Готовится книга памяти

Ко мне на форуме Радия в личку пришло такое письмо:

Готовится книга памяти

Уважаемый ЕФА!
Как Вы знаете, я живу в Иркутске, и довольно долгое время был знаком с Игорем Подшиваловым. После его гибели, на поминках в первую годовщину, мы решили издать книгу своих воспоминаний о нём. Сейчас книжка практически собрана, но встал вопрос с финансами. Конечно же, и мы скинемся, кто сколько сможет - но было бы очень неплохо, если бы и Ваши единомышленники тоже поддержали этот проект - можно было бы увеличить тираж, и разослать по городам. Кстати, если кто-то захочет опубликовать какие-то свои воспоминания, это тоже будет здорово. Единственное ограничение - объём не больше 10 страниц двенадцатым "таймсом". Книжку планируем напечатать к лету - к годовщине смерти Игоря.
Если сможете как-то поучаствовать - свяжитесь со мной через личку, или по тел. 8***********
С уважением,
Роман В. Днепровский.

Пока с автором я не связывался, но могу заверить, что он человек слова. Кроме того, И. Подшивалов был его друг, несмотря на диаметральность их политических взглядов.

Что скажете, товарищи ?

Ко мне на форуме Радия в личку пришло такое письмо:

а что хоть за форум?

'DartMol2 писал(а):а что хоть за форум?

http://www.legitimist.net/

Махновец писал(а): Ко мне на форуме Радия в личку пришло такое письмо:

Пока с автором я не связывался, но могу заверить, что он человек слова. Кроме того, И. Подшивалов был его друг, несмотря на диаметральность их политических взглядов.

Что скажете, товарищи ?

Дело благородное.

Связался с автором книги.
Идея принадлежит Роману Днепровскому и Михаилу Кулехову.

На данный момент объём книги составляет около 120 листов. Коме того будет вкладка с фотографиями. 1-2 статьи из будующей книги я выложу завтра.

Необходимая сумма составляет 50 т.р.

сколько уже собрано?

Не знаю.
50 т.р. это минимальная сумма, на минимальный тираж. Чем больше сумма - тем больше тираж. Часть соберут друзья и родственники Игоря. Нам также предложено присоедениться.

Странно, что АДшники отмалчиваются.

По поводу Романа Днепровского. Рауш вполне может его помнить, т.к. имел с ним спор в начале 90-х по поводу трубочного табака. Если помнит, то старые АДАшники могут иметь представление об этом человеке.

Пришло письмо от автора книги:

Большое спасибо за ссылку, которую Вы оставили для меня ! (имеется ввиду ссылка на переписку Подшивалова и Дубровского) Думаю, эти материалы очень пригодятся. Во всяком случае, будем изучать.
Теперь - относительно тех материалов, которые я пересылаю Вам. Это - не всё, что у нас имеется. В частности, среди этой подборки нет моей статьи - у меня она погибла, когда "накрылся" мой винчестер, а Михаил Кулехов, у которого она есть и который является координатором этого издательского проекта, так мне её и не переслал - хотя не далее, как сегодня я перезванивал ему и просил переслать мой материал. Думаю, на днях я всё же получу у него остальные материалы, и перешлю Вам для ознакомления.
Я не знаю, связывался ли кто-нибудь из иркутян с Тупикиным и Раушем на предмет их участия в подготовке книжки (хотя такие идеи были), но если нет - то очень прошу Вас сообщить им о нашей инициативе. Если они готовы поделиться своими воспоминаниями - будет очень хорошо.
Книжка нам видится в небольшом формате - 120-150 страниц, в неё войдут как наши воспоминания, так и несколько статей самого Игоря ("Баррикада №6", публиковавшаяся в "Общине" в конце 1992, кажется, года), а также - подборка фотографий, репринтов иркутского самиздата, пара дружеских шаржей...
Проект, по нашей предварительной договорённости, носит некоммерческий характер - экземпляры сборника пойдут, в основном, по библиотекам, а также разойдутся среди друзей Игоря.
Более подробную информацию можно узнать у того же Михаила Кулехова (это старый друг Игоря, бывший член КАС) по адресу:********* если кому нужно, то адрес дам через личку)
но если он вдруг не ответит с первого раза - бесцеремонно атакуйте вторично.

Несколько слов об авторах тех материалов, которые я сегодня пересылаю Вам.
Николай Кринберг - когда-то, перспективный писатель, увы - совершенно угробивший себя и свой талант алкоголем. Во всяком случае, Игоря он знал едва ли, не со школьных лет... Михаил Дронов - однокурсник Игоря, на сегодня - региональный медиа-магнат. Первоначально мы предполагали, что большая часть финансовых затрат по изданию сборника будет оплачена именно им, но он вежливо уклоняется... Ну что ж, Бог ему судья - спасибо, хоть материал подготовил... Жанна Райгородская - дама, до сих пор влюблённая в Игоря... Кто знает - если бы у них всё сложилось, то быть может, мы с Подшиваловым до сих пор бы грызлись друг с другом, а потом шли пить водку - и не пришлось бы готовить этот сборник... Сергей Зиннер - известный иркутский бард, стойкий "боец КСП", журналист, просто хороший человек (хотя - со своей "кукушкой" - впрочем, как и все остальные...). Кто такая Мария Ерофеева - я не знаю. Её текст, среди прочих, мне передал Кулехов - а уж где он нашёл эту девушку, я и не знаю...


Желаю Вам всего доброго!

С искренним уважением,
Роман В. Днепровский,

P.S. В очерке Райгородской есть упоминания о моей персоне - и весьма нелестные упоминания. Вы поймёте по тексту. Но - что барышня написала, то написала. Моя задача - литературное редактирование, а не вымарывание чужих мыслей - пусть даже и неприятных лично мне.

Николай Нагорнов-Кринберг,
писатель


А н т и у т о п и я
(памяти Игоря Подшивалова)

В древнем Риме существовало правило «Де мортиум аут боне, аут нигил» – «О мертвых или правду, или ничего».
Будем и мы придерживаться этого благородного правила.


1984

В год антиутопии Джорджа Оруэлла «1984» я познакомился с писателем Геннадием Константиновичем Хороших в ДК им. Куйбышева, где мы вместе начали работать в тот год. Через некоторое время мы стали относиться друг к другу с доверием, нашли общий язык на почве понимания глубокого кризиса «развитого социализма» и его идеологии, и я узнал, что он был в дружбе с Борисом Черных, осужденным в 1983 году по статье 190 прим (распространение сведений, порочащих советский строй), когда Андропов начал жесткое давление на всех инакомыслящих.
Через некоторое время Г.К. Хороших меня познакомил с Юлей П., одной из участниц «Вампиловского товарищества», созданного Борисом Черных, за что он и поплатился судом и заключением.
Юля тогда работала в библиотеке Иркутского университета и могла раздобывать нам с Г.К. такие, по тем временам уникальные издания, как «Судьба России» Бердяева, вышедшее в Москве в 1918 году, или «Мир как воля и представление» Шопенгауэра. Примерно через год после знакомства с Г.К. я стал считаться в его кругу человеком проверенным и пользующимся доверием. Тогда Юля решила познакомить меня с Подшиваловым.


1985

Сейчас уже трудно точно вспомнить, когда Подшивалов впервые появился у меня дома. Кажется, это было летом 1985, в конце июня или начале июля. Мне тогда было 20 лет, Подшивалов был меня немного старше. Он удивился, сколько у меня в домашней библиотеке изданий о «новых левых» Запада, о студенческой революции в Париже 1968 года, и тема для разговоров нашлась сама собой: насколько сейчас в России возможно что-то подобное Парижу 1968 года?
Подшивалов взял у меня почитать целую стопку книг обо всем этом, а мне, в свою очередь, пообещал доставать из спецфонда университетской библиотеки то, что интересует меня. И я для начала попросил у них с Юлей раздобыть мне книгу Мережковского «Грядущий хам» – его пророчество о том, что наступит после революции 1917 года.
Однажды Юля пригласила меня к себе в гости в микрорайон Солнечный, куда собирался в тот день приехать и Подшивалов. Это был, пожалуй, самый запоминающийся день из всех, проведенных вместе с Подшиваловым.
Квартира была на первом этаже. Мы с ним немного выпили под разговор о политике и религии, и Подшивалов вдруг заметил, что прямо под нашими окнами сидит молодой человек со специфически честным лицом, в сером костюме и при галстуке, несмотря на жару.
«Видишь, как они меня любят, эти гебисты, – сказал мне Подшивалов, показывая на этого «человека в сером». – Ну ладно, Нагорнов, держись, сейчас я его, гада, доведу до белого каления.»
Подшивалов высунулся в форточку и стал орать на этого человека:
– Ну что, гебист, хреновая у тебя работа, а?! Целыми днями за мной ходить, ездить, следить, будто я государственный преступник, да? Лучше заходи-ка к нам в гости, посидим, выпьем, я тебе сразу все расскажу, хочешь?
И далее в таком же духе…
Человек в сером сидел и делал вид, будто к нему все это нисколько не относится.
Я постарался утихомирить Подшивалова. Вся эта его эпатажная бравада была просто бессмысленной. Но такой уж у него был характер. Недаром статья в «Байкальских вестях», посвященная годовщине его гибели, была названа «Дон Кихот Иркутский».
Подшивалова надо было или уж принимать таким, какой он есть со всей его экстремальщиной, или вообще от него отдалиться.
В тот день Подшивалов, наконец, устал орать из форточки на «человека в сером», и мы с ним поехали из Солнечного на автобусе в центр. «Человек в сером» ехал за нами в том же автобусе на задней площадке и отрешенно делал вид, будто он нас не знает.

Мы с Подшиваловым продолжали быть друзьями все то достопамятное лето 1985.
Он познакомил меня почти со всем своим дружеским окружением – с Сергеем Нечаевым, ставшим в годы перестройки известным правозащитником, с будущими иркутскими журналистами, а тогда студентами ИГУ Игорем Переваловым и Павлом Мигалевым, с редактором университетского издательства Ольгой Сесейкиной. Тема для знакомств и разговоров находилась сама собой – обсуждение рукописи только что законченного тогда мной первого варианта романа «Суперстена», который у Подшивалова сразу же вызвал интерес и заслужил высокую оценку полным отсутствием всякой советской идеологии в основе романа.
Меня тогда удивляло, почему Подшивалов так сильно зацепился за Бакунина и превратил его в какого-то кумира… Бакунин относился ко всякой религии однозначно негативно, а Подшивалов принимал все исходящее от Бакунина как истину в последней инстанции. Почему-то он никогда не упоминал князя Кропоткина, второго идеолога российского анархизма, человека гораздо более спокойного и серьезного, автора «Этики» и удивительной работы о взаимопомощи в мире животных как главном факторе эволюции, где Кропоткин опровергал Дарвина.
Может быть, Подшивалов просто нигде не мог раздобыть книг Кропоткина, а может быть, так зациклился на Бакунине, что Кропоткин был ему уже как бы не нужен. А между тем, Кропоткин мог бы нас с ним подружить, создать между нами мост. Но… оказалось не суждено.
Мне тогда уже было ясно, что нечего и думать о каких-то социальных переменах к лучшему, если все мы не выработаем для начала в самих себе такие качества характера, какие должны быть у общественных лидеров. А Подшивалов считал, что всякого рода самосовершенствование – некая идеалистическая блажь в духе позднего Льва Толстого. Это нас с ним и разъединило в те годы.
Последний раз в 1985 году мы с ним встретились, когда он пришел к нам с женой в гости вместе с Игорем Переваловым и Павлом Мигалевым вечером в октябре. Он хотел получить от меня окончательный ответ, собираюсь ли я заниматься какими-нибудь активными общественными действиями, какие были возможны в тех условиях. Я отвечал ему, что Россия уже настрадалась от малообразованных и духовно незрелых «светильников разума», и нет смысла идти на баррикады, пока ты не отделался от любых социальных утопий и не понял, как вообще формируется массовое сознание, чем оно мотивируется, и можно ли вообще сделать людей менее эгоистическими и более бескорыстными путем чисто социальных мер и реформ.
Моя жена теперь, после гибели Подшивалова, со слезами вспоминает, как кормила его в тот вечер у нас дома своими пирожками. Он казался ей несмотря на весь его подчеркнутый героизм и привычный для него «мундир смертника» (всегдашние его черная рубашка и черные брюки) каким-то трагически одиноким, неприкаянным, душевно раненым и ранимым.
Так ни до чего мы с ним в тот вечер не договорились и потом не виделись до самого 1989 года, когда он уже начал очень активно участвовать в иркутской политической жизни, а позже и я сам включился в иркутскую политику столь же активно, и Подшивалов послужил мне в определенной степени примером активности, принципиальности и бесстрашия – дал импульс.

1989-1991

Все лето 1989 я прожил в Листвянке, приезжал в Иркутск раз в неделю или еще реже, и тогда по субботам видел Подшивалова с мегафоном у входа в Торговый Комплекс на рынке.
Тогда в Иркутске начало действовать общество «Мемориал», была обнаружена стена расстрела жертв репрессий в окрестностях Иркутска, и Подшивалов активно включился в работу «Мемориала».
Прошло полгода, весной Подшивалов с Максимом Воронцовым и еще несколькими единомышленниками начали каждую субботу выходить на Урицкого, превратившуюся тогда в «иркутский Арбат», улицу общественно-политических манифестаций. У них уже был черно-красный флаг КАС – Конфедерации Анархо-синдикалистов.
С марта 1990 и я сам начал со своими друзьями и единомышленниками каждую субботу выходить на Урицкого: Роман Днепровский, Игорь Чупин, Роман Давыдов, Петр Дмитриев, Андрей Осколков. В марте мы еще не могли сориентироваться в обилии маленьких московских общественно-политических групп, союзов, партий и ориентировались просто-напросто на традиционализм в широком смысле слова – верность России своим историческим, культурным, религиозным традициям, которым марксизм-ленинизм чужд.
С Подшиваловым мы тогда выработали афористическую формулу согласия. Я подошел к нему на Урицкого и сказал: «Слушай, Подшивалов, давай так: анархия – мать порядка, царь – отец порядка. А то иначе твой «порядок» получается безотцовщиной, и непонятно, от кого его родила анархия как мать.»
Подшивалов был настолько потрясен неожиданностью хода мысли, что рассмеялся и сказал: «Ладно, дружище, вставайте на той стороне, будем соревноваться, кто больше людей привлечет своими идеями.»
Так мы с Подшиваловым и его КАСовцами начали каждую субботу вести наши политические манифестации одновременно и параллельно.
В мае 1990 мы с Днепровским прилетели в Москву на учредительный съезд ПРАМОСа (Православно-Монархического Союза-Ордена), Днепровский вступил в ПРАМОС, а у меня эти люди не вызвали особого доверия, и Днепровский дал мне номер телефона Виктора Владимировича Аксючица, создателя и руководителя партии и движения РХДД (Российское Христианское Демократическое Движение).
С В.В.Аксючицем мы сразу нашли общий язык, и после возвращения в Иркутск я вместе с женой, Романом Давыдовым и Дмитрием Мокроусовым организовали областное отделение партии и движения РХДД.
Подшивалов этому был рад, к слову «монархия» он питал органическую неприязнь, а против христианской демократии ничего не имел. И с конца мая 1990 мы с Подшиваловым начали проводить наши субботние манифестации вместе, как своего рода политические союзники. Даже наши флаги прибивали к деревянным киоскам рядом. И это было удивительное зрелище: на небольшой площади у Дома быта на Урицкого развевается красно-сине-белый флаг ДС («Демократического Союза» Валерии Новодворской) Павла Малых, рядом с ним черно-красный флаг КАС Подшивалова, а рядом с ним наш с друзьями черно-золотисто-белый имперский флаг РХДД.
Весной и летом 1990 в трех номерах иркутского журнала «Сибирь» вышел мой роман «Суперстена», который Подшивалов читал еще в рукописи летом 1985. Он дождался окончания публикации и осенью 1990 в гостях у Геннадия Хороших предложил мне сделать статью об истории создания и публикации этого романа, запрещенного к печати в 1989 г. Я согласился и дал интервью Подшивалову. Он записал его на диктофон, и уже через неделю статья пошла в печать в газете «Советская молодежь», где Подшивалов был тогда корреспондентом.
Свою статью Подшивалов назвал «Я написал роман, который вы, конечно, не читали». Он максимально заострил конфликтную ситуацию вокруг рукописи моего романа, существовавшую в Иркутске с 1985 года и до 1990. Статья наделала много шума и вызвала целый скандал. Он привел в конце концов даже к разрыву моей дружбы с Л.Бородиным, благодаря поддержке которого «Суперстена» и была издана в Иркутске. Но я не жалел о том, что дал такое интервью именно Подшивалову, потому что мы с ним одинаково понимали той осенью, что страна катится к полному распаду, и нужно решительное обновление всех сторон нашей жизни. А поскольку писатели в СССР были, по словам Горького «приводными ремнями партии», то с таким союзом «совписов» надо было по нашему с Подшиваловым мнению просто покончить навсегда, взорвать изнутри такое застойное явление, чтобы позже Союз писателей мог бы сформироваться заново как уже полностью свободное и добровольное сообщество.
В январе 1991 после митинга у Дворца спорта, принявшего резолюцию осудить ввод советских танков в Вильнюс, иркутские представители ДПР («Демократической Партии России» Н.Травкина), Социал-Демократической Партии России, РХДД в моем лице, ДС в лице П.Малых и КАС в лице Подшивалова провели круглый стол в объединении «Верность» у А.С.Турика и приняли совместное решение объединиться в иркутское отделение всероссийского блока партий «Демократическая Россия».
Наши с Подшиваловым манифестации на Урицкого продолжались вплоть до самого августа 1991.
В ночь с 21 на 22 августа мы с главой областной администрации Юрием Абрамовичем Ножиковым, спустившись из его кабинета, встречали на ступенях областной администрации делегацию иркутских студентов, отправившихся ночью через мост над Ангарой, в Политехнический институт на концерт Бориса Гребенщикова. Они хотели пригласить Юрия Абрамовича на концерт.
Как же в этот момент нам с Юрием Абрамовичем не хватало Подшивалова рядом, чтобы именно он и обратился с речью ко всем собравшимся на концерт Б.Г. в Иркутске…

После провала ГКЧП продолжать эти наши с Игорем совместные манифестации смысла больше не было. Программа-минимум была исполнена, цель – достигнута: господство насильственно навязанной идеологии прекратилось, нам с Подшиваловым надо было начинать нечто другое и совсем новое: формировать свободную Россию так, как мы это понимали, каждый по-своему.
Иркутский писатель Дмитрий Сергеев тогда написал в своей статье, изданной в «Восточно-Сибирской правде» осенью 1991: «И вот уже по нашим улицам маршируют чернорубашечники…»
Это мы с Подшиваловым в его воображении вдруг превратились в целые колонны, шеренги и даже армии «чернорубашечников», потому что наши манифестации мы с ним всегда вели в черных рубашках: В силу дани традиции армии Каппеля – если убьют прямо на месте, то чтобы наши с Подшиваловым трупы не надо было переодевать нашим женам для укладывания в гроб.

1994

Мы с Подшиваловым не виделись три года. И встретились, чтобы не спеша поговорить и подвести промежуточные итоги лишь в конце сентября 1994, в центре Иркутска, на рынке.
Подшивалов предложил взять вина, и мы устроились на скамейке в каком-то дворике по улице Фурье, прямо радом с местом наших с ним всегдашних манифестаций на Урицкого-Пестеревской.
Его тогда больше всего волновало, не станет ли возрождаемая Русская Православная Церковь снова, как это было до 1917 года, государственной религией и частью государственного аппарата, подавляющей всякую свободу. Он выяснял у меня, что я знаю о других иерархиях современного православия – об ИПЦ, РПЦЗ, и хотел узнать, что там происходит, как говорится, из первых рук.
Он вспоминал роман Войновича «Москва 2042», в котором слияние компартии и церкви дошло до такой степени, что как коммунисты, так и православные начали не креститься, а звездиться:
«Перезвездимся, товарищи !» – сказал отец Звездоний и осенил себя пятиконечной звездой», – напомнил мне тогда Подшивалов этот эпизод из Войновича.
– Ты можешь постараться, чтобы этого не допустить ? – спрашивал меня Подшивалов.
Мы в тот вечер вспоминали нашу наивную юность 1985-го и нашу бурную молодость 1990-го и 1991-го. А осенью 1994, после обвального краха всех акционерных обществ и массового обнищания людей, после «черного вторника» радоваться было нечему. У нас обоих было такое чувство, будто кто-то очень ловкий прибрал к своим рукам наш август 1991 в своих откровенно корыстных интересах, но… не начинать же нам все сначала ? Неслыханная гласность, полная свобода любых политических партий и движений, и… никакой реальной пользы от этого никому.
К тому же у Подшивалова с Юлей тогда разрушилась вся их семейная жизнь, мы с женой тоже переживали тяжелый кризис отношений и жили врозь. «За что боролись, на то и напоролись», сам собой напрашивался грустный вывод.
Наша с Подшиваловым утопия Свободы сбылась.
И превратилась в антиутопию.
Царство свободы превратилось в свободу для диктаторов расстреливать танками собственный парламент, свободно и всенародно избранный, для мошенников – в свободу создавать финансовые пирамиды, куда люди кинутся отдавать последние деньги из-за крайней измученности гиперинфляцией, для журналистов – в свободу писать и говорить в прямом эфире любую правду и никого ею не затронуть, для писателей – в свободу любых экспериментов с содержанием, стилем, формой, за которые никто не похвалит и не поругает, а просто не заметит, если автор еще и найдет себе спонсоров на издание своей книги…
После такого подведения итогов вступления в Царство Свободы нам с Подшиваловым оставалось только допить вдвоем эту бутылку вина и в задумчивости разъехаться по домам…


1996

Следующий повод встретиться с Подшиваловым представился весной 1996, в самом начале марта.
Областная юношеская библиотека на улице Чехова устраивала мне писательскую презентацию, посвященную второму изданию романа «Суперстена» и долгожданной премьере спектакля «Суперстена», которая готовилась полтора года иркутским молодежным театром «Диалог» по сценарию В.С.Просекиной, главного режиссера «Диалога».
Подшивалов пришел, как всегда, в черной рубашке и черных брюках, с какой-то незнакомой нам молодой женщиной, новой женой, как можно было догадаться.
Он был замкнут, на презентации не выступал, после фуршета в отличие от большинства наших друзей – Днепровского, Яны Петровской, артистов «Диалога» – не поехал к нам с женой в гости продолжать фуршет с воспоминаниями о нашей бурной молодости.
А позже, когда с 16 марта начались спектакли, Подшивалов, кажется, так и не пришел ни на один…
У него тогда было тяжелое время – газета «Советская молодежь», в которой он проработал 7 лет, прекращала свое существование и сливалась с газетой «Номер один» в единую «СМ-номер один». Подшивалов там, в новой редакции, оказывался уже «героем вчерашнего дня».
Летом того же 1996 я побывал на ледоколе «Байкал» у Владимира Симиненко, которого осенью 1991 принимал в свою партию РХДД, а тогда уже главного редактора «Номер один». Газеты были накануне слияния. О Подшивалове речи уже и не зашло.



1999-2006

В 1997 мы с Подшиваловым ни разу не виделись. С ноября 1997 до ноября 1998 мы с женой жили и работали в Москве редакторами в одном из столичных издательств. После возвращения в Иркутск кто-то из наших общих друзей, кажется, журналисты Андрей Савченко с Яной Петровской, принесли нам с женой статью Подшивалова из ангарской газеты, где он рассказывал о себе, как живет собиранием пустых бутылок по Ангарску. Очень горько было нам с женой читать об этом.
Но позже Подшивалов начал издаваться в Усолье-Сибирском, мы читали его статьи, однажды, весной 2001, мы с друзьями заехали в редакцию «Усольских новостей» повидаться с ним, но там его не застали. Он тогда жил в Ангарске, а ездил работать в Усолье.
Последний раз я его встретил, кажется, в 2002, поздно вечером. Подшивалов шел мимо трамвайной остановки «Депутатская» вместе с нашим другом юности журналистом Павлом Мигалевым, с которым они сохраняли дружбу с незапамятных студенческих времен начала 1980-х. Они куда-то торопились, Подшивалов был мрачным и замкнутым. Перебросились с ним парой фраз и разошлись.

В эти последние ангарско-усольские годы жизни Подшивалов приезжал в Иркутск не чаще, чем раз в неделю. Новости о нем мы с женой узнавали обычно от Андрея Савченко или Павла Мигалева. Ничего мало-мальски интересного в этих весточках не было. В стране наступило нечто вроде нового брежневского застоя 1970-х. Какие уж тут могут быть новости ? Одна рутина, борьба за выживание…

В августе 2006 мы с женой зашли в гости в Павлу Мигалеву, снова ставшему нашим соседом, но уже в центре Иркутска. И он поразил нас новостью о гибели Подшивалова несколько дней назад и о том, что похороны уже прошли, а мы с женой ничего не знали об этом!…

На девять дней устроили скромные поминки в гостях у Мигалева с Фаридом Арслановым, тоже знавшего Подшивалова еще с тех бурных перестроечных лет.
«Это уже не его время», – говорил Фарид Анасович. – «Что было делать Подшивалову в такое время, как сейчас, когда герои, романтики и идеалисты никому уже не нужны. Нужны деловые люди, умеющие жить с калькулятором в руках».

В октябре 2006 у входа в Драматический театр на присуждении губернаторских премий я встретился с Олегом Желтовским и поблагодарил его за то, что благодаря ему был похоронен Подшивалов. Олег Всеволодович пожал руку и грустно кивнул.

В феврале 2007 в Доме журналистов были поминки – полгода. Собрались немногие.
С гибели Подшивалова в Иркутске начался такой водопад смертей известных иркутских поэтов, художников, писателей, что многим было уже не по себе. Словно гибель Подшивалова послужила каким-то знаком, каким-то сигналом для многих: «Собирайтесь отсюда, с Земли, следом за мной, идеалисты и романтики, честные бессребреники и правдолюбцы ! Больше нам здесь делать нечего. Мы сделали все, что могли – в такое время. Пусть другие сделают лучше.»
Следом за гибелью Подшивалова последовали безвременные, преждевременные смерти Анатолия Ивановича Кобенкова, художника Валерия Мошкина, поэта Андрея Тимченова, писателя и публициста Бориса Ротенфельда, художника Николая Вершинина, художницы Марины Бордучковой…
Это лишь те, с кем я был знаком лично.
И словно смерти Ельцина, Кирилла Лаврова, Мстислава Ростроповича, Михаила Ульянова, Курта Воннегута тоже каким-то странным образом укладываются в этот процесс…
Что же объединяло всех этих людей ?
Все они были идеалистами.
Стоит вспомнить хотя бы прощальное обращение Ельцина к стране по телевидению в новый 2000 год: «Простите меня, я был наивен…»
Так мог сказать только идеалист.

Утопия закончилась осенью 1994 под падающими курсами акций МММ и падающими листьями. Началась антиутопия.
Когда закончится нынешняя антиутопия, похожая на «Москву 2042» Войновича, столь близко к сердцу принятую Подшиваловым, покажет время.
Во всяком случае, приблизить выход из этой антиутопии зависит отчасти и от каждого из нас, друзей ушедшего от нас Подшивалова – политиков, писателей, журналистов, поэтов, редакторов областной прессы, государственных (волею судьбы) чиновников.

Возможно, в иркутской областной журналистике будет со временем введена ежегодная премия за самую честную публикацию – премия имени Игоря Подшивалова.




15 августа 2007

г.Иркутск

Жанна Райгородская.

ТРИ МЕСЯЦА.

Очерк.

1.

Об этом человеке я слышала со студенческих лет. Наш декан Щербинин, он же историк партии, как-то сообщил:
- Анархо-синдикалист Игорь Подшивалов собирается делать в Иркутске революцию!
Студенток это сообщение насмешило, а я ещё тогда подумала – вот бы познакомиться. Но как? Революцию я делать не собиралась, а иначе зачем огород городить?
В двадцать семь лет мне принесли статью о польском восстании на Кругобайкальской железной дороге за подписью «Игорь Подшивалов». Я стала канать знакомых газетчиков – представьте меня Подшивалову. В то время я часто ездила в Москву, пристраивая свои и чужие рукописи, постоянно была в разъездах, поэтому мечта идиота сбылась только через шесть лет. В двадцатых числах апреля 2006 года на митинге в защиту Байкала ко мне подошла журналистка Яна Савченко.
- Жанна! Ты по-прежнему хочешь знакомиться с Подшиваловым? Пошли!
…Около памятника царю сидел широкоскулый рыжеватый бородач на вид лет тридцати семи, в очках. Типичный народник, подумала я. Меня всегда привлекало в мужчинах сочетание бороды и очков – мужества и беззащитности. Желая заинтересовать нового знакомого, я тут же затрещала о своей деятельности литагента.
- Вот, я пристроила Клошара в московский «День литературы»…
- Ты бы лучше в психушку пристроила этого лимоновца! – был ответ.
Тут к Игорю подошёл мужчина, мягко говоря, грубо выражаясь, бомжеватого вида и пригласил его в гости.
- Можно мне с вами? – зачирикала я.
- Не возражаю! – бросил политик.
Вместе с нами пошёл Владимир Тапхаев – бутафор из драмтеатра, соратник Игоря по прошлым анархистским делам.
- Кто этот человек? – осведомился Володя.
- Понятия не имею, - беспечно ответил Игорь. – Меня позвали – я пошёл!..
Уже на подходе к дому Игорь толкнул речь лично для меня.
- Общаться с женщинами, я считаю, можно! Я больше скажу – детей заводить тоже можно! Но жениться – никогда!
- Игорь, я от тебя балдею! Ты – воин! – восхитилась я.
- Я одинокий волк!
- Я тоже одинокая волчица.
- Что ж, потому, наверное, и пришла…
В квартире хозяина обнаружился его брат, одетый не богаче, стол, стулья и объёмистый шкаф с хорошими книгами.
- Проходите, мы люди мирные! Женщин любим, но по согласию! Бояться не надо!
На столе появилась бутылка водки. Я заявила, что болею и ничего, кроме чая, не буду. Все восприняли это как должное. Игорь даже попытался пресечь матерки, поскольку за столом сидела я, но вскоре сам не выдержал и сорвался. Впрочем, его больше заботила не форма, а содержание разговора.
- Пьянка не должна быть самоцелью! – заявил он. – За бутылкой люди должны взаимно обогащаться духовно!
- Игорь, - спросила я. – А как ты считаешь – фашист и дворянин не есть ли родные братья?
- Скорее двоюродные, - улыбнулся Тапхаев, - фашист зарежет за нацию, дворянин – за сословие…
- Скажем так – троюродные братья, - резюмировал Игорь.
Далее разговор коснулся литературы, ролевых игр (мы с Игорем в разное время успели потусоваться у толкинистов). Один из братьев, Женя, стремился свести беседу на боевые искусства.
- Если тебя придут брать, ты что будешь делать?
- Моё оружие это язык и руки! – отвечал Подшивалов.
«И только?» - чуть не брякнула я. Слава Богу, хватило ума смолчать.
- И всё-таки? Как будешь обороняться?
- Тарелками швырять! – подсказала я.
- Тарелкой, кстати, можно убить, - благодарно улыбнулся Игорь. Из разговора выяснилось, что ему сорок три года, живёт в Ангарске, что он левша, а по гороскопу Лев-Тигр. Между тем бутылка кончилась, чай был выпит и я начала подмигивать Игорю – пора, мол, сваливать.
В коридор вышли по одному – я, Игорь, Володя. Один из братьев попытался удержать меня за руку, но Игорь быстро пресёк эти поползновения. Приобнял меня за плечи и гаркнул:
- Тихо! Я её муж!..
Прощаясь, густопсовый анархист успел пригласить обоих братьев на митинг Первого мая. Однако на улице не сдержался и высказался:
- Бывшие люди!
- Ну это ты зря, - улыбнулся Тапхаев. – Знаешь, кто такой бич? Бывший интеллигентный человек!..
Продолжать отправились к Владимиру.
- Кто у тебя дома? – спросил Игорь.
- Наташа…
- Опять жена?
- Подруга…
Владимир завернул в ближайший магазин. Игорь заметил:
- Смелая ты женщина… Смелый человек. Идёшь неизвестно куда, непонятно с кем…
- Но ты же со мной!
- Знаешь, я иногда сам себя боюсь.
Я посмотрела в его серо-зелёные, прикрытые очками глаза.
- Если бы я могла… Я бы сделала всё, что ты хочешь. Но сегодня я не могу. Ты понял?
Игорь кивнул.
Владимир обитал в двухэтажном бараке, в крохотной квартире из кухни и комнаты. Дверь открыла конопатая пышка, за юбку которой держалась трёхлетняя бурятская девочка.
- Это кто, Аюна? – осведомился Игорь.
- Да нет, Кристина, - скромно потупился Володя. – Аюна с матерью живёт, десятый класс кончает… Коля на улице… Двое старших – кто женился, кто замуж вышел…
- А где твоя последняя жена?
- Пропала без вести…
Меж тем злодейка с наклейкой опять забулькала по стаканам, а мужчины завели разговор о политике.
- Я этих лимоновцев резать буду! – грозился Игорь.
- Да погоди ты, пусть сперва Байкал защитят! – в один голос закричали мы с Владимиром.
- Слушай, Тапха-нойон… У тебя нет знакомых химиков?
- Зачем тебе?
- Бомбу сделать, нефтепровод взорвать, пока строится.
- Ты что, посадят!
- Пусть сажают! Хорошо было в девятнадцатом веке, когда среди бомбистов вертелась куча химиков! А сейчас поди найди!..
Наташа тем временем показывала Кристине книжку из жизни принцесс. Я достала из сумки недовязанный носок и взялась за дело, не спуская восхищенного взгляда с Подшивалова. Первый раз в жизни я видела человека, готового рискнуть свободой за общее дело. И я решила ничего от него не таить.
- Носок для Клошара… Но это ничего не значит. Если бы Клошар не поехал защищать Байкал, не видать бы ему носков как своих ушей. Если захочешь, следующую пару свяжу тебе.
- Не стоит… Ты любишь Клошара?
- Нет, - улыбнулась я.
- А я-то на что тебе сдался? Я же слуга идеи!
- Что плохого? Спишу с тебя какого-нибудь народника!
- Смотри, - предостерегающе покачал головой Тапхаев. – Полуеврейка, полуукраинка, одержимая поляками… Да она тебя на одну руку посадит, другой прихлопнет. Или, думаешь, предок, казацкий воевода Подшивалов тебе поможет?
- Да плевал я на все эти дела!
- Смотри! Национальностей никто не отменял! С другой стороны – пристроишься в центре Иркутска…
- Да не мой это жизненный сценарий – пристраиваться!
Я ненароком заметила, что видела у злополучных братьев редкую книгу «Пираты.Корсары.Рейдеры.» Игоря Можейко (он же – Кир Булычов) и чуть было не стащила её под шумок, да вовремя усовестилась. Подшивалов вынул из сумки новехонький томик Хельмута Ханке «На семи морях».
- Весь день думаю, кому подарить… Давай тебе подарю!
Я не стала отказываться.
Политики изрядно захмелели. Игорь спел народную песню «Чёрный ворон», затем завёл нечто пиратское собственного сочинения с неизменным припевом «налейте водки!».
В конце концов я встала и сказала, что обещала матери настряпать сырников и буквально потребовала, чтобы Игорь меня проводил. Игорь пробовал сопротивляться, но безуспешно. Общими усилиями на него натянули куртку. Наташа велела поцеловать мне руку. Я возразила, что анархисты рук женщинам не целуют. Игорь, превозмогая хмель, согласно кивнул.
Мы вдвоём спустились по лестнице. Игорь качался.
- Наклони-ка голову, - велела я уже во дворе. Анархист безропотно повиновался. Я с наслаждением стала тереть ему уши.
- Слушай-ка, - предложила я. – Дойдём до киоска «Двенадцать месяцев», выпьем кофе. В голове сразу прояснится. А потом ко мне. С матерью познакомлю.
- Не хочу кофе, - мотнул головой потомок казачьего воеводы. – Отведи меня куда-нибудь, где я бы рухнул!..
Я трезво оценила обстановку. Представить такого гостя матери, а затем уложить его спать было бы наихудшей рекомендацией. Настоять на проводах, а затем отправить одного было просто опасно.
- Может, пойдёшь обратно к Володьке?..
Игорь кивнул.
- А ты с лестницы не навернёшься?
- Что ты! Я сто раз по ней лазал!
- Счастливо!
- Приходи на митинг первого мая! – Игорь нагнулся и поцеловал меня в щёку. Был ли это рабочий инстинкт политика в действии? Или нечто большее? Не знаю и никогда не узнаю…


2.
Прошла неделя. Я позвонила Игорю в Ангарск и предложила провести у меня субботу и воскресенье перед митингом. Хоть пол, говорю, вымою ради дорогого гостя. Только, чур, не пить и матом не ругаться. Игорь на словах согласился – видимо, по принципу «если дипломат говорит «нет», значит, он не дипломат» – а на выходных и не подумал явиться.
Эге, думаю. Мужчина-политик всё равно мужчина.
В понедельник Первого мая я бодро направилась ко Дворцу Спорта. Игорь Подшивалов, Владимир Тапхаев и немногочисленная анархистская молодёжь стояли под чёрно-красным знаменем. Игорь казался хмурым. После недолгого объяснения (выяснилось, что он помогал отцу садить картошку на даче), я сказала:
- Давай всё-таки друг друга не терять. Ты ведь писал про поляков?
- Да, я писал про поляков.
- Принеси статьи почитать.
- Принесу.
- А мои рассказы почитать хочешь?
- Неси. Я надеюсь, это не многотомные собрания сочинений?
Вскоре анархисты построились в шеренгу и двинулись, выкрикивая лозунги.
- Никакой войны, кроме классовой!
- Нет фашизма – нет проблем!
- Антифа!
- Выше, выше чёрный флаг! Государство – главный враг!
Спереди и сзади шли другие демонстранты, нас, анархистов, никто не трогал, но мне всё равно было жутковато. Государство – главный враг… За такое и повязать могли. А вот антифашистские лозунги мне очень понравились.
Долго ли, коротко ли, дошли мы до Вечного Огня. На сей раз я не стала навязываться в мужскую компанию, а, не прощаясь, растворилась в толпе…
Игорь хотел восьмого мая устроить антифашистский митинг, но эта затея почему-то сорвалась. Телефон его в Ангарске не отвечал. Я специально прошлась от Дворца Спорта до Вечного Огня, но антифашистов не обнаружила.
Так или иначе, отставать я не собиралась. Как-то меня занесло в Ангарск на встречу с двумя усольчанками – Лидой Волынец и Светой Синьковой. Мы с Лидой отвели незрячую Свету в гости к старушке-монархистке, а сами пошли на литобъединение и прекрасно провели время. Спустя пару часов мы все втроём сидели на Ангарском вокзале и я читала девчонкам свою повесть из жизни восемнадцатого века.
Когда подружек увезла усольская электричка, я, мысленно перекрестившись, набрала на сотовом телефон Игоря. Подшивалов оказался дома. Звонку моему он обрадовался, но в гости не позвал – у него опять был мальчишник с выпивкой и разговорами о политике. Однако какие-то ответные шаги делать начал.
- В среду я буду в Иркутске. Увидимся.
- Тебе повезло, что у меня завтра подъём в интернате, - проворчала я. – Иначе бы так просто не отделался!..
К счастью, Игорь понимал шутки.
Но в целом его поведение ставило меня в тупик.
- После трёх разводов дорожишь своей свободой? – спрашивала я по телефону.
- Не в свободе дело, - рычал газетчик. – Номер надо сдавать!..
Ясность внесла Яна Савченко.
- Почитай Кропоткина! Там чёрным по белому написано – если у тебя с женщиной что-то было – женись. Законным, гражданским – женись, и всё тут.
- Но тогда ведь женщины себя не кормили! Это была вынужденная мера!
- Тем не менее. Может, потому он от тебя и бегает, что боится.
- А часто он у вас бывает?
- Не так, чтобы очень.
- Приедет – позовёшь меня, ладно?
- Ладно.

3.

Всю среду телефон молчал. В четверг у матери лопнуло терпение.
- Прекрати ты эту охоту на человека! Тебе бы понравилось, если бы тебя оплели такими интригами?!
И тут раздался звонок.
- Я иду по параллельной улице, статьи у меня в сумке. Неси сюда свои рассказы!..
Я понеслась. Игорь, в своём неизменном берете, уже поджидал меня. Взял в руки журнал «Первоцвет», стал просматривать.
- Так, Жанна Райгородская, хорошо… Лидия Волынец, хорошо… Фу, Клошар!..
- Куда ты сейчас?
- На Сенюшку.
- Можно, провожу до автобуса? Заодно свой дом покажу.
- Давай.
Забегая вперёд, скажу, что статьи были не только о поляках. Ещё при жизни Игоря (и не без дальнего прицела), я собрала их в папку-файл, а после безвременной гибели Подшивалова, по совету журналиста и преподавателя Владимира Самойличенко, разобрала по разделам. Вот что получилось:

1. Землепроходцы.
1). «Волк, Пенда и бородатые люди».
2). «Российский Пизарро» (А.А.Баранов)
3). «Русские американцы»
4). «Как царь-«освободитель» Аляску продал»
5). «Женщина – необходимое условие для колонизации»
6). «Невольники вольной Сибири»
7). «Земля имени императора»

2. Бурятские и монгольские деятели.
1). «Всемирная конституция Чингисхана»
2). «Серый кардинал из Агинской степи» (Пётр Бадмаев)
3). «Бурятия – несостоявшееся государство»
4). «Певец степей и Байкала» (Пётр Данбинов)

3. Бунтари и революционеры.
1). «В поисках острова Свободы» (Беньовский)
2). «Восстание на Байкале» (польское)
3). «Непокорившиеся» (декабристы)
4). «Вначале было слово» (Заичневский)
5). «Мятежный князь» - две статьи (Кропоткин)
6). «Сибириада Михаила Бакунина»
7). «Сибирский Дедушка» (Каландарашвили)

4. Двадцатый век.
1). «В Сибирь за землёй и волей»
2). «Священнослужители – пастыри, бунтари и жертвы»
3). «Вождь Сибирского Ледяного похода» (Каппель)
4). «Бич по кличке Таёжный» (Иван Бич-Таёжный).
5). «Конец Забайкальского казачества» - две статьи.


Если кому интересно, большинство этих статей должно находиться на сайте ангарской газеты «Подробности», где Игорь работал последние годы. Игорь был ярым патриотом Сибири, но поднимал в своих статьях такие темы как Кронштадтский мятеж, рязанские анархистки, а также современные проблемы – «Страна победившего фашизма», «Нацболы: бунт ради бунта». Помню трогательную статью о крепостном философе ««Новый свет» Фёдора Подшивалова».
Ещё, видимо, желая предупредить, с кем имею дело, Игорь принёс мне пару статей, подписанных псевдонимами, но с очень узнаваемым стилем – «Апология холостой жизни» и «Клуб закоренелых холостяков, или крепость из зелёного стекла».
Впрочем, заманить закоренелого холостяка в дом оказалось не так уж сложно.
- Книжку дам!
- Что за книжка-то хоть?
- «Сибирь в истории и культуре польского народа».
- Пошли!
О трёх моих рассказах Игорь отозвался кратко, но в точку.
- Нормально! Хорошо!
- Психологический рассказ. Внучка нашла деда…
- Это фантастика вроде Стругацких…
- Это тоже как бы фантастика… Потомок польского нациста превратился в откровенную мразь!..

4.

Игорь стал заходить ко мне каждую неделю. Было абсолютно не понятно, считает ли он меня товарищем или видит во мне женщину. Иногда забегал на два часа, иногда – на десять минут. Я часто шла его провожать, но на полдороге он прощался. У него было характерное рукопожатие – кто кого. Меня ещё тогда пугала его манера переходить дороги, не считаясь с машинами, но я не решалась лезть с поучениями.
В конце концов, думала я, он сбережёт себя ради идеи. К тому же он постоянно с товарищами, будет кому оказать помощь. Прожил же он как-то сорок три года.
Форсировать отношения я боялась. У анархиста должен быть громадный инстинкт свободы, думалось мне. Да ещё три развода в прошлом… Я позволяла себе только намёки. Нашла карту из разрисованной под античность колоды с джокером – ржавобородым аэдом.
- Смотри, твой портрет!
- Джокер! – восхитился Игорь.
Потом сообщила:
- Я купила тельняшку для КВНа. Хоть что-то общее у нас будет. Ничего, что я это говорю?
- Нормально.
Игорь охотно говорил о прошлом.
- Как ты стал анархистом?
- В четырнадцать лет я смотрел фильм «Неуловимые мстители». Там был чёрный флаг с черепом и костями. Ну я и заинтересовался…
- А правда, что до анархистов ты увлекался пиратами?
- Совершенно верно!
С той же лёгкостью, но почаще, как о до сих пор привычно болевшем, говорил о первом разводе.
- Жена увлеклась религией. А моей зарплаты не хватало, я и сказал – иди на работу. Жена и объявила меня анархистом, слугой дьявола, заявила, что в ответе за детей перед Богом. Сейчас дочки кончают православную гимназию. Отец говорит – лучше пусть молятся, чем колются…

5.
Была у меня одна повесть, которую я хотела и не решалась дать Игорю – «Камчатская быль». Повесть будто нарочно иллюстрировала высказывание Дюма: «История это гвоздь, на который я вешаю свою картину». Польский авантюрист восемнадцатого века Беньовский превратился у меня в холодного несгибаемого фанатика, старый пьяница, комендант крепости Нилов стал преданным России писаным красавцем, а жена Беньовского поехала на Камчатку (что в реальности не имело и тени правдоподобия). В повести были эротические сцены. Я рассчитывала, что, прочитав повесть, Игорь станет держаться со мной посвободнее и в то же время боялась, что он отождествит меня с героиней.
В конце концов я отважилась. Помимо повести я вручила Игорю книгу Григория Померанца «Сны Земли», которую в своё время увела у известного иркутского монархиста Д. У книги отваливалась обложка, но содержание привело Игоря в восторг.
И тут выяснилось, что Игорь должен ехать на воинские сборы до 10 июля, а я собиралась на Братское взморье до 29 июля. Прощаясь, Игорь сказал:
- Значит, целый месяц не увидимся…
Увидились мы 30 июля. Это было наше последнее свидание, но ни я, ни он не подозревали об этом. Нами обоими овладело беспричинное веселье, Игорь без всякого стеснения поедал испечённые мною блины и шутил. Про повесть он сказал:
- Ни Беньовский, ни, тем более, Нилов никогда не были военными моряками! Беньовский хоть плавал, а Нилов вообще был полицейский офицер. А конец! Не жена я ему боле, не жена! Совсем обрусела, на фиг!..
- Так с кем поведёшься, от того и наберёшься!
Выяснилось, что в детстве мы читали одни и те же книги. В детстве я мечтала работать в Сухумском обезьяньем питомнике, а мать не пускала, боясь, что меня украдут. Но это же только в книжках бывает, возражала я.
- Ага, в книжках, - фыркнул Игорь. – Танцевала бы сейчас танец живота!..
- Агрессивные особи не созданы для рабства! – заявила я. Игорь с сомнением покачал головой. – За них и денег просили меньше. Если, конечно, работорговец порядочный…
Со сборов Игорь привёз статью «Записки «партизанского» офицера», капитанский чин и письменную благодарность начальства. Мы были в эйфории…
Казалось, оставалось последнее испытание – я должна была съездить на десять дней в лагерь с сиротами из интерната для слепых и слабовидящих. Что будет потом, я представляла слабо, но сердце одинокого волка явно стало оттаивать. С собой Игорь дал мне книгу В.Н. Балязина «Дорогой богов» (о том же Беньовском).
В лагере оказалось трудно. С утра до ночи подростки крутили песни следующего содержания:

В голове пустота,
Думать нечего, беда,
«Щас как дам больно в глаз» -
Весь словарный мой запас.
Я был зэк, и тюрьма
Домом стала для меня
И поэтому грустна
Биогра-афия моя!

Мат, курево, лень и наглость доставали конкретно. Слава Богу, со мной поехала очень опытная женщина, Татьяна Владимировна Рудых, а то бы я не справилась. Ничего, бодрила я себя. Игорь с солдатами управлялся, там-то потяжелее небось. Игорь, дай мне сил, шептала иногда я. Частично это была игра, частично нет.
Второго августа был день рождения Игоря – сорок четыре года. Я с трудом дотерпела до вечера, затем достала сотик.
- Алло, это Илья Бронников или Иван Помидоров?
- В данный момент это Игорь Подшивалов! Слушай, какую хорошую книгу ты мне дала, я про Померанца!
- Да? По-моему, сложная книга и грузит сильно. То ли я тупенькая, то ли я чересчур весёлая…
- Да нет, ты не тупенькая и не весёлая. Это вопрос возраста. Когда тебе будет лет тридцать семь, ты всё прекрасно воспримешь. Я дал её Зиннеру, еврею, а потом пообещал Бурдинскому, поляку! Извини, что без спроса даю, но книга не должна лежать мёртвым грузом. Я же пропагандист…
Наверное, эту черту характера Игоря товарищи и воспринимали как замашки диктатора…
- Естественно, политик всегда пропагандист. Возьми её на день рождения.
- Охотно! Я книгу переплету и дам ещё куче народу! Правильно ты утащила её у Д.! Не с его куриными мозгами такие книги читать!
- Позвони ему и скажи спасибо за книгу!
- Да пошёл он на фиг! Он ни одного звонка моего не стоит!
- Знаешь, я так люблю дразнить, что я бы не удержалась.
- Ну, а я удержусь. Жанна, тут у меня два кореша сидят…
- Да, не пристало анархисту менять на бабу боевых товарищей!
- Счастливо, полячка!
- Счастливо, анархист!
Я отключила сотик и попросила у Татьяны Владимировны разрешения погулять, такое ликование переполняло меня. Впрочем, она меня не пустила – пора было загонять детей спать.
Как-то среди ночи я проснулась от боли в сердце. С Игорем что, мелькнула мысль. Ладно, он человек бывалый, за него бояться не надо. Если что случится, я в городе всё узнаю.

6.

В четверг, десятого августа, я приехала из лагеря и тут же понеслась в другую школу делать ремонт. Там меня и нагнал звонок матери.
- Тебе звонила Савченко… Просит перезвонить.
Полная самых радужных надежд, я схватила сотик.
- Яночка! Кое-кто приехал?
- Так ты ничего не знаешь?
- Янка! Что я должна знать?!..
- Кое-кто попал под машину в Шелехове. Завтра похороны. Ты будешь?
Внутри всё переворачивалось, а на периферии сознания болталась писательская мысль – вот, значит, как оно бывает.
- Янка, я в шоке!
- Так весь город в шоке. Попробуй отпроситься.
- Яна, это был Тот, кого я всегда жду… ждала!.. Ещё бы чуть-чуть…
- Это сразу было заметно. Не успела я вас познакомить, как вы вместе куда-то смылись. И почему я не сделала этого раньше!..
Я повесила трубку и пошла отпрашиваться. Меня отпустили. Я села. Меня никто не трогал, не заставлял отдирать обои, но коллеги, работая, не могли удержаться от шуток и это меня больно ранило. Я достала блокнот и, обливаясь слезами, написала памятное стихотворение. Вот оно.

Памяти журналиста Подшивалова.

Ты погиб счастливым человеком.
Ты уверен был – нашёл свою.
А шагал всю жизнь ты в ногу с веком,
Не стремясь при том попасть в струю.

Нет тебя… Хихикают девчонки,
Хоть и знают… Вдовушка, держись!
Не ломай безвинные сосёнки –
Пусть играет молодая жизнь.

Не святые мы. Чтоб съели черти
Гопника, увлёкшего во тьму!
Я всю жизнь не понимала смерти.
Может быть, теперь её пойму.

Ты поднялся над житейским вздором,
Презирая серое житьё,
И фашисты прятались по норам,
Слыша имя громкое твоё.

А в года последние, лихие,
В час, когда поднялась муть со дна
Вспомнил имена князей России
И землепроходцев имена.

По дорогам пройдено немало.
Жизнь прожита ярко и остро.
Спи спокойно, Игорь Подшивалов.
Есть кому поднять твоё перо.

Вечером я снова позвонила Яне, узнала подробности. После трагедии Игоря сразу увезли в больницу, в реанимации он провёл четыре дня, в сознание приходил один раз – в воскресенье, шестого. Множественные травмы не были совместимы с жизнью…
Я легла. Одолевали мистические мысли. Не верилось, что такая бездна энергии могла бесследно уйти. В голове вертелись стихи Жуковского:

Светит месяц, дол сребрится.
Мёртвый с девицею мчится.
Путь их к келье гробовой.
Сладко спать в земле сырой.

Один раз я всё же забылась. Во сне ко мне прилетел дух Игоря и сказал, что он сидит и пьёт с народниками и что ему хорошо.

7.
Наутро сильный дождь сменялся порывами ветра. От Дома журналистов отошёл автобус и взял курс на Шелехов. Мы приехали одними из первых. Я содрогалась при мысли, что увижу Игоря в гробу, но при одном взгляде на тело стало ясно – дух покинул его.
Крохотный ритуальный зал не вмещал всех желающих. Отец, Юрий Ефимович, сидел около гроба на табуретке, и, судя по виду, не мог заставить себя поверить в произошедшее. Я и ещё одна женщина (кажется, Галина Макогон), стояли в головах.
Первая жена Юлия, дочери Мария и Валентина стояли в ногах. Шла панихида, священник обкуривал помещение ладаном и говорил слова утешения. Юлия, Мария и Валентина пели что-то о херувимах. Я поразилась их выдержке. В какой-то момент свеча в руках у меня погасла. Я машинально зажгла её об свечу соседки.
Анархисты и журналисты стояли под дождём во дворе. Когда служба кончилась, я вышла во двор и буквально упала в братские объятия поэта Клошара.
- Игорь, - (Клошара тоже звали Игорем), - какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!
- Не плачь, он здесь! Он тебя слышит! Держись! – отвечал Клошар.
- Игорь! Скажи, что он жив!
- Он жив, его дух живёт!
- А ведь он тебя не любил…
- Не понимать не значит не любить…
Пили водку, закусывали плавленым сырком. Водка, как водится, пролилась на землю. Плохо, видать, наливали господа народники.
Стихи я прочла на кладбище. Газетчики расхватали четыре машинописных экземпляра, как горячие пирожки.
К могиле я не пошла – не могла смотреть, как закапывают. Стояла, смотрела на качающиеся деревья. В голову лезли австралийские легенды о том, что после смерти человек превращается в дерево. Быть может, это волновались души политических ссыльных?..
Если бы кому-то, одержимому предком, взбрело в голову уложить меня в ту же могилу, я бы не противилась. Дух Игоря как будто угадал мои мысли. «Останься жить. Продолжи моё дело. – шепнул он. – Разошли по всему миру мои статьи. Пусть люди читают.»
С кладбища поехали на поминки. Уже после них, когда все разъезжались, Янка Савченко подвела меня к Юрию Ефимовичу и сказала, что я любила Игоря.
- Ох, его никто не мог вынести…
- То были слабые женщины. А эта сильная. Она бы вынесла.
- И где ты была раньше!..

…Честно говоря, я не думаю, что при любом раскладе я смогла бы на что-то повлиять.
Игорь Подшивалов всегда поступал, как хотел, и никакие женщины не могли ничего с этим поделать. Они могли только остаться рядом или отойти в сторону. Но как же всё-таки больно…

Осиротела семья, осиротели боевые товарищи, осиротела Сибирь.

СТАРШИЙ БРАТ

Он приходит в твой дом (изредка, а теперь – никогда): нежданный или долгожданный, но всегда – «вдруг»: сваливается как снег на голову, в своей тельняшке и черном бушлате, пропахший дальними дорогами, или тюрягой, или просто алкоголем и табачищем. Он приходит и, иронично щурясь свысока, говорит: «Ну, здорОво!». И кладет тяжелую длань-лапищу на твое плечо. Под этим «ну, здорово» подразумевается до хрена смыслов: от «Все прозябаешь? А вот я тебе сейчас расскажу такое…» -- до «Блин, как все достало, давай посидим как встарь…»

И ты, конечно же, быстро откопуриваешь бутылочку, быстро проговаривая свои малозначимые, мелкотравчатые новостешки («жена – детки – работка…»), и готовишься слушать - как оно там, в Мире: как защищают баррикады и переходят нелегально границы, каковы обычаи в тюрьмах, катакомбах и на пиратских каравеллах, как шпага с хрустом вонзается в горло дракона, и как кровянят руки наручники, коими сам себя приковал к проходной АЭС ….

Старший Брат приехал. К черту мелочи! Недописанная статья, недостираное белье или недовбитый гвоздь подождут. Мы сегодня будем петь «Как за Черным Яром…» Как встарь…

Игорь Подшивалов – мой Старший Брат. Таким я его буду помнить – таким он был в моей семье в последние годы его жизни.

Мне не очень хочется подробно говорить о юности, о периоде «Свечи», когда он, собственно, и стал для нас с женой Леной - Страшим Братом. Там надо вспоминать все очень тщательно и… политично: кто где стоял, кто что сказал. Люди из «коммуны» (так назывался наш легендарный студенческий домик на Дальневосточной) – все раскиданы по своим сусекам, за каждым – своя легенда, эти легенды местами противоречивы (дело даже не в фактаже, а в акцентах, нюансах, описаниях поз…), с возрастом у каждого накапливается своя prehistory, влияющая на оценки прошлого и порождающая новые фантомы памяти. Стоит ли трогать былое?

Я скажу главное, остающееся в сухом остатке: наверное, Игорь уже тогда, в середине-конце 80-х, воспринимал нас, «свечистов», как младших братьев: и снисходительно, и иронично, и с любовью. И сознавал свою глубоко наивную ответственность за нас. Именно поэтому для него было шоком, когда мы с Леной года три назад на его глазах решительно выставили из дома одного из былых приятелей, ставшего в последнее время для нас категорически неприемлемой персоной – а ведь Игореха так хотел «посидеть всем вместе, как встарь»! Он был шибко удивлен, что у «младших братьев» может быть «все по взрослому» («Ну вы даете, блин…») Увы, братишка, мы все взрослеем… И тебе придется примириться с этим, каким бы ты страшим не был.

(Кстати, мы тогда «Как за Черным Яром» спели-таки. Но не суть.)

Он был Старшим Братом. Человеком, в зрелые годы - совершенно никчемным в прагматическом смысле слова (ни кредитнуться, ни бизнес замутить, ни «вопросы порешать»), но чрезвычайно важным для того чтобы «сверять часы» по-жизни. Ты разговаривал с ним – и соизмерял свой мир с миром Подшивалова: темп (кто что успел ), краски мира (кто что видел), глубину проникновения в мир (кто что понял). И всякий раз, когда ты иногда осознавал: тебе удалось быстрее, больше, глубже – ты гордился втройне, и ворочался потом, довольнехонький, в постели: тебе удалось «сделать» Старшего Брата. Не хухры-мухры. (Это шутка! -- Примечание для тех смурных «историков», кто захочет копаться в личных отношениях «свечистов»).

Игореха был для вас очень честным человеком. Когда вы научались очищать: мысль - от образа, историка –хроникера - от пирата карибских морей, терпеливого чеканщика по латуни – от политического гангстера в надвинутом набекрень берете. С ним можно было сверять часы: по жизни.

**

Еще мне важно проговорить следующее. Каждый, вспоминающий Игоря, естественно, привносит свои акценты. Создаваемый коллективно образ рискует забронзоветь, утратить человечинку. Пусть так, но можно я скажу «свое главное», а? Главное же: он был полон ЛЮБВИ. Он был очень любящим, ласковым человеком.

Он очень любил детей, он мог находить с ними общий язык в любом возрасте. Мои дети обожали его.

До сих пор не могу без улыбки вспоминать, как хмельной Игорь очень серьезно читает лекцию об анархизме моей дочке Ксюхе, когда ей было лет 12. Лекция была вполне доступной для понимания в этом возрасте.

**

Анархизм. Ой, как все много бы надо сказать про это! Невозможно. Опять-таки, главное.

Обратите внимание: все 90-е годы (и сегодня тоже) слово «анархизм» не звучит в Иркутске (в сообществах, в СМИ) в качестве примитивного идеологического штампа. Конечно, анархия - как возможный тип общественного устройства, - не рассматривается всерьез (по-Бакунину, по-Кропоткину, академично). Но: во всяком случае, произносить походя слово «анархия», подразумевая образ пьяной матросни, крушащей все вокруг, в Иркутске как-то не принято.

Думаю, что в основном благодаря Игорю, думающий Иркутск понимает, что анархия – это (по-Бакунину, по-Кропоткину) – часть, если не российского, но уж точно сибирского менталитета. Следы этих попыток совершенно точно фиксируются сегодня в иркутском Интернете. Может быть, когда-нибудь, Иркутску удастся встроить ее в нормальный политический понятийный аппарат и сделать респектабельной: не в смысле «легалайза» вседозволенности, а в смысле ценности самоуправления сообществ, уважаемой на уровне «само-собой-разумеется».. Игорь будет там, у себя, счастлив.

И это – реальный, фиксируемый на уровне социологии и анализа медиа-среды, вклад Игоря в городскую культуру. И, соответственно, в возможное в будущем возрождение города, которое немыслимо без признания права каждого быть уникальным, своеобразным. К слову: «фишка» Игоря была в том, что она на практике претворял принцип толерантности (значило ли дня него самого что-то это слово? Не уверен!) . Как следовало из его рассказов, будучи последовательным анархистом, он принял в свое время некий сан в Катакомбной православной церкви. Вряд ли врал, хотя его могли и жестоко обмануть какие-то шарлатаны, мало ли их. Но суть в другом: батька Махно в момент этого действа точно переворачивался в гробу, матерясь сквозь икоту!!!

Что касается меня, Игоря и анархизма – то года четыре назад мы с ним жестоко надрались водки, после того как он признал мое лично (предпринимателя, работодателя, то есть «буржуя») право считаться анархистом, позиционируя себя либертарианцем. (За подробностями же о течениях в анархизме я отсылаю читателя к специальной литературе).


**

С Подшиваловым связаны миллион в N-степени анекдотов («анекдот», в значении : «занимательный случай»). Я думаю, что каждый его знакомец выдаст свой. Я вам расскажу, как Игореха спас мой дом от грабежа и сам даже этого не заметил.

Дело было так. Мой покойный батюшка и Игорь (О! Какой кайф они ловили от бесед: стареющий интеллектуал-скептик-диссидент VS диссидент-практик-оптимист!) однажды днем сидели у нас дома, и, естественно, спорили. Понятно, что за рюмкой. Отец приехал из Новочеркасска, а Игоря всегда очень интересовала тема Новочеркасского расстрела, свидетелем которого реально был папа, а также ментальность донских казаков (Подшивалов, кажется, и в это сообщество успел вступить в свое время). В-общем им было о чем пообщаться….

И дело было в будний день, когда, ясно море, все старшие по дому должны быть на работе. Естественным образом в доме находились мои дети-подростки и еще одна знакомая девушка.

И вот эта девица, берет и открывает на звонок в дверь. А там – пара громил в шапочках-«пидорках» и со стволами (уж не знаю, настоящие ли, или бутафория). Девка оседает на пол, громилы делают шаг в квартиру… и тут с кухни разносится раскатистый хохот Подшивалова (от этого хохота, кто помнит – подтвердит, могли падать с потолка люстры). Грабители смотались, сломя голову. А Игорю долго еще пришлось объяснять – что, собственно, произошло.

**

Может ли быть Старший Брат, Герой - быть просто: мужиком из плоти и крови? Только так, запросто.

Однажды мы с женой, по общему с Игорем алкогольному драйву «раскрутили» его на лекцию «Женщины в жизни анархиста». Под диктофонную запись. Это был мощный, яркий и очень целостный поток сознания: воспоминаний, признаний, сетований, восторгов, обид, восхищений. Эмоциональный шок от этой лавины образов я помню до сих пор. И какое же счастье, что та шальная, циничным образом записанная кассета, вдруг неожиданно и совершенно нечаянно была безвозвратно повреждена утром после «спектакля» - и ничьи уши не станут больше никогда внимать этому потоку игорехиной откровенности. Какое счастье, что нет в мире такого продвинутого «гламура», куда вписалась бы публично личная жизнь бродяги и анархиста.

Просто, для сведения: она была, эта личная жизнь.

Его дети, от разных матерей, оставшиеся в мире после ухода Игоря – хороши (я их видел, может и не всех, даже и надеюсь на это – чем больше «семечек» оставит такой человек – тем лучше!). Там на генетическом уровне заложено много: и ума, и азарта, и воли к жизни. Удачи им.
**

Вот, собственно, и все. Мне кажется, что я сказал все главное на сей момент. Остальное – подробности, которые прорастут с годами.

Михаил Дронов

Ерофеева Мария.

СТАРШИЙ БРАТ

Воспоминания.

1.
В 2003г. мы собрались на ролевую игру.
Мы – это небольшая компашка подружек-авантюристок-одноклассниц. Всем нам было по тринадцать лет, всем казалось, что мы уже далеко не дети и уж с нами-то ничего «такого» не случится. Компашка состояла из трех человек: собственно меня – Машки-мышки, Ольки Смертеныша и Нади-Нечты. А идею съездить на Игру подкинула Олька. Она объявила что ее мама все устроит. Мамой Ольки, как позже выяснилось, оказалась Яна Савченко, кою Олька нам представила как Смерть и объявила «самой главной неформалкой города».
Чтобы ехать на Игру, нужно было забрать Правила и, хотя бы зрительно, узреть Мастера-организатора сего мероприятия. Мастером той игры был Клопотовский Дмитрий, (представленный нам как Саурон).
Встречу мы назначили на субботу, у мамы Ольги. Яна в ту пору жила на Омулевского, в частном доме близ реки-Ушаковки. Стояло жаркое начало лета.
Помню, что я что-то наплела маме – просто так меня она одну бы не отпустила на другой конец города.
После краткого знакомства с Яной-Смертью, которая тут же заявила нам, что она нам всем «мама-Смерть», а так же с Андреем-Пауком – ее гражданским мужем, после чего мы были отпущены погулять, ибо Саурон-Клопотовский запаздывал.
Но когда мы с девчонками вновь прибыли к дому, то нас всех протащили к заднему двору и усадили на импровизированной лавочке – доске меж двумя пнями.
- Сейчас я вас кое с кем познакомлю! – объявила Яна. – Вот! – Она указала на выходящего из дома бородатого дядьку в очках со шнурком, одетого в черную футболку и шорты, знававшие лучшие времена. – Знакомьтесь, юные леди! Это Игорь Юрьевич Подшивалов! Для вас всех – самый главный орк – Углук. – Мужчина кивнул и что-то одобрительно хмыкнул. Внешне он казался довольно хмурым, но приглядевшись я заметила, что он ухмыляется из-под своей рыжеватой бороды.
- А я его уже знаю! Мам, давай мы правила заберем и пойдем… – нетерпеливо начала возмущаться Олька. Ей не терпелось закончить все формальности и идти дальше гулять.
- Ты знаешь, а девчонки не знают! – Оборвала ее Яна. И продолжила, обращаясь в основном ко мне, потому что Нечта вечно витала где-то в астрале, не обращая внимания ни на что, а я внимательно ловила каждое слово. - Вот запомните его. Это самый великий анархист в нашем городе и в области. А еще он прекрасный журналист…
Тут заговорил сам «великий»:
- Ага. Если где-то услышите фамилию «Подшивалов» – знайте, что это про меня.
- Так вот, Игорь у нас предводительствует у команды орков. Он мне пообещал, что будет за вами приглядывать.
- По мере сил и возможностей. – согласно кивнул анархист. – И вообще – дети это святое… У нас в команде на всю игру сухой закон, так что орки будут держать дисциплину в Игре. Держитесь при нашем черном знамени с красным глазом – не пропадете.
Нас это тогда рассмешило. Все мы только-только прочитали Толкиена и четко знали, что орки – самый разболтанный народ.
Потом явилась Айна – ее Яна нам представила как свою сестру. Она принесла правила, сказав что Саурон не придет, что у него дела.
Мы еще немного посидели, слушая разговоры старших, которые нас уже никак не касались, а потом нас выпроводили по домам – Ольгу вызванивала бабушка, да и нас с Нечтой наверняка потеряли мамы.
После Ольга долго мне объясняла по дороге к остановке, что я не должна «выкать» при ее маме и всех этих странных для меня взрослых людях, что они на это обижаются. Мне это все было сложно, потому что я была воспитана в жестокой строгости – я даже к родной бабушке, с коей проводила все лето на даче, обращалась по имени-отчеству и к папе на «вы», и никогда не смотрела в лицо старшим.
На игру, кстати, мы в том году все равно не поехали. Что-то там неладное вышло с полигоном и не удалось нам поиграть, но с тех пор я стала чаще бывать у Яны, чаще стала знакомиться со старшими неформалами.
Запомнившегося мне, впрочем, орка-Углука я видела редко. Яна мне объяснила что это потому что он живет не в Иркутске.

2.
Где-то через полгода – плюс-минус месяц, Яна и Паук поселились в Академгородке, совсем рядом с моим домом (где живут и сейчас).
Мы с Олькой часто забегали к ним после уроков, или отсиживали у них на квартире прогулы.
Иногда там мы заставали их друзей: Айну, Саурона, музыкантов – Удава и его Удавку, поэта Клошара. Иногда, впрочем, удавалось застать там и Подшивалова, но Олька отвлекала меня и мы просиживали за компьютером в соседней комнате, пока «старшие общались».
Иногда они были пьяны, иногда – еще только собирались напиться.
К чему я это все? Да к тому, что однажды, бесцельно шляясь по родному району в нетрезвом состоянии – мы тогда отмечали чей-то день рождения и в первый раз напились, - я столкнулась у подъезда Яны со смутно-знакомым мне бородатым дядькой в очках и в черном берете.
- Привет, ребенок! – хохотнул он и приветственно махнул рукой. На лице его читалось неодобрение, которое можно было выразить словами: «Такая маленькая и такая пьяная…»
- Привет… - по инерции отозвалась я, разглядывая его и напрягая память на предмет «блин, где-то я его уже видела».
- Где-то я тебя уже видел… - задумчиво протянул он. – Ты у Савченков случайно не была?
- Была. – ответила я. – А вы… ты Углук, да? – выудила я, наконец, из памяти хоть что-то.
Он кивнул с усмешкой.
- Он самый.
- Можно, я задам тебе один вопрос… - Откуда только силы взялись говорить? (Воистину, спирт - великая штука! Обычно я - довольно сдержанное, молчаливое и, даже, стеснительное существо.)
- Ну задавай.
- Вот мама у меня Смерть… А ты будешь моим папой? – я тогда все еще искала отца, после смерти родного папы, а этот бородатый дядька показался мне вполне достойным кандидатом. Да и вообще образование, которое дал мне Круг, снесло все мои тормоза.
Он на это чуть не расхохотался, а потом покачал головой:
- Нет… Папой я не буду. Но братом вполне могу стать.
После этого мы пожали друг другу руки. У него руки были гораздо крупнее моих – моя девчоночья ладошка просто потерялась в этом крепком капкане.
С тех пор он и стал мне братом в неформалии. Не знаю, зачем оно мне было надо? Но тогда я просто коллекционировала хороших знакомых. А хорошими были все, с кем я знакомилась при Яне – мама плохого не присоветует. Об Игоре она отзывалась всегда только очень хорошо, что я и запомнила.

Встречались мы с Игорем редко. Даже слишком редко. Эти встречи можно было пересчитать по пальцам за все четыре года нашего с ним «братства». Иногда виделись у Яны, иногда – просто сталкивались на улице: везло мне на встречи в те годы: могла столкнуться с кем угодно, бесцельно блуждая по городу – от Айны до Удава.
Он не возражал против моего сопровождения, но и не сильно зазывал меня с собой – нечего девчонке делать в обществе не особенно знакомых мужиков под градусом. Мы были друзьями, братом и сестренкой. Он и не опекал меня, но ясно давал понять, что при нем меня трогать никто не будет. Мне он казался волком. Да, именно тем здоровым благородным зверем, который не убивает без нужды, не скалит клыки без угрозы, бережет свою стаю, если объявит кого-то другом – то навеки, а если скажет что-то то только самое правильное и нужное. Сама же я казалась себе несмышленым волчонком рядом с ним: не вякай, больше слушай, - больше узнаешь…
Он рассказывал мне об анархизме. Объяснял что значит само понятие анархизма. И когда я заявила ему, что все, что он мне описал похоже на волчью стаю одобрительно покивал и добавил что он в этой стае – одинокий волк, ничей и ни за кого. Я обожала слушать его рассказы – он умел заставить себя слушать, умел интересно объяснять. С ним я узнала об истории родного края больше, чем за весь школьный курс.
Он снабжал меня разными листовками, скидывал на ящик статьи.
Он был явным агитатором. Но таким, что нельзя было уловить где он агитирует, а где просто дает советы или шутит. С ним было всегда интересно.
Иногда мы говорили о ролевых играх, выясняли какая из команд лучше, о чем-то спорили. Не помню точного содержания наших бесед, но впечатление всегда оставалось самое сильное и чаще всего – позитивное. Еще мы говорили о музыке, и он одобрил мое пристрастие к группе «ДДТ», но сказал, что «Шевчуку не хватает дела».
Возмутился он только однажды, когда я упомянула при нем имя Клошара, неоднократно слышимое мною у Яны и сказала что мне нравятся его стихи.
- Да что вы все так носитесь с этим люмпеном? – чуть ли не сердито возмутился он. – Нравится он вам что ли?
- Как сказать… Он забавный. – ответила я.
- Забавный… - повторил он. – Хочешь чего-то забавного – заведи себе щенка, оно лучше будет. Щенок вырастет в большого пса, от которого будет не только забава но и польза, а от Клошаров – одна брехня.
Потом мы попрощались и разошлись. Игорь куда-то торопился, на очередную встречу, наверное. Просто так он по городам не мотался… Может великие планы и замыслы, может – статьи, может встреча с нужными людьми. Я не напрашивалась – давно уже усвоила, что «ребенку» нечего делать средь «старших» с их вино-водочными сборищами.
Это была последняя наша с ним встреча, хоть я этого тогда и не понимала. Он, наверное, тоже…

4.
Мы с Ольгой, Танкой и Женькой гуляли по городу, провожая последние жаркие летние деньки, когда позвонила Яна на Ольгин мобильник.
Они о чем-то эмоционально говорили. Ольгино лицо стало сначала удивленным, потом – пораженным.
- Что? … - произнесла она громко. – Как? Когда?…
Потом она помрачнела, опустив трубку.
- Что там стряслось? – спросила я чисто из интереса.
Олька произнесла ни на кого не глядя:
- Подшивалов погиб.
Я даже не поняла сначала о чем она. Мозг проглотил фамилию. Я поняла только, что кто-то умер. А кто? Почему Олька помрачнела?…
- Кто погиб? – переспросила Женька.
- Игорь Подшивалов, Танин крестный – сегодня умер в реанимации. Его сбила машина. – повторила Олька.
Мир зашатался. Я не хотела верить. Я часто видела смерть, я заводила себе крыс, к которым привязывалась всем сердцем, но они умирали – грызуны вообще недолго живут. Казалось бы – должна уже очерстветь. Звери для меня всегда были гораздо ближе людей.
Впрочем, моей бледности почти никто не заметил – я тогда крепко сидела на таблетках и вечно была белее снега. Любимые предки сдали меня врачам и те старательно «изгоняли» из меня «суицидальные наклонности», посредством успокоительных и «восстанавливали режим дня» с помощью димедрола.
Весь тот день я провела в нигде.
Только дома я, закрывшись в своей комнате выпила почти залпом банку пива и разревелась, уткнувшись лицом в подушку.
Так сильно и искренне я не плакала с того дня, как однажды, в девять лет, придя домой из школы, обнаружила на своей кровати труп отца, умершего от рака легких.

На похороны я не приехала. Не смогла – дома, вернувшись от Ольги, я изрезала себе руки бритвой. Мне хотелось заглушить боль внутри внешними и понятными, кровоточащими ранами. За это лежала на кровати, ведя жизнь растения, под хорошей дозой успокоительных.
В своих снах наяву я слышала голос Игоря, моего «брата в неформалии» - каковым я его всегда считала. Он говорил мне что-то о том, что я должна быть сильной, что ведьмы не плачут, что я должна стать собой, что я должна идти дальше, не забывая о наших с ним разговорах.

Я до сих пор не могу поверить, что его нет с нами. Мне все кажется, что это был сон, что он вот-вот вывернет из-за какого-нибудь угла в своем неизменном черном берете, и черной футболке. Что он опять крепко пожмет мне руку и пробасит: «Смотри, что я тебе притащил!», вытаскивая из кармана смятые листовки или экземпляры какой-то новой газетки со своими статьями.
Но его больше нет.
И нас тоже нет.

Я с болью приехала на его могилу, чтобы оставить там алый до черноты гладиоус с черной ленточкой и свой деревянный браслетик-четки, давно ставший мне талисманом. Пусть он хранит его там, где нас нет, хоть Яна и сказала, что он не поддерживал религию.

Я знаю его живым...
Восьмого августа прошлого года в шелеховской больнице умер от травм Игорь Подшивалов. Умер по трагической случайности: рожденный, чтоб погибнуть на баррикадах, попал под машину, ведомую восемнадцатилетним юнцом – вряд ли читавшем Бакунина и не подозревавшим, что своим лихачеством он отправит в прошлое целую историческую эпоху…
«ХМУР СЕНТЯБРЬСКИЙ РАССВЕТ…»
Когда-то мы в своем кругу полуиронично рассуждали о «роли Подшивалова в русской революции». Ирония исходила от женщин и друзей: согласитесь, трудно считать исторической личностью человека, вся частная жизнь которого – как на ладони. Когда он просыпается на полу твоей кухни и жадно пьет холодное молоко… Именно о таком утре и писал лет двадцать назад один из его товарищей-коммунаров:
Хмур сентябрьский рассвет,
Словно морда Подшивалова…
А он к своей исторической роли относился абсолютно серьезно – даже в такие похмельные утра.
- Есть люди, которые приходят на Землю с определенной миссией, - говорил Фарит Арсланов, когда мы собрались в Доме журналистов через полгода после трагического августа. – И когда они эту миссию выполняют, Бог призывает их обратно: долг исполнен.
Сегодня Арсланов занимает пост специалиста-эксперта отдела этноконфессиональных отношений областного комитета по… Короче говоря, госчиновник, которому по закону не дозволено высказываться в прессе от своего имени. Когда-то – представитель сибирских анархо-синдикалистов, идейным вдохновителем коих был наш герой. Из коммуны студенческих времен вышли и другие «тузы» современности: достаточно назвать крупных иркутских издателей Владимира Симиненко и Михаила Дронова. Последнему Подшивалов говаривал, глядя пристально: «Буржуй? Ну, живи пока…»
Наше знакомство состоялось заочно более двадцати лет назад: Игорь размещал мои стихи в «Черном знамени» - газете питерских анархо-синдикалистов. Так случилось, что «Декларация волчьего поколения» стала анархистским гимном, но в политику Игорь втянуть меня так и не смог. Хотя прием в КАС осуществлял предельно просто: после третьего литра спиртного собеседники охотно цепляли на одежду черно-красный значок. Что отнюдь не означало дальнейшей верности декларируемых Игорем убеждений.
- Не надо путать анархо-синдикализм с анархией! Это высшая степень организации общества, когда им управляет самоорганизация каждой личности, - утверждал Подшивалов. Если смотреть в его трудовую книжку, он скорее противоречил сам себе. Если на общее отношение к жизни…
- Пошла посудомоечная машина! – говаривал кто-то, когда на пятом часу всеобщей пьянки Игорь начинал в очередной раз убирать со стола и мыть залапанные стаканы. Идеальный порядок на аскетичной кухне поддерживался до тех пор, пока хозяин не обессиливал окончательно. Сиживали на той кухне журналист Миша Кулехов, упомянутый уже Арсланов, другие ныне известные политики и литераторы… Впрочем, перепить Подшивалова было делом нелегким: когда падал последний боец с алкоголем, Игорь заваливался в наполненную ванну и начинал штудировать Бакунина… С упомянутым сосудом он ассоциировал и свою политическую позицию:
- Анархизм многогранен, как стакан!
При этом аскеза распространялась на все, кроме алкоголя, книг и алиментов. Коронное блюдо – сосиска с майонезом: мол, главное ее получше разварить! Одевался в черт-те что, предпочитая тельняшки и черный цвет. Как-то, придя вечером в ангарскую квартиру Игоря, мы обнаружили на телефонном столике пятидесятирублевку и записку от отца, Юрия Ефимовича: «Игорь, постригись, а то от тебя уже люди шарахаются!»
Чуждый каких-либо способностей к финансовым комбинациям, он весь рабочий год покупал доллары, чтобы летом махнуть на Запад и ввязаться в какую-нибудь акцию братьев-анархистов…
«ДАБЫ СКРАСИТЬ БОЛЬ УТРАТЫ…»
Леса без «подроста» обречены на гибель… Так случилось, что Подшивалова и его последователей-учеников разделяет пропасть размером в поколение: большинству активно действующих иркутских «анархов» сейчас едва за двадцать. Этим объясняются, в частности, и трагические последствия инцидента в ангарском эколагере: унаследовав подшиваловский борцовский напор, ученики (многие из которых видели патриарха лишь раз или знают о нем понаслышке) не унаследовали его мудрости. От тех же анрхоэкологов я услышал и ряд историй, которые свидетельствуют об одном: еще до своей гибели Подшивалов стал легендой.
А он и вправду, оказавшись «в нужное время в нужном месте», защищал московский Белый Дом, да еще и на одной баррикаде с Шамилем Басаевым. Будущий террорист №1 тогда подвизался в столице скромным мойщиком троллейбусов…
Да, он на Дону пикетировал АЭС, и в семейном архиве хранится фото, где Игорь с немолодым казаком лежат, приковав себя наручниками к корявой лесине. По высказанной Игорем тогда версии, его товарищи провели «контрольное минирование» реакторного зала АЭС. Но если сейчас утверждают, что оставили кроссовок с запиской «Мы здесь были!», то восемь лет назад в рассказе фигурировал менее романтичный кирзач с дерьмом…
Да, его высылали в 24 часа из республики Чехия. Надо было умудриться: весь год собирая по доллару на поездку в Европу, кинуться на символический штурм ворот тамошней АЭС! Получить по башке дубиной и с удовлетворением пробыть сутки в иностранной тюрьме. Даже пива пражского толком не попил, зато ввел забытый чехами «ченч»: убедил продавца продать бутылку в обмен на стеклотару.
Кстати, о стеклотаре: всяческую упаковку он собирал принципиально. Тексты, документы и прочее хранил рассортированными в пакеты из-под молока, а бутылки, бывало, становились средством к существованию. Опять же принципиально!
В тот год я был главным редактором «Ангарских Новостей», а Игорь – выпускающим понедельничного номера. И вот накануне выпуска, датированного 2 мая, я почуял неладное…
Чутье не обмануло: пришлось в Первомай выходить на работу и собирать злосчастный выпуск самому. Отправив его в типографию, я столкнулся на пороге с несколько опухшим Подшиваловым. И принципиально заставил его написать о прогуле объяснительную.
О, это была Большая Литература! «Накануне в кафе «Мир» у меня были похищены деньги и документы… Дабы скрасить боль утраты, утром 1 мая я пошел с товарищами в кафе «Багира», откуда должен был проследовать к кинотеатру «Победа» и возглавить колонну анархо-синдикалистов. Однако по дороге был задержан нарядом милиции и без предъявления обвинений…» И дальше в том же духе и слоге, и завершалось все, разумеется, фразой о редакторском самодурстве.
Редакторов он вообще не любил: в «Молодежке» показал Желтовскому нож (формально был изгнан за использование редакционной множительной техники для тиражирования анархистских листовок), да и в случае со мной никак не хотел признать, что территория дружбы кончается там, где начинаются, по Марксу, «производственные отношения». С редактором «Всей недели» «развел рамсы», не учтя, что руководитель – все же женщина…
После ухода из «АН» он пару месяцев принципиально собирал бутылки, о чем и поведал в полосовом материале на страницах иркутского «Честного слова»: «И не зависеть ни от вора-редактора, ни от его подельника – коммерческого директора…». А потом был приглашен Сергеем Бутаковым («У-у, капиталист!») возглавить «Усольские Новости». И через полгода жизни в редакторской шкуре (а ночевал частенько в кабинете и доводил до истерик женщин-сотрудниц) сам приехал мириться: поводом стала смерть очередного общего товарища, музыканта Вадика Мазитова…
«С ТОБОЙ НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ»
«Триста шестьдесят пять непривычных дней отсутствия нужного для редакции человека. Человека, который опроверг штатную аксиому – незаменимых людей нет. Игоря заменить некем.
На его похоронах было не так много народу. Друзей у Игоря гораздо больше. Многие из них не смогли придти попрощаться с Игорем, потому что это было последним прощанием. Игорь был несовместим со смертью. Он был для нее слишком живым.
… Вместе с Игорем ушла История. История родины, которую он не дописал…»
Так пишет Лена Шевлякова, редактор газеты «Подробности» - последнего места работы, откуда Подшивалов Игорь Юрьевич уволен в связи со смертью (есть в законодательстве такая изуверская формулировка).
С женщинами, как и с начальством, у Игоря «не вязалось», точнее, каждая связь оборачивалась трагикомедией. Официальная супруга, которой он до последних дней жизни возил деньги на содержание двух дочерей, подала на развод с экзотической формулировкой: «Он анархист, что противно Богу…» (именно Юлия и претендует сегодня на литературное наследие Игоря, не осознавая, что издать, а тем более с него обогатиться, неимоверно трудно…)
Простим одному из Игоревых учеников маленькую неправду: на страницах «Байкальских вестей» он всего лишь процитировал Игорев художественный рассказ о роли женщин в жизни исторической личности. Кроме упомянутых там, была Таня (с малолетства посещала его политкружок, унаследовала «архитектурный памятник» - развалюху под мостом в Иркутске, вроде затеплилась в домике семейная жизнь… пока наш герой не бросился ее душить: то ли из ревности, то ли из-за политики). Была еще одна известная дама: после похорон общего друга я приютил обоих на ночлег – а отповедь героя получил утром. Откуда ж мне знать, что у той был роман и с покойным, и с Игорем…
Была красивая юная журналистка, даже не подозревавшая, что «анархист всея Сибири» в нее влюблен. Как-то в новогоднюю ночь мы поставили на уши весь 27 квартал Ангарска: уж очень Игорю хотелось ее поздравить, и мы посетили все квартиры за номером 7. Как выяснилось утром, папа девушки спьяну попутал номера квартала и дома, где гостила Ляна…
И как когда-то в юности, работая художником в Черемховском драмтеатре, Игорь прилетал на два часа в Иркутск, чтоб шепнуть «люблю» в окно на первом этаже, так в сорок три, до самой смерти, имел тайный роман – отнюдь не только духовный - в поселке Залари.
Впрочем, общую «брачную концепцию» выразила мать его внебрачного сына – также из известных журналисток: «От тебя можно рожать, но с тобой нельзя жить!»
Оказалось – жить возможно. И с Подшиваловым, и без него. Вернее – не совсем без него. Игорь оставил след – родил сына, написал книгу, даже, наверное, посадил где-то дерево…
И да простит мне читатель некоторые подробности, о которых вряд ли напишут исследователи роли Подшивалова в Истории.
Ибо я знаю его – живым.
Сергей Зиннер

Уважаемый Махновец!
Ваш друг связался со мной через личку "Легитимиста", и я сообщил ему свой
адрес - вот только, пока мы от него ничего не получили. Ждём... А переписку,
ссылку на которую Вы переслали нам, Миша хочет опубликовать в книжке всю -
но не знаю, войдёт ли всё... Короче говоря, на эту тему у нас с ним кипят
жаркие редакционные баталии.
Пересылаю Вам файл со своим эссе про Игоря, как и обещал...
Остаюсь с уважением,
Роман В. Днепровский.

Днепровский про Подшивалова.

Когда на поминках в первую годовщину смерти Игоря наш друг Миша Кулехов предложил всем написать свои воспоминания для этой книжки, многие грустно усмехнулись – дескать, половина, если не больше, таких записок будут начинаться со слов «…Выпили мы как-то с Подшиваловым бутылку, пошли за второй, и тут он мне и говорит…». Давайте будем честными: так оно и было – слово «водка» у многих из нас также точно ассоциируется с образом Игоря, как и понятие «анархия». Но если быть честными до конца, то давайте договоримся: банальными алкашами ни Подшивалов, ни другие люди, о которых здесь пойдёт речь, никогда не были. Мы дружили, ссорились, мирились, спорили, травили анекдоты, плакались в жилетку друг другу… Мы общались. А водка… Я прошу тех, кто будет читать эти записки, относиться к водке, всего лишь, как к одному из действующих лиц, и не более. Договорились?...

* * * * *
Впервые про Подшивалова я услышал, а вернее, прочёл в газете, кажется, зимой или весной 1989 года – я тогда заканчивал 10 класс средней школы. В стране шла так называемая «революционная перестройка» (если кто помнит), и среди прочих примет времени, едва ли не в каждом городе возникали тогда различные народные фронты, дискуссионные клубы и объединения избирателей. По началу, власти делали вид, что это очень даже здорово, как же – «демократия и прочий плюрализьм». Но чем больше проблем и вопросов затрагивали «неформалы», тем становилось яснее, что в своих взглядах и оценках коммунистическая власть и общественное мнение диаметрально расходятся… Видимо, тогда была спущена какая-то негласная директива Политбюро – «мочить» этих самых неугомонных «неформалов». Конечно, «мочить» не в прямом смысле (Андропов к тому времени уже несколько лет покоился у Кремлёвской стены), но «мочилово» через газеты было санкционировано.

Тогда-то мне и попалась статья некоего Олега Баснина «Наследники фиаско», опубликованная в «Восточно-Сибирской Правде». Со страниц официального печатного органа Обкома КПСС автор пугал иркутян зловещими «неформалами-анархистами» во главе с неким Игорем Подшиваловым, которые готовили едва ли не государственный переворот, планировали учинить геноцид над всеми членами КПСС и даже закупали для этих целей боеприпасы – и лишь благодаря бдительности иркутских чекистов все планы этих злодеев потерпели фиаско… Статья Баснина тогда наделала в городе много шуму, а меня очень заинтересовало, что это за антисоветчики такие отчаянные появились в Иркутске. К тому времени я и себя считал «заклятым врагом коммунистического режима», правда, ума хватало сильно свои взгляды на афишировать…

А вскоре представился случай и лично познакомиться с героями публикации в «Восточке» – не помню уже, через кого я узнал, что в ДК «Юбилейный», в Академгородке, состоится некое массовое мероприятие под названием «общественный суд над КПСС». В назначенный день я двинул в Академгородок, «вооружённый» репортёрским магнитофоном-«семёркой» (в 10 классе, перед поступлением в Университет, я подрабатывал внештатником на Областном радио), в надежде сделать «забойный» материал. (Забегая вперёд, скажу, что никакого «забойного» материала не вышло – мой редактор, Саша Шахматов схватился за голову, обозвал меня придурком и собственноручно уничтожил все аудиозаписи с того вечера).

А вечер был интересный. Зал ДК «Юбилейный» едва вмещал всех желающих; те, кому не хватило кресел, стояли в проходах; по сути, под крышей дворца культуры проходил митинг. Сейчас я не помню, кто вёл мероприятие – кажется, Олег Львович Воронин, а может быть, кто-то ещё – но, думаю, это не так уж и важно. Первым выступал Павел Кагарлицкий, один из лидеров Московского Народного Фронта – смысл его выступления, за давностью лет, полностью стёрся из памяти. Зато, очень хорошо помню, как на сцену вышли Игорь Подшивалов и Саша Антонов (тоже скончавшийся недавно – и совершенно нелепо). Их «дуэт» запомнился хорошо – Подшивалов рассказывал о той самой провокации против него и его друзей, следствием которой и была публикация в «Восточке»; Саша Антонов вспоминал, как у него во время обыска чекисты изъяли, среди прочего трёхтомник Мао Цзэ-Дуна. На выступление Игоря народ реагировал достаточно бурно - то и дело, из зала раздавались выкрики, типа: «Позор Бутакову и Баснину!», «Позор «Восточке»!». Журналиста Олега Баснина даже заставили выйти на сцену и объясниться, но он лишь бормотал что-то маловразумительное…

Когда мероприятие завершилось, я подошёл к Подшивалову брать интервью. К сожалению, тогда мы не нашли общего языка: ещё бы – ведь он был анархист, «левак», а я… Я монархист, консерватор, и вообще, «правее нас – только стенка»… В общем, разговора не получилось. Сейчас, когда прошло уже почти 20 лет, я понял, почему при первом знакомстве мы увидели друг в друге не просто идейных противников а даже врагов: дело в том, что мы оба совершенно искренне терпеть не могли КПСС и всё, что с ней связано, но… Но для меня все левые движения автоматически ассоциировались с коммунистической идеологией, Игорь Подшивалов также автоматически зачислял в «коммунистические подголоски» всех правых. В результате, два искренних «антисоветчика», мы увидели «коммуняк» друг в друге. Подшивалову тогда было 24 года, мне – 16… Комментарии излишни.

Позже, уже осенью 1989 года, когда я стал завсегдатаем политклуба «Демократ», заседания которого проходили еженедельно в Доме Политпросвещения (по иронии судьбы, именно в той аудитории ДПП, где в 1989 – 1991 годах собирались самые махровые иркутские антикоммунисты, сейчас располагаются областной и городской комитеты КПРФ), с Игорем мы пересекались достаточно часто – и постоянно скалились друг на друга. Между нами обычно происходил примерно следующий «обмен любезностями»:

-Ну, как ваши дела, господа фашисты? – учтиво интересовался Игорь.

-Да ничего, живём потихоньку, господа жидомасоны! – также приветливо отвечал я ему.

Коль скоро я вспомнил про политклуб, хочу рассказать один забавный случай, свидетелем которому я был. Не секрет, что любые сборища неформалов конца 80-х – начала 90-х процентов на 10 состояли из «внештатных друзей» КГБ СССР, и примерно на столько же, если не больше, из людей, мягко говоря, с не совсем здоровой психикой. Зачастую, таких больных людей «органы» использовали в качестве провокаторов, но и без влияния «кровавой гебни» эта публика порой устраивала такие представления, что местная «Лубянка» только диву давалась. Так вот, посещал заседания политклуба некий Анатолий Яковлевич С., человек с явными расстройствами психики. Обычно этот сумасшедший вёл себя достаточно тихо, ни в какие перепалки и дискуссии не вступал – просто сидел и слушал. Тем более неожиданным для всех явилось его выступление на одном из заседаний клуба, когда этот Анатолий Яковлевич, вскочив с места и прервав выступающего, вдруг объявил о создании какой- то «народно-освободительной армии», «маршалом» которой является он сам, и тут же принялся – под дружный хохот собравшихся – раздавать некоторым из присутствующих чины и звания. Смех, который ничуть не смущал, а, казалось, ещё больше заводил Анатолия Яковлевича, перерос в коллективную истерику, когда свежеиспечённый «маршал» пожаловал «генеральский» титул Игорю Подшивалову…

Всё это было, конечно, очень смешно, и об этом случае можно было бы позабыть, если бы… Если бы через два или три года другой шизофреник, со всей, присущей этой категории людей серьёзностью, не сообщил бы мне – естественно, под ба-альшим секретом, что «Игорь Подшивалов, на самом деле – тайный генерал КГБ»; при этом, мой собеседник в красках рассказывал, что сам был свидетелем «разоблачения» Подшивалова, которое имело место быть… на заседании политклуба «Демократ», а «разоблачил коварного генерала спецслужб известный правозащитник, профессор и академик Анатолий Яковлевич С.»! Короче говоря, когда «дем. шиза» выносит разоблачения, КГБ может отдыхать…

Примерно, в это же время – во второй половине 1989-го, а затем, весной 1990-го года иркутские неформалы, не сговариваясь между собой, стали «выходить в народ». Сначала – на площади возле Торгового Комплекса, а с марта девяностого года на ул. Урицкого, на пятачке перед домом быта по субботам стали проводиться пикеты, участники которых распространяли «самиздат» и «толкали» свои идеи «в массы». Каждая группа выходила со своим флагом: «Демократический Союз» вывешивал бело-сине-красное полотнище, мы выходили под чёрно-жёлто-белым триколором, а члены Конфедерации Анархо-Синдикалистов – под диагональным красно-чёрным. В общем, «все флаги в гости будут к нам», «справа – славянофилы, слева – нигилисты», и всё в том же духе… Здесь мы тоже продолжали зубоскалить друг с дружкой – я с наигранным простодушием интересовался у Подшивалова, зачем он поднял флаг республики Папуа – Новая Гвинея, и нужно ли теперь считать его и его соратников папуасами (дело в том, что у Папуа – Новой Гвинеи такой же диагональный красно-чёрный флаг, правда, на нём ещё изображено созвездие Южного Креста и какая-то птица). Игорь тоже не оставался в долгу, называя наш флаг «кайзеровским», и спрашивал, когда же мы, наконец, выйдем на пикет в стальных шлемах. Впрочем, эти препирательства продолжались недолго: ровно до того момента, когда сотрудники Кировского РОВД не стали поочерёдно «вязать» пикетчиков – в первую субботу «ДСовцев», на следующую – анархистов, а там и до нас очередь дошла… И вот тут-то все – все! – поняли, наконец, разницу между понятиями «идеологический оппонент» и «враг». Помню, когда задержали (правда, ненадолго – всего на полчаса) нашу группу, Подшивалов, Павел Малых и его супруга Ирина Шишкина пришли пикетировать Кировский райотдел; а в другой раз уже мы вместе с анархистами (кроме Игоря, тогда был, кажется, Макс Воронцов и ещё кто-то) возле дверей РОВД развернули тут же наскоро написанный плакат «СВОБОДУ ПАВЛУ МАЛЫХ!».

Я вовсе не хочу рисоваться – вот, мол, какими мы были тогда крутыми героями, менты нас загребали, а мы не сдавались, но всё-таки… Всё-таки, даже тогда, в относительно либеральные времена нужно было иметь определённое мужество, чтобы вот так – с поднятым флагом (и не важно, какой расцветки флаг!) выходить на улицы, за что – то агитировать… Никто из нас тогда и представить не мог, что пройдёт всего несколько лет, и за участие в уличных пикетах будут выдавать почасовую оплату, что такие вот выступления с раздачей газет станут одним из способов студенческого заработка…

Неформальное движение к лету 1990 года, как мне кажется, вступило в фазу кризиса: начались расколы, внутри каждой группы началось дробление на какие-то микро-группировки, на «первичные организации» каких-то столичных «партий»; вчерашние единомышленники переругались друг с другом, каждый тянул одеяло на себя… На интуитивном уровне все понимали, что пикетами и самиздатом многого не добьёшься, что население уже сыто митингами по горло, что приходит время чего-то другого… Кроме того, из всей неформальной среды никто не стремился стать «профессиональным революционером» – никто, кроме Игоря Подшивалова. Но, к этому времени пикеты на Урицкого практически, прекратились, и видеться с Игорем мы стали значительно реже. Кажется, именно тогда его пригласили работать в газету «Советская Молодёжь» – во всяком случае, в то время я чаще всего сталкивался ним в троллейбусе №4. Причём, всякий раз я наблюдал одну и ту же картину: Игорь сидел в троллейбусе, а в руках у него был очередной номер самиздатовского журнала «Община», который он сосредоточенно читал. Причём, Игорь держал в руках журнал таким образом, чтобы окружающим было видно, что за издание он читает… Впрочем, тогда наши отношения всё ещё оставались прохладными, и ни он, ни я не спешили завязать беседу.
* * * * *
Наша дружба началась совершенно неожиданно для меня – по инициативе самого Игоря. Случилось это примерно через месяц-полтора после уже почти совершенно забытых сегодня событий 19 – 21 августа 1991 года. В то время ещё была жива моя бабушка, которая по собственной инициативе взяла на себя обязанности секретаря-диспетчера при собственном внуке: каждый вечер, когда я приходил домой, бабушка вручала мне список, состоящий из телефонных номеров и фамилий звонивших мне, пока меня не было дома. Вот и в тот вечер меня ждал дома листок бумаги, исписанный аккуратным почерком, на котором, среди прочих имён и телефонов, я вдруг увидел фамилию Игоря, а рядом – номер редакционного телефона. «-Бабушка, - спрашиваю, - ты ничего не напутала? Это что, действительно Подшивалов Игорь мне звонил?». «- Да, - отвечает бабушка, - совершенно верно, Игорь Подшивалов из «Молодёжки», просил, чтобы ты ему перезвонил. Сказал, что задержится допоздна, так что, часов до десяти ты его застанешь на работе…».

Ничего не понимая, набираю номер. Что могло понадобиться от меня анархисту Подшивалову?! Бред какой-то!… А между тем, трубку на другом конце провода сняли, и я слышу подшиваловский голос.

-Игорь Юрьевич? Добрый вечер, это Роман Владимирович…

-Здорово! Хорошо, что позвонил! Ты не читал мою статью в последнем номере «Общины»?

-Нет, - говорю, - не читал, а что там такое?

-Ну значит, я тебе прихвачу номерок. Надо встретиться, Ты не занят?

-Нет, не занят, - отвечаю, и диктую адрес, чтобы он подъехал ко мне, а сам всё больше и больше чувствую какую-то нереальность происходящего – Подшивалов едет ко мне?! Да мы же с ним всё время нашего знакомства грызлись, как кошка с собакой, подкалывали друг друга, «фашистом» и «жидомасоном» обзывались… Нет, что-то здесь не так…

-Ладно, - слышу голос Игоря, - через час-полтора буду. Кстати, ты водку пьёшь?

-Пью, - отвечаю, и опуская трубку на рычаг, понимаю, что да, если сейчас мне что-то нужно, так это небольшая доза алкоголя, иначе я запутаюсь окончательно. Подшивалов едет ко мне в гости… С бутылкой водки… И с анархистским журналом «Община»… Поговорить… Сюрреализм и пи..ец!

Действительно, где-то часа через полтора раздаётся звонок в дверь. Открываю. Ага, борода, очки, кожаная кепка-картуз, тельник, а поверх тельника – чёрная рубашка. На рубашке – чёрно-красный значок КАС. Это – не глюк. Это Подшивалов.

Не знаю, может быть, мне показалось, но впечатление было такое, что и Игорь испытывал определённую неловкость от происходящего – ещё бы, анархист в гостях у монархиста, представители двух ну совершенно противоположных лагерей… Повисла пауза.

-Проходи, - говорю, - а я сейчас пока закуску организую…

Игорь достаёт из сумки журнал, ставит на стол бутылку, и оборачиваясь ко мне, вдруг спрашивает: «-А сигареты у тебя есть? А то у меня вот…» - и протягивает две пачки омского «Полёта».

Кто не помнит, или не застал 1991 год, тот не поймёт, что значили в тот год две пачки сигарет – пусть даже сигарет без фильтра, выпущенные самой, что ни есть Мухосранской табачной фабрикой. Талоны на табачные изделия, искусственный дефицит курева, американские сигареты, которые время от времени появлялись в магазинах, а потом исчезали; цыганки, спекулировавшие «Примой» и «Беломором» на железнодорожном вокзале и в аэропорту, бабушки, продававшие на Центральном рынке сигаретные бычки врассыпную; самосад и махорка «Капитанская» – чтоб вам всем, козлы, жить в интересную историческую эпоху, когда на одной шестой части суши у населения пухнут уши! Помните? То–то же! Индейские вожди с их навороченными трубками мира – просто жалкие кутята рядом с Игорем Подшиваловым и его двумя пачками омского «Полёта» без фильтра!

Ладно, пропустили по первой рюмке, сидим и курим «Полёт». Напряжёнка, вроде бы, спадает… Наконец, Игорь начинает излагать.

-Журнал я тебе оставлю, статью сам прочтёшь. А если в двух словах… В общем, я пришёл к выводу, что всех «неформалов» условно можно поделить на три категории: во первых, это шиза – демшиза (в основном), анархо-шиза, национал-шиза – ну, в общем, всё понятно… Во вторых, это карьеристы, вроде наших «братьев-депутатов» Гены Д. и Саши Н.- эти ребята на волне неформального движения просто всплыли на поверхность, получили места в Областном Совете, ну и… Карьеристы, одним словом. А третья группа – я её называю «жертвы перестройки» – это те, кто поверил, что что-то можно изменить к лучшему, это честные ребята, интеллектуалы, которые отстаивали свои взгляды не ради личной выгоды, а просто потому, что были уверены в том, что своими идеями смогут всем остальным пользу принести. Это самые честные из неформалов, и именно они ничего для себя в результате крушения КПСС не получили… Понимаешь?

Я кивнул, не совсем, правда, понимая, куда Подшивалов клонит. Разлили по второй, выпили, и он продолжил мысль.

-Я в августе в Москве был, Белый Дом защищал… Вернулся в Иркутск, посмотрел, кто где теперь, после победы над коммунистами очутился, ну, и сделал выводы. Наши демократы – те почти полностью на «шизу» и карьеристов раскололись, «жертв перестройки» среди них почти нет – разве что Сашка Антонов… У нас, на левом фланге, картина немного другая – наши, в основном, честняги – «жертвы», если кто карьеру делает, так только в бизнесе, а «шизы», кроме Лёвки Н. у нас и не было никогда… Ну, а у вас, у правых – примерно также, как у демократов – если не «шиза», то карьеристы, только «оппозиционные». А из честных ребят, из тех, кого я называю «жертвами перестройки» – пожалуй, только ты…

«Тут отвисла у меня прямо челюсть», как пел Галич… Не знаю, то ли за комплимент благодарить, то ли за наезд лицо бить – «жертва перестройки», ничего себе! «-Знаешь, Подшивалов, - говорю, - давай ещё по рюмке выпьем – за жертв перестройки!».

Просидели мы тогда – в первый раз – часов, кажется, до трёх ночи. Игорь рассказывал про оборону Белого Дома, про баррикаду №6, которую защищали анархисты – он потом несколько лет подряд ежегодно летал в Москву на встречи «баррикадников», и я помню одну из его статей всё в той же «Общине» - кажется, за 96-й или 97-й год, где он написал об одной из этих встреч – общий смысл его материала можно было бы выразить единственной строчкой кабацкого «белогвардейского» романса – «за что же мы дрались, поручик Голицын?!»… А в тот первый вечер, когда мы познакомились по настоящему, я нарисовал на Подшивалова шарж, и подписал: «Игорь Подшивалов защищает молодую российскую демократию»… Шарж ему очень понравился, и Игорь забрал его себе, а я для себя сделал потом копию.

В 1993 году мы столкнулись в баре Дома Журналистов. Это было тоже очень интересное время – в баре «ЖурДома» каждый вечер собирались журналюги едва ли не всех иркутских газет и телекомпаний. Смешно сказать, но в Иркутске тогда было всего три телекомпании – ИГТРК, АИСТ и АС-Байкал-ТВ, две частных радиостанции – «ИНТА-Радио» и «Волна Байкала», а из газет – «Восточка», «Молодёжка», «Дело», «Что почём?», «Комсомолка», «Вечерний Иркутск», «АиФ в Восточной Сибири», «Земля», ну, и «№1», конечно – кажется, никого не забыл? Одним словом, все друг друга знают, все друг с другом пьют, пересказывают друг другу последние новости, крутят любовь и т.д.. Это уже потом «Генеральные Иваны Ивановичи» неофициально предупредили своих сотрудников: «Хотите после рабочего дня надраться – ваше право. Но! Но в редакции, а не в «ДомЖуровском» баре!» Такое было…

Я уже не помню, кого я ждал в баре – кажется, кого-то из девчонок, - но никак не Игоря Подшивалова… И тут он появляется на пороге бара, и направляется за мой столик…

-Ты один? Выпьем?

Конечно, я один, и конечно, мы выпьем, только не водки – потому, что у «хозяйки» бара, легендарной Тамары Ивановны (у которой, при острой необходимости, любой из завсегдатаев заведения может и напиться, и опохмелиться в долг) сегодня только бренди «Сълничев Бряг», made in България. И вот мы пьём бренди, закусывая квашенной капустой, сосисками и картофельным пюре (а других закусок здесь отродясь не водилось!), запивая черным кофе, и подсчитывая пятисотенные и тысячные купюры (чтобы хватило на вторую!), а Игорь рассказывает о своём последнем судебном процессе – тогда он судился с атаманом Иркутского казачьего войска Николаем Мериновым (вкратце, предыстория такова: атаман и его нукеры устроили грязную расправу над несколькими казаками – выпороли парней плетьми прямо во дворе казачьей войсковой управы… Кстати я до сих пор полагаю, что это просто клиническое обострение садистских комплексов кое у кого… Жильцы же соседних домов, наблюдавшие за экзекуцией из окон своих квартир, позвонили в редакцию «Молодёжки». Результатом стали две статьи Подшивалова – «Атаманская расправа» и «Алая кровь на желтых лампасах»).

-…Ну и вот, - рассказывает Подшивалов, - казаки подали иск. А заявление у них заканчивается - знаешь, как? Слушай: «…К казачеству Вы, Подшивалов, не принадлежите, чести не имеете, и Бога Вы не знаете!»

-Ну, а дальше?

-А дальше на процессе судья меня спрашивает: «-Вы согласны с обвинениями?», а я отвечаю: «-Частично». «-Чести Вы, гражданин Подшивалов, не имеете?», - спрашивает судья. «-Да нет, - говорю, - честь-то я имею!». «-А к казачеству не принадлежите?» – продолжает спрашивать судья. «-Нет, - говорю, - не принадлежу». А судья дальше: «-А Бога Вы, Подшивалов, знаете, или не знаете?» – и ведь таким же протокольным тоном вопрос задаёт! Просто театр абсурда какой-то!

-Ну, а ты?…

-А я? А кто я такой, чтобы меня с Богом знакомили? Нет, говорю, вот Евтюхова я знаю, Витьку Прокопьева знаю, Олега Всеволодовича Желтовского знаю… А вот Бога… Нет, не знакомился…

К нашему столику подсаживается Ростислав Владимирович Филиппов, «дядя Слава», «самый большой поэт города Иркутска» – убеждённый коммунист, эстет и любитель крепких напитков. За месяц с небольшим до того в Москве президент Ельцин расправился с президентом Руцким, расстрелял здание Верховного Совета, закрыл все коммунистические газеты (а под шумок -–и эротическую газету «ЕЩЁ!»), запретил деятельность российской коммунистической партии… Поэтому Ростислав Владимирович Филиппов пребывает в состоянии глубокой меланхолии. Присев за наш стол, он достаёт ещё одну бутылку «Сълничего Бряга», разливает три полных рюмки, и не глядя на нас, а глядя строго перед собой, произносит:

-Вот ты, Подшивалов – анархист, а ты, Роман - монархист, а я – коммунист… Ну, и где мы все?

-Где? – вопрос звучит синхронно.

-Где – где? В п…де! – рубит Дядя Слава, - выпьем!

Нет, не прав был Дядя Слава. Прошло всего четырнадцать лет, а добрая половина тех, кто собирался в баре «ЖурДома» –не по указанному Филиповым адресу прописались, а по кладбищам иркутским разъехались. Игорь Подшивалов – самая свежая утрата. А ещё раньше ушел сам Дядя Слава. А до него – «хозяйка салона» Тамара Ивановна, а ещё раньше - вечный комсомольский секретарь, журналист газеты «Земля» Сашка Гладких, а прежде - друг всех журналистов, капиталист и владелец «ИНТА-Радио» Андрей Куницын, а прежде - «звезда ИГТРК» Инга Киселёва, а перед ней - самый РУБОПовский журналист Серёга Ананьев и добрый мой товарищ, ТЮЗовский актёр Слава Михайлов – и ещё многие-многие из тех, кто осенью 1993 года заходил «на огонёк» в бар Иркутского Дома Журналистов.

А кто не пил тогда, в «ревущие девяностые» - от злости, от тоски, с куража, с похмелья, от большой любви или от скуки?

Вечная вам память…
* * * * *
Весна 1994-го, кажется… Фирма «СибЭкспоЦентр» проводит очередную ярмарку. Пикантность мероприятия заключается в том, что ярмарка носит название «СибБезопасность». Поэтому местом её проведения организаторы избрали город Ангарск, тамошний ДК «Современник» – подальше от случайных посетителей, ибо незачем рядовым гражданам знать, с помощью каких усовершенствованных спецсредств и технических новинок сотрудники силовых ведомств будут грубо нарушать их права человека - если что… Но журналистов на ярмарку пригласили – к 10 часам утра к зданию областной Администрации подогнали два микроавтобуса «для прессы» (телевизионщики, в отличии от газетчиков, на съёмки ездят на своём транспорте).

Уж не знаю, с какого переполоха я пришёл к месту выезда к половине десятого – обычно, я везде если не фатально опаздываю, то прибегаю за две-три минуты до… А тут вот – не знаю, какие черти в такую рань понесли… Ещё издалека замечаю на крыльце Серого дома вышагивающую туда-сюда одинокую бородатую фигуру – Подшивалов прибыл на место раньше всех, и видно, что уже возбуждён предстоящей поездкой…

Так и оказалось - едва поздоровавшись, Игорь выплеснул на меня шквал эмоций:

- Ну что, поедем и посмотрим, какие «сюрпризы» приготовило родное полицейское государство для нас с тобой! Поглядим, что эти унтеры пришебеевы наизобретали, чтобы душить свободу!… - и далее, всё в том же роде.

В 10.00., как и было обещано, мы выехали в Ангарск. В таком примерно составе: за «старшего» - Владимир Васильевич Ходий (он тогда, кажется, работал в пресс-центре у губернатора); «Восточно-Сибирскую Правду» представлял какой-то совершенно невыразительный, а потому начисто выпавший из памяти субъект; Подшивалов был откомандирован от «Советской Молодёжи»; Рита Панфилова и я представляли, соответственно, газеты «Вечерний Иркутск» и «АиФ в Восточной Сибири»; кроме нас был какой-то весёлый юноша из газеты «Что Почём?». И сверх того, поехал с нами рок-музыкант Антон Тихонов, который никого не представлял, а просто отправился за компанию.

Скажу сразу, что представленные на ярмарке образцы некоторых спецсредств по части изощрённости даже превзошли наши ожидания – чего стоят, например наручники особой конструкции, которые при попытке – нет, даже не снять их, а просто пошевелить руками – выпускают по всей окружности стальные шипы, впивающиеся в руки?! Или крошечная – полтора на полтора сантиметра – дискетка, которая после произнесения ключевого слова, начинает сама, без дополнительной аппаратуры, записывать ваш разговор? Разработчики чудо-дискеты охотно объясняли, что их изобретение прекрасно может быть замаскировано в стенку простой сигаретной пачки, и способно записывать беседу на протяжении четырёх часов, а потом полностью воспроизвести – нужно лишь подключить её к компьютеру через специальный адаптор…

Вдоволь налюбовавшись на чудеса полицейской техники, журналисты отправились на стрельбище, где организаторы и участники ярмарки великодушно разрешили нашему брату поупражняться в стрельбе. Но здесь произошёл конфуз: минут через десять после приезда журналистов на стрельбище, вдалеке вспыхнула сухая роща… Оказалось, что кто-то из телевизионщиц (я знаю, кто – но не скажу!) пальнул из огнемёта не совсем туда, куда показывал инструктор, а чуть в сторону. Сухой лес, конечно, быстро потушили, но журналистов решили, все же, со стрельбища увезти на фуршет – пока они не взорвали АНХК, надо полагать…

Уже возвращаясь со стрельбища, мы обратили внимание на то, что Игорь Подшивалов и Антон Тихонов ведут себя как-то странно: уселись на заднее сиденье ммикроавтобуса, и о чём – то перешёптываются. Кто-то пошутил, что наверное, Подшивалов утянул со стрельбища автомат Калашникова и пару ручных гранат, а значит, в ближайшие выходные нужно ждать начала Мировой анархо-революции. Но всё оказалось гораздо проще: в необъятной сумке Игоря сама собою самозародилась бутылка «Агдама», которую они с Антоном потихонечку ликвидировали весь обратный путь…

Таким образом, когда мы приехали на фуршет, Игорь и Антон были уже навеселе… А теперь представьте, господа, этот фуршет: балюстрада ДК «Современник» - здесь расставлено порядка полусотни столиков; за столиками сидят господа в армейской, милицейской, чекистской форме – причём генеральских звёзд на погонах раза в два больше, чем полковничьих; за другими столиками сидят участники ярмарки – господа промышленники, предприниматели и прочие буржуи. Причём, сидят капиталисты исключительно «по стойке «смирно!»», ибо соседство с генералами их слегка нервирует. А в центре всего этого капиталистическо-милитаристского благообразия идёт шумная и весёлая пьянка – это столик с табличкой «Пресса», и распорядительствует за ним… ну, естественно, Подшивалов! Звучит смех, произносятся какие-то тосты, и вдруг раздаётся голос Игоря:

-Это просто невероятно! Впервые в жизни надираюсь при таком скоплении ментов, и меня никто не вяжет! Чудеса!

-Это кто такой? – негромко интересуется за соседним столиком один милицейский генерал у другого.

-Бородатый и в очках? Да это же Подшивалов! – в голосе второго генерала звучит чуть ли не священный ужас.

-Тот самый? Анархист из «Молодёжки»!? – теперь такие же интонации звучат и в голосе первого генерала, - Надо же!…

…Когда журналистов повезли из Ангарска обратно в Иркутск, Подшивалова и Тихонова в автобусе не оказалось. Но на это никто не обратил внимания, ибо все нафуршетились более чем изрядно. Спохватились, только приехав в Иркутск, но решили, что отставшие доберутся домой на электричке…

На следующий день выяснилось, что отставшие тоже так решили, и даже добрались до Ангарского вокзала. Но тут, как на беду, выяснилось, что подшиваловская сумка вновь произвела на свет бутылку какой-то алкогольной дряни, которую нужно, во что бы то ни стало, победить. И пока Игорь и Антон предавались этому увлекательному занятию, последняя электричка на Иркутск свистнула и ушла!…

Из всех решений в этой ситуации друзья избрали самое радикальное: добираться до Иркутска на подножке товарняка. Уже в темноте они нашли стоявший на дальних путях товарный состав, который действительно, шёл через Иркутск, устроились на какой-то выступавшей их вагона хрени, и когда локомотив дал гудок, покатили домой. Тихонов потом ещё рассказывал, что всю дорогу они ещё пели что-то очень революционное…

Когда, подходя к Иркутску, состав стал тормозить (было это где-то в районе станций «Иркутск сортировочный», или «Военный городок»), Игорь и Антон спрыгнули на насыпь, и… тут же увидели нескольких бегущих к ним сотрудников ЛОВД. Так как встреча с транспортной милицией не сулила им ничего приятного, друзья дали дёру…

-Мы никак не могли от них оторваться, - рассказывал потом Подшивалов. – Мы продирались в кромешной темноте через какие-то кусты, лезли через какие-то овраги, а они всё никак не отставали от нас. Уж не знаю, сколько времени мы убегали от них, пока они нас не потеряли… И только сбросив ментов с хвоста, и глянув друг на друга, мы поняли, почему они всё время бежали за нами – мы с головы до ног были засыпаны мукой! Тот товарняк, на котором мы ехали, вёз муку!…

Рассказывая это, Подшивалов весело хохотал. А я всё думал – если бы гнавшиеся за Игорем и Антохой менты знали, что это – «тот самый Подшивалов, анархист из «Молодёжки»», испытали бы они такой же священный трепет, что и те генералы в Ангарске? Или, всё же, огрели бы дубинками и заперли в кандей?…

* * * * *

Лето 1995 года. Рабочий день закончен, я выхожу из Дома Печати, и натыкаюсь на Игоря, который сидит на бетонном парапете и имеет какой-то совершенно растерянный вид.

-Привет, - говорю, - чего такой убитый?

-Да вот, - отвечает Подшивалов, - Елсуков, предатель, подпоил меня, а сам домой свалил… А я на ангарскую электричку опоздал (я уже не помню, по какой причине, но Подшивалов в то время жил в Ангарске, а в Иркутск ездил на работу – Р. Д.), в Иркутске надо где-то до завтра перекантоваться…

К себе Игорька пригласить я не мог по ряду причин, а оставлять его одного не хотелось.

-Поехали, - говорю, - к Прокопу.

Прокоп, он же – Витька Прокопьев – жил тогда на Депутатской, в коммуналке, и у него частенько зависали журналистские компании на предмет попить водки, когда денег ещё есть, а бары Дома Журналистов и Дома Актёров уже закрылись. Деньги-то у нас были, да только Виктор нас не принял, – отправил, куда подальше, намекая, что проводит время в более приятной компании…

Делать нечего – выходим на трамвайную остановку, и думаем, как быть дальше. А Игоря, между тем, легонько пошатывает. И тут взору нашему предстаёт картина, столь типичная как для Средне–русской равнины, так и для нашей Восточно–сибирской возвышенности: возле остановки, на асфальте спит, раскинув руки, пьяный мужик; возле него, стараясь привести спящего в чувства, суетится средних лет женщина. Дополняет картину крошечная дворняжка, которая с тревожным лаем бегает вокруг спящего, волоча за собой поводок… Вроде бы, всё понятно – семейная пара возвращается с какого-то домашнего праздника у родных или друзей, так? Да нет, оказалось, что гораздо интереснее…

Едва мы подошли к остановке, женщина кинулась к нам:

-Ребята, помогите его поднять и в чувства привести! Он уже полчаса здесь валяется, я никак его растормошить не могу!…

-Муж, что ли? – деловым тоном спрашивает Подшивалов, нагибаясь к спящему алкашу.

-Да нет, я его вообще не знаю! Иду с работы, вижу, он тут лежит, собачонка его вокруг бегает и лает, а шпана – человек шесть их было – ему карманы прошаривает…

Вдвоём пытаемся поднять «клиента» на ноги, но тщетно; на наши вопросы, вроде: «дядя, тебе куда ехать?», дядя бубнит что-то то ли на суахили, то ли на гуарани, и дышит в нас перегаром от дрянного винища…

Ну что делать? Не было у нас своих забот… И тут остановившая нас женщина вдруг говорит: « -Ребята, а давайте ко мне его отвезём! Не оставлять же его здесь – вдруг эти хулиганы вернутся и запинают его насмерть?!».

Честно говорю, я в такой вот альтруизм не верю, и когда услышал это, шевельнулась этакая пакостливая мыслишка: ага, одинокая дама, не согретая постель, а годы уходят… Но пакостливая мыслишка не успела оформиться…

-Думаю, муж нормально всё поймёт, - говорит наша новая знакомая.

-Ну тогда повезли, если не далеко, - отвечает Подшивалов.

В подошедший трамвай мы с Игорем загрузили упившегося бедолагу, а наша спутница взяла на руки его собачушку. На следующей остановке мы благополучно сгрузились, и далее наш путь лежал через старое Лисихинское кладбище, в микрорайон Байкальский. Я украдкой наблюдал за Игорем, и ничего не мог понять: если ещё за полчаса до того он был лишь немногим лучше нашего «пассажира», то теперь Подшивалов трезвел прямо на глазах, уверенно шёл по тропинке и крепко поддерживал дядьку, упорно не желавшего приходить в божеский вид.

Наша спутница отпустила собачонку побегать, и та наворачивала вокруг нас петли, весело лая. Видимо, её лай на несколько секунд привёл в сознание хозяина, потому что он резко упёрся ногами в землю, открыл глаза, глянул на меня, на Игоря и совершенно членораздельно произнёс:

-Вы кто такие?!

-Ангелы Божьи, - ответил Подшивалов, - в рай тебя несём!

Я не знаю, что подумал мужик, услышав такой ответ и увидев вокруг себя кладбищенский пейзаж в лучах июльского заката, но только он сразу же вновь отрубился, и весь оставшийся путь выяснять наши личности не пытался.

Долго ли, коротко ли, но, в конце концов, мы добрались до дома нашей спутницы, вошли в подъезд и с грехом пополам втащили нашу поклажу на четвёртый, кажется, этаж.

-Подождите меня на площадке буквально две минуты, я сейчас мужу всё объясню! – сказала женщина, открывая входную дверь, и исчезая в квартире.

И тут я понял, что мы влипли!… Ну что должен подумать мужик, когда вечером в домой приходит жена и объявляет, что там, на лестничной площадке, её ждут двое незнакомых парней, которые помогли ей дотащить до дому подобранного на улице невменяемого пьянчугу (обмочившего штаны, между прочим!), который, в свою очередь, будет сегодня ночевать в их квартире. Ну что хозяин должен подумать?! А тут ещё эта дворняжка карликовая…

Подшивалов, кажется, подумал о том же, потому что пристально глянул на меня и очень серьёзно спросил:

-Что будем делать?

Я ничего не успел ответить, потому что в этот момент дверь стремительно распахнулась, и на площадку выскочил мужик в старых трико, майке и шлёпанцах. «Поздно…» – только и успел сообразить я.

Хозяин квартиры, между тем, проворно схватил нашего алкаша за ноги, и, повернувшись к нам, скомандовал:

-Берите его вдвоём под руки, и заносим в комнату! Жена там уже диван расстелила!

Такого поворота событий мы ожидали меньше всего, но сразу же повиновались. Втроём втащили нашу ношу в квартиру, уложили на диван, и, выставив хозяйку, стащили с «героя дня» ботинки, брюки и, извините, мокрые плавки; сверху набросили плед.

-А теперь, ребята, идём на кухню, знакомиться будем! – радушно пригласил хозяин. – Эй, жена! Спустись-ка до киоска, и возьми нам баночку беленькой – знакомство обмыть!…

…Вчетвером мы сидели на маленькой кухне – хозяин с хозяйкой, Игорь и я. На столе дымилась отварная картошка, в рассоле плавали огурчики домашней засолки, на огромном блюде, политые сметаной, лежали рыжики. Хозяин разливал «Московскую» по стопочкам, а вторая бутылка охлаждалась в кухонной мойке под струёй воды…

-Нет, ну я никогда бы не подумал, что буду сидеть за одним столом с Игорем Подшиваловым! – никак не мог успокоиться хозяин, - да ещё где! На собственной кухне!…

Дело в том, что мужик много лет подряд выписывал «Советскую Молодёжь», а из всех авторов газеты предпочтение отдавал Подшивалову. Это выяснилось сразу же после того, как мы представились, – мы решили показать хозяину свои документы, ведь обстоятельства нашего появления в этой квартире выглядели, мягко говоря, не совсем обычно. С этого момента хозяина квартиры было не остановить: он стал рассказывать, что, когда тридцать с чем-то лет назад служил в армии, писал какие-то заметки в окружную газету, и даже собрался влезть на антресоли, чтобы найти эти заметки и услышать Игорьково мнение о них; узнав, что все наши приключения сегодня начались с того, что Подшивалов опоздал на ангарскую электричку, этот радушный и немного смешной дядька заявил, что сегодня мы оба ночуем у него (мне пришлось объяснить, что я ни на какие электрички не опаздывал, и поэтому поеду ночевать к себе домой, но как раз на моей обязательной ночёвке хозяин не настаивал – он был весь поглощён Подшиваловым).

В комнате, где мы оставили принесённое нами тело, работал телевизор – слышно было, что транслируют футбольный матч. В прихожей слышалась негромкая возня – это прибывшая с нами дворняжка играла с хозяйской болонкой и кошкой – те приняли её в свою стаю. Внезапно в прихожей раздался какой-то шум, а в следующий момент в кухню, пошатываясь, ввалился наш пьяный незнакомец – в носках, рубашке и задрапированный ниже пояса хозяйским пледом, в котором он напоминал шотландца в килте, – и радостно заорал:

-4:1 в нашу пользу! Победа! – и тут же осёкся, - Я… вы… Кто?… Где я???

-Мужик, - отвечает хозяин, - иди на диван, проспись. Когда проспишься, мы тебя полечим, а утром домой поедешь. И вообще, тебя сегодня журналисты на улице подобрали, тебя и собачку твою спасли! Сам Игорь Подшивалов тебя, можно сказать, на плечах своих сюда внёс!

Это была уже вопиющая несправедливость, потому что мои плечи потрудились, не меньше подшиваловских, но я смолчал и предпочёл откланяться…

…На следующий день я заглянул к Подшивалову.

-Ну, - спрашиваю, - чем у вас закончился вчерашний вечер?

-Сегодняшним утром! – отвечает Игорь. – Хозяин всё-таки достал с антресолей папку со своими армейскими газетными публикациями, и заставил меня критически оценить их… А тот футбольный болельщик в мокрых штанах так и проспал всю ночь, ни разу не проснувшись… - добавил он, зевая, - кстати, не выпить ли нам пивка? За успех Летучего отряда журналистов-тимуровцев?

* * * * *

2 августа 1995 года Подшивалову исполнилось 33. Накануне, готовя очередной выпуск газеты, в рубрике «Полит-салат» (была у нас такая рубрика – порядка десятка коротеньких заметок о жизни местной околополитической тусовки), я поставил материал «У «батьки» - праздник. Поздравляем!». Грубо пользуясь своим правом мемуариста, здесь я приведу текст полностью.

«Сегодня, 2 августа, лидеру иркутских анархистов Игорю Юрьевичу Подшивалову исполняется 33 года. Личность иркутского «батьки» широко известна не только в Иркутске, но и в других городах России, а биография его напоминает остросюжетный политический роман – неустанны борец с тоталитарной системой, гневный обличитель казачества, героический защитник Московского Белого Дома (в августе 91-го) – одним словом, анархист… Поздравить именинника с вступлением в возраст Христа сегодня за круглым столом соберутся соратники по борьбе с родным государством, коллеги-журналисты, друзья, представители дружественных политических партий. Со своей стороны, поздравляем Игоря Юрьевича и желаем ему творческих и всех прочих успехов».

В день выхода газеты, где-то в районе обеда звонит Игорь:

-Значит так, я не знаю, как тебя теперь после этого называть – коллегой-журналистом, друзьём, или представителем дружественных политических партий, но вечером жду тебя на Сурикова (Подшивалов тогда жил в маленьком деревянном домике возле старого Ангарского моста – Р. Д.).

-Ладно, - говорю, - приеду. Буду един в трёх лицах…

После обеда в редакции подходит ко мне Лена Б., одна из сотрудниц нашего информационного агентства, и по секрету сообщает, что наш шеф обиделся на нас за то, что мы Подшивалова с днём рождения поздравили, а его – нет. Оказывается, у них дни рождения на один день приходятся!… Ну откуда же я знал…

Ладно, вечером приезжаю к Игорю. Всё почти так, как я и написал: сидят друзья, соратники… Только круглого стола никакого нет – вся компания расположилась в огороде возле дома, все устроились, кто на чём, а вместо стола – фанерный ящик. Все в сборе: Макс Воронцов, Миха Кулехов, Умберто, Таня Дьяконова, сам виновник торжества, ну, и я… Кворум есть, пьянку… я хотел сказать, банкет можно начинать.

Засиделись мы тогда до поздней ночи, жгли костёр, и бегая в туалет, вытоптали напрочь весь Татьянин огород… Подшивалов пересказывал чей-то старый фельетон, в котором говорилось о том, как злобные неформалы под руководством некоего «анархиста Ошивалова» готовили покушение на жизнь любимой собаки «комсомольского вожака Желтухина»… Эх, найти бы сейчас этот текст – я помню, когда Игорь это всё рассказывал, остальные только не катались со смеху по огороду.

Я тоже решил сверкнуть эрудицией, и прочёл где-то услышанное минорное четверостишие:

Город в сумерки одет
Средь унынья небывалого,
Хмур декабрьский рассвет,
Словно морда Подшивалова…

-Ага, - смеётся Игорь, - это Игорь Перевалов написал, когда мы в Универе учились! Слушай дальше:

Где я был, не помню сам:
Прошлый день к собакам выкинут…
Голова трещит по швам,
Словно джинсы на Ходыкиной.

И свистеть уже устав
Средь предместья полусонного,
Вдалеке гудит состав –
Длинный, как роман Самсонова!

Почему я запомнил этот вечер? Да я и сам не знаю… Обычные посиделки, журналистские байки под водочку – таких встреч у нас была не одна, наверное, сотня. А вот запомнился и этот день Игорькова рождения, и это переваловское стихотворение, которое он прочитал; тёплые летние сумерки, запах речной воды, этот заваливавшийся на один бок деревянный домишко, вытоптанный нами огород, где на морковной грядке под наше пьяное ржание тихонечко уснул Умберто…
Деревянный дом на улице Сурикова несколько лет назад сгорел. Руины пожарища снесли совсем недавно. Теперь здесь – бензоколонка и автостоянка.
* * * * *
Последний раз мы с Подшиваловым встретились на первомайском митинге в 2006 году. В основном, в последние годы мы и пересекались только на митингах… Я пригласил его к себе на новую квартиру, он обещал в ближайшее время зайти: я в это время стал собирать материалы по антисоветскому подполью в Иркутске в 20-е – 50-е годы; Игорь готовил книгу по «зелёному» повстанческому движению в Сибири. Мы собирались обменяться информацией, может быть, даже объединить свои монографии… Игорь сказал, что в ближайший месяц – два появится, но предупредил:

-Знаешь, старик, только я сейчас пить бросил. У меня теперь другой кайф – книжки читаю. Очень много книг хороших появилось в последние годы – прочесть не успеваю…

Зайти Игорь не успел… Теперь уже не зайдёт никогда. А мне теперь кажется, что за все без малого двадцать лет знакомства о чём-то очень важном мы так и не поговорили…

Схожу в церковь, поставлю свечку за упокой его души. И выпью гранёный стакан водки в каком нибудь иркутском дворике – вечная память тебе, Игорь.

Роман ДНЕПРОВСКИЙ