afa-punk-23
19-01-2013 17:01:59
Бессмертный К. С. Болото «новых левых». Часть 2: Неоанархизм
Во многом именно с распространением в международной левацкой среде идей «новых левых» связано то, что современный анархизм в мире крайне маргинализирован. Как уже отмечалось в первой части данного текста, связано это, конечно, не только с «новыми левыми», но и с общей ситуаций, в которой оказалось человечество после Второй мировой войны: радикальные левые были давно разгромлены, а надежды на новый революционный подъем не оправдались. Точнее, подъем было наметился, однако оказался быстро задавлен «кнутом и пряником»: репрессии против недовольных сопровождались ростом социальных расходов, у многих людей все более расширялся список того, что они «могли потерять».
Создавшая ситуация серьезно ударила по многим леворадикалам. Дезориентированные революционеры, пытаясь найти выход, подчас попадали в ловушку либо «реформизма», либо «мнимого радикализма» (1) . Наиболее же «продвинутые» пытались, прежде всего, понять произошедшие изменения и их влияние на социум. Велись поиски «нового революционного субъекта». Прежние разговоры о классовой борьбе между пролетариатом и буржуазией казались теперь многим устаревшими.
Выход искали все, в том числе анархисты. И они, так же, как и многие марксисты, подверглись новомодным веяниям «новых левых» идей (2) . Синдикализм впал в немилость, смешавшись в умах радикальных борцов с системой с банальным тред-юнионизмом, т.е. обычным реформистским профсоюзным движением на службе Государства и Капитала. На этом фоне стали искать сменщика для «обуржуазившихся» пролетариев.
Поиски анархистов «новолевой волны» на теоретическом уровне при этом плавно перетекали в практическую плоскость того самого «мнимого радикализма», то есть «повстанчества» («инсуррекционализма»). При этом, конечно же, «повстанцы» (Альфредо Бонанно, Ферл Фавн и др.) не были одиноки в своем увлечении подобными изысками в области теории. В частности, можно вспомнить и о таких теоретиках новой волны, как Боб Блэк или Хаким Бей, а также о столь заметном представителе данной анархистской разновидности как американская неформальная сеть CrimethInc.
За последние несколько лет в левацкой российской среде буйным цветом расцвел интерес к всевозможным изводам анархизма новой волны, вышло множество брошюр и книг этой и об этой публике. В связи с этим попробуем разобраться в основных вопросах, вызываемых чтением подобной псевдоинтеллектуальной литературы.
Инсуррекционалисты
Представители данного направления в современном анархизме взяли за исходную точку новолевую максиму о крахе всех тактик старых левых. Действуя в конформистском русле принятия, как данности, логики сдавшегося и / или продавшегося большинства, идеологи инсуррекционализма пошли по пути развития революционной антисистемной борьбы по правилам игры, предлагаемым самой Системой.
С развитием общества потребления и зрелища усилились темпы атомизации социума, а официальные («желтые») профсоюзы вытеснили какие бы то ни было другие профессиональные объединения. Не задумываясь о последствиях, инсуррекционалисты приняли брошенный вызов в том виде, в каком он был им дан. Они сочли, что организация – зло, залог поражения (3). Этих людей не волновали реальные причины поражения массового революционного анархистского движения первой половины двадцатого века, в действительности их волновало только то, что они проиграли (4). Под это подгонялись и аналитическо-исследовательские потуги, под это же выстраивалась и теория новой борьбы – бесструктурность и антиогранизационизм (5).
Самое интересное при этом, что антиогранизационизм новомодных «повстанцев» был не менее старым понятием, чем организованные методы борьбы. Из пепла восставали давно дискредитировавшие себя провальные тактика пропаганды действием (6), индивидуальный террор (насилие) и откровенно извращенная тактика «аффинити-групп», позаимствованная из испанской анархистской традиции (7).
«Стремительно деградировали традиционные структуры рабочего сопротивления (партии, профсоюзы). Профсоюзный активизм старого типа начал исчезать, в первую очередь тот, что тяготел к революции и самоуправлению. Но что ещё более важно, мы стали свидетелями коллапса коммунизма, претендовавшего на построение социалистического государства (с помощью идеологического контроля и полицейских репрессий).
Трудно утверждать, что появилась хоть какая-нибудь новая организационная стратегия, способная ответить на все эти изменения капиталистического производства и социальной реальности в целом»(8) .
Из сложившегося положения вещей делался нехитрый вывод: борьба «по-старому» невозможна теперь в принципе, а потому необходимо делать упор на частные случаи в рамках Системы, развивать социальную борьбу – антивоенную, антикорпоративную, против загрязнения окружающей среды, и т. п. (9) Более того, теоретики от инсуррекционализма даже умудрились противопоставить вещи из совершенно разных плоскостей, чем сделали еще одну глиняную подпорку для своей картонной теории. Они противопоставили создание организационных структур некому «восстанию», самодостаточному, по их версии, действу, через которое только и возможно якобы в существующих ныне условиях совершить социальную революцию (10). Отсюда же следовал и другой вывод, озвученный Альфредом Бонанно и гласивший, что «наша революция есть хаос» (11). Ему же вторил и Ферл Фавн со своими идеями «дикой революции» и «упразднения общества», из чего этот певец маргинальных идеек заключал, что «духовно-свободные личности не заинтересованы в таких отношениях как социальные роли» (12).
Собственно, подобные сентенции в исполнении «повстанцев» вполне закономерны. Начали они с того, что плоха любая организованная борьба, обреченная, по их мнению, на провал априори. Что ж – продолжение в духе воспевания социальной атомизации вполне логично.
По-своему примечательно, что «повстанцы» подверглись критике даже со стороны «социально близких» к себе CrimethInc’еров:
«Для большинства инсуррекционистов является аксиомой, что человек должен не ждать благоприятных обстоятельств, а немедленно бросаться в бой. Как противоядие от описанной выше выжидательности, такая позиция годится превосходно; но как моральное обязательство, догма, предопределяющая любое твоё решение, она может быть опасно бессмысленной» (13).
Но какое им дело до «размышлений»! Их дело – «ввязаться в бой», и не так важно, какой и за или против чего, и втянуть в него как можно больше окружающих. Впрочем, «ничто не ново под луной», и все это до боли напоминает недалеких террористов-безмотивников прошлого, своими действиями только все дальше загонявших в социально-политическое гетто самих себя и анархизм в целом.
Пост-(левый) анархизм образа жизни
Уставшие от «догматизма» старых левых леваки новой волны решили, что им необходимо в обязательном порядке избавиться от хлама прошлого, каким бы оно ни было. Понять прошлое – это так скучно, особенно когда умению логического мышления ты не обучен, зато научился считать «нравоучением» все, что не укладывается в Прокрустово ложе твоего мировосприятия. Именно отсюда воспоследовало утверждение о том, что:
«Одной из самых сложных проблем современного анархизма была постоянная фиксированность на попытках возрождения борьбы прошлого, как будто с 1919-го, 1936-го или, лучше, 1968-го годов ничего значимого не произошло. Отчасти — это последствие долго царившего среди большинства анархистов анти-интеллектуализма. Отчасти — это результат исторического заката анархизма в виду победы большевистского государственного коммунизма и (само-) поражения Испанской революции» (14).
Из этого нехитрого анализа оставалось только сделать далеко идущий вывод о том, что все наследие прошлого и правда хлам, и ничего кроме хлама. Всё было смешано в одну кучу, как и было завещано «массовым обществом» эпохи Генри Форда:
«Но для всех леваков (включая левых анархистов), с другой стороны, центральная стратегия всегда чётко фокусируется на создании организаций-посредников между капиталом и государством с одной стороны и массой недовольных, относительно беспомощных людей, с другой. (…)
Организации-посредники включали в себя политические партии, синдикалистские профсоюзы, массовые политические организации, передовые группы, кампании по одной теме и т.д. Их целями всегда является кристаллизация и затвердевание определённых аспектов всеобщего социального бунта в ограниченные формы идеологии и соответствующие формы активности» (15).
Весьма показательно, что «пост-левые» анархисты всеми силами открещиваются от какой бы то ни было «левизны», однако при этом, в реальности, остаются вполне типичными леваками (леворадикалами), какими были в прошлом всевозможные антиорганизационисты от анархизма, индивидуалисты (16). Отличает их разве что риторика. В этой связи термин, введенный в 1987 г. Хакимом Беем и стоящий несколько обособленно от «пост-левого анархизма» («пост-левой анархии», «постлефтизма») – «пост-анархизм» представляется более точным и уместным для обозначения всей этой публики. Публики, считающей, «что чёткое разделение между «хорошим Обществом» и «плохим Государством» невозможно» (17).
В связи с этим был провозглашен культ «постоянного хаоса», «самоосвобождения» и прочих вывертов (18) беснующегося мелко- (и не только «мелко») буржуазного сознания.
Говоря о любителях всевозможных «пост-(левых) анархизмов» - антиорганизационистах на ум сразу приходит понятие «бесструктурности», а точнее ее тирании (19). Этакое общество разобщенных людей, возведенное при этом в абсолют псевдосвободы («свободы от», как сказал бы Эрих Фромм) (20).
Любителям отрицать понятия «левый» и «правый», чтобы встать над и вне данной дихотомии (де факто оставаясь все равно леваками, по крайней мере, при изначальной постановке вопроса), стоит помнить о том, что «Концепция “ни левое ни правое” стала отправной точкой для ряда враждебных свободе идеологических направлений. Сторонники “Третьей позиции”, “национал-анархизма”, национал-синдикализма, и раннего фашизма мыслили себя, как “ни правые и ни левые”. Что им не мешало и не мешает оставаться ультраправыми» (21). Вообще говоря, заигрывать с фашистской эстетикой у подобных нелевых леваков – дело вполне обычное (22). Отсюда понятно, что такое явление, как «национал-анархизм» (23), – вполне закономерное и симптоматичное явление.
Отмечу также не так давно переведенную на русский язык книгу, уже успевшую «пошуметь» в разных уголках планеты – «Грядущее восстание». При этом, не смотря на всю шумиху, поднятую вокруг книги, реальная ее революционная ценность стремительно приближается к нулевой отметке (24).
Подводя итог всей этой «пост-лево-новолевой» анархо-братии, стоит еще раз обратиться к критике «Грядущего восстания»:
«Драться на улицах, захватывать пустующие дома, не работать, безумно любить и воровать в магазинах. Настоящий перечень по Преверу: можно было бы добавить еще играть на банджо и заниматься дельтапланеризмом!» (25).
Уж очень весь этот неолевацкий «отказ от работы» (26) отдает мыслишками не обремененных заботами о будущем разного рода студентов из вполне себе обеспеченных семей. Что называется, «бунт среднего класса» в худшем смысле слова. Не позитивное восстание, как это грезилось в свое время Борису Кагарлицкому (27), а именно что никчемный бунт.
Именно поэтому не анархизм является препятствием для анархии (28), а такие вот нарциссические, самовлюбленные «революционеры образа жизни», не обремененные ничем, кроме своих инфантильных игрищ по правилам Спектакля, который они так не любят. Именно они являются препятствием для анархии, да и для развития анархистской теории, которую они так любят с визжащим пафосом опошлять до полнейшего идиотизма (29). Или, как их еще иногда называют: «Высокомерное, инфантильное, среднеклассовое дерьмо» (30).
Собственно говоря, ни на что особо большее, чем плюнуть на «славное прошлое» (31), чтобы гордо выпендриться в настоящем, выпустив весь революционный пар через самоудовлетворящий бунт ради бунта, пока общественный котел не начал подумывать о взрыве, фантазии у такой публики не хватает. Именно поэтому их собственный призыв к необходимости теории быть адекватной практической реальности, необходимости быть достаточно гибкими для ведения адекватной реалиям повседневной жизни борьбы (32) – повисает в воздухе. Эта публика обращается к миру с советом, которому сама же и не следует.
Впрочем, проблема не только в этой публике, но и в тех, кто их критикует: «Похвально то, что Crimethinc. не тратит много времени на обсуждение постреволюционной утопии» (33). Звучит, конечно, интересно, особенно если призадуматься о том, что, возможно, подобная публика не тратит на обсуждение «утопий» время лишь по той простой причине, что им нечего предложить. Впрочем, на большее со стороны тех, по чьей логике самым истинным революционером оказывается выброшенный на обочину жизни бомж (34), рассчитывать и не приходится:
"Через свои публикации она формирует у десятков тысяч людей представление о том, что такое анархизм… обвиняя каждого, кто не является панком-маргиналом, добывающим пищу на помойке, соучастником «системы»" (35) .
Что ж, к этому и вправду мало что можно добавить (36). Занавес.
К.С. Бессмертный
Январь 2013
Примечания:
Источник: http://aitrus.info/node/2659
Скрытый текст: :
Во многом именно с распространением в международной левацкой среде идей «новых левых» связано то, что современный анархизм в мире крайне маргинализирован. Как уже отмечалось в первой части данного текста, связано это, конечно, не только с «новыми левыми», но и с общей ситуаций, в которой оказалось человечество после Второй мировой войны: радикальные левые были давно разгромлены, а надежды на новый революционный подъем не оправдались. Точнее, подъем было наметился, однако оказался быстро задавлен «кнутом и пряником»: репрессии против недовольных сопровождались ростом социальных расходов, у многих людей все более расширялся список того, что они «могли потерять».
Создавшая ситуация серьезно ударила по многим леворадикалам. Дезориентированные революционеры, пытаясь найти выход, подчас попадали в ловушку либо «реформизма», либо «мнимого радикализма» (1) . Наиболее же «продвинутые» пытались, прежде всего, понять произошедшие изменения и их влияние на социум. Велись поиски «нового революционного субъекта». Прежние разговоры о классовой борьбе между пролетариатом и буржуазией казались теперь многим устаревшими.
Выход искали все, в том числе анархисты. И они, так же, как и многие марксисты, подверглись новомодным веяниям «новых левых» идей (2) . Синдикализм впал в немилость, смешавшись в умах радикальных борцов с системой с банальным тред-юнионизмом, т.е. обычным реформистским профсоюзным движением на службе Государства и Капитала. На этом фоне стали искать сменщика для «обуржуазившихся» пролетариев.
Поиски анархистов «новолевой волны» на теоретическом уровне при этом плавно перетекали в практическую плоскость того самого «мнимого радикализма», то есть «повстанчества» («инсуррекционализма»). При этом, конечно же, «повстанцы» (Альфредо Бонанно, Ферл Фавн и др.) не были одиноки в своем увлечении подобными изысками в области теории. В частности, можно вспомнить и о таких теоретиках новой волны, как Боб Блэк или Хаким Бей, а также о столь заметном представителе данной анархистской разновидности как американская неформальная сеть CrimethInc.
За последние несколько лет в левацкой российской среде буйным цветом расцвел интерес к всевозможным изводам анархизма новой волны, вышло множество брошюр и книг этой и об этой публике. В связи с этим попробуем разобраться в основных вопросах, вызываемых чтением подобной псевдоинтеллектуальной литературы.
Инсуррекционалисты
Представители данного направления в современном анархизме взяли за исходную точку новолевую максиму о крахе всех тактик старых левых. Действуя в конформистском русле принятия, как данности, логики сдавшегося и / или продавшегося большинства, идеологи инсуррекционализма пошли по пути развития революционной антисистемной борьбы по правилам игры, предлагаемым самой Системой.
С развитием общества потребления и зрелища усилились темпы атомизации социума, а официальные («желтые») профсоюзы вытеснили какие бы то ни было другие профессиональные объединения. Не задумываясь о последствиях, инсуррекционалисты приняли брошенный вызов в том виде, в каком он был им дан. Они сочли, что организация – зло, залог поражения (3). Этих людей не волновали реальные причины поражения массового революционного анархистского движения первой половины двадцатого века, в действительности их волновало только то, что они проиграли (4). Под это подгонялись и аналитическо-исследовательские потуги, под это же выстраивалась и теория новой борьбы – бесструктурность и антиогранизационизм (5).
Самое интересное при этом, что антиогранизационизм новомодных «повстанцев» был не менее старым понятием, чем организованные методы борьбы. Из пепла восставали давно дискредитировавшие себя провальные тактика пропаганды действием (6), индивидуальный террор (насилие) и откровенно извращенная тактика «аффинити-групп», позаимствованная из испанской анархистской традиции (7).
«Стремительно деградировали традиционные структуры рабочего сопротивления (партии, профсоюзы). Профсоюзный активизм старого типа начал исчезать, в первую очередь тот, что тяготел к революции и самоуправлению. Но что ещё более важно, мы стали свидетелями коллапса коммунизма, претендовавшего на построение социалистического государства (с помощью идеологического контроля и полицейских репрессий).
Трудно утверждать, что появилась хоть какая-нибудь новая организационная стратегия, способная ответить на все эти изменения капиталистического производства и социальной реальности в целом»(8) .
Из сложившегося положения вещей делался нехитрый вывод: борьба «по-старому» невозможна теперь в принципе, а потому необходимо делать упор на частные случаи в рамках Системы, развивать социальную борьбу – антивоенную, антикорпоративную, против загрязнения окружающей среды, и т. п. (9) Более того, теоретики от инсуррекционализма даже умудрились противопоставить вещи из совершенно разных плоскостей, чем сделали еще одну глиняную подпорку для своей картонной теории. Они противопоставили создание организационных структур некому «восстанию», самодостаточному, по их версии, действу, через которое только и возможно якобы в существующих ныне условиях совершить социальную революцию (10). Отсюда же следовал и другой вывод, озвученный Альфредом Бонанно и гласивший, что «наша революция есть хаос» (11). Ему же вторил и Ферл Фавн со своими идеями «дикой революции» и «упразднения общества», из чего этот певец маргинальных идеек заключал, что «духовно-свободные личности не заинтересованы в таких отношениях как социальные роли» (12).
Собственно, подобные сентенции в исполнении «повстанцев» вполне закономерны. Начали они с того, что плоха любая организованная борьба, обреченная, по их мнению, на провал априори. Что ж – продолжение в духе воспевания социальной атомизации вполне логично.
По-своему примечательно, что «повстанцы» подверглись критике даже со стороны «социально близких» к себе CrimethInc’еров:
«Для большинства инсуррекционистов является аксиомой, что человек должен не ждать благоприятных обстоятельств, а немедленно бросаться в бой. Как противоядие от описанной выше выжидательности, такая позиция годится превосходно; но как моральное обязательство, догма, предопределяющая любое твоё решение, она может быть опасно бессмысленной» (13).
Но какое им дело до «размышлений»! Их дело – «ввязаться в бой», и не так важно, какой и за или против чего, и втянуть в него как можно больше окружающих. Впрочем, «ничто не ново под луной», и все это до боли напоминает недалеких террористов-безмотивников прошлого, своими действиями только все дальше загонявших в социально-политическое гетто самих себя и анархизм в целом.
Пост-(левый) анархизм образа жизни
Уставшие от «догматизма» старых левых леваки новой волны решили, что им необходимо в обязательном порядке избавиться от хлама прошлого, каким бы оно ни было. Понять прошлое – это так скучно, особенно когда умению логического мышления ты не обучен, зато научился считать «нравоучением» все, что не укладывается в Прокрустово ложе твоего мировосприятия. Именно отсюда воспоследовало утверждение о том, что:
«Одной из самых сложных проблем современного анархизма была постоянная фиксированность на попытках возрождения борьбы прошлого, как будто с 1919-го, 1936-го или, лучше, 1968-го годов ничего значимого не произошло. Отчасти — это последствие долго царившего среди большинства анархистов анти-интеллектуализма. Отчасти — это результат исторического заката анархизма в виду победы большевистского государственного коммунизма и (само-) поражения Испанской революции» (14).
Из этого нехитрого анализа оставалось только сделать далеко идущий вывод о том, что все наследие прошлого и правда хлам, и ничего кроме хлама. Всё было смешано в одну кучу, как и было завещано «массовым обществом» эпохи Генри Форда:
«Но для всех леваков (включая левых анархистов), с другой стороны, центральная стратегия всегда чётко фокусируется на создании организаций-посредников между капиталом и государством с одной стороны и массой недовольных, относительно беспомощных людей, с другой. (…)
Организации-посредники включали в себя политические партии, синдикалистские профсоюзы, массовые политические организации, передовые группы, кампании по одной теме и т.д. Их целями всегда является кристаллизация и затвердевание определённых аспектов всеобщего социального бунта в ограниченные формы идеологии и соответствующие формы активности» (15).
Весьма показательно, что «пост-левые» анархисты всеми силами открещиваются от какой бы то ни было «левизны», однако при этом, в реальности, остаются вполне типичными леваками (леворадикалами), какими были в прошлом всевозможные антиорганизационисты от анархизма, индивидуалисты (16). Отличает их разве что риторика. В этой связи термин, введенный в 1987 г. Хакимом Беем и стоящий несколько обособленно от «пост-левого анархизма» («пост-левой анархии», «постлефтизма») – «пост-анархизм» представляется более точным и уместным для обозначения всей этой публики. Публики, считающей, «что чёткое разделение между «хорошим Обществом» и «плохим Государством» невозможно» (17).
В связи с этим был провозглашен культ «постоянного хаоса», «самоосвобождения» и прочих вывертов (18) беснующегося мелко- (и не только «мелко») буржуазного сознания.
Говоря о любителях всевозможных «пост-(левых) анархизмов» - антиорганизационистах на ум сразу приходит понятие «бесструктурности», а точнее ее тирании (19). Этакое общество разобщенных людей, возведенное при этом в абсолют псевдосвободы («свободы от», как сказал бы Эрих Фромм) (20).
Любителям отрицать понятия «левый» и «правый», чтобы встать над и вне данной дихотомии (де факто оставаясь все равно леваками, по крайней мере, при изначальной постановке вопроса), стоит помнить о том, что «Концепция “ни левое ни правое” стала отправной точкой для ряда враждебных свободе идеологических направлений. Сторонники “Третьей позиции”, “национал-анархизма”, национал-синдикализма, и раннего фашизма мыслили себя, как “ни правые и ни левые”. Что им не мешало и не мешает оставаться ультраправыми» (21). Вообще говоря, заигрывать с фашистской эстетикой у подобных нелевых леваков – дело вполне обычное (22). Отсюда понятно, что такое явление, как «национал-анархизм» (23), – вполне закономерное и симптоматичное явление.
Отмечу также не так давно переведенную на русский язык книгу, уже успевшую «пошуметь» в разных уголках планеты – «Грядущее восстание». При этом, не смотря на всю шумиху, поднятую вокруг книги, реальная ее революционная ценность стремительно приближается к нулевой отметке (24).
Подводя итог всей этой «пост-лево-новолевой» анархо-братии, стоит еще раз обратиться к критике «Грядущего восстания»:
«Драться на улицах, захватывать пустующие дома, не работать, безумно любить и воровать в магазинах. Настоящий перечень по Преверу: можно было бы добавить еще играть на банджо и заниматься дельтапланеризмом!» (25).
Уж очень весь этот неолевацкий «отказ от работы» (26) отдает мыслишками не обремененных заботами о будущем разного рода студентов из вполне себе обеспеченных семей. Что называется, «бунт среднего класса» в худшем смысле слова. Не позитивное восстание, как это грезилось в свое время Борису Кагарлицкому (27), а именно что никчемный бунт.
Именно поэтому не анархизм является препятствием для анархии (28), а такие вот нарциссические, самовлюбленные «революционеры образа жизни», не обремененные ничем, кроме своих инфантильных игрищ по правилам Спектакля, который они так не любят. Именно они являются препятствием для анархии, да и для развития анархистской теории, которую они так любят с визжащим пафосом опошлять до полнейшего идиотизма (29). Или, как их еще иногда называют: «Высокомерное, инфантильное, среднеклассовое дерьмо» (30).
Собственно говоря, ни на что особо большее, чем плюнуть на «славное прошлое» (31), чтобы гордо выпендриться в настоящем, выпустив весь революционный пар через самоудовлетворящий бунт ради бунта, пока общественный котел не начал подумывать о взрыве, фантазии у такой публики не хватает. Именно поэтому их собственный призыв к необходимости теории быть адекватной практической реальности, необходимости быть достаточно гибкими для ведения адекватной реалиям повседневной жизни борьбы (32) – повисает в воздухе. Эта публика обращается к миру с советом, которому сама же и не следует.
Впрочем, проблема не только в этой публике, но и в тех, кто их критикует: «Похвально то, что Crimethinc. не тратит много времени на обсуждение постреволюционной утопии» (33). Звучит, конечно, интересно, особенно если призадуматься о том, что, возможно, подобная публика не тратит на обсуждение «утопий» время лишь по той простой причине, что им нечего предложить. Впрочем, на большее со стороны тех, по чьей логике самым истинным революционером оказывается выброшенный на обочину жизни бомж (34), рассчитывать и не приходится:
"Через свои публикации она формирует у десятков тысяч людей представление о том, что такое анархизм… обвиняя каждого, кто не является панком-маргиналом, добывающим пищу на помойке, соучастником «системы»" (35) .
Что ж, к этому и вправду мало что можно добавить (36). Занавес.
К.С. Бессмертный
Январь 2013
Примечания:
Скрытый текст: :
Источник: http://aitrus.info/node/2659