Кащей_Бессмертный
16-09-2008 08:25:45
Атомизация — вероятно, наиболее характерный признак современного российского общества. Помните начало 1990-х годов, когда в результате освобождения цен все резко вздорожало Казалось бы, в такой ситуации естественно было бы ожидать появления разветвленной сети потребительских кооперативов, которые закупали бы товары напрямую, минуя многочисленных посредников. Но таких примеров мы почти не знаем. Распался не только Советский Союз, распалась социальная ткань: большинство граждан предпочло решать свои проблемы не сообща, а самостоятельно. Выплыл — молодец, умница, истинный представитель «эгоист дженерэйшн». Нет — значит слабак, поделом тебе!
Кому-то такая модель нравится. Кому-то — как автору этой статьи — она кажется неэтичной и даже попросту неэстетичной, некрасивой. Но речь пойдет не об этом. И не о том, как и почему российское общество дошло до жизни такой. Замечу только, что человек по природе существо социальное, и вытравить из него эту социальность не так-то легко. Ни одно человеческое сообщество не может существовать в условиях неограниченной конкурентной войны всех против всех. Сама жизнь учит людей, что отстаивать свои права и интересы все же лучше, удобнее и эффективнее сообща.
Вот почему разрушенное, атомизированное общество имеет свойство со временем восстанавливать, регенерировать разорванные связи — самоорганизовываться. Нужда в коллективных действиях острее всего ощущается в экономической сфере, где сам тип отношений заставляет работников отстаивать свои интересы и в этом смысле противопоставлять себя администраторам, хозяевам и стоящей за ними и над ними Властью.
Мировое профсоюзное движение в кризисе
Классическая форма объединений наемных работников — профсоюзы. Их роль и функции на протяжении последних 100 лет постепенно менялись. В XIX — начале XX века, когда еще в понятие «рабочая культура» вкладывалось вполне определенное содержание: особые ценности, особый взгляд на мир — противостояние мира работников и мира хозяев казалось чем-то естественным. Особенно решительно разделяли эти миры синдикалистские профсоюзы. «Рабочий класс и предпринимательский класс не имеют между собой ничего общего», — говорилось в преамбуле к принятой в 1905 году Конституции североамериканского профцентра «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ). В том же духе была выдержана знаменитая Амьенская хартия (1906) французской Всеобщей конфедерации труда (ВКТ). Борьбу на производстве эти объединения разворачивали не только вокруг таких вопросов, как уровень зарплаты или продолжительность рабочего времени: нередко работники добивались установления рабочего контроля над предприятием или даже полного перехода его в их руки.
Следствием утвердившейся на Западе во второй половине XX столетия модели кейнсианского государства «всеобщего благоденствия» стала концепция социального партнерства. Государство взяло на себя роль посредника в диалоге между предпринимателями и профсоюзами. Стабильный экономический рост после Второй мировой войны заставил общество поверить в то, что материальное положение людей труда можно улучшить и без кардинальной смены социальной системы. К чему выбивать в острой борьбе то, что проще получить через диалог и компромисс Смена приоритетов повлекла за собой трансформацию организационных принципов: все основные вопросы стали решаться профсоюзными лидерами и экспертами, т. е. теми, кто готовил и проводил переговоры с социальными партнерами, а активность рядовых работников ограничивалась уплатой членских взносов.
К концу XX века в результате всемирного поворота к неолиберализму и глобализации возникла совершенно новая ситуация. «Кейнсианский компромисс» — это негласное соглашение между социальными партнерами — приказал долго жить. Глобальная конкуренция заставляет предпринимателей любой ценой снижать производственные издержки. В поисках более дешевой рабочей силы, менее жестких социальных или экологических ограничений хозяева часто сворачивают производство и переносят его на «периферию», в государства третьего мира. Отвыкшие отстаивать интересы работников профсоюзы оказались к этому не готовы. В результате лидеры профдвижения на Западе нередко соглашаются на сокращение рабочих мест, продление рабочего дня, уменьшение зарплаты (как это имело место недавно на «Фольксвагене», «Аэробусе», в «Алиталии» и т. д.). Более радикальные предложения (введение одинаковой минимальной зарплаты по всему миру, организация солидарных выступлений повсюду, где действует та или иная многонациональная фирма, концерн) обычно не встречают поддержки профсоюзной бюрократии. Но и отстаивать интересы работников, оставаясь в привычных рамках социального партнерства, ей сегодня уже не удается. Предприниматели не столько ведут равноправный диалог, сколько выкручивают своему контрагенту руки, шантажируя его делокализацией.
Люди все больше разочаровываются в профсоюзах — выходят из них или предпочитают вовсе не вступать в эти бессильные ныне структуры. Во Франции, к примеру, в профсоюзах сегодня состоят лишь от 7 до 8% наемных работников! Среди людей наемного труда все больше становится тех, кто понимает, что нужно искать новые организационные формы и новые методы отстаивания своих прав.
Российские профсоюзы: кризис без подъема
Если профдвижение в развитых индустриальных странах, прежде чем оказаться в сегодняшнем кризисе, долгие годы находилось на подъеме, то российские профсоюзы этим похвастаться не могут. В советские годы ВЦСПС и его структуры были фактически государственными органами и даже не помышляли о том, чтобы противостоять администрации — ни «конфликтно», ни «партнерски». Нынешнее же крупнейшее профобъединение, Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) — это во всех отношениях прямой наследник ВЦСПС.
Помимо ФНПР, в России имеется ряд альтернативных или «свободных» профсоюзов: Всероссийская конфедерация труда, Конфедерация труда России, «Соцпроф», «Защита труда», а также отдельные союзы по отраслям, группам предприятий и т. д. Но и они чаще всего не могут рассматриваться как настоящая альтернатива ФНПР, поскольку большинство из них ориентируются на крупные западные тред-юнионистские объединения с их (уже сильно дискредитированной) идеологией социального партнерства.
Суммируя опыт рабочих выступлений в России за последние 15 лет, следует признать, что профсоюзы как защитники интересов наемных работников в их борьбе против сокращения производства и закрытия предприятий, за повышение зарплаты, против ухудшения условий труда и т. п. весьма часто оказывались совершенно несостоятельны. ФНПР в 1990-х годах всячески старалась удержать народные выступления против многомиллиардных долгов по зарплате «в цивилизованных рамках». В 2000-х годах Федерация полностью принимает логику неолиберальных реформ, оговорившись, что собирается придать им «более социальный» характер. ФНПР заключает соглашения с партией «Единая Россия» (2004) и властями, участвует в разработке антисоциальных реформ в области трудовых отношений, социальных льгот, образования и т. п., лицемерно сокрушаясь по поводу того, что «многие из осуществляемых в стране и важных для общества реформ, к сожалению, не подкреплены в должной мере адекватными действиями в сфере роста трудовых доходов населения» [1] .
Трогательную заботу об интересах «работодателей» проявляют и многие новые, «альтернативные профсоюзы». «Особо хочу подчеркнуть, что нашей главной задачей является не отрывание у компании Ford какого-нибудь жирного куска, а переговоры... — словно извиняется лидер профсоюза автомобильного завода «Форд» во Всеволожске А. Этманов. — Наши рабочие делают все возможное, чтобы компания получала прибыль. При этом мы не требуем делиться этой самой прибылью. Хотелось бы, чтобы Ford, имея доход от Focus, не забывал про рабочих, которые делают машины. Ведь это и есть настоящее социальное партнерство» [2] .
По сути профлидеры в том, что касается забастовочной и вообще протестной активности трудящихся, являются сегодня сдерживающей силой. Позицию руководства ФНПР и ее отраслевых союзов ясно выразил председатель Горно-металлургического профсоюза России Михаил Тарасенко: «Забастовка — как атомная бомба. Все знают, что она есть, но после Нагасаки ее, слава богу, против людей не применяли. Само ее существование очень часто остужало горячие головы, заставляло садиться за стол переговоров. Забастовка — тоже крайнее средство, нежелательное для применения. Но глухой к требованиям работников собственник должен знать, что у нас есть это оружие» [3] . Когда так рассуждали лидеры западных профцентров в эпоху «государства благоденствия», их еще можно было понять. Сегодня все это пахнет капитулянством. Тот, кто еще до начала борьбы заявляет о своем нежелании вести ее, — заранее проиграл.
«Дни протеста» и «всеобщие забастовки» горняков и бюджетников профсоюзы организовывали так, чтобы ущерб от акций был минимальным, и немедленно их сворачивали, как только процесс грозил выйти из-под контроля ФНПР. Новые профсоюзы нередко оказываются еще менее решительными, чем официалы. В течение нескольких лет альтернативный профсоюз уже упоминавшегося процветающего автомобильного завода «Форд» во Всеволожске выступал с требованием повысить зарплату рабочим, выплачивать компенсации, надбавки за вредность и т. п. Активисты не раз угрожали забастовкой, но провести ее долго не решались. Попытка организовать «итальянскую» стачку привела лишь к увольнениям. Наконец, 14 февраля 2007 года профсоюз начал бессрочную забастовку, однако… прекратил ее на следующий день, поскольку администрация согласилась на переговоры. Но одно дело вести их во время стачки и совсем другое — когда она уже закончилась. Профсоюзу пришлось в целом принять условия работодателей, да еще и включить в колдоговор пункт, обязывающий коллектив в течение года воздерживаться от забастовок. Многие рабочие остались этим недовольны и требовали на общих собраниях возобновить стачку, но профсоюз не пошел на нее. Возможно, его лидеры попросту испугались неподконтрольной им инициативы снизу, а возможно, им не хватило смелости, решимости идти до конца (что есть отличительная черта бюрократа, будь он из государственных структур или из профсоюзных).
Формы и методы самоорганизации работников
Недовольство политикой профсоюзов побуждает наемных работников искать другие методы борьбы — коллективные или индивидуальные.
С самодеятельными акциями и выступлениями власти и предприниматели сталкиваются постоянно, но число их оценить трудно. Никакой статистики на сей счет не ведется. Часто даже трудно определить, что именно произошло и как следует классифицировать то или иное протестное действие. Тем не менее выявить основные тенденции, характер таких выступлений вполне можно.
Зная положение в других странах, можно предположить, что и в России самая распространенная форма самодеятельного рабочего протеста — это нарушение производственного процесса или, пользуясь страшным для уха советского человека словом, «саботаж». Американский радикальный социолог Мартин Спроус называет саботажем «все, что ты делаешь на работе, но чего, собственно, делать не должен». В своей книге [4] он приводит более сотни вариантов такого рода действий и утверждает, что саботаж имеет место практически во всех отраслях экономики. Спроус считает это «неизбежным и адекватным проявлением недовольства» характером и условиями труда и «одним из средств давления на работодателя». «Истории, включенные в книгу, — пишут издатели немецкого перевода этого труда, — весьма разнообразны, как и характеры действующих лиц, трудовые ситуации: упаковщики и рабочие на конвейере нарушают работу механизмов; работники розничной торговли занижают цены и похищают товары; в отеле служащие часами прячутся в роскошных апартаментах и смотрят там телевизор… Программист выводит из строя сервер крупного банка… курьеры в знак протеста против навязывания им униформы устраивают “стачку грязнуль”».
По понятным причинам, в подавляющем большинстве случаев такие действия осуществляются анонимно и очень редко обсуждаются в печати. Советские рабочие за десятилетия накопили поистине огромный опыт «саботажа»: от полумифического «вредительства» в сталинские времена до реальных «прогулов» и «хищений» в брежневские. Смена форм собственности мало что изменила.
Типичный случай: на одной из московских фирм (название мы, естественно, не приводим) установили сложнейшую японскую электронную систему контроля рабочего времени стоимостью четыре миллиона долларов. Она фиксировала время, затрачиваемое работником на каждую операцию, — своего рода электронный погоняла. Закончилось это тем, что кто-то попросту влил в нужные места немного соленой воды и вывел систему из строя [5] .
Чаще всего такие акты совершаются работниками индивидуально. Попытки организовать стачку, т. е. коллективное действие, встречаются куда реже. В анархо-синдикалистской газете «Черная звезда» [6] приведен такой случай. Верстальщик, работавший в московской рекламной газете, неоднократно жаловался на перегрузку, но администрация, экономившая на зарплате, не торопилась расширять штат. «…Понял, что больше не могу. Не только потому, что сил нет, но и потому что я — человек, а не скотина». На предложение одновременно «заболеть» и сорвать выход номера («пусть научатся уважать людей») напарница ответила отказом, мол, «это не для нее». Нет так нет — верстальщик доделал то, что ему было велено, и ушел домой… Однако «когда после праздников пришел начальник, на моем компьютере не нашлось не только наполовину сделанного номера, но и даже шаблона под него. Стерся номер каким-то образом».
Случается, что доведенные до отчаяния работники выбирают путь физического воздействия на руководителей. Так, рабочие на стройке горнолыжного курорта под Петербургом, которую вела компания «Русский стиль», неоднократно жаловались на отсутствие отопления и горячей воды в вагончиках, постоянные переработки, задержки зарплаты. Прораб на протесты отвечал так, что иначе как издевательством это нельзя было назвать. Однако после того как неизвестные с ним «поговорили», условия труда улучшились и долги за полгода были выплачены [7] .
Кому-то такая модель нравится. Кому-то — как автору этой статьи — она кажется неэтичной и даже попросту неэстетичной, некрасивой. Но речь пойдет не об этом. И не о том, как и почему российское общество дошло до жизни такой. Замечу только, что человек по природе существо социальное, и вытравить из него эту социальность не так-то легко. Ни одно человеческое сообщество не может существовать в условиях неограниченной конкурентной войны всех против всех. Сама жизнь учит людей, что отстаивать свои права и интересы все же лучше, удобнее и эффективнее сообща.
Вот почему разрушенное, атомизированное общество имеет свойство со временем восстанавливать, регенерировать разорванные связи — самоорганизовываться. Нужда в коллективных действиях острее всего ощущается в экономической сфере, где сам тип отношений заставляет работников отстаивать свои интересы и в этом смысле противопоставлять себя администраторам, хозяевам и стоящей за ними и над ними Властью.
Мировое профсоюзное движение в кризисе
Классическая форма объединений наемных работников — профсоюзы. Их роль и функции на протяжении последних 100 лет постепенно менялись. В XIX — начале XX века, когда еще в понятие «рабочая культура» вкладывалось вполне определенное содержание: особые ценности, особый взгляд на мир — противостояние мира работников и мира хозяев казалось чем-то естественным. Особенно решительно разделяли эти миры синдикалистские профсоюзы. «Рабочий класс и предпринимательский класс не имеют между собой ничего общего», — говорилось в преамбуле к принятой в 1905 году Конституции североамериканского профцентра «Индустриальные рабочие мира» (ИРМ). В том же духе была выдержана знаменитая Амьенская хартия (1906) французской Всеобщей конфедерации труда (ВКТ). Борьбу на производстве эти объединения разворачивали не только вокруг таких вопросов, как уровень зарплаты или продолжительность рабочего времени: нередко работники добивались установления рабочего контроля над предприятием или даже полного перехода его в их руки.
Следствием утвердившейся на Западе во второй половине XX столетия модели кейнсианского государства «всеобщего благоденствия» стала концепция социального партнерства. Государство взяло на себя роль посредника в диалоге между предпринимателями и профсоюзами. Стабильный экономический рост после Второй мировой войны заставил общество поверить в то, что материальное положение людей труда можно улучшить и без кардинальной смены социальной системы. К чему выбивать в острой борьбе то, что проще получить через диалог и компромисс Смена приоритетов повлекла за собой трансформацию организационных принципов: все основные вопросы стали решаться профсоюзными лидерами и экспертами, т. е. теми, кто готовил и проводил переговоры с социальными партнерами, а активность рядовых работников ограничивалась уплатой членских взносов.
К концу XX века в результате всемирного поворота к неолиберализму и глобализации возникла совершенно новая ситуация. «Кейнсианский компромисс» — это негласное соглашение между социальными партнерами — приказал долго жить. Глобальная конкуренция заставляет предпринимателей любой ценой снижать производственные издержки. В поисках более дешевой рабочей силы, менее жестких социальных или экологических ограничений хозяева часто сворачивают производство и переносят его на «периферию», в государства третьего мира. Отвыкшие отстаивать интересы работников профсоюзы оказались к этому не готовы. В результате лидеры профдвижения на Западе нередко соглашаются на сокращение рабочих мест, продление рабочего дня, уменьшение зарплаты (как это имело место недавно на «Фольксвагене», «Аэробусе», в «Алиталии» и т. д.). Более радикальные предложения (введение одинаковой минимальной зарплаты по всему миру, организация солидарных выступлений повсюду, где действует та или иная многонациональная фирма, концерн) обычно не встречают поддержки профсоюзной бюрократии. Но и отстаивать интересы работников, оставаясь в привычных рамках социального партнерства, ей сегодня уже не удается. Предприниматели не столько ведут равноправный диалог, сколько выкручивают своему контрагенту руки, шантажируя его делокализацией.
Люди все больше разочаровываются в профсоюзах — выходят из них или предпочитают вовсе не вступать в эти бессильные ныне структуры. Во Франции, к примеру, в профсоюзах сегодня состоят лишь от 7 до 8% наемных работников! Среди людей наемного труда все больше становится тех, кто понимает, что нужно искать новые организационные формы и новые методы отстаивания своих прав.
Российские профсоюзы: кризис без подъема
Если профдвижение в развитых индустриальных странах, прежде чем оказаться в сегодняшнем кризисе, долгие годы находилось на подъеме, то российские профсоюзы этим похвастаться не могут. В советские годы ВЦСПС и его структуры были фактически государственными органами и даже не помышляли о том, чтобы противостоять администрации — ни «конфликтно», ни «партнерски». Нынешнее же крупнейшее профобъединение, Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР) — это во всех отношениях прямой наследник ВЦСПС.
Помимо ФНПР, в России имеется ряд альтернативных или «свободных» профсоюзов: Всероссийская конфедерация труда, Конфедерация труда России, «Соцпроф», «Защита труда», а также отдельные союзы по отраслям, группам предприятий и т. д. Но и они чаще всего не могут рассматриваться как настоящая альтернатива ФНПР, поскольку большинство из них ориентируются на крупные западные тред-юнионистские объединения с их (уже сильно дискредитированной) идеологией социального партнерства.
Суммируя опыт рабочих выступлений в России за последние 15 лет, следует признать, что профсоюзы как защитники интересов наемных работников в их борьбе против сокращения производства и закрытия предприятий, за повышение зарплаты, против ухудшения условий труда и т. п. весьма часто оказывались совершенно несостоятельны. ФНПР в 1990-х годах всячески старалась удержать народные выступления против многомиллиардных долгов по зарплате «в цивилизованных рамках». В 2000-х годах Федерация полностью принимает логику неолиберальных реформ, оговорившись, что собирается придать им «более социальный» характер. ФНПР заключает соглашения с партией «Единая Россия» (2004) и властями, участвует в разработке антисоциальных реформ в области трудовых отношений, социальных льгот, образования и т. п., лицемерно сокрушаясь по поводу того, что «многие из осуществляемых в стране и важных для общества реформ, к сожалению, не подкреплены в должной мере адекватными действиями в сфере роста трудовых доходов населения» [1] .
Трогательную заботу об интересах «работодателей» проявляют и многие новые, «альтернативные профсоюзы». «Особо хочу подчеркнуть, что нашей главной задачей является не отрывание у компании Ford какого-нибудь жирного куска, а переговоры... — словно извиняется лидер профсоюза автомобильного завода «Форд» во Всеволожске А. Этманов. — Наши рабочие делают все возможное, чтобы компания получала прибыль. При этом мы не требуем делиться этой самой прибылью. Хотелось бы, чтобы Ford, имея доход от Focus, не забывал про рабочих, которые делают машины. Ведь это и есть настоящее социальное партнерство» [2] .
По сути профлидеры в том, что касается забастовочной и вообще протестной активности трудящихся, являются сегодня сдерживающей силой. Позицию руководства ФНПР и ее отраслевых союзов ясно выразил председатель Горно-металлургического профсоюза России Михаил Тарасенко: «Забастовка — как атомная бомба. Все знают, что она есть, но после Нагасаки ее, слава богу, против людей не применяли. Само ее существование очень часто остужало горячие головы, заставляло садиться за стол переговоров. Забастовка — тоже крайнее средство, нежелательное для применения. Но глухой к требованиям работников собственник должен знать, что у нас есть это оружие» [3] . Когда так рассуждали лидеры западных профцентров в эпоху «государства благоденствия», их еще можно было понять. Сегодня все это пахнет капитулянством. Тот, кто еще до начала борьбы заявляет о своем нежелании вести ее, — заранее проиграл.
«Дни протеста» и «всеобщие забастовки» горняков и бюджетников профсоюзы организовывали так, чтобы ущерб от акций был минимальным, и немедленно их сворачивали, как только процесс грозил выйти из-под контроля ФНПР. Новые профсоюзы нередко оказываются еще менее решительными, чем официалы. В течение нескольких лет альтернативный профсоюз уже упоминавшегося процветающего автомобильного завода «Форд» во Всеволожске выступал с требованием повысить зарплату рабочим, выплачивать компенсации, надбавки за вредность и т. п. Активисты не раз угрожали забастовкой, но провести ее долго не решались. Попытка организовать «итальянскую» стачку привела лишь к увольнениям. Наконец, 14 февраля 2007 года профсоюз начал бессрочную забастовку, однако… прекратил ее на следующий день, поскольку администрация согласилась на переговоры. Но одно дело вести их во время стачки и совсем другое — когда она уже закончилась. Профсоюзу пришлось в целом принять условия работодателей, да еще и включить в колдоговор пункт, обязывающий коллектив в течение года воздерживаться от забастовок. Многие рабочие остались этим недовольны и требовали на общих собраниях возобновить стачку, но профсоюз не пошел на нее. Возможно, его лидеры попросту испугались неподконтрольной им инициативы снизу, а возможно, им не хватило смелости, решимости идти до конца (что есть отличительная черта бюрократа, будь он из государственных структур или из профсоюзных).
Формы и методы самоорганизации работников
Недовольство политикой профсоюзов побуждает наемных работников искать другие методы борьбы — коллективные или индивидуальные.
С самодеятельными акциями и выступлениями власти и предприниматели сталкиваются постоянно, но число их оценить трудно. Никакой статистики на сей счет не ведется. Часто даже трудно определить, что именно произошло и как следует классифицировать то или иное протестное действие. Тем не менее выявить основные тенденции, характер таких выступлений вполне можно.
Зная положение в других странах, можно предположить, что и в России самая распространенная форма самодеятельного рабочего протеста — это нарушение производственного процесса или, пользуясь страшным для уха советского человека словом, «саботаж». Американский радикальный социолог Мартин Спроус называет саботажем «все, что ты делаешь на работе, но чего, собственно, делать не должен». В своей книге [4] он приводит более сотни вариантов такого рода действий и утверждает, что саботаж имеет место практически во всех отраслях экономики. Спроус считает это «неизбежным и адекватным проявлением недовольства» характером и условиями труда и «одним из средств давления на работодателя». «Истории, включенные в книгу, — пишут издатели немецкого перевода этого труда, — весьма разнообразны, как и характеры действующих лиц, трудовые ситуации: упаковщики и рабочие на конвейере нарушают работу механизмов; работники розничной торговли занижают цены и похищают товары; в отеле служащие часами прячутся в роскошных апартаментах и смотрят там телевизор… Программист выводит из строя сервер крупного банка… курьеры в знак протеста против навязывания им униформы устраивают “стачку грязнуль”».
По понятным причинам, в подавляющем большинстве случаев такие действия осуществляются анонимно и очень редко обсуждаются в печати. Советские рабочие за десятилетия накопили поистине огромный опыт «саботажа»: от полумифического «вредительства» в сталинские времена до реальных «прогулов» и «хищений» в брежневские. Смена форм собственности мало что изменила.
Типичный случай: на одной из московских фирм (название мы, естественно, не приводим) установили сложнейшую японскую электронную систему контроля рабочего времени стоимостью четыре миллиона долларов. Она фиксировала время, затрачиваемое работником на каждую операцию, — своего рода электронный погоняла. Закончилось это тем, что кто-то попросту влил в нужные места немного соленой воды и вывел систему из строя [5] .
Чаще всего такие акты совершаются работниками индивидуально. Попытки организовать стачку, т. е. коллективное действие, встречаются куда реже. В анархо-синдикалистской газете «Черная звезда» [6] приведен такой случай. Верстальщик, работавший в московской рекламной газете, неоднократно жаловался на перегрузку, но администрация, экономившая на зарплате, не торопилась расширять штат. «…Понял, что больше не могу. Не только потому, что сил нет, но и потому что я — человек, а не скотина». На предложение одновременно «заболеть» и сорвать выход номера («пусть научатся уважать людей») напарница ответила отказом, мол, «это не для нее». Нет так нет — верстальщик доделал то, что ему было велено, и ушел домой… Однако «когда после праздников пришел начальник, на моем компьютере не нашлось не только наполовину сделанного номера, но и даже шаблона под него. Стерся номер каким-то образом».
Случается, что доведенные до отчаяния работники выбирают путь физического воздействия на руководителей. Так, рабочие на стройке горнолыжного курорта под Петербургом, которую вела компания «Русский стиль», неоднократно жаловались на отсутствие отопления и горячей воды в вагончиках, постоянные переработки, задержки зарплаты. Прораб на протесты отвечал так, что иначе как издевательством это нельзя было назвать. Однако после того как неизвестные с ним «поговорили», условия труда улучшились и долги за полгода были выплачены [7] .