роджер
13-08-2013 11:43:41
В предыдущей статье, носившей, по сути, вводный характер, я задался вопросом, что же заставляет людей испытывать крайнюю неприязнь к анархистской идее, никоим образом не запятнавшей себя в историческом плане. И сейчас я попытаюсь дать развернутый ответ на этот вопрос, учитывая, в частности, сегодняшние израильские реалии, предоставляющие в этом плане богатый иллюстративный материал. Имеется в виду намечающийся референдум по поводу любого соглашения, которое будет достигнуто с палестинцами, а также бурная общественная дискуссия, развернувшаяся вокруг этого. Сам референдум, разумеется, не может служить примером прямого народовластия. Не только потому, что контекст предстоящего соглашения (если оно и в самом деле будет достигнуто) сокрыт от взглядов широкой общественности плотной пропагандистской завесой. Сама идея проведения подобного референдума уже навязывает как нечто само собой разумеющееся определенную политическую линию, подразумевающую существование двух националистических государств — еврейского и палестинского. Об объединении людей на интернационалистической основе речи не идет в принципе. Тем не менее, общественная реакция на эту инициативу, безусловно, проливает свет на характер взаимоотношений между человеком и властными структурами, которые мыслятся им как неотъемлемая часть его собственной жизни и жизни общества в целом.
Но прежде я еще раз вернусь к вопросу о незапятнанной исторической репутации анархизма. Примеры первобытных общин, в которых царила атмосфера взаимопомощи и согласия, вряд ли могут быть актуальны, поскольку сплоченность подобных общин диктовалась необходимостью выживания в экстремальной природной среде. Они лишь могут показать, что стремление к конкуренции не заложено в человеческой природе как таковой. Однако успех, пусть и кратковременный, испанских анархистов 30-х годов или современных датских анархистов слишком уж бросается в глаза, полностью противореча общепринятым представлениям. А непримиримая позиция анархистов в условиях тоталитарных режимов слишком уж отклоняется от конформистской линии поведения, присущей всему остальному населению, включая и представителей других оппозиционных групп. Один из комментаторов к предыдущей статье написал: «классические анархисты идеалом считали общество, построенное на взаимопомощи, без вмешательства надобщественных структур… однако, крикливая, зачастую поддатая и накурившаяся, разномастная тусовка ни при какой погоде таких оценок не заслуживает». Неужели речь идет о людях иной породы? Или, быть может, у них есть нечто, чего нет у нас? На мой взгляд, то, что предопределило успех этих общин, является именно тем, что в обыденном сознании окрашивает анархизм в угрожающие негативистские тона, и заставляет обычного человека в ужасе шарахаться от этой идеи. Этот фактор заключен в простом словосочетании – личная ответственность.
В этой связи уместно будет обратиться к статье известного журналиста Льва Авенайса «Voxpopuli?». Примечательна эта статья тем, что представляет собой четкий срез обывательской мысли, нацеленной на то, чтобы максимально сузить зону индивидуальной ответственности, которую несет на своих плечах рядовой член общества. Суть ее сводится к следующему пассажу: «Нет уж! Пусть власть отвечает за судьбу страны! А народ скажет свое слово. На следующих парламентских выборах… Либо — «оболваненный прессой и промывкой мозгов», либо «еще раз докажет, что его обмануть нельзя». Это уж кому как угодно…». Несколькими абзацами выше Авенайс пишет, что вопрос о смертной казни для преступников нигде не ставился на голосование, хотя, вопреки общественному мнению, она отменена в большинстве цивилизованных стран. Мол, «одно дело — эмоции народа, а другое – юридический анализ, моральные и гуманитарные аспекты».
Так вот, о смертной казни мне как-то довелось беседовать с человеком, который самым категорическим образом отстаивал идею ее недопустимости в существующих условиях, причем вовсе не из гуманистических или юридических соображений. Его аргументация была вкратце такова: коль скоро приговор выносится обществом, то и осуществляться он должен им же. Это означает, что если смертный приговор выносится, скажем, Эйхману, то среди израильтян (то есть, членов общества, вынесшего приговор), должен быть брошен жребий. И тот, на кого падет жребий, должен будет выбить стул из-под ног приговоренного, глядя ему в глаза. А если не сможет этого сделать, то значит, приговор отменяется. Такова идея личной ответственности, которая отсутствует в современном обществе, а значит, смертная казнь не может являться легитимной.
Эту же идею можно распространить на все прочие сферы общественной жизни, и именно она, как мне кажется, представляет собой суть анархизма. Приверженцы анархистской концепции как бы говорят каждому из нас, перефразируя известную фразу Людовика XIV: «Общество – это ты!». Именно ты, а не сонм экспертов, политиков или военных, ответственен за то, что творится в твоем обществе, и за то, что это общество творит. Именно ты ответственен за выселения людей из домов, за режим апартеида и убийства палестинцев на территориях, за нищенское существование миллионов людей, живущих рядом с тобой, за то, что мать-одиночка, работающая по 13 часов в сутки, не может прокормить своих детей. Эксперты могут сколько угодно вещать о процветании израильской экономики, но именно тебе придется смотреть в глаза семье Менаше, выкидываемой на улицу в Беер-Шеве или Моше Сильману, корчащемуся в предсмертных судорогах. И немой упрек, читающийся в их взгляде, будет обращен не к олигархам, не к израильской военщине, а к тебе. Но для того, чтобы представить себе подобное, необходимо хотя бы мысленно выйти за рамки обыденно-обывательского индивидуального мирка, и развить в себе то, что Чарльз Райт Миллс назвал «социологическим воображением». Существующее же социально-политическое устройство всячески препятствует этому, поощряя людей делегировать ответственность различным государственным инстанциям и твердо придерживаться позиции, озвученной в статье Льва Авенайса. Это и есть их линованная бумага, от которой они не откажутся ни при каких обстоятельствах, будь они левые, правые или центристы.
Сами анархисты зачастую забывают о том, что репрессивный характер властных структур – это лишь одна сторона медали. Но есть и другая, гораздо более важная. Власть может сколько угодно попирать основополагающие человеческие права – право на крышу над головой, право на труд, право на неприкосновенность личностного пространства, право на свободу передвижения, право на образование. Однако взамен она наделяет человека другим священным правом, ради которого он готов принести в жертву все остальное – право на безответственность и бездействие. Политические структуры не просто монополизируют право на принятие решений, они также избавляют нас от необходимости принимать решения самостоятельно. Силовые структуры, такие как армия или полиция, не просто монополизируют право на насилие, они также избавляют нас он необходимости действовать самостоятельно. Юридические структуры не просто монополизируют судебную власть, они избавляют нас от необходимости самостоятельно судить о том, что есть добро, а что зло, что допустимо, а что нет, не с уголовно-процессуальной, а с чисто человеческой точки зрения. Это великий дар, дар безответственности, который власть преподносит обывателю. И любой, кто попытается отобрать у него этот дар, будет встречен в штыки. Поэтому в современном мире анархистов, увы, ждет печальная участь.