Дубовик
07-09-2008 16:38:21
Как и юбилеи Льва Черного, Александра Атабекяна и Владимира Дебогория-Мокриевича, незамеченной в этом году осталась еще одна круглая дата – 130 лет со дня рождения Георгия Гогелия, некогда знаменитого анархиста, стоявшего в первых рядах теоретиков и практиков анархического движения эпохи борьбы с царизмом. С годами память людская стирается, и сегодня даже среди анархистов многим ничего не говорит это имя. Даже на родине Георгия, в Грузии, о нем мало кто помнит и знает. Между тем Гогелия мог бы стать одним из самых ярких символов давних связей между Россией и Грузией, - конечно, свободной России и свободной Грузии, - что особенно актуально становится в свете последних событий на Кавказе. Стать одним из исторических героев нового грузинского анархического движения, с опозданием, но возрождающегося сейчас в этой стране, которое (надеюсь) будет достойно своих идейных предшественников.
Эту статью я посвящаю одному из первых анархистов пост-советской Грузии и тезке нашего героя, тбилисцу Георгию.
Георгий Ильич Гогелия родился 6 сентября 1878 (по старому стилю) в селении Озургети Кутаисской губернии в небогатой грузинской семье. Отец стремился обеспечить будущее своим детям, дать им образование и мечтал когда-нибудь увидеть своего маленького Гоги уважаемым человеком, – сельским, а то и городским священником. В 16 лет Георгий закончил духовное училище и поступил в Кутаисскую семинарию. Однако, как и многие его современники, постигавший богословские науки молодой семинарист получил лишь отвращение к мертвым буквам катехизиса и древним библейским мифам, и уже в 1897 бросил семинарию, что вызвало скандал и разрыв с отцом.
Мечтая получить образование и приносить своему народу реальную, а не иллюзорную пользу, Гогелия уехал за границу. В том же 1897 году он поступил в агрономическое училище в Лионе, а затем перебрался из Франции в Швейцарию, где продолжил учебу в Лозаннском агрономическом училище (которое через несколько лет и закончил). В то же время Георгий интересовался точными науками, прежде всего химией, литературой и философией, став последователем эмпириокритического учения Маха и Авенариуса.
Тяга к знаниям не ограничивалась лишь изучением тонкостей будущей профессии или отвлеченной философией. На рубеже 19-го и 20-го веков Швейцария была главным центром российской революционной эмиграции, здесь находилось множество групп и кружков социал-демократов и социалистов-революционеров, выпускавших партийную литературу, находившихся в постоянном идейном развитии, ведших подчас весьма жесткую полемику между собой и, разумеется, стремившихся распространить свое влияние на приезжавшую за границу учащуюся молодежь, что и происходило с успехом уже на протяжении трех десятков лет. Сблизился с революционными кругами и Гогелия. Первоначально он примкнул к одной из групп с.-р., но вскоре познакомился с книгами Петра Кропоткина, - и на всю жизнь стал его сторонником и последователем, убежденным анархистом-коммунистом.
После распада бакунистских организаций «Земля и воля» и «Черный передел», происшедшего за двадцать лет до описываемых времен, российские анархисты насчитывались буквально единицами. В Лондоне жили «старики» Кропоткин и Варлаам Черкезов, в Париже преподавала в Сорбонском университете Мария Гольдсмит, в России в 1890-х гг. едва заметна деятельность пары анархистов-одиночек… Гогелия выпала честь стать одним из самых первых анархистов нового поколения, - поколения, боровшегося с империей Романовых, а затем с белой контрреволюцией и «пролетарской диктатурой». Поколения повешенных военно-полевыми судами и замученных чекистами, умерших в сибирских ссылках и расстрелянных сталинскими тройками. Немногие из них избежали такой участи, - хотя Гогелия оказался в числе «счастливчиков», умерших в своей постели…
Но этому еще предстоит свершиться много лет спустя, а пока – малочисленные, но увлеченные новыми идеями и горящие энтузиазмом молодые анархисты начинают организацию своих сил и пропаганду.
В 1900 г. по инициативе Гогелия в Женеве была создана «Группа русских анархистов за границей», приступившая к выпуску гектографических прокламаций и брошюр и распространению их среди эмигрантов. Анархисты выступают на постоянно проходивших в Швейцарии собраниях, диспутах и рефератах социалистов-государственников, бросая вызов идейным противникам, среди которых были и такие зубры и вожди, как социал-демократы Ленин, Мартов, Плеханов и Луначарский, эсеры Чернов, Рубанович и Брешковская.
Гогелия быстро стал заметен в пестрой эмигрантской среде, - не только за счет логичности и убежденности, но и благодаря специфической «кавказской» экспрессивности общения. Вот как описывает его «бабушка анархо-синдикализма» Елизавета Ковальская, в то время примыкавшая к Партии с.-р.: «На одном из бесчисленных и многолюдных собраний 1903 года в Женеве я увидела на эстраде типичную фигуру горца, тонкую, сухую, поднятую, с острыми чертами лица, с пылающими глазами, порывистыми движениями дикаря, готового броситься на врага. Подойдя ближе, я услыхала быстро скачущую, как горный поток, красочную речь с сильным кавказским акцентом… Меткие остроты, ядовитые насмешки каскадом сыпались на противников анархизма, вызывая громкий смех одной части собрания и негодование другой. Речь была ответом на реферат Чернова». В других воспоминаниях, принадлежащих перу социал-демократа, не без иронии отмечается особенность диспутов между анархистами и марксистами в тех случаях, когда большинство присутствовавших с той и другой стороны были представлены выходцами с Кавказа: диспуты перерастали в яростную ругань, а затем идейная борьба превращалась в борьбу физическую, когда грузины-анархисты и грузины-марксисты принимались громить оппонентов такими «аргументами», как стулья, графины и другие подручные средства женевских и цюрихских кафе. (Иосиф Джугашвивли в то время еще не бывал за границей, - но позже применял тот же метод «дискуссии» с оппонентами, правда, в намного больших размерах).
Но, конечно, нельзя вслед за ренегатом и «анархофобом» Плехановым приравнивать всех анархистов к хулиганам. Та же Ковальская продолжает воспоминания так: «Совсем неожиданно для меня, я увидела в частной беседе совсем другого Гогелиа. Сын дикого Кавказа превратился в чрезвычайно корректного, европейски воспитанного молодого человека, которого трудно было бы отличить от любого француза. Сдержанно, без задора, развивал он свое анархическое мировоззрение, проявляя большую начитанность, глубокую убежденность и убедительность, спокойно и вдумчиво выслушивая возражения». Именно эти качества в 1902-1903 гг. выдвинули Гогелия в число ведущих теоретиков российского анархизма.
В августе 1903 г. Женевская группа приступила к выпуску первого русского анархического журнала «Хлеб и Воля». Журнал получил название в честь одной из самых известных книг Кропоткина, а Гогелия встал во главе его редакции. Наряду с Кропоткиным, Рогдаевым, Ветровым, Гольдсмит-Корн, также писавшими для журнала, Георгий Ильич вел серьезную работу по обоснованию анархической программы применительно к конкретной российской действительности, разрабатывал вопросы стратегии и тактики русских анархистов. Эта работа воплотилась в серии статей «К характеристике нашей тактики», опубликованных в 1903-1904 гг. Вслед за Кропоткиным, Гогелия считал основными задачами анархического движения организацию пролетариата и крестьянства, подготовку всеобщей стачки и социальной революции. Как одно из главных тактических средств Гогелия предлагал широкое использование антибуржуазного экономического террора и экспроприации казенных (государственных) денежных средств, - но был против как политического террора (покушений на губернаторов и министров в стиле партии с.-р.), так и ограблений частных лиц, хотя бы буржуазии. Добавим, что с этого времени Георгий чаще подписывает статьи псевдонимами, под которыми стал более известен в революционной среде, - «Командо Оргеиани» и «Илиашвили».
Деятельность журнала и группы «Хлеб и Воля» в эмиграции, и Белостокской группы анархистов-коммунистов в России, привели в 1903-1904 гг. к быстрому географическому распространению и численному росту анархического движения. «Хлеб и Воля» распространялся на огромном пространстве, доходя до Урала и даже Сибири, идейно вооружая российских анархистов, которые с этого времени нередко называли себя «хлебовольцами» по названию своего печатного органа.
Накануне революции 1905 года русские анархисты собрались на свой первый в истории съезд – в Лондоне, в декабре 1904. Представителем Женевской группы на съезде был, разумеется, Гогелия. Позже ему еще не раз пришлось участвовать в общероссийских и эмигрантских съездах и конференциях, что неизменно подтверждало высокий авторитет Гогелия.
В октябре 1905 г. давно уже пропагандировавшаяся анархистами (и неизменно критиковавшаяся марксистами) тактика проведения всеобщей забастовки привела к первому большому успеху Великой российской революции: царизм оказался вынужден отступить по многим направлениям, провозгласив свободу слова, собраний, печати, пообещав политическую реформу и созыв Государственной Думы. Тем самым в стране создалась новая политическая ситуация: власть подтвердила, что она более не в силах контролировать и управлять страной на прежних самодержавных началах. Это еще не было полной победой революции, как выяснилось уже очень скоро, но создавало возможности вывести борьбу за свободу на новый, более массовый уровень, пользуясь растерянностью и слабостью власти. В этом духе ориентировал своих последователей Кропоткин в статьях последних номеров «Хлеба и Воли». В этом же духе решил действовать и Гогелия.
Вместе с другими членами своей редакции Гогелия решил вернуться в Россию, чтобы начать явочным порядком выпуск массовой народно-революционной газеты в Москве, не обращая никакого внимания на цензуру. Выпустив в ноябре 1905 г. последний, 22-й номер «Хлеб и Воли», он отправился в Россию. Однако, сойдя с парохода в Батумском порту, Гогелия узнает неприятные новости: в Москве только что подавлено вооруженное восстание, в революционные районы направляются карательные экспедиции, реакция поднимает голову. Планы, связанные с открытой газетой, откладывались; легализация вызывала сомнения.
Некоторое время Гогелия жил под чужим именем в Батуми и Сухуми, а в начале 1906 г. поселился в Тифлисе (ныне Тбилиси), где – опять в одиночку! – начал работу над организацией собственно грузинского анархического движения. Работа в кружках, выступления перед пролетариями и интеллигентами, споры с социал-демократами, редкие публикации в профсоюзной газете «Свет» и эсеровской «Маленькой газете» да самодельные листовки «Обращения к рабочим!», - кропотливая и рутинная деятельность, непохожая на обычные представления о романтической жизни анархиста-подпольщика. Но это деятельность принесла быстрые плоды, - уже в феврале-марте 1906 г. вокруг Гогелия образуется группа анархистов-коммунистов «Интернационал». Вскоре к группе присоединились младший брат Георгия, Шалва Гогелия, который в предыдущем году входил в число лидеров Кутаисской группы анархистов, и представитель семьи известных грузинских социал-демократов (разделившихся на меньшевиков и большевиков) Михаил Церетели (публиковавшийся под псевдонимом «Батоно»).
Весной 1906 г. Гогелия и его ближайшие товарищи по группе «Интернационал» решили реализовать проект выпуска анархической газеты явочным порядком, - пусть не в Москве, для всей России, так в Тифлисе для грузинского читателя. Первые попытки оказались неудачны: газета «Нобати» («Призыв») была закрыта цензурой после 14-го выпуска, «Хма» («Голос») тихо угас из-за недостатка средств и отсутствия подписчиков. Лишь следующая (ежедневная!) газета «Муши» («Рабочий»), ко времени основания которой редакции стало понятно, как и о чем нужно писать для тифлисских пролетариев, продержалась существенно дольше, все лето 1906. Позднее Гогелия вспоминал, что «Муши» издавалась в легальной типографии, была зарегистрирована в органах власти, но авторы газеты открыто писали все, что считали нужным исходя из своих убеждений, продолжали революционно-анархическую линию «Хлеба и Воли», - а цензура словно не замечала выхода газеты, демонстрируя неуверенность царской администрации на окраине империи.
Гогелия пропагандировал на страницах «Муши» идеи организации революционных профсоюзов (синдикатов) и всеобщей стачки, подвергал резкой критике марксистскую теорию. В небольшой типографии группы было напечатано несколько брошюр «Оргеиани»-«Илиашвили» на грузинском и русском языках: «Памяти Чикагских мучеников», «О революции и революционном правительстве», «Анархизм и политическая борьба», «Профсоюзы и их значение. Синдикализм», «Критика социал-демократии», «Принципы анархизма», - а также работы других грузинских, российских и западноевропейских анархистов.
Эту статью я посвящаю одному из первых анархистов пост-советской Грузии и тезке нашего героя, тбилисцу Георгию.
Георгий Ильич Гогелия родился 6 сентября 1878 (по старому стилю) в селении Озургети Кутаисской губернии в небогатой грузинской семье. Отец стремился обеспечить будущее своим детям, дать им образование и мечтал когда-нибудь увидеть своего маленького Гоги уважаемым человеком, – сельским, а то и городским священником. В 16 лет Георгий закончил духовное училище и поступил в Кутаисскую семинарию. Однако, как и многие его современники, постигавший богословские науки молодой семинарист получил лишь отвращение к мертвым буквам катехизиса и древним библейским мифам, и уже в 1897 бросил семинарию, что вызвало скандал и разрыв с отцом.
Мечтая получить образование и приносить своему народу реальную, а не иллюзорную пользу, Гогелия уехал за границу. В том же 1897 году он поступил в агрономическое училище в Лионе, а затем перебрался из Франции в Швейцарию, где продолжил учебу в Лозаннском агрономическом училище (которое через несколько лет и закончил). В то же время Георгий интересовался точными науками, прежде всего химией, литературой и философией, став последователем эмпириокритического учения Маха и Авенариуса.
Тяга к знаниям не ограничивалась лишь изучением тонкостей будущей профессии или отвлеченной философией. На рубеже 19-го и 20-го веков Швейцария была главным центром российской революционной эмиграции, здесь находилось множество групп и кружков социал-демократов и социалистов-революционеров, выпускавших партийную литературу, находившихся в постоянном идейном развитии, ведших подчас весьма жесткую полемику между собой и, разумеется, стремившихся распространить свое влияние на приезжавшую за границу учащуюся молодежь, что и происходило с успехом уже на протяжении трех десятков лет. Сблизился с революционными кругами и Гогелия. Первоначально он примкнул к одной из групп с.-р., но вскоре познакомился с книгами Петра Кропоткина, - и на всю жизнь стал его сторонником и последователем, убежденным анархистом-коммунистом.
После распада бакунистских организаций «Земля и воля» и «Черный передел», происшедшего за двадцать лет до описываемых времен, российские анархисты насчитывались буквально единицами. В Лондоне жили «старики» Кропоткин и Варлаам Черкезов, в Париже преподавала в Сорбонском университете Мария Гольдсмит, в России в 1890-х гг. едва заметна деятельность пары анархистов-одиночек… Гогелия выпала честь стать одним из самых первых анархистов нового поколения, - поколения, боровшегося с империей Романовых, а затем с белой контрреволюцией и «пролетарской диктатурой». Поколения повешенных военно-полевыми судами и замученных чекистами, умерших в сибирских ссылках и расстрелянных сталинскими тройками. Немногие из них избежали такой участи, - хотя Гогелия оказался в числе «счастливчиков», умерших в своей постели…
Но этому еще предстоит свершиться много лет спустя, а пока – малочисленные, но увлеченные новыми идеями и горящие энтузиазмом молодые анархисты начинают организацию своих сил и пропаганду.
В 1900 г. по инициативе Гогелия в Женеве была создана «Группа русских анархистов за границей», приступившая к выпуску гектографических прокламаций и брошюр и распространению их среди эмигрантов. Анархисты выступают на постоянно проходивших в Швейцарии собраниях, диспутах и рефератах социалистов-государственников, бросая вызов идейным противникам, среди которых были и такие зубры и вожди, как социал-демократы Ленин, Мартов, Плеханов и Луначарский, эсеры Чернов, Рубанович и Брешковская.
Гогелия быстро стал заметен в пестрой эмигрантской среде, - не только за счет логичности и убежденности, но и благодаря специфической «кавказской» экспрессивности общения. Вот как описывает его «бабушка анархо-синдикализма» Елизавета Ковальская, в то время примыкавшая к Партии с.-р.: «На одном из бесчисленных и многолюдных собраний 1903 года в Женеве я увидела на эстраде типичную фигуру горца, тонкую, сухую, поднятую, с острыми чертами лица, с пылающими глазами, порывистыми движениями дикаря, готового броситься на врага. Подойдя ближе, я услыхала быстро скачущую, как горный поток, красочную речь с сильным кавказским акцентом… Меткие остроты, ядовитые насмешки каскадом сыпались на противников анархизма, вызывая громкий смех одной части собрания и негодование другой. Речь была ответом на реферат Чернова». В других воспоминаниях, принадлежащих перу социал-демократа, не без иронии отмечается особенность диспутов между анархистами и марксистами в тех случаях, когда большинство присутствовавших с той и другой стороны были представлены выходцами с Кавказа: диспуты перерастали в яростную ругань, а затем идейная борьба превращалась в борьбу физическую, когда грузины-анархисты и грузины-марксисты принимались громить оппонентов такими «аргументами», как стулья, графины и другие подручные средства женевских и цюрихских кафе. (Иосиф Джугашвивли в то время еще не бывал за границей, - но позже применял тот же метод «дискуссии» с оппонентами, правда, в намного больших размерах).
Но, конечно, нельзя вслед за ренегатом и «анархофобом» Плехановым приравнивать всех анархистов к хулиганам. Та же Ковальская продолжает воспоминания так: «Совсем неожиданно для меня, я увидела в частной беседе совсем другого Гогелиа. Сын дикого Кавказа превратился в чрезвычайно корректного, европейски воспитанного молодого человека, которого трудно было бы отличить от любого француза. Сдержанно, без задора, развивал он свое анархическое мировоззрение, проявляя большую начитанность, глубокую убежденность и убедительность, спокойно и вдумчиво выслушивая возражения». Именно эти качества в 1902-1903 гг. выдвинули Гогелия в число ведущих теоретиков российского анархизма.
В августе 1903 г. Женевская группа приступила к выпуску первого русского анархического журнала «Хлеб и Воля». Журнал получил название в честь одной из самых известных книг Кропоткина, а Гогелия встал во главе его редакции. Наряду с Кропоткиным, Рогдаевым, Ветровым, Гольдсмит-Корн, также писавшими для журнала, Георгий Ильич вел серьезную работу по обоснованию анархической программы применительно к конкретной российской действительности, разрабатывал вопросы стратегии и тактики русских анархистов. Эта работа воплотилась в серии статей «К характеристике нашей тактики», опубликованных в 1903-1904 гг. Вслед за Кропоткиным, Гогелия считал основными задачами анархического движения организацию пролетариата и крестьянства, подготовку всеобщей стачки и социальной революции. Как одно из главных тактических средств Гогелия предлагал широкое использование антибуржуазного экономического террора и экспроприации казенных (государственных) денежных средств, - но был против как политического террора (покушений на губернаторов и министров в стиле партии с.-р.), так и ограблений частных лиц, хотя бы буржуазии. Добавим, что с этого времени Георгий чаще подписывает статьи псевдонимами, под которыми стал более известен в революционной среде, - «Командо Оргеиани» и «Илиашвили».
Деятельность журнала и группы «Хлеб и Воля» в эмиграции, и Белостокской группы анархистов-коммунистов в России, привели в 1903-1904 гг. к быстрому географическому распространению и численному росту анархического движения. «Хлеб и Воля» распространялся на огромном пространстве, доходя до Урала и даже Сибири, идейно вооружая российских анархистов, которые с этого времени нередко называли себя «хлебовольцами» по названию своего печатного органа.
Накануне революции 1905 года русские анархисты собрались на свой первый в истории съезд – в Лондоне, в декабре 1904. Представителем Женевской группы на съезде был, разумеется, Гогелия. Позже ему еще не раз пришлось участвовать в общероссийских и эмигрантских съездах и конференциях, что неизменно подтверждало высокий авторитет Гогелия.
В октябре 1905 г. давно уже пропагандировавшаяся анархистами (и неизменно критиковавшаяся марксистами) тактика проведения всеобщей забастовки привела к первому большому успеху Великой российской революции: царизм оказался вынужден отступить по многим направлениям, провозгласив свободу слова, собраний, печати, пообещав политическую реформу и созыв Государственной Думы. Тем самым в стране создалась новая политическая ситуация: власть подтвердила, что она более не в силах контролировать и управлять страной на прежних самодержавных началах. Это еще не было полной победой революции, как выяснилось уже очень скоро, но создавало возможности вывести борьбу за свободу на новый, более массовый уровень, пользуясь растерянностью и слабостью власти. В этом духе ориентировал своих последователей Кропоткин в статьях последних номеров «Хлеба и Воли». В этом же духе решил действовать и Гогелия.
Вместе с другими членами своей редакции Гогелия решил вернуться в Россию, чтобы начать явочным порядком выпуск массовой народно-революционной газеты в Москве, не обращая никакого внимания на цензуру. Выпустив в ноябре 1905 г. последний, 22-й номер «Хлеб и Воли», он отправился в Россию. Однако, сойдя с парохода в Батумском порту, Гогелия узнает неприятные новости: в Москве только что подавлено вооруженное восстание, в революционные районы направляются карательные экспедиции, реакция поднимает голову. Планы, связанные с открытой газетой, откладывались; легализация вызывала сомнения.
Некоторое время Гогелия жил под чужим именем в Батуми и Сухуми, а в начале 1906 г. поселился в Тифлисе (ныне Тбилиси), где – опять в одиночку! – начал работу над организацией собственно грузинского анархического движения. Работа в кружках, выступления перед пролетариями и интеллигентами, споры с социал-демократами, редкие публикации в профсоюзной газете «Свет» и эсеровской «Маленькой газете» да самодельные листовки «Обращения к рабочим!», - кропотливая и рутинная деятельность, непохожая на обычные представления о романтической жизни анархиста-подпольщика. Но это деятельность принесла быстрые плоды, - уже в феврале-марте 1906 г. вокруг Гогелия образуется группа анархистов-коммунистов «Интернационал». Вскоре к группе присоединились младший брат Георгия, Шалва Гогелия, который в предыдущем году входил в число лидеров Кутаисской группы анархистов, и представитель семьи известных грузинских социал-демократов (разделившихся на меньшевиков и большевиков) Михаил Церетели (публиковавшийся под псевдонимом «Батоно»).
Весной 1906 г. Гогелия и его ближайшие товарищи по группе «Интернационал» решили реализовать проект выпуска анархической газеты явочным порядком, - пусть не в Москве, для всей России, так в Тифлисе для грузинского читателя. Первые попытки оказались неудачны: газета «Нобати» («Призыв») была закрыта цензурой после 14-го выпуска, «Хма» («Голос») тихо угас из-за недостатка средств и отсутствия подписчиков. Лишь следующая (ежедневная!) газета «Муши» («Рабочий»), ко времени основания которой редакции стало понятно, как и о чем нужно писать для тифлисских пролетариев, продержалась существенно дольше, все лето 1906. Позднее Гогелия вспоминал, что «Муши» издавалась в легальной типографии, была зарегистрирована в органах власти, но авторы газеты открыто писали все, что считали нужным исходя из своих убеждений, продолжали революционно-анархическую линию «Хлеба и Воли», - а цензура словно не замечала выхода газеты, демонстрируя неуверенность царской администрации на окраине империи.
Гогелия пропагандировал на страницах «Муши» идеи организации революционных профсоюзов (синдикатов) и всеобщей стачки, подвергал резкой критике марксистскую теорию. В небольшой типографии группы было напечатано несколько брошюр «Оргеиани»-«Илиашвили» на грузинском и русском языках: «Памяти Чикагских мучеников», «О революции и революционном правительстве», «Анархизм и политическая борьба», «Профсоюзы и их значение. Синдикализм», «Критика социал-демократии», «Принципы анархизма», - а также работы других грузинских, российских и западноевропейских анархистов.