Кащей_Бессмертный
29-07-2008 15:32:09
Период 1920-х - 1930-х гг. стал временем резких и мучительных сдвигов в мировой истории. Начался переход к новому, фордистско-тейлористскому этапу индустриально-капиталистического общества. Стали все больше проступать характерные особенности этой ступени: внедрение новых машин и технологий, детальное разделение труда, массовое производство, централизация экономики в руках национальных и транснациональных концернов, усиление роли государства во всех областях экономической, социальной и политической жизни[i]. Данные процессы, получившие в те годы название «капиталистической рационализации», находились в столь резком противоречии с обоснованной Кропоткиным концепцией анархо-коммунистического общества, что многие видные либертарии принялись выражать сомнение в ее осуществимости, по крайней мере, в непосредственном будущем. Появились утверждения, что идеи вольной коммуны и преодоления узкого разделения труда, которая лежала в основе анархо-коммунистических представлений о новом обществе, не соответствуют «подлинному духу и тенденциям» индустриального общества с его стремлением к универсальности и растущей специализации[ii]. Одновременно ожили раннее отвергнутые большинством анархистов теории о коллективистском (основанном на распределении «по труду») «переходном периоде» на пути к анархистскому коммунизму[iii].
Однако далеко не все анархисты были согласны с этим своеобразным «либертарным ревизионизмом». В тот же самый период было предложено несколько вариантов дальнейшего развития идей Кропоткина, которые не порывали с их основными положениями, не взывали к большей умеренности, но стремились продолжать прежнюю логику с учетом новой ситуации. В докладе я остановлюсь лишь на трех, как мне представляется, наиболее проработанных и интересных из них. На тех, которые были выдвинуты анархистами Аргентины, Японии и Испании.
***
В Аргентину анархо-коммунистические взгляды проникли еще в конце 19 в. Анархистские эмигранты из Европы (такие, как знаменитый либертарный коммунист Эррико Малатеста) стали создателями первых современных профсоюзов в стране. Не удивительно, что основанная в 1901 г. Аргентинская региональная рабочая федерация (ФОРА) уже в 1905 г. первым из профобъединений мира официально провозгласила в качестве своей цели анархистский коммунизм, рекомендовав распространять его «экономические и философские принципы»[iv]. Почти до Первой мировой войны ФОРА занимала преобладающие позиции в аргентинском рабочем движении, но и позднее, вплоть до реакционного военного переворота 1930 г., оказывала влияние на более чем 100 тысяч трудящихся страны.
В отличие от Кропоткина, теоретики ФОРА избегали описывать детали облика будущего свободного общества. Тем не менее, они открыто провозглашали, что оно должно быть анархо-коммунистическим, без какого-либо «переходного периода» и что основу его будет составлять коммуна (а не, скажем, профсоюз, как полагали синдикалисты). Однако главными заслугами ФОРА следует считать развитие кропоткинской философии истории и критики индустриализма, а также разработку оригинальной концепции анархистской организации.
Как известно, Кропоткин решительно критиковал марксистский экономический детерминизм, то есть представления об историческом развитии как целенаправленном, необходимом и прогрессивном процессе совершенствования и централизации производственных факторов и соответствующей смены общественно-экономических формаций (работы «Хлеб и воля», «Современная наука и анархия»). В ряде его произведений и писем (особенно, во «Взаимной помощи...») можно обнаружить возражения против идеи прогрессивности капитализма по сравнению с докапиталистическими обществами (к примеру, вольными городами Средневековья). Наконец, в «Этике» Кропоткин высказывается в поддержку теорий французского философа Фулье об этических «идеях-силах», лежащих в основе эволюции человечества.
Все эти моменты, намеченные у русского анархиста, были связно и подробно сформулированы теоретиками ФОРА.
Прежде всего, они вступили в открытую полемику с теорией линейного прогресса и марксистского исторического материализма, утверждая, что развитием человечества движут не столько экономические закономерности, сколько эволюция этических представлений и «идей-сил». Вслед за Кропоткиным, аргентинские анархисты оспаривали тезис марксистов о классовой борьбе как главном факторе истории: они признавали роль сопротивления угнетенных классов, но видели в нем проявление универсального закона взаимопомощи и солидарности.
В силу этого ФОРА резко осуждала экономический и исторический детерминизм и отрицала прогрессивность капитализма и его экономической организации. Теоретики ФОРА воспринимали хозяйственную структуру индустриально-капиталистического общества (фабричную систему, отраслевую специализацию, жесткое разделение труда и т. д.) как «экономическое государство» - наряду с «политическим государством» - властью. Новое, свободное общество должно не вырастать из закономерностей старого, а быть решительным, радикальным разрывом с ним, с самой его логикой. В его основе должна лежать вольная коммуна и свободная ассоциация, его лозунг не «Вся власть синдикатам!», а «Никакой власти никому!». Система анархического коммунизма ни в коем случае не должна строиться «в недрах» старого, иначе его ждет судьба русской революции, - предупреждал ведущий идеолог ФОРА Эмилио Лопес Аранго[v]. Пролетариат «должен стать стеной, которая остановит экспансию индустриального империализма, – писал он. – Только так, создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции: революции, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов»[vi].
Характерны высказывания делегатов ФОРА на конгрессе анархо-синдикалистского Интернационала в 1931 г., в ходе дискуссии о капиталистической рационализации: «Не только политический фашизм, но и капиталистический индустриализм является опаснейшей формой тирании. Товарищи полагают, что экономический вопрос один имеет решающее значение. Однако капиталистический аппарат, если он останется, как есть, и в наших руках никогда не станет инструментом освобождения человека, подавленного гигантским механизмом. Экономический кризис вызван огромным развитием машин и рационализации... это универсальный кризис, который может быть решен только социальной революцией». «Индустриализация не является необходимой, - утверждали аргентинские анархисты. - Люди тысячелетия жили без нее, жизненное счастье и благосостояние не зависят от индустриализации». Они призывали вернуться «к простоте природы, к сельскому хозяйству, к коммуне. Только следуя этим принципам, можно преодолеть рыночное производство и перейти к системе свободного распределения»[vii].
ФОРА внесла вклад в развитие анархо-коммунистической доктрины, создав принципиально новую модель анархистского движения. Если Кропоткин выступал за работу анархистов в революционных профсоюзах при одновременном создании внутри них анархистского центра (по типу бакунистского Альянса в Первом Интернационале)[viii], то аргентинские либертарии отвергли разделение на массовую синдикалистскую и идейную анархистскую организацию и выступили за их соединение воедино. ФОРА выдвинула идею «анархистской организации трудящихся», построенной на профессиональной основе, но выросшую не из строго экономических задач, а из идеи солидарности, взаимопомощи и анархистского коммунизма. Она должна была одновременно вести борьбу за непосредственное улучшение положения трудящихся, способствуя тем самым укоренению среди них навыков свободы и солидарности, и пропагандировать анархистский коммунизм.
***
В японском анархистском движении идеи Кропоткина пользовались огромной популярностью. Здесь, как и в ряде других стран Востока, они соответствовали глубинным общинным традициям трудящихся[ix]. В 1928 г. в Японии было даже начато издание полного собрания сочинений Кропоткина[x].
Многие идеи ведущих теоретиков анархо-коммунизма в Японии (Сюдзё Хатта и Сакутаро Иваса) напоминают взгляды аргентинских рабочих анархистов. Однако, опираясь на труды Кропоткина, либертарии Страны Восходящего Солнца пошли дальше, доведя такие положения, как критика марксистской философии истории, индустриализма и идейно-нейтрального синдикализма, до их логического завершения.
Японские анархо-коммунисты подробно обосновали концепцию анархистской революции как кардинального разрыва с логикой капитализма и индустриализма. Нынешнее общество, говорили они, основано на разделении труда и вытекающей отсюда иерархии; это разделение и его венец, механизация, лишают трудящегося всякой ответственности и требует координирующей и руководящей власти, что несовместимо с принципами либертарного коммунизма, определенными Кропоткиным. Поэтому структура будущего свободного общества не может соответствовать структуре существующего, авторитарного и капиталистического. Оно должно будет преодолеть индустриализм, пагубное современное разделение труда и опираться на иную концепцию, соединяющую потребление и производство, причем с упором на потребление. Ее базовой единицей должна стать самообеспечивающаяся автономная коммуна, соединяющая промышленность и сельское хозяйство. В этом отношении Хатта и его товарищи высказывались гораздо более детально и определенно, чем аргентинская ФОРА.
Японские анархисты признавали классовую борьбу историческим фактом, но отказывались видеть в ней базу для либертарной революции, которая, как они считали, вырастает не из экономических противоречий капитализма и не из материальных интересов классов, а из стремления к освобождению человека и ликвидации классов вообще. «Если мы поймем. ... что классовая борьба и революция - это разные вещи, то вынуждены будем сказать, что было бы большой ошибкой заявлять..., будто революция произойдет с помощью классовой борьбы, - подчеркивал Хатта. - Даже если путем классовой борьбы произойдет изменение общества, это не будет означать, что произошла настоящая революция»[xi].
Известно, что Кропоткин, позитивно относясь к революционному синдикализму, как к методу действий, критиковал стремление превратить его в особую идеологию и вытекающие из этого представления о новом обществе, в основе которого был бы положен исключительно производственный принцип[xii]. ФОРА и японские анархо-коммунисты также отвергали синдикализм как идеологию и социальную модель. Они видели в такой модели воспроизведение индустриально-капиталистической системы. Продолжение разделения общества на группы в соответствии с видом выполняемого труда, сохранение фабричной системы и централизации, организация социума на основе и вокруг профессиональных и отраслевых союзов увековечили бы разделение труда и иерархию управления. «Синдикализм, – писал Хатта, – заимствует капиталистический способ производства, а также сохраняет систему крупных фабрик, прежде всего – разделение труда и способ хозяйственной организации, который избрал своей основой производство»[xiii]. Структура синдикатов вырастает из капиталистического способа производства и создает организацию, служащую зеркальным отражением индустриально-капиталистических структур. Хатта предсказывал, что если устранить капиталистических хозяев и передать шахты - шахтерам, домны - сталелитейщикам и т.д., то противоречия между отраслями производства и неравенство между отдельными группами рабочих сохранятся. А значит, потребуется некая форма арбитража или органа по разрешению конфликтов между этими секторами и группами. Это создаст реальную опасность возникновения классов и приведет к появлению нового государства и правительства в лице профсоюзной бюрократии, которая, писал Сакутаро Иваса, стремится встать на место капиталистов, как другие члены банды стремятся скинуть главаря, чтобы самим возглавить грабеж.
Одновременно с критикой синдикализма, японские анархо-коммунисты критиковали и планы организации нового общества в виде системы рабочих советов. Хатта видел в Советах, возникших на производстве, то же проявление капиталистического разделения труда, что, по его мнению, воспроизводило основы власти и дискриминировало тех, кто не принимает непосредственного участия в процессе производства материальных благ или работает во «второстепенных» отраслях экономики. «Как бы ни были экономически ориентированы советы, – подчеркивал Хатта, – остается очевидным, что их создание всегда будет связано с одновременным появлением власти».
Идеи анархо-коммунистов были широко популярны не только среди крестьян, но и среди квалифицированных городских рабочих Японии. Один токийский рабочий-печатник написал в 1926 г. статью «Покинем города». Он призывал рабочих не отбивать у капиталистов современные города со всей их экономикой и инфраструктурой, а восстать против хозяев и перенести свои промышленные навыки в деревню, чтобы обогатить деревенскую жизнь и достичь единства с крестьянами[xiv]. Однако в ожидании такой революции анархо-коммунисты не собирались мириться с существующим строем. Они образовали собственное профсоюзное объединение трудящихся «Дзэнкоку дзирэн», которое, подобно ФОРА, вело активную экономическую борьбу на основе прямого действия, крестьянскую ассоциацию и т.д.
***
Что касается Испании, превратившейся в 1930-е гг. в бастион мирового либертарного движения, то в этой стране идеи Кропоткина стали широко распространяться с начала ХХ века, особенно после того, как анархо-коммунизм вытеснил здесь коллективистский вариант анархизма. Часто они приникали в сознание людей вместе с грамотностью, которой обучали учителя-анархисты. Немецкий синдикалист Аугустин Сухи в воспоминаниях об Испанской революции рассказал характерную для тех лет историю анархиста из арагонского села Муньеса, который долго работал в Барселоне, а затем вернулся в родное село и познакомил крестьян с либертарными идеями. Под его влиянием односельчане организовали коллектив - вольную коммуну. «На столе лежало испанское издание книги Кропоткина «Хлеб и воля». По вечерам члены коллектива собирались, и один из них читал книгу вслух. Это было новое Евангелие»[xv].
Однако далеко не все анархисты были согласны с этим своеобразным «либертарным ревизионизмом». В тот же самый период было предложено несколько вариантов дальнейшего развития идей Кропоткина, которые не порывали с их основными положениями, не взывали к большей умеренности, но стремились продолжать прежнюю логику с учетом новой ситуации. В докладе я остановлюсь лишь на трех, как мне представляется, наиболее проработанных и интересных из них. На тех, которые были выдвинуты анархистами Аргентины, Японии и Испании.
***
В Аргентину анархо-коммунистические взгляды проникли еще в конце 19 в. Анархистские эмигранты из Европы (такие, как знаменитый либертарный коммунист Эррико Малатеста) стали создателями первых современных профсоюзов в стране. Не удивительно, что основанная в 1901 г. Аргентинская региональная рабочая федерация (ФОРА) уже в 1905 г. первым из профобъединений мира официально провозгласила в качестве своей цели анархистский коммунизм, рекомендовав распространять его «экономические и философские принципы»[iv]. Почти до Первой мировой войны ФОРА занимала преобладающие позиции в аргентинском рабочем движении, но и позднее, вплоть до реакционного военного переворота 1930 г., оказывала влияние на более чем 100 тысяч трудящихся страны.
В отличие от Кропоткина, теоретики ФОРА избегали описывать детали облика будущего свободного общества. Тем не менее, они открыто провозглашали, что оно должно быть анархо-коммунистическим, без какого-либо «переходного периода» и что основу его будет составлять коммуна (а не, скажем, профсоюз, как полагали синдикалисты). Однако главными заслугами ФОРА следует считать развитие кропоткинской философии истории и критики индустриализма, а также разработку оригинальной концепции анархистской организации.
Как известно, Кропоткин решительно критиковал марксистский экономический детерминизм, то есть представления об историческом развитии как целенаправленном, необходимом и прогрессивном процессе совершенствования и централизации производственных факторов и соответствующей смены общественно-экономических формаций (работы «Хлеб и воля», «Современная наука и анархия»). В ряде его произведений и писем (особенно, во «Взаимной помощи...») можно обнаружить возражения против идеи прогрессивности капитализма по сравнению с докапиталистическими обществами (к примеру, вольными городами Средневековья). Наконец, в «Этике» Кропоткин высказывается в поддержку теорий французского философа Фулье об этических «идеях-силах», лежащих в основе эволюции человечества.
Все эти моменты, намеченные у русского анархиста, были связно и подробно сформулированы теоретиками ФОРА.
Прежде всего, они вступили в открытую полемику с теорией линейного прогресса и марксистского исторического материализма, утверждая, что развитием человечества движут не столько экономические закономерности, сколько эволюция этических представлений и «идей-сил». Вслед за Кропоткиным, аргентинские анархисты оспаривали тезис марксистов о классовой борьбе как главном факторе истории: они признавали роль сопротивления угнетенных классов, но видели в нем проявление универсального закона взаимопомощи и солидарности.
В силу этого ФОРА резко осуждала экономический и исторический детерминизм и отрицала прогрессивность капитализма и его экономической организации. Теоретики ФОРА воспринимали хозяйственную структуру индустриально-капиталистического общества (фабричную систему, отраслевую специализацию, жесткое разделение труда и т. д.) как «экономическое государство» - наряду с «политическим государством» - властью. Новое, свободное общество должно не вырастать из закономерностей старого, а быть решительным, радикальным разрывом с ним, с самой его логикой. В его основе должна лежать вольная коммуна и свободная ассоциация, его лозунг не «Вся власть синдикатам!», а «Никакой власти никому!». Система анархического коммунизма ни в коем случае не должна строиться «в недрах» старого, иначе его ждет судьба русской революции, - предупреждал ведущий идеолог ФОРА Эмилио Лопес Аранго[v]. Пролетариат «должен стать стеной, которая остановит экспансию индустриального империализма, – писал он. – Только так, создавая этические ценности, способные развить в пролетариате понимание социальных проблем независимо от буржуазной цивилизации, можно придти к созданию неразрушимых основ антикапиталистической и антимарксистской революции: революции, которая разрушит режим крупной индустрии и финансовых, промышленных и торговых трестов»[vi].
Характерны высказывания делегатов ФОРА на конгрессе анархо-синдикалистского Интернационала в 1931 г., в ходе дискуссии о капиталистической рационализации: «Не только политический фашизм, но и капиталистический индустриализм является опаснейшей формой тирании. Товарищи полагают, что экономический вопрос один имеет решающее значение. Однако капиталистический аппарат, если он останется, как есть, и в наших руках никогда не станет инструментом освобождения человека, подавленного гигантским механизмом. Экономический кризис вызван огромным развитием машин и рационализации... это универсальный кризис, который может быть решен только социальной революцией». «Индустриализация не является необходимой, - утверждали аргентинские анархисты. - Люди тысячелетия жили без нее, жизненное счастье и благосостояние не зависят от индустриализации». Они призывали вернуться «к простоте природы, к сельскому хозяйству, к коммуне. Только следуя этим принципам, можно преодолеть рыночное производство и перейти к системе свободного распределения»[vii].
ФОРА внесла вклад в развитие анархо-коммунистической доктрины, создав принципиально новую модель анархистского движения. Если Кропоткин выступал за работу анархистов в революционных профсоюзах при одновременном создании внутри них анархистского центра (по типу бакунистского Альянса в Первом Интернационале)[viii], то аргентинские либертарии отвергли разделение на массовую синдикалистскую и идейную анархистскую организацию и выступили за их соединение воедино. ФОРА выдвинула идею «анархистской организации трудящихся», построенной на профессиональной основе, но выросшую не из строго экономических задач, а из идеи солидарности, взаимопомощи и анархистского коммунизма. Она должна была одновременно вести борьбу за непосредственное улучшение положения трудящихся, способствуя тем самым укоренению среди них навыков свободы и солидарности, и пропагандировать анархистский коммунизм.
***
В японском анархистском движении идеи Кропоткина пользовались огромной популярностью. Здесь, как и в ряде других стран Востока, они соответствовали глубинным общинным традициям трудящихся[ix]. В 1928 г. в Японии было даже начато издание полного собрания сочинений Кропоткина[x].
Многие идеи ведущих теоретиков анархо-коммунизма в Японии (Сюдзё Хатта и Сакутаро Иваса) напоминают взгляды аргентинских рабочих анархистов. Однако, опираясь на труды Кропоткина, либертарии Страны Восходящего Солнца пошли дальше, доведя такие положения, как критика марксистской философии истории, индустриализма и идейно-нейтрального синдикализма, до их логического завершения.
Японские анархо-коммунисты подробно обосновали концепцию анархистской революции как кардинального разрыва с логикой капитализма и индустриализма. Нынешнее общество, говорили они, основано на разделении труда и вытекающей отсюда иерархии; это разделение и его венец, механизация, лишают трудящегося всякой ответственности и требует координирующей и руководящей власти, что несовместимо с принципами либертарного коммунизма, определенными Кропоткиным. Поэтому структура будущего свободного общества не может соответствовать структуре существующего, авторитарного и капиталистического. Оно должно будет преодолеть индустриализм, пагубное современное разделение труда и опираться на иную концепцию, соединяющую потребление и производство, причем с упором на потребление. Ее базовой единицей должна стать самообеспечивающаяся автономная коммуна, соединяющая промышленность и сельское хозяйство. В этом отношении Хатта и его товарищи высказывались гораздо более детально и определенно, чем аргентинская ФОРА.
Японские анархисты признавали классовую борьбу историческим фактом, но отказывались видеть в ней базу для либертарной революции, которая, как они считали, вырастает не из экономических противоречий капитализма и не из материальных интересов классов, а из стремления к освобождению человека и ликвидации классов вообще. «Если мы поймем. ... что классовая борьба и революция - это разные вещи, то вынуждены будем сказать, что было бы большой ошибкой заявлять..., будто революция произойдет с помощью классовой борьбы, - подчеркивал Хатта. - Даже если путем классовой борьбы произойдет изменение общества, это не будет означать, что произошла настоящая революция»[xi].
Известно, что Кропоткин, позитивно относясь к революционному синдикализму, как к методу действий, критиковал стремление превратить его в особую идеологию и вытекающие из этого представления о новом обществе, в основе которого был бы положен исключительно производственный принцип[xii]. ФОРА и японские анархо-коммунисты также отвергали синдикализм как идеологию и социальную модель. Они видели в такой модели воспроизведение индустриально-капиталистической системы. Продолжение разделения общества на группы в соответствии с видом выполняемого труда, сохранение фабричной системы и централизации, организация социума на основе и вокруг профессиональных и отраслевых союзов увековечили бы разделение труда и иерархию управления. «Синдикализм, – писал Хатта, – заимствует капиталистический способ производства, а также сохраняет систему крупных фабрик, прежде всего – разделение труда и способ хозяйственной организации, который избрал своей основой производство»[xiii]. Структура синдикатов вырастает из капиталистического способа производства и создает организацию, служащую зеркальным отражением индустриально-капиталистических структур. Хатта предсказывал, что если устранить капиталистических хозяев и передать шахты - шахтерам, домны - сталелитейщикам и т.д., то противоречия между отраслями производства и неравенство между отдельными группами рабочих сохранятся. А значит, потребуется некая форма арбитража или органа по разрешению конфликтов между этими секторами и группами. Это создаст реальную опасность возникновения классов и приведет к появлению нового государства и правительства в лице профсоюзной бюрократии, которая, писал Сакутаро Иваса, стремится встать на место капиталистов, как другие члены банды стремятся скинуть главаря, чтобы самим возглавить грабеж.
Одновременно с критикой синдикализма, японские анархо-коммунисты критиковали и планы организации нового общества в виде системы рабочих советов. Хатта видел в Советах, возникших на производстве, то же проявление капиталистического разделения труда, что, по его мнению, воспроизводило основы власти и дискриминировало тех, кто не принимает непосредственного участия в процессе производства материальных благ или работает во «второстепенных» отраслях экономики. «Как бы ни были экономически ориентированы советы, – подчеркивал Хатта, – остается очевидным, что их создание всегда будет связано с одновременным появлением власти».
Идеи анархо-коммунистов были широко популярны не только среди крестьян, но и среди квалифицированных городских рабочих Японии. Один токийский рабочий-печатник написал в 1926 г. статью «Покинем города». Он призывал рабочих не отбивать у капиталистов современные города со всей их экономикой и инфраструктурой, а восстать против хозяев и перенести свои промышленные навыки в деревню, чтобы обогатить деревенскую жизнь и достичь единства с крестьянами[xiv]. Однако в ожидании такой революции анархо-коммунисты не собирались мириться с существующим строем. Они образовали собственное профсоюзное объединение трудящихся «Дзэнкоку дзирэн», которое, подобно ФОРА, вело активную экономическую борьбу на основе прямого действия, крестьянскую ассоциацию и т.д.
***
Что касается Испании, превратившейся в 1930-е гг. в бастион мирового либертарного движения, то в этой стране идеи Кропоткина стали широко распространяться с начала ХХ века, особенно после того, как анархо-коммунизм вытеснил здесь коллективистский вариант анархизма. Часто они приникали в сознание людей вместе с грамотностью, которой обучали учителя-анархисты. Немецкий синдикалист Аугустин Сухи в воспоминаниях об Испанской революции рассказал характерную для тех лет историю анархиста из арагонского села Муньеса, который долго работал в Барселоне, а затем вернулся в родное село и познакомил крестьян с либертарными идеями. Под его влиянием односельчане организовали коллектив - вольную коммуну. «На столе лежало испанское издание книги Кропоткина «Хлеб и воля». По вечерам члены коллектива собирались, и один из них читал книгу вслух. Это было новое Евангелие»[xv].
