afa-punk-23
01-03-2016 21:35:33
Об ошибках левого неофита
Практически любой активист, пришедший в левое движение, переживает фазу «строительства левого единства». Он видит перед собой множество милых людей, говорящих очень похожие вещи и стремящихся к вроде как похожим целям, и решительно не понимает, почему они разделены на множество организаций и конфликтуют между собой. Поэтому первое рефлекторное желание неофита — это «наладить координацию между различными левыми группами», создать что-нибудь (организацию, сайт, форум, газету, Интернет-рассылку, культурный центр — не важно), что позволит всем этим милым людям лучше узнать друг друга и начать работать вместе во имя какой-нибудь общей светлой цели.
Как правило, неофит полагает, что активисты из разных течений недостаточно знакомы друг с другом и поэтому относятся с такой опаской, настороженностью и враждебностью. Потом он понимает, что самые враждебные как раз знают друг друга очень хорошо и очень давно и начинает списывать всё на «личные конфликты». Хотя любой «личный конфликт», как правило, имеет в себе политическую составляющую. И это вовсе не непримиримый спор о природе СССР (госкап или деформированное рабочее государство?) или же о руководящей роли авангардной партии. На самом деле, анархисты не мстят троцкистам за Кронштадт,
а красные не пытаются отыграться за взрыв МК РКП. Причина для дробления, расколов и неутихающего срача — это не оторванные от жизни абстракции (в левой политике вообще не место отвлечён ным абстракциям), а как раз самая что ни на есть приземлённая политическая практика. Чем более влиятельным становится левое движение, чем больше у него реальных успехов и завоеванного медиаресурса, тем скорее объявятся мошенники, желающие обратить политический капитал в живые деньги. Люди, которые в период затишья кажутся безобидными любителями фуршетов за деньги европейских фондов, в период репрессий вполне могут обернуться в эдакого Константина Лебедева и сдать всех с потрохами. Любители «реальной политики» и «конструктивных решений» охотно делают карьеры, шагая по головам (хорошо, если не по трупам) вчерашних товарищей, заодно растаптывая и те ценности, за которые все вроде как вместе боролись. Политическая этика — вовсе не абстрактные рассуждения идеалистов, а необходимые правила гигиены. Если их не придерживаться — можно подхватить смертельную инфекцию.
«Единство» как самоцель выгодно исключительно политическим жуликам и потенциальным карьеристам. Вполне возможны и иногда необходимы ситуативные объединения для решения конкретных задач. Искренняя глубокая взаимная ненависть отнюдь
не мешает разным силам работать вместе для противостояния нацистам, для помощи жертвам репрессий или же для участия в важных для всех кампаниях (наподобие защиты свободы собраний).
При этом надо помнить, что «водяное перемирие» — это красивая выдумка, а на самом деле засуха — время пиршества хищников. Даже такие темы как антифашизм легко становятся инструментом политической манипуляции и/или заработка, при этом поставленные цели не только не исполняются, часто результат участия политиканов бывает отрицательным. Поэтому не следует вестись
на призывы «забыть о различиях ради высшей цели»: как только вы это сделаете — вас ударят в спину.
Стремление к «единству» как самоцели характерно для людей, мыслящих субкультурными категориями. Объединение панков и скинхедов, объединение фанатов различных футбольных команд и т.д. — это, конечно, хорошо и естественно. Только вот политика — не совсем субкультура, и между людьми различных взглядов есть куда более весомые различия, чем фасон одежды и любимая музыка. И это отнюдь не только форма бороды или усов любимого классика. Как только политическая практика немного выходит за пределы субкультурного гетто, разница становится очевидной. Входить ли в органы власти? Если входить, то на каких условиях? Использовать ли стороннее финансирование? На каких условиях? Применять ли насилие? Нарушать ли закон? По какому принципу принимать решения? Собственно говоря, все фундаментальные различия
между политическими школами и учениями можно свести к совершенно реальным ситуациям, которые требуют ясных и чётких ответов. И часто от этого ответа будет зависеть, сядет ли кто-то. Будет ли у кого-то проломлен череп. Будете ли вы восприниматься как революционное движение, или же как политические наёмники или шулера. Или как стукачи. Какой сорт людей потянется к вам: люди жаждущие развлечений, люди жаждущие наживы, банальные городские сумасшедшие или безумцы более высокого ранга.
Если неофит выдержал испытание Единством, то его подстерегает новая опасность: Догмы и их Ниспровержение.
Конечно же, ни одно правило, ни один рецепт из прошлого, ни одно высказывание авторитета не является беспрекословной
истиной. Сомневаться нужно во всём даже (и не даже, а в первую очередь) в истинности своих убеждений, в разумности целей и эффективности средств. Левая идея не имеет права быть догматичной, она находится в постоянном развитии. Не могут быть отброшены лишь исходные принципы (свобода личности, взаимопомощь, равенство и социальная справедливость как следствие трёх первых пунктов). Вернее, могут быть отброшены и они, но тогда идея попросту перестанет быть левой, а станет какой-нибудь другой. Недостаточно сказать, что то или иное мнение или действие не соответствует базовым принципам. Это нужно доказать, как теорему. Не ссылаясь на авторитеты и идеалы, не осыпая собеседника цитатами, а последовательно и логично сводя рассуждение к базовым принципам — свободе, равенству, взаимопомощи.
Критичное мышление, способность оспаривать и деконструировать любые традиции и идеологии (в первую очередь левые) не должно подменяться их слепым отрицанием. Стандартное обвинение в догматизме со стороны любителей модного и свежего ребрендинга левой идеи (который в 99% сводится к частичному или полному превращению левых и анархистов в либералов
или консерваторов) весит не больше, чем наивная субкультурная претензия — «это же не по анархии». Борьба с застарелыми догмами на практике часто оборачивается следованием догмам куда более глупым, нелепым и устаревшим. Любое отрицание должно быть также теоретически обоснованно и мотивировано, как
и утверждение.
Мы не должны быть карликами на плечах великанов.
Но уж тем более мы не должны быть карликами под ногами других карликов.
Как это ни парадоксально, одной из самых опасных ошибок является вера в революцию, вернее в то, что она вот-вот свершится. Чаще всего человек приходит в движение на подъёме. Какая-то успешная или, по крайней мере, массовая кампания, будь то студенческие протесты в Киеве 2010-го года или оппозиционные выступления в Москве 2011-го. В воздухе пахнет переменами, мелкие победы воодушевляют, лёгкие репрессии только лишь добавляют куража. Силы старые и злые вот-вот будут побеждены, прямо сейчас мы находимся на важном историческом переломном моменте, с нас начнётся возрождение левого движения, мы подадим пример всему миру, царит всеобщее воодушевление, праздник непослушания и веселый карнавал. Потом репрессии становятся не декоративными, а настоящими, и карнавал заканчивается. Но иногда упадок возможен и без особых репрессий: массовка разбегается (то ли одержав мелкую победу и удовлетворившись ей, то ли убедившись в тщетности своих усилий). Вчерашние товарищи либо «взрослеют» и уходят в семью и карьеру, либо продаются за мелкий прайс в «реальной политике». Революция уходит с улиц и возвращается на кухни, в дешевые забегаловки или хипстерские кафе — у кого какие вкусы. «Волна в конце концов разбивается, и откатывается
назад». И вот тут наступает тот самый момент, когда вера в быструю, весёлую и мирную (хотя можно и кровавую — у кого какие фантазии) революцию оборачивается тотальным разочарованием и пессимизмом. Воодушевление сменяется апатией. Наивность — цинизмом. Самоуверенность — самоуничижением.
Революция умирает, так и не начавшись, а вчерашний неофит присоединяется либо к «повзрослевшим», либо к «продавшимся» и с наслаждением оттаптывается на иллюзиях и идеалах юности. Особенно забавно это выглядит, если разочаровавшийся революционер находится в движении меньше года, а его «взросление» заняло считанные месяцы или недели.
Избыток надежды и оптимизма также опасен, как и их полное отсутствие. Отсутствие всякой веры в успех убивает мотивацию, но вот её избыток ведёт к разочарованию при малейшей неудаче.
Чем-то это напоминает сказку про мальчика, кричавшего «Волки!». Если слишком часто кричать слово «революция», то не только окружающие перестанут верить — говорящий перестанет верить сам себе.
И когда революция, настоящая революция, выплеснется на улицы — он окажется не на гребне волны, а вместе с плывущим по течению мусором.
Организации «дружески-тусовочного типа» часто дают людям абсолютно ложное чувство сопричастности к политике и к активизму.
Оно позволяет юному якобы-бунтарю, а на самом деле вполне сформированному внутри конформисту, право «разочароваться» в идее, к которой он и его окружение, на самом деле, никогда не имели ни малейшего отношения.
И потом каждая подросшая обывательская тля может со знанием дела заявлять, дескать, «в молодости я был анархистом, но потом повзрослел...» или повторять замшелую мантру о «революционере в 20 лет и консерваторе в 40».
Нет уж, давайте начистоту: у тех, кто так говорит, нет, не было и не будет ни сердца, ни разума.
Ни в двадцать лет, ни в сорок.
Автор: Александр Володарский
Источник: http://mediaudar.net/media_impact.pdf
Практически любой активист, пришедший в левое движение, переживает фазу «строительства левого единства». Он видит перед собой множество милых людей, говорящих очень похожие вещи и стремящихся к вроде как похожим целям, и решительно не понимает, почему они разделены на множество организаций и конфликтуют между собой. Поэтому первое рефлекторное желание неофита — это «наладить координацию между различными левыми группами», создать что-нибудь (организацию, сайт, форум, газету, Интернет-рассылку, культурный центр — не важно), что позволит всем этим милым людям лучше узнать друг друга и начать работать вместе во имя какой-нибудь общей светлой цели.
Как правило, неофит полагает, что активисты из разных течений недостаточно знакомы друг с другом и поэтому относятся с такой опаской, настороженностью и враждебностью. Потом он понимает, что самые враждебные как раз знают друг друга очень хорошо и очень давно и начинает списывать всё на «личные конфликты». Хотя любой «личный конфликт», как правило, имеет в себе политическую составляющую. И это вовсе не непримиримый спор о природе СССР (госкап или деформированное рабочее государство?) или же о руководящей роли авангардной партии. На самом деле, анархисты не мстят троцкистам за Кронштадт,
а красные не пытаются отыграться за взрыв МК РКП. Причина для дробления, расколов и неутихающего срача — это не оторванные от жизни абстракции (в левой политике вообще не место отвлечён ным абстракциям), а как раз самая что ни на есть приземлённая политическая практика. Чем более влиятельным становится левое движение, чем больше у него реальных успехов и завоеванного медиаресурса, тем скорее объявятся мошенники, желающие обратить политический капитал в живые деньги. Люди, которые в период затишья кажутся безобидными любителями фуршетов за деньги европейских фондов, в период репрессий вполне могут обернуться в эдакого Константина Лебедева и сдать всех с потрохами. Любители «реальной политики» и «конструктивных решений» охотно делают карьеры, шагая по головам (хорошо, если не по трупам) вчерашних товарищей, заодно растаптывая и те ценности, за которые все вроде как вместе боролись. Политическая этика — вовсе не абстрактные рассуждения идеалистов, а необходимые правила гигиены. Если их не придерживаться — можно подхватить смертельную инфекцию.
«Единство» как самоцель выгодно исключительно политическим жуликам и потенциальным карьеристам. Вполне возможны и иногда необходимы ситуативные объединения для решения конкретных задач. Искренняя глубокая взаимная ненависть отнюдь
не мешает разным силам работать вместе для противостояния нацистам, для помощи жертвам репрессий или же для участия в важных для всех кампаниях (наподобие защиты свободы собраний).
При этом надо помнить, что «водяное перемирие» — это красивая выдумка, а на самом деле засуха — время пиршества хищников. Даже такие темы как антифашизм легко становятся инструментом политической манипуляции и/или заработка, при этом поставленные цели не только не исполняются, часто результат участия политиканов бывает отрицательным. Поэтому не следует вестись
на призывы «забыть о различиях ради высшей цели»: как только вы это сделаете — вас ударят в спину.
Стремление к «единству» как самоцели характерно для людей, мыслящих субкультурными категориями. Объединение панков и скинхедов, объединение фанатов различных футбольных команд и т.д. — это, конечно, хорошо и естественно. Только вот политика — не совсем субкультура, и между людьми различных взглядов есть куда более весомые различия, чем фасон одежды и любимая музыка. И это отнюдь не только форма бороды или усов любимого классика. Как только политическая практика немного выходит за пределы субкультурного гетто, разница становится очевидной. Входить ли в органы власти? Если входить, то на каких условиях? Использовать ли стороннее финансирование? На каких условиях? Применять ли насилие? Нарушать ли закон? По какому принципу принимать решения? Собственно говоря, все фундаментальные различия
между политическими школами и учениями можно свести к совершенно реальным ситуациям, которые требуют ясных и чётких ответов. И часто от этого ответа будет зависеть, сядет ли кто-то. Будет ли у кого-то проломлен череп. Будете ли вы восприниматься как революционное движение, или же как политические наёмники или шулера. Или как стукачи. Какой сорт людей потянется к вам: люди жаждущие развлечений, люди жаждущие наживы, банальные городские сумасшедшие или безумцы более высокого ранга.
Если неофит выдержал испытание Единством, то его подстерегает новая опасность: Догмы и их Ниспровержение.
Конечно же, ни одно правило, ни один рецепт из прошлого, ни одно высказывание авторитета не является беспрекословной
истиной. Сомневаться нужно во всём даже (и не даже, а в первую очередь) в истинности своих убеждений, в разумности целей и эффективности средств. Левая идея не имеет права быть догматичной, она находится в постоянном развитии. Не могут быть отброшены лишь исходные принципы (свобода личности, взаимопомощь, равенство и социальная справедливость как следствие трёх первых пунктов). Вернее, могут быть отброшены и они, но тогда идея попросту перестанет быть левой, а станет какой-нибудь другой. Недостаточно сказать, что то или иное мнение или действие не соответствует базовым принципам. Это нужно доказать, как теорему. Не ссылаясь на авторитеты и идеалы, не осыпая собеседника цитатами, а последовательно и логично сводя рассуждение к базовым принципам — свободе, равенству, взаимопомощи.
Критичное мышление, способность оспаривать и деконструировать любые традиции и идеологии (в первую очередь левые) не должно подменяться их слепым отрицанием. Стандартное обвинение в догматизме со стороны любителей модного и свежего ребрендинга левой идеи (который в 99% сводится к частичному или полному превращению левых и анархистов в либералов
или консерваторов) весит не больше, чем наивная субкультурная претензия — «это же не по анархии». Борьба с застарелыми догмами на практике часто оборачивается следованием догмам куда более глупым, нелепым и устаревшим. Любое отрицание должно быть также теоретически обоснованно и мотивировано, как
и утверждение.
Мы не должны быть карликами на плечах великанов.
Но уж тем более мы не должны быть карликами под ногами других карликов.
Как это ни парадоксально, одной из самых опасных ошибок является вера в революцию, вернее в то, что она вот-вот свершится. Чаще всего человек приходит в движение на подъёме. Какая-то успешная или, по крайней мере, массовая кампания, будь то студенческие протесты в Киеве 2010-го года или оппозиционные выступления в Москве 2011-го. В воздухе пахнет переменами, мелкие победы воодушевляют, лёгкие репрессии только лишь добавляют куража. Силы старые и злые вот-вот будут побеждены, прямо сейчас мы находимся на важном историческом переломном моменте, с нас начнётся возрождение левого движения, мы подадим пример всему миру, царит всеобщее воодушевление, праздник непослушания и веселый карнавал. Потом репрессии становятся не декоративными, а настоящими, и карнавал заканчивается. Но иногда упадок возможен и без особых репрессий: массовка разбегается (то ли одержав мелкую победу и удовлетворившись ей, то ли убедившись в тщетности своих усилий). Вчерашние товарищи либо «взрослеют» и уходят в семью и карьеру, либо продаются за мелкий прайс в «реальной политике». Революция уходит с улиц и возвращается на кухни, в дешевые забегаловки или хипстерские кафе — у кого какие вкусы. «Волна в конце концов разбивается, и откатывается
назад». И вот тут наступает тот самый момент, когда вера в быструю, весёлую и мирную (хотя можно и кровавую — у кого какие фантазии) революцию оборачивается тотальным разочарованием и пессимизмом. Воодушевление сменяется апатией. Наивность — цинизмом. Самоуверенность — самоуничижением.
Революция умирает, так и не начавшись, а вчерашний неофит присоединяется либо к «повзрослевшим», либо к «продавшимся» и с наслаждением оттаптывается на иллюзиях и идеалах юности. Особенно забавно это выглядит, если разочаровавшийся революционер находится в движении меньше года, а его «взросление» заняло считанные месяцы или недели.
Избыток надежды и оптимизма также опасен, как и их полное отсутствие. Отсутствие всякой веры в успех убивает мотивацию, но вот её избыток ведёт к разочарованию при малейшей неудаче.
Чем-то это напоминает сказку про мальчика, кричавшего «Волки!». Если слишком часто кричать слово «революция», то не только окружающие перестанут верить — говорящий перестанет верить сам себе.
И когда революция, настоящая революция, выплеснется на улицы — он окажется не на гребне волны, а вместе с плывущим по течению мусором.
Организации «дружески-тусовочного типа» часто дают людям абсолютно ложное чувство сопричастности к политике и к активизму.
Оно позволяет юному якобы-бунтарю, а на самом деле вполне сформированному внутри конформисту, право «разочароваться» в идее, к которой он и его окружение, на самом деле, никогда не имели ни малейшего отношения.
И потом каждая подросшая обывательская тля может со знанием дела заявлять, дескать, «в молодости я был анархистом, но потом повзрослел...» или повторять замшелую мантру о «революционере в 20 лет и консерваторе в 40».
Нет уж, давайте начистоту: у тех, кто так говорит, нет, не было и не будет ни сердца, ни разума.
Ни в двадцать лет, ни в сорок.
Автор: Александр Володарский
Источник: http://mediaudar.net/media_impact.pdf