Отто Ганс Адольф Гросс

http://www.youtube.com/watch?v=Y7uKmQS__jc

(публикую целиком исследование Готтфрида М.Хьюера )

Прошу обратить внимание читателей также на форум "Любовь, брак, семья..." (http://anarhia.org/forum/viewtopic.php?f=21&t=26157), там есть материалы, которые так или иначе связаны с тем, что уже опубликовано здесь, и тем, что будет публиковаться здесь в дальнейшем.

Теория материнского права и матриархальных обществ Бахофена не пользовалась большим вниманием в XIX веке и в первой половине XX века. Объясняется это тем, что вплоть до конца Первой мировой войны патриархальная система в Европе и Америке оставалась нетронутой, и сама идея женщины как центра общественной и религиозной жизни казалась абсурдной. Общественные и психологические перемены, происшедшие за последующие четыре десятилетия, вызвали к проблеме матриархата новый бурный интерес и потребовали переоценки дремавших сотни лет идей.

В кратком изложении теория матриархального общества, его принципы и ценности, данные в трудах Бахофена и Моргана, таковы. Принцип жизни, единства и мира, принцип универсальности — это матриархат, тогда как патриархат — это система ограничений. Женщина, заботящаяся о ребенке, простирает свою любовь вне себя самой на других людей и подчиняет все свои способности и воображение цели сохранения и украшения бытия других людей. Идея человеческого универсального братства коренится в принципе матриархата, но исчезает с развитием патриархального общества. Матриархат — это основа принципа универсальной свободы и равенства, мира и мягкой человечности. Он также является основой для настойчивой заботы о материальном благополучии и мировом счастье.

Совершенно независимо от кого-либо Л. Г. Морган пришел к выводу, что племенная система американских индейцев такая же, как та, что была обнаружена в Азии, Африке и Австралии, базировалась на матриархальном принципе. Он предполагал, что более высокой формой цивилизации «будет повторение, но на более высоком уровне, принципов свободы, равенства и братства, которые были характерны для древнего материнского рода». Даже следующее краткое перечисление этих принципов матриархата должно прояснить, почему я придаю такую важность последующим социально-психологическим изменениям.

1. Осознание неспособности патриархально-авторитарной системы выполнять свои функции; ее неспособность предотвратить большие и жесточайшие войны и террористическое диктаторство; ее невозможность предотвратить будущие катастрофы, такие, как ядерно – биологически - химическая война, голод в огромной части колониального мира и катастрофические последствия отравления воздуха, воды и земли.

2. Демократическая революция, заместившая демократическими структурами традиционный авторитаризм. Процесс демократизации произошел наряду с возникновением технологического общества изобилия, которое в основном не требует личного подчинения, а действует скорее на основе коллективного труда и манипулируемого согласия.

3. Женская революция, которая, хотя и не полностью, прошла долгий путь под знаком радикальных идей Просвещения о равенстве мужчин и женщин. Эта революция нанесла жестокий удар по патриархальной власти как в капиталистических странах, так и в такой консервативной стране, как Советский Союз.

4. Революция детей и молодежи, которые критикуют патриархальную власть открыто и энергично, хотя иногда и напрасно. В прошлом дети могли протестовать только неадекватным способом: отказом от еды, плачем, мокрой постелью, вообще упрямством. Их защитники (Песталоцци, Фрейд и др.) показали, что у детей есть собственная воля и страсть, и их нужно принимать всерьез. В XX веке эта тенденция продолжилась с возрастающей силой, а самым влиятельным защитником детей стал доктор Бенджамин Спок. Что касается подростков и юношей, то теперь они говорят сами за себя, и уже не вполголоса. Они требуют соблюдения их прав, хотят, чтобы их услышали, приняли всерьез, хотят быть активными субъектами, а не пассивными объектами в мероприятиях, от которых зависит их жизнь.

Определенные матриархальные тенденции можно наблюдать в некоторых группах более или менее радикальной молодежи. И не только из-за того, что они строго антиавторитарны, но и из-за принятия ими названных ценностей и отношений матриархального мира, описанных Бахофеном и Морганом. Например, идея группового секса тесно связана с бахофенским описанием раннего матриархального этапа развития человечества. Или предпочтения в манере одеваться, стирающей сексуальные различия во внешнем виде, делающей два пола менее поляризованными.

Существуют и другие черты, говорящие в пользу поддержки допущения, что налицо возрастающая матриархальная линия в сообществах молодого поколения. Сама «группа» как бы приобретает функцию матери. Потребность в немедленном удовлетворении желаний, пассивно-рецептивные отношения, наиболее ярко проявляющиеся в случаях наркомании, потребность быть вместе в толпе и физически касаться друг друга — все это как бы показывает возврат к детской привязанности к матери.

Следует отметить, что модели потребления не имеют абсолютных отличий в старшем и молодом поколениях людей, однако неудовлетворенность молодежи выражается явно и агрессивно. В этом новом «матриархате» беспокоит один момент, выраженный в отрицании патриархализма и в прямом возвращении к более высокой форме матриархализма. В обращении к молодежи Герберт Маркузе выступает выразителем инфантильного возвращения к матриархализму. Он придает этому принципу большую привлекательность, прибегая к революционной риторике.

5. Изменение в сфере потребления. Наша потребительская культура создает новую перспективу. Если мы и дальше пойдем путем технологического прогресса, то вскоре окажемся в такой точке, где любое желание, даже только что возникшее, окажется выполнимым. Исполнение желаний станет мгновенным и не потребует никаких усилий. В таких условиях техника приобретает черты Великой Матери, технической, а не природной, заботящейся о своих детях и убаюкивающей их нескончаемой колыбельной песней (в форме радио и телевидения). Постепенно в эмоциональном плане человек становится младенцем, думающим, что он находится в безопасности, так как он надеется, что в материнской груди всегда будет обилие молока и что никогда не нужно будет принимать индивидуальных решений. Вместо этого все решения примут за него сами технические аппараты, сконструированные и выполненные технократами, новыми священнослужителями возникающей религии матриархата с Техникой в качестве ее богини.

6. Перемены в психоанализе, испытывающего влияние социальных изменений. Началось исправление ранней идеи Фрейда о центральной роли сексуальной связи между сыном и матерью и проистекающей из этого враждебности к отцу. Возникает новое понимание существующей «пре - Эдиповой» сильной связи между младенцем и матерью, независимо от пола ребенка. Я описал, как началось развитие этой мысли в поздних сочинениях Фрейда и было подхвачено другими, хотя и очень осторожно. Работа Бахофена, тщательно изученная психоаналитиками, обязательно окажется чрезвычайно ценной для понимания этой несексуальной фиксации на отношении к матери.

Заключу эти вводные замечания теоретическим соображением. Как увидит читатель в дальнейшем изложении, матриархальный принцип — это безусловная любовь, естественное равенство, эмфатический характер связей по крови и земле, сострадание и милосердие; патриархальный принцип — это условная любовь, иерархическая структура, абстрактная мысль, исходящие от мужчин законы и государство.

В ходе истории эти два принципа иногда яростно сталкивались друг с другом, а иногда создавали синтез (например, в католической церкви или в концепции социализма у Маркса). Их столкновение делало очевидным, что матриархальный принцип, выражаясь в материнском потворстве и инфантилизации ребенка, мешает его полной зрелости. Власть отца характеризуется грубым подавлением и жестким контролем, основанном на страхе ребенка и на его ощущении вины. Таков случай отношения ребенка к отцу (или матери) в семье, т. е. в духе патриархального (или матриархального) общества. Чисто матриархальное общество мешает полному развитию индивида, замедляя технический, рациональный, культурный прогресс. Чисто патриархальное общество совершенно не заботится о любви и равенстве. Оно целиком занято творимыми мужчинами законами, абстрактными принципами и подчинением. Такое общество прекрасно показал Софокл в «Антигоне» в лице Креонта, прототипа фашистского вождя.

Когда патриархальные и матриархальные принципы образуют синтез, каждый из них принимает смягченный вид: материнская любовь приобретает рациональность, отцовская любовь — милосердие и равноправие.

Похоже, что сегодня борьба с патриархальной властью разрушает патриархальные принципы, предлагая вернуться к матриархальному принципу регрессивным и недиалектическим путем. Жизнеспособное и прогрессивное решение такого положения лежит в синтезе противоположностей, когда противостояние между милостью и справедливостью разрешается союзом обеих на более высоком уровне.

«Теория материнского права» Бахофена, впервые опубликованная в 1861 году, разделила замечательную судьбу двух других научных изданий, появившихся в то же самое время: «Происхождение видов» Дарвина и «Критика политической экономии» Маркса (оба появились в 1859 году). Эти труды посвящены специальным научным дисциплинам, но вызвали они интерес не только ученых.

Что касается трудов Маркса и Дарвина, то интерес к ним не требует комментариев. Случай с Бахофеном более сложный по нескольким причинам. Во-первых, проблема матриархата имеет весьма отдаленное отношение к жизненно важным проблемам буржуазного общества. Во-вторых, воодушевленное одобрение теории матриархата последовало сразу из двух лагерей, радикально противоположных друг другу как идеологически, так и политически. Бахофена первыми открыли и превознесли представители социалистического лагеря — Маркс, Гегель, Бебель и другие. Затем, после десятилетий относительной неизвестности, его снова открыли такие философы-антисоциалисты, как Клагес и Бёймлер.

Против сторонников этих двух крайних лагерей выступил ряд ученых того времени, практически создав прочный фронт отрицательного отношения или стойкого неприятия, которое поддержали даже такие социалисты, как Генрих Кунов. Недавно, однако, проблема матриархата вновь стала предметом научных дискуссий. Причем и сторонники и противники теории отмечают эмоциональный накал обсуждений этой темы.

Важно понять, почему проблема матриархата вызывает такие сильные эмоциональные реакции и как она связана с жизненно важными социальными интересами. Мы также хотим вскрыть причины внимания к теории матриархата со стороны представителей обоих лагерей — революционного и антиреволюционного, и связь этой проблемы с исследованием современных социальных структур и их трансформаций. Отдаленность периода матриархата от устройства буржуазно-демократической системы позволяет исследователям противоположных позиций проанализировать и понять, сохраняя дистанцию, социальную структуру через свидетельства мифов, символов, узаконенных институтов и т. д. Общество, которое описал Бахофен, радикально отличается от буржуазного не только специфическими качествами, но и базовыми психосоциальными чертами. Вот как он говорит об этом во введении: «Понимание такого явления, как матриархат, достигается только при одном условии. Ученый должен уметь целиком отказаться от идей своего времени, от верований, переполняющих его дух, и перенестись в центр совершенно иного мира мысли... Ученый, избирающий взгляд на мир более поздних поколений в качестве отправного пункта исследования, неизбежно свернет с пути понимания самого раннего времени».

Предпосылки теории Бахофена наблюдались у тех, кто отрицал свой век — смотрели ли они назад, в прошлое, как на утерянный рай или в будущее с надеждой на лучшую жизнь. Но критика настоящего времени была, пожалуй, единственной мотивацией, объединявшей оппозиционных защитников теории матриархата. Резкий антагонизм между двумя группами ученых при анализе не столь отдаленных вопросов наводит на мысль, что в теории матриархата содержалось большое разнообразие гетерогенных элементов. Одна группа могла сосредоточить свое внимание на каком-либо аспекте теории как на решающем элементе, а другая могла выбрать другой аспект. Таким образом, и те и другие могли найти причины для защиты этой теории. Консервативные авторы (Бёймлер) смотрели в прошлое и там черпали свои социальные идеи. Энгельс указывал, критикуя, на заявления Бахофена в пользу религии, о чем сам Бахофен говорит: «Существует только один мощный уровень всех цивилизаций — это религия. Каждый взлет и каждое падение человеческого существования вытекает из движения, возникающего в этой духовной сфере».

Такое отношение к религии характерно не только для Бахофена. Однако для его теории оно имеет исключительную значимость, поскольку религиозное чувство сильно в обществе, где главенствовали женщины. «Если именно матриархат должен нести на себе этот иератический отпечаток, то именно из-за его существенно женской природы, из-за его глубокого ощущения божественного присутствия, которое, смешиваясь с чувством любви, обеспечивает женщине, в особенности матери, религиозную преданность, наиболее активную в самые варварские времена».

Бахофен рассматривает религиозное мировоззрение как специфическую черту матриархата. Причем это не простая форма культового почитания и сознания, а специфическая организация человеческой психики. Это замечательная идея Бахофена, хотя он переворачивает отношения: не психика порождает религиозное чувство, а религия формирует психическую структуру.

Романтический аспект теории Бахофена выступает еще более очевидно в его отношении к прошлому: он заворожен самым удаленным прошлым человечества, идеализирует его. Он находит в уважении к предкам одну из самых главных — и самых прекрасных — черт матриархата. В своем суждении о прошлом Лукиан замечает: «Весь стиль жизни нации можно увидеть в ее отношении к миру мертвых. Почитание мертвых неотделимо от уважения к своим предкам, а последнее неотделимо от любви к традиции и к мировоззрению, ориентированному на прошлое».

Погружение в матерински-теллурические мистические культы, «эмфатический акцент на темной, мертвой стороне жизни природы» необходимы для понимания матриархального мировоззрения. Этот романтический обращенный в прошлое взгляд Бёймлер противопоставляет революционному: «Если человек хочет понять мифы, он должен обладать глубоким чувством мощи прошлого. Подобным же образом, если человек хочет понять революцию и революционеров, он должен иметь глубокое понимание будущего и его потенциала.

Опираясь на глубокое ощущение будущего, можно построить другую концепцию истории — такую, в которую вовлечены активные мужские силы, сознательная деятельность и революционные идеалы. В этом последнем варианте человек свободно и твердо оценивает настоящее и творит будущее из ничего. В предыдущей концепции человек включен в целый «цикл рождений», в обязанность передачи крови по наследству, наследования уважаемых в определенное время обычаев; он оказывается членом некого «целого», теряющегося в глубоких тайниках прошлого... Мертвые будут здесь, если живые так решат. Они не умирают и не уходят навсегда с земли. Предки чьих-то потомков продолжают существовать. Они действуют и дают советы в сообществе своих предков».

Физическая связь матриархального общества с природой, его ориентированность на материально-телесное расценивается в концепции Бахофена как противоположные интеллектуальным и духовным реалиям. «Матриархат связан с материей и с таким религиозным этапом развития, когда признается только телесная жизнь...

Триумф отцовства приносит с собой освобождение духа от проявлений природы, сублимацию человеческого существования над законами материальной жизни. Если принцип материнства — общий для всех сфер принцип теллурической жизни, мужчина благодаря своему преимущественному положению, соответствующему его потенциалу производителя, выходит из этого отношения и начинает осознавать свое более высокое предназначение. Духовная жизнь возвышается над телесным существованием, и связь с низшими сферами существования ограничивается физическими аспектами. Материнство принадлежит физической стороне человека, единственной его стороне, общей с животным; отцовско-духовный принцип присущ исключительно одному человеку. Здесь он прорывается сквозь узы теллуризма и поднимает свой взор к более высоким слоям космоса».

Следовательно, связь матриархата с природой характеризуют две черты: пассивное подчинение природе; признание природных и биологических ценностей как противоположных интеллектуальным ценностям. Подобно матери, природа — центр культуры матриархата; человек навсегда остается беспомощным ребенком перед лицом природы.

«В первой — т. е. в культуре матриархата — мы имеем дело с рождением материи, а во второй — т. е. в культуре патриархата — мы имеем дело с интеллектуальным и духовным развитием. В первом случае мы имеем подсознательную покорность законам природы; во втором — индивидуализм. В первом случае перед нами преданность природе, во втором — возвышение над природой, прорыв давних барьеров и невыносимые страдания Прометеевой жизни взамен смиренности мирного удовольствия и вечного инфантилизма в стареющем теле. Щедрость матери — это возвышенная надежда на осуществление Деметровой тайны, раскрывающейся в судьбе хлебного зерна. Эллин, напротив, хочет сам все побеждать, даже самые недоступные высоты. В борьбе он постигает свою отцовскую природу и поднимается над материальностью, к которой прежде полностью принадлежал, а также стремится к обожествлению себя. Он больше не ищет зерна бессмертия в беременности женщины; теперь он видит бессмертие в принципе мужского творчества, придавая ему божественность, ранее признаваемую только за материнством».

Система ценностей культуры матриархата соответствует этому пассивному подчинению матери, природе и земле и признанию их центральной роли. Только природное и биологическое имеет цену; духовное, культурное и рациональное ничего не стоят. Бахофен развивал эту мысль совершенно ясно и полно в своей концепции справедливости. В противоположность буржуазному естественному праву, где патриархальное общество превращено в абсолют, матриархальное естественное право характеризуется господством инстинктивных, природных, основанных на наследовании по крови, ценностях. В матриархальном праве нет логического, разумного равновесия между виной и искуплением вины: в нем доминирует «естественный» принцип возмездия, расплаты той же монетой.

Такое чрезвычайное уважение кровных уз в матриархальном «естественном праве» наиболее впечатляюще показано Бахофеном в его интерпретации «Орестеи» Эсхила. Ради своего любовника Эгиста Клитемнестра убила мужа Агамемнона, вернувшегося с Троянской войны. Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, мстит за убийство отца и убивает свою мать. Эринии (или фурии), древние богини-хранительницы материнства, оскорбленные, преследуют Орестея за его поступок. На его защиту выступают новые боги победившего патриархата — Аполлон и Афина, вышедшая из головы Зевса, а не из материнского чрева. В чем суть конфликта? По материнскому праву, существует только одно тяжкое преступление — посягательство на кровную связь. Эринии не преследуют неверную жену, потому что «с мужем, ею убитым, она в кровном родстве не была». Неверность, «какой бы отвратительной она ни была»; не возмущает эриний. Но когда человек нарушает кровное родство, не существует разумного, взвешенного отношения к мотивам, побудившим к свершению этого акта, справедлив он или нет. Преступника ждет только беспощадно жестокий приговор естественного закона возмездия (lex talionis).

Гинекократия — «царство любви и кровных уз, существующее как противоположность мужскому Аполлонову царству сознательного взвешенного действия»; категории этого царства — традиции, соблюдаемые поколениями, живая взаимосвязность через кровь и произведение потомства». Бахофен в своем труде пользуется этими категориями в конкретном смысле. Он изъял их из сферы философской спекуляции и перенес в сферу научного исследования эмпирических, этнологических документальных свидетельств. На место неясных концепций природы и «естественного» образа жизни помещен конкретный образ матери и эмпирически показанная матрицентрическая правовая система.

Бахофен не просто разделял романтический взгляд, ориентированный в прошлое и сосредоточенный на природе. Он усвоил одну из самых плодотворных идей Романтизма, сделал ее центральной в своем труде и развил ее гораздо больше, чем то, что она означала в философии Романтизма. Этой идеей была необходимость различения маскулинности и фемининности, так как оказалось, что эти качества радикально отличаются одно от другого как по физической природе, так и в духовной и интеллектуальной сферах. Выражая эту концепцию, романтики (и ряд представителей немецкого идеализма) выражали глубокую оппозицию известным идеям, распространившихся в XVII и XVIII веках, особенно во Франции.

Центральный момент более ранних теорий можно кратко выразить фразой: «души бесполы». В исследованиях отношений между мужчинами и женщинами вывод всегда был один и тот же: женское и мужское считали качествами, определяемыми степенью развитости интеллекта или психическими особенностями. Психические различия между мужчинами и женщинами объяснялись единственно разницей в воспитании, что отражалось на социальной роли мужчин и женщин.

Сходство в положении полов диктовало политические требования эмансипации женщины, сыгравшие важную роль в эпоху буржуазной революции. Теория, гласящая, что мужчина и женщина равны, создала базу для выдвижения требования политического, социального и интеллектуального равенства женщины. В буржуазном обществе подобное равенство означало, что женщина по самой своей сути была таким же человеком, что и мужчина. Следовательно, эмансипация не означала предоставления женщине свободы для развития ее специфических качеств и способностей. Напротив, ее освободили для того, чтобы она стала буржуазным человеком.

По мере развития реакционной политики произошло изменение в теории отношений между полами и «природы» мужчины и женщины. В 1793 г. в Париже закрыли женские клубы. Теория значительной физической идентичности заместила понятие о фундаментальном и неизменном «естественном» различии между полами.

Поздние романтики разработали концепцию уже фундаментального различия между мужским и женским началом, ссылаясь на исторические, социологические, лингвистические, мифологические и физиологические характеристики. В противоположность немецкому идеализму и раннему Романтизму, кажется, изменилось само понятие «женщина». Если раньше под словом «женщина» имелись в виду ее качества как любовницы, а союз с ней давал чувство подлинной «гуманности», то позднее оно все более и более стало означать «мать», а союз с ней — возвращение к «природе» и гармоничной жизни.

В эпоху Просвещения отрицались различия в психике полов, а понятие человека было приравнено к понятию буржуазного мужчины. Как только буржуазное общество укрепило свои достижения и отступило с прогрессивных позиций, оно перестало нуждаться в понятии равенства полов. Теперь потребовалась теория, обосновывающая естественные различия между полами, чтобы иметь теоретический повод для признания социального неравенства мужчин и женщин. По мере того, как новая теория все прочнее утверждалась, прекрасные слова о достоинстве женщины и тому подобные просто служили удержанию женщины в зависимом положении в качестве служанки мужчины.

Далее я постараюсь пояснить, почему и как классовое общество озабочено укреплением роли мужчины в семье. Но уже и сейчас ясно, что любая теория, обосновывающая идею универсальной важности половых различий, будет в очень большой мере импонировать защитникам мужского иерархического правления. Это одна из самых главных причин, по которой Бахофен завоевал симпатии консервативного лагеря. Но следует заметить, что сам Бахофен во многом предвосхитил возможность реакционной интерпретации своей теории, исследуя принципиальные различия между полами и в то же время показывая ранние социальные и культурные структуры, в которых были очевидны превосходство и авторитет женщины.

Одна из существенных черт концепции романтиков состоит в том, что они не рассматривали различие между полами как исторически и социально изменяющееся; они считали, что это биологический неизменный факт. Среди них были те, кто считал, что характер буржуазной женщины — это выражение ее «сущности». Другие исходили из различий в поведении мужчины и женщины при половом акте. Фихте, например, считал, что именно из этого исходит отличие женщин.

Поздние романтики, приравнявшие понятие «женщина» Понятию «мать», тоже ушли от объяснения неясных моментов в своей концепции. Их эмпирические исследования исторического и биологического материнства чрезвычайно углубили концепцию матери. Сам Бахофен, не избегая некоторого натурализма в дискуссии о различиях между полами, тоже приходит к важным новым прозрениям. Одно из них состоит в том, что природа женщины сложилась в результате ее реальной «практики» в жизни — из необходимости заботы о беспомощном малыше, обусловленной ее биологическим положением.

Этот факт, наряду с несколькими другими, уже упомянутыми, наталкивает на мысль, что Бахофен вряд ли был романтиком, в чем нас стали бы уверять Клагес и Бёймлер. Как мы увидим, «благословенное» матриархальное общество Бахофена обладает многими чертами, демонстрирующими близкое родство с социализмом. Например, забота о материальном благополучии человека представлена как одна из центральных идей матриархального общества. Также в других моментах действительность матриархального общества, как ее описал Бахофен, близка идеалам и целям социализма и прямо противоположна целям романтиков и реакционеров.

Согласно Бахофену, матриархальное общество было первичной демократией, при которой материнская любовь и сострадание — доминирующие моральные принципы, когда причинение увечья собрату — тяжелейший грех и когда частная собственность не разъединяла людей. Как пишет Келлес-Крауз, Бахофен характеризует матриархальное общество, обращаясь к старой легенде о пышном фруктовом дереве и волшебном ручье, — они высохли, когда человек превратил их в частную собственность.

Бахофен не раз проявляет себя как мыслитель-диалектик. Философия Бахофена во многих отношениях близка философии Гегеля. Он пишет: «Переход от материнской концепции человечества к отцовской был самым важным поворотным пунктом в истории отношений между полами... В акценте на отцовстве мы видим освобождение человеческого духа от природных феноменов; отцовство обеспечивает подъем человеческого существования над законами телесной жизни».

Для Бахофена высшая цель человеческого предназначения — это «подъем земного существования до чистоты божественного отцовского принципа». Он видит победу отцовского духовного принципа над материнским материальным принципом, исторически реализованную в победе Рима над Востоком, особенно над Карфагеном и Иерусалимом: «Именно римская мысль побудила народы следовать законам европейцев. А мысль была такова: только свободное проявление духа, а не какой бы то ни было физический закон, определяет судьбу народов».

Существует явное острое противоречие между Бахофеном, восхищающимся гинекократической демократией, и Бахофеном-аристократом, выступающим против политической эмансипации женщины и заявляющим: «В силу обстоятельств демократия всегда прокладывает путь тирании; мой идеал — республиканское правление, не большинства, а лучших граждан». Это противоречие возникает в нескольких различных планах. В философском плане — это верующий-протестант и идеалист — против романтика; философ-диалектик — против метафизика-натуралиста. В социальном и политическом плане — это антидемократ против почитателя коммунистическо - демократической социальной структуры. В моральном плане — это защитник протестантско - буржуазной морали против защитника общества с сексуальной свободой вместо моногамного брака.

В отличие от Клагеса и Бёймлера, Бахофен пытается гармонизировать эти противоречия. Тот факт, что он позволяет им существовать, служит одной из причин, по которой он завоевал такое одобрение среди тех социалистов, которые стремились не к реформе, а к полному изменению социальной и материальной структуры общества.

То, что Бахофен не сгладил противоречия и почти не пытался скрывать их, можно объяснить физиологическими и экономическими условиями его личного существования. Его человеческие качества и высокий интеллектуальный уровень определили его предпочтение, отдаваемое матриархату: оно происходит из его чрезвычайной привязанности к собственной матери: после ее смерти он не женился до сорока лет. Полученные им в наследство десять миллионов долларов позволили ему быть независимым в отношении буржуазных идеалов, противоречащих естественным ценностям матриархата. С другой стороны, этот аристократ из Базеля был столь глубоко укоренен в своей крепкой патриархальной традиционности, что он никак не мог отказаться от традиционных буржуазно-протестантских идеалов. Неоромантики, такие, как Шулер, Клагес и Бёймлер, признавали только такого Бахофена, который выдвигал идею иррационализма, подчинения природе и главенство естественных ценностей, основанных на кровных узах и земельных связях. Они разрешили противоречивость теории Бахофена, приняв ее одностороннюю интерпретацию.

Социалисты, признавая «мистическую» сторону теории Бахофена, одобряли главным образом ту часть его работы, где проявляется его опыт этнолога и психолога, т. е. его научный интерес к истории науки.

Фридрих Энгельс больше всех содействовал тому, чтобы теория Бахофена стала известной. В своем труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельс утверждает, что история семьи начинается с «Материнского права» Бахофена. Естественно, он критикует идеалистическую позицию Бахофена, его утверждение, что социальные отношения производны от религиозных представлений, но пишет: «Все это не умаляет его заслуги как исследователя, проложившего новый путь; он первый вместо фраз о неведомом первобытном состоянии с неупорядоченными половыми отношениями представил доказательство наличия в классической литературе древности множества подтверждений того, что у греков и азиатских народов действительно существовало до единобрачия такое состояние, когда, нисколько не нарушая обычая, не только мужчина вступал в половые отношения с несколькими женщинами, но и женщина — с несколькими мужчинами; он показал, что при исчезновении обычай этот оставил след в виде необходимости для женщины выкупать право на единобрачие ценой ограниченной определенными рамками обязанности отдаваться посторонним мужчинам; что поэтому происхождение могло первоначально считаться только по женской линии — от матери к матери; что это исключительное значение женской линии долго сохранялось еще и в период единобрачия, когда отцовство сделалось достоверным или во всяком случае стало признаваться; что наконец это первоначальное положение матерей как единственных достоверных родителей своих детей обеспечивало им, а вместе с тем и женщинам вообще, такое высокое общественное положение, какого они с тех пор уже никогда не занимали. Бахофен, правда, не сформулировал этих положений с достаточной ясностью — этому помешало его мистическое мировоззрение. Но он их доказал, и это в 1861 году означало целую революцию».

Шестнадцать лет спустя американский этнолог Льюис Г. Морган установил существование матриархальной социальной структуры в совершенно ином ареале; при этом он пользовался иными методами, чем Бахофен. Его книгу «Древнее общество» тщательно изучили Маркс и Энгельс, а Энгельс использовал ее как основу своего труда о семье. Комментируя открытое Морганом понятие матриархальный род, основанный на материнском праве, Энгельс заметил, что он «имеет для первобытной истории такое же значение, как теория развития Дарвина для биологии и как теория прибавочной стоимости Маркса для политической экономии». Далее Энгельс дал труду Моргана такую высокую оценку, на какую только был способен: «Род, основанный на материнском праве, стал тем стержнем, вокруг которого вращается вся эта наука; со времени его открытия стало понятно, в каком направлении и что следует изучать и как нужно группировать полученные результаты».

Открытие матриархата стало стимулом для появления целого ряда работ в области истории и социологии. Критические замечания Энгельса, за которыми стоял Маркс, социалистический бестселлер Бебеля «Женщина и социализм» были основаны на теории матриархата; Поль Лафарг, зять Маркса, написал о «благоговейной роли женщин — священнослужительниц и хранительниц мистерии, исполняемой ими в примитивном сообществе», и о том, что в будущем обществе они снова получат эту роль. Келлес - Крауз утверждал, что «Бахофен сделал подкоп под буржуазный ренессанс и посеял драгоценные зерна нового революционного ренессанса — ренессанса коммунистического духа».

В чем же причина благожелательного отношения социалистов к теории матриархата? Во-первых, как уже было замечено ранее, это эмоциональная и идеологическая отдаленность от проблем буржуазного общества. Бахофен указывал на относительность существования в архаичном обществе социумных отношений. Он подчеркивал, что моногамный брак никогда не был вечным «естественным» институтом. Такой взгляд могли только приветствовать представители теории и политические активисты, защищавшие необходимость фундаментального изменения социальной структуры. Для позиции самого Бахофена этот момент в его теории был проблематичным: «Исключительность брачных уз кажется столь неизбежно, столь интимно увязанной с благородством человеческой природы и ее высоким призванием, что большинство людей считает ее первичным положением дела. Утверждение, что для начала человеческого существования характерны более древние, более бессистемные отношения между полами, принимается как темная, ошибочная и бесполезная спекуляция; по этой причине от него пытаются отмахнуться как от дурного сна. Разве кому-то не хотелось бы согласиться с общепринятым мнением и отделаться от болезненных свидетельств о постыдных днях человеческого рода? Но достоверность истории не позволяет нам предаваться соблазнам гордости и эгоизма, не разрешает сомневаться в постыдно медленном прогрессе человека к более высокой брачной морали».

Не говоря уже о том, что теория матриархата подчеркивала относительность стабильности буржуазной социальной структуры, нужно заметить, что само ее специальное содержание не могло не вызвать одобрения марксистов. Во-первых, она открыла период, когда женщина была авторитетом и центром общества, а не рабыней мужчины и не предметом товарообмена; это давало основания для борьбы за политическую и социальную эмансипацию женщин. Великое сражение конца XVIII века должны были возродить те, кто боролся за бесклассовое общество.

Патриархальная семья — одно из самых важных звеньев, где производятся физические отношения, необходимые для поддержания стабильности классового общества. Такое общество в значительной степени зиждется на специфических физических отношениях, отчасти коренящихся в бессознательных порывах; и эти физические отношения эффективно дополняют внешние принудительные силы правительственного аппарата.

Остановлюсь на самом важном аспекте, который можно было бы назвать «патриацентрическим» комплексом. Для него характерны следующие элементы: аффективная эмоциональная зависимость от авторитета отца, состоящая из сочетания тревоги, любви и ненависти; распространение отцовской власти на тех, кто слабее; сильное и строгое супер - эго, чей принцип — долг гораздо важнее счастья; чувство вины, вновь и вновь воспроизводимое при расхождении между требованиями супер - эго и требованиями действительности, в результате чего должно быть достигнуто чувство покорности людей перед властью. Именно эти психосоциальные условия объясняют, почему семья рассматривается как универсальная основа (или по крайней мере как одна из важных опор) общества; это также объясняет, почему любое теоретическое отрицание значения семьи, подобное теории Бахофена, обязательно встретит поддержку социалистических авторов.

Особенно важна для решения нашей проблемы представленная как Бахофеном, так и Морганом, картина социальных, психических, моральных и политических отношений, характерных для матриархата. Но если Бахофен ностальгически оценивает прошлое, этот ранний этап социума, и рассматривает его как навсегда ушедший, Морган говорит о более высокой ступени цивилизации, которая еще должна наступить: «Наступит повторение, но на более высоком уровне свободы, равенства и братства, характерных для древнего материнского рода». Сам Бахофен красочно описывает эти признаки свободы, равенства и братства, которые предполагалось найти в матриархальном обществе, правящие принципы которого — не беспокойство и покорность, а любовь и сострадание».

Благожелательному приему, оказанному идеям Бахофена социалистами, во многом способствовала занимавшая важное место в матриархальном обществе забота о материальном счастье. И хотя на теоретическом уровне этот натуралистический материализм был совершенно иным, чем диалектический материализм, он содержал приемлемый социальный гедонизм, чем и можно объяснить, почему эту теорию так хорошо приняли защитники социализма.

Сделаем ряд общих замечаний, касающихся положения о полном отсутствии сексуальных ограничений, которое Бахофен относит к раннему гинекократическому обществу. Конечно, было бы ошибкой утверждать, что ограничения в сексуальной сфере объясняются только природой классового общества и что бесклассовое общество обязательно вернулось бы к неограниченным сексуальным отношениям, как их описывал Бахофен. С другой стороны, мы должны сказать, что мораль, резко осуждающая и обесценивающая сексуальное удовольствие, играет важную роль в поддержании классового общества, а критика этой морали, которую содержала теория Бахофена, приветствовалась социалистами. Сексуальное удовлетворение предлагает одну из самых мощных возможностей получения чувства удовольствия и счастья. Его разрешение в полной мере, требуемой для продуктивного развития человеческой личности, обязательно вело бы к усиленному требованию условий для достижения удовлетворения и счастья в других областях жизни.

Поскольку удовлетворение дальнейших требований можно достичь только материальными средствами, то эти повышенные запросы сами по себе вели бы к разрушению существующего социального порядка.

Еще одна социальная функция ограничений сексуального удовлетворения тесно связана с предыдущей. Поскольку сексуальное удовольствие как таковое объявляется чем-то греховным, а сексуальные желания остаются постоянными, для человека нравственный запрет становится источником возникновения чувства вины, которое часто остается неосознанным или переносится на другие проблемы.

Чувство вины играет важную роль в социальном плане. Оно в ответе за то, что страдание воспринимается как наказание за греховность желаний, а не за пороки социальной организации. В конечном счете чувство вины вызывает эмоциональную робость, ограничивая интеллектуальные, особенно критические, способности, при этом усиливая зависимость от установок социальной нравственности.

Еще одно существенное замечание. Клинические исследования индивидуальной психологии смогли дать нам некоторые указания на то, что подавление или получение сексуального удовлетворения является важным стимулом для развития человеческого характера. Генитальный характер успешно развивается благодаря отсутствию сексуальных запретов, мешающих оптимальному развитию личности. Среди качеств, несомненно принадлежащих генитальному характеру, нужно назвать физическую и интеллектуальную независимость, так как человеку такого склада не требуется доказательства его социальной определенности. Подавление же генитальной сексуальности ведет к интенсификации таких инстинктивных тенденций, как анальность, садизм, скрытый гомосексуализм, что отрицательно сказывается на формировании инстинктуальной основы современного общества.

Либидозные желания людей относятся к «производительным силам» общества. Благодаря своей пластичности и изменчивости эти желания могут значительно адаптироваться к существующей экономической и социальной ситуации, хотя есть пределы этой приспособляемости. Социальная стабильность поддерживается физическими силами до тех пор, пока противоречия между физической структурой и экономическими условиями не зашли за некий порог; если этот порог перейден, физические силы пытаются изменить или разрушить существующий порядок, причем несмотря на устойчивость и большое значение физической структуры, представляющей собой продукт адаптации к ситуации своего класса и общества, в котором индивид живет. Наше знание факторов, определяющих физическую структуру данного класса или общества, и, следовательно, физических «производительных сил», действующих в данном обществе, менее совершенно, чем знание об экономических и социальных структурах. Одна из причин такого положения состоит в том, что исследователь этих проблем сам сформирован физической структурой, типичной для его общества; соответственно этому, он принимает во внимание только то, что ему знакомо. Он легко ошибается, если рассматривает собственную физическую структуру или структуру своего общества как «человеческую природу». Вот почему изучение «матриацентрических» культур важно для развития социальной науки, потому что оно выводит на свет физические структуры, полностью отличные от тех, что мы наблюдаем в нашем обществе; в то же время оно проливает свет на «патриацентрический» принцип.

Патриацентрический комплекс — это физическая структура, в которой отношение к отцу (или к его физическому эквиваленту) является центральным. В концепции (позитивного) Эдипова комплекса Фрейд открыл одну из решающих черт этой структуры, хотя он переоценил ее универсальность, потому что не имел возможности абстрагироваться от общества, в котором жил. Сексуальные импульсы маленького мальчика, направленные на свою маму как на самый первый и важный женский «любовный объект», заставили его отнестись к своему отцу как к сопернику. Отношения в этой группе, составляющей патриархальную семью, приобретают характерный оттенок: отец одновременно функционирует и как авторитет, направляющий жизнь ребенка, и как его соперник. Двойная роль отца, оказывается, имеет еще и другой результат, а не тот, что предполагал Фрейд: желание мальчика занять место отца было связано с его отождествлением себя со своим отцом. Авторитетный отец, выступая представителем нравственных правил, оказывается мощным источником формирования сознания. Но так как этот процесс бывает только отчасти успешным, детское соперничество с отцом ведет к развитию двойственного эмоционального отношения. С одной стороны, ребенок хочет быть любимым своим отцом; с другой — он более или менее открыто восстает против него.

В свою очередь отец испытывает воздействие патриацентрического комплекса. Во-первых, он завидует своему сыну — отчасти из-за факта, что его линия жизни убывает в сравнении с линией жизни его сына. Но есть еще даже более важная причина этой социальной предусловленной зависти: она произрастает из факта, что жизненная ситуация ребенка относительно свободна от социальных обязанностей. Ясно, что эта зависть тем больше, чем груз отцовской ответственности тяжелее.

Не менее важно отметить в отношениях отца и сына социальные и экономические факторы. В зависимости от экономических обстоятельств сын бывает либо наследником имущества своего отца, либо будущим содержателем больного и престарелого родителя. Таким образом, ребенок оказывается неким объектом инвестиционного вложения. С точки зрения экономики, вложенные в его образование и профессиональное обучение средства — это почти то же, что взносы в страховую компанию или в пенсионный фонд. Кроме того, сын играет важную роль в укреплении (или наоборот) социального престижа семьи. Его вклад в развитие общества и связанное с этим социальное признание способствуют росту престижа его отца; не одобряемое обществом поведение сына может снизить или даже разрушить престиж отца. (Экономически или социально удачная женитьба сына играет такую же роль.)

Из-за социальной и экономической функций сына целью его образования обычно становится не его личный успех, т. е. не максимальное развитие его индивидуальности, а максимальная полезность его личного вклада в экономические или социальные запросы отца. Отсюда часто наблюдаемый конфликт между стремлением сына к счастью и его полезностью для отца. Отец обычно этот конфликт не осознает, так как идеология его общества заставляет его видеть обе эти цели как идентичные. Далее ситуация осложняется тем, что отец идентифицирует себя с сыном: он ожидает, что его сын будет не только общественно полезен, но и будет выполнять его несбывшиеся фантазии и желания.

Социальные функции сына играют решающую роль в формировании чувства любви отца к сыну. Он любит своего сына при условии, что в сыне реализуются ожидания, возлагаемые на него отцом. Если же этого не происходит, любовь отца может кончиться или даже превратиться в презрение или ненависть.

Отцовская любовь, обусловленная социальным престижем, обычно ведет к двум результатам:

1) к утрате сыном психической устойчивости, до этого существовавшей на основе уверенности, что его любят безусловно;

2) к интенсификации роли сознания, т. е. мировоззрением индивида становится выполнение долга как главного дела жизни, потому что только это может дать некую минимальную гарантию быть любимым. Но даже максимальное исполнение требований сознания не предотвратит возникновения чувства вины, потому что становление личности не всегда соответствует поставленным перед ней идеалам.

Любовь матери к ребенку по своему характеру совершенно иная. Во-первых (и в последних) она полностью безусловна в первые несколько лет жизни. Забота матери о беспомощном ребенке не зависит ни от каких нравственных или социальных обязательств, которые должен исполнить ребенок; мать не ставит в обязанность ребенку даже возвращение ей любви. Безусловная природа материнской любви заложена биологически. Уверенность в том, что материнская (или ее психологического эквивалента) любовь не зависит ни от какого условия, означает, что выполнение нравственных установок играет гораздо меньшую роль, так как оно не условие, за которое любят.

Только что описанные черты резко отличаются от характеристики образа матери, уважаемого сегодня в патриацентрическом обществе. В основном это общество признает только мужество и героизм мужчины (у которого эти качества смешаны с большой порцией нарциссизма), а образ матери превратился в пример сентиментальности и слабости. Вместо безусловной материнской любви, обнимающей не только собственных детей, но всех детей и всех людей, мы видим специфически буржуазное чувство собственничества, распространяемое на образ матери.

Изменение образа матери представляет собой социально обусловленное искажение отношения мать — дитя. Последствие этого искажения — и также изменение Эдипова комплекса — замещение желания быть любимым матерью желанием защищать ее и поднимать на пьедестал. Мать перестает быть защитницей; теперь ее нужно защищать и держать в «чистоте». Формирование поведения, ломающего первоначальное отношение к матери, также переносится на другие материнские символы — такие, как страна, нация, душа; именно это отношение играет важную роль в крайне патриацентрических идеологиях сегодняшнего дня. Мать и ее психологические эквиваленты не исчезли из этих идеологий, но они изменили свою функцию защитников на нуждающихся в защите.

В итоге можно сказать, что для патриацентрического индивида — и общества — характерен комплекс черт, в котором преобладают строгое супер - эго, чувство вины, бесспорное признание отцовского авторитета, желание господствовать над слабым и испытывать при этом удовольствие, восприятие страдания как наказания за свою вину и ущербная неспособность к счастью. Для матриацентрического комплекса, напротив, характерно чувство оптимистической веры в существование безусловной материнской любви, намного более слабое супер - эго и большая способность к обретению удовольствия и счастья. Наряду с этими чертами также развивается идеал материнского сострадания и любви к слабым и всем нуждающимся в помощи.

Так как оба типа можно найти в любом обществе, то приведенные характеристики в усредненном варианте верны для всех обществ. Патриацентрический тип, вероятно, преобладает в буржуазно-протестантском обществе, а матриацентрический тип, распространенный в средние века, остается в современном южноевропейском обществе. Такой вывод приближает нас к веберовскому положению связи буржуазного капитализма с протестантским трудовым этосом, противоположной связи с трудовым этосом католицизма.

Хотя есть возражения против специфических тезисов Вебера, факт такой связи теперь является неотъемлемой частью научного знания. Сам Вебер исходил из идеологического обоснования взаимосвязанности буржуазного капитализма и протестантского духа, не прибегая к конкретному анализу тенденций.

Католицизм также содержит много патриацентрических черт: Бог-Отец, иерархия священников-мужчин и т. д., — но важную роль в нем матриацентрического принципа нельзя отрицать. Дева Мария и сама Церковь психологически представляют собой Великую Мать, которая хранит всех своих детей на своей груди. Даже самому Богу приписываются некоторые материнские черты, хотя, может, быть, неосознанно. Каждый «сын Церкви» может быть уверен в любви Матери Церкви, пока он остается ее чадом или возвращается в ее лоно. Точнее говоря, нравственные установки играют большую роль. Но сложный механизм взаимоотношений действует так, чтобы убедить, что эти правила имеют социальный вес, и каждый отдельный верующий уверен, что любовь к нему безусловна. Католицизм не исключает появления чувства вины, вместе с этим, однако, он дает способы освободиться от этого чувства. Цена, которую каждый должен заплатить за это, — высокая привязанность к Церкви и ее служителям.

Протестантизм, напротив, проделал тщательную работу по исключению матриацентрических черт христианства. Материнские черты, присущие Богу, вытеснили Деву Марию или Церковь. В центре теологии Лютера мы найдем сомнение или неверие, что человек может иметь какую-то надежду на любовь. Существует только одно надежное средство — вера. В кальвинизме и во многих направлениях протестантизма это средство оказывается не столь эффективным. Решительным образом к нему добавляют роль исполнения своего долга («аскетизм внутреннего мира») и благоволение Бога и ниспослание его милости тем, кому сопутствует успех в светской жизни.

Подъем протестантизма обусловлен теми же социальными и экономическими факторами, что обеспечили подъем «духа» капитализма. И, подобно всем религиям, протестантизм исполняет функцию бесконечного воспроизводства и укрепления стимулов, необходимых для данного общества. Патриацентрический комплекс, при котором исполнение долга и успех выступают главными движущими стимулами жизни, а удовольствие и счастье играют второстепенную роль, представляет собой одну из наиболее мощных производительных сил, стоящих за огромным экономическим и культурным ростом капитализма. До эпохи капитализма людей (например, рабов) физической силой заставляли отдавать каждую каплю своей энергии экономически полезному труду. Под влиянием патриацентрического комплекса люди стали отдавать свою энергию, повинуясь «свободной воле», потому что теперь внешнее принуждение стало внутренним стимулом. Правящий класс буржуазного общества стал подлинным представителем специфически буржуазного трудового этоса. В противоположность внешней силе, однако, процессы интровертизации привели к другим результатам; выполнение установок сознания предполагало удовлетворенность жизнью, что стало большим вкладом в дело укрепления патриацентрической структуры.

Однако такая удовлетворенность была довольно ограниченным чувством, потому что исполнение долга и экономический успех оказались слабыми заместителями утраченной способности наслаждаться жизнью и внутренним покоем, основанном на сознании, что тебя безусловно любят.

Кроме того, изречение «человек человеку волк» передает дух возникшей ситуации личной изолированности и неспособности любить, что означало тяжелую физическую нагрузку на психику и вело к подрыву патриацентрической структуры.

Патриацентрическая структура стала побудительным стимулом к экономическим успехам буржуазно-протестантского общества, но вместе с этим она создавала условия собственного разрушения и ренессанса структуры матриацентрической. Рост производительной силы человека впервые в истории дал возможность увидеть наяву реализацию социального порядка, первоначально находившего свое отражение в сказках и мифах, порядка, при котором все люди были обеспечены материальными средствами, необходимыми для осуществления реального счастья с относительно небольшим приложением индивидуальных усилий, а большая часть человеческой энергии направлялась не на создание экономических благ, а на развитие человеческого потенциала, что совершенно необходимо для существования цивилизации.

Прогрессивные философы французского Просвещения преодолели эмоциональный и идеологический комплекс патриацентрической структуры. Но реальным, полнокровным представителем новых матриацентрических тенденций оказался класс, которому внушали, что мотивом для полной отдачи труду являются экономические соображения, а не интровертированные угрызения совести. Эффективное воздействие идей социализма Маркса на рабочий класс объясняется именно специфической природой структуры его стимулов. Психической основой социалистической программы Маркса стал доминирующий в ней матриацентрический комплекс. Все его составляющие — разумная организация экономики, доступность для каждого необходимых товаров с наименьшей затратой труда и в конечном счете — безусловное право на счастье в жизни, на «гармоничное развитие каждого индивида» — все эти положения были рациональным, научным изложением идей, нашедших свое место в условиях ранней экономики: Мать-земля дает всем детям все, что им нужно, независимо от их заслуг.

Такова связь между матриацентрическими тенденциями и социалистическими идеями, поясняющая, почему «материалистически-демократический характер» матриархальных обществ привел социалистических авторов к выражению столь теплой симпатии к теории матриархата.

А статус рабочих мест поэтому никак не определяет их революционного сознания и выбора идеологии.

Желание махновских крестьян-прямой обмен продуктами(товарами) с городскими рабочими , без посредников .

Если о желании ликвидации посредничества можно сказать,что оно вполне подходит для формирования осознания необходимости кардинальной смены общ.устоев,и даже больше - оно вполне органично вольётся в анархическое мировоззрение,то о диктатуре какого бы ни было класса над другим/и этого последнего не скажешь.имхо.
p.s.Раз уж условились отличать понятие власть от проявления воли,то диктатура и насилие тоже отличаются.
p.p.s.Статус рабочего места))) -ход конём какой-то...

Другим великим открытием Фрейда стал так называемый Эдипов комплекс и постулат о том, что подавленный Эдипов комплекс лежит в основе всякого невроза.

Нетрудно понять, что Фрейд имел в виду под эдиповым комплексом: у маленького мальчика, в котором пробуждаются сексуальные стремления в раннем возрасте, скажем, в возрасте четырех-пяти лет, возникают сильная сексуальная привязанность к матери и желание ею обладать. Он желает ее, и отец становится его соперником. У него появляется враждебное чувство к отцу, и он хочет занять его место и в конечном счете устранить его. Чувствуя, что отец — его соперник, маленький мальчик боится быть кастрированным своим отцом-соперником. Фрейд назвал это сплетение чувств Эдиповым комплексом, поскольку в древнегреческом мифе Эдип влюбляется в свою мать, не зная, что любимая женщина — его мать. Когда инцест обнаруживается, он ослепляет себя, что символически равнозначно кастрированию себя, и покидает дом и семью в сопровождении лишь своей дочери Антигоны.

Великое открытие Фрейда здесь — это сила привязанности маленького мальчика к матери или фигуре матери. Степень этой привязанности — желания быть любимым и обласканным матерью, не потерять ее защиту — нельзя переоценить, многие мужчины до конца своих дней не забывают образ матери, видят ее в других женщинах, которые даже будучи одного возраста с мужчиной означают для него мать. Эта привязанность существует и у девочек, но ее последствия несколько иные, прослежены Фрейдом недостаточно четко, и на самом деле их весьма трудно понять.

Привязанность мужчины к своей матери, однако, понять нетрудно. Когда он еще находится в утробе, мать для него — весь мир. Он ее часть, она его питает, защищает, и даже после рождения эта ситуация не претерпевает существенных изменений. Без ее помощи он бы умер, без ее ласки он бы стал душевнобольным. Она дает жизнь, и от нее зависит его жизнь. Она также может отобрать жизнь, отказавшись выполнять свои материнские функции. (Символом противоречивости материнских функций является индийская богиня Кали, создающая и разрушающая жизнь.) Роль отца в первые годы жизни почти так же невелика, как случайна его роль в появлении ребенка на свет. Хотя наука доказала, что мужской сперматозоид должен объединиться с женской яйцеклеткой, эксперименты показывают, что мужчина не играет практически никакой роли в деторождении и заботах о ребенке. С точки зрения психологии в его присутствии нет необходимости, и он с равным успехом может быть заменен искусственным оплодотворением. Его роль может стать более значимой, когда ребенку исполнится четыре или пять лет, когда он учит ребенка, служит ему примером, отвечает за его интеллектуальное и моральное воспитание. К сожалению, он часто показывает примеры эксплуатации, иррациональности и аморальности. Как правило, он хочет сформировать сына по своему образу, с тем чтобы тот был полезен ему в работе и стал наследником его имущества, а также компенсировал бы ему его собственные неудачи, достигнув того, чего отец достичь не смог.

Привязанность к фигуре матери и зависимость от нее — это больше, чем привязанность к конкретному человеку. Это стремление оказаться в ситуации, в которой ребенок любим и окружен заботой и еще не должен нести никакой ответственности. Но не только ребенок хочет этого. Если мы говорим, что ребенок беспомощен и поэтому нуждается в матери, мы не должны забывать, что каждый человек беспомощен по отношению к окружающему его миру. Разумеется, он способен защитить себя и заботиться о себе до какого-то момента, но, учитывая опасности, неопределенные и рискованные ситуации, с которыми он сталкивается, а также как мало у него сил для борьбы с физическими болезнями, бедностью, несправедливостью, вопрос о том, что взрослый человек менее беззащитен, чем ребенок, остается открытым. Но у ребенка есть мать, которая своей любовью отвращает все опасности. У взрослого нет никого. Хотя у него могут быть друзья, жена, определенный уровень социальной защищенности, тем не менее возможность защитить себя и получить, что ему необходимо, весьма хрупка. Удивительно ли, что он лелеет мечту снова найти мать или найти мир, в котором он опять может стать ребенком? Противоречие между любовью к райскому детскому существованию и обязанностями, вытекающими из его взрослого существования, можно с полным правом считать ядром развития всех неврозов.

Но Фрейд заблуждался и не мог не заблуждаться из-за своих взглядов, когда полагал, что привязанность к матери имеет в основном сексуальную природу. Применяя свою теорию младенческой сексуальности, он логически предположил, что маленького мальчика привязывает к матери то, что она является первой женщиной в его жизни, близка ему и представляет собой естественный и желанный объект его сексуальных стремлений. В значительной степени это справедливо. Имеются многочисленные свидетельства тому, что мать для маленького мальчика не только объект любви, но и объект сексуального желания. Но — и в этом большая ошибка Фрейда — не сексуальное желание делает отношения с матерью такими интенсивными и жизненно важными, а фигуру матери столь важной, не только в детстве, а возможно, в течение всей жизни человека. Скорее эта интенсивность основывается на потребности пребывать в состоянии райского блаженства, о котором я говорил выше.

Фрейд не обратил внимания на хорошо известный факт, что сексуальным желаниям как таковым не свойственна высокая степень стабильности. Даже самые интенсивные сексуальные отношения недолговечны, если они не сопровождаются чувством привязанности и сильными эмоциональными узами, наиболее важной из которых является любовь. Сексуальность сама по себе неустойчива, больше, пожалуй, у мужчин — скитальцев и искателей приключений, — чем у женщин, которых ответственность за ребенка заставляет более серьезно относиться к сексу. Полагать, что мужчины должны быть привязаны к своим матерям из-за интенсивности сексуальной привязанности, возникшей двадцать, или тридцать, или пятьдесят лет назад, довольно абсурдно, учитывая, что многие не привязаны к своим женам даже после трех лет сексуально удовлетворительного брака. Действительно, для маленьких мальчиков мать может быть объектом желания, потому что она одна из первых близких им женщин, но верно также, как Фрейд сам отмечает в историях болезни, что они способны влюбляться в девочек своего возраста и страстно их любить, при этом мать отходит на второй план.

Нельзя понять любовные отношения мужчины, не увидев, как он разрывается между желанием обрести мать в другой женщине и желанием оторваться от матери и найти женщину, которая бы настолько отличалась от фигуры матери, насколько это возможно. В этом противоречии кроется одна из основных причин разводов. Если в начале совместной жизни женщина со всей очевидностью не является фигурой матери, то, погрузившись в заботы по дому, она часто становится чем-то вроде классной дамы, сдерживающей мужчину в его детских стремлениях к новым приключениям; этим она берет на себя функцию матери и в качестве таковой желаема мужчиной, но в то же время он боится ее и отвергается ею. Очень часто мужчина в возрасте влюбляется в молоденькую девушку в том числе и потому, что она свободна от всех материнских характеристик, и пока она увлечена им, у мужчины создается иллюзия освобождения от зависимости от фигуры матери. Своим открытием эдиповской привязанности к матери Фрейд выявил одно из наиболее значимых явлений, а именно привязанность мужчины к матери и страх потерять ее; но его объяснение этого явления сексуальным влечением оставило в тени другое важное открытие: страстное стремление к матери — это одно из глубочайших эмоциональных желаний, коренящееся в самом существовании человека.

Другая часть Эдипова комплекса, т. е. враждебное соперничество с отцом, достигающее кульминации в желании убить его, также является верным наблюдением, которое, однако не обязательно должно быть связано с привязанностью к матери. Фрейд придает всеобщую значимость черте, характерной только для патриархального общества. В патриархальном обществе сын подчиняется воле отца; он принадлежит отцу, и его судьба определяется отцом. Чтобы быть наследником отца — т. е. в более широком смысле добиться успеха — он должен не только угождать отцу, он должен покоряться ему и заменять свою волю волей отца. Как известно, угнетение приводит к ненависти, к желанию освободиться от угнетателя и в конечном счете уничтожить его. Эта ситуация ясно прослеживается, например, когда старый крестьянин как диктатор управляет своим сыном, женой, пока не умрет. Если это происходит не скоро, если сын, достигнув возраста тридцати, сорока, пятидесяти лет все еще должен принимать верховенство отца, тогда он действительно будет ненавидеть его как угнетателя. В наши дни эта ситуация в значительной степени смягчена: отец обычно не владеет собственностью, которую мог бы унаследовать сын, поскольку продвижение молодых людей во многом зависит от их способностей, и лишь в редких случаях, например, при владении частным бизнесом, долголетие отца удерживает сына в подчиненном положении. Тем не менее такое положение возникло не очень давно, и мы можем с полным правом сказать, что в течение нескольких тысячелетий внутри патриархального общества происходил конфликт между отцом и сыном, основанный на контроле отца за сыном и желанием сына освободиться от этого диктата. Фрейд увидел этот конфликт, но не понял, что это — черта патриархального общества, а истолковал его как сексуальное соперничество между отцом и сыном.

Оба этих наблюдения — несексуальное желание находиться под защитой, в безопасности, в состоянии райского блаженства и конфликт между отцом и сыном как неотъемлемый побочный продукт патриархального общества — Фрейд объединил в одно целое, в котором привязанность к матери имела сексуальную природу и поэтому отец становился соперником, которого боялись и ненавидели. Ненависть к отцу вследствие сексуального соперничества за мать часто доказывалась определенными высказываниями маленьких мальчиков: «Когда папа умрет, я женюсь на тебе, мамочка». Такие высказывания используются для доказательства кровожадных импульсов маленького мальчика и степени его соперничества с отцом.

Я не думаю, что они доказывают что-то подобное. Естественно, у маленького мальчика бывают порывы, когда он хочет стать большим, как отец, и стать вместо отца любимцем матери. Естественно также, что в промежуточном состоянии, в котором находятся все дети после четырех лет, когда они уже не младенцы, но с ними обращаются и не как с взрослыми, они хотят быть большими, как взрослые; но фразу «Когда папа умрет, я на тебе женюсь» многие неправомерно интерпретируют как действительное желание маленького мальчика, чтобы отец умер. Маленький мальчик не понимает, что значит смерть, и на самом деле он говорит: «Я хочу, чтобы папа ушел, чтобы мне досталось все твое внимание». Сделать вывод, что сын глубоко ненавидит отца, настолько, что желает ему смерти, значит не учитывать специфики воображаемого мира ребенка и разницы между ним и взрослым.

Рассмотрим миф об Эдипе, в котором Фрейд увидел подтверждение своей теории о трагическом характере кровосмесительных желаний маленького мальчика и его соперничества с отцом. Фрейд опирался только на первую часть трилогии Софокла, трагедию «Эдип-царь», в которой оракул сказал Лаю, царю Фив, и его жене Иокасте, что если у них родится сын, этот сын убьет своего отца и женится на собственной матери. Когда у них родился сын Эдип, Иокаста решает изменить предсказанную оракулом судьбу, умертвив младенца. Она отдает Эдипа пастуху, который должен оставить младенца в лесу со связанными ногами, чтобы он там умер. Но пастух, пожалев ребенка, отдает его человеку, служащему у царя Коринфа, а тот приносит его своему хозяину. Царь усыновляет мальчика, и молодой принц растет в Коринфе, не зная, что он не родной сын царя. Дельфийский оракул рассказывает ему, что судьбой ему предначертано убить отца и жениться на матери. Он решает обмануть судьбу и никогда не возвращаться к родителям. Покинув Дельфы, он вступает в бурный спор с пожилым человеком, едущим в повозке, теряет самообладание и убивает этого мужчину и его слугу, не зная, что убил своего отца, царя Фив.

Скитаясь, он приходит в Фивы. Там Сфинкс пожирает молодых людей и женщин, и его может остановить только тот, кто правильно отгадает его загадку. Загадка такая: «Кто ходит сначала на четырех ногах, затем на двух и, наконец, на трех». Граждане Фив обещают, что тот, кто отгадает загадку и освободит город от Сфинкса, станет царем и получит вдову царя в жены. Эдип решает рискнуть. Он находит ответ — это человек, который в младенчестве ходит на четвереньках, будучи взрослым — на двух ногах, а в старости — на трех (с палкой). Сфинкс бросается в океан, город спасен, и Эдип становится царем и женится на Иокасте, своей матери.

Период счастливого царствования Эдипа закончился, когда в городе вспыхнула эпидемия чумы, унесшая жизни многих жителей. Провидец Тиресий объявляет, что чума послана в наказание за двойное преступление, совершенное Эдипом, — отцеубийство и кровосмешение. Эдип делает отчаянные попытки не признавать правду, но вынужден признать ее и ослепляет себя, а Иокаста совершает самоубийство. Трагедия заканчивается тем, что Эдип понес наказание за преступление, совершенное им по незнанию и несмотря на сознательные усилия избежать его совершения.

Насколько обоснованно Фрейд полагал, что этот миф подтверждает его точку зрения, что бессознательные кровосмесительные влечения (drives) и возникающую в результате этого ненависть к отцу-сопернику можно обнаружить в каждом ребенке мужского пола? Действительно, кажется, что миф подтверждает теорию Фрейда и что Эдипов комплекс с полным правом носит это имя.

Однако если мы изучим миф более основательно, появляются вопросы, ставящие под сомнение эту точку зрения. Наиболее уместен следующий вопрос: если толкование Фрейда справедливо, следовало бы ожидать, что Эдип встречает Иокасту, не зная, что она его мать, влюбляется в нее и затем убивает отца, также по незнанию. Но нет никакого указания на то, что Эдип интересуется Иокастой или влюбляется в нее. Нам называют единственный повод для брака Эдипа с Иокастой — она, так сказать, прилагается к трону. Возможно ли, что в истории, центральной темой которой являются кровосмесительные отношения между матерью и сыном, полностью игнорируется элемент взаимного притяжения? Этот вопрос приобретает тем большее значение, что в более старых версиях этого сюжета лишь однажды звучит предсказание брака с матерью — в версии Николая Дамасского, которая, согласно Карлу Роберту, опирается на сравнительно более поздний источник.

Рассматривая этот вопрос, мы могли бы сформулировать гипотезу, что этот миф можно понимать как символ не кровосмесительной любви между матерью и сыном, а бунта сына против власти отца в патриархальной семье; что брак Эдипа и Иокасты лишь второстепенный элемент, только один из символов победы сына, получающего место отца и все его привилегии.

Если речь идет только о «Эдипе-царе», эта гипотеза в лучшем случае остается гипотезой, но ее справедливость можно доказать изучая полный вариант мифа об Эдипе, особенно в том виде, как его представил Софокл в двух других частях трилогии — «Эдип в Колоне» и «Антигона»6. Это изучение дает совершенно другое и новое понимание материала, в центре которого. — борьба между патриархальной и матриархальной культурами.

В «Эдипе в Колоне» мы находим Эдипа, изгнанного Кре-онтом, сопровождаемого дочерьми Антигоной и Исменой, в то время как его сыновья Этеркл и Полиник отказываются помогать своему слепому отцу, за чей трон они борются. Этеокл побеждает, но Полиник, отказываясь сдаться, пытается покорить город, призвав помощь со стороны, и вырвать власть из рук брата.

До сих пор мы видели, что одной из тем трилогии является ненависть между отцом и сыном в патриархальном обществе, но, рассматривая трилогию в целом, мы обнаруживаем, что Софокл говорит о конфликте между патриархальным и ран нематриархальным миром. В патриархальном мире сыновья борются против отцов и друг с другом; побеждает Кре-онт, прототип фашистского правителя. Однако за Эдипом следуют не сыновья, а дочери. Именно на их поддержку он полагается, в то время как его отношения с сыновьями пропитаны взаимной ненавистью. Важную с исторической точки зрения подсказку предлагает первоначальный миф об Эдипе в версиях, существовавших в Греции, на основе которых Софокл создал свою трагедию. В этих формулировках фигура Эдипа всегда связывается с культом земных богинь, представительниц матриархальной религии. Почти во всех версиях мифа можно проследить эту связь, от описания изгнания младенца Эдипа до его смерти. Так, например, в Этеоне, единственном беотийском городе, где находилась культовая усыпальница Эдипа и где, вероятно, и возник этот миф, был также храм богини земли Деметры. В Колоне (под Афинами), где Эдип находит свое последнее прибежище, был старый храм Деметры и Эриний, который, вероятно, существовал до появления мифа об Эдипе. Как мы увидим, Софокл подчеркивал связь Эдипа с хтоническими богинями в «Эдипе в Колоне».

Возвращение Эдипа в рощу богинь является важным, но не единственным ключом к пониманию его точки зрения, типичной для матриархального строя. Софокл делает другое весьма прямое указание на матриархат, когда, говоря о своих дочерях, Эдип упоминает о египетском матриархате7. Вот как он их хвалит: «О, как они обычаям Египта и нравом уподобились и жизнью/ Мужчины там все по домам сидят и ткани ткут, а женщины из дома уходят пропитанье добывать. Вот так и вы: кому трудиться надо, — как девушки сидят в своих домах, а вам за них приходится страдать со мною, несчастливцем!»

Эдип продолжает эту мысль, когда сравнивает дочерей с сыновьями. Об Антигоне и Йемене он говорит: «...Они теперь меня спасают. Не девушки они, они — мужчины, при мне, страдальце. Вы же — оба брата — мне не сыны».

В «Антигоне» конфликт между патриархальным и матриархальным принципами находит наиболее полное выражение. Креонт, жестокий и властный правитель, стал тираном Фив, когда оба сына Эдипа были убиты, один — во время нападения на город, чтобы захватить власть, другой — при обороне города. Креонт приказал похоронить законного правителя, а тело претендента оставить непогребенным, что согласно греческой традиции было величайшим унижением и бесчестьем для мужчины. Креонт воплощает принцип превосходства закона государства над кровными узами, подчинения властям — над верностью естественному закону человечества.

Антигона отказывается нарушать законы кровных уз и солидарности всех людей ради принципа авторитарности, иерархии. Она выступает за свободу и счастье человека и против произвола мужского правления. Поэтому хор может сказать: «Много есть чудес на свете, человек — их всех чудесней». В противоположность своей сестре Исмене, которая чувствует, что женщины должны капитулировать перед силой мужчин, Антигона отрицает принцип патриархата. Она подчиняется закону природы и равенства и всеобъемлющей материнской любви и говорит: «Я рождена любить, не ненавидеть». Кре-онт, чье мужское превосходство ставится под сомнение, утверждает; «Она была б мужчиной, а не я, когда б сошло ей даром своеволье», и, повернувшись к влюбленному в Антигону сыну, он говорит: «Вот это, сын, ты и держи в уме: все отступает пред отцовской волей». Он продолжает: «А безнача-лье — худшее из зол. Оно и грады губит; и дома ввергает в разоренье, и бойцов, сражающихся рядом, разлучает. Порядок утвержден повиновеньем; нам следует поддерживать законы, и женщине не должно уступать. Уж лучше мужем буду я повергнут, но слыть не стану женщины рабом».

Противостояние межцу патриархом Креонтом и сыном Гемоном, восставшим против патриархата и защищающим равноправие женщин, достигает кульминационной точки, когда на вопрос отца «Иль править в граде мне чужим умом?» Гемон отвечает «Не государство — где царит один... Прекрасно б ты один пустыней правил!» На что Креонт отвечает: «Он, кажется, стоит за эту деву». И Гемон указывает на власть матриархальных богинь: «И о нас и о богах подземных». (Подземные боги — это богини-матери). Конфликт подходит к концу. Креонт велит живьем замуровать Антигону в пещере — снова символическое выражение ее связи с богинями земли. Охваченный паникой, Гемон пытается спасти Антигону, но тщетно. Гемон делает попытку убить отца, а когда ему это не удается, лишает себя жизни. Жена Креонта, Эвридика, услышав о судьбе сына, убивает себя, проклиная мужа как убийцу своих детей. Казалось бы, Креонт победил. Он убил сына, женщину, которую сын любил, и свою жену, но морально он уничтожен и признает это: «Увы мне! Другому, раз я виноват, нельзя никому этих бед приписать! Я тебя ведь убил — я, несчастный, я! Правду я говорю. Вы прислужники, прочь уводите меня, уводите скорей, уводите — молю; нет меня; я ничто!.. Уведите вы прочь безумца, меня! Я убил тебя, сын, и тебя, жена! И нельзя никуда обратить мне взор: все, что было в руках, в стороне лежит; и теперь на меня низвергает судьба все терзанья, и вынести их нет сил!»

Если мы теперь рассмотрим всю трилогию, мы должны прийти к выводу, что кровосмешение — не главная идея и оно не существенно для изложенной Софоклом точки зрения. Так может показаться, если прочитать только «Эдипа-царя» (а много ли людей охотно рассуждающих об Эдиповом комплексе, прочитали трилогию?), но в трилогии в целом Софокл показывает конфликт между матриархальным принципом равенства и демократии, представленным Эдипом, и принципом патриархального диктата «закона и порядка», представленного Креонтом. Хотя в терминах власти патриархат побеждает, его принципы терпят моральное поражение, как и Креонт, который признает, что не получил ничего кроме смерти8.

Источник: http://www.marsexx.ru/psychology/fromm-freud.html