После Второй мировой войны в развитие классической платформистской мысли внес французский анархист Жорж Фонтени, опубликовавший в 1953 г. свою работу под названием «Манифест либератрного коммунизма»[8].
При том, что данный Манифест был отчасти шагом вперед, по сравнению с Платформой, уже хотя бы в силу того, что анализировал новую социальную ситуацию, сложившуюся в Западном мире к началу пятидесятых, в целом он шел больше не по следу самой Платформы, но скорее по пути ее уточнений Аршиновым, которые он сделал в 1929 г. В этом смысле любопытно утверждение (учитывая, когда текст был написан) о том, что анархизм обращается не к абстрактной личности, но принимает «в расчёт её социальный статус». Интересно здесь уже хотя бы то, что такие личности как Бакунин, Кропоткин, Черкезов, Боровой и ряд других теоретиков анархизма были далеко не «пролетарского» происхождения, то есть речь идёт о том, что анархизм как раз таки обращается к каждой личности, но базирует при этом своё обращение не на абстрактном человеколюбии, а на социологическом познании общественных отношений (дело в том, что не все теоретики анархизма разделяли правомочность классового подхода, а потому лучше будет говорить о социологическом изучении общества).
Анархизм выделяет личность, к какому бы социальному классу она не относилась[9], стараясь донести до каждого необходимость замены классового, капиталистического общества и государственных институтов власти безвластным обществом.
Как и Аршинов, Фонтени настаивал, что его авангардизм – это не более чем идейное лидерство, что он вовсе не подразумевает никакой элитарности. Тем не менее, это только вызывало лишнее нагромождение противоречий в манифесте. То есть вроде бы в тексте присутствовало утверждение о том, что «анархистская идея активного меньшинства ни в коем случае не подразумевает элитарность, олигархию или иерархию». Но проблема в том, что когда читаешь другие строки: «программа революционного авангарда, активного меньшинства, может быть только отражением – чётким и сильным, ясным и выраженным сознательно и просто – чаяний эксплуатируемых масс, призванных совершить революцию. Другими словами: класс, а не партия», невольно вспоминаются рассуждения Ленина о том, что массы революцию свершают, а партия будет руководить, и партия же будет нести в себе пролетарскую идеологию. То есть на выходе оказывается этакий недоленинизм, когда вроде бы все, вся логика повествования располагает сказать, что партия концентрирует в себе революционное и пролетарское сознание, неся его массам (потому что в отличие от масс, может в себе аккумулировать народные чаяния в букву идеологии), но вывеска «анархизма» не позволяет, и вворачиваются слова о том, что «авангард у нас не авангард вовсе».
Дальнейшие же рассуждения Фонтени не оставляют сомнений – он был именно за ленинский (а не старый анархистский и синдикалистский) тип авангарда, только приправлял его либертарной фразеологией, только путая тем самым своего читателя:
«Авангард должен поставить перед собой задачу развития прямой политической ответственности масс, он должен стремиться к повышению способности масс к самоорганизации. Поэтому концепция лидерства является естественной и развивает сознательность. (…)
В конечном итоге революционное меньшинство может быть только подручным угнетённых. Оно обладает огромной ответственностью, но не привилегиями.
Другой чертой характера революционной организации является её постоянство: временами она является воплощением и выражением большинства, которое, в свою очередь, узнаёт себя в активном меньшинстве, но бывают также периоды отступления, когда революционное меньшинство – лишь одинокий парусник в штормовом море. Тогда оно должно держаться, чтобы вскоре завоевать обратно свою аудиторию – массы – как только обстоятельства станут снова благоприятными. Даже в изоляции, будучи отрезанными от своих корней, оно действует всегда в соответствии с народными чаяниями, придерживаясь своей программы, несмотря на все трудности».
Это отнюдь не анархистский подход о том, что нужно хранить огонь, который при случае подхватят и другие, но именно что хранение некого «знания», которое будет со временем впарено массам, со словами «это ваше, как класса». Вот только «это ваше, потому что это ваша идеология, она выросла из вас» ничего общего не имеет с анархизмом, потому что народ только в борьбе может обрести классовое сознание, а анархистская (какая бы то ни было) организация может привнести сюда идеологическое зерно, дабы слиться с этим движением став его частью. Это будет не передача знания, это будет симбиоз знаний, и как раз этого не происходит уже много лет на фоне кризиса капиталистической мировой системы, начавшегося в восьмидесятых. Не происходит, так как в массе своей анархисты замкнуты на самих себя.
И вполне в духе первоначальной Платформы Фонтени утверждал, что персональная инициатива, конечно, допустима, но, только если она не будет противоречить курсу большинства, коллектива. И, опять же, это отнюдь не либертарная позиция, так как полностью подчиняет отдельного человека системе (в данном случае – анархистской партии), делая его не более чем мелким винтиком с небольшой свободой хода.
Делал Фонтени и другие уступки большевистской марксистской традиции. Речь идёт о его рассуждениях о понятиях «переходный период» и «диктатура пролетариата».
С одной стороны, он отрицал оба этих терминологических понятия, с другой же его витиеватое словоизлияние сводилось к тому, что в целом в данных понятиях есть много верного, но их лучше заменить другими, чтобы лучше передавать вкладываемый в них смысл, так как возможны разные толкования.
При том, что Фонтени утверждал, что использование таких терминов некорректно и неприемлемо, он протаскивал за ними идеи, практически идентичные тем, каковые высказывал Ленин в своей книге «Государство и революция». Только «читать» лучше изложенное у французского автора в обратном порядке, то есть сначала – размышления о «диктатуре». И вот здесь как раз видно регресс платформизма по сравнению с изначальным проектом программы.
Если изначально авторы Платформы считали понятие «диктатуры пролетариата» безусловно ложным и неприемлемым, то Фонтени утверждал, что всё зависит от того, что вкладывать в понятие «диктатуры пролетариата», и писал, что:
«Если диктатура означает доминирование меньшинства над большинством, тогда это вопрос передачи власти не пролетариату, а партии, отдельной политической группе. Если под диктатурой подразумевается доминирование большинства над меньшинством (доминирование победного пролетариата над остатками буржуазии, потерпевшей поражение, как класс) тогда установление диктатуры может означать только потребность большинства в эффективной защите посредством создания своей собственной социальной Организации.
Но в этом случае выражение не точно и вызывает непонимание».
Интересный ход мысли, а теперь смотрим у Ленина[10]:
«Мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства, как цели. Мы утверждаем, что для достижения этой цели необходимо временное использование орудий, средств, приемов государственной власти против эксплуататоров, как для уничтожения классов необходима временная диктатура угнетенного класса».
И еще:
«Диктатура пролетариата, период перехода к коммунизму, впервые даст демократию для народа, для большинства, наряду с необходимым подавлением меньшинства, эксплуататоров. Коммунизм один только в состоянии дать демократию действительно полную, и чем она полнее, тем скорее она станет ненужной, отомрет сама собою».
То есть Ленин имел в виду вещи, вполне подходящие для Фонтени, просто «формулировки не те использовал», а так, если выбросить из книги Ленина такие слова как «государство», «переходный период», «диктатура пролетариата» и заменить их «более конкретными» и приемлемыми для анархо-коммуниста, то всё встанет на свои места, и Ленин таки окажется сторонником анархизма… ну или все-таки Фонтени – сторонником большевизма. И последнее представляется более точным, учитывая биографию Фонтени, а также то, что в ходе Великой Российской революции немало анархистов повелись на уловки лидера партии большевиков и приняли его логику.
В Платформе говорилось, что идея «переходного периода», согласно которой результатом становится «не анархическое общество», а нечто еще - «противоанархична». Фонтени же писал уже иначе:
«При всём этом, какое значение мы можем придать распространённому выражению “переходный период”, которое так часто увязывают с идеей революции? Если это переход от классового общества к бесклассовому, тогда его путают с актом Революции. Если это переход от низшей стадии коммунизма к высшей, то выражение не точное, потому что вся пост-революционная эра будет медленным продолжительным процессом, преобразованием без общественных волнений, и коммунистическое общество будет продолжать развиваться.
Всё, что может быть здесь сказано, мы уже выяснили в связи с либертарным коммунизмом: акт Революции приводит к немедленному радикальному преобразованию основ общества, к прогрессивному преобразованию в том смысле, что коммунизм – это постоянное развитие.
На самом деле для социалистических партий и про-государственных коммунистов “переходный период” представляет собой общество, порвавшее со старыми порядками, но сохраняющее некоторые элементы и пережитки государственной системы. Поэтому он является отрицанием истинной революции, поскольку сохраняет элементы эксплуататорской системы, с её тенденцией к усилению и расширению».
Всё вроде бы логично, и Фонтени тут выступает противником большевистских идей о переходном периоде, ведь большевики говорили о том, что в этот период еще сохраняется государство.
Ленин:
«переход от капиталистического общества, развивающегося к коммунизму, в коммунистическое общество невозможен без “политического переходного периода”, и государством этого периода может быть лишь революционная диктатура пролетариата.
(…)
Далее, при переходе от капитализма к коммунизма подавление еще необходимо, но уже подавление меньшинства эксплуататоров большинством эксплуатируемых. Особый аппарат, особая машина для подавления, “государство” еще необходимо, но это уже переходное государство, это уже не государство в собственном смысле, ибо подавление меньшинства эксплуататоров большинством вчерашних наемных рабов дело настолько, сравнительно, легкое, простое и естественное, что оно будет стоить гораздо меньше крови, чем подавление восстаний рабов, крепостных, наемных рабочих, что оно обойдется человечеству гораздо дешевле».
Тем не менее, если мы еще раз внимательнее вчитаемся в то, что писал Фонтени, то получаем следующее.
Он признавал вполне приемлемым говорить о доминировании победившего большинства над проигравшим меньшинством, то есть о доминировании пролетариата. Вместе с тем, понятие «диктатуры» он считал некорректным и неточным, но, если проследить логику Ленина, а также историю СССР, то получаем, что для большевиков «победа пролетариата» означала установление «революционной власти» большевистской партии, как носителя пролетарского сознания и коммунистического потенциала: в партии состояли наиболее передовые, идеологически наиболее грамотные представители народа, ну а, так как целый класс не может осуществлять диктатуру – слишком громоздкая и неповоротливая получится конструкция, то эту задачу берет на себя партия.
Замечательно, но и Фонтени говорил о партии – анархистской партии, которая сосредотачивает в себе передовые элементы рабочего класса, носителей анархо-коммунистической идеологии, которые «возглавляют» пролетариат (и большевики «возглавляли» пролетариат).
Далее у Ленина речь шла о том, что, так как нельзя сразу, сходу построить коммунизм, то будет создано социалистическое «государство» (государство не в полном смысле, основанное на новых принципах, но и с использованием части старых институтов). Что ж, по сути, Фонтени писал абсолютно то же самое, только другими словами. У Ленина, вслед за Марксом, речь шла о двухступенчатой системе: социализм и коммунизм, первая и вторая стадия коммунизма. У Фонтени – «постоянно развивающийся коммунизм»[11].
Здесь интересно то, что для французского анархо-коммуниста вообще могла идти речь о том, что «победил пролетариат», и, став господствующим классом, он доминирует над проигравшими, хотя и в условиях начавшего развиваться коммунизма. А это уже марксизм «либертарными словами». И в классической марксистской, и в классической анархо-коммунистической традиции речь шла о том, что при коммунизме не будет классов, классового деления общества. То есть, если после революции один класс доминирует над другим, то в любом случае мы не можем говорить о коммунизме. Для марксистов тогда речь идет о «пережитках» старого строя и «социалистическом государстве диктатуры пролетариата». То есть, получается, что Фонтени говорит всё то же самое, только «стесняется» неприемлемых для «правоверного анархиста» терминов.
Впрочем, нагляднее всего характеризует Фонтени не его витиеватость квазибольшевистской фразеологии, но собственная политическая биография, ставящая точки над «i» в вопросе о том, какие идеи он нес «в народ». Им была создана Коммунистическая либертарная федерация, принявшая участие в выборах, которые полностью провалила. При этом на выборы фонтенисты шли совместно с исключенным из компартии Франции печально известным сталинистом Андрэ Марти, «прославившемся» своими расправами нам инакомыслящими, в том числе анархо-синдикалистами в ходе Гражданской войны в Испании[12].
Собственно на этом можно и закончить разбор «классического платформизма».
К. С. Бессмертный
19-24.10.2011
