Интернационалист Бакунин

павел карпец

27-08-2014 05:41:38

28 сентября 1864 года, в Лондоне состоялся съезд левых сил со всего мира. На съезде была достигнута договоренность о совместной деятельности в борьбе против угнетателей. Эта новая революционная федерация известна в истории как 1-й Интернационал. Один из участников интернационала немец Карл Маркс из года в год настраивал остальных участников и сочувствующих делу освобождения трудящихся, против признанной французскими мютюэлистами анархии Прудона. Маркс предлагал свой вариант революции, он называл его диктатура пролетариата, в последствии известный как коммунизм.
Неизвестно чем бы все кончилось, если бы в свое время к 1-му интернационалу не примкнул Михаил Бакунин. Тверской дворянин, русский офицер, резкий и самоуверенный в поступках, он воплощал в себе все качества присущие этому сословию - Бакунин всегда рубил с плеча. В другие времена с таким характером он бы не вылезал из ссылок, но на дворе шел революционный 19 век. Он бросил офицерскую карьеру, разорвал отношения с отцом-помещиком, отрекся от российского самодержавия, ушел от либералов и достиг логического завершения - революционной анархии.Будучи прямой противоположностью скромному селянину Прудону, Бакунин, однако, полностью разделял его взгляды .Возможно также, что только русский помещик и мог абсолютно четко и ясно разглядеть к чему на самом деле
приведет марксистская диктатура пролетариата.
Действуя как всегда решительно, он объявил марксизм враждебной истинным интересам трудящихся идеологией. В ходе возникшего вслед за этим раскола, Маркс с поддержавшими его участниками сформировал так называемый второй или коммунистический интернационал, а Бакунин с выжившими во время расправы над повстанцами Парижской коммуны и ушедшими в Швейцарию своими сторонниками, сформировал международную ассоциацию трудящихся или интернационал анархистов.
Он скончался в 1876 году, в швейцарской больнице для чернорабочих. На похоронах Мишеля присутствовало около 200 человек, среди них не было ни одного русского.

Дубовик

27-08-2014 05:53:22

Паша, не пишете больше на исторические темы. Пожалуйста. Такой чепухи лично мне очень давно не приходилось встречать.

павел карпец

03-09-2014 17:11:03

Дубовик

05-09-2014 13:35:41

павел карпец писал(а): Он скончался в 1876 году, в швейцарской больнице для чернорабочих. На похоронах Мишеля присутствовало около 200 человек, среди них не было ни одного русского.

Тут меня в личке спрашивают, кто конкретно участвовал в похоронах Бакунина. Отвечаю: в похоронах участвовал и произнес небольшую речь Н.И. Жуковский.
Скрытый текст: :
Николай Иванович Жуковский (1833-1895), один из лидеров и идеологов российского и международного революционного движения 19-го века. Первоначально демократ. Участвовал в организации доставки заграничных изданий А.И. Герцена в Россию. С 1862 жил за границей, где стал одним из первых сторонников М.А. Бакунина, вместе с ним издавал первый русский анархический журнал «Народное дело» (1868). Член Первого Интернационала, один из лидеров «Альянса социальной демократии», «Юрской федерации» и других революционных и анархических организаций Европы. В 1870-80-х редактировал журналы «Община» и «Le Travailleur», состоял в анархо-народнической организации «Черный передел». Оставался анархистом до конца жизни.

Поскольку Жуковский состоял в это время в группе и редакции женевской анархической газеты "Работник", могу предположить, что в похоронах участвовали и какие-то другие его товарищи по "Работнику" (Ралли, Эльсниц, Гольдштейн и др.), но для истории зафиксирован только один человек, который выступил на траурном митинге.
И еще небольшой комментарий. Даже в общедоступной Википедии помимо ошибочного "ни одного русского" сказано, что хоронили Бакунина п"поляки, немцы, швейцарцы". Конечно, поляки - это поляки, а не русские. Но в 19 веке бОльшая часть Польши находилась в составе России. Соответственно, поляки, грузины, армяне, финны, латыши, эстонцы и т.д. и т.п. - вполне соотечественники Михаила Александровича.

павел карпец

05-09-2014 18:46:30

А откуда цитата ? Не подскажете ?

павел карпец

05-09-2014 20:27:59

А вы сами там случайно не присутствовали ?

Дубовик

06-09-2014 03:43:00

Джеймс Гильом. М.А. Бакунин. Биографический очерк. // Былое. 1906. № 8. С. 253.

πυρ

06-09-2014 04:56:22

павел карпец
мне любопытно, а сколько русских присутствовало на интенациональных похоронах маркса с энгельсом?

павел карпец

06-09-2014 18:36:10

А мне нет .
Много времени с тех пор ушло , старика Гильома начали забывать . Ну хотите я исправлю последние строчки своей темы на '' На его похоронах присутствовали 200 человек - немцы , швейцарцы , соотечественники поляки и Жуковский ?

Дубовик

06-09-2014 18:55:42

Я уже говорил. Мой совет - не пишите на исторические темы вообще.
Мой альтернативный совет - если уж будете писать на исторические темы, то делайте это с размахом, чтоб у малочитающего быдла аж дух захватывало. Анархисты построили ленинградский метрополитен, собрали коллекцию Эрмитажа и запустили первого человека в космос. Бакунин не умер, а был взят живым на небо, аки патриарх Енох и Дева Мария. Ну и так далее.

павел карпец

06-09-2014 19:00:41

Дубовик , зря вы так .

Дубовик

06-09-2014 19:02:29

А в чем проблема?

павел карпец

06-09-2014 19:08:54

Эмоций многовато .

павел карпец

12-09-2014 04:25:05

В общем Анатолий , Бакунин умер , но дело его живет , а я уезжаю туда , где вай фая нет .

павел карпец

12-09-2014 04:27:06

Приятно было пообщаться .

павел карпец

23-11-2015 11:53:01

Вот интересно .
Тут , наверное , у кого- нибудь есть какие-нибудь данные .
То есть , конкретно , - какие были взаимоотношения анархиста Прудона (умер в 1865 ) с анархистом Бакуниным (умер в 1876 ).Что они друг про друга думали , говорили , писали ?

павел карпец

25-11-2015 17:45:21

Из статьи Д. Жвании "Прудон - человек полемики , а не баррикад"
........В 1846-1847 годах Прудон , живя в Париже , познакомился с рядом радикально настроенных людей своего времени : эммигрантами из Германии младогегельянцем Карлом Грюном и Карлом Марксом , эммигрантами из России Михаилом Александровичем Бакуниным и Александром Ивановичем Герценом . Первое время Маркс оказывал на Прудона известное влияние . "Во время долгих споров , часто продолжавшихся всю ночь напролет ,- вспоминал Карл Маркс ,- я заразил его , к большому вреду для него , гегельянством.....Прудон по натуре был склонен к диалектике . Но так как он никогда не понимал подлинно научной диалектики , то не пошел дальше софистики " (Маркс К. ,Энгельс Ф. , Сочинения Т. 16 ).
В тайны диалектики посвящал Прудона и Михаил Бакунин . " Французскому философу явно не хватало образования . До знакомства с Марксом и Бакуниным он , по существу , не знал Гегеля " ( Пирумова Н. М. ,Бакунин М. ) ."Бакунин жил тогда с А. Рейхелем в чрезвычайно скромной квартире за Сеной , на rue de Burgogne .Прудон часто приходил туда слушать рейхелева Бетховена и бакунинского Гегеля - философские споры длились дольше симфоний . Они напоминали знаменитые всенощные бдения Бакунина с Хомяковым у Чаадаева , у Елагиной о том же Гегеле .
В 1847 году Карл Фогт , живший тоже на rue de Burgogne и тоже часто посещавший Рейхеля и Бакунина , наскучив как-то вечером слушать бесконечные толки о феноменологии , отправился спать . На другой день утром он зашел за Рейхелем.....его удивил , несмотря на ранний час , разговор в кабинете Бакунина , он приоткрыл дверь - Прудон и Бакунин сидели на тех же местах , перед потухшим камином , и оканчивали в кратких словах начатый вчера спор "- рассказывает Герцен ( Герцен А. И. Cобрание сочинений в 30 томах ).
В полемике между Марксом и Прудоном Бакунин поддерживал первого . "Прудон ,- вспоминал Бакунин ,- несмотря на все старания встать на почву реальную , остался идеалистом и метафизиком . Его точка отправления - абстрактная идея права ; от права идет к экономическому факту , а г. Маркс , в противоположность ему , высказывал и доказывал несомненную истину , подтверждаемую всей прошлой и настоящей историей человеческого общества , народов и государств , что экономический факт предшествовал и предшествует юридическому и политическому праву "(Бакунин М. А. Государственность и Анархия //Полн. cобр. cоч. Под ред. Бакунина А.И. Т.2) . Но именно под влиянием Прудона Бакунин стал апологетом федерализма .
Вообще идеи Прудона вызвали противоречивый отклик в среде русских революционеров . Если Александр Герцен назвал "Философию нищеты" самым серьезным и глубоким сочинением " , "переворотом в истории социализма"(Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 томах) ,то централистски настроенные петрашевцы отрицательно оценили труд Прудона . Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский обвинил Прудона в плагиате : якобы автор "Системы экономических противоречий " "ввел много небылиц в систему Фурье , чтобы скрыть свои покражи из нее "(Канев С.Н. Революция и анархизм )..............

павел карпец

25-11-2015 20:37:25

Из книги А. Шубина "Социализм . "Золотой век" теории ."
........Был ли Бакунин учеником Прудона? Преемственность их идей очевидна, и приоритет Прудона при формулировании конструктивной программы анархизма не вызывает сомнений. Это позволяет говорить о Прудоне как об учителе Бакунина . Н.А. Пирумова настаивает, что общение Прудона и Бакунина «не носило характера отношений учителя и ученика» , тем более, что Бакунин критиковал Прудона за отрицание экономического детерминизма и учил Прудона диалектике. Кто только не учил Прудона диалектике и на этом основании может претендовать на роль его Учителя. Но, как мы видели, у Прудона было несколько источников знакомства с учением Гегеля, и если уж понадобится указать Учителя философии, то у Маркса, Бакунина и Прудона он общий – Гегель. Все ученики по-своему оригинальны. Но они учились не только философии, и у них было по несколько учителей. Так что философские беседы Прудона и Бакунина никак не отменяют того факта, что в отношении социальной программы анархизма Прудон был учителем Бакунина. Разумеется, ученик не во всем следовал за учителем, но это – нормальное явление.
Н.М. Пирумова считает, что Бакунин не трансформировал взгляды Прудона, а создал принципиально новое направление анархизма – революционное. Но в чем здесь принципиальная новизна? Прудон также считал себя революционером и практически участвовал в событиях революции. Прудон и Бакунин несомненно различаются тактикой и темпераментом, но это – еще не основание говорить о принципиально новом направлении, созданном Бакуниным. Для принципиально нового направления нужна принципиально новая программа. А в этом отношении Бакунин следует за Прудоном, расходясь лишь в формах применения к ситуации общих идей анархии, федерализма, взаимопомощи и коллективной силы. Бакунин – крайне левый последователь Прудона, но все же он – последователь, а не наоборот. Важно, однако, оговориться, что Бакунин не сразу воспринял учение Прудона, сохранив его в копилке своих знаний на полтора десятилетия. В период революции Бакунин испытывал гораздо большее воздействие воззрений времен Великой французской революции, а также русского декабризма. Под влиянием другого ученика Прудона – Герцена, Бакунин вернулся к идеям федерализма и общинной демократии, о которых в общей форме говорил уже в 1847 г.
Затем, подчиняясь своему революционному темпераменту, Бакунин заострил эти идеи до уровня революционного анархизма, по своему радикализму превосходящие конструктивный анархизм Прудона, но заимствующие его программу преобразования общества и ряд ключевых идей (собственно, анархия, отрицание не только частной, но и государственной собственности, «социальная ликвидация» и др.). Теоретическая заслуга Бакунина заключается в том, что он, как никто последовательно, соединил конструктивную программу Прудона с идеей социальной революции.
В то же время, как и Прудон, Бакунин не был чужд эволюционизму. Он считал, что до утверждения новых принципов общества необходимо 50-100 лет, и нельзя принимать в революционную организацию людей, имеющих «безумную мысль» немедленно реализовать анархию........

павел карпец

26-11-2015 07:59:16

.......Прудоновский федерализм вызывает особое неприятие у нынешних марксистов, которые пытаются найти истоки распада своих государств где угодно, только не в теории и практике государственного социализма. Так, С. Брайович ищет истоки трагедии Югославии в прудонизме: “Идеи Прудона нашли свое отражение и в югославском проекте самоуправления. Так, федерализация собственности, из которой следует плюрализм самоуправленческих интересов, привела к разрушению единого югославского рынка и формированию республиканских экономик” .
Марксисту неизвестно, что Прудон никогда не выступал за «федерализацию собственности», он был противником собственности, противопоставляя ей владение, причем не «федерализированное», а непосредственное — самих трудящихся. Регионализация югославского рынка была вызвана тем, что реальная экономическая власть находилась не у трудовых коллективов, а у региональных бюрократических кланов. Модель, очень далекая от взглядов Прудона. Любопытно, что в СССР существовала другая экономическая авторитарно-социалистическая модель, нежели в Югославии, но это государство тоже распалось. И здесь Прудон виноват?
Апелляция к Прудону не случайна. Потерпев крах, практический марксизм пытается «тянуть за собой» и атиавторитарный социализм, возложив на него хотя бы часть ответственности за свои провалы и одновременно скомпрометировав именно те положения оппонентов, которые действительно отличают их от марксизма: “Подмена марксизма прудонизмом видна и в устранении демократического централизма, и в универсализации консенсуса, — продолжает С. Брайович. — Консенсус считается великим достижением демократии. Универсализация консенсуса означает легализацию права меньшинства, его привилегированное право за счет большинства. В многонациональном государстве это приводит к усилению национализма и сепаратизма, что наглядно показал пример распада Югославии” . Однако национализм возникает и в централизованных государствах. А вот кровавый характер кризиса на Балканах связан как раз с отсутствием консенсуса и отрицанием федерализма в государствах, возникших на месте Югославии. Боснийское и хорватское правительства не признавали прав сербов, сербское правительство ограничивало права албанцев, албанский национализм в Косово игнорирует права сербов. Это — прямая противоположность принципам общественного устройства, которые предлагал Прудон и его последователи.
В работе «Принцип федерализма» Прудон выдвинул его в качестве переходной модели, ведущей общество в сторону анархии.
«До сегодняшнего дня Федерализм вызывает в сознании только идеи распада: он не понят нашей эпохой как политическая система.
А) Группы, которые составляют конфедерацию, то, что называют в другом случае государством, суть сами по себе государства, самоуправляющиеся, самосудные, и самоадминистрирующиеся, во всех суверенитетах в соответствие со своими собственными законами.
Б) Для объединения в конфедерацию предполагается договор с взаимными гарантиями.
В) В каждом государстве, вступающем в конфедерацию, правительство организовано по принципу разделения властей: равенство перед законом и всеобщее голосование лежат в его основе.
Вот вся система. В конфедерации политическое тело формируют не индивиды, граждане или предметы; это группы, данные априори природой, и следовательно величина большинства не превышает население, проживающее на территории в несколько квадратных лье. Эти группы сами по себе — маленькие государства, демократично организованные под защитой федерации, единицы которых — главы семей или граждане» . Очевидно, что слово «государство» употребляется здесь в переносном смысле, речь идет о небольших общинах, полисах. Закон – это договорное право, которое граждане и их объединения устанавливают между собой. «Единство отмечается не законами, а лишь обещаниями, которые взаимно дают различные автономные группы» .
В основе этой системы лежит личность. Она является первичным субъектом нового, договорного права. «Выполняя взятое на себя обязательство, я сам себе правительство… Порядок договорный, сменив собой порядок законодательный, создаст истинное управление человека и гражданина, истинное народовластие, республику» . Это – сетевая республика горизонтальных связей, которые сменяют собой вертикальные управленческие отношения. Но сразу перейти на полностью равноправные связи вряд ли получится. Должны существовать группы людей, которые по поручению граждан будут решать общие вопросы. Как сделать такую систему максимально демократичной, не дать новой элите замкнуться в правящую касту?
Демократическое общественное устройство основано на широкой автономии нижестоящих общественных структур от вышестоящих, на сети договорного права, избрании чиновников гражданами и союзе союзов. Дело в том, что небольшие общины не могут сразу объединиться в федерацию страны — в стране слишком много таких общин. Поэтому Прудон выступает за «федерацию федераций» . Низовые объединения граждан объединяются в региональные союзы, которые в свою очередь объединяются в более широкие федерации регионов. Союз регионов, составляющих страну, уполномочен заниматься только теми вопросами, которые ему поручили нижестоящие субъекты. Руководящий совет каждого уровня состоит из делегатов нижестоящих уровней. Делегаты реально зависят от тех, кого представляют (что нельзя сказать о депутатах, избираемых массой неорганизованных граждан). Избиратели не могут отозвать депутата, а община или региональный совет — может. Делегирование, таким образом, представляет собой реальную демократию, которая передает в центр волю самоуправляющихся общин, а не наоборот.
Система власти выстраивается снизу, а не путем назначения сверху. Система делегирования имеет важные преимущества перед парламентаризмом: избирающие хорошо знают избираемых, могут легко отозвать их в случае необходимости, сформулировать императивный мандат и проконтролировать его исполнение. В результате “низы” получают реальные рычаги определения политики “верхов”, что и составляет сущность демократии .
Марксисты признали благотворность делегирования сначала после Парижской коммуны, а затем в ходе Российский революций, когда идея делегирования воплотилась в Советах. Но для марксистов делегированная демократия позволительна только, если за политическим фасадом сохраняется хозяйственный управленческий центр.
Прудон предлагает разные принципы построения федераций — и территориальный (от самоуправления соседей, общины до федерации регионов), и производственный (от самоуправляющегося предприятия до палаты организованных по отраслям трудящихся, которая координирует производство и социальное обеспечение). В своих программных выступлениях периода революции 1848-1849 гг. Прудон выступает скорее как синдикалист, поддерживая отраслевую организацию трудящихся и переход к их объединениям функций, которые ранее принадлежали бюрократии. Прудон опасается, что групповые интересы могут прийти в конфликт между собой, «поэтому независимый арбитр необходим» Парламент существует как арбитр и законодатель, но не может формировать исполнительную власть . Власть, назначаемая сверху (пусть и избранным президентом либо императором) должна смениться союзом союзов, федерацией самоуправляющихся тружеников, вырастающей снизу. В 50-60-е гг. Прудон дополняет свою синдикалистскую отраслевую модель идеей территориальной федерации. В результате возникает идея более устойчивой структуры, где возможные конфликты между отраслями будут сглаживаться территориальной координацией, и наоборот.
В основе этой системы, в «узлах» ее основания лежат естественно сформировавшиеся группы: семья, местная община, коллектив работников — «естественные группы», как называл их Прудон. Их связи переплетаются не по какому-то плану, а спонтанно, как корни травы. Это корневое пространство объединяет на основе единых принципов и политическую, и экономическую стороны общества.
* * *
Прудон останавливается перед соблазном свободы без солидарности, свободы для тех, кто готов освободить себя. Свобода возможна только тогда, когда все имеют одинаковые права на свободу. Анархо-индивидуализм легко находит форму осуществления свободы в виде свободной стаи (только насколько она свободна на практике?) или клуба вольномыслящих (которые в мирской жизни встроены в Систему и собираются вместе только пофилософствовать). Прудона интересует, можно ли жить иначе, и при том жить без постоянной конфронтации между людьми.
Федерализм и договорное право должны привести отдельные интересы в гармонию. Правда в прудоновской схеме есть один заведомо утопичный для того времени пункт – свобода договора предусматривает право его не заключать или из него выйти. Право не только юридическое, но и фактическое. Население поселка вряд ли может покинуть территорию окружающего его региона. Но уже в конце ХХ в., в эпоху Интернета и глобальных экономических процессов, территориальная привязка человека и человеческих общностей играет все меньшую роль.
Итак, «свободная ассоциация, свобода, довольствующаяся охраной равенства средств производства и равноценности обмениваемых продуктов, есть единственная справедливая, истинная и возможная форма общества» . Каждый работник — он же и со-хозяин, участник производственной демократии. Это исключает восстановление эксплуатации внутри ассоциации — новые работники, даже пришедшие с непроцветающих предприятий, все равно обладают равными правами. Производственные ассоциации обмениваются продуктами своего труда на основе взаимности. По сути это рынок, но регулируемый не правом собственности, а типовым договорным правом, которое фиксирует стоимость, основанную на производственных издержках. Накопление капитала не происходит, потому что другие ассоциации не платят больше принятого. Национальный банк дает ссуды ассоциациям на беспроцентной основе. Ассоциации и территориальные общины объединяются в отраслевые союзы и федерации, органы которых формируются по принципу союза союзов, делегирования. В качестве арбитра возможен парламент. Мир покрывают корневые связи, которые постепенно вытесняют товарно-денежные отношения (даже конституированные) альтруистической взаимопомощью. Но такая перспектива возможна только тогда, когда к этому придут сами работники — безо всякого насилия и принуждения.
Итак, анархизм – это социальное учение и идейное течение, которое выступает за создание общества, основанного на началах свободы личности и самоуправления сообществ, без государственности, понимаемой как центральная, отчужденная от населения власть. Анархизм отличается от других направлений освободительного (либертарного) социализма и от не-анархистских коммунистических учений не безгосударственным идеалом (даже марксисты считают, что при коммунизме не будет государства), а отрицанием экономического властного централизма и возможности использовать авторитарные государственные институты для создания нового общества. Большинство анархистских учений не считают, что может быть немедленно достигнуто полное безвластие, они выступают за минимизацию власти и других форм угнетения (в чем отличаются от либерализма, выступающего против государства в пользу власти частного собственника). В соответствии с идеями анархизма сообщества работников (общины, коллективы) должны были быть самостоятельными в своих внутренних делах, а для решения общих вопросов создавать союзы, которые в свою очередь объединяются в федерации. Решения, таким образом, вырабатываются снизу и согласовываются в масштабе региона, страны или международного союза........

павел карпец

26-11-2015 08:17:47

........В 1863 г. Бакунин писал о славянах, приписывая народу собственную программу: «Верные старинным традициям, они требуют сегодня, как и прежде, но с еще большей настойчивостью, чем когда-либо, свободы, полной свободы для народа и земли для него, т.е. эмансипации общин, владеющих землей и самоуправляющихся при помощи выборных лиц, полное уничтожение всякой бюрократии и всей этой немецкой организации империи, — административной автономии провинций и, вместо этого гнусного централистского государства, федерацию провинций. Таков идеал, такова народная воля» . Как видим, уже в это время Бакунин выдвигает анархистскую программу (хотя, как мы увидим, готов отступать от нее ради переходных мер).
Как и у Герцена, ключевым в теории Бакунина является понятие свободы. По его мнению, "свобода человека состоит единственно в том, что он повинуется естественным законам, потому что он сам признает их таковыми, а не потому, что они были ему внешне навязаны какой-либо посторонней волей — божественной или человеческой, коллективной или индивидуальной" . Личность, как и в либеральной доктрине, является точкой отсчета в концепции Бакунина.
Однако свобода не означает независимости человека от других людей. Свободным можно быть только среди свободных: " Истинно свободным я становлюсь только через свободу других, так что, чем многочисленнее свободные люди, тем более обширной, глубокой и широкой становится и моя свобода" . Свобода и солидарность людей нераздельны.
В своих социальных построениях Бакунин следует за Прудоном и Герценым, но у него будущее не столько модель, сколько процесс воплощения. Бакунин редко описывает должное (это сделали предшественники). Он ищет пути в желанное будущее.
На место централизованной иерархической организации общества сверху должны прийти самоуправление и самоорганизация снизу. Бакунин пишет о «самостоятельной свободной организации всех единиц или частей, составляющих общины, и их вольной федерации между собою снизу вверх, не по приказанию какого бы то начальства, даже избранного, и не по указаниям какой-либо ученой теории, а вследствие совсем естественного развития всякого рода потребностей, проявляемых самою жизнью». Такое состояние Бакунин называл анархией .
Построение общества как свободной конфедерации самоуправляющихся объединений исключает закрепление за кем-либо управленческих функций. Власть как социальное явление если и существует, то сводится к минимуму: "Всякий является авторитетным руководителем и всякий управляем в свою очередь. Следовательно, отнюдь не существует закрепленного и постоянного авторитета, но постоянный взаимный обмен власти и подчинения, временный и, что особенно важно, добровольный" . Как видим, классик анархизма, вопреки распространенному мнению , не отрицает самой функции власти, но выступает против ее закрепления за какой-либо социальной группой.
Возражая Бакунину, Маркс писал: «Неужели, например, в профессиональном союзе весь союз образует свой исполнительный комитет?.. А при бакунинском построении «снизу вверх» разве все будут «вверху»? Тогда ведь не будет никакого «внизу». Неужели все члены общины будут в равной мере ведать интересами области?» . Здесь видно органическое непонимание Бакунина Марксом. Маркс не может представить себе общества без жесткого иерархического разделения на «верх» и «низ». Позади юность с ее философскими парадоксами. Перед нами – зрелый политический муж, управленец. Он не понимает даже самой постановки вопроса о структуре общества, в которой «низам» обеспечено господство над «верхами», в котором нет жесткого закрепления статуса за управленцем. Бакунин выступает не против передачи полномочий отдельным лицам, а за возможность их оперативной смены, постоянного растворения их кастового интереса в текучести и сменяемости власти.
Такой подход подразумевает, что все население обладает достаточным культурным уровнем для осуществления функций власти. Он стремится к тому, чтобы в обществе «не оставалось и тени этого рокового разделения людей на два класса – на так называемый интеллигентный и рабочий, из которых первый служит представителем владычества и права повелевать, последний – представителем вечного подчинения. Нужно, чтобы все люди были в одно и то же время и интеллигентны, и трудолюбивы, чтобы никто не мог более жить за счет другого…»
По мнению Бакунина, эта система человеческой организации вырастет из созданной революцией стихии.
Формула антиавторитарного социализма по Бакунину: «Земля принадлежит только тем, кто ее обрабатывает своими руками – земледельческим общинам. Капиталы и все орудия труда работникам – рабочим ассоциациям. Вся будущая политическая организация должна быть ничем другим, как свободною федерациею вольных рабочих, как земледельческих, так и фабрично-ремесленных артелей (ассоциаций)» .
Свободные коллективы, в которые объединяются работники в модели “Великого бунтаря”, должны координировать свою деятельность, объединять и согласовывать усилия: "Организация общества путем свободной федерации снизу вверх рабочих союзов, как индустриальных, так и земледельческих, как научных, так и союзов работников искусства и литературы, сначала в коммуну, потом федерация коммун — в области, областей — в нации и наций — в международный братский союз" . Здесь предложена стройная система объединения, которая предполагает формирование политической системы на основе делегирования. А марксистские авторы до сих пор продолжают повторять, что образ нового общества у теоретиков анархизма был «довольно смутным» . Конструктивные предложения Прудона и Бакунина во всяком случае определенней, чем у Маркса. Конкретный практический вариант делегирования Бакунин предложил во время восстания в Лионе в сентябре 1870 г.: “Все существующие муниципальные организации распускаются и заменяются во всех федерированных коммунах Комитетами спасения Франции, которые будут осуществлять все виды власти под непосредственным контролем народа…
Каждый комитет главного города департамента пошлет двух делегатов, которые все вместе составят революционный Конвент спасения Франции” .
Это — тоже политическая система, которая с точки зрения Бакунина не является государством. Бакунин считает государством не любую систему принятия решений общенационального значения и не любую организацию общества, а только систему организованного насилия. В этом отношении он, как и Чернышевский, даже был склонен идеализировать некоторые государства . Идеализация США и Швейцарии, извинительная, впрочем, в условиях пропагандирования людей с либеральными «предрассудками», в то же время указывает и направление движения общества к истинной демократии через ряд стадий. Для начала европейским странам от Британии до России будет полезен переход к федерализму хотя бы швейцарско-американского образца (В «Государственности и анархии» (1873 г.) Бакунин выступает уже против заимствования швейцарских политических форм, так как стало отчетливее видно их централизаторское ядро).
Выступая перед демократами, Бакунин призывает «заменить старую организацию, основанную сверху донизу на насилии и авторитарном принципе, новой организацией, не имеющей иного основания, кроме интересов, потребностей и естественных влечений населения, ни иного принципа, помимо свободной федерации индивидов в коммуны, коммун в провинции, провинций в нации, наконец, этих последних в Соединенные штаты сперва Европы, а затем и всего мира»
Полемизируя с Мадзини, Бакунин выступает против сочетания централизованного бюрократического государства и автономии коммун: «Он ошибается: ни одна коммуна, взятая в отдельности, не сможет противостоять могуществу столь сильной централизации, она будет ею раздавлена… Нет середины между строго последовательным федерализмом и бюрократическим режимом» .
Это – и критика реальных США, которые только что пережили из-за указанного противоречия разрушительную гражданскую войну. Это – и предупреждение тем, кто в будущем будет искусственно стыковать федерализм и авторитаризм, создавая предпосылки для разломов народов по границам полу-автономных провинций, олигархии которых стремятся к независимости от общего пространства, игнорируя волю народов.
Еще одно предупреждение на ту же тему – признание права малых народов и отдельных коммун на полную автономию «при одном лишь условии, чтобы их внутреннее устройство не являлось угрозой и не представляло опасности для автономии и свободы соседних земель» . Это ли не критерий для нашего времени (вспомним Чечню). Право на автономию и независимость должно быть обусловлено соблюдением определенных стандартов, которые гарантируют сохранение уже имеющихся прав и свобод. Бакунин пишет о том, что демократическое политическое устройство южных штатов перечеркивалось наличием рабства.
С этой оговоркой Бакунин отстаивает право на свободное отделение, «без которого конфедерация всегда будет лишь замаскированной централизацией» . Так он переходит от федерализма США и Швейцарии к конфедерализму. Соединение территорий должно быть свободным........

павел карпец

26-11-2015 08:42:25

......Индивидуальная свобода, коллективизм и федерализм увязаны у Бакунина (как и у Прудона) в одно целое. Федерализм, политическая анархия – гарантия свободы, также как государственность – гарантия частной собственности и связанного с ней рабства. Суть государства Бакунин видит в организованном насилии – «многочисленных батальонах», говоря словами Фридриха II, и деспотическом и механическом административном управлении .
Бакунин не воспринимает государство как вечное и постоянное зло. Он не отходит от историзма – «государство есть временное историческое учреждение, переходная форма общежития» . С точки зрения Бакунина уже созрели предпосылки для преодоления государства. Он даже не всегда употребляет термины «свержение», «разрушение». Процесс может быть постепенным и естественным: «государство должно раствориться в обществе, свободно организованном на началах справедливости» . Как предполагал Прудон. Но скорее всего, сопротивление государства будет таково, что без силового решения обойтись не удастся. Поэтому Бакунин был сторонником более радикальных методов действия. Приняв конструктивную программу народничества, Бакунин склоняется к крайней революционной тактике. Он стремился взорвать старый строй. Но как бы темпераментен ни был Бакунин, мы видели, что этот вывод был сделан не сразу.
Государство, а значит и собственность, которую оно защищает, должны быть уничтожены социальной революцией: "Старой системе организации, основанной на насилии, социальная революция должна положить конец, предоставив полную свободу массам, коммунам, ассоциациям, а также и отдельным индивидуумам и уничтожив раз и навсегда историческую причину существования всякого насилия — само существование государства..." .
Бакунин считал необходимым приближать революцию, способствуя народному бунту: «У кого есть сердце для действий народных, тот должен думать теперь об одном: как бы соединить все эти местные бунты в один бунт всенародный, способный победить и свалить государство» .
Чтобы подчеркнуть реалистичность марксизма, советские исследователи неустанно подчеркивали утопизм Бакунина. Не избежала этого даже симпатизировавшая Бакунину Н.М. Пирумова: «Практика же показала беспочвенность расчетов на организацию революции путем объединения крестьянских миров» . Но практика показала как раз реалистичность таких расчетов, если не сводить всю революцию к деревне (а Бакунин, как мы видели, уделял городским работникам ничуть не меньше внимания, чем деревенским). В 1905 г. в России разразилась революция, и крестьянский мир принял в ней живейшее участие. Объединение крестьянских миров через Крестьянский союз придало движению значительную силу. Революция 1917 г. привела к повторению этого успеха, и нанести поражение этому движению смогли только сами революционеры. Сначала заручившиеся поддержкой части крестьян, а большевики получили власть, а затем выступили против крестьянской революции под знаменем марксизма. Но такая угроза также была во многом предсказана Бакуниным. Так что в плане предвидения основных черт будущей революции Бакунин оказался достаточно реалистичен. Можно упрекнуть его в незнании сроков, когда революция станет возможной, но ведь этого не знали и другие футурологи того времени. Правда, в конце жизни Бакунин уже довольно точно назвал сроки будущего революционного кризиса.
В разрушении государства Бакунин видел отличие социальной революции от политической. Революция трактуется Бакуниным как массовое социальное творчество, освобождение творческих сил народа от сковывающих его институтов: “Вообразите себя посреди торжества стихийной революции в России. Государство и вместе с тем все общественно-политические порядки сломаны. Народ весь встал, взял все, что ему понадобилось, и разогнал всех своих супостатов. Нет более ни законов, ни власти. Взбунтовавшийся океан изломал все плотины. Вся эта, далеко не однородная, а напротив, чрезвычайно разнородная масса, покрывающая необъятное пространство всероссийской империи всероссийским народом, начала жить и действовать из себя, из того, что она есть на самом деле, а не из того более, чем ей было приказано быть, везде по-своему, — повсеместная анархия” . Под «анархией» здесь следует понимать разрушение прежней системы власти. Но станет ли эта «анархия» гарантией создания нового безвластного общества – анархии?
М. Бакунин еще в 1840 г. закончил свою статью «Реакция в Германии» эффектной фразой: «дух созидающий есть в то же время и дух разрушающий, страсть к разрушению есть в то же время и творческая страсть». С философской точки зрения эта мысль безупречна – новому, чтобы утвердиться, необходимо разрушить старое. Но не всякое разрушение созидает, а только творческое. Каковы предпосылки такого креативного революционного процесса?
Бакунин надеется, что даже если сразу после революции не возникнет совершенная социальная организация, новая система «не закостенеет благодаря юридической санкции государства, а будет свободно и безгранично прогрессировать…» Или регрессировать, особенно в условиях разрушений, связанных с войной и авторитарным сознанием, которое не исчезает в ходе революции.
Бакунин настаивает на том, что народ уже готов к тому, чтобы освободиться от гнета и самостоятельно устроить новое общество. Освобождение может исходить только из недр самого народа, из его творчества: «народные массы носят в своих более или менее развитых историею инстинктах, в своих насущных потребностях и в своих стремлениях, сознательных и бессознательных, все элементы своей будущей нормальной организации, мы ищем этого идеала в самом народе; … народ может быть только тогда счастлив, свободен, когда, организуясь снизу вверх, путем самостоятельных и совершенно свободных соединений и помимо всякой официальной опеки, но не помимо различных и равносвободных влияний лиц и партий, он сам создаст свою жизнь.
Таковы убеждения социальных революционеров, и за это нас называют анархистами» . Отсюда предостережения Бакунина против того, чтобы «учить народ» революции и навязывать революцию народу .
При всем своем радикализме, Бакунин не считал возможным немедленно реализовать свою программу и называл идеи немедленного скачка к анархии "безумной мыслью" . Выступая за уничтожение государства в будущем, Бакунин все же не стоит на позиции «все или ничего», утверждая: «самая несовершенная республика в тысячу раз лучше, чем самая просвещенная монархия…», имея в виду под монархией диктатуру . Между анархией и нынешним порядком пролегает период социальной революции и последующей самоорганизации народа.........

Дмитрий Донецкий

26-11-2015 08:55:31

павел карпец, спасибо.

Хорошие тексты.

В частности о Прудоне.

Полезно против тех современных анархистов, которые смотрят на Прудона сверху вниз как на "всего лишь этап", интересный исключительно историкам.

павел карпец

26-11-2015 09:01:42

......Первоначально Герцен полагал, что Бакунин сознательно преувеличивает свой радикализм, работая с молодежью . “Великий бунтарь” то обещает быстрое пришествие анархии, то разрабатывает модели коллективистского социалистического общества. Убедившись, что лидер анархистов увлекся радикальными правилами игры, которые диктует открытое провозглашение столь высокой цели как анархия, Герцен вступил с ним в дружескую полемику, которая актуальна для любых сторонников преобразования общества.Герцен выступал против бакунинского разжигания революции, за путь к социализму «без кровавых потрясений» . При этом он прямо говорит, обращаясь к Бакунину: «Дело между нами вовсе не в разных началах и теориях, а в разных методах и практиках» . Цели теоретиков народничества – Герцена, Бакунина, Лаврова – одинаково радикальны, все они в это время выступали за безгосударственный социализм и общинный коллективизм.
Герцен напоминает Бакунину, что «в истории можно забегать – но уж тогда отвыкни жалеть погибающих, жалеть личности. И действительно, ни Пугачев, ни Марат их не жалели» . Если человеческая личность – высшая ценность, дозволительно ли ее «не жалеть»?
Спор Герцена и Бакунина по вопросам тактики предвосхищает споры меньшевиков и большевиков в марксизме. Некоторые меньшевики даже восприняли Ленина как историческую реинкарнацию Бакунина. Но это мнение несправедливо как в отношении Ленина, так и Бакунина. Ленинский радикализм вполне соответствует революционно-государственным идеям Маркса, в то время как бакунинский радикализм исключает организованное насилие, принуждение к свободе: "Социализм не жесток, он в тысячу раз человечней якобинства, я хочу сказать, политической революции. Он нисколько не помышляет против личностей, даже самых зверских, прекрасно зная, что все люди, дурные или хорошие – лишь неизбежный продукт того социального положения, какое создали им общество или история. Социалисты, правда, не могут, конечно, помешать, чтобы в первые дни революции в порыве гнева народ не истребил нескольких сотен лиц среди наиболее гнусных, наиболее яростных и наиболее опасных; но когда этот ураган пройдет, они со всей своей энергией будут противиться хладнокровно организованной политической и юридической лицемерной резне" .
Да, сам Бакунин против систематического террора, но народная стихия может вынести на авансцену самых мрачных убийц. Герцен понимает, что избавиться от существующего античеловеческого строя нельзя без революции, но нужно понимать, что революция лишь разрушает, а не созидает: «акушер должен ускорять, облегчать, устранять препятствия» . “Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри” , — возражает Герцен, оппонируя таким образом и Марксу, и Бакунину, и радикальным либералам.
Дело ведь не только в том, чтобы свергнуть режим силой. «Старый прядок вещей крепче признанием его, чем материальной силой, его поддерживающей» . За этим словами Герцена стояли фундаментальные разногласия если не в целях, то в исходной точке – в понимании народа, которые Н.М. Пирумова характеризовала так: «Бакунин считал, что «народ – социалист по положению и инстинкту», а Герцен – что «народ – консерватор по инстинкту» . Герцен даже предложил выявить волю народа с помощью Учредительного собрания. Эта идея позднее приобрела большую популярность, но ее воплощение так и не разрешило спора двух мыслителей.
Споры русских «шестидесятников» продолжатся в следующем десятилетии и в России, и в западной Европе. Они станут прологом к мощному народническому движению, которое развернется в 70-е гг., и к бурным спорам в европейском социалистическом и рабочем движении........

павел карпец

26-11-2015 09:06:22

Дмитрий Донецкий . Ну спасибо-то не мне . Спасибо Шубину .
А я постольку поскольку .

павел карпец

26-03-2016 18:29:36

Из Дж.Гильома "Интернационал . Воспоминания и материалы 1864-1878 г.г. "
"...После Бернского конгресса Лиги Мира и Свободы Бакунин поселился в Женеве . Он тотчас же повел здесь в рабочих кругах широкую пропаганду социализма и вскоре приобрёл среди женевских рабочих и молодёжи горячих сторонников .
Под влиянием Бакунина женевская секция Интернационала послала осенью 1868 г. испанским революционерам-рабочим , боровшимся в это время за конституцию , следующий манифест :"Швейцарский народ , живущий уже несколько столетий в республике, хорошо знает , что режим политической свободы нисколько не изменяет условий жизни трудящихся . Действительное равенство состоит в том , чтобы все люди имели равные права , а это равенство может быть достигнуто только через Социальную Революцию . Вот почему обездоленные современного общества , борясь за свои права и понимая необходимость объединения , создали в Европе и Америке Международное Товарищество Рабочих . Целью этой организации является победа труда над капиталом... Братья , испанцы ! Присоединяйтесь же к общему рабочему делу . Не давайте обманывать себя разным эксплоататорам всех революций , ни генералам , ни буржуазным демократам . Помните , что народ получает только те реформы , какие он завоевывает"...".

павел карпец

27-03-2016 18:05:24

"...1869 год был эпохой расцвета Международного Товарищества Рабочих . Сила его становится огромной . Его секции можно было в это время встретить во всех государствах Европы и Америки . Число его членов доходило до двух миллионов человек .
В Швейцарии в каждом значительном городке или промышленном местечке существовала своя секция Интернационала , включавшая наиболее передовые и активные элементы рабочих . Романская Федерация , насчитывавшая при своём основании 37 секций , имела в 1869 г. уже 47 секций .
Во Франции -в Париже , Лионе , Марселе , Руане и во всех наиболее крупных городах быстро увеличивался приток новых членов в секции . Французское правительство возбудило тогда третий процесс против интернационалистов и приговорило 34 человека членов Парижской секции к тюремному заключению и штрафу .
В Бельгии Интернационал также продолжал развиваться под влиянием пропаганды Цезаря де-Папа , Хинса , Бризмэ и других . По примеру Бельгии , в Голландии также возник целый ряд интернациональных секций .
В Англии члены Интернационала , рабочие тред-унионисты организовали "Земельно-Трудовую Лигу " , выставившую на своём знамени лозунг "национализация земли" . Но особенно сильно шло развитие Интернационала в Испании , где друзья Бакунина сумели привлечь на сторону Интернационала широкие массы рабочих..."

павел карпец

29-03-2016 18:13:45

"...мы приведем выдержку из воспоминаний делегата испанских секций , Ансельмо Лоренцо , о том впечатлении , какое у него осталось от знакомства с Марксом и от самой Конференции . Из рассказа Лоренцо мы видим , что насколько Маркс ненавидел своих противников , настолько он был мил и любезен с теми , кого хотел привлечь в свой лагерь . Вот что рассказывает Лоренцо о своём знакомстве с Марксом :" По приезде в Лондон , я поехал на извозчике по данному мне адресу . Вскоре извозчик остановился около одного дома , я позвонил : на звонок вышел почтенный старец , который стоя в двери и освещаемый прямо в лицо светом фонаря , казался каким то патриархом . Я робко и с уважением подошёл к нему и отрекомендовался как делегат испанской федерации Интернационала ; старец обнял меня , поцеловал в лоб и стал говорить по-испански слова приветствия и просил меня войти в дом . Это был Карл Маркс ... На следующий день Маркс проводил меня в помещение Главного Совета . У входа в Совет я встретил француза Бастелика , уже знакомого мне по конгрессу в Барселоне . Бастелика принял меня с распростёртыми объятиями и представил своим коллегам ; фамилии некоторых были мне уже знакомы по Интернационалу . Здесь были Эккариус , Юнг , Джон Эльс , Серайэ , Вальян , член Парижской Коммуны и др. Маркс представил меня Энгельсу , который пригласил меня к себе жить во время моего пребывания в Лондоне . В зале заседаний я встретил бельгийских делегатов с Цезарем де-Папом во главе , несколько французов и швейцарского делегата Перре и увидел несимпатичную и отвратительную фигуру Утина , который считал как своей специальной целью разжигать ненависть и страсти , оставаясь совершенно чуждым великому идеалу , который воодушевлял нас , представителей рабочих интернационалистов .
О неделе , проведённой мною в Лондоне на Конференции у меня остались самые печальные воспоминания . Все виденное и слышанное здесь произвело на меня удручающее впечатление .Я надеялся встретить здесь великих мыслителей , геройских защитников пропагандистов-энтузиастов , предтеч и апостолов нового перерожденного Революцией , общества , где будет царить справедливость и счастье ; вместо этого я встретил глубокую злобу и ужасные распри , царившие между теми , которые должны были быть объединены единой волей чтобы достичь скорее общей цели ... Я вынес убеждение , что вся цель созыва Конференции заключалась только в том , чтобы утвердить господство в Интернационале присутствовавшего на Конференции Карла Маркса в противовес Бакунину , который отсутствовал на Конференции и который будто бы тоже стремился к господству в Международном Товариществе Рабочих .
Чтобы достигнуть этой цели , те , кто был в этом заинтересован , составили целый обвинительный акт против Бакунина и Альянса социалистической демократии , снабжённый оправдательными документами , перечислением преступных дел , действительность и верность которых никто , однако , категорически не мог доказать . Обвинение Бакунина поддерживалось только одним Утиным , который не скупился на выбор слов , чтобы втоптать в грязь своих врагов . Обвиняющая сторона была тем более смела , что присутствующий член Альянса выслушивал обвинение с полным молчанием или же ограничивался робкими извинениями (Лоренцо Ансельмо говорит здесь о Бастелика , который , действительно , состоял одно время членом Альянса , но приехав в Лондон всецело подпал под влияние Маркса и не смел ему противоречить ) . Но , разбирательство швейцарского вопроса на Конференции , все таки более или менее было обставлено известными формами приличия , но в самой комиссии по этому делу обвинители не считались ни с чем и давали полный простор своей злобе . Я присутствовал на одном из заседаний этой комиссии в квартире Маркса и я воочию убедился до чего может унизиться великий человек . После этого заседания Маркс сошёл для меня с того пьедестала , на который он был вознесен моим уважением к нему ; его сторонники и друзья своим поведением перед Марксом напоминали мне льстивых и преданных лакеев , стремящихся исполнить всякий хозяйский каприз ... Я возвратился в Испанию разочарованным , убедясь , что наш идеал очень далёк от действительности и что многие из его пропагандистов являются скорее его врагами , чем друзьями" (Anselmo Lorenzo . El Proletariado militante) ..."

павел карпец

03-04-2016 15:01:08

"... Между тем борьба марксистов и бакунистов начинала затрагивать и рабочие круги. Первые результаты этой борьбы обнаружились в Испании.
Мы уже говорили, что в Испании, в 1868 г. , под влиянием пропаганды, Фанелли был в тоже время членом бакунистского Альянса социалистической демократии и попутно с организацией секций Интернационала основывал и группы Альянса, объединяя в них наиболее активных и революционно настроенных работников. Когда в 1869 г. Альянс добровольно распустил себя и закрыл свои секции, предложив всем группам преобразоваться в секции Интернационала, то испанские члены Альянса, решили все таки сохранить прежнюю связь между собою и образовали новый товарищеский союз, который они также назвали "Альянсом социалистической демократии". В этот новый союз вошли Рафаэль Фарга-Пелисье, типограф из Барселоны, Жозе Пелисье, маляр из Барселоны, Кордова и Лопес, журналисты из Мадрида, Жозе Рюбо, депутат из Мадрида, Томас Гонзалес Мораго, гравер из Мадрида, Анжель Сенегорта, портной из Мадрида, Гаспар Сантиньон, доктор из Барселоны и Сельмо Гомес из Барселоны.
Эта группа лиц, объединившись для революционной пропаганды, приняла следующий устав : 1.-Альянс социалистической демократии основан членами Международного Товарищества Рабочих и имеет своей целью пропаганду и развитие идей Интернационала, изучение и применение на практике всех средств, могущих служить для достижения немедленного освобождения рабочего класса.
2.-Чтобы достигнуть наилучших результатов и не мешать развитию самого Интернационала, Альянс будет тайной организацией.
3.-Для приема новых членов избирается из членов Альянса особая комиссия, которая тщательно должна рассмотреть мотивы и характер, побуждающие человека вступать в члены Альянса. Кандидат принимается если за его прием выскажется большинство членов Альянса, предварительно заслушав доклад приемной комиссии.
5.-Альянс должен, насколько будет возможно, оказывать свое влияние в рабочей федерации, чтобы эта федерация не могла уклониться на реакционный или антиреволюционный путь.
8.-Между всеми членами Альянса должна существовать полная солидарность и все постановления, принятые большинством Альянса, обязательны для всех членов...
9.Большинство членов может исключить из Альянса любого члена без указания мотивов.
Статья 4, 6, 7 ,12-13 содержали положения чисто административного характера и потому не представляют для нас никакого интереса.
В течение 1870-71 группы Альянса были основаны в Валенсии, в Севилье, в Кордове, Кадисе и Мадриде.
Когда в Мадрид приехал зять Маркса Поль Лафарг, он вошел в дружбу с членами мадридской группы Альянса Мора и Меза. Мора и Меза настолько поверили в искренность намерений Лафарга ознакомиться с организацией испанского пролетариата, что предложили ему стать членом Альянса. Но, когда Лафарг узнал, что наиболее видные деятели Альянса являются друзьями Бакунина, он тотчас же написал обо всем этом Марксу и Энгельсу и получил от них ответ, что Альянс в Испании необходимо во чтобы то не стало разрушить.
С этой целью был придуман такой план :ввиду того, что в этот момент испанское правительство намеревалось открыть преследование против Интернационала, федеральный совет под влиянием Лафарга решил организовать на случай борьбы тайную организацию наиболее активных членов Интернационала под наименованием "Защитников Интернационала". Мысль Лафарга была такова :разрушить Альянс, поглотив его и растворив его в другой организации. В этом признается и сам Маркс, который в своем памфлете "Альянс социалистической демократии" пишет по этому поводу :"Испанский федеральный совет понял, что необходимо как можно скорее освободиться от Альянса. Правительственные преследования послужили для него предлогом. Чтобы принять меры на случай роспуска Интернационала, совет предложил образовать тайные группы "Защитников Интернационала", в которых должны нечувствительно раствориться секции Альянса. Но Альянс, предугадав сокровенную цель этого плана, разрушил его. "
Для приведения этого плана в исполнение весной 1872 г. в разные города Испании были посланы федеральным советом два члена с целью организовать всюду группы" Защитников Интернационала ". - Этими делегатами были Мора, знавший хорошо истинную причину основания новой организации, и Ансельмо Лоренцо, для которого была скрыта эта цель.
Мора направился в Каталонию, а Лоренцо поехал в Андалусию. Лоренцо говорит, что он был встречен всюду очень радушно и в Андалусии группа Альянса очень охотно преобразовалась в "Защитников Интернационала".Так что совершенно не верно утверждение Маркса, что" испанские альянсисты предугадали сокровенную цель этого плана и разбили его ". Никто из членов Альянса не подозревал, что они являются орудием в руках интриганов и сам пропагандист идеи о необходимости создания групп" защитников интернационала ",Ансельмо Лоренцо вполне искренно был убежден, что федеральный совет принял эту меру для действительной защиты Интернационала.
Между тем от 4 до 11 апреля 1872 г. должен был состояться в Сарагоссе годичный конгресс всех испанских секций. На этот конгресс прибыло около 40 делегатов. В числе делегатов был и Лафарг, который получил мандат от федерации города Алькала де Генарес, и выступавший на конгрессе под фамилией Пабло Фарга. Лафарг успел привлечь на свою сторону много делегатов. Но тем не менее много делегатов осталось все таки не довольно деятельностью прежнего федерального комитета и при выборах нового комитета все члены прежнего комитета, за исключением одного Ансельмо Лоренцо, были забаллотированы. Местопребывание федерального совета решено было перенести из Мадрида в Валенсию.
Видя, что его усилия подчинить себе федеральный комитет не увенчались успехом, Лафарг решил привлечь на свою сторону некоторых членов нового комитета :с этой целью он пригласил в Мадрид двух наиболее видных и деятельных членов нового комитета - Монторо и Мартинеса - обещая им перенести издание газеты "Освобождение" из Мадрида в Валенсию... "

павел карпец

04-04-2016 07:38:21

"... Из дневника Бакунина за этот же период мы видим что он был также в переписке с двумя испанскими интернационалистами Алерини и Сентиньоном. Из переписки видно, что Бакунин не знал в это время ничего о существовании в Испании особой организации" Альянса". Конечно оба испанские корреспондента Бакунина знакомили его в своих письмах со всем тем, что происходит в испанском рабочем движении и Алерини, описывая раздоры между двумя вождями интернационалистов Испании, Мора и Мораго, просил Бакунина написать письмо к Мора (которого Бакунин лично не знал), чтобы повлиять на него и заставить его прекратить свое враждебное отношение к Мораго.
Получив письмо от Алерини, Бакунин немедленно, в тот же день, 5-го апреля, написал и послал письмо к Мора. Это письмо послужило для марксистов обвинительным документом против Бакунина. Марксисты, приводя это письмо, доказывали, что Бакунин являлся, по выражению Лафарга, "папой", посылающим из своего "таинственного центра" в Локарно свои приказы верным подданным. Хотя письмо, написанное Бакуниным к Мора и было само по себе совершенно невинного содержания. В этом письме Бакунин называет Мора "дорогим союзником и товарищем", такое обращение дает марксистам повод утверждать, что Бакунин знал о существовании испанского тайного Альянса. Далее Бакунин говорит :"Мои друзья из Барселоны просили написать вам... "и затем излагает идеи, изложенные в воззвании конгресса в Сонвилье. После этого Бакунин добавляет :"наша программа (Юрской федерации) есть также и ваша программа, она таже самая, которую вы развивали на вашем конгрессе прошлого года (в Барселоне) ;и если вы остаетесь верными этой программе, - то вы с нами, мы ненавидим диктатуру, гувернементализм, власть также, как ненавидите вы... Человек так устроен что всякая власть вырождается неизменно в эксплуатацию...Мы рассматриваем Лондонскую конференцию и все ее резолюции как амбициозную интригу и как опасный для Интернационала поворот, вот почему мы и протестовали против этого и будем протестовать до конца... "
Дальше в своем письме Бакунин говорит о движении в Италии и видит причину успеха революционных идей в том, что в Италии в движение вступил целый ряд энергичных и горячих юношей, причем он приводит целый ряд фамилий, как, например, Фанелли, Фрисчиа, Туччи, Гамбуцци и др. Заканчивая свое письмо, Бакунин просит Мора после прочтения "сжечь его, так как в нем приведены фамилии." Мора, получив это письмо вместо того, чтобы уничтожить это письмо, так как просил Бакунин, передал его Лафаргу, который, с своей стороны, постарался доказать, что это письмо является неопровержимой уликой тайной диктатуры Бакунина и поэтому на основании этого письма требовал беспощадной войны против Альянса и альянсистов.
Один момент можно было думать, что резолюция принятая на конгрессе в Сарагоссе положила конец раздорам в мадридской секции. Действительно, согласно решению конгресса мадридская федерация аннулировала свое постановление о исключении шести членов редакции газеты "Освобождение". Однако, этот шаг примирения не привел ни к чему. Редакция газеты "Освобождение" под влиянием Лафарга, начала борьбу против мадридской федерации, встав на сторону Главного Совета и защищая идеи власти и централизма.
В это время Ансельмо Лоренцо, присутствовавший на конференции Интернационала в Лондоне, писал в одном из своих писем к своим барселонским товарищам по поводу всего, что ему пришлось увидеть в Лондоне и резюмировал свой вывод в следующих словах "... если правда все то, что говорил Маркс о Бакунине, то Бакунин бесчестный человек, если же это не правда, то бесчестным человеком будет Маркс, - настолько были серьезны те обвинения, которые я услышал в Лондоне." Алерини и Фарга сообщили об этом Бакунину. Бакунин решил, наконец, заставить Главный Совет открыто высказать свои обвинения против него. Предварительно он решил написать Ансельмо Лоренцо письмо и спросить в чем обвиняет его Маркс. В своем письме к Лоренцу Бакунин писал, что он, лично, не питает никакой вражды к Марксу, а наоборот, относится к нему с уважением. "Я знаю Маркса давно, писал Бакунин, и всегда уважал его, несмотря на все отрицательные стороны его характера - властность, самолюбие, ненависть ко всем, кто не разделяя его убеждений, имел несчастье признаться в том, что он не может принять ни его теории, ни, в особенности, его власти, - считавшейся его почти идолопоклонствующими друзьями и учениками единственно верными и правильными. Констатируя все эти недостатки, которые часто разрушают все доброе и хорошее что делает Маркс, я тем не менее, всегда высоко ценил - и многочисленные мои друзья могут это подтвердить - и всегда воздавал должное действительно выдающимся научным заслугам Маркса, его уму, его неутомимой, беззаветной и активной преданности делу освобождения пролетариата.Я признавал и признаю великие заслуги Маркса перед Интернационалом, одним из главных основателей которого он был, что является в моих глазах наиболее высшей заслугой Маркса. Наконец, я искренно думаю и теперь, что если бы Маркс, - ослепленный своими честолюбивыми стремлениями и движимый своими идеями в истинность которых он верит и которые нам, наоборот, кажутся заблуждениями, - вздумал лишить нашу великую ассоциацию своей поддержки, то это был бы большой удар для Интернационала... Но, однако, все это не может служить причиной того, чтобы из боязни потерять сотрудничество Маркса, стать послушным орудием в руках Маркса и поэтому я не колеблясь заявляю что если нужно делать выбор между признанием теории Маркса или его уходом из Интернационала - я предпочту последнее ".
Бакунин кончает свое письмо следующими словами :" Я буду ждать от вас правдивого описания дела во всех его подробностях. Я рассчитываю на вас как на друга Фанелли и как на союзника. Я прошу вас только не упоминать ни слова в вашем ответе об Альянсе, потому что Альянс является тайной организацией и каждый из нас, распространяя сведения о нем, совершил бы предательство (Здесь дело идет, естественно, не о "международном союзе социалистической демократии", ассоциации открыто основанной в 1868 г., после конгресса Лиги Мира и Свободы в Берне, но об организации тайной, основанной Бакуниным еще в 1864 г., эту организацию Бакунин и называет здесь "Альянсом". Бакунин, благодаря тому, что испанцы назвали свою тайную чисто испанскую организацию словом "Альянца", был введен этим самым в заблуждение и думал, что он обращается к члену международной тайной организации Альянса.). Поэтому я прошу вас не называть меня союзником и писать мне как просто члену Интернационала. Я должен вас предупредить, что вашим ответом я воспользуюсь, как основой для обвинения моих противников. Я чувствую, что настала пора положить конец всем этим несчастным и подлым интригам, которые имеют единственной целью установление диктатуры марксистской партии на развалинах Интернационала. Я жду вашего ответа. С братским приветом. М. Бакунин. "
Письмо Бакунина к Лоренцо было послано в Барселону не прямо на адрес Лоренцо, которого не знал Бакунин, а на адрес общих друзей Бакунина и Лоренцо. Когда это письмо было получено в Барселоне, Лоренцо уехал уже из Валенсии, где он жил, и поэтому письмо Бакунина попало в его руки только 15-го августа. Лоренцо ответил Бакунину 24-го августа. Его письмо, сохранившееся в бумагах Бакунина, носит уклончивый характер. Он писал, что он оставил должность в федеральном испанском совете Интернационала, дабы не принимать участия в тайной борьбе, которая угрожает существованию Интернационала в Испании. Лоренцо писал также, что он не хочет вмешиваться и в ссору между Марксом и Бакуниным и поэтому он отклоняет от себя ту роль, какую предлагает ему Бакунин. Лоренцо писал :"Товарищ Бакунин!... Я не могу в точности назвать ни одного обвинения, которые направлены против вас Утиным... Что я услышал относительно вас в Лондоне было сказано на официальных заседаниях конференции и напечатано в документах, которые могут быть потребованы вами на предстоящем конгрессе в Гааге. Из этих документов вы увидите все, что вас интересует, помимо меня, и, таким образом, я избегну роли доносчика... Я воздерживаюсь от споров по принципиальным вопросам. Я вам очень благодарен за изложение ваших идей, с своей стороны, я также считаю не лишним познакомить вас с моими взглядами, или, вернее, с моим убеждением относительно того как должен относиться каждый интернационалист к организации. По моему мнению, каждый интернационалист должен признавать необходимость объединения всех рабочих в единую организацию которая, представляя из себя социальную силу для борьбы против современного общества, или силу интеллектуальную, которая изучает, анализирует и проявляет себя сама, без всяких руководителей и учителей, и в особенности не ища помощи у тех, кто обладая научными знаниями, претендуют быть представителями пролетариата. "
Насколько Бакунин был плохо осведомлен о всем, что делается в Испании, показывает его письмо, написанное им 21-го мая 1872 к Мораго. Из этого письма мы видим, что Бакунин не подозревал истинного характера испанского Альянса и не представлял себе, что эта организация чисто испанская и не находится в связи ни с какой тайной международной организацией. Обращаясь к Мораго, (к которому Бакунин писал в первый раз, как и к Лоренцо), Бакунин также напоминает о Фанелли и говорит об Альянсе 1868 г., от имени которого Фанелли вел пропаганду в Испании и основал Интернациональную секцию в Мадриде... "

павел карпец

04-04-2016 15:47:33

"... Все лето 1872 г. Маркс и его последователи были заняты подготовкой к великой битве, которую они хотели дать на конгрессе в Гааге всем федералистам, бакунистам и анархистам. Они стремились узнать кто является наиболее активными членами Альянса и приверженцами идей Юрской Федерации. Марксисты не останавливались даже перед угрозами. Вот, например, что писал Энгельс Испанскому Федеральному Совету в своем письме от 24-го июля :
"Граждане! Мы имеем в наших руках неопровержимое доказательство, что в Интернационале, в особенности, в Испании существует тайное общество, называемое Альянсом социалистической демократии. Это общество, главный центр которого находится в Швейцарии, имеет своей целью захватить в свое управление Интернационал и направить всю деятельность Интернационала для достижения цели, которая для большинства интернационалистов совершенно неизвестна. Главный Совет уже объявил в своем циркуляре, что он потребует от предстоящего конгресса сделать анкету об Альянсе, который является настоящим заговором против Интернационала... Решено положить конец всем подпольным действиям этого союза и поэтому мы просим вас прислать Главному Совету для составления особой записки конгрессу в Гааге следующие документы :1)Список всех членов Альянса в Испании, с указанием должностей, исполняемых этими лицами в Интернационале.
2)Анкету относительно характера и деятельности Альянса, а также доклад об организации Альянса и его отделениях в Испании...
В случае неполучения от вас полного и удовлетворительного ответа с обратной почтой, Главный Совет вынужден будет сообщить о вашем поведении публично всем секциям как в самой Испании, так и заграницей, как противном уставу Интернационала причем вы будете считаться изменниками Интернационала, предавшими его в интересах тайного сообщества, которое не только не имеет ничего общего с Интернационалом но ему враждебно ". (В брошюре" Альянс социалистической демократии "Маркс приводит несколько цитат из этого письма Энгельса, но он не приводит этого ультимативного конца вероятно сознавая, что Энгельс в своих угрозах зашел далеко.)
Через четыре дня после того, как вышеназванное письмо было отправлено в Испанию, Энгельс, не получив ответа, доложил об этом Главному Совету и внес предложение о роспуске Испанского Федерального Совета за неисполнение требований Главного Совета. Герман Юнг спросил Энгельса, кто ему доставил сведения о том, что в Испании существует тайная организация Альянса. Энгельс ответил, что это ему сказал Лафарг. Так как Лафарг не был секретарем ни одной испанской секции и являлся частным лицом, то Юнг энергично потребовал, чтобы, вопрос был передан на рассмотрение пленума Главного Совета. Общее собрание Главного Совета рассмотрев заявление Энгельса постановило не давать дальнейшего хода угрозе Энгельса.
В тот самый момент, когда Энгельс послал свое письмо испанскому федеральному совету, в мадридской газете "Освобождение", издававшейся друзьями Лафарга, в номере от 28 июля был напечатан список лиц, бывших членами Альянса, при чем указывалось, что все эти лица являются предателями Интернационала.
Испанский федеральный Комитет в ответ на эту гнусную клевету 30 июля разослал всем секциям Испании циркуляр, в котором говорилось :"Те, кто еще вчера защищал те же идеи, как и мы, сегодня осмеливаются говорить о предательстве. Они взяли на себя смелость обвинить нас в том, что мы продались лицам, получающим приказы из Швейцарии... Вот что осмеливаются утверждать эти люди, прекрасно знающие, что это неправда, но утверждающие это потому, что сами они подчиняются всецело приказам, исходящим из королевского кабинета Маркса"...
Испанская Федерация решила послать на конгресс в Гаагу четырех делегатов, избранных всеобщим голосованием всеми членами Интернационала в Испании. Избранными оказались Фарга-Пелиссье, Алерини, Мораго и Марсело - все четверо члены "Альянса"..."

".... Между тем мандатная комиссия утвердила мандат зятя Лафарга, выданный ему "Новой Мадридской секцией Интернационала", насчитывавшей только девять членов, отколовшихся от старой мадридской секции. Эта новая секция была принята Главным Советом вопреки протестам Испанского Федерального Совета... "

".... слово предоставляется делегату испанской федерации, Мораго. Мораго говорит, что спорить о размерах власти Главного Совета - это только терять понапрасну время, так как, в действительности, Главный Совет не обладает достаточной силой, чтобы держать секции в подчинении. Интернационал, являясь свободной организацией, возникшей из инстинктивной организации пролетариата, уже одним фактом своего существования служит выражением протеста против власти. Было бы поэтому совершенно наивным надеяться на то, что сторонники автономии рабочих коллективов отказались бы от своих идей. Испанская Федерация стоит за свободу, и она никогда не согласиться признать за Главным Советом иной роли, кроме центра корреспонденции и статистики... "

павел карпец

11-03-2017 13:06:02

Из "Государственность и анархия" М.Бакунина

".......в 1868, рабочая масса в Германии разделялась на три категории: первая, самая многочисленная, оставалась вне всякой организации. Вторая, также довольно многочисленная, состояла из так называемых "обществ для образования рабочих" (Arbeiterbildungsverein), и, наконец, третья, наименее многочисленная, но зато самая энергическая и самая осмысленная, образовала фалангу лассальянских рабочих под именем "всеобщей партии немецких рабочих" (der deutsche allgemeine Arbeiterverein).
О первой категории говорить нечего. Вторая представляла род федерации маленьких рабочих ассоциаций под непосредственным руководством Шульца-Делича и ему подобных буржуазных социалистов. "Самопомощь" (Selbsthilfe) -- ее лозунг в том смысле, что чернорабочему люду рекомендовалось настойчиво не ожидать для себя ни спасения, ни помощи от государства и правительства, а только от своей собственной энергии. Совет был прекрасный, если бы к нему не было присоединено ложное уверение, что при настоящих условиях общественной организации, при существовании экономической монополии, заедающих рабочие массы, и политического государства, охраняющего эти монополии против народного бунта, для чернорабочего люда возможно освобождение. Вследствие такого заблуждения, а со стороны буржуазных социалистов и вожаков этой партии вполне сознательного обмана, работники, подчиненные их влиянию, должны были систематически устраняться от всех политическо-социальных забот и вопросов о государстве, о собственности и т. д. и, приняв за точку отправления рациональность и законность настоящего строя общества, искать своего улучшения и облегчения посредством устройства кооперативных потребительных, кредитных и производительных товариществ. Для политического же образования Шульце-Делич рекомендовал работникам полную программу партии прогресса, к которой принадлежал сам вместе с товарищами.
В экономическом отношении, как теперь ясно для всех, система Шульца-Делича клонилась прямо к охранению буржуазного мира против социальной грозы; в политическом же она подчиняла окончательно пролетариат эксплуатирующей его буржуазии, у которой он должен оставаться послушным и глупым орудием.
Против такого грубого, двойного обмана восстал Фердинанд Лассаль. Ему было легко разбить экономическую систему Шульца-Делича и показать все ничтожество политической системы. Никто, кроме Лассаля, не умел объяснить и доказать так убедительно немецким работникам, что при настоящих экономических условиях положение пролетариата не только не может уничтожиться, напротив, в силу неотвратимого экономического закона должно и будет каждый год ухудшаться, несмотря на все кооперативные попытки, могущие принести кратковременную, скоропреходящую пользу разве только самому малому числу работников.
Разбивая политическую программу, он доказал, что вся эта мнимо народная политика клонится лишь к укреплению буржуазно-экономических привилегий.
До сих пор мы с Лассалем согласны. Но вот где расходимся с ним и вообще со всеми демократами-социалистами или коммунистами в Германии. В противность Шульце-Деличу, рекомендовавшему работникам искать спасения только в собственной энергии и ничего не требовать и не ждать от государства, Лассаль, доказав им, во-первых, что при настоящих экономических условиях не только их освобождение, но даже малейшее облегчение их участи невозможно, ухудшение же ее необходимо, и, во-вторых, что пока существует буржуазное государство, буржуазные экономические привилегии остаются неприступны,-- пришел к следующему заключению: чтобы достигнуть свободы действительной, свободы, основанной на экономическом равенстве, пролетариат должен овладеть государством и обратить государственную силу против буржуазии в пользу рабочей массы, точно так же, как теперь она обращена против пролетариата в единую пользу эксплуатирующего класса.
Как же овладеть государством? -- Для этого есть только два средства: или политическая революция, или законная народная агитация в пользу мирной реформы. Лассаль, как немец, как еврей, как ученый и как человек богатый, советовал второй путь.
В этом смысле и с этою целью он образовал значительную, преимущественно политическую партию немецких рабочих, организовав ее иерархически, подчинив строгой дисциплине и своей диктатуре, словом, сделал то, что г. Маркс в последние три года хотел сделать в Интернационале. Попытка Маркса вышла неудачна, а попытка Лассаля имела полный успех. Прямою и ближайшею целью партии он поставил всенародную мирную агитацию для завоевания всеобщего права избирательства государственных представителей и властей.
Завоевав это право путем легальной реформы, народ должен будет послать только своих представителей в народный парламент, который рядом декретов и законов обратит буржуазное государство в народное. Первым делом народного государства будет открытие безграничного кредита производительным и потребительным рабочим ассоциациям, которые только тогда будут в состоянии бороться с буржуазным капиталом и в непродолжительное время победят и поглотят его. Когда процесс поглощения совершится, тогда настанет период радикального преобразования общества.
Такова программа Лассаля, такова же и программа социально-демократической партии. Собственно, она принадлежит не Лассалю, а Марксу, который ее вполне высказал в известном "Манифесте Коммунистической партии", обнародованном им и Энгельсом в 1848. Ясный намек находится на нее также в первом "Манифесте Международного общества", написанном Марксом в 1864, в словах: "Первый долг рабочего класса заключается в завоевании себе политического могущества"*, или, как говорится в Ман<ифесте> Комм<унистов>, "первый шаг к революции рабочих должен состоять в возвышении пролетариата на степень господствующего сословия. Пролетариат должен сосредоточить все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, возведенного на степень господствующего сословия"**.
Не ясно ли, что программа Лассаля ничем не отличается от программы Маркса, которого он признавал за своего учителя. В брошюре против Шульца-Делича Лассаль с истинно гениальною ясностью, характеризующею его сочинения, изложив свои основные понятия о социально-политическом развитии новейшего общества, говорит прямо, что эти идеи и даже терминология принадлежат не ему, а г. Марксу, впервые высказавшему и развившему их в своем замечательном, еще не изданном сочинении.
Тем страннее кажется протест г. Маркса, напечатанный после смерти Лассаля во введении к сочинению о "Капитале". Маркс горько жалуется, что его обокрал Лассаль, присвоив его идеи. Протест чрезвычайно странный со стороны коммуниста, проповедующего коллективную собственность и не понимающего, что идея, раз высказанная, перестает быть собственностью лица. Другое дело, если бы Лассаль переписал одну или несколько страниц,-- это было бы воровство и доказательство умственной несостоятельности писателя, не могущего переварить заимствованных идей и воспроизвести собственною умственною работою в самостоятельной форме. Так поступают только люди, лишенные умственных способностей и тщеславно-бесчестные, вороны в павлиньих перьях.
Лассаль был слишком умен и самостоятелен, чтобы ему была нужда прибегать к таким жалким средствам для обращения на себя внимания публики. Он был тщеславен, очень тщеславен, как и подобает еврею, но в то же время он был одарен такими блестящими способностями, что без труда мог удовлетворять требованиям самого изысканного тщеславия. Он был умен, учен, богат, ловок и чрезвычайно смел; был в высшей степени одарен диалектикою, даром слова, ясностью понимания и изложения. В противоположность своему учителю Марксу, который силен в теории, в закулисной или подземной интриге и, напротив, теряет всякое значение и силу на поприще публичном, Лассаль был как бы нарочно создан для открытой борьбы на практическом поле. Диалектическая ловкость и сила логики, возбуждаемые самолюбием, разгоряченным борьбою, заменяло в нем силу страстных убеждений. Он чрезвычайно сильно действовал на пролетариат, но далеко не был человеком народным.
Всею жизнью, обстановкою, привычками, вкусами он принадлежал к высшему буржуазному классу, к так называемой золотой или желтоперчатной молодежи. Конечно, он возвышался над нею головою, царил умом и благодаря этому уму встал во главе немецкого пролетариата. В течение нескольких лет он достиг громадной популярности. Вся либеральная и демократическая буржуазия глубоко его возненавидела; товарищи-единомышленники, социалисты, марксисты и сам учитель Маркс, сосредоточили против него всю силу своей недоброжелательной зависти. Да, они ненавидели его так же глубоко, как и буржуазия; пока он был жив, они не смели высказать ему своей ненависти, потому что он был для них слишком силен.
Мы уже несколько раз высказывали глубокое отвращение к теории Лассаля и Маркса, рекомендующей работникам если не последний идеал, то по крайней мере как ближайшую главную цель -- основание народного государства, которое, по их объяснению, будет не что иное, как "пролетариат, возведенный на степень господствующего сословия".
Спрашивается, если пролетариат будет господствующим сословием, то над кем он будет господствовать? Значит, останется еще другой пролетариат, который будет подчинен этому новому господству, новому государству. Напр., хотя бы крестьянская чернь, как известно, не пользующаяся благорасположением марксистов и которая, находясь на низшей степени культуры, будет, вероятно, управляться городским и фабричным пролетариатом; или, если взглянуть с национальной точки зрения на этот вопрос, то, положим, для немцев славяне по той же причине станут к победоносному немецкому пролетариату в такое же рабское подчинение, в каком последний находится по отношению к своей буржуазии.
Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно, и рабство; государство без рабства, открытого или маскированного, немыслимо -- вот почему мы враги государства.
Что значит пролетариат, возведенный в господствующее сословие? Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управления? Немцев считают около сорока миллионов. Неужели же все сорок миллионов будут членами правительства? Весь народ будет управляющим, а управляемых не будет. Тогда не будет правительства, не будет государства, а если будет государство, то будут и управляемые, будут рабы.
Эта дилемма в теории марксистов решается просто. Под управлением народным они разумеют управление народа посредством небольшого числа представителей, избранных народом. Всеобщее и поголовное право избирательства целым народом так называемых народных представителей и правителей государства -- вот последнее слово марксистов, так же как и демократической школы, -- ложь, за которою кроется деспотизм управляющего меньшинства, тем более опасная, что она является как выражение мнимой народной воли.
Итак, с какой точки зрения ни смотри на этот вопрос, все приходишь к тому же самому печальному результату: к управлению огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые, лишь только сделаются правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственной, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом. Кто может усумниться в этом, тот совсем не знаком с природою человека.
Но эти избранные будут горячо убежденные и к тому же ученые социалисты. Слова "ученый социалист", "научный социализм", которые беспрестанно встречаются в сочинениях и речах лассальцев и марксистов, сами собою доказывают, что мнимое народное государство будет не что иное, как весьма деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленною аристократиею действительных или мнимых ученых. Народ не учен, значит, он целиком будет освобожден от забот управления, целиком будет включен в управляемое стадо. Хорошо освобождение!
Марксисты чувствуют это противоречие и, сознавая, что управление ученых, самое тяжелое, обидное и презрительное в мире, будет, несмотря на все демократические формы, настоящею диктатурою, утешают мыслью, что эта диктатура будет временная и короткая. Они говорят, что единственною заботою и целью ее будет образовать и поднять народ как экономически, так и политически до такой степени, что всякое управление сделается скоро ненужным и государство, утратив весь политический, т. е. господствующий характер, обратится само собою в совершенно свободную организацию экономических интересов и общин.
Тут явное противоречие. Если их государство будет действительно народное, то зачем ему упраздняться, если же его упразднение необходимо для действительного освобождения народа, то как же они смеют его называть народным? Своею полемикою против них мы довели их до сознания, что свобода, или анархия, т. е. вольная организация рабочих масс снизу вверх, есть окончательная цель общественного развития и что всякое государство, не исключая и их народного, есть ярмо, значит, с одной стороны, порождает деспотизм, а с другой -- рабство.
Они говорят, что такое государственное ярмо, диктатура есть необходимое переходное средство для достижения полнейшего народного освобождения: анархия, или свобода,-- цель, государство, или диктатура,-- средство. Итак, для освобождения народных масс надо их сперва поработить.
На этом противоречии пока остановилась наша полемика. Они утверждают, что только диктатура, конечно, их, может создать народную волю, мы отвечаем, что никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечения себя, и что она способна породить и воспитать в народе, сносящем ее, только рабство; свобода может быть создана только свободою, т. е. всенародным бунтом и вольною организациею рабочих масс снизу вверх........"

павел карпец

22-03-2017 10:13:21

"......В то время как политико-социальная теория противогосударственных социалистов, или анархистов, ведет их неуклонно и прямо к полнейшему разрыву со всеми правительствами, со всеми видами буржуазной политики, не оставляя другого исхода, кроме социальной революции, противоположная теория, теория государственных коммунистов и научного авторитета, так же неуклонно втягивает и запутывает своих приверженцев, под предлогом политической тактики, в беспрестанные сделки с правительствами и разными буржуазными политическими партиями, т. е. толкает прямо их в реакцию.
Самое лучшее доказательство этому представляет Лассаль. Кому не известны его сношения и переговоры с Бисмарком. Либералы и демократы, против которых он вел беспощадную и весьма удачную войну, воспользовались этим, чтобы обвинить его в продажности. То же самое, хотя и не так явно, шептали между собою личные приверженцы г. Маркса в Германии. Но и те и другие врали. Лассаль был богат и ему незачем было продавать себя; он был слишком умен, слишком горд, чтобы предпочесть роль самостоятельного агитатора неблаговидному положению правительственного или чьего бы то ни было агента.
Мы сказали, что Лассаль не был человеком народа, потому что он слишком желтоперчаточный щеголь, чтобы встречаться с пролетариатом помимо митингов, где он обыкновенно магнетизировал его умною блестящею речью, слишком избалован был богатством и сопряженными с ним привычками изящно-прихотливого существования, чтобы находить удовольствие в народной среде, слишком еврей, чтобы он чувствовал себя ловко среди народа, и, наконец, слишком наполнен сознанием своего умственного превосходства, чтобы не ощущать некоторого презрения к неученой, чернорабочей толпе, к которой он относился более как медик к больному, чем брат к брату. В этих пределах он серьезно был предан народному делу, как честный медик бывает предан излечению своего больного, в котором он видит, впрочем, не столько человека, сколько субъекта. Мы глубоко убеждены, что он был настолько честен и горд, что ни за что в мире не изменил бы делу народа.
Совсем не нужно прибегать к подлым предположениям для объяснения сношений и сделок Лассаля с прусским министром. Лассаль, как мы сказали, был в открытой войне со всеми оттенками либералов и демократов и страшно презирал этих невинных риторов, беспомощность и несостоятельность коих он ясно видел; Бисмарк, хотя и по другим причинам, тоже враждовал с ними -- это и было первым поводом сближения. Главное же основание сближения заключалось в политико-социальной программе Лассаля, в коммунистической теории, созданной г. Марксом.
Основной пункт этой программы: освобождение (мнимое) пролетариата посредством только одного государства. Но для этого надо, чтобы государство согласилось быть освободителем пролетариата из-под ига буржуазного капитала. Как же внушить государству такую волю? Для этого могут быть только два средства. Пролетариат должен совершить революцию для овладения государством -- средство героическое. По нашему мнению, раз овладев им, он должен немедленно его разрушить, как вечную тюрьму народных масс; по теории же г. Маркса, народ не только не должен его разрушать, напротив, должен укрепить и усилить и в этом виде передать в полное распоряжение своих благодетелей, опекунов и учителей -- начальников коммунистической партии, словом, г. Марксу и его друзьям, которые начнут освобождать по-своему. Они сосредоточат бразды правления в сильной руке, потому что невежественный народ требует весьма сильного попечения; создадут единый государственный банк, сосредоточивающий в своих руках все торгово-промышленное, земледельческое и даже научное производство, а массу народа разделят на две армии: промышленную и землепашественную под непосредственною командою государственных инженеров, которые составят новое привилегированное науко-политическое сословие*.
Видите, какая блистательная цель поставлена народу школою немецких коммунистов! Но для достижения всех этих благ необходимо прежде всего сделать маленький, невинный шаг -- революцию! Ну и ждите, когда немцы сделают революцию! Бесконечно рассуждать о революции, это пожалуй, ну а делать ее...
Сами немцы не верят в немецкую революцию. Нужно, чтобы другой народ ее начал или какая-нибудь внешняя сила увлекла или толкнула его; сами же собою дальше резонерства никогда не пойдут. Следовательно, надо искать другого средства, чтобы овладеть государством. Надо овладеть симпатиею людей, стоящих или могущих стоять во главе государства.
Во время Лассаля, точно так же как и теперь, во главе государства стоял Бисмарк. Кто же мог стать на его место? Либеральная и демократическо-прогрессистская партия были побеждены; оставалась только чистая демократическая, впоследствии принявшая название "народной партии". Но на севере она была ничтожна, на юге несколько многочисленнее, зато стремилась прямо к гегемонии Австрийской империи. Последние события доказали, что в этой исключительно-буржуазной партии не было никакой внутренней самостоятельности и силы. В 1870 она распалась окончательно.
Лассаль главным образом был одарен практическим инстинктом и смыслом, которых нет ни у г. Маркса, ни у его последователей. Как все теоретики, Маркс -- неизменный и неисправимый мечтатель на практике. Он доказал это своею несчастною кампаниею в Интернациональном обществе и имевшую целью установление его диктатуры в Интернационале**, а посредством Интернационала над всем революционным движением пролетариата Европы и Америки. Надо быть или сумасшедшим, или весьма отвлеченным ученым, чтобы задаться такою целью. Г. Маркс в настоящем году потерпел полнейшее и заслуженное поражение***, но вряд ли оно избавит его от честолюбивой мечтательности.
Благодаря той же мечтательности, а также и желания приобрести почитателей и приверженцев среди буржуазии, Маркс постоянно толкал и толкает пролетариат на сделки с буржуазными радикалами. По воспитанию и по натуре он якобинец, и его любимая мечта -- политическая диктатура. Гамбетта и Кастеляр -- его настоящие идеалы. Его сердце, все помышления стремятся к ним, и если в последнее время он должен был от них отказаться, то только потому, что они не умели прикинуться социалистами.
В этом стремлении к сделкам с радикальной буржуазией, которое сильнее обнаружилось в последние годы в Марксе, заключается двойная мечта: во-первых, радикальная буржуазия, если ей удастся овладеть государственною властью, захочет, будет иметь возможность захотеть употребить ее в пользу пролетариата, и, во-вторых, радикальная партия, овладев государством, когда-нибудь будет в состоянии устоять против реакции, корень которой скрывается в ней самой.
Буржуазно-радикальная партия отделяется от массы чернорабочего люда тем, что она экономическими и политическими интересами, также всеми привычками жизни, своим честолюбием, предрассудками глубоко, можно сказать, органически связана с эксплуатирующим сословием. Каким же образом может она захотеть употребить власть, завоеванную хотя бы и с помощью народа, в пользу этого народа? Ведь это было бы самоубийством целого сословия, а сословное самоубийство немыслимо. Самые ярые и красные демократы были, есть и будут до такой степени буржуа, что всегда достаточно сколько-нибудь серьезного за фразу переходящего заявления социалистических требований и инстинктов со стороны народа, чтобы их заставить сейчас же броситься в самую ярую и безумную реакцию.
Это логически необходимо, да и помимо логики вся новейшая история доказывает необходимость этого. Достаточно вспомнить положительную измену красной республиканской партии в июньские дни 1848, и как будто такого примера и последовавшего за ним двадцатилетнего жестокого урока, данного Наполеоном III, было недостаточно, чтобы снова во Франции в 1870--71 повторилось еще раз то же самое. Гамбетта и его партия оказались самыми ярыми врагами революционного социализма. Они выдали Францию, связанную по рукам и по ногам, бесчинствующей ныне в ней реакции. Другой пример -- Испания. Самая крайняя радикальная политическая партия (la partie intransigente) оказалась самым ярым врагом интернационального социализма.
Теперь другой вопрос: в состоянии ли радикальная буржуазия без всенародного бунта совершить торжествующий переворот? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы решить его отрицательно; разумеется, нет. Значит, не буржуазия нужна народу, а народ буржуазии для совершения революции. Это стало ясно везде, а в России яснее, чем где бы то ни было. Соберите всю нашу революционно мечтающую и резонирующую дворянско-буржуазную молодежь; но, во-первых, как связать ее в одно живое, единомыслящее и единостремящееся тело? Она может соединиться, только погрузившись в народ; вне же народа она всегда будет составлять бессмысленную, безвольную, пустоболтающую и совершенно бессильную толпу.
Лучшие люди буржуазного мира, буржуа по происхождению, а не по убеждениям и стремлениям, могут быть полезны только под тем условием, что они потонут в народе, в чисто народном деле; если же они будут продолжать существовать вне народа, то они будут не только ему бесполезны, но положительно вредны.
Радикальная же партия составляет особую партию; она живет и действует вне народа. Что же показывает ее стремление к союзу с чернорабочим людом? Ни более ни менее, как сознание бессилия, сознание необходимости помощи народа для овладения государственной власти, конечно, не в пользу народа, а в свою собственную. И как только она овладеет ею, она неизбежно станет врагом народа; сделавшись врагом, она потеряет точку опоры, прежнюю народную силу, и, чтобы удержать власть, хотя на время, она принуждена будет искать новых источников силы уже против народа, в союзах и сделках с побежденными реакционными партиями. Таким образом, идя от уступки к уступке, от измены к измене, она и себя, и народ отдаст реакции. Послушайте, что говорит теперь Кастеляр, ярый республиканец, сделавшийся диктатором: "Политика живет уступками и сделками, поэтому я намерен во главе республиканской армии поставить генералов из умеренной монархической партии". К какому это результату клонится, разумеется, всякому ясно.
Лассаль как практический человек превосходно все это понимал; кроме того он глубоко презирал всю немецкую буржуазию и поэтому он не мог советовать работникам связываться с какою-либо буржуазною партиею.
Оставалась революция; но Лассаль слишком хорошо знал своих соотечественников, чтобы ждать от них революционной инициативы. Что же ему оставалось? Одно -- связаться с Бисмарком.
Пункт соединения давался самою теориею Маркса, именно: единое, обширное, сильно-централизованное государство. Лассаль его хотел, а Бисмарк уже делал. Как же им было не соединиться?
С самого вступления в министерство, больше, со времени прусского парламента 1848 Бисмарк доказал, что он враг, презирающий враг буржуазии; настоящая же деятельность показывает, что он не фанатик и не раб дворянско-феодальной партии, к которой принадлежит по происхождению и по воспитанию и с которой он, при помощи разбитой, покоренной и рабски послушной ему партии буржуазных либералов, демократов, республиканцев и даже социалистов, сбивает спесь и стремится окончательно привести к одному государственному знаменателю.
Главная цель его, так же как Лассаля и Маркса, государство. И потому Лассаль оказался несравненно логичнее и практичнее Маркса, признающего Бисмарка революционером, конечно, по-своему, и мечтающего о свержении его, вероятно, потому, что он занимает в государстве первое место, которое, по мнению г. Маркса, должно принадлежать ему.
Лассаль, по-видимому, не имел такого высокого самолюбия; и потому не гнушался войти в сношения с Бисмарком. Совершенно сообразно с политическою программою, изложенною Марксом и Энгельсом в "Манифесте коммунистов", Лассаль требовал от Бисмарка только одного: открытия государственного кредита рабочим производительным товариществам. Но вместе с тем -- и это доказывает степень его доверия к Бисмарку -- он, сообразно той же программе, поднял между рабочими мирно-законную агитацию в пользу завоевания избирательного права -- другая мечта, о которой мы уже высказали свое мнение.
Неожиданная и преждевременная смерть Лассаля* не позволила ему не только довести до конца, но даже хоть несколько развить свои планы......"

павел карпец

27-03-2017 12:42:24

После смерти Лассаля в Германии между вольною федерациею обществ для образования рабочих и всеобщим немецким обществом рабочих, созданным Лассалем, стала образовываться под прямым влиянием друзей и последователей г. Маркса третья партия -- "социально-демократическая партия немецких работников"*. Во главе ее стали два весьма талантливые человека, один полуработник, другой литератор и прямой ученик и агент г. Маркса: гг. Бебель и Либкнехт.
Мы уже рассказывали печальные последствия похода г. Либкнехта в Вену в 1868. Результатом этого похода был Нюренбергский конгресс (август 1868), на котором окончательно организовалась социально-демократическая партия.
По намерению ее основателей, действовавших под прямым руководством Маркса, она должна была сделаться пангерманским отделом Интернационального общества рабочих. Но немецкие и особенно прусские законы были противны такому соединению. Поэтому оно было заявлено только косвенным образом, а именно в следующих выражениях: "Социально-демократическая партия немецких работников становится в связь с Интернациональным обществом, насколько это допускается немецкими законами".
Несомненно, что эта новая партия была основана в Германии с тайною надеждою и замыслом посредством ее внести в Интернационал всю программу Маркса, устраненную первым Женевским конгрессом (1866).
Программа Маркса сделалась программой социально-демократической партии. Вначале в ней повторяются некоторые из главных параграфов Интернациональной программы, утвержденной первым Женевским конгрессом; но потом вдруг совершается крутой переход к "завоеванию политической власти", рекомендуемой немецким работникам как "ближайшая и непосредственная цель" новой партии, с прибавлением следующей знаменательной фразы: "Завоевание политических прав (всенародное право избирательства, свобода печати, свобода ассоциаций и публичных собраний и т. д.) как необходимое предварительное условие экономического освобождения работников".
Эта фраза имеет вот какое значение: прежде чем приступить к социальной революции, работники должны совершить политическую революцию, или, что более сообразно с природою немцев, завоевать, или, еще проще, приобресть политическое право посредством мирной агитации. А так как всякое политическое движение прежде или, что все равно, вне социального не может быть другим, как движением буржуазным, то и выходит, что эта программа рекомендует немецким работникам усвоить себе прежде всего буржуазные интересы и цели и совершить политическое движение в пользу радикальной буржуазии, которая потом в благодарность не освободит народ, а подчинит его новой власти, новой эксплуатации.
На основании этой программы совершилось трогательное примирение немецких и австрийских работников с буржуазными радикалами "народной партии". По окончании Нюренбергского конгресса делегаты, избранные с этою целью конгрессом, отправились в Штутгарт, где и был заключен между представителями обманутых работников и коноводами буржуазно-радикальной партии формальный оборонительный и наступательный союз.
Вследствие такого союза как те, так и другие явились вместе, как братья, на второй конгресс "Лиги Мира и Свободы", открывшийся в сентябре в Берне. Тут приключился довольно знаменательный факт. Если не все, то по крайней мере многие из наших читателей слышали о расколе, впервые обнаружившемся на этом конгрессе между буржуазными социалистами и демократами и революционными социалистами, принадлежавшими к партии так называемого Союза (Аллианс)* или вступившими в него после этого {Те, которые о нем не знают, могут почерпнуть самые необходимые сведения во втором томе наших изданий, именно: "Историческое развитие Интернационала", часть 1, стр. 301--365. 1873**.}.
Вопрос, который подал внешний повод к этому разрыву, сделавшемуся уже гораздо прежде неизбежным, был поставлен аллиансистами чрезвычайно определенно и ясно. Они хотели вывести наружу буржуазных демократов и социалистов, заставить их громко высказать не только их равнодушие, но положительно враждебное отношение к вопросу, который единственно может быть назван народным вопросом,-- к вопросу социальному.
Для этого они предложили "Лиге Мира и Свободы" признать за главную цель всех своих стремлений "уравнение лиц" (не только в политическом или юридическом, но главным образом в экономическом отношении) "и классов" (в смысле совершенного уничтожения последних). Словом, они пригласили Лигу принять программу социально-революционную.
Они дали нарочно самую умеренную форму своему предложению, дабы противники, большинство Лиги, не имели возможности маскировать своего отказа возражением против слишком резкой постановки вопроса. Им было сказано ясно: "Мы теперь еще не касаемся вопроса о средствах для достижения цели. Мы спрашиваем Вас, хотите ли Вы осуществления этой цели? Признаете ли Вы ее за законную и в настоящее время за главную, чтобы не оказать единую цель? Хотите ли, желаете ли Вы осуществления полнейшего равенства, не физиологического и не этнографического, а социально-экономического между всеми людьми, к какой бы части света, к какому бы народу и полу они ни принадлежали. Мы убеждены и вся новейшая история служит подтверждением: пока человечество будет разделено на меньшинство эксплуататоров и большинство эксплуатируемых, свобода немыслима и становится ложью. Если Вы хотите свободы для всех, то Вы должны хотеть вместе с нами всеобщего равенства. Хотите ли Вы его, да или нет?"
Если бы господа буржуазные демократы и социалисты были умнее, они для спасения своей чести ответили бы "да", но как люди практические отложили бы осуществление этой цели на весьма далекие времена. Аллиансисты, опасаясь такого ответа, наперед условились между собою поставить в таком случае вопрос о путях и средствах, необходимых для достижения цели. Тогда выступил бы вперед вопрос о коллективной и индивидуальной собственности, об уничтожении юридического права и о государстве.
Но на этом поле для большинства конгресса было бы гораздо удобнее принять сражение, чем на первом. Ясность первого вопроса была такова, что не допускала никаких уверток. Второй же вопрос гораздо сложнее и дает повод к бесчисленному множеству толков, так что при некоторой ловкости можно говорить и вотировать против народного социализма и все-таки казаться социалистом и другом народа. В этом отношении школа Маркса дала нам много примеров, и немецкий диктатор так гостеприимен (под непременным условием, чтобы ему кланялись), что он в настоящее время прикрывает своим знаменем огромное количество с ног до головы буржуазных социалистов и демократов, и "Лига Мира и Свободы" могла бы приютиться под ним, если бы только согласилась признать его за первого человека.
Если бы буржуазный конгресс поступил таким образом, то положение аллиансистов стало бы несравненно труднее; между Лигою и ими произошла бы та же самая борьба, которая существует ныне между ними и Mapксом. Но Лига оказалась глупее и вместе с тем честнее марксистов; она приняла сражение на первом ей предложенном поле и на вопрос: "Хочет ли она экономического равенства, да или нет?" -- огромным большинством ответила: "нет". Этим окончательно отрезала себя от пролетариата и обрекла на близкую смерть. Она умерла и оставила только две блуждающие и горько жалующиеся тени: Аманд Гег и сен-симонист-миллионер Лемонье.
Теперь возвратимся к странному факту, случившемуся на этом конгрессе, а именно: делегаты, приехавшие из Нюренберга и Штутгарта, т. е. работники, отряженные Нюренбергским конгрессом новой социально-демократической партией немецких рабочих, и буржуазные швабы "народной партии" вместе с большинством Лиги вотировали единодушно против равенства. Что так вотировали буржуа, удивляться нечего, на то они и буржуа. Никакой буржуа, будь он самый красный революционер, экономического равенства хотеть не может, потому что это равенство -- его смерть.
Но каким образом работники, члены социально-демократической партии, могли вотировать против равенства? Не доказывает ли это, что программа, которой они ныне подчинены, прямо ведет их к цели совершенно противоположной той, которая поставлена им их социальным положением и инстинктом, и что их союз с буржуазными радикалами, заключенный ради политических видов, основан не на поглощении буржуазии пролетариатом, а, напротив, на подчинении последнего первой.
Замечателен еще другой факт: Брюссельский конгресс Интернационала, закрывший свои заседания за несколько дней перед Бернским, отверг всякую солидарность с последним, и все марксисты, участвовавшие в Брюссельском конгрессе, говорили и вотировали в этом смысле. Каким же образом другие марксисты, действовавшие, как и первые, под прямым влиянием Маркса, могли прийти к такому трогательному единодушию с большинством Бернского конгресса?
Все это осталось загадкою, до сих пор не разгаданною. То же противоречие в продолжение целого 1868 и даже после 1869 оказалось в "Volkstaat'e", главном, можно сказать, официальном, органе социально-демократической партии немецких работников, издаваемом гг. Бебелем и Либкнехтом. Иногда печатались в нем довольно сильные статьи против буржуазной Лиги; но за ними следовали несомненные заявления нежности, иногда дружеские упреки. Орган, долженствовавший представлять чисто народные интересы, как бы умолял Лигу укротить свои слишком ярые заявления буржуазных инстинктов, компрометировавшие защитников Лиги перед работниками.
Такое колебание в партии г. Маркса продолжалось до сентября 1869, т. е. до Базельского конгресса. Этот конгресс составляет эпоху в развитии Интернационала.
Прежде этого немцы принимали самое слабое участие в конгрессах Интернационала. Главную роль играли в нем работники Франции, Бельгии, Швейцарии и отчасти Англии. Теперь же немцы, организовавшие партию на основании выше сказанной более буржуазно-политической, чем народно-социальной программы, явились на Базельский конгресс как хорошо вымуштрованная рота и вотировали, как один человек, под строгим надзором одного из своих коноводов, г. Либкнехта.
Первым их делом было, разумеется, внесение своей программы с предложением поставить политический вопрос во главе всех других вопросов. Произошло горячее сражение, в котором немцы потерпели решительное поражение. Базельский конгресс сохранил чистоту Интернациональной программы, не позволил немцам ее исказить внесением в нее буржуазной политики.
Таким образом начался раскол в Интернационале, причиною коего были и остаются немцы. Обществу, по преимуществу интернациональному, они дерзнули предложить, хотели навязать почти насильно свою программу тесно-буржуазную и национально-политическую, исключительно немецкую, пангерманскую.
Они были наголову разбиты, и такому поражению немало способствовали люди, принадлежавшие к "Союзу Социальных Революционеров"* -- аллиансисты. Отсюда жестокая ненависть немцев против "Союза". Конец 1869 и первая половина 1870 были исполнены злостною бранью и еще более злостными и нередко подлыми кознями марксистов против людей "Аллианса".

павел карпец

03-04-2017 19:43:57

.........Наука, самая рациональная и глубокая, не может угадать формы будущей общественной жизни. Она может определить только отрицательные условия, логически вытекающие из строгой критики существующего общества. Таким образом, социально-экономическая наука при такой критике дошла до отрицания лично-наследственной собственности и, следовательно, до отвлеченного и, как бы сказать, отрицательного положения собственности коллективной, как необходимого условия будущего социального строя. Таким же путем дошла она до отрицания самой идеи государства и государствования, т. е. управления обществом сверху вниз, во имя какого бы то ни было мнимого права, богословского или метафизического, божественного или интеллигентно-ученого, и вследствие того пришла к противоположному, а потому и отрицательному положению -- к анархии, т. е. самостоятельной свободной организации всех единиц или частей, составляющих общины, и их вольной федерации между собою, снизу вверх, не по приказанию какого бы то начальства, даже избранного, и не по указаниям какой-либо ученой теории, а вследствие совсем естественного развития всякого рода потребностей, проявляемых самою жизнью.
Поэтому никакой ученый не в состоянии научить народ, не в состоянии определить даже для себя, как народ будет и должен жить на другой день социальной революции. Это определится, во-первых, положением каждого народа и, во-вторых, теми стремлениями, которые в них проявятся и будут сильнее действовать, отнюдь же не руководствами и уяснениями сверху и вообще никакими теориями, выдуманными накануне революции.
Нам известно, что в России теперь развилось целое направление к образованию так называемых народных учителей. Утверждают, что должно прежде всего научить народ, а когда он научится и поймет свои права и обязанности, тогда только можно его бунтовать. Тут сейчас же является вопрос, чему вы станете учить народ? Не тому ли, чего сами не знаете, не можете знать и чему сами должны прежде всего выучиться у народа?
В этом направлении или в этой далеко, впрочем, не новой партии необходимо различать две категории.
Самая многочисленная -- это категория доктринеров, шарлатанов, большею частью и себянадувателей, которые, не отказываясь ни от каких удовольствий и выгод, доставляемых существующим обществом привилегированному и богатому меньшинству, вместе с тем хотят приобрести или сохранить репутацию людей, преданных в самом деле делу народного освобождения, а, пожалуй, даже революционеров,-- когда это не бывает сопряжено с слишком большими неудобствами. Таких господ в России появилось слишком много. Они учреждают народные банки, артели, потребительные и производительные общества, занимаются, конечно, женским вопросом и именуют себя громко поборниками науки, позитивистами, а теперь марксистами. Общая черта, отличающая их,-- это ничем не жертвовать, беречь и холить свои дорогие личности пуще всего, и вместе с тем желают слыть передовыми людьми во всех отношениях.
С этою категориею, как бы многочисленна она ни была, разговоры напрасны. До революции ее можно только разоблачать и срамить; а в революцию... ну, тогда будем надеяться, что они сами пропадут.
Но есть другая категория, состоящая из молодых людей честных, действительно преданных, и которые бросались в это направление в последнее время как бы с отчаяния, только потому, что им кажется, что при настоящих обстоятельствах другого дела и выхода нет. Мы не определим их ближе, боясь обратить на них внимание полиции; но те из них, которые прочтут эти строки, поймут, что слова наши обращены прямо к ним.
Именно их хотелось бы нам спросить: чему они намереваются учить народ? Хотят ли они преподать народу рациональную науку? Сколько нам известно, их цель не такова. Они знают, что правительство остановило бы на первом шагу всякого, кто захотел бы внести науку в народные школы, и знают кроме того, что самому народу нашему в его настоящем слишком бедственном положении совсем не до науки. Для того чтобы сделать доступною для него теорию, надо переменить его практику и прежде всего преобразовать радикально экономические условия его быта, вырвать его из повсеместной и почти поголовной голодной беды.
Каким же образом честные люди могут изменить экономический быт народа? Никакой власти у них нет, да и сама государственная власть, как мы это постараемся доказать ниже, бессильна исправить экономическое положение народа; единственное, что она может сделать для него, это -- упраздниться, исчезнуть, так как ее существование несогласно с благом народным, могущим быть созданным только самим народом.
Что же могут сделать друзья народа? Возбудить его к самостоятельному движению и действию и прежде всего -- утверждают именно добросовестные поборники того направления, о котором мы теперь говорили,-- указать ему пути и средства к его освобождению.
Пути и средства могут быть двоякого рода: чисто революционные, стремящиеся прямо к организации всенародного бунта, и другие, более мирные, начинающие освобождение народа систематически медленным, но вместе с тем радикальным преобразованием его экономического быта. Этот второй метод, если ему хотят следовать искренно, исключает, разумеется, пошлую проповедь о сбережении, столь любимую буржуазными экономистами, по той простой причине, что чернорабочему народу вообще, и особенно нашему, сберегать решительно нечего.
Но что же могут сделать честные люди для того, чтобы толкнуть наш народ на этот путь медленных, но радикальных экономических преобразований? Не откроют ли они в деревнях кафедры социологии? Во-первых, все то же отечески бдительное правительство не позволит; ну, а во-вторых, крестьяне ничего не поймут и насмеются над самим профессором; да, наконец, и сама социология -- наука будущая; в настоящее же время она несравненно богаче неразрешимыми вопросами, чем положительными ответами, не говорим уже о том, что нашим бедным мужикам заниматься ею, право, некогда, на них можно действовать только путем практики, отнюдь же не посредством теорий.
В чем же может состоять эта практика? Именно практика, ставящая себе главною, если не единственною целью -- толкнуть всю огромную массу нашего крестьянства на путь самостоятельных экономических преобразований, в духе новейшей социологии? Она не может состоять ни в чем другом, как в образовании рабочих артелей и кооперативных обществ, ссудных, потребительных и производительных, и по преимуществу последних, как идущих прямее других к цели, т. е. к освобождению труда от господства буржуазного капитала.
Но возможно ли это освобождение при экономических условиях, преобладающих в настоящем обществе? Наука, опираясь на факты, а именно на целый ряд опытов, сделанных в продолжение последних двадцати лет в разных странах, решительно говорит нам: невозможно. Лассаль, которого мы, впрочем, далеко не последователи, доказал эту невозможность самым блестящим и популярнейшим образом в своих брошюрах, и в этом сходятся с ним все новейшие экономисты, хотя и буржуазные, но серьезные, как бы нехотя раскрывают немощь кооперативной системы, на которую довольно справедливо смотрят, как на спасительный громоотвод против социально-революционной грозы.
Интернационал, с своей стороны, много и в продолжение нескольких лет часто возбуждал вопрос о кооперативных товариществах и на основании многочисленных доводов пришел к следующему результату, высказанному на Лозаннском конгрессе (в 1867 г.) и подтвержденному на Брюссельском конгрессе (в 1868 г.).
Кооперация, во всех ее видах, есть, несомненно, рациональная и справедливая форма будущего производства. Но для того, чтобы она могла достигнуть своей цели -- освобождения всех работающих масс и полного вознаграждения и удовлетворения их, необходимо, чтобы земля и капитал, во всех видах, сделались коллективной собственностью. До тех пор, пока этого не будет, кооперация в большем числе случаев будет раздавлена всемогущею конкуренциею больших капиталов и большой поземельной собственности; в редких же случаях, когда, например, тому или другому, непременно более или менее замкнутому, производительному товариществу удастся выдержать и пережить эту борьбу, результатом этой удачи будет лишь зарождение нового привилегированного класса коллективных счастливцев в массе нищенствующего пролетариата. Итак, при существующих условиях общественной экономии кооперация рабочих масс освободить не может, тем не менее, однако, она представляет ту выгоду, что даже в настоящее время приучает работников соединяться, организоваться и самостоятельно управлять своими собственными делами.
Несмотря, однако, на признание этой несомненной пользы, кооперативное движение, сначала двинувшее нас быстро, в последнее время значительно ослабело в Европе, по той весьма простой причине, что массы рабочих, разубедившись, что в настоящее время они посредством ее могут достигнуть своего освобождения, не нашли нужным прибегать к ней для довершения своего практического воспитания, лишь только они потеряли веру в достижение цели, они пренебрегли и путем, к ней ведущим, или, вернее, путем, к ней не ведущим, а гимнастикою, даже и полезною, им некогда заниматься.
Что истинно на Западе, не может быть ложью на Востоке, и мы не думаем, чтобы кооперативное движение могло принять сколько-нибудь серьезные размеры в России. В настоящее время в России кооперация еще невозможнее, чем на Западе. Одним из главных условий ее успеха, там, где она действительно удалась, была личная инициатива, выдержанность и доблесть, но личность гораздо более развита на Западе, чем у нас в России, где до сих пор преобладает гуртовое движение. Кроме того, сами внешние условия, как политические, так и общественные, а также и уровень образования на Западе несравненно благоприятнее для образования и развития кооперативных обществ, чем в России, и несмотря на все это, на Западе кооперативное движение зачахло. Каким же образом может оно ужиться в России?
Скажут, что самая стадообразность русских народных движений может благоприятствовать ему. Элементы прогресса, это беспрестанное усовершенствование организации работы, производства и продукта его, без которых борьба против конкурирующего капиталами без того уже столь неравная, сделается совершенно невозможною, несовместимы с гуртовой деятельностью, неизменно клонящеюся к рутине. Кооперация поэтому может процветать в России только в самых незначительных, чтобы не сказать крошечных, размерах и до тех пор только, пока она останется незаметною и нечувствительною для всеподавляющего капитала и для еще более подавляющего правительства.
Для нас, впрочем, понятно, как молодые люди, слишком серьезные и честные для того, чтобы тешить себя либеральными фразами и для того, чтобы маскировать свой эгоизм доктринерною, бездушною, бессмысленною, одним словом, миртовскою или кедровскою* ученой болтовней; слишком живые и страстные, с другой стороны, чтобы оставаться, сложа руки, в постыдном бездействии, не видя перед собой другого исхода, бросаются в так называемое кооперативное движение. Это им дает, по крайней мере, средства и случай встретиться с работниками, стать как работник в их ряды, их узнавать и, по возможности, их соединять для достижения хоть какой-нибудь цели. Все же это несравненно утешительнее и полезнее, чем не делать решительно ничего.
С этой точки зрения, мы не имеем ничего против кооперативных попыток; но думаем, вместе с тем, что молодые люди, предпринимающие их, отнюдь не должны обманывать себя насчет результатов, которых могут они достигнуть. Эти результаты в больших городах и фабричных селах, посреди фабричных работников могут быть довольно значительны. Они будут чрезвычайно ничтожны посреди сельского населения, где они потеряются, как песчинки в степи, как капли в море...

павел карпец

11-04-2017 04:06:49

Но справедливо ли, что нет теперь в России ни другого выхода, ни дела другого, кроме кооперативных предприятий? Мы думаем решительно, что это несправедливо.
В русском народе существуют в самых широких размерах те два первых элемента, на которые мы можем указать, как на необходимые условия социальной революции. Он может похвастаться чрезмерною нищетою, а также и рабством примерным. Страданиям его нет числа, и переносит он их не терпеливо, а с глубоким и страстным отчаянием, выразившимся уже два раза исторически, двумя страшными взрывами: бунтом Стеньки Разина и пугачевским бунтом, и не перестающим поныне проявляться в беспрерывном ряде частных крестьянских бунтов.
Что же служит ему препятствием к совершению победоносной революции? Недостаток ли в общем народном идеале, который был бы способен осмыслить народную революцию, дать ей определенную цель и без которого, как мы выше сказали, невозможно одновременное и всеобщее восстание целого народа, а следовательно, невозможен и самый успех революции? Но вряд ли было бы справедливо сказать, что в русском народе уже не выработался такой идеал.
Если бы его не было, если бы он не выработался в сознании народном, по крайней мере, в своих главных чертах, то надо бы было отказаться от всякой надежды на русскую революцию, потому что такой идеал выдвигается из самой глубины народной жизни, есть непременным образом результат народных исторических испытаний, его стремлений, страданий, протестов, борьбы и вместе с тем есть как бы образное и общепонятное, всегда простое, выражение его настоящих требований и надежд.
Понятно, что если народ не выработает сам из себя этого идеала, то никто не будет в состоянии ему его дать. Вообще нужно заметить, что никому, ни лицу, ни обществу, ни народу, нельзя дать того, чего в нем уже не существует не только в зародыше, но даже в некоторой степени развития. Возьмем лицо; если мысль уже не существует в нем как живой инстинкт и как более или менее ясное представление, служащее как бы первым обнаружением этого инстинкта, то вы ему ни за что в мире не растолкуете и, главное, не втолкуете. Посмотрите на буржуа, довольного своей судьбой, надеетесь ли вы ему когда-нибудь объяснить право пролетария на полное человеческое развитие и на участие равное во всех наслаждениях, удовлетворениях и благах общественной жизни или ему доказать законность и спасительную необходимость социальной революции? Нет, если вы с ума не сошли, вы этого даже и пробовать не станете; а почему не станете? Потому что будете уверены, что будь даже этот буржуа от природы и добр, и умен, и благороден, и великодушен, и склонен к справедливости,-- видите, какие я делаю уступки, а ведь таких буржуа немного на свете,-- будь он чрезвычайно образован и даже учен, он все-таки вас не поймет и социальным революционером не сделается. А почему не сделается? По той простой причине, что жизнь его не выработала в нем тех инстинктивных стремлений, которые бы соответствовали вашей социально-революционной мысли. Если же бы, напротив, эти стремления в нем существовали хоть в зародыше или даже в самых нелепых видах представления, то как бы ни было приятно для его чувственности и ни удовлетворительно для его самолюбия его общественное положение, он не мог бы быть доволен собою.
Напротив, возьмите человека наименее образованного и самого нелепого, если вы в нем только действительно откроете инстинкты и честные, хотя и темные, стремления, соответствующие социально-революционной идее, как бы дики ни были его настоящие представления, вы не пугайтесь, а только займитесь им серьезно, с любовью, и вы увидите, как широко и как страстно он обнимет, усвоит вашу идею или, вернее, свою собственную идею, потому что она не что иное, как ясное, полное и логическое выражение его собственного инстинкта, так что вы в сущности не дали ему ничего, не принесли ему ничего нового, а только уяснили ему то, что в нем жило гораздо прежде, чем он встретился с вами. Вот почему я говорю, что никто ничего никому дать не может.
Но если это справедливо в отношении к лицу, тем более это справедливо в отношении к целому народу. Нужно быть олухом царя небесного или неизлечимым доктринером, для того чтобы вообразить себе, что можно что-нибудь дать народу, подарить ему какое бы то ни было материальное благо или новое умственное или нравственное содержание, новую истину и произвольно дать его жизни новое направление или, как утверждал тридцать шесть лет тому назад покойный Чаадаев, говоря именно о русском народе, писать на нем, как на белом листе, что угодно*.
В числе самых великих гениев до сих пор было мало таких, которые бы действительно сделали что-нибудь для народа; гении народа чрезвычайно аристократические, и все, что они сделали до сих пор, послужило только к образованию, к усилению и к обогащению эксплуатирующего меньшинства; бедные массы народа, покинутые и задавленные всеми, должны были пробивать свою гигантски-мученическую тропу к свободе и к свету бесконечным рядом темных и бесплодных усилий. Самые великие гении не приносили и не могли приносить нового содержания обществу, а, созданные самим обществом, они, продолжая и развивая многовековую работу, принесли и приносят только новые формы для того же содержания, беспрестанно вновь возрождающегося и расширяющегося самым движением общественной жизни.
Но, повторяю еще раз, самые прославленные гении ничего или очень мало сделали до сих пор собственно для народа, т. е. для многомиллионного чернорабочего пролетариата. Народная жизнь, народное развитие, народный прогресс принадлежат исключительно самому народу. Этот прогресс совершается, конечно, не путем книжного образования, а путем естественного нарастания опыта и мысли, передаваемого из рода в род и необходимым образом расширяющегося, углубляющегося по содержанию, усовершенствующегося и облекающегося в свои формы, разумеется, чрезвычайно медленно, путем бесконечного ряда тяжких и горьких исторических испытаний, доведших, наконец, в наше время народные массы, можно сказать, всех стран, по крайней мере всех европейских стран, до сознания, что им от привилегированных классов и от нынешних государств, вообще от политических переворотов, ждать нечего, и что они могут освободиться только собственным усилием своим, посредством социальной революции. Это самое определяет всеобщий идеал, ныне в них живущий и действующий.
Существует ли такой идеал в представлении народа русского? Нет сомнения, что существует, и нет даже необходимости слишком далеко углубляться в историческое сознание нашего народа, чтобы определить его главные черты.
Первая и главная черта -- это всенародное убеждение, что земля, вся земля, принадлежит народу, орошающему ее своим потом и оплодотворяющему ее собственноручным трудом. Вторая столь же крупная черта, что право на пользование ею принадлежит не лицу, а целой общине, миру, разделяющему ее временно между лицами; третья черта, одинаковой важности с двумя предыдущими,-- это квазиабсолютная автономия, общинное самоуправление и вследствие того решительно враждебное отношение общины к государству.
Вот три главные черты, которые лежат в основании русского народного идеала. По существу своему они вполне соответствуют идеалу, вырабатывающемуся за последнее время в сознании пролетариата латинских стран, несравненно ближе ныне стоящих к социальной революции, чем страны германские. Однако русский народный идеал омрачен тремя другими чертами, которые искажают его характер и чрезвычайно затрудняют и замедляют осуществление его; чертами, против которых поэтому мы всеми силами должны бороться, и против которых борьба тем возможнее, что она уже существует в самом народе.
Эти три затемняющие черты: 1) патриархальность; 2) поглощение лица миром; 3) вера в царя.
Можно было бы прибавить в виде четвертой черты христианскую веру, официально-православную или сенаторскую; но, по нашему мнению, у нас в России этот вопрос далеко не представляет той важности, какую он представляет в Западной Европе, не только в католических, но даже и в протестантских странах. Социальные революционеры, разумеется, не пренебрегают им и пользуются всяким случаем, чтобы в присутствии народа сказать убийственную правду господу Саваофу* и богословским, метафизическим, политическим, юридическим, полицейским и буржуазно-экономическим представителям его на земле. Но они не ставят религиозный вопрос на первое место, убежденные в том, что суеверие народа, естественным образом сопряженное в нем с невежеством, не коренится, однако, столько в этом невежестве, сколько в его нищете, в его материальных страданиях и в неслыханных притеснениях всякого рода, претерпеваемых им всякий день; что религиозные представления и басни, эта фантастическая склонность к нелепому -- явление еще более практическое, чем теоретическое, а именно, не столько заблуждение ума, сколько протест самой жизни, воли и страсти против невыносимой жизненной тесноты; что церковь представляет для народа род небесного кабака, точно так же как кабак представляет нечто вроде церкви небесной на земле; как в церкви, так и в кабаке он забывает хоть на одну минуту свой голод, свой гнет, свое унижение, старается успокоить память о своей ежедневной беде -- один раз в безумной вере, а другой раз в вине. Одно опьянение стоит другого.
Социальные революционеры знают это и потому убеждены, что религиозность в народе можно будет убить только социальною революцией, отнюдь же не отвлеченною и доктринерною пропагандою так называемых свободных мыслителей. Эти господа свободные мыслители с ног до головы буржуа, неисправимые метафизики по приемам, привычкам и жизни даже и тогда, когда называют себя позитивистами и воображают себя материалистами. Им все кажется, что жизнь вытекает из мысли, есть как бы осуществление предпосланной мысли, вследствие чего и утверждают, что мысль, и, разумеется, их бедная мысль, должна заправлять и жизнью; и не понимают они того, что мысль, напротив, вытекает из жизни и что для того, чтобы изменить мысль, надо прежде всего переменить жизнь. Дайте широкую человеческую жизнь народу, и он вас удивит глубокою рациональностью своих мыслей.
Завзятые доктринеры, называющие себя свободными мыслителями, имеют еще другую причину предпосылать теоретическую, антирелигиозную пропаганду практическому делу. Они по большей части плохие революционеры и просто тщеславные эгоисты и трусы. К тому же по положению своему они принадлежат к образованным классам и очень дорожат комфортом и тонким изяществом, умственно-тщеславным наслаждением, которыми переполнена жизнь этих классов. Они понимают, что народная революция, по существу и по самой цели грубая и бесцеремонная, не остановится перед разрушением буржуазного мира, в котором им живется так хорошо, и потому, кроме того, что они отнюдь не намерены навлекать на себя значительные неудобства, сопряженные с честным служением революционному делу, и что им не хотелось бы также возбудить против себя негодование менее либеральных и смелых, но все-таки драгоценных покровителей, почитателей, друзей и товарищей по образованию, по житейским связям, по изяществу и материальному комфорту, они просто-напросто сами для себя не хотят и боятся такой революции, которая их самих свела бы с пьедестала и лишила бы вдруг всех выгод настоящего положения.
А между тем признаться им в этом не хочется, им непременно надобно удивить буржуазный мир своим радикализмом и увлечь революционную молодежь, а если можно, и самый народ за собою. Как же тут быть? Надо буржуазный мир удивить и не надо его сердить, надо увлечь революционную молодежь и вместе с тем избегнуть революционной пропасти! Для этого средство одно: устремить всю мнимо революционную ярость свою против господа бога. Так они уверены в несуществовании его, что гнева его не боятся. Другое дело начальство, всякое начальство, от царя до последнего полицейского! Дело другое люди богатые и могучие по своему общественному положению, от банкира и жида-откупщика до последнего купца-кулака и помещика! Их гнев может выразиться слишком чувствительно.
В силу такого рассуждения они объявляют беспощадную войну господу богу, отвергают наирадикальнейшим образом религию, во всех ее проявлениях и видах, громят богословие и метафизические бредни, все суеверия народные во имя науки, которую, разумеется, носят в карманах своих и которою испещряют все многоглаголивые писания свои,-- но в то же самое время обращаются с чрезвычайною нежностью ко всем политическим и общественным силам мира сего, и если, вынужденные логикой и общественным мнением, позволяют себе даже их отрицать, то делают это так учтиво, так кротко, что надо иметь нрав чрезвычайно крутой, чтобы на них рассердиться, они непременно оставляют выходы и выражают надежду на их исправление. Эта способность надеяться и верить в них так велика, что они даже полагают возможным, что наш правительствующий сенат сделается рано или поздно органом народного освобождения. (Смотри последнюю, по числу третью программу непериодического издания "Вперед", скорое появление которого ожидается в Цюрихе.)*
Но оставим этих шарлатанов и обратимся к своему вопросу.....

павел карпец

18-04-2017 11:15:19

..........Народ наш глубоко и страстно ненавидит государство, ненавидит всех представителей его, в каком бы виде они перед ним ни являлись. Недавно еще ненависть его была разделена между дворянами и чиновниками, и иногда даже казалось, что он ненавидит первых еще более, чем последних, хотя, в сущности, он их ненавидит равно. Но с тех пор как вследствие упразднения крепостного права дворянство стало видимо разоряться, пропадать и обращаться к своему первоначальному виду исключительно служебного сословия, народ обнял его в своей общей ненависти ко всему чиновному сословию. Нужно ли доказывать, до какой степени ненависть его законна!
Государство окончательно раздавило, развратило русскую общину, уже и без того развращенную своим патриархальным началом. Под его гнетом само общинное избирательство стало обманом, а лица, временно избираемые самим народом, головы, старосты, десятские, старшины, превратились, с одной стороны, в орудия власти, а с другой, в подкупленных слуг богатых мужиков-кулаков. При таких условиях последние остатки справедливости, правды, простого человеколюбия должны были исчезнуть из общин, к тому же разоренных государственными податями и повинностями и до конца придавленных начальственным произволом. Более чем когда-нибудь, разбой остался единственным выходом для лица, а для целого народа -- всеобщий бунт, революция.
В таком положении что может делать наш умственный пролетариат, русская, честная, искренняя, до конца преданная социально-революционная молодежь? Она должна идти в народ, несомненно, потому что ныне везде, по преимуществу же в России, вне народа, вне многомиллионных чернорабочих масс нет более ни жизни, ни дела, ни будущности. Но как и зачем идти в народ?
В настоящее время у нас, после несчастного исхода нечаевского предприятия*, мнения на этот счет, кажется, чрезвычайно разделились; но из общей неурядицы мыслей выделяются уже теперь два главные и противоположные направления. Одно более миролюбивого и подготовительного свойства; другое -- бунтовское и стремящееся прямо к организации народной обороны.
Поборники первого направления в настоящую возможность этой революции не верят. Но так как они не хотят и не могут оставаться покойными зрителями народных бед, то они решаются идти в народ, для того чтобы братски разделить с ним эти беды, а вместе с тем и для того, чтобы его научить, подготовить, не теоретически, а на практике, своим живым примером. Они пойдут в фабричные работники и, работая наравне вместе с ними, будут стараться распространять между ними дух общения...
Другие постараются основать сельские колонии, в которых, кроме общего пользования землею, столь известного нашим крестьянам, проведут и применят начало им еще совсем незнакомое, но экономически необходимое, начало коллективного обрабатывания общей земли и равного разделения продуктов или цены продуктов между собою на основании самой строгой справедливости, не юридической, а человеческой, т. е. требуя больше работы от способных и сильных, меньше от неспособных и слабых, и распределяя заработки не в меру работы, а в меру потребностей каждого.
Они надеются, что им удастся увлечь крестьян своим примером, а главное, теми выгодами, которые они надеются получить от организации труда коллективного; такую же надежду питал Кабе, когда после неудавшейся революции 1848 г. он отправился со своими икарийцами в Америку, где и основал свою Новую Икарию, которая просуществовала очень недолго**, а должно заметить, что для успеха такого опыта американская почва все-таки была благоприятнее русской. В Америке царит полнейшая свобода, а в нашей благословенной России царит -- царь.
Но этим не ограничиваются надежды наших подготовителей и мирных вразумителей народа. Устройством своей домашней жизни на основании полной свободы лица они хотят противодействовать той гнусной патриархальности, которая лежит в основе всего нашего русского рабства. Значит, они хотят поразить наше общественное главное зло в самом корне и, следовательно, содействовать прямо к исправлению народного идеала и к распространению в народе понятий практических о справедливости, о свободе, о средствах к освобождению.
Все это прекрасно, чрезвычайно великодушно и благородно, но вряд ли исполнимо. А если кой-где и удастся, то это будет капля в море, и капля далеко не достаточная для того, чтобы подготовить, поднять и освободить наш народ; потребуется много средств, много живой силы, а результаты будут слишком ничтожны.
Те, которые рисуют себе такие планы и искренно намерены осуществить их, делают это, без сомнения, закрывши глаза, для того чтобы не видеть во всем ее безобразии нашей русской действительности. Можно наперед предсказать им все страшные, тяжкие разочарования, которые постигнут их при самом начале исполнения, потому что за исключением разве только немногих, весьма немногих счастливых случаев, большинство между ними дальше начала не пойдет, не будет в силах идти.
Пусть попробуют, если ничего другого не видят перед собою, но пусть же также знают, что этого мало, слишком мало для освобождения, для спасения нашего бедного мученика-народа.
Другой путь боевой, бунтовской. В него мы верим и только от него ждем спасения.
Народ наш явным образом нуждается в помощи. Он находится в таком отчаянном положении, что ничего не стоит поднять любую деревню. Но хотя и всякий бунт, как бы неудачен он ни был, всегда полезен, однако частных вспышек недостаточно. Надо поднять вдруг все деревни. Что это возможно, доказывают нам громадные движения народные под предводительством Стеньки Разина и Пугачева. Эти движения доказывают нам, что в сознании нашего народа живет действительно идеал, к осуществлению которого он стремится, а из неудач их мы заключаем, что в этом идеале есть существенные недостатки, которые мешали и мешают успеху.
Эти недостатки мы назвали и высказали свое убеждение, что прямая обязанность нашей революционной молодежи противодействовать им и употребить все усилия, чтобы побороть их в самом народном сознании, а для того, чтобы доказать возможность такой борьбы, мы показали, что она уже давно началась в самом народе.
Война против патриархальности ведется ныне чуть ли не в каждой деревне и в каждом семействе, и община, мир до такой степени обратились теперь в орудие ненавистной народу государственной власти и чиновнического произвола, что бунт против последних становится вместе с тем и бунтом против общинного и мирского деспотизма.
Остается богопочитание царя; мы думаем, что оно чрезвычайно поприелось и ослабело в самом сознании народном за последние десять или двенадцать лет благодаря мудрой и народолюбивой политике императора Александра благодушного. Дворянина-помещика-крепостника более нет, а он был громоотводом, стягивающим главным образом на себя всю грозу народной ненависти. Остался дворянин или купец-землевладелец, крупный кулак, а главное, остался чиновник, ангел или архангел царский. Но чиновник исполняет волю царя. Как ни омрачен наш мужик безумною историческою верою в царя, он наконец это сам понимать начинает. Да как же и не понять! В продолжение десяти лет он со всех концов России посылает к царю своих просителей-депутатов, и все слышат из самых царских уст только один ответ: "Вам не будет другой свободы!"
Нет, воля ваша, русский мужик невежа, но не дурак. А он должен был бы быть круглейшим дураком, чтобы после стольких глаза колющих фактов и испытаний, вынесенных им на своей собственной шкуре, он <не> начал понимать наконец, что у него нет врага пуще царя. Втолковать, дать ему почувствовать это всеми возможными способами и пользуясь всеми плачевными и трагическими случаями, которыми переполнена ежедневная народная жизнь, показать ему, как все чиновничьи, помещичьи, поповские и кулацкие неистовства, разбои, грабежи, от которых ему нет житья, идут прямо от царской власти, опираются на нее и возможны только благодаря ей, доказать ему, одним словом, что столь ненавистное ему государство -- это сам царь и не что иное, как царь,-- вот прямая и теперь главная обязанность революционной пропаганды.
Но этого мало. Главный недостаток, парализирующий и делающий до сих пор невозможным всеобщее народное восстание в России,-- это замкнутость общин, уединение и разъединение крестьянских местных миров. Надо во что бы то ни стало разбить эту замкнутость и провести между этими отдельными мирами живой ток революционерной мысли, воли и дела. Надо связать лучших крестьян всех деревень, волостей и по возможности областей, передовых людей, естественных революционеров из русского, крестьянского мира между собою и там, где оно возможно, провести такую же живую связь между фабричными работниками и крестьянством. Эта связь не может быть другою как личною. Нужно, соблюдая, разумеется, притом, самую педантическую осторожность, чтобы лучшие, или передовые крестьяне каждой деревни, каждой волости и каждой области знали таких же крестьян всех других деревень, волостей, областей.
Надо убедить прежде всего этих передовых людей из крестьянства, а через них если не весь народ, то по крайней мере значительную и наиболее энергичную часть его, что для целого народа, для всех деревень, волостей и областей в целой России, да также и вне России, существует одна общая беда, а потому и одно общее дело. Надо их убедить в том, что в народе живет несокрушимая сила, против которой ничто и никто устоять не может; и что если она до сих пор не освободила народа, так это только потому, что она могуча только, когда она собрана и действует одновременно, везде, сообща, заодно, и что до сих пор она не была собрана. Для того же, чтобы собрать ее, необходимо, чтобы села, волости, области связались и организовались по одному общему плану и с единою целью всенародного освобождения. Для того же чтобы создалось в нашем народе чувство и сознание действительного единства, надо устроить род народной печатной, литографированной, писаной или даже изустной, газеты, которая бы немедленно извещала повсюду, во всех концах, областях, волостях и селах России о всяком частном народном, крестьянском или фабричном бунте, вспыхивающем то в одном, то в другом месте, а также и о крупных революционных движениях, производимых пролетариатом
Западной Европы, для того чтобы наш крестьянин и наш фабричный работник не чувствовал себя одиноким, а знал бы, напротив, что за ним, под тем же гнетом, но зато и с тою же страстью и волею освободиться, стоит огромный, бесчисленный мир к всеобщему взрыву готовящихся чернорабочих масс.
Такова задача и, скажем прямо, таково единственное дело революционной пропаганды. Каким образом это дело должно быть совершено нашею молодежью, печатным образом рассказывать неудобно.
Скажем только одно: русский народ только тогда признает нашу образованную молодежь своею молодежью, когда он встретится с нею в своей жизни, в своей беде, в своем деле, в своем отчаянном бунте. Надо, чтобы она присутствовала отныне не как свидетельница, но как деятельная и передовая, себя на гибель обрекшая соучастница, повсюду и всегда, во всех народных волнениях и бунтах, как крупных, так и самых мелких. Надо, чтобы, действуя сама по строго обдуманному и положительному плану и подвергая в этом отношении все свои действия самой строгой дисциплине, для того чтобы создать то единодушие, без которого не может быть победы, она сама воспиталась и воспитала народ не только к отчаянному сопротивлению, но также и к смелому нападению.
В заключение прибавим еще одно слово. Класс, который мы называем нашим умственным пролетариатом и который у нас уже в положении социально-революционном, т. е. просто-напросто отчаянном и невозможном, должен теперь проникнуться сознательною страстью социально-революционного дела, если он не хочет погибнуть постыдно и втуне, этот класс призван ныне быть приуготовителем, т. е. организатором народной революции. Для него нет другого выхода. Он мог бы, правда, благодаря полученному им образованию, стремиться достать какое-нибудь более или менее выгодное местечко в рядах уже чересчур переполненных и чрезвычайно негостеприимных грабителей, эксплуататоров и притеснителей народа. Но, во-первых, таких мест все остается меньше и меньше, так что они достижимы только для самого малого количества. Большинство останется только со срамом измены и погибнет в нужде, в пошлости и подлости. Мы же обращаемся только к тем, для которых измена немыслима, невозможна.
Порвавши безвозвратно все связи с миром эксплуататоров, губителей и врагов русского народа, они должны смотреть на себя как на капитал драгоценный, принадлежащий исключительно делу народного освобождения, как на такой капитал, который должен тратить себя лишь на пропаганду народную, на постепенное возбуждение и на организацию всенародного бунта.

павел карпец

21-04-2017 10:47:53

Из "Федерализм . Социализм . Антитеологизм ." М. Бакунина
".......Вообще, все социалисты, за исключением одного, до 1848 года питали общую страсть к регламентации. Кабе, Луи Блан, фурьеристы, сен-симонисты -- все были одержимы страстью поучать и устраивать будущее, все были более или менее авторитарными.
Но вот явился Прудон, сын крестьянина, в сто раз больший революционер и в делах, и по инстинкту, чем все эти доктринерские буржуазные социалисты; он вооружился критикой столь же глубокой и проницательной, сколь неумолимой, чтобы уничтожить все их системы. Противопоставив свободу авторитету, он в противоположность этим государственным социалистам смело провозгласил себя анархистом и имел мужество бросить в лицо их деизму или пантеизму заявление, что он просто атеист или, точнее, позитивист, подобно Огюсту Конту.
Социализм Прудона, основанный как на индивидуальной, так и на коллективной свободе и на спонтанной деятельности свободных ассоциаций, не подчиненный другим законам, кроме как общим законам социальной экономии; законам, которые открыты или которые еще предстоит открыть науке; социализм, стоящий вне всякой правительственной регламентации и всякого покровительства со стороны государства и подчиняющий политику экономическим, интеллектуальным и моральным интересам общества, должен был с течением времени прийти, в силу необходимой последовательности, к федерализму.
Таково было положение социальной науки до 1848 г. Полемика в газетах, листках и социалистических брошюрах привнесла массу новых идей в рабочие классы; они были ими насыщены, и, когда разразилась революция 1848 года, социализм заявил о себе как мощная сила...........
...........
Социалист, напротив, опирается на свое позитивное право на жизнь и на все как интеллектуальные и моральные, так и физические жизненные наслаждения. Он любит жизнь, он хочет полностью ею насладиться. Так как его убеждения составляют часть его самого и его обязанности по отношению к обществу неразрывно связаны с его правами, то, оставаясь верным тем и другим, он сумеет жить, следуя справедливости, как Прудон, и, если нужно, умереть, как Бабеф; но он никогда не скажет, что жизнь человечества должна быть принесена в жертву и что смерть является самым сладким жребием. Для политического республиканца свобода лишь пустой звук; это свобода быть добровольным рабом, преданной жертвой государства; готовый всегда пожертвовать ради него собственной свободой, он легко пожертвует и свободой других. Итак, политический республиканизм обязательно приведет к деспотизму. Но для республиканца-социалиста свобода, соединенная с благоденствием и создающая всеобщую человечность посредством человечности каждого, это все, между тем как Государство является в его глазах лишь инструментом, служителем благоденствия и свободы каждого. Социалист отличается от буржуа справедливостью, ибо он требует для себя лишь действительный плод своего собственного труда; от чистого республиканца он отличается своим искренним и человечным эгоизмом, живя открыто и без громких фраз для самого себя; он знает, что, поступая по справедливости, он служит всему обществу, а служа всему обществу, служит самому себе. Республиканец суров и часто -- от патриотизма, как священник -- из-за религии,-- жесток. Социалист естествен, умеренно патриотичен, но зато всегда очень человечен. Одним словом, республиканца-социалиста и политического республиканца разделяет пропасть: один, полурелигиозное существо, относится к прошлому; другой, позитивист или атеист, принадлежит будущему.
Эта противоположность проявилась в полной мере в 1848 году. С первых часов революции республиканцы и социалисты не смогли прийти ни к какому соглашению: их идеалы, все их инстинкты влекли их в диаметрально противоположные стороны. Все время от февраля до июня* прошло в перестрелке; вызвав междоусобную войну в лагере революционеров и парализуя их силы, это естественно должно было склонить чашу весов на сторону выросшей до громадных размеров коалиции реакционеров всех оттенков, которые, гонимые страхом, объединились и образовали единую партию. В июне к ним присоединились и республиканцы, чтобы раздавить социалистов. Они полагали, что одержали победу, а на самом деле столкнули в бездну свою дорогую республику. Генерал Кавеньяк, знаменосец контрреволюции, был предвестником Наполеона III. Тогда это поняли все, если не во Франции, то всюду за ее пределами, ибо эта пагубная победа республиканцев над парижскими рабочими была отпразднована как великое торжество всеми дворами Европы, и офицеры прусской гвардии, с генералами во главе, поспешили отправить адрес с братскими поздравлениями генералу Кавеньяку.
Напуганная красным призраком, европейская буржуазия впала в полное раболепство. По природе своей она либеральна и фрондерски настроена, и потому ей не нравится военный режим, но она выбрала его перед лицом опасности народного освобождения. Пожертвовав своим достоинством и всеми своими славными завоеваниями XVIII-го и начала этого века, она полагала, по крайней мере, что покупает мир и спокойствие, необходимые для успеха ее торговых и промышленных предприятий: "Мы приносим вам в жертву свою свободу,-- как бы говорила она власти военных, вновь поднявшейся из руин третьей революции,-- взамен предоставьте нам возможность спокойно эксплуатировать народные массы и защитите нас от их притязаний, которые могут казаться справедливыми в теории, но которые ненавистны нам с точки зрения наших интересов". Буржуазии обещали все и даже сдержали данное ей слово. Почему же буржуазия, вся европейская буржуазия в настоящее время недовольна?
Она не рассчитала, что военный режим дорого стоит, что уже в силу своей внутренней организации он парализует, беспокоит, разоряет нации и что, более того, верный свойственной ему логике, которой он никогда не изменял, он имеет неизбежным последствием войну: войны династические, войны ради славы, войны завоевательные или территориальные, войны ради равновесия -- постоянное уничтожение и поглощение одних государств другими, реки человеческой крови, сожжение деревень, разорение городов, опустошение целых провинций -- и все это, чтобы удовлетворить честолюбие царствующих лиц и их фаворитов, чтобы их обогащать, чтобы подчинить, держать в повиновении народы и войти в историю.
Теперь буржуазия понимает это, и потому она недовольна режимом*, установлению которого она так сильно способствовала. Он ей надоел; но чем она его заменит?
Конституционная монархия отжила свое время, да она никогда и не пользовалась особым успехом на европейском континенте; даже в Англии, этой исторической колыбели современного конституционализма, ныне под сокрушительными ударами поднимающейся демократии она поколеблена, она шатается и вскоре будет уже не в состоянии сдерживать волну народных страстей и требований.
Республика? Но какая республика? Только политическая, или демократическая и социальная? Имеют ли еще народы социалистические настроения? Да, более чем когда-либо.
В 1848 году погиб не социализм вообще, а только государственный социализм, тот авторитарный и регламентированный социализм, который верил и надеялся, что Государство сможет полностью удовлетворить потребности и законные стремления рабочих классов, что, достигнув всемогущества, оно захочет и будет в состоянии положить начало новому общественному порядку. Итак, не социализм умер в июне, а Государство объявило себя банкротом перед социализмом и, признав себя неспособным заплатить ему долг и тем самым выполнить заключенный с ним договор, оно попробовало его убить, чтобы самым легким образом освободиться от этого долга. Убить его не удалось, но Государство убило веру, которую социализм в него питал, и тем самым уничтожило все теории авторитарного или доктринерского социализма, из которых одни, как "Икария" Кабе или "Организация труда" г. Луи Блана*, советовали народу во всем положиться на Государство, а другие продемонстрировали свою бездейственность рядом смехотворных опытов. Даже банк Прудона**, который при более счастливом стечении обстоятельств мог бы процветать, потерпел крах, раздавленный буржуазией, проявлявшей к нему неприязнь и враждебность.
Социализм проиграл это первое сражение по очень простой причине: он был полон стремлений и отрицательных теоретических идей, тысячекратно обосновывавших его борьбу против привилегий, но у него совсем не было положительных, практических идей, необходимых для того, чтобы на развалинах буржуазной системы построить новую систему, систему народной справедливости. Рабочие, сражавшиеся в июне за освобождение народа, были объединены инстинктом, а не идеями. Те неясные идеи, которые они имели, являли собой Вавилонскую башню, хаос, из которого ничего не могло выйти. Такова была главная причина их поражения. Надо ли из-за этого сомневаться в будущем и в действительной силе социализма? Христианству, поставившему своей целью основание царства справедливости на небе, нужно было несколько столетий, чтобы одержать победу в Европе. Нужно ли удивляться, что социализм, поставивший перед собой гораздо более трудную задачу -- основание царства справедливости на земле, не одержал победу в течение нескольких лет?
Господа, нужно ли доказывать, что социализм не умер? Чтобы в этом убедиться, надо лишь бросить взгляд на то, что происходит в настоящее время во всей Европе. Если отбросить все дипломатические сплетни и слухи о войне, наполняющие Европу с 1852 года, то какой серьезный вопрос, если не вопрос социальный, стоит во всех странах? Это великий незнакомец, чье приближение чувствуют все, который заставляет трепетать каждого и о котором никто не смеет говорить... Но он сам за себя говорит, и чем дальше, тем громче; не доказывают ли рабочие кооперативные ассоциации, эти банки взаимопомощи и рабочего кредита; эти тред-юнионы***, эта интернациональная лига рабочих всех стран****, все это нарастающее движение трудящихся в Англии, Франции, Бельгии, Германии, Италии и Швейцарии, не доказывает ли все это, что рабочие не отказались от своей цели, не потеряли веру в свое близкое освобождение и в то же время поняли, что для приближения часа своего освобождения они не должны более полагаться ни на государства, ни на помощь, всегда более или менее лицемерную, привилегированных классов, а рассчитывать только на самих себя и на свои собственные спонтанные ассоциации?..........

павел карпец

28-04-2017 05:41:40

..... Единство есть цель, к которой непреоборимо стремится человечество. Но единство становится фатальным, разрушает просвещение, достоинство и процветание индивидуумов и народов всякий раз, как оно образуется вне свободы, или путем насилия, или под воздействием какой-либо теологической, метафизической, политической или даже экономической идеи. Патриотизм, стремящийся к единству помимо свободы,-- это плохой патриотизм. Он всегда причиняет вред интересам народа и подлинным интересам страны, которую он якобы хочет возвысить и которой хочет служить, будучи, зачастую помимо воли, другом реакции и врагом революции, т. е. освобождения народов и людей. Лига может признать лишь одно единство: то, которое свободно образуется через федерацию автономных частей в одно целое, с тем чтобы это последнее, не будучи больше отрицанием частных прав и интересов, кладбищем, где насильственно хоронят всякое местное процветание, стало, напротив, подтверждением и источником всякой автономии и процветания. Итак, Лига будет всеми силами бороться против всякой религиозной, политической, экономической и общественной организации, которая не будет всецело проникнута этим великим принципом свободы: без него нет ни просвещения, ни справедливости, ни процветания, ни человечности.
Таковы, господа, по нашему и, без сомнения, также по вашему мнению, необходимое содержание и необходимые следствия великого принципа Федерализма, открыто провозглашенного Женевским конгрессом. Таковы непреложные условия мира и свободы.
Непреложные -- да, но единственные ли? -- Не думаем.
Штаты Юга в великой республиканской конфедерации Северной Америки были с момента провозглашения независимости республиканских Штатов преимущественно демократичными {Как известно, в Америке приверженцы интересов Юга против Севера, т. е. рабства против освобождения рабов, называют себя демократами.} и федералистскими, вплоть до желания отделиться. И все же они в последнее время вызвали осуждение защитников свободы и человечности во всем мире и своей несправедливой и святотатственной войной против республиканских Штатов Севера чуть было не разрушили и не уничтожили самую прекрасную политическую организацию из всех, когда-либо существовавших в истории. В чем причина такого странного факта? Была ли эта причина политической? Нет, она всецело социальная. Внутреннее политическое устройство Южных Штатов было даже во многих отношениях более совершенным, являло собой большую свободу, чем устройство Северных Штатов. Только в этом устройстве было одно черное пятно, как и в республиках древнего мира: свобода граждан была основана на насильственном труде рабов. Этого черного пятна было достаточно, чтобы прекратить всякое политическое существование этих Штатов.
Граждане и рабы -- таков был антагонизм древнего мира, как и рабовладельческих государств нового мира. Граждане и рабы, т. е. принужденные работники, рабы если не по праву, то на деле,-- вот антагонизм современного мира. Подобно тому как древние государства погибли от рабства, так и современные государства погибнут от пролетариата.
Напрасны старания утешиться мыслью, что это антагонизм скорее фиктивный, чем действительный, или что невозможно провести линию раздела между имущими и неимущими классами, так как эти классы переходят один в другой посредством множества промежуточных к неуловимых оттенков. В естественном мире также не существует линии раздела; так, например, в восходящем ряду существ невозможно указать точку, где кончается растительное и начинается животное царство, где кончается животное царство и начинается человечество. Тем не менее, существует вполне реальное различие между растением и животным, между животным и человеком. Так же точно в человеческом обществе, несмотря на промежуточные звенья, делающие незаметными переход от одного политического и социального положения к другому, различие между классами вполне определенно, и всякий сумеет различить дворянскую аристократию от финансовой аристократии, крупную буржуазию от мелкой буржуазии, а эту последнюю от фабричных и городских пролетариев; так же точно, как крупного землевладельца, рантье, крестьянина-собственника, собственноручно обрабатывающего землю, фермера от простого деревенского пролетария.
Все эти различные политические и социальные реалии -- сводятся в настоящее время к двум диаметрально противоположным основным категориям, естественным врагам друг для друга: политические {Привилегированные?} классы, состоящие, из лиц, имеющих привилегии в отношении как земли, так и капитала, или даже только буржуазного образования {Даже за неимением имущества это буржуазное образование при той солидарности, которая связывает всех членов буржуазного мира, обеспечивает получившему его громадную привилегию в вознаграждении за труд -- ибо труд самого посредственного буржуа оплачивается в три, в четыре раза дороже, чем труд самого умного рабочего.}, и рабочие классы, обделенные как капиталом, так и землей, и лишенные всякого образования и воспитания.
Надо быть софистом или слепым, чтобы отрицать пропасть, разделяющую эти два класса. Подобно древнему миру, наша современная цивилизация с сравнительно небольшим числом привилегированных граждан основана на принудительном труде (к которому понуждает голод) громадного большинства населения, обреченного на невежество и грубость.
Напрасны также старания уверить себя, что эту пропасть можно уничтожить простым распространением просвещения в народных массах. Прекрасное дело основывать народные школы, но надо спросить себя, может ли человек из народа, перебивающийся изо дня в день и кормящий свою семью работой своих рук, лишенный сам образования и досуга и вынужденный убивать и отуплять себя работой, чтобы обеспечить свою семью хлебом на завтрашний день,-- надо спросить себя, может ли такой человек хотя бы помышлять, желать, не говоря уж о том, чтобы иметь возможность, отправить своих детей в школу и содержать их во время обучения. Не будет ли он нуждаться в помощи их слабых рук, их детского труда, чтобы обеспечить все потребности семьи? Достаточно много будет и того, что он пойдет на жертву и отдаст детей в школу на год или на два, с трудом выкраивая им время, чтобы они могли научиться читать, писать, считать, с тем, чтобы их ум и сердце были отравлены христианским катехизисом, который умело и щедро преподносится в официальных народных школах всех стран. Сможет ли когда-нибудь это жалкое образование поднять рабочие массы до уровня буржуазного образования? Будет ли когда-нибудь заполнена пропасть?
Очевидно, что этот столь важный вопрос народного образования и воспитания зависит от решения другого, гораздо более трудного вопроса о коренном изменении нынешних экономических условий рабочих классов.-- Возвысьте условия труда, отдайте труду все, что по справедливости ему принадлежит, и тем самым предоставьте народу спокойную уверенность, достаток, досуг, и тогда, поверьте, он займется своим образованием и создаст цивилизацию более широкую, здоровую, более возвышенную, чем ваша.
Напрасны и старания убедить себя вслед за экономистами, что улучшение экономического положения рабочих классов зависит от общего прогресса промышленности и торговли в каждой стране и от их полного освобождения от опеки и покровительства государств. Свобода промышленности и торговли -- это, конечно, великая вещь, одна из главных основ международного союза всех народов мира. Сторонники свободы, всякой свободы, мы должны быть сторонниками и этой. Но, с другой стороны, мы должны признать, что покуда будут существовать современные государства, покуда труд будет рабом собственности и капитала, эта свобода, обогащая ничтожную горстку буржуа в ущерб огромному большинству населения, приведет лишь к одному: еще больше расслабит и развратит малое число привилегированных, увеличит нищету, недовольство и справедливое возмущение рабочих масс и тем самым приблизит час разрушения государств.
Англия, Бельгия, Франция и Германия являются, несомненно, теми европейскими странами, где торговля и промышленность пользуются сравнительно большей свободой и которые достигли самой высокой степени развития. И это именно те самые страны, где пауперизм чувствуется наиболее жестоким образом, где пропасть между собственниками и капиталистами, с одной стороны, и рабочими классами -- с другой, увеличилась как ни в одной другой стране. В России, в скандинавских странах, в Италии, в Испании, где торговля и промышленность мало развиты, люди редко умирают от голода, разве только по случаю какого-либо необычайного бедствия. В Англии смерть от голода обычное явление. От голода умирают не единицы, а тысячи, десятки, сотни тысяч людей. Не очевидно ли, что при том экономическом положении, которое царит в настоящее время во всем цивилизованном мире,-- свобода и развитие торговли и промышленности, удивительные приложения науки к производству и даже сами машины, имеющие целью освободить работника, облегчая труд человека,-- что все эти изобретения, весь этот прогресс, которым справедливо гордится цивилизованный человек, нисколько не улучшают положение рабочих классов, а наоборот, ухудшают его и делают еще более невыносимым.
Только Северная Америка является в значительной степени исключением из этого правила. Но это исключение не опровергает правило, а подтверждает его. Если рабочие там лучше оплачиваются, чем в Европе, если никто там не умирает от голода, если в то же время классовый антагонизм там еще почти не существует, если все трудящиеся -- граждане и если вся масса граждан составляет именно единое целое, наконец, если хорошее начальное и даже среднее образование широко распространено там в массах, то все это следует в значительной мере приписать, конечно, тому традиционному духу свободы, который первые колонисты принесли из Англии: рожденному, испытанному, окрепшему в великой религиозной борьбе, этому принципу индивидуальной независимости и самоуправления коммун и провинций -- selfgovernment способствовало еще то редкое обстоятельство, что, перенесенный на неосвоенные земли, он был свободен от духовного гнета прошлого и мог, таким образом, создать новый мир, мир свободы. А свобода -- это великая волшебница, она наделена такой удивительной творческой силой, что, вдохновляемая ею одной, Северная Америка менее чем в столетие смогла достичь, а ныне и превзойти цивилизацию Европы. Но не надо обманываться: этот удивительный прогресс и столь завидное благополучие обязаны своим существованием в огромной мере важному преимуществу, которое имеет Америка, равно как и Россия: мы хотим сказать о громадных просторах плодородной земли, которая остается необработанной за недостатком рабочих рук. По крайней мере до сих пор это великое пространственное богатство было почти бесполезно для России, ибо мы никогда не обладали свободой. Иначе обстояло дело в Северной Америке, которая благодаря свободе, подобной которой не существует больше нигде, привлекает каждый год сотни тысяч энергичных, трудолюбивых и умных колонистов и благодаря этому богатству может их принять в свое лоно. Тем самым одновременно отодвигается проблема пауперизма и момент постановки социального вопроса: рабочий, не находящий работы или недовольный заработком, который ему предоставляет капитал, всегда может, в крайности, эмигрировать на far west*, чтобы возделать там какую-нибудь дикую незанятую землю.
Эта возможность, всегда, за неимением лучшего, открытая для всех американских рабочих, естественно поддерживает там заработную плату на достаточной высоте и предоставляет каждому независимость, какой не знает Европа. Таково преимущество, но вот и недостаток: дешевизна промышленных продуктов зависит главным образом от дешевизны труда, и поэтому американские фабриканты в большинстве случаев не в состоянии конкурировать с европейскими фабрикантами; отсюда вытекает необходимость протекционистского тарифа для промышленности Северных Штатов. Но это привело в первую очередь к созданию массы искусственных производств и в особенности к притеснению и разорению непромышленных Южных Штатов, что заставило их стремиться к отделению; к скоплению, наконец, в таких городах, как Нью-Йорк, Филадельфия, Бостон и многих других, массы рабочих пролетариев, которые постепенно начинают попадать в положение, аналогичное положению рабочих в крупных промышленных государствах Европы.-- И мы действительно видим, что социальный вопрос выдвигается в Штатах Севера, подобно тому как он встал много раньше у нас.
Итак, мы вынуждены признать как общее правило, что в нашем современном мире, если и не так всецело, как в древнем мире, цивилизация малого числа основана на принудительном труде и относительном варварстве громадного большинства. Было бы несправедливо сказать, что этот привилегированный класс чужд труда; напротив, в наши дни его члены много работают, число совершенно бездеятельных заметно уменьшается, труд начинают уважать в этой среде; ибо наиболее благополучные понимают сегодня, что для того, чтобы быть на уровне современной цивилизации, для того хотя бы, чтобы быть в состоянии пользоваться своими привилегиями и сохранить их, надо много трудиться. Но между трудом зажиточных и рабочих классов та разница, что труд первых оплачивается в значительно большей пропорции, чем труд вторых, и потому оставляет привилегированным досуг, это наивысшее условие развития человека, как интеллектуального, так и нравственного, условие, никогда не существовавшее для рабочих классов. Кроме того, труд, которым занимаются в мире привилегированных, почти исключительно умственный, то есть работа воображения, памяти и мысли; между тем как труд миллионов пролетариев -- это труд физический и зачастую, как, например, на всех фабриках, это труд, включающий в работу не всю мускульную систему человека, а развивающий лишь какую-нибудь часть ее в ущерб всем остальным, труд, совершаемый обычно в условиях, вредных для здоровья тела и препятствующих его гармоничному развитию. В этом отношении земледелец гораздо более благополучен: его натура, не испорченная душной и зачастую отравленной атмосферой заводов и фабрик, не изуродованная анормальным развитием одной какой-нибудь способности во вред другим, остается более сильной, более цельной, но зато его ум -- почти всегда более отсталым, неповоротливым и гораздо менее развитым, чем ум фабричных и городских рабочих.
Итак, ремесленники, заводские рабочие и земледельцы образуют вместе одну и ту же категорию, категорию физического труда, противополагаемую привилегированным представителям умственного труда. Каковы следствия этого не фиктивного, а вполне реального разделения, составляющего самую основу современного как политического, так и социального положения?
Для привилегированных представителей умственного труда, которые, скажем мимоходом, при нынешней организации общества призваны быть его представителями, не потому, что они самые умные, но единственно потому, что родились в привилегированном классе,-- для них все блага, но также и все гибельные соблазны современной цивилизации: богатство, роскошь, комфорт, благосостояние, семейные радости, исключительная политическая свобода вместе с возможностью эксплуатировать труд миллионов рабочих и управлять ими по своей воле и в своих интересах, все изобретения, все изощрения воображения и мысли... и, вместе с возможностью стать цельными людьми, все язвы человечества, испорченного привилегиями.
Что остается представителям физического труда, этим бесчисленным миллионам пролетариев или даже мелким земельным собственникам? Безысходная нужда, отсутствие даже семейных радостей, ибо семья для бедного вскоре становится обузой, невежество, дикость и, мы бы сказали, вынужденное почти животное состояние, с тем утешением, что они служат пьедесталом для цивилизации, свободы и разложения немногих. Но зато они сохранили свежесть ума и сердца. Воспитанные трудом, хотя бы и принудительным, они сохранили чувство справедливости, много более правильной, чем справедливость юрисконсультов и кодексов; сами несчастные, они сочувствуют всякому несчастью, они сохранили здравый смысл, не испорченный софизмами доктринерской науки и обманами политики, и, так как они еще не злоупотребили и даже не воспользовались жизнью, они имеют веру в жизнь.
Но, скажут нам, этот контраст, эта пропасть между малым числом привилегированных и огромным количеством обездоленных всегда существовала и теперь существует: так что же изменилось? Изменилось то, что прежде эта пропасть была заполнена религиозным туманом, так что народные массы ее не видели, а теперь, после того как Великая Революция* начала рассеивать этот туман, они тоже начинают видеть пропасть и спрашивать о ее причине. Значение этого безмерно.
С тех пор как Революция ниспослала в массы свое Евангелие, не мистическое, а рациональное, не небесное, а земное, не божественное, а человеческое,-- свое Евангелие прав человека**; с тех пор как она провозгласила, что все люди равны, что все одинаково призваны к свободе и человечности, народные массы всей Европы, всего мира начинают мало-помалу пробуждаться ото сна, который их сковывал с тех пор, как христианство усыпило их своими маковыми цветами, и начинают спрашивать себя, не имеют ли они тоже права на равенство, свободу и человечность.
Как только этот вопрос был поставлен, народ, как в силу своего удивительного здравого смысла, так и инстинкта, понял, что первым условием его действительного освобождения, или, если вы мне позволите это слово, его очеловечения, является коренная реформа экономических условий. Вопрос о хлебе правомерно является для него первым вопросом, ибо еще Аристотель заметил: человек, чтобы мыслить, чтобы чувствовать свободно, чтобы сделаться человеком, должен быть свободен от забот материальной жизни. Впрочем, буржуа, громко выступающие против материализма народа и призывающие его к идеалистическому воздержанию, знают это очень хорошо, ибо они проповедуют на словах, а не на примере. Второй вопрос для народа -- это досуг после работы, условие sine qua non человечности; но хлеб и досуг не могут быть им получены иначе как путем радикального преобразования современного устройства общества, и это объясняет, почему Революция как логическое следствие своего собственного принципа породила социализм........

павел карпец

05-01-2018 03:53:14

Интервью с А.Шубиным ( фрагмент)

Скрытый текст: :
12 ЯНВАРЯ 2014
ЦЕНА РЕВОЛЮЦИИ
Все выпуски
Русский анархизм: от Бакунина и Кропоткина до матроса Железняка

Время выхода в эфир: 12 ЯНВАРЯ 2014, 20:07
В ГОСТЯХ:
Александр Шубин
доктор исторических наук
ВЕДУЩИЙ:
Михаил Соколов

М.СОКОЛОВ: В эфире «Эхо Москвы» программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, в студии наш гость, Александр Шубин, доктор исторических наук. Мы поговорим о русском анархизме, о том ,как он зародился, к чему пришел в начале 20-го века. Но начнем с 19-го века – кого бы вы назвали первым русским анархистом в полном смысле этого слова?

А. ШУБИН: Хотел бы чуть-чуть отойти от нашей национально привязки, — именно русский, российский, но поговорить об анархизме как современном учении. Все-таки есть некие основатели этого учения. Первый анархист, отец анархизма это традиционно Прудон. Интересно, что этот теоретик уделял большое внимание России и на каком-то этапе своей жизни, когда спрашивали работающую модель того, что он предлагал, он говорил: надо усовершенствовать русскую общину.

Это, в свою очередь, он почерпнул из литературы, которая тогда распространялась, и здесь отцом общинного социализма является Герцен, который, в свою очередь, был поклонником Прудона. И в этом отношении мы можем сказать, что первый русский теоретик анархизма, не человек, который государство не любит, — это Герцен.

Затем, переплетаясь, стало развиваться анархистское учение, такое пост-прудоновское, хотя были другие ветви. И с другой стороны, народничество, которое все время было пропитано анархизмом, хотя некоторые народники потом говорили, что на этом этапе необходима государственность. Но дальняя цель анархизма многими из них держалась в голове даже когда они были уже социалистами-революционерами.

М.СОКОЛОВ: Безгосударственный строй?

А. ШУБИН: Да. Это была очень популярная идея в России. И здесь цепочка классиков анархизма очевидна: после Герцена это Бакунин и Кропоткин.

М.СОКОЛОВ: Давайте с Михаила Бакунина – очень яркий человек. Если бы о нем сняли бы сериал, это было бы очень интересно.

А. ШУБИН: Ой, только не сейчас. Сейчас бы они загубили.

М.СОКОЛОВ: Тем не менее, приключения в духе Монте-Кристо: побег из Сибири, участие в двух восстаниях, что наиболее характерно для этого человека, был ли он авантюристом?

А. ШУБИН: Наверное, у меня нетипичный взгляд на Бакунина, которого действительно представляют то авантюристом, то безмозглым, легковесным человеком, — сейчас идет такая мода на это, есть целая пьеса «Берег утопии», где его, на мой взгляд, очень неквалифицированно в таком облике представляют.

Мне он очень интересен как глубокий теоретик. При том, что биография действительно поразительна. Впрочем, у Кропоткина тоже биография поразительна – он из Петропавловской крепости сбежал, хотя и из больничного отделения, но сумел сбежать, что не удавалось даже Бакунину, который в ней сидел.

В этом отношении все-таки я бы сначала смотрел на их мысли, а потом на действительно довольно забавные подробности биографии. Эти люди предвосхитили основные идеи, которые сейчас бурно обсуждаются в контексте постиндустриального общества. Мы об этом забываем – что они опередили свое время поразительно. Опередили его сразу по нескольким пунктам – Бакунин, разложив критически теорию Маркса, показал, что из этого получится, и это очень похоже на сталинскую концепцию и сталинский облик СССР,

М.СОКОЛОВ: То есть, авторитарный режим он увидел уже тогда?

А. ШУБИН: Он увидел, что это будет не просто авторитарный режим, а с такими специфическими свойствами. Поэтому цитаты из Бакунина, когда мы их напечатали в Самиздате в 1987 г., они производили эффект взорвавшейся бомбы – люди не могли понять, как можно было у Маркса вычитать за столько десятилетий до самой реальной ситуации. Но с другой стороны, они дали конкретную альтернативу – то, чего сейчас очень не хватает. Да, может быть, не нравится Зюганов, Путин, — а чем заменить?

И то, чем заменить – это их идея самоорганизации, самоуправления. Они очень детально продумывали, как можно создать советы, координирующие органы самоуправления. Ставили проблематику, чем заменить рынок, вооруженную систему современную.

Было, конечно, много наивного, но у всех есть наивное – нужно брать то, что в данном случае может пригодиться нам. И в этом отношении их идея федерализма, самоорганизации, экономической демократии – на мой взгляд, это очень актуально. Во всяком случае, для массового движения на Западе, которые сейчас возмущаются капитализмом, но не знают, чем его заменить, не выдвигают конструктивной программы. Пусть Бакунина и Кропоткина почитают.

М.СОКОЛОВ: О приключенческой части – как Бакунин стал лидером течения?

А. ШУБИН: начнем с того, что Бакунин был человеком уже достаточно известным к моменту, когда занялся политической деятельностью. Потому что он был очень крупный философ -= его называли первым гегельянцем в России, — он хорошо освоил философию Гегеля, инструментарий, и отсюда интерес к нему на западе, когда он туда приехал.

Они сошлись на какое-то время с Марксом – при всем раздрае потом, который был между ними. И затем Бакунин окунулся в атмосферу революции 48-го года, где никакого анархизма особенного не было. Он выдвигал идеи геополитические – что славянство разгромит эти отсталые архаичные режимы в Европе – эта идея была тогда распространенная и модная, правда, он уже тогда вносил в нее изрядную долю федерализма, и затем, через Герцена, и общинный социализм. То есть, он во многом развивал идеи других, и с идеями Прудона он был знаком.

Но на этом этапе он был такой повстанец – он же был артиллерийский офицер, в Дрездене он не очень удачно, но пытался организовать оборону, — просто соотношение сил было бесперспективным.


М.СОКОЛОВ: Он и в Пражском восстании участвовал?

А. ШУБИН: И в Пражском, но в Дрезденском он был одним из руководителей, достаточно крупной фигурой революции 48-49 гг. в Европе. После чего его повязали, и после серии смертных приговоров все-таки отдали царю-батюшке, с которым он вступил в интересную переписку – это так называемая «Исповедь», написанная им в Петропавловской крепости, за которую его часто обвиняют, чуть ли не в низкопоклонстве перед царем.

М.СОКОЛОВ: Это была игра, или он был искренним?

А. ШУБИН: Достаточно искренняя книга. Главное, что его обвиняют часто те же люди, которые превозносят Николая 1, — это тоже мода нашего времени, что Николай 1 замечательный человек.

М.СОКОЛОВ: Победил масонский заговор.

А. ШУБИН: У меня к нему вопрос — а почему тогда Бакунину с этим замечательным не вступать в переписку? Он написал, как он видел ситуацию. Конечно, наверное, он где-то кривил душой, но все-таки кто не видел в Петропавловской крепости или других подобных заведениях, думаю, не могут кидать в него камень. Но это достаточно достойная книга. И как разоружившийся перед партией человек, он был отправлен затем в ссылку в Сибирь, из которой сбежал.

М.СОКОЛОВ: Уже следующим государем.

А. ШУБИН: Да. Но все-таки из этой ссылки он сбежал, и те идеи, которые он уже потом излагал открыто, они достаточно близки тому, что мы видим в «Исповеди» — в смысле конструктивной программы.

М.СОКОЛОВ: Если говорить об отношениях Бакунина и Маркса – у каждого характер не подарок, оба были слегка склочные – особенно Маркс. В чем была суть их спора, который привел к расколу Интернационала?

А. ШУБИН: Начнем с их общности — они оба были категорическими противниками капитализма и бюрократического государства. Различия в том, как, чем заменить это. Бакунин был коллективист, не был коммунистом. Бакунин всегда с огромной подозрительностью относился к централизации, считал, что из нее обязательно будет вырастать бюрократический монстр. И он предлагал другую систему: работники на местах самоорганизуются, затем посылаются делегаты в советы, которые координируют их работу настолько, насколько поручили коллективы. И никакой дополнительной власти эти советы приобретать не могут.

Марксу эта идея очень не понравилась. Надо сказать, что они некоторое время пытались договориться в Интернационале, потому что Маркс понимал — Бакунин выразитель идей и прудонистов, — Прудон уже умер к этому моменту, выразитель идей популярных и в России, и нужно попытаться найти общий язык. Но в итоге все свелось к тому, как управлять Интернационалом: на централистических основаниях, или все-таки на основаниях самоуправления, координации, свободного обмена идеями.

То есть, Интернационал был такой колыбелью будущего общества в их понимании, и, не договорившись там, они разругались очень резко: Маркс прибег к некрасивым действительно действиям – к интригам, — это и многие марксисты признавали, что Маркс перегнул палку по части аппаратной механики, что тоже многое предвосхищало.

М.СОКОЛОВ: Бакунина фактически исключали.

А. ШУБИН: Сначала на него собирали компромат, который оказался в значительной степени несправедлив, и сфабрикован самим Марксом, но многими из его окружения, — там и окружение тоже было хорошо, и Энгельс приложил руку, Утин — не очень чистая история.

А Бакунин был человеком достаточно доверчивым, одна история с Нечаевым чего стоит, когда крайне авторитарный деятель Нечаев, заявив Бакунину, что вы наш вождь и мы руководствуемся вашими идеями…

М.СОКОЛОВ: И что у нас подполье в России.

А. ШУБИН: Да. Бакунин поверил не только в подполье, но и в то, что Нечаев руководствуется его идеями. Пытался с ним работать педагогически, а в итоге влип во всю эту историю, которую Маркс, конечно, использовал. Но ведь Бакунина не получилось исключить из Интернационала, потому что Гаагский конгресс исключил Бакунина, после чего собралась половина Интернационала, которая исключила Маркса. Получился форменный раскол, — конечно, это была трагедия для обоих, это было их детище во многом.

Но с тех пор эти движения пошли вроде бы разными путями, но постоянно переплетаясь, синтезируясь, заимствуя идеи друг у друга. Марксизм сейчас на треть анархичен и анархизм, радикальные течения, очень много берут у марксизма. То есть, они разошлись, но не до конца.

М.СОКОЛОВ: Отношение к славянству их не разводило?

А. ШУБИН: Скорее их разводило отношение к еврейскому вопросу. Но это тоже немного преувеличено. Дело в том, что тогда принципы толерантности, которые привычны для нас сейчас, не были обычными в России. И когда Бакунин критиковал еврейский капитал, он пересказывал некоторые общие идеи, которые тогда носились в воздухе, что самое интересное, Маркс в своих работах также критиковал еврейский капитал, но он как бы на это право имеет в силу происхождения, и никто его не подозревает в антисемитизме.

А Бакунин, особенно некоторые го острые словечки, которые не были опубликованы, — это в частных письмах или работах, которые он собирался публиковать, а затем вычеркивал, — все-таки здесь он был достаточно сдержан, понимал, что какие-то вещи не надо было вбрасывать в толпу. Но потом это все было опубликовано, и конечно, легло определенной печатью на облик Бакунина как антисемита.

Повторяю – он был не антисемит, а критик еврейского капитала и еврейской составляющей того, что ему не нравилось в современном мироустройстве.

С другой стороны, его апелляция к славянским ценностям, которая ничуть не смущала Прудона, который считал, что надо посмотреть, как устроена община у славян, может быть, это их ресурс. Марксу, особенно Энгельсу, это претило — особенно Энгельсу, у него была даже теория, что некоторые славянские народы лишние – тут они тоже перегибали через любые рамки толерантности. Но в итоге Маркс в коцне жизни обратился к славянскому опыту, к общине.

М.СОКОЛОВ: Даже признал «особый путь» России.

А. ШУБИН: Да, в чем-то у учеников Бакунина был готов если не учиться, то договариваться и признавать правоту. Поэтому здесь тоже много наносного, в этом конфликте.

М.СОКОЛОВ: Каково было отношение к террору? Был ли Бакунин сторонником индивидуального террора, или ставил на восстание, бунт?

А. ШУБИН: Бакунин ставил на бунт, индивидуальный террор его не привлекал. Они тогда не отрицали индивидуальный террор в е принципе — выстрел Каракозова воспринимался как подвиг, потому что это тираноубийство, — это, кстати, тогда было распространено и в либеральной мысли, индивидуальный террор применялся и националистами всех мастей — скорее, это явление эпохи.

М.СОКОЛОВ: Ну да, «Священная дружина» была создана в ответ на убийство Александра П.

А. ШУБИН: Это позднее. Но мы можем сказать, что когда было покушение на Александра П, первое, он сначала решил, что это поляк — то есть, он ждал этого от националистов. Бакунин это все не приветствовал как метод, он считал, что в ходе бунта, восстания, массы, свергая владык, конечно, наверняка кого-то убьют — в этом отношении и он рассуждал довольно цинично.

М.СОКОЛОВ: Как и всякий революционер.

А. ШУБИН: Как всякий либерал. Все политики рассуждают, как происходят масштабные катастрофы социальные – да, будут происходить убийства. То, чего нельзя допустить – закрепление этого вспышечного террора, массы, которые возбуждены, ненавидят, — закрепление этого в государственном терроре.

М.СОКОЛОВ: То есть, опыт якобинцев ему не нравился?

А. ШУБИН: Он был категорическим его критиком. Так же, как и Прудон, Герцен. Но Герцен шел дальше и отрицал и бунт, говорил, что мы можем таким образом разрушить те очаги культуры, на которые мы собираемся опираться. В этом отношении анархизм Герцена это анархизм более эволюционный и принципиально ненасильственный. Хотя если произойдет революция, то симпатии Герцена на стороне революции, но мы не должны это разжигать.

Бакунин в этом отношении более бунтовщик, его концепция заключается в том, что режим так не уступит, его надо взорвать для этого нужно, чтобы поднялись те социальные слои, которые от него страдают, то есть, крестьянство, различные маргинальные слои города и деревни, рабочий класс обязательно, и вместе они сокрушат этот режим. Кто-то погибнет при этом — восстание есть восстание, — но затем нужно четко и сразу остановить это дело. Никакого государственного террора, сразу конструктивная работа – создание основ нового общества, основанного на самоуправлении, на горизонтальных связях между коллективами, на равноправии личности – даже община не должна угнетать личность, — против этого мы будем восставать.

М.СОКОЛОВ: А Петр Алексеевич Кропоткин, князь, бежавший из тюрьмы в России – в какой степени он был на первом этапе соратником уже позднего Бакунина?

А. ШУБИН: В абсолютной степени. На момент смерти Бакунина в 76-м году Кропоткин был «бакунист». Он развивался в рамках народнической традиции.

М.СОКОЛОВ: Это кружок Чайковцев.

А. ШУБИН: Да, он участвовал в их движении, формулировал программу для одного из подразделений чайковцев. Но «чайковцы» — условное название, потому что Чайковский не был вождем, он был одним из организаторов. Кропоткин формулировал программу, она вполне умеренно-бакунинская программа, полу-бакунинская, полу-прудонистская. Это тогда было нормально — Бакунин никогда не настаивал на максимально радикальных выводах и шагах. В его речи к Лиге мира и свободы в 68-м году федерализм, социализм, антитеологизм — там, он говорит о том, что можно использовать опыт Швейцарской республики.

Потом он Швейцарскую республику в других работах критикует – все зависит от контекста, ситуации. Но затем Кропоткин, после смерти Бакунина, все-таки довольно существенно стал менять курс анархизма, вводя туда то, что Бакунину не было присуще — идеи коммунизма: все принадлежит всем, все общее.

И здесь, на мой взгляд, от Бакунина он уклонялся в сторону больше наивности – что люди на следующий день после революции начнут обмениваться благами, ни от кого ничего не требовать. Бакунин эти вопросы разбирал – возможно, Кропоткин это не читал, или счел не столь важным, — что все-таки есть проблема лентяев, паразитов.

М.СОКОЛОВ: Кропоткин был больший идеалист.

А. ШУБИН: В этом отношении — да. В плане революции он вполне шел за Бакуниным первое время, а затем Кропоткин стал интересно эволюционировать. Если Бакунин эволюционировал с 68 по 72 гг. в сторону большей радикальности…

М.СОКОЛОВ: Парижская коммуна была на глазах.

А. ШУБИН: Даже до нее. Именно, видимо, под вилянием споров с Марксом. Парижская коммуна это, скорее, прудонистский эксперимент – они действовали в соответствии с идеями Прудона, хотя и Маркс и Бакунин тут же их поддержали.

Если говорить о Кропоткине, то он на протяжении уже десятилетий эволюционировал в сторону большей умеренности. В частности, он, во многом перефразируя Прудона, стал говорить, что конечно старое можно ломать только тогда, когда есть основы нового. Его работы посвящены поиску элементов нового, которые позволят создать основы коммунистического, а затем, и коллективистского тоже — эти идеи у него тоже появляются.

М.СОКОЛОВ: тоже в Швейцарии искал?

А. ШУБИН: Везде искал. В Англии нашел вещи, которые, я бы сказал, сейчас провозвестник постиндустриальных идей – что мы-то все говорим, что будут большие фабрики заводы, а тенденции современного развития, которые он подглядел в Англии, как наиболее передовой стране, что может быть более эффективное производство малых форм позволит создавать общины, которые группируются вокруг этих предприятий.

Он искал элементы будущего, например, в библиотеках и музеях, говорил – когда вы приходите в библиотеку или музей, с вас же не требуют денег, это общедоступная информация и это тоже провозвестие будущего. Искал эти элементы в живой природе — его известный пример о белках – что белка находит орех, обрабатывает его, прячет, — не в расчете, что найдет свой орех, а найдет орех, спрятанный другой белкой.

То есть, он был ученый, искавший элементы везде, везде их находил, — может быть не всегда замечая, что есть элементы другие, которые тоже влияют на эту ситуацию, — поэтому оставался идеалистом, но анархистом начала века он уже проповедовал умеренность, и когда выступил на государственном совещании в 17-м году, разочаровал очень многих анархистов. Потому что говорил, что нужна федеративная Россия, нужно развивать кооперацию, в чем-то даже госрегулирование, а когда все разовьется, тогда уже перейдем к анархическим задачам.

М.СОКОЛОВ: ни Бакунин, ни Кропоткин не смогли создать организации, стройной и ясной?

А. ШУБИН: Бакунин смог, поскольку он один из создателей Первого Интернационала, который сыграл колоссальную роль не только в развитии марксизма или бакунизма, — просто в развитии человечества. Потому что впервые появилась организация, которая объяснила рабочим активистам, что они пролетариат, что у них есть свои интересы, возможности, свои цепи, и что они должны действовать вне рамок только национальных государств – вместе, — это было очень важно. Они дали конструктивную программу, то есть, Бакунин добился многого.

Кропоткин тоже участвовал в осколках Интернационала, они пытались все время создавать какие-то структуры, но конечно, Кропоткин менее удачлив в этом плане — скорее, это его черты, он мыслитель, не обязательно всем быть Лениным.

Но тут еще такая проблема: анархизм, вообще социалистические движения все время распадаются – на тех, кому интересен экшн и на тех, кому интересны идеи.

М.СОКОЛОВ: С экшном там было все в порядке.

А. ШУБИН: Кропоткин это не очень одобрял все. Понимая, что это никак не помогает делу. Но дело в том, что значительная масса анархистов, когда им сказали о свободе, стали составлять люди, которые захотели свободу здесь и сейчас, независимо от условий. На самом деле свободы они не обрели, потому что когда ты убиваешь императрицу, ты к свободе не приближаешься. Когда создаешь кооператив — может быть. Но это нудное дело.

М.СОКОЛОВ: Вечный вопрос – свобода или воля.

А. ШУБИН: В данном случае не вижу противоречия. Потому что если воля настоящая, конструктивная, то это свобода. А если это свобода в какой-то узкой сфере, то какая это свобода? Это кандалы большего размера.

М.СОКОЛОВ: Но впрямую Кропоткин все-таки против индивидуального террора не выступал.

А. ШУБИН: Есть у него статья, где он пишет, что это нецелесообразно. Но это не возмущение, а скорее, вопрос политического прагматизма – что это не приближает наши задачи.

М.СОКОЛОВ: Продолжим разговор после перерыва.

НОВОСТИ

М.СОКОЛОВ: Продолжаем программу. Вопрос от Дмитрия: какую роль отводили анархисты рабочим, крестьянам, интеллигенции и мелкой буржуазии в будущем?

А. ШУБИН: Всем отводили Единственное, понятие мелкой буржуазии не очень нравилось, потому что оно действительно какое-то странное. Буржуазия это очень марксистский термин – это те, кто эксплуатируют чужой труд. Мелкий буржуа, по классике марксизма — крестьянин – он сам пашет, сеет, может нанять работника, а может не нанять, — он мелкая буржуазия, потому что он собственник и владелец.

М.СОКОЛОВ: И сам собой управляет.

А. ШУБИН: Для Прудона это неподходящая тема, для него хорошо, если все будут такими людьми, которые соединяют работу, управление, владение – он был сторонником не мелкой частной собственности, но владения: распоряжается тот, кто здесь работает – это его принцип. И Бакунин это поддерживал, Кропоткин тоже. Жесткого марксистского пролетаризма у них не было — они были за широкий фронт трудящихся против государственности и частной собственности.

М.СОКОЛОВ: Если перейти к практическим событиям 1905-го года – была партия народников-эсеров, две партии социал-демократов – большевиков и меньшевиков. А у анархистов?

А. ШУБИН: В силу того, что анархисты, причем это нехарактерно для теории анархизма, это характерно для незрелых мозгов в анархизме – хотят все здесь и сейчас, — это очень распространено, особенно было распространено в начале 20 века, — то есть, не нужно думать, как это будет устроено, а давайте прямо сейчас жить свободно. А как можно жить свободно в организации? – никто никем не управляет, дисциплина необязательна. В каких-то организациях это было преодолено, но не в России.

М.СОКОЛОВ: Было ощущение, что ряды анархистов пополняли как радикальные социал-демократы, так и радикальные эсеры, которых не устраивала партийная дисциплина.

А. ШУБИН: Это естественно. Если ты не вникаешь в нюансы теории конструктивного анархизма, социализма, то ты особенно и не видишь разницы, кроме того, что здесь партия, а здесь свободное сообщество людей. Формально дисциплина признавалась, а на деле – не очень. И на этом этапе стать влиятельным фактором политической жизни, в 1905 г., анархистам не удалось. В 17-м удалось. Надо сказать, что и в Европе потом, в США, анархистам удавалось преодолевать эту бардачность, — то есть, не свобода, а хаос. Есть тезис, что анархия это не хаос, а организованная свобода — но это не всегда накладывалось на практику. В основном из-за качества людей, которых привлекало это черное знамя.

М.СОКОЛОВ: Хотя в некоторых городах России были влиятельные организации анархистские, но именно террористического свойства – это Белосток, Одесса и Екатеринослав.

А. ШУБИН: Скорее, можно говорить о Екатеринославской губернии – Махно участвовал в одной из достаточно заметных групп, которая там наводила шорох на окрестности «Гуляй поле», и в Екатеринославле были такие группы. Но что в них анархического – вот вопрос. Террором занимались эсеры, большевики не брезговали.

М.СОКОЛОВ: Они еще экспроприациями занимались.

А. ШУБИН: Этим занимались и эсеры и большевики. Поэтому здесь нет ничего анархического. В 17-м году, или в Испании в 30-е гг. анархистам удалось навязать свою повестку другим политическим силам, выдвигать какие-то идеи. В 1905 г. это не получилось, что особенно обидно для анархистов, потому ч то это был год как раз доказательства гениальности Бакунина как политического стратега.

Ведь его поздние работы рисуют некую революцию в России. Бакунин ошибся в одном – во времени. Он сказал: сейчас разразится революция, надо действовать так и так. То есть, восстанет крестьянство, начнет делить землю, мы должны создавать крестьянское самоуправление, крестьянские республики на местах, Общинные. Создавать организацию, которая начнет согласовывать действия в городе и деревне. Но это лучше оптом получалось у эсеров, а у анархистов это не получалось – по части организованности они себя проявили не с лучшей стороны.

М.СОКОЛОВ: Но были группы анархистов-синдикалистов — они считали, что проводят экономический террор — давили на руководство предприятий, запугивали, грабили, и требовали улучшений условий труда.

А. ШУБИН: Давайте поясним, потому что анархизм безбрежен так же, как и государственнические теории. Они очень разные, эти анархисты. Например, анархо-коллективист Бакунин и анархо-коммунист Кропоткин – это разные концепции, как будет устроено будущее.

Аналогично и со средствами борьбы. Анархо-синдикализм – это довольно распространенное в анархизме средство борьбы, — когда мы создаем боевой профсоюз, он ведет борьбу с капиталистом. Ради чего? — чтобы захватить предприятие и наладить производство. Желательно на многих предприятиях, с помощью координации взять целые отрасли под контроль. Такой путь революции.

Но опять – радикальный профсоюз во главе с большевиком или левым социал-демократом другого толка, или даже эсером мог действовать абсолютно точно так же, — запугивать предпринимателя. В коцне концов, приезжала полиция, арестовывала людей, которые запугивали предпринимателя – в 05-м году это было средство не самое эффективное. А в 17-м — да. Там уже, когда органы власти не могли так сопротивляться требованиям рабочих, такое давление давало анархистам большой авторитет в рабочих кругах, способствовало созданию влиятельных организаций, которые в 17-м году стали играть роль существенного политического фактора.

......

https://echo.msk.ru/programs/cenapobedy/1235352-echo/

Дубовик

05-01-2018 06:41:52

Первый анархист, отец анархизма это традиционно Прудон.

Первый человек, который использовал слово "анархизм" в положительном смысле и как название безгосударственного строя, - это Уильям Годвин.
Странно, что Шубин об этом забыл. Когда-то московские общинники (лидерами которых были Исаев и Шубин) Годвина и откопали для первых советских анархистов.
Первый же известный русский анархист, - о чем Шубина спрашивали в начале беседы, - первый русский анархист, т.е. человек, говоривший о желательности уничтожения государства, - это Феодосий или Федька Косой, 16 век. Слова "анархист" тогда никто не употреблял, а авторам Википедии антигосударственная сторона учения Косого неизвестна, поэтому в Википедии ничего такого вы не найдете.

Дубовик

05-01-2018 06:53:30

отцом общинного социализма является Герцен, который, в свою очередь, был поклонником Прудона. И в этом отношении мы можем сказать, что первый русский теоретик анархизма, не человек, который государство не любит, — это Герцен.

Вот тут надо быть очень осторожным. Самого Герцена я не читал. Знаком с его идеями по цитатам, обзорам и пересказам. Всегда исходя из интересов крестьянской общины, Герцен, как я вижу, как бОльшую часть своей революционной и квазиреволюционной жизни ориентировался на просвещенное чиновничество. Именно к этому слою был обращен "Колокол", например. Как мне представляется, - возможно, я и не прав, - социализм Герцена - это некая просвещенная бюрократия, заботящаяся о народе (крестьянстве) и опирающаяся на народ (крестьянскую общину). Следующий после Герцена крупнейший народнический мыслитель, Чернышевский из 1860-х годов, точно так же никаким анархистом не был.
Я бы назвал отцом русского анархизма 19 века Льва Мечникова, который публично назвал себя анархистом, социалистом и революционером в 1863. Бакунин в это время еще совершал идейный переход от демократии к анархии. Мечников, кстати, оказал непосредственное влияние на этот переход, когда несколько месяцев жил вместе с Бакуниным в Италии.

Дубовик

07-01-2018 10:56:53

Я продолжу.
Сначала еще немного о Герцене.
Относительно "поклонника Прудона". Герцен определился как социалист лет в 20, это был 1832 год. В это время Прудон как мыслитель еще не существовал, а Герцен был последователем Шарля Фурье и Сен-Симона, а затем еще и Гегеля. С работами Прудона Герцен познакомился в 1846; есть свидетельства, что "Философию нищеты", он назвал "самым серьезным и глубоким произведением", но все же остался сторонником использования государственной власти при переходе к социализму. В 1847 Герцен выехал за границу, и вскоре поселился в Париже, где вошел в кружок Прудона. Во время революции 1848 Герцен выступал за создание социалистической республики, что привело к идейному, а затем и личному конфликту с Прудоном и разрыву между ними в конце 1849. То есть на все "поклонничество" ушло менее трех лет.
Дальше. С 1855 Герцен вместе с Огаревым издавал газеты и журналы "Полярная звезда", "Колокол" и еще некоторые названия. Именно в них и были сформулированы сновные положения русского общинного социализма.Однако, основное место в этих изданиях занимала публицистика, которая пользовалась большой популярностью не только среди разночинной интеллигенции и студентов, но и среди просвещенной столичной бюрократии, - запрещенный "Колокол" читали вплоть до министров царского правительства. Обратная связь с редакцией поддерживалась тоже самыми разными кругами, вплоть до тех же либеральных и либеральствующих чиновников. После отмены крепостного права в 1861 году между "Колоколом" и этой категорией читателей вообще возникло трогательное единодушие: Герцен горячо приветствовал правительственные реформы и, по моему впечатлению, считал себя чуть ли не их идеологом.
Все изменилось в 1863, когда началось восстание в российской части Польши. Герцен вместе с Огаревым и ненадолго присоединившимся к ним Бакуниным это восстание поддержал, и прежняя читательская аудитория сразу отвернулась от "Колокола". Что, в частности, привело к быстрому развалу корреспондентской сети в России (с чего бы чиновники поддерживали направленное против них польское восстание?) и резкому сокращению тиражей герценовских изданий.
Во второй половине 1860-х в русской эмиграции происходят разные интересные процессы, результатом которых стало появление новой т.н. "молодой эмиграции", которая очень зло высмеивала Герцена с его прежними надеждами на реформы, и чисто анархического кружка Бакунина, к которому, среди прочих, присоединился и многолетний ближайший друг Герцена Огарев. Сам Герцен пытался вести полемику с Бакуниным и его взглядами, которые он категорически не принимал. Но оказался практически в одиночестве, никем не поддержанный и никому не интересный. В этом статусе он и умер в январе 1870.
То есть. Как мне представляется, - подчеркну, что это моя субъективная точка зрения, с которой Шубин, возможно, более глубоко изучавший тему, волен не соглашаться, - говорить о Герцене как об анархисте - слишком смело, подтверждающих это фактов я не вижу. Что еще более важно: идейное влияние Герцена на собственно анархическое движение оказалось нулевым. В дискуссиях между анархистами к мнению и высказываниям Герцена никогда не обращались, его цитат в каких-либо анархических произведениях не имеется, переизданием каких-либо его работ анархисты никогда не занимались. Вот с этими последними соображениями даже уважаемый Александр Владленович Шубин спорить не может.

Дубовик

07-01-2018 11:18:41

цепочка классиков анархизма очевидна: после Герцена это Бакунин и Кропоткин.

С учетом вышесказанного, - Герцен к этой цепочке вряд ли принадлежит.
Понимаю, что Шубин говорил для почтеннейшей публике, которой достаточно двух-трех имен. Ну, а я сейчас пишу для более специализированных читателей, поэтому могу позволить себе роскошь добавить в ту цепочку имена идеологов анархизма, которые, с моей точки зрения, внесли очень большой вклад в развитие и распространение наших идей.
Итак. Еще ДО появления Бакунина как анархиста - были Николай Ножин (умер в 1866, не дожив до 25 лет) и Николай Соколов (его книга "Отщепенцы", по свидетельству современников, "обратила в социализм многих и многих молодых людей", причем социализм Соколова имел откровенно анархо-коммунистический характер).
Наряду с Бакуниным и в первую пятилетку после его смерти из идеологов анархизма выделяются также: Николай Жуковский, Петр Лавров, Сергей Кравчинский, (и как ни странно это прозвучит) Павел Аксельрод и Георгий Плеханов.
К этому ряду примыкает также Михаил Драгоманов, отец-основатель украинского анархизма и социализма.
Во времена Кропоткина: Мария Гольдсмит, Николай Рогдаев, Георгий Гогелия, Яков Новомирский, Лев Черный, Алексей Боровой.
С большой неохотой должен назвать здесь же Аполлона Карелина.
Несколько особняком стоит Иван (Ян) Махайский, имевший сложную историю взаимоотношений с анархической идеологией, но в целом относящийся именно к ней.
После Кропоткина, - пожалуй, Всеволод Волин и, несомненно, Петр Аршинов и Григорий Максимов (последний крупнейший идеолог российского анархизма, скажем так, доперестроечных времен).

Дубовик

07-01-2018 11:28:37

Впрочем, у Кропоткина тоже биография поразительна – он из Петропавловской крепости сбежал, хотя и из больничного отделения, но сумел сбежать, что не удавалось даже Бакунину, который в ней сидел.

Справедливости ради: побег Кропоткина совсем не похож на то, как книжный граф Монте-Кристо долбил тюремную стену. Этот побег стал возможен и закончился успехом только и исключительно потому, что его организовала с воли группа из более чем двух десятков человек во главе с Орестом Габелем. Не будь этой организации, - Кропоткин сидел бы в Петропавловской крепости точно так же, как Бакунин.
Вот уж кто совершил поразительное, - так это Нечаев, который, будучи арестантом, в одиночку разагитировал всю охрану Алексеевского равелина Петропавловской крепости, но, ко всему прочему, нашел в себе волю отложить подготовленный им побег, поскольку его реализация могла сорвать подготовленное к этому же времени покушение народовольцев на царя.

Дубовик

07-01-2018 11:34:04

Выделено мной:
Было, конечно, много наивного, но у всех есть наивное – нужно брать то, что в данном случае может пригодиться нам. И в этом отношении их идея федерализма, самоорганизации, экономической демократии – на мой взгляд, это очень актуально. Во всяком случае, для массового движения на Западе, которые сейчас возмущаются капитализмом, но не знают, чем его заменить, не выдвигают конструктивной программы. Пусть Бакунина и Кропоткина почитают.

Четверть века назад Шубина и Исаева очень сильно критиковали в анархической среде за подмену истинных взглядов Бакунина и Кропоткина. И вот - опять.
Александр Владленович, - НИКОГДА не был Петр Александрович Кропоткин сторонником "экономической демократии", под которой, видимо, вы опять, как во времена "Общины" и КАС, подразумеваете "рыночный социализм". Кропоткин в экономических вопросах - сторонник безгосударственного коммунизма. Точка.

Дубовик

07-01-2018 11:50:59

начнем с того, что Бакунин был человеком уже достаточно известным к моменту, когда занялся политической деятельностью. Потому что он был очень крупный философ -= его называли первым гегельянцем в России, — он хорошо освоил философию Гегеля, инструментарий, и отсюда интерес к нему на западе, когда он туда приехал.
Они сошлись на какое-то время с Марксом – при всем раздрае потом, который был между ними. И затем Бакунин окунулся в атмосферу революции 48-го года, где никакого анархизма особенного не было. Он выдвигал идеи геополитические – что славянство разгромит эти отсталые архаичные режимы в Европе – эта идея была тогда распространенная и модная, правда, он уже тогда вносил в нее изрядную долю федерализма, и затем, через Герцена, и общинный социализм. То есть, он во многом развивал идеи других, и с идеями Прудона он был знаком.

Я бы сказал, что до отъезда Бакунина за границу в 1840 он, может, и был крупным философом, но его крупность и известность ограничивалась небольшим кружком молодых столичных интеллигентов. Свои первые серьезные философские статьи Бакунин писал уже в эмиграции. Интерес к нему на Западе, как мне кажется, возник потому, что вот такой гегельянец и революционер приехал из загадочной и архаичной страны Russland.
Никакого анархизма не было не только в революции 1848 года, но и во взглядах самого Бакунина. Он в это время - крайний республиканец и демократ, не более того. Очень характерно высказывание Бакунина в одной из статей этого времени о том, что его цель - "создание новой религии демократии".
Что касается утверждения Шубина, что "славянство разгромит эти отсталые архаичные режимы в Европе – эта идея была тогда распространенная и модная". Это заблуждение Александра Владленовича. Европа все еще находилась под впечатлением Великой французской революции, ориентировались на нее, социалистические мыслители происходили преимущественно из этой страны, из Франции. "Модная славянская идея", это, пожалуй, справедливо только по отношению к тем людям, которые готовили восстание в Праге в 1848, а не к Европе в целом. А после поражения европейских революцией (к чему немалые усилия приложила Российская империяч) "законодатели европейских революционных мод" видели в славянстве прежде всего реакционную силу. Соответствующих высказываний у Маркса с Энгельсом, например, известно более чем достаточно.

Дубовик

07-01-2018 11:58:40

Маркс понимал — Бакунин выразитель идей и прудонистов, (...) выразитель идей популярных и в России, и нужно попытаться найти общий язык.

Прудонизм никогда не был особо популярным в России. Хотя несколько прудонистов в России было.
Маркс понимал, что Бакунин - выразитель идей, популярных в организованом рабочем движении Бельгии, Испании, Италии, Франции и Швейцарии. Именно это его и беспокоило, а не гипотетическая популярность прудонизма или бакунизма среди российских студентов.

Дубовик

07-01-2018 12:03:17

Марксизм сейчас на треть анархичен

:sh_ok:
Нет слов...

Дубовик

07-01-2018 12:08:37

И здесь, на мой взгляд, от Бакунина он [Кропоткин] уклонялся в сторону больше наивности – что люди на следующий день после революции начнут обмениваться благами, ни от кого ничего не требовать.

Как говорил Фрунзик Мкртчян, - " я так вижу".
Где? Где, в какой работе у Кропоткина говорится что-то подобное тому, что за Кропоткина озвучил Шубин??

Дубовик

07-01-2018 12:14:29

анархистом начала века он [Кропоткин] уже проповедовал умеренность, и когда выступил на государственном совещании в 17-м году, разочаровал очень многих анархистов.

Если под "началом века" понимать не 1917 год, а, например, 1904, 1905, 1906 и так далее, то никакой такой умеренности не просматривается. Наоборот, в резолюциях анархических съездов, за которые голосовал Кропоткин, в его статьях времен начала века, идет речь о подготовке вооруженных восстаний, о терроре, о всеобщих захватных стачках и т.д.

Дубовик

07-01-2018 12:19:10

Бакунин (...) один из создателей Первого Интернационала

Бакунин - один из создателей секций Интернационала в Италии и Швейцарии. Не более того.
Бакунин был принят в Интернационал вскоре после его создания, но фактически начал участвовать в его деятельности примерно с 1868.
Ну никак не может человек, который не участвовал в создании чего-то, считаться создателем этого чего-то.

Дубовик

07-01-2018 12:31:05

М.СОКОЛОВ: Но впрямую Кропоткин все-таки против индивидуального террора не выступал.
А. ШУБИН: Есть у него статья, где он пишет, что это нецелесообразно. Но это не возмущение, а скорее, вопрос политического прагматизма – что это не приближает наши задачи.

Нет ни одного свидетельства того, что Кропоткин по каким-то причинам в принципе отвергал террористическую тактику. Тут другое. Кропоткин сильно возмущался постановкой террористического дела у эсеров: когда за границей сидит ЦК, выносит смертный приговор, потом другие люди идут на террор, часто при этом гибнут, а те, кто их отправляет на смерть, живут дальше и продолжают руководить. Для него это было совершенно неприемлимо по этическим причинам. По его представлениям и высказываниям, писать о терроре - неважно, за или против - имеет право только тот, кто сам лично занимается или занимался террором. По возрасту и личной известности Кропоткин не мог принимать никакого участия в конспиративной работе в России, в том числе и в боевой. Поэтому он ясного и недвусмысленного своего отношения к этой тактике и не сформулировал. Но - как уже сказано - на съездах и конференциях анархистов Кропоткин поддерживал резолюции, признававшие террор.

Дубовик

07-01-2018 12:37:11

Завершая чтение интервью Шубина, должен сказать, что у меня осталось впечатление очень легковесной и поверхностной беседы. К сожалению.

павел карпец

28-09-2019 10:18:05

Скрытый текст: :
богородица , Карла Маркса прогони
!


Две главы из статьи "Михаил Бакунин и становление анархизма в Испании"


(...)
Коллективисты против коммунистов

Что касается вопросов идеологии, то доминирующей идеей в испанском либертарном движении долгое время оставался анархо-коллективизм в традиции Михаила Бакунина. Однако уже в 1880-е гг. в Испанию начали все активнее проникать идеи анархистского коммунизма, все более распространявшегося в международном либертарном движении.
Одним из протагонистов анархо-коммунистических идей в Испании выступал учитель, активист ФРЕ Северино Албаррасин, с 70-х гг. сотрудничавший с Кропоткиным и Эррико Малатестой. Также активным распространением идей анархо-коммунистической направленности и популяризацией в Испании занимался и Ансельмо Лоренсо .
При этом проникновение в страну новых идей вызывало в анархистских кругах жаркие споры, шедшими в двух основных плоскостях: с одной стороны споры проходили в социально-экономической плоскости, и отчасти философской, касавшейся соотношения в будущем свободном обществе личной свободы и общественных интересов, с другой же о форме организации анархистского движения . Андрес Нин, бывший видный активист НКТ (в 1921 г. был генеральным секретарем Конфедерации), и, в то же время будущий видный оппозиционер сталинизму среди испанских марксистов, в свою бытность видным функционером Профинтерна, писал о том, что расхождения между анархо-коллективистами и анархо-коммунистами в социально-экономической сфере носили вторичный характер, в то время как первостепенным был вопрос именно организационного характера. По его мнению, коммунисты выступали фактически с полуиндивидуалистических, и, вместе с тем, антиорганизационистских позиций .
На втором конгрессе ФТРЕ, на котором было представлено около 46 тыс. человек , и само создание которой расценивается некоторыми историками как торжество синдикалистской линии , состоявшемся в сентябре 1882 г. в Севилье, разгорелись споры между сторонниками двух анархистских направлений – коллективистского и коммунистического. Позиции первого защищал Хосе Льюнас из Севильи, Андалусия, второго – Мигель Рубио из Барселоны, Каталония. Темма Каплан охарактеризовала происходившее как отражение фундаментального расхождения "между реформистским тред-юнионизмом и предрасположенным к терроризму коммунализмом" .
По мнению американского исследователя Роберта Александера, в 1880-90-е гг. главным идеологом испанского анархо-коллективизма выступал один из виднейших теоретиков и публицистов испанского анархизма Рикардо Мелья, в то время как со стороны анархо-коммунистов на первых ролях выступал журналист Хосе Прат .
В 1880-е гг. против активно развивающегося, в особенности в Андалусии анархистского и рабочего движения властями производилась активная репрессивная политика. Пиковой точкой этих действий стало так называемое дело "Черной руки" (La Mano Negra).
История данного "дела" началась с нескольких убийств в Хересе в декабре 1882 – феврале 1883 г. И хотя они носили чисто уголовный характер, более важным здесь оказалось то, что в них оказались замешенными несколько членов ФТРЕ, что собственно и послужило поводом для начала репрессий против активистов рабочего движения.
Стоит также отметить, что повышению градуса напряженности в испанском обществе в данном случае добавляло шедшее в тоже время во Франции судебное разбирательство по делу нескольких анархистов-террористов . Причем среди осужденных французскими судьями оказался и Петр Кропоткин. Характерным было то, что в обвинении фигурировала "принадлежность к Интернационалу", который вот уже несколько лет как прекратил свое существование, но чей призрак продолжал наводить страх на буржуазию.
При этом дело "Черной руки" не было порождением исключительно полицейской провокации , но также и общей ситуации в Андалусии, где в течение нескольких лет то и дело происходили крестьянские выступления и участились случаи индивидуального террора против представителей имущих классов. Власти лишь довели до логического завершения апологию "пропаганды действием", так что в ходе расследования "дела" было заявлено, что члены данной тайной организации собирались "истребить всех землевладельцев [помещиков] и управляющих имениями в Андалусии" .
В результате были произведены аресты нескольких тысяч рабочих, главным образов членов ФТРЕ: только в Кадисе аресту подверглись около пяти тысяч человек. И хотя большинство из них были в скором времени отпущены, часть из них все же оказалась осуждена на тюремное заключение, а несколько человек были казнены.
После раскрутки маховика репрессий, спровоцированного делом "Черной руки", влияние анархистов в рабочем движении страны серьезно пошатнулось. Наблюдалось значительное падение численности ФТРЕ. В особенности это коснулось ее андалусийского отделения, сократившегося в результате репрессий примерно в десять раз .
Впрочем, крестьянские выступления в регионе продолжались. Самым громким из них стало восстание в январе 1892 г. в Хересе, когда восставшие крестьяне ворвались в город с криками "Да здравствует революция!", "Да здравствует анархия!", "Смерть буржуазии!" Восстание было быстро и жестоко подавлено властями .
Стоит при этом отметить, что хотя испанское общество было в целом запугано истерией, поднятой властями вокруг дела "Черной руки", и к тому же являлась делом рук полицейской провокации, нашлось немало испанских анархистов, выступивших в поддержку данной мифической организации и ее деятельности .
Следующий пик репрессий пришелся на 1896-97 гг. Теперь это было связано с Монжуикским процессом, когда в ответ на террористические акты со стороны некоторых анархистов, сторонников «пропаганды действием», власти нанесли новый удар по либертарному движению. Было арестовано несколько сотен человек. Арестованные содержались в жутких условиях, к ним применялись пытки, сведения о которых всколыхнули мировую общественность "вызвав бурю международных протестов".
В конечном счете, обвинение было предъявлено 87 арестованным. Суд осуществлялся военным трибуналом. Пять человек было казнено , еще 19 приговорены к длительным срокам заключения, а остальные оправданы. Стоит также отметить, что предъявленные обвинения не были убедительно доказаны применительно ни к кому из осужденных . Вполне можно сказать, что Монжуикский процесс стал испанским аналогом Чикагского процесса 1886-87 гг.
Интересно отметить, что среди проходивших по данному дело был и отец Федерики Монтсени – Хуан Монтсени. В 1896 г. он был вынужден эмигрировать в Лондон, однако вскоре вернулся в Испанию и обосновался в Мадриде взяв себе псевдоним "Федерико Уралес". В 1898 г. он начал издание одного из наиболее влиятельных анархистских журналов первой трети двадцатого столетия "Ла Ревиста бланка" (La Revista Blanca) .
При этом, как можно видеть, развернувшиеся репрессии оказались в определенной степени косвенно связанными со спорами, разгоревшимися тогда же в рамках анархистского движения Испании. Дело в том, что речь для анархистов на тот момент шла не только о форме организации рабочего движения, но и о том, какой тактики придерживаться в повседневной борьбе. В связи с этим стоит обратить внимание на позицию исследователя Джорджа Р. Эзенуэйна, выделяющего два основных периода споров между коллективистами и коммунистами: первый, с 1885 по 1888 гг., и второй, до 1897 г. Т.е. рубежными моментами в этих спорах оказывались, в первом случае – распад ФТРЕ, а во втором – новым серьезным ударом по организованному рабочему движению со стороны властей, что было непосредственно связано с Монжуикским процессом .
В частности коллективисты настаивали на необходимости отстаивать текущие экономические требования, для чего требовалось создание профсоюзных организаций, которые должны были впоследствии стать основой нового общества, а так же идею об организации революционной всеобщей забастовки, в то время как коммунисты (хотя и не все) делали ставку главным образом на "пропаганду действием" и индивидуальный террор.
По мнению Рикардо Мельи ставка на террор вела к потере анархистами массовой социальной базы, что делало социальную революцию невозможной . Впрочем, стоит согласиться с тезисом британского историка Реймонда Карра о том, что "терроризм" не был главной составляющей анархистской доктрины, в то время как преобладали традиции "самосовершенствования и рационалистского образования" .
Идея анархистского коллективизма была наследием бакунинского крыла Первого Интернационала, прекратившего свое существование в 1877 г. Активно же развивавшаяся и набиравшая все новых сторонников анархо-коммунистическая доктрина развивалась в новых условиях упадка международного рабочего движения, когда в условиях репрессий, постоянного поиска выхода из сложившейся ситуации, а также серьезных тактических ошибок и ряда других, менее важных причин анархистами была потеряна связь с широкими массами трудящихся.
В Испании данные общемировые тенденции были непосредственно связаны с упадком ФРЕ и репрессиями, а также спорами в рамках ФТРЕ. Основное отличие от большинства анархистских организаций в остальном мире заключалось в том, что в Испании либертариям удавалось все-таки, не смотря ни на что, не терять полностью связь с рабочим движением.
Между тем собственно анархо-коммунистическая литература долгое время оставалась мало известна среди испанских анархистов, тем более что многие из них были малограмотными, и мало кто из них знал французский язык, бывший тогда основным среди сторонников анархистского коммунизма.
Кроме того, теория анархистского (либертарного) коммунизма к середине 1870-х гг. все еще оставалась слабо разработанной доктриной, хотя и имевшей уже многолетнюю историю. И только теперь она начинала динамично развиваться. Среди ее первых пропагандистов называют таких важных лиц в истории анархизма как Эмилио Ковелли, Карло Кафиеро, Эррико Малатеста и др. Тогда же на новые позиции переходят Элизе Реклю, Франсуа Дюмартерэ и некоторые другие. Как отмечал по этому поводу Макс Неттлау: "Некоторые из них, главным образом итальянцы и французы, начиная с 1876 года, стали развивать идеи коммунистического анархизма".
В конечном счете анархистский коммунизм стал официальной идейной доктриной Юрской федерации, а в 1880 г. ее приняли уже и международные анархистские круги, и конкретно Петр Кропоткин, ставший впоследствии наиболее известным и авторитетным теоретиком коммунистического анархизма .
Вместе с тем так называемая "пропаганда действием" проникала в Испанию в 1876-77 гг., главным образом через итальянских и французских сторонников коммунистического анархизма , настаивавших на организации небольших анархистских групп для последующих радикальных действий .
Как отмечает Роберт Александер, в 1880-е гг. в Андалусии значительно возросла популярность повстанческих идей среди крестьян, давно тяготевших к повстанческим действиям.
Важно отметить, что споры вокруг "пропаганды действием" начались в Испании еще в середине 1870-х, ставших отражением дискуссий, происходивших в то время в международных революционных кругах. Это был спор о том, на чем выстраивать в дальнейшем революционную стратегию: на забастовочных действиях, или же на "пропаганде действием", подразумевавшей в данном случае ставку на организацию восстаний. Инициатива о ставке на повстанческую деятельность была предложена на Бернском конгрессе 1876 г. антиавторитарного Интернационала представителями итальянской федерации Эррико Малатестой и Карлом Кафиеро. Спустя несколько лет, уже после роспуска Интернационала, на международной анархистской встрече в Лондоне (1881 г.) была одобрена повстанческая тактика "пропаганды действием" . Впрочем, поддержка террористических актов и "пропаганды действием" вовсе не обладали абсолютной поддержкой. Дискуссии продолжались. В частности, на международной анархистской встрече в Париже в 1889 г. в ходе дискуссии о подобного рода действиях итальянец Саверио Мерлино и испанец Таррида дель Мармоль утверждали, что грабежи (экспроприации) если и могли быть оправданы, то только тогда, когда речь шла о бедняках, однако же, при этом, это вовсе не являлось утверждением анархистских принципов. Более того, Мерлино указывал на то, что такие действия привлекали в ряды анархистов откровенно криминальные элементы .
Споры между сторонниками коллективизма и коммунизма в рамках анархизма по социально-экономическим вопросам с одной стороны, и одновременно с тем между ставкой на легальное профсоюзное движение и террористическую "пропаганду действием" привели к тому, что в 1888 г. ФТРЕ раскололась на две организации: реформистскую коллективистскую профсоюзную Федерацию сопротивления капиталу – Пакт союза и солидарности, и Анархистскую организацию Испанского региона, с преобладающим влиянием анархо-коммунистов. Среди разделявших линию вторых из них был и Ансельмо Лоренсо . Впрочем, как отмечает Джордж Вудкок, данные организации постоянно взаимодействовали, и, подчас имело место двойное членство , так что вполне можно говорить о сохранении бакунинской традиции сосуществования отдельной широкой организации трудящихся с более закрытой, идеологической анархистской организации. Характерно здесь и то, что после того как в 1896 г. Пакт прекратил свое существование, часть его членов активно участвовала в попытках воссоздания организации, что привело в итоге к созданию в 1900 г. Региональной федерации обществ сопротивления Испанского региона, также известной под названием Испанской региональной федерации обществ сопротивления, придерживавшейся анархистской идеологии.
Важно отметить еще один из итогов данных споров внутри испанского анархистского движения – распространение концепции так называемого "анархизма без прилагательных" (исп. anarquismo sin adjetivos), или просто "анархизма", ставшего ответом на постоянные разногласия, и подразумевавшей "мирное сосуществование" всех, или почти всех анархистских направлений. Этому же способствовало и более подробное знакомство коллективистов с теоретическими положениями коммунистического анархизма .
Некоторые исследователи полагают, что Рикардо Мелья вместе с еще одним испанским анархистом, Фернандо Тарридо дель Мармолем, являются авторами термина "анархизм без прилагательных" .


Наследие бакунизма

Говоря о наследии бакунинских идей среди испанских анархистов в двадцатом столетии в первую очередь приходит на ум спор, связанный с социально-экономическими преобразованиями в ходе гражданской войны 1936-1939 гг. Дело в том, что, по мнению некоторых авторов, имело место некое "возвращение" к Бакунину, что было, якобы, вызвано "логикой происходивших событий" . Однако же, такая точка зрения представляется в корне неверной.
Хотя безусловным фактом является отказ НКТ от полномасштабного проведения в жизнь в условиях начавшейся гражданской войны и революции положений анархо-коммунистических Сарагосской программы, предусматривавшей реализацию принципов либертарного коммунизма, тем не менее, на то были свои причины.
На первом месте среди них стоит назвать неразбериху, царившую в первые дни войны, когда отдельные секции Конфедерации не знали о том, как складывается ситуация в других регионах. На это накладывался и опыт неудачных восстаний первой половины 1930-х гг. В таких условиях лидерами каталонской НКТ, являвшейся наиболее сильной частью организации, было принято решение отложить введение либертарного коммунизма до взятия Сарагосы, которую так и не удалось освободить от националистов. Непонимание реальной ситуации, сложившейся в стране в июле-августе 36 г. и нескоординированность действий между отдельными секциями НКТ привел к тому, что, контролируя в целом ситуацию в Каталонии, анархо-синдикалисты не пошли по пути уничтожения остатков государственной власти, а согласились на создание Центрального комитета антифашистских милиций и сохранение региональных органов власти (Женералитат).
При этом на местах низовой актив НКТ с первых дней действовал по мере своих сил и возможностей в духе положений Сарагосской программы. На их действия накладывались отсутствие координации между отдельными регионами, а также существование целой палитры анархистских идейных направлений, так что на местах зачастую под "либертарным коммунизмом" понимали не всегда одно и то же.
Дальше ситуация развивалась по накатанной, а испанские либертарии оказались пойманными в ловушку действий "вынужденных ходов", когда каждое новое ошибочное действие порождало новые ошибки, и все более затягивало организацию в пучину непоследовательности и оппортунизма. Впоследствии, уже в ходе войны, лидеры испанских анархо-синдикалистов стали настаивать на том, что их вынудили к соответствующим действиям "обстоятельства", и вообще речь шла о том, что пойди они летом 1936 г. на полномасштабную реализацию положений Сарагосской программы, то итогом стало бы установление "анархистской диктатуры", что было неприемлемо .
Впрочем, в определенном смысле об идейном наследии Бакунина, конечно же, можно говорить. Это влияние прослеживается в частности в небольшой брошюре Федерики Монтсени "Что такое анархизм?" (1974), когда та отсылает к идеям Прудона и Бакунина . Главным образом речь идет о наследии их федералистских концепций.
Кроме того из той же брошюры Монтсени заметно и общефилософское влияние бакунинских идей на испанских либертариев. В этой связи интересно указать на то, что долгое время основные тексты Бакунина были, как ни странно, не очень хорошо известны в Испании, так что большим подспорьем для изучения и популяризации бакунинского наследия стал перевод пяти томов его сочинений, осуществленный в конце 1920-х гг. Абадом де Сантильяном .
В свою очередь Джеральд Бренан отмечал, что наследие бакунизма прослеживается в том, какую форму принял в двадцатом столетии в Испании анархистский синдикализм, т.к. это было связано с восходившим к бакунинскому крылу МТР принципом организации рабочего движения под анархистским флагом .
Кроме того некоторые авторы считают анархо-синдикалистскую концепцию испанских либертариев плодом компромисса в вопросах организации между сторонниками бакунинского коллективизма и кропоткинского коммунизма, что без идейного влияния Бакунина массовое анархо-синдикалистское движение в двадцатом столетии вообще было бы сложно представить . К тому же идеи коллективистского анархизма оставались доминирующими в Испании дольше, чем где бы то ни было в остальном мире, именно благодаря тому, что здесь коллективизм ассоциировался в первую очередь с профсоюзным движением .
Вместе с тем, после многолетних споров в социально-экономических вопросах еще в конце девятнадцатого столетия победителями из них вышли сторонники анархистского коммунизма .
Однако же больший интерес в связи с бакунинским наследием представляет история с созданием Федерации анархистов Иберии. При этом нельзя пройти мимо событий, предшествовавших созданию ФАИ, восходящих к 1916-17 гг.
В указанный период происходили мощные забастовочные выступления по всей стране. Пиком стала августовская всеобщая забастовка 1917 г., организованная совместными усилиями НКТ и ВСТ. В ходе протестных выступлений происходили столкновения с силами правопорядка, баррикадные бои.
В это время активно росло влияние НКТ. Так, если в мае 1916 г. насчитывалось всего 50,000 членов Конфедерации, то на декабрьском конгрессе 1919 было представлено по данным Антонио Бара уже более 790 тыс.
Рост и укрепление рабочего движения, и, в особенности Национальной конфедерации труда, напугали имущие классы Испании. Страху им добавляли происходившие в те же годы революционные события в России, так что даже испанские события 1917-19 гг. вошли в историю как "большевистское двухлетие", хотя их главными действующими лицами активисты анархо-синдикалистских профсоюзов .
Против рабочих активистов предпринимателями стали создаваться банды наемных боевиков, так называемые пистолерос. Основные события развернулись в Каталонии, где НКТ была особенно сильна.
В ответ на происходящее радикальное крыло испанского анархо-синдикалистского движения стало создавать отряды самообороны. Развернулась самая настоящая уличная война. Ее жертвами в 1917-22 гг. стали, по разным данным, от одной до полутора тысяч человек. Подавляющее большинство из них были рабочими .
В то же время в рядах анархо-синдикалистов образовалась оппозиция увлечению террористической деятельностью со стороны своих товарищей. Так, например, по мнению Роберта Керна, один из наиболее видных представителей ранней НКТ, Сальвадор Сеги "в некотором смысле" представлял традиционную бакунистскую синдикалистскую линию, противостоящую сторонникам террористической деятельности.
Таким образом, можно было наблюдать новый виток споров между сторонниками профсоюзной организации и ставки на "пропаганду действием". В этих условиях С. Сеги предупреждал об опасности возвращения к жизни прежней опасной и разрушительной философии сторонников анархистского терроризма .
В этой связи стоит особо отметить одну из самых знаменитых анархистских групп 1920-30-х гг., "Лос Солидариос", стоявшую несколько особняком от остальных анархистов. Ее деятельность стала все больше привлекать к себе внимание после гибели в марте 1923 г. от рук пистолерос Сальвадора Сеги.
Однако обратимся теперь к истории Федерации анархистов Иберии, которую подчас ошибочно именуют "партией" .
Ее созданию, предшествовали несколько лет дискуссий и организационного строительства , в которых принимали активное участие, в том числе ведущие активисты "Солидариос". Они выступали с позиции создания небольших ячеек в крупных рабочих, либо политических организациях. Стараясь по-своему реанимировать бакунинское наследие в деле организационного строительства, они активно цитировали его в своей газете "Крисоль". При этом, правда, члены группы "Солидариос" высказывались в том духе, что неквалифицированным рабочим важны не столько профсоюзы как основание, причина для борьбы . Строго говоря, речь шла о противопоставлении важности в революционной борьбе идей-сил организационному фетишу. Получалось нечто схожее с тем, что отстаивали в тот же исторический период идеологи аргентинского анархо-синдикализма, такие как Лопес Аранго и Диего Абад де Сантильян . Впрочем, среди испанских анархистов и анархо-синдикалистов были и действительные сторонниками идей аргентинских теоретиков .
В конце концов, на конгрессе в Валенсии, состоявшемся 24-25 июля 1927 г. была создана Федерация анархистов Иберии. И именно в ней наиболее четко можно проследить наследие бакунинских идей, их организационную составляющую .
Вскоре после создания новой организации вокруг ФАИ в рамках испанского анархо-синдикалистского движения разразились жаркие споры. Противники обвиняли ФАИ в желании навязать диктатуру Национальной конфедерации труда. Однако же, это было беспочвенное обвинение. Как выразился Александр Шубин, "речь могла идти лишь о влиянии идей ФАИ" . Строго говоря, ФАИ ставила перед собой ту же цель, что и бакунинский Альянс до него – объединение идейных анархистов, которые должны были защищать более широкое синдикалистское движение от влияния политических партий, быть организаторами и катализаторами революционной борьбы. Речь шла о так называемой "связке" (trabazon), предусматривавшей координацию действий между ФАИ и НКТ .
Впрочем, более серьезная претензия к ФАИ со стороны умеренных синдикалистов заключалась в том, что она призывала рабочих к борьбе "без шанса на победу", т.е. к проведению плохо подготовленных забастовок и восстаний .
Как показало восстание, организованное активистами ФАИ в начале 1933 г., по крайней мере, отчасти данный упрек был справедлив .
Таким образом, можно согласиться с мнением о том, что ФАИ соединяла в себе классическую бакунинскую философию (Альянс) и пропаганду действием . Т.е. на поверку получалось тесное переплетение между собой позиций сторонников различных анархистских тактик, спор между которыми уходил в 70-е гг. девятнадцатого столетия.
Подводя итог, представляется вполне уместным присоединиться к тезису российского исследователя Александра Литошенко о том, что влияние М.А. Бакунина на "формирование и развитие" испанского анархизма было значительным . И что оно продолжает жить и сегодня, как на общефилософском уровне, проявляясь в том, что современные испанские либертарии как и прежде то и дело в своих статьях и книгах отсылают к авторитету российского анархиста, так и на организационном, ведь ФАИ продолжает действовать и современной Испании.

А. Фёдоров

павел карпец

28-09-2019 10:20:33

Скрытый текст: :
Статья ценная в смысле интересного фактического материала , но спорная в смысле идеологических оценок .

Говоря о наследии бакунинских идей среди испанских анархистов в двадцатом столетии в первую очередь приходит на ум спор, связанный с социально-экономическими преобразованиями в ходе гражданской войны 1936-1939 гг. Дело в том, что, по мнению некоторых авторов, имело место некое "возвращение" к Бакунину, что было, якобы, вызвано "логикой происходивших событий


Ну , что тут сказать ? Ознакомься А.Федоров с экзерсисом нашего Тенокса "О контрреволюционной роли CNT" , возможно немножко и поменял-бы он акценты в своей цитате . Например так : "Дело в том, что, по мнению некоторых авторов, имела место некая контрреволюционная роль CNT..." .
То есть в современном актуальном дискурсе речь идёт даже не о "возвращении испанцев к Бакунину" , а уже конкретно о "контрреволюционной роли" испанского анархизма ... И чтобы переломить подобную контранархическую тенденцию , мы имхо должны настаивать именно на
"возвращении испанцев к Бакунину" , а не на "отказе испанцев от анархо-коммунизма" .

Хотя безусловным фактом является отказ НКТ от полномасштабного проведения в жизнь в условиях начавшейся гражданской войны и революции положений анархо-коммунистической Сарагосской программы, предусматривавшей реализацию принципов либертарного коммунизма, тем не менее, на то были свои причины.


Хм , а ведь и у Прудона , и у Бакунина , тоже-ж ведь были серьёзные причины , чтобы не впадать в полный коммунизм . Были причины и у прежних испанских анархистов , чтобы , в свое время , принять компромиссный ( между бакунинским анархо-коллективизмом и кропоткинским анархо-коммунизмом) "анархизм без прилагательных" . Ну а история испанской гражданской войны только лишний раз подтвердила насколько был прав Михаил Александрович , что не обещал пролетариату никакого коммунизма , как это делали Маркс и Энгельс ... Посему лично мне , представляется очень идеологически выверенным то , что отказ НКТ от анархо-коммунистических положений был именно "возвращением к Бакунину" .
И как же повезло испанским анархам , что судьба дала им возможность возвратиться к Бакунину , до чего , боюсь , нашему анарходвижению будет уже не дотянуться (хотя на всё воля Аллаха) .


Вместе с тем, после многолетних споров в социально-экономических вопросах еще в конце девятнадцатого столетия победителями из них вышли сторонники анархистского коммунизма


Да ну. Прям-таки в конце 19 столетия ?
И с каким-же счётом они вышли победителями ?
Я это к тому , что не стоило-бы столь резко противопоставлять испанских анархо-коммунистов испанским анархо-коллективистам .
Берём , хотя-бы , саму Сарагосскую программу .
Из А.Шубина ( выделено мной) :"Конгресс приступил к выработке программы НКТ, одобрив ее основные принципы в „Концепции либертарного коммунизма“. Идеи, формировавшиеся в Сарагосской программе НКТ, уже через несколько месяцев будут вдохновлять творцов уникальных социальных преобразований Испанской революции. Поэтому мы должны подробнее остановиться на этой программе.
Проект программы стал синтезом коммунитарной концепции анархиста А. Пуэнте и синдикалистских идей, разработанных в работах Пейро и Абада де Сантильяна. Из разногласий между коммунитаристами и синдикалистами вытекала разность подходов к степени автономии личности от синдиката (профсоюза, коллектива). Чтобы снять резкие возражения с той или иной стороны, делегаты специально оговаривали: „Делая набросок норм либертарного коммунизма, мы не представляем его как единственную программу, которая не подлежит изменениям. Эти изменения будут, конечно же, происходить под влиянием конкретных обстоятельств и накопленного опыта“. Эти слова окажутся пророческими. Цель — достижение анархического коммунизма — останется прежней, но путь к ней будет видеться все более постепенным.
Структура послереволюционного общества видится авторам программы в виде сети самоуправляющихся трудовых коллективов и объединяющей их федерации территориальных и отраслевых координационных советов и „статистических“ (информационно-плановых) органов. Эта сеть должна формироваться снизу: „Основой, ячейкой, краеугольным камнем любого социального, экономического и морального творчества будет сам производитель, индивид, на рабочем месте, в профсоюзе, в Коммуне, во всех регулирующих органах нового общества. Связующим органом между Коммуной и рабочим местом будет фабрично-заводской Совет, связанный договором с другими центрами труда. Связующим органом между профсоюзами (ассоциациями производителей) будут Советы статистики и производства. Объединяясь в федерации, они образуют сеть постоянных тесных связей между всеми производителями Иберийской Конфедерации“. Деньги будут заменены рабочими карточками, армия и полиция — рабочей милицией на предприятиях."


Таким образом , уже сама Сарагосская программа предусматривала возможные коллаборации и пути отступления . Также в этой программе присутствовали не вполне анархо-коммунистические идеи . В частности , рабочие карточки сразу же отсылают нас к коллективистическому "по труду" , и , соответственно , отодвигают анархо-коммунистические "по потребностям" и "всё принадлежит всем" , на неопределённое будущее .

ИМХО Короче говоря , противопоставлять испанский бакунизм испанским анархо-коммунистам ТАК , как это делается в статье "Михаил Бакунин и становление анархизма в Испании" - это абсолютно лишнее и наверное даже и вредное...

павел карпец

31-10-2019 05:22:57

Ну , и , раз мы вплотную подошли к наследию бакунизма , то одно имя придётся вспомнить так и так . Я имею ввиду старика Джемса Гильома . Коллега по контрмарксистской фракции и фактический душеприказчик Бакунина , Гильом , как может узнать из Макса Неттлау русскоговорящий читатель , успел оставить нам подробную программу анархо-коллективизма
Неттлау писал(а): Эта перемена произошла после ухода Джемса Гильома в мае 1878 года. Иначе он мог бы сказать, что лишь очень узкое понимание коллективизма превратило его в теорию постоянного наемного труда, тогда как для него, а также для испанских товарищей, эта теория была бы лишь системой, обеспечивающей рабочему "полный продукт его труда", иными словами — без вычетов в пользу государ­ства и капиталистических эксплуататоров и паразитов, хотя и с вычетами в пользу народного образования, об­щественных работ, содержания инвалидов и стариков местной единицы или федерации таких единиц. Вне этого, ассоциация или группа свободна была бы в выборе между коллективистической, коммунистической или средней меж­ду ними организацией, в зависимости от решения своих членов. Кроме того, Гильом в своих "Мыслях" 1874 г. (1876 г.) определенно рекомендовал постепенный прогресс от вознаграждения за выполненную работу к совершенно свободному пользованию продуктами труда. Он лишь обу­словил это зависимостью от производительности, так как свободное пользование продуктами предполагает изоби­лие их.


"Мысли о социальной организации" , как , сука , и следовало ожидать , НИ РАЗУ не переводились на русский язык и это в момент , когда этот перевод актуален как никогда прежде...
Махно писал(а): Но массы этого труда раньше не читали. Его читали одиночки из масс. Теперь такой труд массе читать некогда. Теперь ей нужно услыхать на простом, живом и сильном языке самое конкретное из «Хлеба и воли», чтобы она не погружалась в косное раздумье, а поняла бы сразу и получила руководящую нить для своих действий. Но кто скажет все это ей простым, живым и сильным языком?
Анархист-пропагандист и организатор, и только он!


Товарищи , когда в очередной раз наступит тот самый революционный момент , о котором нам кричал Нестор Махно , то анархисту-пропагандисту и организатору будет не до изучения наследия бакунизма и конкретно "Мыслей о социальной организации" Гильома . Мы должны заняться этим сейчас , в момент НЕреволюционный , ПОКА ЕЩЁ ЕСТЬ ВРЕМЯ. Но для начала неплохо было бы перевести эти мысли на русский язык .
Предлагаю такой регламент - в разделе "Non-russian" создаём тему "James Guillaume . Ideas on Social Organisation" . Выкладываем там частями текст "Мыслей" (благо он есть на сайте англоговорящих интернетщиков https://libcom.org/library/ideas-social-organisation-james-guillaume ). Здесь , в теме "Интернационалист Бакунин" , этот текст коллективно переводим (забиваем в гугл-переводчик и в полученном наборе слов нащупываем анархическую мысль) и в разделе "Библиотека" создаём тему "Джемс Гильом . Мысли о социальной организации (перевод коллектива ЕФА)"...

P. S. Вообще-то это лично я позорюсь с гугл-переводчиком , а так если кто-нить умеет по-английски , то заморочьтесь вы , переведите эту долбаную брошюру , благо текст не такой длинный .
Движение Вас не забудет...

павел карпец

10-12-2019 09:41:45

Скрытый текст: :
Ну-с , приступим , а то так можно долго ждать когда поиск заработает да когда народу прибавится , или наоборот когда ЕФА окончательно загнется не от донбассизации так от панархии . Помните у Г. О. :
"Был такой чувак - у него был крест
Он глазами зеленел, ожидая Годо.
Он всё время ждал и колеса жрал,
Не дождался ничего и ушел в никуда.
Петля затянулась, потолок задрожал.
Петля затянулась наугад, западло."

ИМХО ждать больше нечего... Давай нахуй переводить Гильома , кто достойный !



Сообщение от
Reddebrek
25 марта 2018 20:30
Идеи о социальной организации - Джемс Гильом.

Брошюра, написанная Джемсом Гильомом в 1870-х годах, пытающаяся обрисовать в общих чертах и ​​объяснить, как общество перейдет от классового общества к бесклассовому во время революции.


Примечания переводчиков

Бакунин прежде всего был озабочен теорией и практикой революции и очень мало писал о том, как повседневные практические проблемы социальной реконструкции будут решаться сразу же после успешной революции. Тем не менее эти проблемы интенсивно обсуждались в кругу Бакунина и среди антиавторитарных секций Интернационала. В «Идеях социальной организации» Гильом обсуждает переход от капитализма к анархизму - синтез «Бакунистских» идей о том, как этот переход может быть осуществлен без восстановления авторитарных институтов. Его ценность заключается не в конкретных рекомендациях (большинство из них устарели, некоторые довольно наивны, хотя некоторые из них удивительно похожи на меры, принятые анархистскими коллективами в Испании в конце тридцатых годов), а в формулировке фундаментальных принципов анархизма. Эссе Гильома было написано в 1874 году и опубликовано в 1876 году, в год смерти Бакунина.


" Идеи, изложенные на следующих страницах, могут быть эффективно достигнуты только с помощью революционного движения.
Джемс Гильом
"
Скрытый текст: :
Комментарии

Дуг:
Спасибо за это! Я искал Гильома на английском. Это вы перевели или у вас есть больше информации по этому переводу?
26 марта 2018 10:38

Рафи рассвет:
нет PDF? : - <
26 марта 2018 14:44

AnarchoWinter:
Здесь есть версии файлов
Http: //theanarchistlibrary.org/library/james-guillaume-ideas-on-social-o ...
26 марта 2018 14:51

Рафи рассвет:
Источник: Бакунин об анархии, перевод и редактирование Сэм Долгофф, 1971.
26 марта 2018 14:53

AnarchoWinter:
Я с гордостью могу сказать, что я являюсь автором раздела заметок в конце :)
26 марта 2018 14:54

AnarchoWinter:
Первоначальный источник заметок: https: //subversionnews.wordpress.com/2017/08/30/collectivist-anarchism-r ...
26 марта 2018 14:56

agapitosalangan:
Буду читать это. Гильом - недооцененная фигура.
29 марта 2018 21:22


Глава I

Идеи, изложенные на следующих страницах, могут быть эффективно достигнуты только с помощью революционного движения. Великому потопу требуется больше дня, чтобы сломать плотину; паводковые воды растут медленно, незаметно. Но как только гребень потопа достигнут, обвал внезапен, дайк смывается в мгновение ока. Таким образом, мы можем различить два последовательных действия, причем второе является необходимым следствием первого. Сначала происходит медленная трансформация идей, потребностей, мотивов действий, прорастающих в лоне общества; вторая начинается, когда эта трансформация достаточно продвинута, чтобы перейти в действие. Затем наступает резкий и решающий поворотный момент - революция, которая является кульминацией длительного процесса эволюции, внезапным проявлением перемен, давно готовых и поэтому неизбежных.
Ни один серьезный человек не рискнет точно предсказать, как произойдет революция, необходимое условие социального обновления. Революция - это естественный факт, а не акт нескольких человек; это происходит не в соответствии с заранее заданным планом, а вызвано неконтролируемыми обстоятельствами, которыми никто не может командовать. Поэтому мы не намерены составлять план будущей революционной кампании; мы оставляем это детское задание тем, кто; верить в возможность и эффективность достижения освобождения человечества посредством личной диктатуры. Напротив, мы ограничимся описанием наиболее привлекательной для нас революции и способов ее освобождения от ошибок прошлого.
Характер революции должен быть сначала отрицательным, разрушительным. Вместо того, чтобы модифицировать определенные институты прошлого или адаптировать их к новому порядку, он полностью избавится от них. Поэтому правительство будет уничтожено вместе с Церковью, армией, судами, школами, банками и всеми их подчиненными учреждениями. В то же время у Революции есть положительная цель: рабочие овладеют всем капиталом и орудиями производства. Давайте объясним, что подразумевается под фразой «овладение».
Начнем с крестьян и проблем с землей. Во многих странах, особенно во Франции, священники и буржуазия пытаются напугать крестьян, сказав им, что революция заберет у них их землю. Это возмутительная ложь, выдуманная врагами народа. Революция пошла бы совершенно противоположным путем: она взяла бы землю у буржуазии, дворян и священников и отдала ее безземельным крестьянам. Если кусок земли принадлежит крестьянину, который сам обрабатывает его, революция не коснется его. Напротив, это гарантировало бы свободное владение и ликвидировало бы все долги, возникающие из земли. Эта земля, которая когда-то обогащала сокровищницу и была перегружена налогами и отягощена закладными, как и крестьянин, будет освобождена. Нет больше налогов, больше нет ипотеки; земля становится свободной, как человек!
Что касается земли, принадлежащей буржуазии, духовенству и дворянству, - земли, до сих пор обрабатываемой безземельными рабочими на благо своих хозяев, - революция вернет эту украденную землю законным владельцам, сельскохозяйственным рабочим.
Как революция возьмет землю у эксплуататоров и передаст ее крестьянам? Раньше, когда буржуа совершали политическую революцию, когда они организовывали одно из тех движений, которое привело только к смене господствующих над народом мастеров, они обычно печатали указы, провозглашая народу волю нового правительства. Эти указы были опубликованы в коммунах и судах, и мэр, жандармы и прокуроры исполняли их. Настоящая народная революция не будет следовать этой модели; оно не будет управляться постановлениями, оно не будет зависеть от услуг полиции или правительственного аппарата. Революция освободит людей не указами, и словами, написанными на бумаге, а делами.

павел карпец

02-08-2020 18:40:01

Глава II

Теперь мы рассмотрим, как крестьяне будут извлекать максимально возможную выгоду из своих средств производства - земли. Сразу после революции крестьяне столкнутся со смешанной ситуацией. Те, кто уже являются мелкими собственниками, сохранят свои земельные участки и продолжают обрабатывать их с помощью своих семей. Другие, и они на сегодняшний день являются самыми многочисленными, которые арендовали землю у крупных землевладельцев или были просто наемными сельскохозяйственными рабочими, нанятыми владельцами, будут коллективно владеть обширными участками земли и обрабатывать их совместно.

Какая из этих двух систем лучше?

Дело не в том, что теоретически желательно, а в том, чтобы начать с фактов и посмотреть, чего можно достичь немедленно. С этой точки зрения, мы сначала говорим, что в этой смешанной экономике главная цель Революции была достигнута: земля теперь является собственностью тех, кто ее обрабатывает, а крестьяне больше не работают на прибыль праздного эксплуататора, который живет своим потом. Эта великая победа одержана, остальное имеет второстепенное значение. Крестьяне могут при желании разделить землю на отдельные участки и дать каждой семье долю. Или иначе, и это было бы намного лучше, они могут учредить совместную собственность и совместную обработку земли. Хотя этот вопрос о том, как лучше обрабатывать землю и какая форма владения лучше всего, заслуживает тщательного рассмотрения, хотя он и является второстепенным по отношению к основному вопросу, т. Е. Освобождению крестьянина ,этот вопрос о том, как лучше обрабатывать землю и какая форма владения лучше всего, также заслуживает тщательного рассмотрения.

В регионе, который до революции был заселен крестьянами, владеющими небольшими фермерскими хозяйствами, где природа почвы не очень подходит для экстенсивного крупномасштабного возделывания, где сельское хозяйство велось одинаково на протяжении веков, где техника неизвестна или редко используется - в таком регионе крестьяне, естественно, будут сохранять ту форму собственности, к которой они привыкли. Каждый крестьянин будет продолжать обрабатывать землю, как он это делал в прошлом, с этим единственным отличием: его бывшие наемные руки, если таковые были, станут его партнерами и поделятся с ним продуктами, которые их общий труд извлекает из земли.

Возможно, что в скором времени те крестьяне, которые останутся мелкими собственниками, сочтут целесообразным изменить свою традиционную систему труда и производства. Если это так, они сначала объединятся, чтобы создать коммунальное агентство по продаже или обмену своей продукции; это первое связанное предприятие побудит их попробовать других людей подобного рода. Затем они, как правило, приобретают различные машины для облегчения своей работы; они будут по очереди помогать друг другу выполнять некоторые трудоемкие задачи, которые лучше выполняются, когда их быстро выполняет большая команда; и они, без сомнения, наконец подражают своим братьям, промышленным рабочим и тем, кто работает на больших фермах, и решат объединить свои земли и создать сельскохозяйственное объединение. Но даже если они в течение звуковых лет живут в одной и той же старой рутине, даже если целое поколение должно пройти до того, как крестьянские больные в некоторых коммунах примут систему коллективной собственности, это все равно не станет серьезным препятствием для революции. Великие достижения революции не будут затронуты; Революция отменит рабство и пионирование наемного труда в сельском хозяйстве, и сельскохозяйственный пролетариат будет состоять только из свободных рабочих, живущих в условиях нищеты и изобилия, даже среди немногих оставшихся отсталых районов.

С другой стороны, в крупномасштабных сельскохозяйственных операциях, где требуется большое количество работников для обработки огромных территорий, где координация и сотрудничество абсолютно необходимы, коллективный труд, естественно, приведет к коллективной собственности. Сельскохозяйственный коллектив может охватывать целую общину [автономную региональную единицу] и, если это экономически необходимо для повышения эффективности и увеличения производства, многие общины.

В этих обширных сообществах сельскохозяйственных рабочих земля не будет обрабатываться, как сегодня, мелкими крестьянами, которые безуспешно пытаются собрать много разных культур на крошечных участках неподходящей земли. Там не будет расти масло рядом с одним акром, небольшим квадратом пшеницы, небольшим квадратом картофеля, другим виноградом, другим фуражом, другим фруктами и т. Д. Каждый кусочек земли имеет тенденцию в силу своих физических свойств, его местоположение, его химический состав, чтобы быть наиболее подходящим для успешного выращивания определенных конкретных культур. Пшеницу нельзя сажать на почву, подходящую для винограда, а картофель - на почву, которую лучше всего использовать на пастбище. Сельскохозяйственное сообщество, если оно имеет только один тип почвы, ограничится возделыванием культур, которые могут быть произведены в плохом количестве и качественно с меньшими затратами труда, и сообщество предпочтет обменять свою продукцию на те, в которых она испытывает недостаток, вместо того, чтобы пытаться выращивать их в небольшом количестве и низкого качества на непригодных участках.

Проблема собственности была решена, и когда капиталисты не облагают налогом трудовой массы, вопрос о типах распределения и оплаты труда становится второстепенным. Мы должны в максимально возможной степени учиться и руководствоваться принципом От каждого согласно его способностям, каждому согласно его потребностям. Когда благодаря прогрессу научной промышленности и сельского хозяйства производство начинает опережать потребление, и это будет достигнуто через несколько лет после революции, больше не будет необходимости скупо раздавать долю каждого работника в товарах. Каждый будет извлекать то, что ему нужно, из богатого общественного запаса товаров, не опасаясь истощения; и моральные чувства, которые будут более развиты среди свободных и равных работников, предотвратят или значительно сократят злоупотребления и растрату. В то же время, каждое сообщество в течение переходного периода будет самостоятельно выбирать метод, который они считают лучшим для распределения продуктов сопутствующего труда.

павел карпец

28-10-2020 15:02:05

Глава lll

Мы должны различать разные типы промышленных рабочих, так же как мы различали разные типы крестьян. Это, прежде всего, те ремесла, в которых инструменты просты, где разделение труда практически отсутствует и где изолированный рабочий мог бы производить столько же самостоятельно, сколько он мог бы за счет своего труда. К ним относятся, например, портные, сапожники, парикмахеры, обойщики и фотографы. Однако следует отметить, что даже в этих отраслях может применяться крупномасштабное массовое производство для экономии времени и труда. Таким образом, то, что мы говорим, в первую очередь относится к переходному периоду.
Следующими по порядку следуют профессии, требующие коллективного труда множества рабочих, использующих небольшие ручные машины и обычно занятых в мастерских и литейных цехах, типографиях, деревообрабатывающих заводах, кирпичных заводах и т. Д.
Наконец, есть третья категория отраслей, где разделение труда намного больше, где производство ведется в массовом масштабе, что требует сложных и дорогих машин и значительных капиталовложений; например, текстильные, сталелитейные, металлургические заводы и т. д.
Для работников первой категории промышленности коллективный труд не является необходимостью; и во многих случаях портной или сапожник могут предпочесть работать одному в своей маленькой мастерской. Совершенно естественно, что в каждой коммуне будет один или, может быть, несколько рабочих, занятых в каждой из этих профессий. Однако, не желая каким-либо образом недооценивать важность индивидуальной независимости, мы считаем, что там, где это практически возможно, коллективный труд лучше всего; в обществе равных соревнование стимулирует рабочего производить больше и поднимает моральный дух; кроме того, совместная работа позволяет каждому работнику учиться на опыте и навыках других, и это приносит пользу подразделению в целом.
Что касается рабочих оставшихся двух категорий, очевидно, что коллективный труд налагается самой природой работы, и, поскольку орудия труда больше не являются простыми индивидуальными инструментами, а машинами, за которыми должны ухаживать многие рабочие, машины также должны находиться в коллективной собственности.
Каждая мастерская, каждая фабрика объединятся в ассоциацию рабочих, которые будут иметь право управлять производством и организовывать свою работу так, как они считают нужным, при условии, что права каждого рабочего будут защищены и будут соблюдаться принципы равенства и справедливости.В предыдущей главе, обсуждая ассоциации или сообщества сельскохозяйственных рабочих, мы говорили об управлении, продолжительности рабочего времени, оплате труда и распределении продукции. Те же наблюдения применимы и к промышленному труду, и поэтому нет необходимости повторять их здесь. Мы только что сказали, что особенно там, где отрасль требует сложного оборудования и коллективного труда, владение производственным оборудованием также должно быть коллективным. Но еще предстоит прояснить один момент. Будут ли эти инструменты принадлежать всем рабочим на каждой фабрике, или они будут принадлежать корпорации, в которую входят все рабочие в каждой конкретной отрасли?[Корпорация здесь эквивалентна промышленному союзу.]
На наш взгляд, предпочтительнее второй из этих вариантов. Когда, например, в день революции типографские рабочие Рима овладевают всеми типографиями Рима, они созывают общее собрание и провозглашают, что все типографии в Риме являются собственностью римских типографов. Поскольку это будет вполне возможно и необходимо, они сделают еще один шаг и объединятся в пакте солидарности со всеми типографиями в каждом городе Италии.Результатом этого пакта будет организация всех типографий Италии в качестве коллективной собственности типографской федерации Италии.Таким образом, итальянские типографии смогут работать в любом городе своей страны и иметь полные права и полное использование инструментов и средств.
Но когда мы говорим, что право собственности на орудия производства, включая саму фабрику, должно вернуться к корпорации, мы не имеем в виду, что рабочие в отдельных мастерских будут управляться любым промышленным правительством, имеющим власть делать то, что они радует инструментами производства. Нет, рабочие на различных заводах не имеют ни малейшего намерения передать свой с трудом завоеванный контроль над инструментами производства высшей державе, называющей себя «корпорацией». Что они сделают, так это при определенных оговоренных условиях гарантировать взаимное использование своих производственных инструментов и предоставить своим коллегам на других предприятиях право совместно использовать свои производственные мощности, получая взамен такое же право на совместное использование производственных мощностей своих коллег по работе. с которыми они заключили пакт солидарности.

павел карпец

09-12-2020 17:52:44

Глава IV.

Коммуна состоит из всех рабочих, проживающих в одной местности. Не считая очень немногих исключений, типичную коммуну можно определить как местную федерацию групп производителей. Эта местная федерация или коммуна организована для предоставления определенных услуг, которые не входят в исключительную юрисдикцию или возможности какой-либо конкретной корпорации [промышленного союза], но касаются их всех, и которые по этой причине называются общественными услугами. К коммунальным услугам можно перечислить:

A. Общественные работы (жилищное строительство).

Все дома являются собственностью коммуны. В результате революции все продолжают жить в тех же помещениях, которые он занимал до революции, за исключением семей, которые были вынуждены жить в очень ветхих или переполненных жилищах. Такие семьи будут немедленно переселены за счет коммуны в свободные квартиры, ранее занимаемые или принадлежавшие богатым.
Строительство новых домов со здоровыми просторными комнатами, заменяющих убогие трущобы старых гетто, будет одной из первых потребностей нового общества. Коммуна немедленно приступит к строительству таким образом, чтобы не только обеспечить работой корпорации каменщиков, плотников, слесарей, плиточников, кровельщиков и т. Д., Но и обеспечить полезную работу для массы людей, которые, не имея профессии, до революции жил в праздности. Они будут наняты в качестве разнорабочих на грандиозных строительных и дорожно-строительных проектах, которые затем будут инициированы повсюду, особенно в городах.
Новое жилье будет построено за счет коммуны, что означает, что в обмен на работу, проделанную различными строительными корпорациями, эти корпорации получат от общины ваучеры, позволяющие им приобретать все товары, необходимые для достойного обслуживания и благополучия. их членов. А поскольку новое жилье построено за счет государства, эта система позволит и потребует, чтобы бесплатное жилье было доступно для всех. Бесплатное жилье вполне может вызвать серьезные споры, потому что люди, живущие в плохих жилищах, будут конкурировать друг с другом за новое жилье. Но мы думаем, что было бы ошибкой опасаться серьезных трений, и по следующим причинам: во-первых, мы должны признать, что стремление к новому и лучшему жилью является законным и справедливым требованием; и это справедливое требование будет стимулировать строителей прилагать еще большие усилия для ускорения строительства хорошего жилья.
Но в ожидании нового строительства людям придется проявить терпение и сделать все, что в их силах, с существующими объектами. Коммуна, как мы уже сказали, будет заботиться о самых насущных нуждах беднейших семей, переселяя их в огромные дворцы богатых; а что касается остальных людей, мы верим, что революционный энтузиазм будет стимулировать и вдохновлять их духом щедрости и самопожертвования, и что они будут рады еще немного терпеть неудобства из-за плохих жилищных условий; они не будут склонны ссориться с соседом, который получил новую квартиру немного раньше. В достаточно короткие сроки, благодаря огромным усилиям строительных рабочих, сильно стимулированных спросом на новое жилье, жилья будет достаточно для всех, и каждый обязательно найдет себе подходящее жилье. Все это может показаться фантастикой тем, чье видение не выходит за пределы горизонта буржуазного общества; Эти меры, напротив, настолько просты и практичны, что по-человечески не может пойти иначе. Будут ли легионы каменщиков и других строителей постоянно и беспрерывно заниматься строительством нового жилья, достойного цивилизованного общества? Потребуются ли годы беспрерывного труда, чтобы обеспечить всех хорошим жильем? Нет, это займет немного времени. А когда они закончат основную работу, сложат ли они руки и ничего не будут делать? Нет, они будут продолжать работать более медленными темпами, реконструируя существующее жилье; и мало-помалу старые мрачные кварталы, кривые грязные улицы, жалкие дома и переулки, которые сейчас наводняют наши города, исчезнут и будут заменены особняками, в которых рабочие смогут жить как люди.


Б. Обмен

В новом обществе больше не будет коммун в том смысле, в котором это слово понимается сегодня, как простых политико-географических образований. В каждой коммуне будет создан обменный банк, механизм которого мы объясним как можно яснее. Ассоциация рабочих, а также отдельные производители (в оставшейся части производства, находящейся в частной собственности), будут размещать свои неиспользованные товары в помещениях, предоставляемых Биржевым банком, стоимость товаров устанавливается заранее в соответствии с договором. соглашение между региональными кооперативными федерациями и различными коммунами, которые также будут предоставлять статистические данные в биржевые банки. Биржевой банк отправит производителям оборотные ваучеры, отражающие стоимость их продукции; Эти ваучеры будут приниматься на всей территории, входящей в федерацию коммун.
Товары первой необходимости, то есть те, которые необходимы для жизни и здоровья, будут транспортироваться на различные коммунальные рынки, которые, в ожидании нового строительства, будут использовать старые магазины и склады бывших купцов. На одних рынках будут продаваться продукты питания, другие - одежда, третьи товары для дома и т. Д. Товары, предназначенные для экспорта, будут оставаться на общих складах до тех пор, пока они не потребуются коммунами. Среди товаров, хранящихся в помещениях Биржевого банка, будут товары для потребления самой коммуной, такие как продукты питания, пиломатериалы, одежда и т. Д., А также товары, подлежащие обмену на товары, произведенные другими коммунами. Здесь мы ожидаем возражения. Нас, вероятно, спросят: «Обменный банк в каждой коммуне будет переводить производителям посредством ваучеров стоимость их продуктов, прежде чем они будут уверены, что они пользуются спросом; и если эти продукты не будут востребованы и будут накапливаться неиспользованными, какова будет позиция Биржевого банка? Не приведет ли это к риску убытков или даже разорения, и при таком виде операций не всегда существует риск того, что ваучеры будут перерасходованы? »
Мы отвечаем, что каждый биржевой банк заранее удостоверяется в востребованности этих продуктов и, следовательно, ничем не рискует, незамедлительно выписывая платежные чеки производителям. Конечно, будут определенные категории рабочих, занятых в строительстве или производстве недвижимых товаров, товаров, которые нельзя транспортировать в хранилища Биржевого банка, например, зданий. В таких случаях Обменный банк выступает в качестве посредника; рабочие зарегистрируют собственность в Биржевом банке. Стоимость недвижимости согласовывается заранее. и банк предоставит эту сумму в обменных чеках. Такая же процедура будет применяться в отношении различных рабочих, нанятых административными службами коммуны; результатом их работы является не производство продукции, а оказание услуг. Цены на эти услуги должны быть определены заранее, и обменный банк оплатит их стоимость ваучерами.
Обменный банк будет получать не только продукты, принадлежащие рабочим коммуны; он будет вести переписку с другими коммунами и организовывать закупки товаров, которые коммуна обязана получать из внешних источников, таких как определенные продукты питания, топливо, промышленные товары и т. д. Эти внешние продукты будут представлены рядом с местными товарами. Потребители будут оплачивать товары на различных рынках купонами разного достоинства, и все товары будут иметь единообразные цены. Из нашего описания очевидно, что операции Биржевого банка существенно не отличаются от обычных коммерческих процедур. Эти операции фактически не что иное, как покупка и продажа; банк покупает у производителей и продает потребителям. Но мы думаем, что по прошествии определенного периода времени функции обменных банков будут сокращены без каких-либо неудобств, и что новая система постепенно заменит старую систему: обмен в традиционном смысле уступит место распределению в чистом виде. Что мы имеем в виду под этим?
Пока продукта не хватает, его необходимо в определенной степени нормировать. И самый простой способ сделать это - продать эти дефицитные продукты по настолько высокой цене, что только те люди, которые действительно в них нуждаются, будут готовы их покупать. Но когда колоссальный рост производства, который не может не произойти при рациональной организации труда, приводит к избытку того или иного продукта, нормировать потребление не нужно. Будет отменена практика продажи, которая использовалась как своего рода средство сдерживания чрезмерного потребления; коммунальные банки больше не будут продавать товары, они будут распределять их в соответствии с потребностями потребителей. Замена обмена распределением сначала и в сравнительно короткое время будет применена к предметам первой необходимости, поскольку рабочие сосредоточат все свои усилия на производстве этих предметов первой необходимости в изобилии. Другие товары, которые раньше были дефицитом, а сегодня считаются предметами роскоши, в течение разумного периода времени будут производиться в большом количестве и больше не будут нормироваться. С другой стороны, редкие и бесполезные безделушки, такие как жемчуг, бриллианты, определенные драгоценные металлы и т. Д., Перестанут иметь ценность, приписываемую им общественным мнением, и будут использоваться для исследований научными ассоциациями как компоненты определенных инструментов. например, промышленные алмазы, или выставленные как диковинки в музеях естествознания.


C. Продовольствие

Вопрос о продовольствии - это своего рода постскриптум к нашему обсуждению обмена. То, что мы сказали об организации Биржевого банка, применимо в целом ко всем продуктам, включая продукты питания. Однако мы считаем полезным добавить в специальный раздел более подробный отчет о мерах по распределению основных продуктов питания. В настоящее время пекарни, мясные магазины, винные и винные магазины, магазины импортных продуктов питания и т. Д. Все переданы частным предприятиям и спекулянтам, и они посредством всевозможного мошенничества обогащаются за счет потребителей. Новое общество должно немедленно попытаться исправить эту ситуацию, отдав в ведение коммунальных служб распределение всех наиболее необходимых продуктов питания. Это необходимо иметь в виду: мы не имеем в виду, что коммуна перейдет в собственность некоторых отраслей производства. Нет. Производство в полном смысле этого слова останется в руках ассоциаций производителей. Но, например, что задействовано в производстве хлеба? Ничего, кроме выращивания пшеницы. Фермер сеет, собирает зерно и перевозит его на склады Биржевого банка; на этом его функция как производителя заканчивается. Измельчение зерна в муку или превращение муки в хлеб - это не производство; это работа, аналогичная той, которую выполняют различные работники на коммунальных рынках, работа, направленная на предоставление в распоряжение потребителя продовольственного продукта, хлеба. То же самое и с мясом и т. Д.
С этой точки зрения вполне логично, что переработка и распределение продуктов питания - выпечка, убой, виноделие и т. Д. - должны осуществляться коммуной. Таким образом, пшеница со складов коммуны будет перемолота в муку на коммунальной мукомольной фабрике (которая будет использоваться несколькими коммунами); мука будет превращаться в хлеб в коммунальных пекарнях и доставляться потребителям на коммунальных рынках. То же будет и с мясом: животные будут зарезаны на коммунальной бойне и разделены в коммунальных мясных лавках. Вина будут храниться в общих винных погребах, разливаться по бутылкам и распространяться специальными сотрудниками. Наконец, все остальные скоропортящиеся продукты питания будут храниться в свежем виде на коммунальных складах и в стеклянных навесах на коммунальных рынках. Прежде всего, необходимо незамедлительно предпринять усилия для введения бесплатного распределения некоторых основных продуктов питания, таких как хлеб, мясо, вино, молочные продукты и т. Д. Когда будет доступно обильное питание и оно будет бесплатным для всех, цивилизация в целом сделает гигантский шаг. вперед.


D. Статистика

Основная функция Коммунальной статистической комиссии будет заключаться в сборе и классификации всей статистической информации, относящейся к общине. Различные корпорации или производственные объединения будут постоянно обновлять записи о членстве и изменениях в персонале, чтобы можно было мгновенно узнать количество сотрудников в различных отраслях производства. Биржевой банк предоставит Статистической комиссии наиболее полные данные и все другие соответствующие факты о производстве и потреблении товаров. Посредством статистических данных, собранных во всех коммунах региона, можно будет научно сбалансировать производство и потребление. В соответствии с этой статистикой, также можно будет добавить дополнительную помощь в отраслях, где производство недостаточное, и сократить количество мужчин, где есть излишки производства. Статистика также позволит легко приспособить рабочее время к производственным потребностям общества. В равной степени можно будет оценить, не идеально, но достаточно для практических целей, относительную стоимость рабочего времени, затраченного на различные продукты, которое будет служить критерием для цен биржевых банков.
Но это еще не все. Статистическая комиссия сможет выполнять некоторые из функций, которые сегодня выполняет гражданское государство, например, регистрацию рождений и смертей. Мы не включаем брак, потому что в свободном обществе добровольный союз мужчины и женщины больше не будет официальным, а будет исключительно личным делом, не подлежащим публичной санкции и не требующим ее. Существует множество других применений статистики: в отношении болезней, погодных явлений, короче говоря, все факты, которые регулярно собираются и классифицируются, могут служить руководством для развития науки и обучения в целом.


E. Гигиена

Под общим заголовком «Гигиена» мы собрали различные общественные услуги, которые необходимы для поддержания здоровья населения. Во-первых, конечно, медицинские услуги, которые будут бесплатными для всех жителей коммуны. Врачи не будут похожи на капиталистов, пытающихся извлечь максимальную выгоду из своих несчастных пациентов. Они будут наняты коммуной и будут лечить всех, кто в них нуждается. Но лечение - это только лечебная сторона науки о здоровье; Недостаточно лечить больных, нужно еще и предотвращать болезни. Это истинная функция гигиены ....


F. Безопасность

Эта услуга включает в себя необходимые меры, чтобы гарантировать всем жителям коммуны личную безопасность и защиту их домов, своего имущества и т. Д. От лишений и несчастных случаев (пожаров, наводнений и т. Д.). Вероятно, будет очень мало грабежей и грабежей в обществе, где каждый живет в полной свободе, чтобы наслаждаться плодами своего труда и где почти все его потребности будут полностью удовлетворены. Материальное благополучие, а также интеллектуальный и моральный прогресс, которые являются продуктами поистине гуманного образования, доступного для всех, почти устранят преступления, вызванные извращениями, жестокостью и другими недугами. Тем не менее, по-прежнему необходимо принимать меры для обеспечения безопасности людей. Эта служба, которую можно называть (если у этого выражения не слишком плохой оттенок) коммунальной полицией, не будет доверена, как сегодня, особому официальному органу; все трудоспособные жители будут призваны по очереди принимать меры безопасности, установленные коммуной.
Несомненно, спросят, как будут относиться к тем, кто совершает убийства и другие насильственные преступления, в новом обществе уравнивания. Очевидно, что общество не может под предлогом уважения к правам личности и отрицания авторитета позволить убийце сбежать или ждать, пока друг жертвы отомстит за него. Убийцу придется лишить свободы и поместить в специальный дом до тех пор, пока он не сможет без опасности быть возвращен в общество. Как обращаться с преступником во время заключения? И по каким принципам установить его срок? Это деликатные вопросы, по которым мнения сильно расходятся. Мы должны учиться на собственном опыте, но вот что мы уже знаем: благодаря благотворному влиянию образования (см. Ниже) преступления будут редкими. Преступники, являющиеся исключением, с ними будут обращаться как с больными и невменяемыми; Проблема преступности, которая сегодня дает столько работы судьям, тюремщикам и полиции, потеряет свое социальное значение и станет просто главой в истории медицины.


G. Образование

В первую очередь следует рассмотреть вопрос об алиментах (еда, одежда, игрушки и т. Д.). Сегодня родители не только поддерживают своих детей, но и следят за их образованием. Это обычай, основанный на ложном принципе, принципе, который рассматривает ребенка как личную собственность родителей. Ребенок никому не принадлежит, он принадлежит только себе; и в период, когда он не может защитить себя и тем самым подвергается эксплуатации, именно общество должно защищать его и гарантировать его свободное развитие. Это также общество, которое должно поддерживать его и контролировать его образование. Поддерживая его и оплачивая его образование, общество дает только «ссуду», которую ребенок выплатит, когда станет взрослым производителем.
Ответственность за содержание ребенка будет нести общество, а не родители. После того, как этот принцип был установлен, мы считаем, что нам следует воздержаться от определения точного способа применения этого принципа: поступить иначе - значит попытаться достичь утопии. Следовательно, применение должно быть оставлено для свободных экспериментов, и мы должны дождаться уроков из практического опыта. Мы говорим только, что по отношению к ребенку общество представлено коммуной, и что каждая коммуна должна будет определить, что лучше всего подходит для воспитания ребенка; здесь у них будет общая жизнь, там они оставят детей на попечение матери, по крайней мере, до определенного возраста и т. д. Но это только одна сторона проблемы. Коммуна кормит, одевает и приютил детей, но кто их научит, кто разовьет их лучшие качества и обучит их как производителям? По какому плану и принципам будет вестись их обучение?
На эти вопросы мы отвечаем: образование детей должно быть комплексным; то есть, он должен одновременно развивать как физические, так и умственные способности и превращать ребенка в цельного человека. Это образование нельзя доверять исключительно специализированной касте учителей; всех, кто разбирается в науке, искусстве или ремесле, можно и нужно призвать учить. Мы должны различать два этапа в образовании детей: первый этап, когда ребенок пяти или шести лет еще недостаточно взрослый, чтобы изучать естественные науки, и где упор делается на развитие физических способностей; и второй этап, на котором дети от двенадцати до шестнадцати лет будут знакомиться с различными разделами человеческих знаний, в то же время изучая одно или несколько ремесел или ремесел на практике. Первый этап, как только что упомянуто, будет посвящен развитию физических способностей, укреплению тела и тренировке чувств. Сегодня слух, зрение и ловкость рук развиты не полностью и бессистемно: рациональное образование, напротив, с помощью специальных систематических упражнений разовьет эти способности в максимально возможной степени. Что касается рук, то вместо того, чтобы делать детей только правшами, будут предприняты попытки научить детей одинаково владеть левой рукой.
И пока чувства развиваются, а телесная энергия повышается с помощью интеллектуальных гимнастических упражнений, культура ума начнется, но спонтанно; ребенок естественно и неосознанно впитывает кладезь научных знаний. Личное наблюдение, практический опыт, беседы между детьми или с лицами, занимающимися обучением - это будет единственная форма обучения, которую дети получат в течение этого первого периода. Больше не будет школ, произвольно управляемых педагогом, где дети с нетерпением ждут момента своего избавления, когда они смогут насладиться небольшой свободой на улице. В своих собраниях дети будут совершенно свободны. Они будут организовывать свои собственные игры, свои беседы, систематизировать свою работу, разрешать споры и т. Д. Тогда они легко привыкнут к общественной жизни, ответственности, взаимному доверию и помощи. Учитель, которого они сами выбрали, чтобы давать им уроки, больше не будет ненавидимым тираном, а будет другом, которого они будут с удовольствием слушать.
На втором этапе дети в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет будут последовательно методично изучать основные отрасли человеческих знаний. Их будут преподавать не профессиональные учителя, а непрофессиональные преподаватели той или иной науки, которые также частично заняты физическим трудом; и каждой отрасли знания будут обучать не один, а множество людей, все из общины, у которых есть и знания, и желание учить. Кроме того, хорошие книги по изучаемому предмету будут прочитаны вместе, и последует интеллектуальное обсуждение, что снизит важность, придаваемую личности учителя. Пока ребенок развивает свое тело и изучает науки, он начнет обучение в качестве продюсера. На первом этапе его обучения необходимость ремонта или модификации игрушек познакомит ребенка с использованием простых инструментов. На втором этапе он посетит разные фабрики и, вдохновленный своей склонностью к одной или нескольким профессиям, вскоре, наконец, выберет профессию, в которой он будет специализироваться. Учеников будут обучать мужчины, которые сами работают на фабриках, и это практическое обучение будет дополняться уроками теории. Таким образом, к тому времени, когда молодой человек достигнет возраста шестнадцати или семнадцати лет, он будет знаком с диапазоном человеческих знаний, выучит ремесло и выберет дисциплину, которая ему больше всего нравится. Таким образом, он будет в состоянии возместить обществу затраты, связанные с его образованием, не деньгами, а полезной работой и уважением прав своих собратьев.
В заключение следует сделать несколько замечаний об отношениях между ребенком и его семьей. Есть люди, которые утверждают, что программа передачи ребенка под опеку общества означает «разрушение семьи». Это учение лишено смысла. Пока для продолжения рода необходимо совпадение двух особей разного пола, пока есть отцы и матери, естественная связь между родителями и ребенком никогда не может быть уничтожена социальными отношениями. Будет изменен только характер этого соединения. В древности отец был абсолютным хозяином ребенка. Он имел над собой власть жизни и смерти. В наше время отцовская власть подвергается определенным ограничениям. Что же может быть естественнее, чем то, что свободное эгалитарное общество должно стереть то, что еще осталось от этой власти, и заменить ее отношениями простой привязанности? Мы не утверждаем, что ребенок должен рассматриваться как взрослый, что все его капризы следует уважать, что, когда его ребячество будет упорно пренебрегает элементарными правилами науки и здравого смысла, мы должны избегать его чувствовать, что он не прав. Мы говорим, напротив, что ребенка нужно обучать и направлять, но что руководство его первых лет не должно осуществляться исключительно его родителями, которые слишком часто некомпетентны и обычно злоупотребляют своим авторитетом. Цель обучения - максимально развить скрытые способности ребенка и дать ему возможность как можно быстрее позаботиться о себе. До боли очевидно, что авторитаризм несовместим с просвещенной системой образования. Если отношения отца к сыну больше не будут отношениями господина к рабу, а отношениями учителя к ученику, старшего к гораздо более младшему другу, как вы думаете, может ли это нарушиться взаимная привязанность родителей и детей? Напротив, когда прекращаются такие интимные отношения, не начинаются ли разногласия, столь характерные для современных семей? Разве семья не распадается на серьезные разногласия в основном из-за тирании родителей над своими детьми? Поэтому никто не может справедливо утверждать, что свободное и возрожденное общество разрушит семью. В таком обществе отец, мать и дети научатся любить друг друга и уважать свои взаимные права; в то же время их любовь будет обогащаться, поскольку она выходит за узкие рамки семейных привязанностей, тем самым достигая более широкой и благородной любви: любви великой человеческой семьи.

павел карпец

11-01-2021 11:46:57

Глава V

Социальная организация не может ограничиваться местной коммуной или местной федерацией производственных групп. Мы увидим, как социальная организация расширяется и дополняется, с одной стороны, путем создания региональных корпоративных федераций, включающих все группы работников в одной отрасли; а с другой - учреждением федерации коммун. В разделе III мы уже указали, что такое корпоративная федерация. Такие организации в рудиментарной форме существуют в современном обществе. Все работники данной профессии или ремесла принадлежат к одной организации, например, к федерации типографских работников. Но эти организации представляют собой очень грубый набросок того, кем они станут в новом обществе. Корпоративные федерации объединят всех работников одной отрасли; они больше не будут объединяться, чтобы защитить свою заработную плату и условия труда от нападок своих работодателей, но в первую очередь для того, чтобы гарантировать взаимное использование инструментов производства, которые являются собственностью каждой из этих групп и которые по взаимному контракту станут коллективной собственностю всей корпоративной федерации. Таким образом, федерация групп сможет осуществлять постоянный контроль над производством и регулировать скорость производства для удовлетворения меняющихся потребительских потребностей общества.
Корпоративная федерация будет работать очень просто. На следующий день после революции группы производителей [местные союзы], принадлежащие к одной отрасли, сочтут необходимым посылать делегатов из города в город для обмена информацией и изучения опыта друг друга. Эти частичные конференции подготовят почву для проведения общего конгресса корпоративной федерации в каком-то центральном месте. На этом конгрессе будет сформулирован федеративный договор, который будет представлен на исправление и утверждение всем группам корпоративной федерации. Постоянное бюро, избираемое конгрессом и подотчетное ему, будет служить посредником между группами федерации, а также между федерацией и всеми другими корпоративными федерациями. Когда все отрасли , включая сельскохозяйственные организации, будут организованы таким образом, они образуют обширную федеративную сеть, охватывающую всю страну и охватывающую всех производителей и, следовательно, всех потребителей. Статистика производства, координируемая статистическими бюро каждой корпоративной федерации, позволит рациональным образом определять продолжительность рабочего времени, себестоимость продуктов и их меновую стоимость, а также количества, в которых эти продукты должны производиться для удовлетворения потребности потребителей.
Люди, впечатленные пустыми декларациями так называемых демократов, возможно, потребуют, чтобы все эти детали были решены прямым голосованием всех членов корпоративных федераций. И когда мы ответим отрицательно, они обвинят нас в деспотизме; они будут протестовать против того, что они считают авторитетом бюро, аргументируя это тем, что бюро не следует наделять исключительными полномочиями для решения таких серьезных проблем и принятия решений самой большой важности. Наш ответ будет заключаться в том, что задачи, выполняемые постоянными бюро, не связаны с осуществлением каких-либо полномочий. Они касаются только сбора и классификации информации, предоставляемой группами производителей. Как только эта информация будет объединена и опубликована, она будет использоваться для определения цен и затрат, рабочего времени и т. Д. Такие операции включают простые математические вычисления, которые могут дать только один правильный результат, доступный для проверки всем, кто имеет доступ к цифрам. Постоянному бюро просто поручено установить и довести до всеобщего сведения факты. Даже сейчас, например, почтовая служба оказывает услуги, отчасти похожие на те, которые бюро корпоративных федераций будут оказывать в будущем; и мы не знаем никого, кто жаловался бы на то, что почтовое отделение злоупотребляет своей властью, поскольку оно собирает, классифицирует и доставляет почту, не подвергая каждую операцию всеобщему голосованию.
Более того, группы производителей, образующие федерацию, будут вмешиваться в действия бюро гораздо более эффективно и напрямую, чем просто путем голосования. Ведь именно они предоставят всю информацию и предоставят статистику, которую бюро только координирует. Бюро - это просто пассивный посредник, через который группы общаются и публично устанавливают результаты своей собственной деятельности. Голосование - это средство для решения вопросов, которые не могут быть решены с помощью научных данных, проблемы, которые должны быть оставлены на усмотрение численного решения. Но в вопросах, требующих точного научного решения, нет необходимости голосовать. Истину нельзя решить голосованием; она проверяет и навязывает себя могущественной силой своих собственных свидетельств. Но мы имели дело только с половиной внегосударственной организации; Параллельно с федеративными корпорациями будет создана Федерация коммун.

павел карпец

21-02-2021 16:50:55

Глава VI

Революция не может быть ограничена одной страной: она обязана под угрозой уничтожения распространиться если не на весь мир, то на значительное число цивилизованных стран. Фактически, ни одна страна сегодня не может быть самодостаточной; международные связи и транзакции необходимы для производства и не могут быть прерваны. Если революционная страна будет заблокирована соседними государствами, Революция, оставаясь изолированной, будет обречена. Так же, как мы основываемся на гипотезе о победе революции в данной стране, мы должны также предполагать, что большинство других европейских стран совершат свои революции в то же время. В странах, где пролетариату удалось освободиться от господства буржуазии, вновь созданные общественные организации не обязаны подчиняться установленному образцу и могут различаться во многих отношениях. По сей день существует множество разногласий между социалистами германских народов (Германия и Англия) и социалистами латинских и славянских стран (Италия, Испания, Франция и Россия). Следовательно, вероятно, что социальная организация, принятая, например, немецкими революционерами, будет отличаться в некоторых или многих пунктах от того, что было введено итальянскими или французскими революционерами. Но эти различия не важны с точки зрения международных отношений; основные принципы Революции (см. разделы I и II выше) одинаковы, дружеские отношения и солидарность, несомненно, будут установлены между освобожденными народами разных стран.

Само собой разумеется, что искусственные границы, созданные нынешними правительствами, будут сметены Революцией. Коммуны будут свободно объединяться и организовываться в соответствии со своими экономическими интересами, языковым родством и географическим положением. А в некоторых странах, таких как Италия и Испания, слишком обширных для единой агломерации коммун и разделенных по природе на множество отдельных регионов, вероятно, будет создана не одна, а множество федераций коммун. Это не будет разрывом единства, возвращением к старой раздробленности мелких, изолированных и враждующих политических государств. Эти разнообразные федерации коммун, сохраняя свою идентичность, не будут изолированы. Объединенные своими переплетающимися интересами, они заключат пакт о солидарности, и это добровольное единство, основанное на общих целях и общих потребностях, на постоянном обмене неформальными, дружескими контактами, будет гораздо более близким и более сильным, чем навязанная искусственная политическая централизация. насилием и не имея никаких иных мотивов, кроме эксплуатации народов в интересах привилегированных классов .

павел карпец

20-04-2021 13:41:53

А.Шубин "Социализм . "Золотой век" теории ." Из главы V , "Первый Интернационал и Парижская коммуна"

 
Скрытый текст: :
Маркс проявил себя как технолог власти, предвосхитив достижения многих своих последователей ХХ века. 2-7 сентября 1872 г. он провел конгресс Интернационала в Гааге (первый конгресс, который он почтил личным присутствием). Маркс в резкой форме защищал мандаты своих сторонников, которые, по мнению делегатов оппозиции, никого не представляли. Наступление было здесь лучшим способом защиты. Бакунистов Маркс обвинил в подпольных конспирациях против Интернационала, а трэд-юнионистов в том, что они подкуплены буржуазией. Атмосфера скандала стала нормальным фоном Гаагского конгресса. Чистка стала направлением его работы. Генсовет получил право исключать целые федерации. МТР превращался в авторитарную партию.
Были предъявлены «компрометирующие» Бакунина бумаги, часть из которых была написана до вступления в Интернационал (когда Бакунин создавал подпольное «братство»), а часть вообще была написана Нечаевым и приписана Бакунину.
Сам Бакунин на Конгресс не поехал. Он был недоволен порядком подготовки конгресса и диктатурой Генерального совета МТР, которым в это время фактически руководил Маркс. Клеветнический характер большинства обвинений, выдвинутых против Бакунина, отбил у него желание участвовать в склоке, далекой от действительной сути разногласий с Марксом. Присутствующий в Гааге сторонник Бакунина Д. Гильом отверг предъявленные обвинения как совершенно необоснованные, но марксистские делегаты ему не поверили, и бакунисты были исключены из Интернационала.
Главным идейным вопросом на Гаагском конгрессе была политическая борьба. Бакунисты «перегибали палку» в одну сторону, отрицая ее в пылу полемики, и занимаясь ей на практике (например, в Испании). Для них политическая борьба была синонимом парламентской. Противники Бакунина «перегнули палку» в другую сторону, приняв на Конгрессе постановление: «Завоевание политической власти есть первый долг пролетариата», хотя до этого момента завоевание власти считалось в Интернационале лишь вспомогательным средством социальных преобразований. По сути в Гааге возобладал даже не марксизм, а лассальянство.
В дальнейшем сторонники и противники двух течений Интернационала породили обширную литературу о расколе . Марксисты и бакунисты естественным образом пытаются обелить своих “отцов-основателей” и очернить их противников. Эта традиция резких моральных оценок повлияла и на современных исследователей, даже не склонных к апологии одной из сторон и претендующих на объективность своей позиции. Так, например, Бакунин объявляется “неискренним” на том основании, что его оценки Маркса и Герцена менялись со временем (и при том с сохранением признания положительных сторон в деятельности Маркса); роль Бакунина в деле Нечаева объявлена “некрасивой” на том основании, что Нечаев Бакунина обманул. Сохраняется и не подкрепленная аргументами оценка деятельности Бакунина как “подрывной” и направленной против Интернационала . Постсоветские авторы еще не преодолели традиции отождествлять Интернационал с марксистской фракцией, а борьбу против нее — с подрывной работой. Собственно, к расколу МТР привели действия марксисткой фракции, исключившей лидера оппонентов из организации. Этот акт позволяет оценивать деятельность марксисткой фракции как направленную против Интернационала. Характерно, что, фактически победив в этой борьбе, “интриган” Бакунин не стал “захватывать власть” в Интернационале и вскоре вообще отошел от общественной деятельности (на теоретических причинах этого отхода мы остановимся ниже).
Казалось бы, «победив при Гааге», Маркс получил в свои руки мощную международную организацию. Тут бы и за дело взяться.
Но уже в 1873 г. он пишет Генеральному секретарю своего Интернационала Ф. Зорге: «я считаю безусловно полезным временно отодвинуть на задний план формальную организацию Интернационала…». Отчего такое охлаждение к организации, на завоевание которой было положено столько трудов? Дело в том, что победа марксистов оказалась пирровой.
Трещины в антибакунинской коалиции пошли уже на Гаагском конгрессе.
Доказывая отсутствие у себя претензий на власть в МТР, Маркс отказался от переизбрания в Генсовет. Это способствовало поддержке его линии со стороны британских тред-юнионистов и французских эмигрантов-бланкистов. Уход Маркса означал переход контроля над усилившимся Генсоветом к ним – жителям Лондона. Но тут их ждал сюрприз – голосами своих сторонников Маркс добился переноса выборного Генсовета… в Нью-Йорк. После недавно проведенной чистки от «буржуазных радикалов», американской (фактически – германоязычной, состоявшей из эмигрантов) секцией руководил стойкий марксист, немец Ф. Зорге, который был назначен Генеральным секретарем МТР. Понятно, что англичане и французы не собирались ехать за Генсоветом за океан, и новый Генсовет будет фактически подконтролен американо-немецким марксистам, а через них – Марксу, который и станет безо всяких выборов руководить МТР в Европе. Для этого создавалась должность «уполномоченных» Генсовета, которых назначали из Нью-Йорка.
Эта комбинация возмутила недавних союзников Маркса не только потому, что им так грубо навязывалось руководство, но и в связи с абсурдностью решения о переносе Генсовета – он «бежал» от классовых битв, что исключало оперативную координацию работы МТР (почта через океан шла долго, иногда месяцами).
В результате начался стремительный распад антибакунинской части Интернационала, в то время, когда Бакунина поддержал ряд крупных федераций. В знак протеста бланкисты ушли с Гаагского конгресса и в октябре 1872 г. опубликовали направленную против политики Маркса декларацию «Интернационал и революция».
Одновременно нарастали противоречия с Британским федеральным советом, в котором преобладали тред-юнионисты. Но они еще не могли сомкнуться с бакунистами в силу своей умеренности и стремления к участию в парламентской борьбе. В сражении с тред-юнионистами Маркс в конце концов потерял своего старого друга И. Эккариуса, которого пришлось отлучить от «единственно верного учения» вместе с лидером Британского совета МТР Д. Хейзлом. А ведь именно Эккариус пригласил Маркса на первый конгресс МТР, организованный тред-юнионистами и прудонистами. В итоге из Интернацинала Маркса ушли и тред-юнионисты.
“Исключением Бакунина из Интернационала” марксистская фракция спровоцировала раскол МТР. Со всех сторон звучали требования пересмотра дела Бакунина и возмущение интригами Маркса.
15-16 сентября 1872 г. в Сент-Имье собрались представители федераций МТР Испании, Италии, большинство швейцарцев, часть французов, американец и заявили о непризнании неправомерно принятых решений Гаагского конгресса. Словно пародируя решение Гаагского конгресса, делегаты в Сент-Имье провозгласили, «1) что первой обязанностью пролетариата является разрушение всякой политической власти; 2) что всякая организация политической власти, якобы временной и революционной, имеющей целью осуществление этого разрушения, явилась бы лишь новым обманом и была бы так же опасна для пролетариата, как и все ныне существующие правительства» . Марксисты справедливо оценили эту формулу как «осуждение Парижской Коммуны» . Но осуждение было непреднамеренным – бакунисты относились к Парижской Коммуне с уважением, и просто в горячке борьбы забыли об этом примере. Через год федералисты скорректируют эту крайнюю, запальчивую формулу, принятую их радикальным крылом под впечатлением Гаагского переворота в Интернационале. С целью «спасения великого единства Интернационала» федерации вступали в прямые отношения друг с другом, помимо Генсовета.
Вскоре в Интернационале федералистов объединилось большинство федераций (испанская, итальянская, бельгийская, британская, голландская, которая была в Гааге «принимающей стороной»). Во всех этих странах у марксистов оставались немногочисленные секции меньшинства. Французы и швейцарцы разделились. Марксисты продолжали удерживать большинство в Австрии, Португалии и Дании. Нью-йоркский Генсовет погряз в междоусобной борьбе в своем городе, где авторитарными действиями развалил федерацию. В Германии лассальянцы (также вскоре поддержавшие антиавторитарный интернационал) оставались более сильным течением, чем марксизм. Силы «победителей при Гааге» таяли на глазах. В отличие от Ленина и Сталина Маркс установил авторитарный режим не в стране, а в общественной организации, из которой можно было просто уйти. Но события 1872 г. стали моделью коммунистической политики в ХХ веке.
Еще в 1871 г. Юрская федерация поставила проблему: «Возможно ли, чтобы из авторитарной организации вышло общество, основанное на равенстве и свободе?» Анархисты предсказали, что авторитарная централистическая организация может породить только авторитарное общество, а действительный социализм может вырасти только из движения, которое организована на принципиально новых, свободных и равноправных началах федерализма.

* * *
Участники Интернационала еще не считали его необратимо распавшимся. Марксистам казалось, что идет процесс оздоровительной чистки – мол, «пролетариат бодрствует, он обнаружил заговоры и… очистил ассоциацию от вредных элементов», как говорилось в послании нового Генсовета из американского далека. Генсовет угрожал исключить из МТР всех, кто не признает гаагских решений. Но скоро выяснилось, что «вычистить» приходится большинство членов, и даже симпатизировавшие Марксу социалисты, такие как Лавров, заговорили о недопустимости «исключения огулом» . Соответственно, для «исключенного» большинства Интернационал продолжал жить. Федералисты не признавали марксистских «исключений» целых федераций. Организации, входившие в оба Интернационала, сохраняли солидарность в конкретных действиях против капитала. Так, берлинские наборщики-централисты послали деньги на стачку итальянским наборщикам-федералистам.
В сентябре 1873 г. обе фракции распадающегося Интернационала провели смотр сил в Женеве. Интернационал федералистов вернулся к принципам, принятым до Гааги. Здесь собрались не только бакунисты, но также тред-юнионисты, а поддержку высказали лассальянцы (они примут участие в следующем конгрессе федералистов). Бакунисты не были намерены навязывать свои принципы другим течениям, по их мнению Ассоциация не должна «предписывать разным странам единообразную политику». Это значит, что не только социал-демократы, но и анархисты имеют свою политику. Анархисты отрицали «политику» только как «легальную политику», но признавали право англичан и американцев идти этим путем . После прений было решено создать федеральное бюро МТР для лучшей организации информации и конгрессов (то есть де факто Генсовет с изначальными небольшими полномочиями).
На конгрессе был сделан подготовленный коллективно доклад о всеобщей стачке, в результате которой «настанет конец старого мира привилегий и злоупотреблений». Но большинство делегатов не разделило этой уверенности. Было решено, что «пока нельзя дать полного решения вопроса об общей стачке», и следует создать международную организацию ремесленных союзов и заняться пропагандой идей социализма .
Большое внимание уделялось организации дела статистики. Казалось, что полные статистические данные позволят организовать саморегулирование хозяйства, когда будет точно известно, сколько требуется продукции, у куда она должна направляться. Эта идея роднила государственников и анархистов, но ХХ век покажет ограниченность возможностей статистики – не все можно описать цифрами, и еще труднее обработать информацию и проверить ее достоверность.
Дискуссии велись по поводу возможности допускать в состав Интернационала людей из буржуазного класса и работников умственного труда. Тред-юнионист Хейзл считал их «причиной всех распрей». Но анархисты с ним не согласились, поскольку работники умственного труда также производят нечто полезное для общества. Конгресс решил, что в МТР могут состоять все, кто согласны с его принципами (аналогичная дискуссия с теми же результатами прошла на конгрессе сторонников Гаагских решений). Эта тема потом время от времени поднималась в рабочем движении и в конце XIX в. вылилась в теорию нового эксплуататорского класса «умственного рабочего» Я. Махайского.
Женевский конгресс централистов оказался менее успешным, чем у федералистов. На нем присутствовали делегаты от Швейцарии, Германии, Австро-Венгрии и Голландии (анархист Ван ден Абеле, который был и на конгрессе федералистов). Накануне «зараза» федерализма вскрылась даже в Романской федерации Швейцарии, которая была опорой марксистов в борьбе с бакунистской Юрой. Докладчик от Генсовета (и фактически – от Маркса) О. Серайе не прибыл в Женеву, чтобы «в случае чего» можно было бы дезавуировать решения такого «неправильного» конгресса.
В итоге прения и решения Женевского конгресса централистов напоминали бледную тень конгресса федералистов. Два конгресса отличались друг от друга только масштабами – у федералистов он был более внушительным. Казалось, открывалась возможность для восстановления единства. На этом этапе марксистский Генсовет сделал все, чтобы окончательно размежеваться, хотя получилось это неуклюже. В апреле 1874 г. Генеральный совет на конгрессе «своей» американской федерации заявил о непризнании Женевского конгресса.
К этому времени распад марксистского Интернационала стал фактом. Какое-то время казалось, что когда «все уляжется», можно будет вернуть марксистский Генсовет в Европу и снова поднять здесь знамя Интернационала уже как международной марксистской партии. Но из этих планов ничего не вышло, и без лишнего шума МТР марксистов был формально распущен в июле 1876 г.
Интернационал федералистов просуществовал дольше. Он провел еще три конгресса – в 1874 г. в Брюсселе, в 1876 г. в Берне и в 1877 г. в Вервье. Но в конце 70-х гг. государственники покинули Интернационал федералистов и пошли своей дорогой. Противоречия в МТР были проявлением более глубоких тенденций. Различия оказались важнее общего, убедительный синтез двух программ не был найден.

* * *
На излете революционной эпохи 60-х – начала 70-х гг. анархистское движение оказалось вовлечено в водоворот Испанской революции 1868-1874 гг. Это был важный опыт в условиях полной неготовности к событиям. Испанская революция подтверждала идею о том, что социальная революция имеет лучшие шансы на периферии Запада, а не в его центре. Уже в ходе революции бакунизм получил массовое распространение в Испании. Особое значение имело сближение в 1869 г. с Бакуниным Рафаэля Фарги Пелисьера – секретаря Федерального центра рабочих обществ Барселоны, за которым шло около 25 тысяч рабочих. К 1873 г., когда в Испании была провозглашена республика, анархизм распространился среди рабочих масс. При расколе Интернационала большинство испанских организаций поддержало Бакунина против Маркса. Когда марксисты исключили Бакунина из Интернационала, большинство испанцев во главе с Томасом Гонсалесом Мараго исключило из федерации марксистов и присоединилось к антиавторитарному Интернационалу. Поэтому в марксистской литературе с подачи Ф. Энгельса преобладает обвинительный тон в отношении рабочего движения Испании этого периода. Его лидеров обвиняют то в оппортунизме, то в безрассудном радикализме . Хотя лучше выбрать какое-то одно обвинение.
Рабочее движение в Испании росло. Только в 1871 г. прошло 50 стачек – в большинстве своем успешных. Прежде в Испании такого не бывало – с мнением рабочего класса стали считаться, хотя сам класс еще только возникал.
Испания бурлила. Наибольшую популярность приобрела идея федерализма, исходившая от последователя Прудона Франсиско Пи-и-Маргаля. Пи-и-Маргаль оказал большое влияние на анархистских интеллектуалов Испании ХХ в. Будущий министр-анархист Федерика Монтсени считала, что ее идеи ближе Пи-и-Маргалю, чем Бакунину.
7 июня 1873 г. Пи-и-Маргаль стал «президентом» правительства Испании. Он предложил план преобразования Испании в федерацию автономных регионов, подобную Швейцарии. 3 июля была опубликована конституция, утверждавшая федералистское устройство государства. По мнению современного автора А.А. Штырбула, «самым разумным для рабочей организации была бы поддержка правительства Пи-и-Маргаля» . Но лидеры ряда регионов, интрансиженты (непримиримые) были еще более радикальны, они хотели даже большей свободы регионов, чем им предлагал идеолог федерализма. Это означало бы распад Испании, и Пи-и-Маргаль настаивал на сохранении единства страны. 5 июля несколько местных «кантонов» восстали. Для Пи-и-Маргаля это была трагедия – ведь восстали его единомышленники, только более радикальные. 18 июля (эта дата станет рубежной и в испанской истории ХХ века) Пи-и-Маргаль ушел в отставку, и все покатилось под откос. В этой братоубийственной войне анархисты тоже оказались в двойственном положении. Одни сочувствовали кантональным восстаниям, другие справедливо считали их авантюрой. Быстро выработать единую линию в этой неожиданной ситуации раскола федералистов было практически невозможно. Соответственно, и поведение анархистов в этой их первой Испанской революции было разным. Барселонская организация, которую возглавляли ученики Бакунина, воздержалась от участия в этом восстании, но объявила забастовку, чтобы затруднить карательные действия и по возможности – остановить братоубийство. Пока рабочий класс был еще малочислен, но сам метод политической стачки, впервые примененный испанскими анархистами, окажется весьма перспективным уже в ХХ веке.
В Алькое полиция открыла огонь по рабочим, и в ответ они взяли мэрию. Но захватывать власть надолго анархисты не стали, так как у них не было реальных шансов защитить город от приближающихся войск. В Андалузии и Валенсии анархисты поддержали повстанцев и вошли в революционные комитеты . На практике оказалось, что логика событий вовлекает анархистов в политическую борьбу.
В Валенсии восстание поддержали и члены Интернационала, при его расколе выступившие против бакунистов. Но они действовали с тем же успехом, что и бакунисты. Армия давила один очаг сопротивления за другим, пока в начале 1874 г. не передавила все. Затем была установлена военная диктатура и восстановлена монархия. После поражения революции испанский анархизм ушел в подполье, но не исчез. Это станет первым, но не последним вмешательством испанского анархизма в большую политику.

* * *
Характерно, что сам Бакунин уже в 1873-1875 гг. стал скептически оценивать ближайшие перспективы социальной революции и Интернационала. Он называл своих сторонников «последними могиканами покойного Интернационала» . Революционная волна спадала на глазах, и на то были объективные причины. Фактическая победа Бакунина в Интернационале не остановить упадка бакунизма, а поражение Маркса не предотвратило последующих успехов марксистов. Дело было не только в тактических перипетиях, но прежде всего в наступавшей эпохе, которая позднее получит наименование империализма.
Когда переход от «свободного» капитализма к новой стадии уже стал очевиден, новое поколение марксистских теоретиков «открыли» ее черты: концентрация капитала и образование монополий, сращивание финансового капитала с промышленным при господстве первого, глобальная экспансия империй. Формулировки этих признаков были разными. Послушаем Бакунина, который обнаружил смену эпох в самом ее начале, в 1873 г.: «окончательное осуществление противународной идеи новейшего государства, имеющего единою целью устройство самой широкой эксплуатации народного труда в пользу капитала, сосредоточенного в весьма немногих руках…» Это значит торжество «банкократии под могущественным покровительством фискально-бюрократической и полицейской власти…». «Новейшее государство по своему существу и цели есть необходимо военное государство, а военное государство с тою же необходимостью становится государством завоевательным… И точно также, как капитальное (капиталистическое – А.Ш.) производство и банковская спекуляция, поглощающая в себе под конец даже это самое производство, точно также, как они под страхом банкротства должны беспрестанно расширять пределы свои в ущерб поедаемым ими небольшим спекуляциям и производствам, должны стремиться стать единственными, универсальными, всемирными; точно также новейшее государство, по необходимости военное, носит в себе неотвратимое стремление стать государством всемирным…» Эта характеристика – приговор целой эпохе бурного становления капитализма, его неустойчивости, возможности революционных прорывов в будущее. Теперь перед революциями двери закрываются. Еще в 1873 г. он надеялся на последнюю попытку оказать сопротивление новой тенденции в путем сопротивления народов Европы германскому гегемонизму, подъема революционного движения в России. Он жаждал застать новую эпоху перемен, но через два года окончательно понял – не суждено. Бакунин утверждал, что впереди – длительный (10-50 лет) период господства диктатур, который завершится, вероятно, мировой войной, которая откроет новую эру революций . Так и случится, даже сроки верны.
Но пока предстояло неизбежное затишье и в революционном движении. Бакунин, имевший репутацию «фанатичного бунтаря», рассуждает об этом трезво и спокойно. Он вычислил приближение стабильности. Бакунин писал в письме к Э. Реклю в 1875 г.: «Я согласен с тобою, что время революции прошло не по причине ужасных катастроф, свидетелями которых мы были, и страшных поражений, более или менее виновными жертвами которых мы оказались, но потому, что я, к моему великому отчаянию, констатировал и каждый день снова констатирую, что в массах нет революционной мысли, надежды и страсти; а когда их нет, то можно хлопотать сколько угодно, а толку не будет» . Старый боец признавал тем самым поражение своей (и Маркса) радикальной тактики перед методом преобразований, который предлагал Прудон. Понятно, что их конструктивная программа анархизма от этого не страдала. Ее полное воплощение было делом не близкого будущего. Бакунин, как позднее Кропоткин, был намерен посвятить последние годы своей жизни проблемам этики анархизма, поняв, что для нового общества требуются этические предпосылки. Но судьба отмерила ему месяцы.
В обстановке революции аргументы Бакунина против участия в органах старой власти могли звучать убедительно. Народная стихия все равно их сметет, так зачем же укреплять своей энергией обреченные структуры. Но в период затишья, когда борьба между организациями рабочих и имущественно-политической элитой распадались на множество мелких конфликтов, поддержка государственных органов была бы не лишней. Легче было бы выиграть стачку, если бы существовал облегчающий ее проведение закон. Неплохо было бы добиться введения пособия по безработице или 8-часового рабочего дня. Да, революция разом освободит рабочих, но пока ее нет, надо улучшать жизнь людей насколько возможно. А для этого следует пользоваться и механизмами существующей власти. Возможно, сильные позиции в парламентах позволяют и шире развернуть социалистическую агитацию.
После смерти Бакунина у конструктивного анархизма и федерализма не оказалось сильных теоретиков, которые могли бы убедительно откликнуться на мировые перемены. В отличие от Бакунина сила Маркса была в научной школе. В истории идей очень многое зависит от людей.