Федор Павлович Другов

Но в ночь на 12 апреля в столице началось разоружение анархистов, и 13-го Комиссия рассмотрела "письменное заявление тов. Другова о выходе его из состава членов ВЧК ввиду принципиального расхождения с ее деятельностью по отношению к анархистам". В принятом на заседании постановлении говорилось: "Признавая мотивировку выхода неосновательной и оценку деятельности Комиссии не соответствующей действительным, преследуемым ею, целям - предоставить дальнейшее решение самому тов. Другову". Одновременно было удовлетворено "словесное обращение тов. Другова с просьбой разрешить ему, несмотря на выход его из Комиссии, пользоваться, ввиду материальной стесненности, столовой при Комиссии" .
В заявлении от 13 апреля о выходе из ВЧК, опубликованном в газете "Анархия", органе Московской федерации анархистских групп, Другов писал:
"Состоя членом Всероссийской чрезвычайной комиссии с первых дней ее основания, я до сих пор понимал и представлял ее цель - борьбу с контрреволюцией и всем тем, что могло встать препятствием на пути прогрессирующей революции. Как анархист, не признающий власти вообще, я все же считал для себя возможным работать вместе с властью, образовавшейся после октябрьского переворота, ибо я находил, что почва для абсолютного безвластия еще не созрела, так как несознательность масс толкает их к власти, а из всех властей большевистская - самая лучшая. И потому я придерживался и придерживаюсь тактики несвержения большевистской власти постольку, поскольку эта власть не ставит препятствий проведению в жизнь анархических идей, а именно - осуществлению на деле идеалов, признаваемых и самими большевиками: свободы, равенства и братства, не останавливаясь перед нарушением неприкосновенности буржуазии; ведь и большевики когда-то пели, да и теперь поют, хотя песня эта в их устах уже звучит фальшиво: "Месть беспощадная всем супостатам, всем паразитам трудящихся масс" .
Но в последнее время в комиссию стал вливаться совершенно новый дух, и соответственно этому стали изменяться ее цели и задачи, результатом чего явились воззвания комиссии, приведшие в восторг буржуазию, из которых явствует, что Всероссийская чрезвычайная комиссия - гроза буржуазии - превращается в защитницу угнетателей, грозит расстрелом беднякам за посягательство на буржуазную собственность. Последние кошмарные дни расстрела и разгрома целого анархистского течения под флагом борьбы с бандитизмом и контрреволюционерами дополнили картину и показали настоящее лицо большевиков и комиссии в частности.
Я не вхожу ни в одну из существующих групп и федераций анархистов потому, что имею совершенно особую тактику в период данной революции, и не в защиту их выступаю я. Согласен, что, может быть, очень много грязных элементов укрылось под флагом анархизма, и каждый идейный анархист страдает от этого в десять раз больше, чем большевики, ибо его идею компрометирует вся эта сволочь, и в его интересах истребить все то, что пятнает в глазах масс знамя анархизма. Но не таким путем нужно было бороться с этим, нельзя громить целое политическое течение только за то, что его именем пользуются негодяи. А разве у большевиков нет их? Разве мало расстреляно большевистских комиссаров? В двадцать раз больше, чем анархистов.
Так разве не прав был Керенский, когда 3 - 5 июля громил партию большевиков, тоже за то, что среди них есть хулиганы и громилы? Керенский увлекся властью, пересолил, и участь его всем известна. Теперь пересаливают большевики, и если бы мне не дорога была революция, если бы я защищал только анархизм, то я пожелал бы и предсказал бы большевистской власти ту же участь. Но меня, как трезво смотрящего на жизнь, пугает это не потому, что я влюблен в большевистскую власть, а потому, что я знаю, что безвластия сейчас быть не может, а другой, лучшей власти не существует. Вот почему, доводя о всех своих соображениях до сведения комиссии, я прошу не считать меня более членом комиссии, а также снимаю с себя всякую ответственность за действия, произведенные комиссией во время моей болезни, лишившей меня возможности быть в курсе всех дел комиссии" .
Сам Другов позже вспоминал, что выступил "с протестом против ареста идейных анархистов, с которыми считал себя идейно связанным", но, утверждал он, Комиссия "приняла решение считать меня по-прежнему работником ВЧК, рассчитывая, что я признаю свои ошибки и вновь вернусь в ВЧК для работы". Пока же в "Анархии" одна за другой появлялись статьи Другова, клеймившего большевиков как защитников буржуазии, которым уже нет дела до того, что "где-то там, в подвалах, какие-то рабочие ютятся, детишки
больные, голодные", ибо ради удержания своей власти они готовы, мол, "пожертвовать всем - и идею свою затоптать в грязь, и анархистов расстрелять, чтобы не нарушали общественного порядка и спокойствия да не лезли со своими грязными сапогами куда не следует" .
После того как разгром анархистов продолжился в Петрограде, Другов, обращаясь к большевикам, с горечью вопрошал: "Что это, сумасшествие или сознательная провокация? Ответьте же вы, "не борющиеся с идейными анархистами", отвечайте, подлые трусливые лицемеры! Имейте - не буду говорить о мужестве: его у трусов, конечно, нет - имейте же хотя стыд. Скажите, наконец, боретесь вы с анархистами или нет, или вы уже настолько подлы и трусливы, что, забыв и стыд, предпочитаете действовать молчком, из-за угла. Ведь вы же власть, поддерживаемая "большинством трудового населения", - чего же вы боитесь, к лицу ли вам такие приемы?"
В другой статье Другов указывал, что большевики "присвоили себе патент на революцию", превратив ее ореол в "патентованную фальсификацию". Новые правители, выбравшись "из подполья - и на трон", где им "тепло живется", не замечают, что "какая-то злоба и остервенение царят всюду", "в рабочих кварталах - скрытый ропот, отчаяние", а "чарующие лозунги" о "социальной революции" и "социалистической республике", мечты о "рае земном" не зажигают уже "священного огня в сердцах". Но "сытый голодного не разумеет", и большевики считают, что "массы подождут", а рабочие, чьи детишки чахнут в сырости, холоде и темноте подвалов, с завистью посматривают на барские хоромы, да войти боятся: "нельзя - для этого есть власть": она сделает все организованно .
"И после всего этого, - иронизировал Другов по поводу реплики А. В. Луначарского, - еще скорбят, что в нашей революции нет празднества, нет песен. Нет и не будет песен до тех пор, пока народ не отбросит свою рабскую природу, пока не перестанет жить господской милостью и по-собачьи ждать подаяний, пока каждый индивид не осознает своей человеческой сущности и не возьмет свое право на жизнь, не считаясь ни с кем и ни с чем. Появятся песни, когда не будет ни господ, ни рабов, ни начальников, ни подчиненных, когда не будут взор поэта осквернять жирный затылок буржуя и собачья рожа лакея".