Caul-lbka
27-03-2015 23:59:18
Украинская революция доказала, что анархизм, игнорирующий вопросы политической стратегии и тактики, не является революционной теорией и практикой, отвечающей задачам классовой борьбы современности. Чтобы повлиять на ход истории, сторонники бесклассового общества должны пустить под нож все священные анархистские коровы. Кто сможет сделать это – тот сыграет самостоятельную роль в революционных преобразованиях и содействует историческому прогрессу. Кто будет продолжать довольствоваться тем, что «мутит акции» и повторяет священные мантры, тот останется на обочине истории, либо, в лучшем случае, станет орудием в руках серьезных политических сил.
Бухарин в написанной в период Первой Мировой войны статье «К теории империалистического государства», предлагая пересмотреть традиционное однозначно- отрицательное отношение марксистов к анархизму, высказал правильную мысль, что коренное отличие марксизма от анархизма заключается вовсе не в отношении к государству. Революционные марксисты, как и анархисты, выступают за разрушение буржуазного государства и за создание республики трудящихся, которая не будет уже государством в привычном, классическом смысле слова.
«…Итак, будущее общество есть общество внегосударственной организации. Различие между марксистами вовсе не в том, что марксисты – государственники, а анархисты – антигосударственны, как это утверждают многие. Действительное различие во взглядах на будущую структуру состоит в том, что общественное хозяйство социалистов вытекает из тенденций к концентрации и централизации, являющихся неизбежными спутниками развития производительных сил, есть хозяйство централизованное и технически совершенное, в то время как хозяйственная утопия децентрализаторов-анархистов возвращает нас к докапиталистическим формам и делает невозможным какой бы то ни было экономический прогресс» (Н.И. Бухарин. К теории империалистического государства//Гуидо Ла Барбара. Lotta Comunista. Группа, стоявшая у истоков. 1943-1952. СПб, 2013, с. 231).
Водораздел, отделяющий революционных марксистов от анархизма, проходит именно в вопросе о централизации и децентрализации. Анархисты являются сторонниками мелких автономных хозяйственных единиц, которые находятся друг с другом в отношениях коодинации (координация, кто не знает – это когда две стороны действуют независимо, но сообщают друг другу о своих действиях и могут учитывать действия другой стороны в своем поведении). Революционные марксисты выступают за создание планового бесклассового хозяйства в мировом масштабе. Это хозяйство должно будет опираться на все технические и экономические достижения капитализма, не в последнюю очередь – на его достижения, связанные с централизацией производства.
Анархисты являются противниками централизации. Общее между анархизмом и неолиберализмом – отрицание экономической централизации и отстаивание автономии предприятий. Именно в этом моменте анархизм дает неолиберализму палец, ухватясь за который, неолиберализм отхватит всю руку и сожрет всего анархиста, не поперхнувшись.
Если мы посмотрим на 40 тысяч лет истории человечества, то увидим, что в этой истории, несмотря ни на что, заметен прогресс и что этот прогресс неразрывно связан с экономической централизацией. В начале человеческой истории мы наблюдаем небольшие группы скитающихся по свету дикарей, относящихся ко всем другим подобным группам дикарей как к не-людям в самом прямом смысле слова и изготавливающих своими силами все, что они потребляют. Проходят тысячелетия, возникают племена, насчитывающие тысячи и десятки тысяч человек, эти племена устанавливают сложные политические и экономические отношения с другими племенами, появляющаяся впервые в этот период мировая прототорговля связывает друг с другом достаточно отдаленные регионы Земного шара. Дальше возникает классовое общество, появляются государства, в которых живут уже сотни тысяч и миллионы людей. Развивается разделение труда. Проходят еще тысячелетия, появляется капитализм. Капитализм за несколько столетий объединяет весь мир во взаимосвязанное целое, хотя характер этих связей при капитализме носит насквозь противоречивый и насквозь эксплуататорский характер.
Не надо преувеличивать. В каждую данную эпоху существует предел экономически возможной на данной ступени развития производительных сил централизации. Перейдя за этот предел, централизация становится убыточной, и спустя некоторое время централизованное объединение разваливается. Первый приходящий в голову пример – централизованные империи древности и средневековья. При средствах связи, существовавших в доиндустриальную эпоху, централизованное управление было возможно лишь в пределах государства, не превышающего определенный размер. Поэтому все централизованные империи древности, превосходившие предел возможности централизованного управления в то время, весьма быстро распадались на более мелкие – но тоже централизованные – государственные образования.
Тем не менее прогресс человечества, увеличение власти человека над природой, рост благосостояния людей и в определенном смысле увеличение человеческой свободы, если брать большие масштабы, совпадают с ростом централизации.
Связь увеличения человеческой свободы с ростом централизации далеко не однозначна, но в первобытных племенах люди находились под жесткой властью обычая, в античном полисе дела обстояли так же, в эпоху феодальной раздробленности путешествие из одного города в другой было немалой проблемой. Так что утверждение либералов и анархистов, что автономия и федерализм – это всегда свобода, а централизация – всегда рабство, является поверхностным и неправильным ответом на проблему.
Капитализм создал предпосылки для появления – впервые в истории человечества – возможности преывращения человечества в реальный единый коллектив, сообща принимающий решения и сообща исполняющий их. Превратить эту возможность в действительность сможет только пролетарская революция.
Анархизм – как и либерализм – хочет повернуть историю вспять, превратить человечество в совокупность автономных предприятий и коллективов. За революционной внешностью анархизма скрывается весьма реакционная сущность.
Множество вопросов, возникающих у любого здравомыслящего человека, относительно того, как будет организовано производство и распределение при системе автономных предприятий и коммун, анархисты обходят, прибегая к одному из своих любимых словесных фетишей – к словечку «федерация». Мол, автономные предприятия и общины будут сотрудничать друг с другом и заключать федеративные союзы по всем интересующим обе стороны вопросам.
Словечко «федерация» ничего не объясняет. Оно пусто и бессмысленно. Автономность общин и предприятий предполагает, что они остаются носителями полного суверенитета и могут в любой момент выйти из федерации.
Современное же производство предполагает обязательное и точно в срок исполнение всеми его участниками полученного ими задания. Достаточно одному человеку не сделать вовремя какую-то мелкую, но незаменимую хреновину, как от отсутствия этой хреновины остановится весь завод, а остановка одного завода может повлечь за собой обрушение всей экономики страны – завод за заводом. Именно это и происходило на территории СССР и уже бывшего СССР в начале 1990-х годов, когда предприятия (а на самом деле, их директорат) получили полный суверенитет над производимой ими продукцией. Без сырья, без энергоносителей, без комплектующих, без своевременного обновления оборудования, без нормального воспроизводства рабочей силы вся экономика страны летит к черту. Причем если можно долго работать на уже изношенном оборудовании (хотя кончится это плохо), то сырье и энергия должны поступать каждый день. Достаточно остановиться одному месту в производственной цепочке, как вслед за ним начнет вставать все остальное.
Поэтому ни о каких автономных предприятиях, суверенных в вопросе, что им производить, и что не производить, не может быть и речи. Съезд Советов в масшатабах всей страны устанавливает, на основании данных статистики и учета общественных запросов, план развития народного хозяйства на ближайший год. План этот является результатом коллективного обсуждения. Его устанавливает не бюрократическая номенклатура, а статистики, рабочие, инженеры. Но раз план принят, его выполнение строго обязательно. Предприятия не автономны. Работники не суверенны в вопросе, выполнять им или не выполнять общее решение. Единственное, в чем сохраняется их свобода – это в способе выполнения порученного решения. Съезд Советов в масштабе всей страны решает, что должно произвести данное предприятие, как это произвести – дело работников предприятия. Инициатива приветствуется – при условии, если она не срывает план.
Анархистские фантазии об автономных предприятиях и коммунах делятся на две разновидности. Согласно первой, анархо-коммунистической, коммуна производит у себя практически все, необходимое для жизни ее членов. Согласно второй, предприятия и коммуны обмениваются произведенной продукцией – причем боже упаси, это никоим образом не рынок!
Современный человек привык ко множеству вещей, какие в приниципе невозможно произвести в рамках отдельной коммуны, даже если она будет насчитывать не несколько десятков, а несколько тысяч человек. Средства транспорта и связи, компьютеры, металлургия, машиностроение и станкостроение, изготовление сложных медицинских инструментов и т.д. и т.п. – для производства всего этого требуется трудовая кооперация десятков и сотен тысяч человек. Никакая коммуна из нескольких тысяч человек не сможет одновременно пахать землю, изготавливать одежду, строить жилища, делать компьютеры и магнитно-резонансные томографы, добывать сырье и энергию, развивать металлургию, наконец, воспитывать молодое поколение так, чтобы оно умело делать все это. Это так очевидно, что даже спорить об этом странно. При этом я ничего не сказал об освоении космоса, атомной энергетике, развитии передовых отраслей науки.
Если же имеется в виду, что коммуна или предприятие будет выменивать большую часть того, что ей необходимо, у других коммун и предприятий, это означает, что сохраняется рыночный обмен – хотя бы даже на первых порах этот рыночный обмен происходил без денег и имел натуральный характер.
А дальше будет то, что уже давным-давно было. Одни предприятия и коммуны находятся в сильной рыночной позиции, другие – в слабой. Без регулярной работы транспорта, без регулярной добычи и транспортировки энергоносителей жизнь в обществе остановится сразу. А вот коммуна, вяжущая веники, изготавливающая деревянные ложки или специализирующаяся на исполнении либертарных песен и танцев, может исчезнуть так, что ее исчезновения долго никто не заметит. Поэтому коммуны и предприятия, находящиеся в сильной рыночной позиции, будут диктовать свои условия другим коммунам. Дальше восстановятся деньги (с ними товарообмен удобнее даже при либертарном коммунизме), начнется классообразование – и мы вернемся туда, откуда хотели уйти.
Одним из любимых аргументов либертариев против идеи экономической централизации является утверждение «Не будет же все человечество решать вопрос о строительстве сарая в нашей коммуне».
Если вдуматься, утверждение основано на некоторой уловке. Чтобы построить сарай, требуются, по меньшей мере, доски, гвозди, топор и молоток.
Если можно представить себе, что доски либертарные коммунары сами добыли себе в ближайшем лесочке,. то с гвоздями все обстоит сложнее. Требуется гвоздильный завод. Неужели его создаст себе каждая коммуна?
Причем гвозди тоже нужно из чего-то изготовить. Потребуется металлургический завод, а к нему – небольшая шахта по добыче руды и небольшая нефтяная скважина.
И это – в каждой коммуне! А ведь постройкой сарая работа коммуны не ограничивается, коммунарам и коммунаркам будет нужно множество других предметов потребления (от презервативов до зубной пасты) и орудий труда (от тех же молотков до компьютеров). Неужели все это нужно будет производить в каждой коммуне?
Поэтому даже строительство сарая не является делом, затрагивающим только данную коммуну, хотя автономия коммуны при строительстве сарая, наверное, будет несколько большая, чем при строительстве АЭС.
Это не означает, что всепланетный съезд производителей должен решать вопрос о строительстве сарая в какой-нибудь коммуне. Перегрузка центра множеством мелких вопросов, какие вполне можно решить на местном уровне, ведет к параличу работы центра. Это доказано опытом Советского Союза. Но решать, какие именно вопросы остаются в ведении центра, а какие передаются на места (причем в определенных обстоятельствах вопросы могут переходить из одной категории в другую) решает именно центр, именно всемирный съезд производителей.
Есть любопытная аналогия анархистских и маоистских фантазий о децентрализации. В период «большого скачка» в конце 1950-х годов маоистский режим Китая сделал ставку на создание самообеспечивающихся «народных коммун», которые должны были заниматься как сельским хозяйством, так и промышленностью. С точки зрения политической между анархистскими коммунами, сосуществующими друг с другом без посредства государства, и их реальным воплощением в маоистском Китае, где неизбежным естественным посредником между самоудовлетворяющимися коммунами выступало государство, разница есть, и она большая. С точки зрения экономической аналогия бросается в глаза.
Маоистские «народные коммуны» привели к экономической катастрофе, в которой погибло приблизительно 30 миллионов человек. Вместо того, чтобы работать в поле, крестьяне были вынуждены плавить сталь и чугун в самодельных домнах. Сталь и чугун, естественно, получались чудовищного качества, и были абсолютно негодны к употреблению. Огромная масса человеческого труда, сырья и техники были растрачены впустую. Произошла катастрофа, которая сгубила бы Китай, если бы у руководства КНР в начале 1960-х годов не хватило бы ума вовремя отказаться от децентрализаторского курса на автономные «народные коммуны».
Могут сказать, конечно, что это в авторитарных коммунах люди, не умеющие плавить сталь и чугун могли делать только сталь и чугун чудовищного качества, а либертарная идеология и практика обладают чудесной способностью в мгновение ока превратить крестьян в знатных сталеваров, а не умеющих работать в поле программистов – в асов либертарного сельского хозяйства. Блажен, кто верует!
Централизм не является абсолютным благом, переходя пределы, в которых он эффективен, он становится вредной пародией на самого себя. Но тем более не являются абсолютным благом любимые анархистами децентрализм и федерализм. Ничего абсолютного вообще нет в этом мире. Добро превращается в зло, зло иной раз ведет к добру. Нужен конкретный анализ конкретной ситуации, а не поклонение абсолютному идолу.
Анархисты, между тем, считают, что децентрализация – абсолютное благо, централизация – абсолютное зло. Достаточно задать несколько вопросов, чтобы поставить этот тезис под сомнение.
Город завалило снегом. Из-за деградации коммунального хозяйства в результате неолиберальных реформ снегоочистительные машины не вышли на улицы. На несколько дней город парализован. Не ходит ни общественный, ни частный транспорт, из-за отсутствия подвоза в магазинах пропадает хлеб.
Что лучше с точки зрения соотношения затрат и результатов – чтобы снегоочистительные машины централизованно вышли на улицы и решили проблему за несколько часов, или чтобы все жители города либертарно и децентрализованно пытались чистить снег с помощью лопат?
Разрушается жилой фонд. Новые дома для бедняков не строятся. Жилище – привилегия богатых. Что лучше – чтобы бедняки либертарно и децентрализованно строили себе халупы из жести, фанеры и картона , как это делается сплошь и рядом в странах зависимого капитализма, или чтобы они взяли власть в стране и используя эту власть, централизованно направили часть общественных ресурсов на строительство доступного жилья?
Как лучше лечить тяжелые болезни – в централизованном порядке, с помощью высококвалифицированных врачей, обученных в централизованных вузах, и с помощью самой современной медицинской техники, централизованно произведенной трудом всего общества, или в порядке децентрализованной либертарной инициативы невежественных знахарей?
Анархисты даже не задаются такими вопросами, твердя пустые мантры о том, что децентрализация и федерализм всегда и везде – хорошо, тогда как централизм – всегда и везде плохо.
Впрочем, популярная американская анархистская группа CrimethInk в своей книжечке «Анархия в эпоху динозавров» на полном серьезе утверждает, что трущобы бедноты в странах зависимого капитализма – это образец настоящего либертарного градостроительства (Анархия в эпоху динозавров. М., 2010, сс. 111 – 127). Воистину, когда бог хочет кого-то погубить, он лишает его разума.
От реальных проблем, связанных с функционированием экономики бесклассового и безгосударственного общества, анархисты предпочитают избавляться, произнося мантры о «самоорганизации», «координации» и «сети».
Вот, например, каким вопросом задается звезда современной анархистской публицистики, большой поклонник «международного бизнеса» Шрайбман:
«Но как конкретно может выглядеть экономика, в которой осуществляется планирование, все ключевые решения принимаются на местах, в то время, как центральные органы лишь коодинируют работу самоуправляемых коллективов?» http://shraibman.livejournal.com/1131799.html
«Координируют» – это любимое анархистами пустое и ничего не значащее слово, которое используется для того, чтобы замазать реальную проблему. Мы, мол, не сторонники полного распада экономики на производственные единицы, с другой стороны – мы, упаси боже, не за централизацию. Все ключевые решения принимаются на местах, а с другой стороны – центральные органы все же что-то координируют.
Если самоуправляемый коллектив самоуправляемых нефтяников примет решение продавать нефть за границу по высокой цене, а не поставлять ее другим коммунарам – имеет ли право Республика Труда дать по шапке «самоуправляемому коллективу» и заставить его работать на пользу всей Республики Труда? Если самоуправляемый коллектив самоуправляемых железнодорожников загнет за свою работу несуразно высокую цену, имеет ли право Республика Труда заставить его не борзеть и знать меру? Если самоуправляемый коллектив преподавателей истфака примет решение вести контрреволюционную пропаганду, могут ли центральные органы заткнуть ему рот? Если самоуправляемый коллектив военного завода решит продавать ракетные установки классовому врагу, ведущему войну против Республики Труда – ведь враг может заплатить подороже – может ли воспрепятствовать ему Республика Труда? Если самоуправляемое конструкторское бюро решит работать не на Республику Труда, а на мировой империализм, и выдавать ему технологические тайны – может ли Республика Труда запретить ему делать это?
Если нет, тогда Республика Труда обречена. Она распадется в неминуемой всеобщей войне частных и групповых интересов. Если да, тогда анархисткую белиберду про «принятие ключевых решений на местах» следует сдать в утиль.
Конкретная проблема состоит в том, какие именно решения должны приниматься в центре, съездом производителей и подконтрольными ему органами, какие решения может принимать синдикат, отраслевая организация производителей, и какие решения остаются в полном ведении «мест» (например, уборка территории завода – перегружать этим вопросом Всемирный съезд производителей все-таки не стоит). Эта проблема должна быть теоретически продумана, чтобы не впасть ни в избыточный гипер-централизм, ни в распространенный сейчас маниакальный анархо-локализм. При решении этой проблемы на практике неизбежно сперва будут ошибки в ту или другую сторону, которые придется срочно корректировать. Это нормально.
Но чушь про «ключевые решения на местах» (ага, давать тепло или не давать – решают работники теплосети! Лечить больных или не лечить, и если лечить, то сколько с них брать – решают врачи! Учить детей или сдать помещение школы коллективу либертарных проституток под либертарный бордель и жить с этого – решают учителя! Разбавлять водку всякой гадостью или не разбавлять – решают продавцы! О чем еще забыл?) заведомо обрекает несчастное общество, которое вздумает попрактиковать эту чушь, на смерть скорую и мучительную.
Подобные вопросы неизбежно приходят в голову каждому неглупому человеку, который задумывается над вопросом, как может функционировать бесклассовое общество. Возникает вопрос – почему они не приходят в голову современным анархистам?
Современное анархистское (и прочее левое) движение – это часть буржуазного общества. Среди его участников люди, работающие в общественно полезном производстве и производящие материальные и духовные блага, составляют лишь незначительный процент, даже более незначительный, чем составляют эти люди в современном обществе. Засилье работников паразитического третичного сектора, сферы услуг – причина всех бед современного левого движения. Подобные работники привыкли, что булки сами падают им в рот, и совершенно не склонны интересоваться вопросом, на каких деревьях эти булки растут, как эти булки производятся и транспортируются. Поэтому современных анархистов и леваков вообще может интересовать все, что угодно, не интересует их только экономика. Отдельные оказывающиеся в этой среде работники материального производства не могут изменить ситуацию и, более того, по естественным причинам, поддаются психологическому воздействию анархо-левацкой среды и впадают в идеологический инфантилизм – даже если по жизни совершенно не являются инфантилами. Анархист, написавший мне, что анархизм – это вопрос не банок тушенки и новых трамвайных путей, а перманентного бунта (http://novaiskra.org.ua/?p=1277 ), никоим образом не является по жизни инфантилом, он – взрослый мужик с большим жизненным и профессиональным опытом, но инфантильная среда и ее инфантильная идеология естественным образом адаптировали его к себе.
Анархист старых времен, рабочий из НКТ или платформист, по всему своему жизненному опыту знал, что булки не падают с неба при капитализме – и не начнут внезапно падать при либертарном коммунизме. Он знал, что разрушение государства и экспроприация буржуазии – это еще не решение всех проблем, но лишь возможность такого решения. Он знал, что после свержения государства и экспроприации буржуазии предстоит тяжелый напряженный труд на производстве. Этот труд должен быть определенным образом организован, поэтому вопросы экономики, организации труда после революции имеют огромное значение. Отсюда теория революционного синдикализма о переходе предприятий после победы революции под управление синдикатов.
Отметим, что синдикат, другими словами, профсоюз, объединяет не работников одного предприятия или одной, прости господи, коммуны, а работников соответствующей отрасли производства в масштабах всей страны. Синдикаты разных отраслей договариваются друг с другом и с кооперативами потребителей, что и сколько надо производить. Вводится единое плановое хозяйство в масштабах всей страны. Разница с бюрократическим планированием в СССР в том, что план устанавливает не бесконтрольная бюрократия, а организации производителей и потребителей.
Подобная схема РЕСПУБЛИКИ ТРУДА, к которой в начале 20 века с разных сторон подходили анархисты и анархо-синдикалисты, Пуже, Новомирский и Абад де Сантильян, чистые революционные синдикалисты из ВКТ и революционные унионисты из ИРМ, марксисты Де Леон, Конноли и Ленин (да-да – Ленин! Читайте «Государство и революцию») – это одно из самых ценных и актуальных, но самых забытых заветов революционного движения начала 20 века. Какая там республика труда! Какие там синдикаты производителей, охватывающие сотни тысяч рабочих! Мы лучше пофантазируем про коммуны, живущих в гармонии с природой!
Изменилась социальная база. Социальной базой старого революционного движения был работник, социальной базой современного левого убожества является вынужденный паразит. То, что он паразит – не его вина, а его беда – современный капитализм не может использовать в производительном труде все трудоспособное население общества. Тем не менее социальная психология и политическое поведение у вынужденного паразита совершенно другие, чем у работника старых времен.
Некоторая часть современного анархистского движения (не все движение!) вполне адекватно осознает себя как паразитов, живущих на обочине буржуазного общества – и живущих за счет этого буржуазного общества, промышляя или попрошайничеством (CrimethInk) или грабежом (Огненные ячейки заговора). Их дело.
Только надо понимать, что к борьбе за преобразование общества все это абсолютно не имеет никакого отношения.
Однако не стоит идеализировать старое анархистское движение, противопоставляя его как идеальный образец упадочному анархизму упадочного капитализма. Проблему, как прийти к бесклассовому обществу, не решило и оно.
Единственной страной, где анархисты в течении нескольких десятилетий были ведущей силой в рабочем движении и от их поведения зависела судьба настоящей великой революции, была Испания. Анархизм с блеском и треском провалил этот экзамен.
У испанских анархистов было мессианское вИдение революции. Сперва рабочие – все или почти все – станут сознательными либертариями, потом они поднимутся на революцию и сразу построят либертарный коммунизм. Стратегия и тактика – как определять друзей и врагов – при таком подходе не нужны. Есть свои – анархисты, есть чужие – все прочие.
Только в реальности все обернулось по-другому. Не стали все испанские рабочие перед революцией либертарными анархистами. За НКТ шло большинство рабочего класса Каталонии плюс батрачество Эстремадуры и Андалусии (последнее, впрочем, мало на что повлияло, т.к. соответствующие регионы сразу были захвачены франкистами).
Зато в Мадриде и Астурии (промышленный район на Севере Испании, шахты, металлургия) большинство рабочих поддерживало левое крыло испанских социалистов – Испанской социалистической рабочей партии. И составляло это левое крыло на тот момент большинство в своей партии и было настроено очень радикально – на немедленную социалистическую революцию и диктатуру пролетариата. Во главе левого крыла ИСРП стояли, правда, люди стремные и с не очень приятным прошлым (Кабальеро, Арракистайн, Альварес дель Вайо), но без союза анархистов с сотнями тысяч рабочих – левых социалистов ни о какой социальной революции в Испании речь идти не могла. Кроме того, была небольшая, но активная Рабочая партия марксистского единства (ПОУМ), созданная в 1935 г. в результате объединения двух отколов от Компартии – каталонских национал-коммунистов во главе с Хоакином Маурином и испанских троцкистов во главе с Андресом Нином. Было в ПОУМ всего 5 тысяч членов плюс 60 тысяч в ее профсоюзе, но кадры это были стоящие, смелые и теоретически грамотные. Но в НКТ был миллион человек и судьба революции зависела от нее, от того, что она будет делать.
Все можно было сделать достаточно просто. Нужен был единый революционный фронт сил, выступающих за немедленную социалистическую революцию – союз НКТ, левого крыла ИСРП (возглавлявшего социалистический профсоюз – Всеобщий Союз трудящихся) и ПОУМ. Этот союз без больших проблем мог взять власть на территории всей республиканской Испании, кроме Страны Басков, где безраздельно доминировали баскские националисты (Баскская Националистическая Партия), по своим взглядам – противники франкизма, но сторонники христинской демократии и частной собственности. С ними можно было договориться о военном союзе против общего врага – Франко, и отложить этот вопрос на будущее. Дальше анархистам, как доминирующей силе в блоке, нужно было аккуратно и умело, но убедительно выбивать почву из-под ног сомнительных вождей левого крыла ИСРП, но в первую очередь прижимать к ногтю сталинистов, правых социалистов и буржуазных республиканцев, и развертывать социалистическую революцию. Простая схема.
Это если рассуждать в категориях революционной политики – простая. А если не рассуждать, а фантазировать о либертарном коммунизме, который наступит на местном уровне, независимо от того. что в делается центре, то все окажется по-другому. Вождь левого крыла ИСРП Ларго Кабальеро, ставший премьером Испанской республики, официально предложил НКТ создать профсоюзное правительство – опирающееся не на партии, а на НКТ и левосоциалистический Всеобщий союз трудящихся (ВСТ). Да шо бы мы, да с марксисткими авторитариями, да в одно правительство – да фигу вам, не дождетесь, не посрамим своей анархистской чести, ядрена вошь!
Не факт, что предложение Кабальеро не имело своих подводных камней, но тогда нужно было обсуждать и реализовывать другие варианты союза НКТ с левым крылом ИСРП. А вместо этого вот что эти лапочки-анархисты сделали.
Послав лесом предложение Кабальеро, они вошли через несколько дней на вторых ролях, как акционеры-миноритарии в одно правительство с социалистами (уже не только левыми, но и правыми), сталинистами и буржуазными республиканцами. Не захотели брать власть для осуществления социалистической революции, получили долю власти для проведения буржуазной политики.
Левацкий инфантилизм безжизненен и в практическом поведении, если представится случай, немедленно сменяется оппортунизмом худшего разлива. Если ты не продумал вопрос, с кем, на каких условиях и до каких пределов можно заключать союзы, нужда заставит тебя заключать союзы с кем ни попадя, на условиях, для тебя не выгодных. Не ты будешь диктовать в таких вынужденных союзах волю своему союзнику, а он тебе. И не ты извлечешь выгоду от союза, а он.
Фантазировали испанские анархисты о немедленной либертарной революции, а когда революция наступила, то оказалось, что сил на немедленное введение либертарного коммунизма нет (как и следовало ожидать), а проблем, о которых раньше старались не думать (отношения с другими политическими силами, оружие, продовольствие, враждебное иностранное окружение), до фига и больше. Вот и плюхнулись они с высот революционной фантазии в болото презренной реал-политик (нужно сохранять отношения с западными демократиями и Советским Союзом, чтобы было получать от кого оружие; нужно поддерживать единство сил в республиканском лагере, чтобы он не развалился в условиях войны с Франко и т.д.). Изменять действительность в том направлении, в котором хотели, не сумели (потому что фантазировали до этого, что получится все и сразу), в результате стали приспособляться к тому, что объективно получалось, вместо того, чтобы сдвигать баланс сил в этом объективно получающемся в нужную. сторону.
А когда в мае 1937 года поднялись на мирное полувосстание рядовые анархисты и поумовцы Барселоны, против республиканской буржуазии, за переход революции на новую стадию, за превращение революции в социалистическую, то вожди НКТ полувосстание в полноценное восстание с целью захвата власти развивать не стали, а, напротив, приказали его свернуть. Поступили, словом, так, как все время пытались поступить Яценюк, Кличко и Тягнибок во время Майдана. Но у тех не вышло, а вот у вождей НКТ вышло. Доверяли им члены НКТ по старой дружбе.
А когда после этого сталинисты и буржуазные республиканцы обрушили волну террора на ПОУМ, НКТ резолюции протеста писала, конечно же, но понимания того, что задавят сейчас ПОУМ – и революции кранты, не было. Одни марксистские авторитаристы громят других марксистских авторитаристов, поделом вору мука. Андрес Нин, как раз после этого замученный сталинистами, раньше был анархистом и в начале 1920-х годов даже короткое время генеральным секретарем НКТ, но перешел затем на позиции большевизма. Зная отношение к большевикам многих современных СНГовских анархистов, для которых все это – вообще-то дела давно минувших дней, не могу удержаться от чудовищного предположения, что у немалой части тогдашних испанских анархистов сердца возрадовались, когда за свой старый выбор в пользу большевизма он и поплатился.
Но это еще не конец истории. Конец будет в 1939 году, когда в атмосфере приближающегося краха и тотального разгрома Испанской республики анархистские военные командиры примут участие в путче полковника Касадо – во второй гражданской войне внутри республиканского лагеря. А целью путча была немедленная капитуляция перед Франко. И если в мае 37 года на вторую гражданскую войну в целях углубления революции лидеры НКТ не пойдут, то в марте 39 года анархистский комкор Сиприано Мера (о нем сайт Крас статейку опубликует с замечательным названием «Сиприано Мера – герой рабочего класса» (!!!!)http://aitrus.info/node/2015, вместе с одним из лидеров правого крыла ИСРП Хулианом Бестейро и другими организовал вторую гражданскую войну в целях немедленной капитуляции, чем Республику и добил (в оправдание их можно сказать разве, что крыши у всех уже ехали и с ума сходили все от неминуемого поражения –это часто бывает, когда видишь, что разгром и смерть неизбежны)
В общем, история анархизма в Испанской революции – это очень поучительная история о том, как ультралевый инфантилизм на практике переходит в соглашательство и контрреволюционность.
Есть и другой ярчайший пример политического бессилия анархизма. О нем пишет никто иной, как Волин:
“Однажды ночью (осенью 1920. – А.Д.) в штаб-квартиру нашей харьковской группы пришли красноармейцы, делегированные своими полками, и заявили следующее:
“Несколько частей гарнизона, разочаровавшиеся в большевизме и симпатизирующие анархистам, готовы действовать. Мы могли бы беспрепятственно арестовать членов большевистского правительства Украины и провозгласить анархистское правительство, которое, несомненно, оказалось бы лучше. Никто не выступил бы против, власть большевиков всем надоела. Мы просим анархистскую партию быть заодно с нами, поручить нам действовать от ее имени, чтобы арестовать нынешнее правительство и, с нашей помощью, занять его место. Мы предоставляем себя в полное распоряжение партии анархистов”.
Произошло очевидное недоразумение. Об этом достаточно свидетельствовало само выражение “анархистская партия”. Храбрые воины не имели никакого представления об анархизме. Они, должно быть, слышали чьи-то неопределенные разговоры или присутствовали на каком-нибудь митинге.
В такой ситуации перед нами встал выбор: или воспользоваться этим недоразумением, арестовать большевистское правительство и “взять власть” на Украине; или объяснить солдатам их ошибку, рассказать им о сущности анархизма и отговорить от авантюры.
Естественно, мы предпочли второе. В течение двух часов я излагал солдатам наши воззрения: “Если, – сказал я им, – широкие народные массы начнут новую революцию, честно сознавая, что не следует заменять одно правительство другим для того, чтобы организовать свою жизнь на новых основах, это будет хорошая, подлинная Революция, и все анархисты пойдут вместе с массами. Но если мы – группа людей – арестуем большевистское правительство и займем его место, по сути ничего не изменится. А затем, следуя той же системе, мы окажемся ничем не лучше большевиков”.
Солдаты в конце концов поняли мои объяснения и ушли, поклявшись отныне бороться за подлинную Революцию и анархическую идею.
Непостижимо, что в наше время существуют “анархисты” – и достаточно авторитетные, – которые упрекают меня за то, что я в тот момент не “взял власть”. Они полагают, что мы должны были арестовать большевистское правительство и занять его место. Они утверждают, что мы упустили прекрасную возможность осуществить наши идеи… с помощью власти, что нашим идеям как раз противоречит.
Сколько раз говорил я во время Революции: “Никогда не забывайте, что ради вас, стоя над вами, вместо вас никто ничего не сможет сделать. Самое “лучшее” правительство ожидает неизбежное банкротство. И если вы однажды узнаете, что я, Волин, прельщенный политическими и авторитарными идеями, согласился занять правительственный пост, стать “комиссаром”, “министром” или кем-то в этом роде, – через две недели, товарищи, вы сможете со спокойной совестью расстрелять меня, зная, что я предал истину, наше дело и подлинную Революцию!”” (В. Волин. Неизвестная революция. 1917-1921. М., 2005, сс. 152-153).
Шедевр! Красноармейцы, убежденные анархистской пропагандой и разочаровавшиеся в большевиках, которые губят революцию, проводят продразверстку и насаждают госкапитализм, приходят к анархисту Волину и говорят, что готовы свергнуть большевиков, отдать власть анархистам и предоставить им возможность ту политику, которую анархисты и сами красноармейцы считают более соответствующей интересам народа. Вот вам власть, берите, пока даем!
Никто не мешает анархистам, свергнув большевиков с помощью перешедших на их сторону красноармейцев, созвать Всеукраинский съезд Советов, на котором свободно избранные делегаты крестьян, рабочих и красноармейцев создадут такую организацию власти (если угодно, безвластия – суть не в словах), которая отвечает их интересам. Задача анархистов – свергнуть большевиков и созвать съезд Советов. Все. Больше от них ничего не требуется.
Вместо этого Волин распинается за «хорошую, подлинную революцию», такую революцию, каких никогда и не бывает, революцию. в которой массы будут «честно сознавать», что не нужно менять одно правительство на другое. Есть конкретная идея, которая очень рискованна, но если ее удастся реализовать, она может изменить ход истории, и приблизить общество к идеалам бесклассового общества. Вместо того, чтобы обсуждать, удастся ли ее реализовать, есть ли для этого силы, Волин грузит красноармейцев пустопорожними фразами, которым не место в серьезном разговоре. В итоге красноармейцы уходят от Волина – по его мнению, убежденные в правильном анархизме, но я позволю себе в этом усомниться.
Зная этот эпизод, приходишь к выводу, что великолепное презрение, с каким большевики относились к таким вот волиным, было тысячу раз заслуженным. Как же таких волиных не презирать.
Анархистское движение даже в лучшие свои времена игнорировало вопросы политической борьбы. Оно хотело уклониться от борьбы за власть, поэтому, когда в силу стечения обстоятельств власть сама шла к нему в руки, показывало себя полным импотентом.
Между тем, не обладая властью, не распоряжаясь человеческими и техническими ресурсами общества, невозможно осуществить прочные и устойчивые социальные преобразования.
Революционная борьба – это борьба за власть. Все остальное – сквоты, драки с бонами, концерты, кормление бомжей, создание сельхозкоммун и т.д. и т.п. само по себе не имеет к революционной борьбе никакого отношения.
Власть может быть властью привилегированного эксплуататорского меньшинства, защищающего свое классовое господство. Власть может быть властью трудящегося народа, который сверг эксплуататорское меньшинство, захватил все богатства общества и проводит политику преобразования мира, движения в сторону бесклассового общества. Но и в том, и в другом случае это – власть. Это власть определенного класса, опирающегося на насилие и подавляющего другой класс.
Власть сама по себе столь же не хороша и не плоха, как само по себе не хорошо и не плохо оружие. Винтовка, стреляющая в пролетариев – зло. Винтовка, отнятая у буржуев и взятая пролетариями, чтобы стрелять в буржуев – добро. Точно так же обстоит дело и с властью.
Впрочем, у махновцев, представителем которых был Волин, были вполне реальные причины отказаться от предложения харьковских красноармейцев. Но причины эти лежали совсем в другой плоскости, чем анархистская идеология.
Идеализация крестьянских повстанческих движений прошлого – Махно, Кармелюка, Сапаты и т.д. – весьма распространена в современной, сплошь городской, либертарной среде. Благо, условия совершенно другие, и подобная идеализация никаких практических результатов не имеет. С агитационной точки зрения, подобная идеализация имеет свои плюсы, в частности, в современной Украине. Но если смотреть на вещи глубже, нужно трезво понимать, почему все крестьянские движения прошлого терпели поражение, а в тех случаях, когда побеждали, результатом победы была буржуазная модернизация (или, в других случаях, откат к средневековью или, в рамках циклов феодального общества, начало нового феодального цикла), но никак не либертарный коммунизм.
Все крестьянские движения прошлого, в том числе не столь отдаленного, были чужды и враждебны городам. Между тем начиная с определенного момента истории, победа городской цивилизации как более прогрессивной стала необратимой, и все направленные против нее крестьянские движения были обречены.
Махновщина явилась движением пролетаризуемого крестьянства больших сел и маленьких городков Юго-Восточной Украины. Что делать с крупными городами, она не знала. Между тем победа была невозможна без установления контроля над крупными городами. Установить этот контроль махновцы не могли, да и не хотели. Потому и проиграли.
Воевать в современном мире можно только с помощью современного оружия. В конце 18 века, после уничтожения Запорожской Сечи, запорожцы сочинили песню:
«Москаль встане з тесаками,
А ми з кулаками.
Нехай слава не загине
Помiж козаками».
Но даже тогда это было горькой самоиронией.
Современное оружие производится в крупных городах. Именно неспособностью наладить производство оружия своими силами объясняется постоянное стремление Махно договориться с большевиками – чтобы было от кого получать оружие и боеприпасы.
Альтернативой союзу с большевиками было установление собственного контроля над большими городами с их военной промышленностью. В какие-то моменты махновцы брали под свой контроль Екатеринослав. Рабочие крупных заводов Екатеринослава спрашивали Махно, какие будут заказы от новой власти и получали замечательный ответ: Товарищи рабочие! Забудьте государственнические идеи. Сами организовывайте производство и налаживайте прямой продуктообмен с селом.
Это что, мы будем паровозы на сало и картошку выменивать? Какое село возьмет себе паровоз?, – удивлялись рабочие и симпатии их резко склонялись к столь не любимым анархистами «социалистам-государственникам».
Разгромив в сентябре 1919 года белогвардейские полки под Перегоновкой и пройдясь рейдом по белым тылам, махновцы впервые в своей истории установили контроль над большим куском Украины. Этот кусок затем, в результате продолжавшихся два месяца боев с белыми, они потеряли. Белые выдавили их в позиционных боях из Екатеринослава и из большинства других районов. Причем, заметим, это было в то время, когда на основном фронте Гражданской войны белые уже были разбиты Красной Армией в октябре 1919 года и повсеместно отступали.
Махновцы не умели вести позиционную войну, не умели захватывать и – прежде всего – не умели удерживать территории. Они были асами маневренной войны, внезапных набегов и отходов, но победить врага и организвать собственное устройство общества, можно только, лишь если ты умеешь вести также позиционную войну, умеешь удерживать территории. Махновская партизанщина оказалась на это неспособна.
Заметим также, что современники и аналоги Махно в Мексике – Вилья и Сапата в какой-то момент времени заняли крупный город – столицу страны – Мехико. Что делать с огромным городом, они не знали, в результате ушли из него без особого сопротивления. Поражение отрядов Вильи и Сапаты явилось следствием того, что в 1915 году американское правительство запретило агентам Вильи и Сапаты покупать на территории США оружие и боеприпасы, в результате, вильистам и сапатистам стало воевать в буквальном смысле слова нечем. Есть трогательное письмо подчиненного Сапаты генерала Линареса, в котором Линарес просит Сапату прислать медикаменты – хотя бы бинты, и одежду – одежда износилась, бойцы воюют буквально голыми, обернутыми в какие-то тряпки. В любой нормальной военной организации снабжение сражающихся частей оружием, боеприпасами, медкаментами и продовольствием со стороны высших инстанций является само собой разумеющимся. Любая военная организация, которая не сумела наладить снабжение всем этим, обречена.
У современных анархистов – культ партизанской войны, выглядящий особенно смешно, потому что он исходит от людей, в большинстве своем в военном деле не разбирающихся. Причем чем дальше анархист от войны, тем больше он любит партизанскую войну.
Между тем, если мы посмотрим на опыт всех войн, то увидим, что сами по себе добровольческие партизанские отряды могли быть хорошей помощью регулярной армии, но своими силами в подавляющем большинстве случаев победить не могли. Партизанские отряды хороши в маневренной войне, для победы нужен переход от войны маневренной к войне позиционной. Любая победоносная партизанская армия, дойдя до определенной стадии развития, превращается в регулярную армию – с собственной системой снабжения и рекрутирования, с иерархией приказов, со способностью занимать и удерживать города, а не ходить рейдами по принципу «если враг от нас не убежит – мы от него убежим» (для партизанской войны это правильный принцип, но войну только на нем не выиграешь).
Кто не может сделать это, тот обречен. Добровольческая Национальная гвардия Парижской Коммуны была разбита регулярными войсками версальцев, причем с военной точки зрения вся история Парижской Коммуны – это сплошная череда поражений (начиная с похода на Версаль 3 апреля, когда одна из трех колонн коммунаров заблудилась в трех соснах, не нашла дорогу на Версаль (от Парижа до Версаля – 17 км!) и была уничтожена). Крестьянская партизанщина Гражданской войны была задавлена Красной Армией. УПА потерпела поражение, так и не сумев стать полноценной регулярной армией. Венгерские повстанцы 1956 года были разбиты за несколько дней частями Советской Армии. И т.д. и т.п.
Воюющая сторона либо способна наладить своими силами производство всего, что ей нужно, либо ставится на содержание внешней силой, которая заставляет ее проводить нужную ей политику (душманы в Афганистане, а с другой стороны – южновьетнамские партизанские отряды, подчиненные Северному Вьетнаму). Все разговоры, что победить можно только в партизанской войне – это разговоры в пользу бедных. Они имеют своей причиной неспособность тех, кто так говорит, своими силами организовать нормальную регулярную армию.
Все революционные армии, одерживавшие победу над силами старого мира, были синтезом добровольчества и дисциплины, были регулярными армиями, основанными на высокой идейности, энтузиазме, направляемой в нужное русло инициативе бойцов и командиров. Армия Кромвеля, армия Французской Республики, Рабоче-крестьянская Красная Армия Советской России, Народно-Освободительная Армия Китая. Это даже независимо от вопроса, какому классу они служили. Иначе побеждать серьезного врага просто нереально.
Мы видим, таким образом, что даже военный вопрос упирается в экономику. А с экономикой – и в этом главный смысл данной статьи – у анархизма все очень плохо. Нет ничего, кроме фантазий о самодостаточных коммунах и «ключевых решениях на местах». Нет серьезного научного анализа современного капитализма. Нет объективного исследования, как и каким образом придется идти от капитализма к бесклассовому обществу.
Итальянский революционер 20 века Арриго Черветто (1927-1995), во второй половине 1940-х годов был платформистом. К марксизму этого молодого рабочего парня, относившегося ко всему серьезно, толкнуло именно понимание, что «в политической экономии более, чем где-либо еще, нет иного пути, кроме марксистского. Кроме того, я не знаю ни одного анархистского экономиста» (Гуидо Ла Барбара. Lotta Comunista. Группа, стоявшая у истоков. 1943-1952. СПб, 2013, с. 162).
В итоге Черветто стал догматическим ленинистом. Это, конечно же, не решение проблемы, но проблема существует. Анархизму нечего сказать по вопросам экономики, и это обесценивает весь анархизм.
Вряд ли революции начнутся в странах высокоразвитого капитализма. Скорее всего, исходной точкой будут находящиеся в острейшем кризисе страны зависимого капитализма, страны капиталистической периферии и полупериферии – Греция, Испания, Восточная Европа, Латинская Америка, Южная Африка. Прогресс этих регионов земного шара невозможен без разрыва с капитализмом, без отказа от уплаты долгов мировому капиталу, без экспроприации крупнокапиталистической собственности, без проведения политики реиндустриализации и развития науки, наконец, без революционной экспансии в соседние регионы.
Причем решения по всем этим вопросам нужно будет принимать не на уровне любимых анархистами «трудовых коллективов», а на уровне общества в целом. Отказываться ли платить иностранные долги? Конфисковывать ли собственность иностранного капитала? Если нет, тогда революция вообще не имела смысла и все остается, как и было. Если да, то нужно думать, что делать с неизбежной экономической блокадой со стороны мировой буржуазии. Решение по этому вопросу должно быть принято в масштабах обшества в целом. Это – ключевое решение, и оно не может быть принято на любимом анархистами местном уровне.
Что могут сказать анархисты Греции по экономическим вопросам в условиях, когда страна переживает острейший экономический и политический кризис, затянувшийся уже на долгие годы? В условиях, когда к власти пришли левые реформисты из Сиризы? Критиковать левых реформистов и произносить пустопорожние фразы типа «наши мечты не вмещаются в избирательные урны» – абсолютно недостаточно. Нужна внятная и реализуемая экономическая программа, обеспечивающая интересы трудового народа Греции. Ее нет. Поэтому и получается многолетний пшик.
Нужны не слова, слова, слова. Не слова о «самоорганизации», «сети», «координации», «федерации» и «прекрасном новом мире». Нужна внятная и реализуемая революционная программа экономического и политического разрыва с капитализмом и начала движения к бесклассовому обществу. Нужна политическая стратегия и тактика, без которых невозможно реализовать эту программу.
Победа социалистической революции невозможна без участия в ней большинства трудового народа или по меньшей мере без поддержки этого народа. Народ сейчас пошел злой и недоверчивый. Красивые фразы его не убеждают. На множество вопросов этого народа у анархизма нет ответов. Вот и остается либертарное движение молодежным движняком, «мутящим акции» и играющим в игрушки.
Разумеется, возвращение к классическому марксизму не может быть панацеей. На многие вопросы современности ответов нет и у него. Нужна новая революционная теория, осмысляющая и направляющая действительно революционную практику. Нужна трезвая голова и не останавливающееся ни перед какими фетишами критическое мышление. В том числе и перед анархистскими фетишами «самоорганизации», «децентрализации», «сети», «координации» и «коммун».
М. Инсаров