления не боялись показывать жизнь народных низов, открывали новый взгляд на реальность.
Революционный подъем 60-70-х выразился в киноискусстве всплеском открытости и откровенности не только героев, но и отношений, смелым реализмом сцен, но в то же время поставил острые вопросы, выявив общественные противоречия. В то время в мире снималась масса малобюджетных фильмов, где пробовали себя молодые талантливые режиссеры. Благодаря смелому поиску молодого поколения и была сломана цензура. Частичное сексуальное освобождение общества повлекло за собой и высвобождение киноискусства из пут морализма и лицемерия. Так произошло не только с кино, но и с другими видами искусства…
Правда, освободившись из одних пут, общество попало в другие. На теле и кино экране началась беспощадная эксплуатация сексуальности. Снимались фильмы, делались телепрограммы, шоу, где пошло обсасывались эротические сцены и половая жизнь человека и общества. Буржуазные идеологи поспешили приписать себе чужие успехи. За короткое время успели наделать кучу выводов…в общем семидесятые заканчивались и начиналась время господства буржуазной эстетики, смелый поиск реальности закончился началась вульгарная популяризация консервативных ценностей. Правда начало восьмидесятых породило еще один всплеск контр буржуазной культуры, появилась «панк культура» тотально отрицающая материальные ценности, но при этом лишенная социального оптимизма и не ориентированная на борьбу. Но экономический кризис прошел, и мировой капитализм в очередной раз стабилизировался, и наступили темные для культуры времена, времена бегства от реальности. СССР в то время переживал уже настолько глубокий кризис, что больше не мог давать столь яркий как прежде положительный пример. Что с ним стало, мы все хорошо знаем. Несмотря на всю свою противоречивость, выражавшуюся в направленности художника в большей степени в сторону власти, чем общества советская культура все же несла в себе социалистическое понимания мира. В плане же сексуальности она представляется мне очень сдержанной, традиционной, даже консервативной, она как будто говорит: «Нечего тут искать, все уже придумано» Впрочем, Советская культура это отдельная тема. Но так было в конце, а как было в начале, в 1920-х годах? Тогда даже за рубежом знали, что СССР самая сексуально свободная страна в мире. Правда, уже тогда появились попытки подчинить половые отношения целесообразности, но не исторической целесообразности прогресса, а политической целесообразности. Впрочем поясню сразу, тогда по другому быть не могло, Великая октябрьская социалистическая революция была ранней социалистической революцией, а это вносит свои коррективы. Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата из книги А.Б. Забакинд «Революция и молодежь» опубликованной в 1924 году грубая попытка подчинить сексуальные отношения, подавить их для концентрации усилий в экономике. Эти заповеди, скорее запреты, где не указывается причины, или указываются невнятно, по которым молодежь должна их придерживаться. Забалкинд провозглашает «пролетарский» брак, но разве буржуазия не навязывает нам его по принципу «богатые с богатыми, бедные с бедными»? Необходимо освобождение от старых классовых предрассудков, а не создание новых классовых предрассудков. Мы идем по пути отмирания классов. По пути в коммунизм. Ломать нужно классовые границы, а не держаться за них. Для нас важнее, что у человека внутри, чем-то к какому слою общества он принадлежит. Революция для всех. Революция во всем. Старые сексуальные отношения с их нелепыми и всем нам уже надоевшими правилами последуют судьбе своих классов. И буржуазия и рабочий класс это классы капиталистической общественно-экономической формации и исчезнут они вместе с ней. Новое общество это общество без классов. И борьбу с классовыми предрассудками нужно вести уже сейчас. Старая половая мораль это гиря на ногах человечества. Рвущегося вперед.
Вернемся в современность. Не так давно появился фильм Девида Финчера «Бойцовский клуб», кстати, запрещенный к показу в целом ряде штатов США. Этот режиссер хорошо известен нам по фильмам «Игра» и «Семь». Но его последний фильм превзошел все. Мы взглянем на него с точки зрения сексуальности. Так что же в нем? Фильм получился протестным и в сексуальном плане, дело в том, что он ломает традиционный буржуазный подход к проблемам человека состоящий в объяснении душевных бед «сексуальными» проблемами при полном отводе на второй план, а порой и полном устранении, проблем социальных. Несоциализованный секс («чистый» секс, без примеси общественного) вот основная причина всех психических проблем героев в современном кино. Финчер все вывернул наоборот. Он показал, что сексуальные проблемы являются лишь следствием общественных проблем человека. Так обстоят дела и у главного героя (у него нет имени это тип, стандартный американец), Финчер как будто смеется над западной фрейдистской традицией, у него подсознание героя радикально решает сексуальные проблемы героя, низвергая рабство вещей.
Вернемся к новой революционной культуре, и поиску в ней. «Отделить секс от чувств», то есть от симпатий, влечений, любви, этот лозунг выдвинула в 1965 году одна из первых молодежных коммун Запада, коммун ультралевых революционеров из Западного Берлина. Ее вожди считали, что чувства отнимают слишком много сил, а силы нужны для борьбы. Делался вывод. Удовлетворять желание надо независимо от психологических влечений, каждый имеет право на каждого, никто не может отказать никому. Такие обычаи группового брака пытались ввести у себя многие молодежные коммуны. Но, просуществовав 1–2 года, они, как правило, распадались. Но вот почему? Сексуальное влечение не только социально, но и индивидуально. У парней и девушек из этих коммун возникали обычные для людей симпатии и антипатии, и, когда они пытались переступить через них, это рождало в них неприязнь, обиды, вражду. Опыт коммун группового брака показал молодежи, что в человеке телесные и душевные ощущения слиты в единое целое. И попытка разрыва их ни к чему хорошему привести не может. Но это был хороший опыт. Теоретизируя в кабинетах, новых сексуальных отношений не построишь! Необходим поиск. В России пока все только начинается. Интересных вам находок.
Всплеск левого-антиглобалистского движения на Западе конца ХХ начала ХХI века, охвативший в основном молодежь, привел к возрождению практики коммун. Возобновился поиск новых форм совместных отношений прерванный реакцией 70-х, но это уже не коммуны 60-х представляющие своеобразную форму ухода от реальности.
Буржуазная массовая культура изобилует информацией о сексе. Но этот «информационный» секс, по сути, несоциализованный секс, на телеэкране, в кино, в журналах и еще много где, не означает отражения действительности. Это «идеологическая платформа» правых, говорить о сексе. Вместо того чтобы решать сексуальные проблемы общества. Как же, они ведь, эти господа, их и создают. Уже ставшая народной пословица гласит: «Чем больше о сексе говорят, тем меньше им занимаются». Может, тем и сильно было советское общество, что о сексе почти не говорили? Но дети то рождались?
А по поводу новой революционной эстетики и культуры, повторюсь, все только начинается. Майки с Че, Лениным, гербом СССР, серпом и молотом и т. д. Разная коммунистическая символика носимая публично, советские значки например… Возрождаются и старые революционные традиции, например черные «как проклятье» шейные платки. НРК это другое поведение, другие отношения между людьми, даже манера говорить иная (вкладывая душу, а не пряча ее), видение мира прекрасного в нем. НРЭ это видение прекрасного внутри и прежде всего у человека. НРК заставляет человека расти над собой. НРЭ — выражает этот рост. Порой в простых вещах, а не в сложных нагромождениях форм, она может видеть прекрасное. Прекрасное для нее в содержании. Прекрасное внутри. А что в понимании НРЭ означает быть сексуальным? Для буржуазного общества сексуальность состоит, прежде всего, в обладании вещами, с которыми она ассоциируется другими людьми. Но для революционной эстетики это, прежде всего не внешность (хотя понимание красоты должно заметно отличаться от поп-артовского), и уж совсем не вещи, это душевные качества человека, его интеллект, умение выражать свой богатый внутренний мир. Одним словом быть ярким, как личность, а не как скопление вещей.
Сейчас в России, в моду, в буржуазных кругах, входит так называемый «псевдопролетарский» стиль. В Новосибирске это бар «Серп и молот», где за деньги принимают в пионеры, казино «Пролетарий». Советская символика в домах, у людей абсолютно без идейных. Даже враждебных к марксизму. Это все дань моде — моде «варваров на развалинах Рима». Баловство победителей.
В других странах такого нет. Боятся. При виде серпа и молота крестятся. Прячутся за угол. Но в России пока… Хотя по всему миру уже гремит Прага, Генуя… Все впереди!

Заключение

Мы не должны обманывать себя и другим позволять обманывать нас. Сатин писал: «Правда бог свободного человека», а мы свободные люди. Интеллектуальное освобождение влечет за собой и внутреннее сексуальное освобождение. Внешнее освобождение так просто не достигается. Только единство в действии всех понимающих потребность общества в большей сексуальной свободе может привести к дальнейшему прогрессу в этой сфере. Если раньше сексуальные потребности искусственно ограничивались, то теперь пришло время их естественно освобождать. И умение понимать ложь буржуазных идеологов уже первый шаг к свободе…
Социальные потрясения 50-70-х в сексуальной сфере выражались в виде поиска новых форм отношений, в значительной мере была предпринята попытка сломать буржуазные половые отношения, попытка не совсем удачная… Потерпев поражение в своем штурме, молодежь в значительной мере перешла от борьбы к уходу от проблем.
Смело выступив на борьбу с капиталом, молодое поколение, беспощадно ломая сексуальные традиции вступило в идейное противоречие со старшими поколениями настроенными консервативно, этим не преминули воспользоваться буржуазные идеологи, всячески очерняя в глазах обывателя «неистовых бунтовщиков». Надо заметить, что и лозунг молодежи времен Красной весны 1968 года в Париже «Мы хотим жить!» тоже не был понят консервативными «взрослыми». «А разве мы не будем просто добиваться повышения зарплаты?», — удивлялись они. Воспитанные духом буржуазной морали они небыли способны понять, что Французская молодежь хочет жить. И дело погибло? Совсем? Но власти тогда не на шутку перепугались, ведь с ними попросту не хотели даже разговаривать. А о чем с ними можно говорить, парни и девушки просто больше не хотели жить в системе, работать на нее и прозябать в ее рамках. Это был творческий взрыв, люди хотели творить! Хотели строить новые отношения, хотели быть счастливыми! По сути, и этот лозунг означал полное и без компромиссное отрицание капитализма во имя созидания.
Альтернатива у человечества одна. Коммунизм. А это общество где главный продукт не материальный, определяемый физической силой, а мысль, информация. Новое общество не будет уже не патриархальным ни матриархальным. Наступит равенство полов в общественной жизни, а значит и в сексуальных отношениях.
Революция не оставляет без внимания ни одного уголка общественной жизни. Будь то искусство, мораль или быт. Революция происходит везде и во всем. Она беспощадно сметает все отжившее, она создает новое. Революция говорит человеку: «Будь творцом!»

Источник: http://lib.rus.ec/b/163363/read#t1

В воздухе еще дрожат отзвуки войны, порожденные этими драматическими минувшими днями (1). Днями, которые сегодня, если оценивать их более спокойно, с учетом грустной эпопеи их эпилога, предстают перед нами во всей своей тревожной мощи. На фоне однообразного течения других, монотонных дней, они демонстрируют нам свой могучий профиль, который источает беспокойство и излучает уроки. Однако духовная жизнь Испании столь мелка и вульгарна, что мы уже скоро предадим забвению недавние трагические дни. Дни, в которые некоторые люди смело шли на смерть ради за свои Идеалов. Нам нужно, чтобы прошло больше времени, и тогда можно будет более беспристрастно судить о тех днях, и в свое время История вынесет им окончательную оценку.

Однако взамен давайте раскроем врата праведного беспокойства и попытаемся извлечь из этих быстро промелькнувших красных часов некоторые уроки, имеющие отношение к сексуальной морали.
На моем рабочем столе – несколько крылатых листков, которые предназначались для данного номера "Эстудиос". В них я рассматривал антисексуальное влияние христианства, с самых его исторических истоков. Но неудержимый импульс побуждает меня отложить их отправку, чтобы высказать несколько слов в связи с недавними событиями. Эти слова возникли стихийно; они – обнаженные, убористые, вырвавшиеся на волю, как овцы, выбежавшие гулять на луг. Я бы хотел, чтобы эти резкие и стремительные слова, как несущаяся в синеву неба музыка саэты, вонзились прямо в многообещающую мишень просвещения. Так, с нашей скромной сторожевой башни мы вновь выполним наш долг, сея семена беспокойства.

Драма разворачивалась в политической и социальной сфере. Это неважно. В данном случае, проистекающие из нее нормы применимы и к занимающей нас проблеме сексуальности.
То, что произошло, можно, суммируя, назвать попыткой направить эволюционный исторический процесс в русло врат революции. Это была попытка превратить плавное течение социальной реки в бурлящий поток. И о имевших место событиях можно судить из столь возвышенно-абстрактной сферы, что они утратят личный характер, и в результате комментарий окажется беспристрастным. Сопоставление фактов в очередной раз поднимает извечную проблему эволюции и революции, которые сращиваются, как улитка со своей ракушкой, ставя вопрос об исторической механике революций.
И эта проблема, после того, как события отгремели, остается в том же состоянии, с той лишь разницей, что исторический курс человечества обогатился новым опытом.

Не буду больше ссылаться на произошедшие события, использованные в качестве отправной точки, однако зададимся другим вопросом: Может ли революция изменить ход вещей? И в случае с сексуальной моралью, возможно ли менять курс революционного процесса, как меняют поворотом штурвала курс парусника?

Данная проблема, которую мне всегда нравилось ставить в статьях и лекциях дабы подчеркнуть мою обеспокоенность и вместе с тем увидеть пробуждение беспокойства в душах тех, кто этого не ощущал, требует к себе острожного объективного отношения.
Мы все еще находимся под властью старой сексуальной морали. Часть испанского общества уже просыпается от наших голосов, но все еще сохраняется больше число людей, считающих себя продвинутыми, но остающихся жертвами паутины сексуальных предрассудков, которой церковь с самого начала опутало человечество. Сетью, в которой многие люди все еще барахтаются, словно маленькие рыбешки в рыбацком неводе. И признание этого не служит поводом к унынию. В самом деле, я всегда говорил, что у нашего поколения есть благородная и прекрасная миссия освободить грядущие поколения, проложить им пути. И для освободителя препятствия являются серьезным стимулом, который заставляет его "жить опасно", как говорил Ницше. Но взамен, такая оценка сил, произведенная нами навскидку, обнажает перед нами размах и глубину врага, с которым мы ведем борьбу.
И встав на эту тропу борьбы, осмотревшись вокруг, мы сможем осознать двойственность позиции собственных союзников. Одни – многие, почти все – оптимистически высказываются в отношении преступлений на сексуальной почве, которые все еще происходят, и которым потворствует старая мораль: они утверждают, что с ними легко справиться путем революционного преобразования современного общественного устройства. Брак по расчету, самоубийство, совершаемое, чтобы скрыть "позор", детоубийство, проституция, лицемерный полигамный брак, – все будет исправлено новым порядком вещей. Всё будет выметено революционной метлой, как сметаются осенние листья, устилающие аллею вечерним ветром.

Другие – немногие, почти никто, – испытывают в отношении подобной оптимистичной революционных пожеланий глубокий скептицизм.

Мы признаем, что революционное ниспровержение современного общественного механизма станет великолепной основой для нового положения вещей.
Но под блестящей этикеткой и в новом тигеле сохранятся многие из позорных социальных болезней, поражающих нас сегодня. И сюда следует включить и сексуальный аспект.

Предвижу, что некоторые могут счесть такое заявление опрометчивым. Однако же давайте поразмыслим. Сексуальная свобода и свободные критерии в вопросах сексуальности – это вещи, которые затрагивает самые глубинные и наиболее скрытые духовные стороны личности. Это вещи настолько интимные и личные, что простое изменение социального сценария может очень мало сделать в столкновении с нашими глубинными биологическими тенденциями.

Если двадцать веков христианства, со всеми ресурсами, какие только находились в распоряжении этой религиозной системы, со всеми средствами, предпринимавшимися ею для навязывания своей сексуальной тирании человечеству, так и не смогли одолеть большое число мятежников, которые во все времена поднимали знамена оппозиции, и чьи уроки восприняли мы, сегодняшние мятежники; если, мобилизовав все свои силы, соединив все свои импульсы и развернув весь свой догматизм, церковь сумела за 20 веков вызвать лишь великолепный духовный бунт, который сегодня кристаллизируется в действиях новой молодежи в сфере евгеники (2) и морали, – разве можно поверить в то, что простое переназвание вещей способно разрушить сложившуюся сексуальную среду?

Именно сексуальные предрассудки искореняются труднее всего. Это происходит потому что секс и сама жизнь смешаны до самых глубин – так же как в любовных оргазмах смешиваются секс и смерть.
Идеологические ориентиры в социальных, политических, экономических или научных материях легко изменяются. Красноречивый пример этого дают нам политики и ученые, которые на наших глазах отказываются от своих, казалось бы, самых твёрдых идей и принимают другие с той же готовностью, с какой змея сбрасывает старую кожу, чтобы подставить многоцветье своего нового кожного покрова теплым лучам солнца.

Однако сексуальную жизнь человека изменить не так легко. Сексуальные тенденции являются тем мотором, что приводит в движение многие действия и идейные ориентиры человека. На сегодняшний день это является неоспоримой истиной, даже если не принимать крайности Фрейда, делающего либидо матерью всех видов человеческой деятельности. Но сексуальные тенденции, которые проистекают из таинственной сложности организма, из интимной динамики клеточного мира, изменяются с большим трудом. В любом случае, они не могут быть изменены путем навязывания извне, по мандатам католического или коммунистического государства, так как для того, чтобы измениться, им требуется предварительный эволюционный процесс. По этой причине коллективной сексуальной революции, или социальному освобождению от законов и догм, сковывающих сегодня сексуальность, никогда не удастся утвердить индвидуальную сексуальную революцию. Подобно тому, как государственное принуждение не может убить тягу во многих людях к сексуальному освобождению, оно точно так же не сможет повернуть сексуальную судьбу тех, кто живет радостями своей любовной жизни в доминирующем лицемерном окружении.

Это приоткрывает нам брешь в сумме приведенных нами соображений, и, подобно тому, как маленький кусочек голубого неба проблескивает сквозь разрывы в облаках, мы подходим к новому направлению проблемы.

Сексуальный вопрос не может быть решен с помощью революции, по крайней мере, революцией быстрой, театральной и показной. Сексуальная революция должна начинаться уже сейчас; она должна идти вперед систематически и непрерывно, "без спешки, но без остановки, как звезда", говоря словами Гёте. Сексуальность не может управляться и вызываться несколькими молниеносными декретами, сочиненными на победоносных баррикадах – она нуждается в предварительном эволюционном процессе.

Великие революции никогда не совершались насильственным и внезапным образом, как выскакивает из люка кукла в кукольном театре, но были созревшим плодом длительного эволюционного процесса. Они были результатом подкопа крота, а не прыжка льва.

Верить, будто насильственная революция, как молния с неба обрушивающаяся на общество, сможет взорвать прежнее унетение и создать новое, более свободное положение вещей, является плодом чрезвычайной наивности. Это было бы принятием старого понимания истории, которая сама помышляла себя в романтическом стиле – как история героев и вождей, завоеваний и революций. Однако же если судить спокойно, то история проявляется в научном плане как коллективная история труда, в которой на смену романтическим партизанам приходят народы и коллективы, а революции заменяются творческой эволюцией.

Именно в этот эволюционный цикл, словно стеклянные бусины на нитке, вплетаются революционные процессы. Под этим я подразумеваю подлинные революционные процессы, полные значимых последствий – такие, которым предшествовал эволюционный пролог. Другие революции, которые не опирались на предыдущую историческую подготовку; революции, выросшие спонтанно, не пройдя длительного процесса внутреннего брожения, остались эпизодами насилия, так и не приведя к каким-либо серьезным последствиям.

И вот перед нами уже встает та или иная норма, применяемая в области сексуальной морали. Предполагаемая сексуальная революция – это миф, если понимать ее как революционное и насильственное изменение коллективной сексуальности. Революции, и, в частности сексуальная революция, не должны быть чем-то театральным и показным, апофеозом революционных декретов о введении свободной любви. Она должна быть революцией, совершаемой за кулисами, там, где разрабатывается конструктивная и историческая часть революций.

Сексуальная революция, то есть высшее освобождение коллективной сексуальности, должна быть скромным и молчаливым делом фаланги упорных борцов, которые при помощи книг, статей, лекций и личного примера создадут и выкуют такую сексуальную культуру, которая является ключом к освобождению.

Это подлинная революция, та, что Реклю назвал "революционной эволюцией", в которой исторический процесс продвижения к сексуальной свободе будет осуществляться непрерывно. Это эволюция, при которой революция станет проникать во все аспекты общественной жизни, осуществляться в каждый момент и в каждой вещи, как ежедневное продвижение к Идеалу.

В такой плодотворной эволюции, гораздо более революционной, чем преходящие эпизоды насилия, насильственные революции станут происходить только тогда, когда появится какое-нибудь неодолимое препятствие на пути прогресса человечества. Тогда, гибко и стихийно, река превратится в бурный поток, сметет препятствие и снова продолжит свой путь к цели. Таким произойдет примирение революции и эволюции. Однако такая тактика, которая по возможности исключает насилие как оружие слабых, требует от всех высокого уровня осознания обязанностей и ответственности, требуемых от нас желаемой нами сексуальной свободой. Важно понимать, что, если мы стремимся разрушить одну мораль с тем, чтобы заменить ее другой, первое, что необходимо сделать, – это подать пример нашей честности в любви и высоты наших намерений в том, что касается сексуальности.

В наших руках – мягкая глина новых поколений, и из нее нужно лепить фигуры новых людей, вдыхая в эту глину привычку к свободе и осознания лежащего на них долга. Только так мы сможем извлечь любовь из окружающей ее сегодня грязи, чтобы она смогла воспарить в полете к высокому синему небу.

Marti Ibanez F. La revolución sexual // Estudios revista eclectic. - Ano XII. – Noviembre. – 1935. - №134. – P. 3-5.

Перевод А. Фёдоров.

Примечания переводчика:

(1) Хотя в тексте об этом прямо не говорится, однако, насколько можно судить, речь в статье идет об октябрьском пролетарском восстании 1934 г., организованном социалистами и частью анархо-синдикалистов, главные события которого развернулись в Астурии. Такой вывод напрашивается сам собой, тем более, с учетом того, что данная статья была опубликована в ноябрьском номере "Эстудиос", т.е. примерно через месяц после восстания.

(2) Тема "евгеники" активно обсуждалась различными анархистскими авторами на страницах ведущих испанских анархистских журналов первой трети двадцатого столетия. При этом под "евгеникой" понималось не селективное выведение нового человека в духе гитлеровского Третьего Рейха, но вопросы, связанные с планированием семьи, заботой о здоровье, предотвращении наследственных болезней и т.д. В основе подхода во многом лежали передовые для того времени научные дарвинистские идеи. Так, например, известный испанский врач и анархо-синдикалист Исаак Пуэнте писал в одной из своих статей 1924 г. в журнале "Хенерасьон Консьенте", что под евгеникой подразумевается "создание наиболее оптимальных условий для того, чтобы добиться крепкого здоровьем и сильного потомства".





Феликс Марти Ибаньес (1911-1972), сын каталонского педагога, известный испанский врач, анархист. Специализировался в области психиатрии, занимался вопросами неврологии и сексологии. В 1935 г. получил докторскую степень, защитив диссертацию "Психология и мистическая физиология Индии". Являлся членом Национальной конфедерации труда (НКТ / CNT-AIT) и, по некоторым данным "группы 2", входившей в Федерацию анархистов Иберии (ФАИ). С сентября 1936 г. по май-июнь 1937 г. Марти Ибаньес возглавлял медицинскую службу Каталонии, занимался активной пропагандистской и просветительской деятельностью среди молодежи, в частности по линии Иберийской федерации Либертарной молодежи (ФИХЛ), активно боролся с проституцией. В мае 1937 г., по неподтвержденным данным, являлся почетным секретарем "Друзей Дуррути".

После окончания гражданской войны в Испании эмигрировал сначала во Францию, и затем в Соединенные Штаты, где занимался вопросами истории медицины, читал лекции. В 1950 г. основал в Нью-Йорке издательство "MD Publications Inc.", спустя шестнадцать лет распространившееся и на Канаду. MD специализировалось на выпуске научно-популярной литературы.

Публиковался на страницах таких изданий, как "Эстудиос", "Рута", "Солидаридад Обрера", "Солидаридад Обрера" (Париж), "Тьемпос Нуэвас", "Тьерра и Либертад" (Мексика), "Таун энд Кантри" и т.д. Автор многочисленных статей и ряда книг, в том числе "Аборт и материнство в социальной революции" (1935), "Десять месяцев работы в сфере здравоохранения и социальной помощи" (1937), "Блеск и нищета испанской социальной революции" (1937) и др. За время жизни в США написал около двадцати научных работ, по истории медицины, романов, детских рассказов, а также большое количество статей для разного рода научных и газетных периодических изданий на английском и испанском языках.

Фёдоров А.

Источник: http://www.aitrus.info/node/3653

Современное российское общество противоречиво относится к сексуальности молодых девушек: с одной стороны, массовая культура активно транслирует объективацию женских тел с экранов телевизоров и устанавливает в качестве модного стандарта "раскованность". С другой стороны, представители власти с пеной у рта требуют "оградить" молодежь от "растления", члены семьи старшего возраста с ненавистью и страхом относятся к любым проявлениям сексуальности дочерей и внучек, а православные активисты призывают девушек отказываться от секса, легитимизируя только половой акт с проникновением члена в вагину, совершаемый в гетеро-браке. В итоге девушки оказываются в ситуации, когда к ним предъявляются взаимоисключающие требования: нельзя не интересоваться сексом, иначе заклеймят "синим чулком", но нельзя и показывать заинтересованность – прослывешь "шлюхой". Все это сопровождается жестким информационным дефицитом, ведь девочки до сих пор воспитываются с мыслью, что женская сексуальность – это что-то постыдное, табуированное. Широкодоступными остаются только разнообразные пугающие мифы. Феминистки уверены, что развенчание этих мифов, а так же сексуальное образование в целом способны предотвратить распространение ЗППП, подростковые беременности и последующие аборты. Мы можем помочь девочкам сформировать более здоровое отношение к сексу, вовлекая их в открытый диалог об этом и объясняя, что в их сексуальности нет ничего постыдного. В этой статье мы развенчаем 18 популярных мифов о женской сексуальности.

1. "Девственность"

Что такое девственность? Ответ на этот вопрос достаточно сложен. Принятая в обществе трактовка слова "девственность" фокусируется на гетеронормативном андроцентричном понимании полового акта, под которым подразумевается проникновение пениса в вагину. Но эта трактовка полностью игнорирует ЛГБТКИ пары, оральный и анальный секс, изнасилования и эмоциональную близость.

Царящая в нашей культуре одержимость девственностью – это всего лишь повод контролировать женскую сексуальность. При ближайшем рассмотрении выясняется, что на самом деле этот термин не имеет никакого смысла. Не существует универсального и четкого критерия "девственности", так что каждая девушка должна сама решать, какое именно событие станет для нее точкой отсчета ее сексуальной жизни.

2. "Девственная плева = девственность"

С учетом того, что весь концепт девственности весьма сомнителен, нет ничего удивительного в том, что не существует медицинского способа установления факта девственности. Это в том числе касается порванной девственной плевы. Девственная плева может порваться во время прыжков, катания на лошади или занятий спортом, а у многих девочек ее и вовсе нет от рождения.

Несмотря на то, что более чем половина женщин планеты не наблюдает никакого кровотечения во время первого проникающего секса, признаком потери девственности все еще считается кровь на простынях. Устойчивость этого мифа, базирующегося на совершенно нерелевантной женской анатомической особенности, привела к расцвету операций по "восстановлению девственности". А самое ужасное, что девочки по всему миру до сих пор подвергаются унизительным проверкам "на девственность", основанным именно на этом мифе, и выставляются "грязными", "недостойными", а то и подвергаются физическим наказаниям, если не проходят ее.

3. "Все женщины рождаются с вагинами"

Многие пункты в этом списке концентрируются на анатомии тех, кому при рождении был приписан женский пол. Это сделано, чтобы осветить проблемы, о которых с большинством девочек говорят недостаточно, но мы не собираемся никого исключать. Гендерная идентичность не равна биологическому полу, и транс*женщины являются женщинами. Точка.

4. "Секс – это когда член проникает в вагину"

В гетеро- и андроцентричных обществах это преподносится как непреложная истина, однако пенетрация членом – это всего лишь один из видов секса. Помимо нее существуют такие практики как оральный секс, анилингус, фистинг, фингеринг, фроттаж, пеггинг, петтинг и многое другое. Только ты сама имеешь право определять, что именно является для тебя сексом, и если тебе категорически неприятна или неинтересна пенетрация, то ты имеешь полное право отказаться от нее, и это не значит, что с тобой что-то не так, или что твоя половая жизнь неполноценна.

5. "Первый раз – это очень больно"

Очень популярно мнение, что первая пенетрация всегда болезненна, и чаще всего это действительно так. Однако, основной причиной боли обычно является физическая напряженность, неловкие действия партнера(ки) и недостаток смазки из-за стресса. К слову, и кровь во время первой пенетрации часто появляется из-за микроразрывов вагинальной ткани, которые происходят из-за недостатка смазки или неопытности, а вовсе не из-за разрыва плевы. Если мы перестанем настраивать девочек на ожидание ужасной боли от первого пенетрационного секса, то таких случаев станет гораздо меньше.

6. "Если кто-то тебе что-то подарил, то ты должна с ним(ней) переспать"

Неважно, чашечка кофе это или бриллиантовое колье: ты никому не должна секс. Никогда.

7. "Если заниматься проникающим сексом слишком часто, то вагина растянется"

Ничего так не отпугивает девушек от активной половой жизни так, как миф о "карандаше в стакане". На самом деле, у всех женщин разные размеры - точно так же, как и у мужчин, а вагина имеет способность растягиваться и уменьшаться по необходимости. Именно по этой причине роды никак не могут превратить твою вагину в "ведро". Многие женщины говорят, что после родов ощущения от пенетрационного секса изменяются, но мы должны научить девушек принимать это различие как естественное и нормальное.

8. "Женщины редко думают о сексе"

Большинство сексологов считают, что женщины хотят секса ничуть не реже и не меньше, чем мужчины. И это не какой-то новый "тренд", просто наука долгое время игнорировала женскую сексуальность и только сейчас начинает ее исследовать.

Так почему же этот миф продолжает существовать? Очевидно, потому что девушкам внушают, что много думать о сексе – "это для мужиков" или "неприлично". Кроме того, развлекательные и комедийные телепередачи продолжают изображать женщин так, будто бы секс является для них скучной и неприятной обязанностью. Обратная сторона этого мифа предполагает, что настоящие "мужики" должны все время хотеть секса. Но большинство реальных мужчин вовсе не думают о сексе "каждую секунду". Концентрация общества на либидо молодых мужчин создала карикатурный образ мужской сексуальности, в рамках которого любое временное отсутствие влечения угрожает их мужественности, и это точно так же нелепо и несоотносимо с действительностью.

9. "Женщины не любят секс без обязательств"

Вопреки распространенному убеждению, женщины могут заниматься сексом, не привязываясь эмоционально к партнеру(ке). Исследования, проведенные за рубежом, показали, что довольно много женщин желают секса без обязательств больше, чем среднестатистический мужчина, и множество мужчин хотят его меньше, чем среднестатистическая женщина.

В основном это явление обусловлено социально. Гендерные различия в сексуальности постепенно стираются, и в странах, которые продвинулись ближе к достижению социального равенства, практически устранена стигматизация женщин, которые любят секс "без обязательств". Но в современной России до сих пор процветает слатшейминг (этот термин обозначает клеймение сексуально раскованных женщин как "шлюх").

10. "Фригидность жены толкает мужчину на измену"

Миф о "фригидной жене" эксплуатирует устаревшую идею о том, что женщины не заинтересованы в сексе. Но вместо того, чтобы перекладывать вину за неверность на гендерные стереотипы, лучше обращать внимание на личную ответственность. Это отличный шанс для мужчин – они могут доказать, что хоть чем-то отличаются от животных и способны себя контролировать. Более того, так называемая "фригидность" довольно часто обусловлена тем, что мужчина слишком неумел и не в состоянии удовлетворить партнерку.

11. "Девушка обязана бриться"

Реклама пытается убедить женщин, что они могут наслаждаться жизнью только с идеально гладкой кожей. На самом деле, девушки вовсе не обязаны делать со своим телом что-то, что им не нравится или кажется бессмысленным. В конце концов, удаление волос – это целая индустрия, которая пытается заработать как можно больше денег, внушая женщинам мысль, что они не могут чувствовать себя уверенно с растительностью на теле. И это работает: в США оборот этой индустрии составляет 2,1 миллиарда долларов в год. В течение жизни среднестатистическая женщина тратит 10.000 долларов на средства для депиляции. В первую очередь, нужно делать то, что нравится тебе самой - вне зависимости от того, стоит это денег или нет.

12. "Во время месячных заниматься сексом нельзя"

Если тебе противна сама мысль об этом, или это вызывает неприятные физические ощущения, то отказаться от секса в эти дни – твое непреложное право. Тем не менее, заниматься пенетрационным сексом во время месячных физически возможно и безопасно. Более того, оргазм во время месячных способен уменьшить спазмы внизу живота, а некоторые женщины даже утверждают, что он способен сократить продолжительность менструации. Однако нельзя забывать о безопасности: во время месячных можно забеременеть и заразиться ЗППП точно так же, как и в остальные дни.

Всегда помни о презервативах и латексных перчатках.

13. "Иногда во время секса бывает больно"

Во время секса никому не должно быть больно. Если ты испытываешь боль, то, скорее всего это значит, что ты недостаточно возбуждена. Чтобы подготовить вагинальные мышцы к пенетрации, некоторым женщинам нужно до 20 минут предварительных ласк.

Однако иногда проблема заключается не в недостаточной прелюдии. Существуют такие заболевания как вагинизм и вульводиния, но информация о них, к сожалению, практически не распространяется. Поэтому многим женщинам, страдающим от этих заболеваний, даже не приходит в голову обратиться за помощью. Так что если во время секса ты испытываешь боль, имеет смысл найти специалиста и обсудить с ним это.

14. "Если ты уже согласилась, то не можешь передумать"

Ты можешь передумать в любой момент во время секса, и твой(я) партнер(ка) обязан(а) уважать твое решение. Не важно, отсохнут ли яйца у твоего(й) партнер(ки) от этого или нет. Твое мнение имеет значение, не бойся сказать: "давай остановимся", если вдруг почувствуешь сомнение уже в процессе.

15. "Гетеро-секс заканчивается после оргазма мужчины"

Этот миф активно утверждается в порно, и во многом благодаря ему стал практически законом в реальной жизни. На самом деле ситуация, когда твой партнер кончил, а ты не успела, но он игнорирует этот факт – абсолютно недопустима. Ты имеешь право на оргазм точно так же, как и мужчина, и нет ничего стыдного в том, чтобы попросить партнера завершить начатое с помощью пальцев или языка. Ты вообще не должна стесняться того, чтобы выражать вслух свои пожелания или замечания во время секса – помни, что твой(я) партнер(ка) не умеет читать мысли, и не стоит терпеть нечто неприятное или просто не доставляющее удовольствие, когда можно просто попросить сменить тактику.

16. "Женщины не смотрят порно"

Ненависть, которую многие женщины испытывают к порнографии, весьма понятна, ведь порно распространяет нереалистичный и нездоровый образ женской сексуальности. Это связано с тем, что большинство мейнстримного порно сделано мужчинами для мужчин. Однако многие женщины получали бы удовольствие от адекватного порно, и порно-рынок, нацеленный на женщин, существует. Исследователи выяснили, что мужчины и женщины одинаково реагируют на порнографический материал, и активность женского мозга при рассматривании эротических картинок такая же сильная, как и активность мужского мозга.

17. "Сексуальные домогательства – это нормально"

Пугающие результаты одного нового исследования показывают, что многие молодые девушки считают, что сексуальный харассмент и насилие – это обычный элемент повседневной жизни. Нас должен ужасать сам факт того, что девушки искренне уверены, что заслуживают подобного обращения с ними. Любая сексуальная агрессия должна восприниматься как нечто неприемлемое, и отговорки вроде "ну, мужчины так устроены" нелепы и вредят обоим гендерам. "Отличная жопа" – это не комплимент.

18. "Все делают это"

Современный среднестатистический подросток начинает половую жизнь в 17 лет. Но многие впервые занимаются сексом раньше или позже, и это нормально. Многие люди вообще не заинтересованы в сексе, и это не значит, что с ними что-то не так. Ты можешь не испытывать интереса к сексу в какой-то период своей жизни, или совсем никогда, и если это не вызывает у тебя дискомфорта, то ты не должна думать, что это проблема. Прежде всего, все люди имеют право на собственный информированный выбор, и окружающие обязаны уважать его.

Либертарные отношения, т.е. свободные отношения свободного общества. Наверняка ты не раз задавался вопросом о том, как это будет выглядеть, какие отношения будут при анархизме, как будет выглядеть семья, любовные отношения?! Совершенно ясно, что они не будут точно такими же лживыми, собственническими и зачастую нелепыми.
Представляем размышления анархиста на эту тему:

Мне кажется, что не нужно рассматривать тему любви-семьи в будущем обществе как что-то отдельное. Изменения жизни глобально затронут все сферы в том числе и эту. Я надеюсь, что от замкнутых квартирно-семейных отношений люди перейдут к более открытым человечско-коммунарным (от слова коммуна).
Просто жить в квартирах - это очень тесно и неудобно, растить ребёнка вдвоём тоже. Квартиры заменят разного рода коммуны, а семью сообщество близких по духу друзей. Дети перестанут быть обязанностью. Всегда найдутся люди, готовые хоть полностью взять их "воспитание" на себя, если у тех, кто их замутил по каким-то причинам сейчас нет возможности этим заниматься. Ведь люди в коммуне не посторонние друг другу, а наоборот. Всегда помогут и поддержат. Ну в общем проблемы с детьми отпадают.

Ну, а дальше, я надеюсь, что люди будущего поймут, что любовь - это не какая то схема, это не какой то один правильный вариант, как сейчас уже надоели со своей моногамно-конфетно-рыцарской чушью всякие лживые блюстители морали. Ведь у человека бывает множество чувств и желаний, которые могут и проявляются по разному. А одна из основных тем общества будущего - это помочь человеку в их удовлетворении. Соответственно будет очень много форм человеческих взаимоотношений. Ведь иногда хочется простого "привет пойдём займемся любовью!", а порой и серьёзного глубокого взаимопонимания, выращенного годами. Каждый найдёт ту форму общения, которая больше всего подходит именно ему, именно в это время жизни. Останется только найти людей с похожими желаниями. Вообщем то всё как сейчас, только без всей этой лжи, без всяких там брачных танцев по ресторанам и киношкам, изображать неземную вечную любовь, когда хочешь просто повеселиться..
Но. Главное, что б без фальши. Смысл в том, что б люди желающие найти ненапряжный кутёж могли найти людей любящих ненапряжный кутёж, а люди, которые любят только одного могли спокойно любить этого одного сколько их душе угодно. При том вовсе не обязательно, что это будут симетричные отношение типо моногамщик с моногамщиком "фрилавщик"-с-"фрилавщиком". Вполне возможно, что кто-то найдёт своё полное удовлетворение в одном человеке, в то время как этот человек будет и ещё с кем-то.

В общем можно только гадать какая форма общения будет более востребована у свободного человека. Да и не важно. Главное что б всем хорошо было.

А сейчас мне кажется очень важным отказаться от отношений. Всмысле от самого слова "отношения" а не от отношений друг с другом и полный целибат до победы. :) Потому что чем менее официальны у людей отношения, тем они лучше. Это какой-то очень глобальный косяк. Я писал у себя в ЖЖшке об этом раньше:

-Это язык ярлыков. Чаще всего при описании чего-либо или кого-либо используются законченные слова, ярлыки. "Стол", "Художник", "Пожарник". Имхо это несколько ограничивает нас. Ведь стол может быть не просто столом, а мы получив знание, что это стол, навесив на него ярлык теряем к нему интерес, теряем чистоту и незамутнённость восприятия. Но это ещё не так опасно. Гораздо хуже это ярлыки на людях. Мало того, что они опять же сужают наше о них представление, могут служить основой для предрассудков и предубеждений так что хуже всего они действуют на самого человека. Когда человек слышит, что его называют к примеру художником или пожарником, когда он сам себя так называет и когда, что хуже всего он себя ассоциирует с художником\пожарником\панком, то он сам того не замечая теряет свою личность, он начинает вести себя так, как ему кажется должен вести себя художник\пожарник\панк. И так с любыми ярлыками.. поэт, менеджер, анархист, брат, отец, мужчина, женщина, человек.. неважно. Это всё маски. А под каждой маской умирает личность, истинное неповторимое Я.

Вот та же фигня происходит и в отношениях. Есть большая опасность, что весёлое и беззаботное времпровождение сменится чередой упрёков и мутных предъяв, когда люди "объявят" себя парой, а уж тем более, когда станут мужем и женой. Часто бывает, что дружить намного легче и приятнее, чем быть с этим ж человеком парой. Потому что то же слово "пара" это уже какой то образ, которому люди может и неосознанно, но пытаються подрожать и начинают обламываться, когда кто-то не играет нужную ему роль. (А ведь представление о паре и о ролях в паре у людей разное. Вот и начинается. Стереотипные ожидания, стереотипные разочарования, стереотипные упрёки.)

Ну и пара слов о собственничестве и ревности:
Собсвенничиство я надеюсь отпадёт совсем. Потому, что если у нас уже не будет часной собственности на вещи, то как может быть собственность на людей? Просто будет иное мышление. Командовать и подчиняться будет считаться просто нелепым. Механизмы авторитарности будут глубоко исследованы и понятны каждому. Поэтому такие темы будут видны всем и издалека с соответствующими выводами.

А ревность то может и останется. Потому что трудно сейчас точно узнать является ли она лишь навязанной нам обществом и системой или всё же чем-то неотделимо человеческим. Хотя в любом случае её будет значительно меньше и при хороших раскладах она никому не будет мешать.
Ведь современная ревность смешана с дикой неуверенностью в себе, недоверием к партнёру, боязнью потерять его, как собственность и т.п. и т.д. А оставшись одна ревность не будет так обуревать человека и трезвая взрослая личность вполне спокойно и легко сможет с ней справиться.

Источник: анархо-панк журнал PunkWay zine #5, зима 2011

Бесит, когда тебя заставляют бегать оформлять, скажем, ИНН или менять паспорт, или ставить какую-то печать на документе, в котором написано, что ты не верблюд. Бегать по кабинетам, где сидят равнодушные свиньи, само воплощение Системы, Государства. Они сидят, а ты должен суетиться. Хотя тебе, если разобраться по сути, эти паспорта, ИННы, нафиг не нужны. Это ИМ надо. Чтобы легче было за тобой следить, чтобы легче было тебя упорядочить.
И если не посуетишься – аппарат насилия создаст тебе новые проблемы. Бесит.
Но есть один такой штампик, необязательный вообще ни разу…. Его отсутствие в паспорте не влечёт за собой ничего. Штампик о браке. И вот ставить этот штампик многие мои ровесники идут с гордо поднятой головой, как на праздник….
- Зачем?
Ну вот, мол, чтобы все знали, что мы по-настоящему любим друг друга. «Мы хотим настоящую свадьбу», «мы залетели», «это проверка наших чувств» и ещё куча бреда, в качестве причин.
Но как бы там ни было, у меня опять вопросы: а при чём здесь этот штампик? Вы без него, что, дышать не можете? Зачем делать лишние движения? Ещё и такие, которые на руку государству. Вы такие типа любите друг друга, и вам нужен некий арбитр, некая третья сторона, которая подтвердит: да, вы любите друг друга. Вот эта нужда в арбитре (который есть наглое, жадное государство – опять же) - признак глубокой внутренней несвободы.
Вот, кстати, что пишут о браке в юридических лекциях по праву (я не знаю кто автор этих лекций, я нашёл всю эту хрень в Интернете, вот здесь - http://www.webarhimed.ru/page-59.html, и автор там не указан): «Анализ норм действующего СК РФ позволяет определить брак как добровольный и равноправный союз мужчины и женщины, на¬правленный на создание семьи, подлежащий обязательной государственной регистрации, порождающий для них взаимные личные и имущественные пра¬ва и обязанности».
То есть штампик несёт в себе много сложностей.
И вот ещё:
Брак может быть расторгнут в органах записи актов гражданского состояния при наличии двух условий:
- взаимное согласие супругов на расторжение брака;
- отсутствие общих несовершеннолетних детей.
При наличии детей из реки официального брака выйти не так-то легко. Да и в любом случае на развод надо тратить драгоценное время, нервы, силы. Которые можно было бы использовать гораздо продуктивней.
Может быть, кому-то кажется, что официально заключив брак, став семьёй, они получат какие-то льготы, подачки. Да, вы сможете взять ипотеку, ребятки. Вкалывайте лет 50, выплачивайте её. Наконец под старость лет выкупите в свою собственность 30 квадратных метров. На этих квадратных метрах вам будет дано почётное право сдохнуть. Так ничего и не увидев, кроме этих квадратных метров. Заключив брак также даются некоторые гарантии на грядущий дележ собственности при разводе, но, если кто-то из вас мудак и не сможет без этого нормально разделить общее имущество в таких ситуациях — зачем вообще жить вместе, доверять и т.п?! Это все личные качества, умение любить, умение быть человеком, умение доверять, которое многие хотят скинуть на штамп?! Что государство регулирует, то может перерегулироваться и не в вашу пользу - «благо» коррупция развита на ура! Так что штамп в итоге мало что гарантирует и в этих случаях.
Ну всё, расписались в загсе. Теперь вы – официально муж и жена. Практически ячейка общества.
Я замечал, что многие пары после официальной свадьбы заметно менялись в худшую сторону. Их сжирала бытовуха, проблема зарабатывания денег. А если дети ещё и появляются… то всё – туши свет. Зачем плодить нищету? Или как-то так: мы живём в стране которая нам не нравится и мы родили детей, которые будут жить в стране, которая им тоже не будет нравиться. Потому что мы ничего не смогли изменить.
Для семейных из телевизора льётся поток пропаганды, который в общем сейчас сводится к одному: рожайте больше.
Рожайте нам больше новых солдатов. Мы отправим их чёрти куда и оставим их там умирать. Ага.
Не подумай, мы не против образования семьи и за рождение детей, но все надо делать с головой, а не слепо руководствоваться словом НАДО.
Официальный брак довольно давно потерял свой смысл. В древности (Иудея, первый век до нашей эры) этот смысл был – экономический. Женщина фактически была собственностью мужчины и отдельно не могла иметь никакого имущества, средств к существованию. Затем институт брака последовательно подтачивали прогрессивные умы.
А сейчас уже век 21 – и всё по-другому, официальный брак – это рудимент, пережиток. Но очень важный для государства. С его помощью легче контролировать, легче пресекать свободу выбора граждан. Создать атмосферу неприятия в обществе «ненормальной семьи» (вдалбливается: плохо жить одному, плохо жить втроём, плохо жить коммуной, плохо, плохо, плохо…). Да какое вам дело, как мне жить?
И в последние годы люди, и у нас и на Западе, стали понимать, что регистрировать свои отношения или нет, рожать детей или нет, это их личное дело. Увеличивается количество «неофициальных браков», количество так называемых чайлдфри… Их становится всё больше, они просто хотят больше свободы в этом душном мире запретов и насилия.
Я ещё вот что думаю: когда кто-то в паре (обычно девушки) пытается довести дело до загса – значит, в этой паре кто-то кому-то не доверяет. Мол, вот женись, тогда поверю, что любишь. А ведь здоровые отношения в здоровом обществе строятся на доверии и взаимопомощи. И поэтому не нуждаются в контроле извне, не нуждаются в государстве.

Автор: vlom
Источник: анархо-панк журнал PunkWay #6, 2011

Собственность, семья и власть развивались параллельно. Раз только люди соединились между собою под вліяніем потребности устранить какое-нибудь препятствіе, о которое безполезно разбивались всѣ их единичныя усилія, прибыль, получаемая от этого соединенія сил, должна была, несомнѣнно, дѣлиться между всѣми. А так как, с другой стороны, общества были временными и их существованіе обусловливалось только достиженіем непосредственнаго результата, то эти первыя человѣческія группы должны были быть – как это мы видим у нѣкоторых млекопитающих и у человѣкообразных обезьян, – группами семейными, т. е. такими, гдѣ одна или нѣсколько самок собираются вмѣстѣ с дѣтенышами, вокруг одного самца, который для поддержанія своей власти, выгоняет из своей группы молодых самцов по мѣрѣ того, как они подростают и грозят сдѣлаться ему соперниками.
Было бы однако слишком смѣло заключить из этого, что власть самца господствовала безпредѣльно и повсюду с самаго начала зарожденія обществ: если у многих диких племен, гдѣ семейныя единицы соединились в болѣе значительныя группы, мы и находим такую власть, то другіе, очень убѣдительные примѣры (напримѣр существованіе обычая, гдѣ мужчина, во время рожденія ребенка разыгрывает роль родильницы) показывают нам, что власть, пользовавшаяся признаніем прежде всего, это – власть матери над дѣтьми[2].
У одних племен дѣти входят в род матери; у других – власть мужчины уже признается, но наслѣдство переходит не к его дѣтям, а к дѣтям его сестры, что составляет как бы переходную форму между материнской и отцовской властью. Другой такой переходной формой является упомянутый уже обычай, состоящій в том, что при рожденіи ребенка мужчина ложится в постель, принимает лѣкарства и получает поздравленія, как родильница. Для установленія своей власти над дѣтьми отцу нужно еще очевидно доказать на дѣлѣ свое отцовское право. Это было бы излишним, если бы такое право не оспаривалось всѣми предыдущими обычаями, уже исчезнувшими, но оставшимися в памяти благодаря нѣкоторым вызванным ими практическим пріемам.
А сколько раз измѣнялись формы союза между мужчиной и женщиной? В самом началѣ существованія человѣчества не было никаких форм брака, и в отношеніях между полами царил полный безпорядок: каждый мужчина соединялся с любой женщиной и каждая женщина принимала или терпѣла ласки всякаго самца.
Когда человѣк развился и стал нѣсколько менѣе грубым, смѣшеніе полов еще продолжало существовать, но уже начали различаться первыя степени родства. Понятія отца, матери, брата, сестры еще не обозначились ясно, но уже является запрещеніе союзов между племенами одного и того же тотема, имѣющими общее происхожденіе; тѣм не менѣе женщины еще принадлежат всѣм мужчинам, а мужчины всѣм женщинам клана. Позже, с установленіем власти мужчины как главы семьи, степени родства начинают различаться лучше; однако браки между братьями и сестрами все еще происходят и сын наслѣдует без всяких стѣсненій гарем отца; для того, чтобы мать наслѣдника не являлась частью наслѣдства, нужно было сдѣлать еще шаг вперед. Замѣтим, кромѣ того, что если у нѣкоторых племен мужчина может владѣть нѣсколькими женами, то есть и такія, гдѣ женщины имѣют по нѣскольку мужей.
Это постепенное развитіе, это преобразованіе обычаев не совершается однако с логическою правильностью, так, чтобы каждая форма исчезла с появленіем новой, болѣе сложной. Онѣ смѣшиваются, переплетаются между собою и составляют амальгаму, в которой очень трудно разобраться. Онѣ образуют всевозможныя комбинаціи, сливаются друг с другом, устраняя в одном мѣстѣ один обычай, в другом – другой, так что составить себѣ приблизительное понятіе о ходѣ эволюціи человѣчества можно только пользуясь наблюденіями прежних путешественников над прошлыми племенами, а также и наблюдениями над племенами, до сих пор существующими.
Было время, когда собственность была организована на совершенно иных началах и распредѣлялась иначе чѣм теперь; современная ея организація создалась только благодаря силѣ, хитрости и воровству. В самом дѣлѣ, пока семья была родом ассоціаціи, в ней, очевидно, не было частной собственности; если же то, что первоначально принадлежало всѣм, обратилось в собственность нѣскольких, то это могло произойти только благодаря грабежу, в какой бы то ни было формѣ. Точно также и семья была, как мы видим, когда-то совершенно иной, чѣм теперь, и тѣ буржуа, которые увѣряют нас, что эти два учрежденія покоятся на вѣчных и незыблемых законах, сами не знают, что говорят: нѣт никаких основаній думать, что то, что развивалось прежде, неспособно продолжать развиваться и в будущем. Их слова могли бы служить доказательством лишь одного – что оба эти учрежденія, если только они дѣйствительно не развиваются, близки к паденію, потому что, на основаніи общаго закона органической жизни, все то, что не идет вперед, погибает и разлагается, уступая мѣсто новым организмам, еще имѣющим перед собою в будущем цѣлую эволюцію.
Буржуазіи пришлось самой признать эту аксіому и, как поправку к браку, который она вначалѣ хотѣла сдѣлать нерасторжимым, ввести развод. Правда, развод возможен только в извѣстных особых случаях и добиться его можно только посредством судебнаго процесса, безчисленных хлопот и значительных затрат; тѣм не менѣе он, как бы то ни было, является аргументом против прочности семьи. Послѣ долгаго сопротивленія, необходимость его, все-таки пришлось признать, несмотря на то, что, расторгая лежащій в основѣ брак, он сильно расшатывает семью. Может-ли быть болѣе ясное признаніе того, что будущее принадлежит свободному союзу и что закрѣплять обрядом то, что другой обряд может расторгнуть, совершенно бесполезно? Зачѣм заставлять одного человѣка, опоясаннаго трехцвѣтным шарфом, освящать союз, который три других человѣка в судейских тогах и шапках смогут признать недѣйствительным?
Вот почему анархисты отрицают организацію брака и думают, что если два человѣка любят друг друга, то им нечего ждать позволенія третьяго, чтобы соединиться; раз они этого хотят, обществу нѣт до этого никакого дѣла и ему нечего вмѣшиваться. Кромѣ того, потому только; что они раз отдались друг другу, союз мужчины и женщины не становится нерасторжимым, они не обязаны жить вмѣстѣ до самой смерти, даже если они перестанут друг другу нравиться: то, что их свободная воля сдѣлала, та же свободная воля может и уничтожить.
Может случиться, что под вліяніем страсти и увлеченія они видѣли друг в другѣ только хорошія качества и закрывали глаза на дурныя; но вот они сошлись, и совмѣстная жизнь сгладила эти хорошія качества, выдвинув, наоборот, недостатки и разныя шероховатости, с которыми они не умѣют справиться. Слѣдует-ли из этого, что только потому, что эти люди обманулись друг в другѣ в момент возбужденія, они должны платиться всю жизнь за ошибку, заставившую их принять за вѣчное и глубокое чувство то, что было в дѣйствительности лишь результатом увлеченія?
Конечно нѣт! пора нам придти к болѣе здравым понятіям. Как будто бы любовь не оказывалась всегда сильнѣе всевозможных законов, правил приличія и осужденій, которыми старались окружить проявленія полового влеченія! Развѣ порицаніе, с которым относятся к женѣ, обманывающей своего мужа (мы не говорим о мужчинѣ, который сумѣл завоевать себѣ свободу в этом отношеніи), или то положеніе паріи, на которое наши чопорныя общества обрекают незамужних матерей, мѣшали хоть когда-нибудь женщинам обманывать своих мужей, а дѣвушкам – отдаваться тому, кто им понравился или кто сумѣл воспользоваться моментом, когда чувство заглушило голос разсудка?
Вся исторія, вся литература переполнена разсказами об обманутых мужьях и обольщенных дѣвушках. Половая потребность – первый двигатель человѣка; тайно или явно, но в концѣ концов он всегда уступает ей.
Существуют нѣкоторыя страстныя, но слабыя и робкія натуры, убивающія себя вмѣстѣ с любимым человѣком, потому что они не рѣшаются порвать с предразсудками, не имѣют достаточно нравственной энергіи чтобы бороться с препятствіями, которыя ставят им наши нравы, или глупость родителей; но на этих немногих приходится цѣлая безчисленная масса людей, не обращающая – втайнѣ – никакого вниманія на предразсудки. Единственное, к чему это приводит, – это, что мы становимся обманщиками и лицемѣрами.
Зачѣм непремѣнно стремиться регламентировать то, чему удалось уцѣлѣть, несмотря на цѣлые вѣка угнѣтенія? Признаем лучше раз навсегда, что человѣческія чувства не поддаются никакой регламентаціи и что для их полнаго и нормальнаго развитія нужна полная свобода. Не будем такими чопорными: мы станем зато откровеннѣе и нравственнѣе.
Мужчина, владѣющій собственностью, стремится передать продукт своих грабежей наслѣдникам; с другой стороны, женщина до сих пор считалась существом низшим, скорѣе собственностью, вещью, чѣм сотоварищем. Понятно, поэтому, что для обезпеченія своего господства над женой и возможности передать свое имущество по наслѣдству, мужчина стремился сдѣлать семью нерасторжимой. А, так как эта семья основывалась не на взаимной привязанности, а на выгодѣ, то чтобы помѣшать ей распасться под вліяніем противуположности интересов, нужна была внѣшняя сила.
Анархисты, которых обвиняют в желаніи разрушить семью, хотят, наоборот, разрушить именно этот антагонизм, основать семью на взаимной любви и сдѣлать ее таким образом болѣе прочной. Если мужчина и женщина хотят прожить вмѣстѣ до конца своих дней, то анархисты нисколько не хотят мѣшать этому, только на том основаніи, что союзы стали свободными. И когда они говорят, что нужно уважать свободу личности ребенка и не смотрѣть на него как на вещь или собственность родителей, они вовсе не думают мѣшать отцам и матерям воспитывать своих дѣтей. Правда, они хотят уничтожить юридическую семью и сдѣлать так, чтобы мужчина и женщина могли сходиться или расходиться когда им угодно. Они отрицают вмѣшательство глупаго и единообразнаго закона в такія сложныя чувства, как тѣ, которыя связаны с любовью.
Если, дѣйствительно, как говорят защитники регламентаціи брачных отношеній, человѣк склонен к непостоянству, если его любовь не может прочно остановиться на одном предметѣ, то что же дѣлать? Раз до сих пор всѣ стѣсненія ни к чему не повели и только создали новые пороки, то предоставим лучше человѣческой природѣ свободу: пусть она развивается в том направленіи, куда влекут ее ея стремленія. У человѣка хватит теперь настолько ума, чтобы различить, что для него полезно и что вредно, и увидать на опытѣ, в каком именно направленіи нужно идти. Если законам эволюціи будет предоставлена свобода, то мы увѣрены, что шансы пережить и оставить потомство окажутся на сторонѣ наиболѣе приспособленных, наилучше одаренных.
Если же, как мы думаем, стремленія человѣка влекут его, наоборот, к единоженству, к прочному союзу двух существ, которые, раз встрѣтившись, научились понимать и цѣнить друг друга и в концѣ концов как бы слились в одно, потому что их союз становится все полнѣе и тѣснѣе, их воля, желанія и мысли все болѣе и болѣе тождественными, то для таких людей законы, принуждающіе их жить вмѣстѣ, еще менѣе нужны: их собственная воля служит лучшей гарантіей нерасторжимости их союза.
Когда мужчина и женщина перестанут чувствовать себя прикованными друг к другу, то если они дѣйствительно друг друга любят, каждый из них будет стараться заслужить любовь избраннаго им существа. Когда каждый будет чувствовать, что любимый человѣк всегда может бросить семейное гнѣздо, раз только он не находит в нем того удовлетворенія, о котором мечтал, он будет стараться сдѣлать все возможное, чтобы привязать его к себѣ вполнѣ. Как нѣкоторыя птицы, которыя в пору любви одѣваются, для привлеченія самок в яркія перья, люди будут культивировать в себѣ такія нравственныя качества, которыя смогут внушить к ним любовь и сдѣлать их общество пріятным. И такого рода чувства сдѣлают союзы гораздо болѣе нерасторжимыми, чѣм самые жестокіе законы и самое сильное угнетеніе.
Мы, собственно, не занимаемся здѣсь критикою современнаго брака, который в сущности равносилен самой наглой проституціи: браки по разсчету, в которых чувство не играет никакой роли, браки, заранѣе устраиваемые семьями – особенно семьями буржуазными, – причем у тѣх, кого соединяют таким образом, не спрашивается согласія; браки неравные, гдѣ разрушающіеся старики соединяются, благодаря своим деньгам, с полными свѣжести и красоты молоденькими дѣвушками; браки, гдѣ старухи покупают за деньги любовь молодых людей, платящихся своим тѣлом, да еще нѣкоторым позором за свою жажду обогащенія. Эти браки уже много, много раз критиковали, и возвращаться к этому – лишнее. С нас достаточно было показать, что половой союз не всегда был окружен одними и тѣми же формальностями и что он сдѣлается наиболѣе достойным тогда, когда избавится от всяких стѣсненій. Другого выхода безполезно и искать[3].

Взято: http://royallib.com/read/grav_gan/umira ... tml#292903