из ненаписанной книги
1.8 Война-торговля и обмен.
В самом заголовке я уже определили двуединый смысл основного принципа расширения собственности. Но прежде чем показать их общие грани, необходимо рассмотреть каждое в отдельности, ведь именно так мы привыкли воспринимать их в цивилизованном обозрении. В конце концов, я же не могу сразу объявить, что масса это энергия читателю незнакомому с теориями Эйнштейна. Поэтому начнём в раздельном варианте.
Война как вооруженное противостояние наблюдается с самых древнейших времен и теряется для цивилизационеров в туманных далях неолита. Однако правильно ли называть войной всякий вооруженный конфликт? Даже сегодня современные политики оперируют, например, термином «локальные войны», в разряд которых попадают не только оккупационные, но и акты прямого геноцида сопряженные не столько с переделом собственности, сколько с националистической враждой часто полностью утратившей какое-либо экономическое содержание. Будучи в здравом уме нельзя называть одним и тем же словом «война» оккупацию нефтеносного региона и резню мирных жителей военными Руанды, если только мы не хотим обозначить этим словом простую стрельбу и убийства, сопровождавшую оба акта. А как вам война без убийства? Новая линейка нефатального оружия от ультразвукового, до микроволнового, всевозможные нейтронные бомбы и другие, материально щадящие средства войны, не смогли бы появиться, если бы целью войны являлось одно только уничтожение. Что-то явно не так с этим понятием!
Вооруженная борьба доисторических сообществ носила куда меньший чем «локальный» характер, и в таком виде сохранилась на затерянных островах в глухих джунглях, куда не проникла пока ещё ядовитая рука цивилизации. Основной принцип такой войны – банальное мщение. Родовые общины, а точнее их отдельные охотники, вступают в конфликт на сопредельных территориях. Цель такого конфликта обычно заключается не в стремлении непременно убить, а скорее запугать до смерти, настолько чтобы противнику не хотелось больше посещать «чужие» охотничьи угодья. Разумеется, иногда угроза находит своё выражение в убийстве. Разумеется, этот тот незначительный процент, который описывает количество психопатов во всяком обществе и убийства по неосторожности. Однако порой, даже найдя труп своего сородича на «вражеской» территории, старейшины не вступают в войну с соседями, признавая их право на защиту территории. Но когда нарушителю территориальных прав агрессия удаётся настолько, что его соперник оказывается повержен, войны трудно избежать. Но тогда соплеменники агрессора посылают дары своим соседям в знак искупления. Если оставшаяся вдова не нуждается в муже, а племя в охотнике, дары могут быть приняты и конфликт изглажен. Но если племя испытывает свою ущербность перед «победителями» и находит давнее равновесие нарушенным, то обычно требует выдачи виновника для его казни или для принуждения к жизни в семье убитого. Только когда все «дипломатические» резервы выбраны, случается война, чем-то напоминающая цивилизованным гражданам свои собственные. Но огромную разницу между дикой и цивилизованной войной высказал дикарь, привезенный на мемориальное кладбище в Нормандии. Озирая бесконечное поле белых крестов, он произнес: «У нас убивают человека, и война заканчивается. А белые люди продолжают и продолжают убивать, не думая о погибших. Здесь всё большое, и войны большие».
Похоже на то, что и мы с вами, если признаём две разные войны одним и тем же явлением, в понимании вопроса вряд ли продвинулись не намного дальше этого дикаря. Несмотря на то, что в обоих случаях мы имеем дело с вооруженным конфликтом за «собственность», противоборствующие стороны преследуют совершенно различные цели, диктующие и способы, и масштабы противостояния. Война дикарей не предполагает аннексий или контрибуций, не предоставляет преимущественных прав одних над другими, не требует непременного устранения собственника. Дикари ведут войну за восстановление паритета общественного права. Убийство одного человека вполне достаточный повод для её завершения. В тоже время современная война не всегда требует бряцания оружием. Сегодня некоторые войны ведутся вообще без единого выстрела, без оккупации территории, без убийств и прочих атрибутов классической войны. Парадокс войны без вооруженного конфликта может быть объяснён только в рамках нового понимания, отделяющего само понятие от разнообразия методов его ведения. Цели цивилизованной войны не убийство, а захват или утверждение прав собственности. Убийство присутствует лишь как частная и откровенно атавистическая форма устранения собственника или наёмника защищающего право первого на прибыль. Цель войны: вывода предмета собственности из сферы собственности в полном соответствии со вторым её признаком ( см. выше). Иногда цивилизованное убийство замещалось рабством, но и то только тогда и тех количествах, в каких это позволяла производительность – скажем в древних Мезоамерике и Египте пленных торжественно убивали, посвящая в жертву богам.
Война (теперь этим словом мы будем называть только общественные акты присвоения, иначе расширения, собственности) появляется вместе с переходом к производству и появлением первых зачатков частного права и государства. По мере того, как в эпоху патриархата, благосостояние производящего племени всё больше и больше становилось в зависимость от количества и храбрости мужчин, доблесть и героизм воинов переходили в нравственные императивы. Если раньше клык вепря, лапа медведя, шкура льва были достаточным обозначением социальных заслуг охотника, то со временем лучшим трофеем стала голова противника или даже он сам отданный жертвенному огню во славу богов. С появлением же товаров, о которых мы поговорим ниже, лучшим из достояний стало богатство. Медь, серебро и золото украшали мужчину-воина и его женщин, тело же врага оставалось на поругание диким зверям, как какой-либо ненужный мусор и никакого почтения к черепам или скальпам. Правда сначала, какое-то время излишки всё-таки доставались «богам» в лице жрецов и храмов(например храм Святовита на острове Рюген), вызывая появление жреческого государства, но в последствии и эти атавизмы общественной собственности рушились, и частное богатство вызывало к жизни и частное право на него.
Родоплеменное общество никогда не претендовало на добычу охотника всецело. Охотник, как и его последователь - воин, самостоятельно одаривал сородичей пищей, разделяя её по собственному усмотрению. Редко добыча представляла личное достояние. Вооружение охотников не позволяло частного права, отряд владел добычей сообща, в особенности крупной. Потом, по мере совершенствования оружия и истощения природы, всё передавалось или предъявлялось вождю, позже многое попадало к супруге. Приблизительно по такой же схеме эволюционировало и распределение награбленного богатства. Результаты грабежа перестали растаскиваться восхищенными соплеменниками для пополнения всеобщего благосостояния, но оставлялись в распоряжении грабителя. Наконец, родоплеменные объединения и союзы племен, перешли к состоянию обозначаемому как варварство. К такому состоянию, когда добыча военных трофеев сделалась из «развлечения» необходимостью, и сообщество было уже не в состоянии прожить одними только дарами природы. В некоторых народах воины вообще пренебрегли трудом, и для нормального функционирования общества потребовалось постоянное поступление дополнительных богатств, рабов и пропитания извне, которые тут же вовлекались в политический процесс построения иерархии, знатности и каст. Война, грабительские набеги в поисках золота, товаров, жертв или рабов, стали постоянным атрибутом нового варварского общества, хотя и не знавшего частного права в его классическом виде, но уже признавшего право богатства за частным лицом.
Чем напряженнее требовало общество богатства, тем губительнее становились войны для соседей, в конце концов, истощая их до предела. Если же вдруг, на беду страждущих, рядом находилось какое-нибудь государство, то варвары без колебаний переходили к работорговле, а от неё и к торговле другими товарами. Если такового государства не случалось, то в ограниченном количестве рабы находили применение в повседневном труде на благо взявшего их в плен варвара. Всё перевернулось, когда варвару была предоставлена торговая сеть, позволявшая реализовать труд рабов во всё тоже богатство.
Торговля, в протяженной перспективе, явилась более эффективным способом расширения собственности. Поэтому в истории наибольшего могущества достигали те варварские народы, которые от разбойного грабежа перешли к цивилизованному государству. В то же время многие славные воины, богато тыри, прогремев своей ватагой через века, канули в лету, оставив по себе лишь сказания и легенды.
Торговля никогда не была явлением глобальным или всенародным, как это понимается современной либеральной мыслью. Не было никогда такого, чтобы все люди какого-либо племени пустились в торговые приключения поголовно. Внутри народов, хотя изначально и существовала торговля в составе целых родов, но продержалась она недолго и окончилась присвоением значительной части богатств предводителями торговых ватаг, состав которых постепенно сменился с родственников на профессиональных авантюристов. Всенародная торговля, если такая и встречается в истории, всегда является одновременно и закономерным и феноменальным явлением. Закономерность её состоит в том, что такая торговля появлялась каждый раз когда сообщество получало легкий доступ на организованный рынок, а его исключительная феноменальность в том, что она не случалась, предоставляя жизнь её естественному течению, когда рядом не было мощного государства, и в том, что её появление всё-таки вызывало революционное и чрезмерно быстрое изменение общества. Однако случись какие-либо затруднения в доставке товара, в его продаже или поставках сырья, торговля тут же становилась уделом избранных лиц, исключая подавляющее большинство из своего кругооборота.
Системаобразующими «пионерами» цивилизованной торговли оказались не какие-то отдельные народы, страны или государства, а ярмарочные места, на которых в последствии выстроились торговые поселения и ремесленные города. Вокруг городов постепенно возвысились стены, ограждающие достояния торгового капитала от окружения воинственных варваров. Цивилизация пришла к человечеству не в форме лекарств, канализации, водопровода и отопления, а в форме городов-государств лишенных всех этих благ, но строго подчиненных задачам поддержания товарного оборота, и до сих пор большей частью цивилизация остаётся такой. Население этих первых городов составлялось (для случая аккумуляции товарных ресурсов с территории) в основном из элиты местного общества, а в случае перекрестка товарных путей, составилось из оторванных от своей национальной массы торговцев и авантюристов всех мастей. Впрочем, всякие торговые города быстро наполнялись солдатами, слугами, ремесленниками, ворами и просто беднотой из разорившихся окружающих земель, поскольку торговые центры, при наличии «излишнего» капитала, всегда расширяли собственность распространением своей власти на прилегающие территории и даже организовывали колониальные поселения в важных ресурсных центрах. Однако, несмотря на экспансию товарной системы, она приходила далеко не всюду и не всегда, но только туда, где существовал товарный интерес и подготовленное население. Так что несмотря на современную повсеместность торговли и либеральную убежденность в её всеобщности, явление это в человеческом обществе достаточно локальное, исключительное и противоестественное в отличии от собирательства или охоты. Почти все дикари, открытые цивилизацией, оказывали ей вооруженное сопротивление. Ведь там, где появляется «честная» торговля, тут же возникают бесчестные отношения. Как это работает? Папуас тратил четыре дня для того, чтобы каменным топором срубить дерево и ещё четыре, чтобы изготовить пирогу. Но вот добрый миссионер привез железный топор. Так что теперь пирога готова всего за четыре дня, а следующие четыре новообращенный папуас потратил на строительство церкви, и срубил для этого ещё два дерева. С этого момента, каждый раз получая от цивилизации топор, папуас будет вместо одного рубить не менее двух деревьев, одним покрывая собственные нужды в древесине, другим – желания цивилизованного торговца. Так что можно констатировать: в лесу, на острове, в долине или каком-либо другом первозданном раю, население вдруг увеличилось как минимум в двое – охотник и торговец, а вместе с тем удвоились (или даже удесятерились) требования к природным самовосстанавливающимся системам. Там где несколько тысячелетий было изобилие, вдруг наступили времена нужды и голода, с последующими войной и истреблением. И всё потому, что половину или большую часть общественного достояния аборигенов изъяли торговцы железными орудиями.
К процессу торговли даже современному человеку необходимо иметь определённую психологическую склонность и определенную систему нравственных ценностей, а что говорить о варварских народах привыкших к жизни естественных натуралистов и едва приспособивших общественную мораль охотников к систематическим разбоям и грабежам? Поэтому торговля распространялась неспешно, только со временем и большим трудом, часто инспирированным путем, преодолевая «законы предков», разлагая родоплеменные обычаи и устанавливая на их место частное право. Но и тогда она все ещё оставалась уделом избранных групп, не занимая умы всего народа всецело. До сей поры торговля, как и война, является уделом людей избранных, а обычный гражданин, как и призванный солдат линейных частей, вовлечен в массовое товарное производство – в великую войну всех против всех посредством товаров.
Выше мы упоминали о существовании ещё одного способа расширения собственности – ремесла. Однако он является производной от торговли, и ему мы посвятим несколько слов чуть позже, когда придется говорить о промышленности. Сейчас же нам предстоит проникнуть в суть самого товарного обмена.
Человечество знает два основных типа обменных операций: собственно обмен и торговля. Современные экономисты и граждане редко отличают их друг от друга, видимо полагая, что разница между ними состоит в простом наличии денег. То есть обменом они называют безденежные сделки, а торговлей такие, при которых товар меняется на деньги с последующим обменом денег на потребительские товары или сырьё. Мы не будем повторять историю и теорию появления денег прекрасно изложенные в «Капитале» Маркса. Нам предстоит проложить между словами «обмен» и «торговля» настоящую стену, ведь по сути процесс обмена не делится по признаку присутствия денег, его основной смысл совсем в другом. Деньги – простой, или уже не очень простой, механизм реализации великого замысла, по примеру Аристотеля названного нобелевским лауреатом Hayek’ом «расширенным порядком».
Расширенный порядок в его «нобелевском» понимании это общественный порядок построенный на взаимоотношениях людей через деньги и посредством денег. Как пишет в «Пагубной самонадеянности» сам Хаек: «…порядок, чаще именуемый, хотя и не вполне удачно, капитализмом». Для нас в его определении наиболее интересно то, что именно «...правила расширенного порядка вступают в столкновение с врожденными инстинктами, сплачивавшими малую группу», и служат тем самым «химическим» реактивом, который отправляет человеколюбие родственников на свалку истории. Однако мы вынуждены дополнить и Хаека и Аристотеля. Не только порядок обмена посредством денег следует называть расширенным. Основное свойство денежного обмена состоит в сокрытии от участника рынка производительной стоимости (себестоимости) товара. Как правило, никто из участников рынка не знает стоимостного содержания товара и все пользуются его меновой стоимостью, назначая цену по факту спроса и наличия. Марксисты-«капиталисты» знают об этом. Такая же ситуация складывается когда на рынке встречаются два торговца не имеющих общего эквивалента – денег. Например, первые колонизаторы Америки и их последователи честно грабили аборигенов, предлагая тем уникальные невиданные товары – цивилизованные безделушки, стекла, зеркала. Производя безденежный натуральный обмен, они везли «колониальныя» товары в Европу и теперь, уже во второй раз, «грабили» состоятельных европейцев. То есть суть «расширенного порядка» состоит не только в деньгах, столь очевидно иллюстрирующих беды из ящика Пандоры, но в самом действии этих бед. Даже натуральный обмен, производимый при отсутствии общего эквивалента, может служить источником дополнительных благ, возникающих словно из ниоткуда. «Расширенный порядок» есть извлечение прибыли, то бишь присвоение, чужого труда каким бы из способов он не производился.
Торговля есть акт товарного обмена в целях извлечения прибыли. Всякий товарный обмен, пусть даже производимый в натуральной, безденежной, форме, является торговлей, или основным инструментом «расширенного порядка», поскольку само понятие товар есть, по Марксу, нечто отчужденное от себестоимости его производства. В отличии от торговли, естественный обмен (а мы называем его «естественным» потому, что сам Хаек написал: «Человек естественный не вписывается в расширенный порядок») не приносит обеим сторонам очевидной прибыли, кроме разнообразия. Участники нетоварного обмена прекрасно информированы о производительной стоимости «товара» и с минимальной ошибкой способны установить соответствие между его меновой и производительной стоимостями. Как это может быть?! Очень просто! Даже вы, современный человек, прекрасно пользуетесь теми же самыми критериями, что и древние люди. Прохаживаясь среди многочисленных полок супермаркетов, вы невольно оцениваете насколько дней вам хватит двух килограммов картошки или одного килограмма крупы, оцениваете качество, долговечность несъедобных предметов, и делаете выбор соответствующий минимализации возможных затрат. Только вы платите в кассу рыночную цену, установленную консолидированным мнением(модой) всех участников рынка, а участники натурального обмена никогда не отдадут то на что можно прожить два дня в обмен на пропитание одного дня. Для естественного обмена сделка мены труда двух дней на пропитание одного дня несостоятельна. Она в принципе не может состояться, если на помощь не придет «расширенный порядок» с его таинством торговли и деньгами, способными быстро удовлетворять человеческое «хочу» вопреки объективным обстоятельствам. Поэтому торговля есть древнейшее из средств жить за счёт других, а такие желания, как мы говорили выше, обязательно охраняются государством. Торговля есть присвоение произведенной стоимости через товарный обмен, и служит в конечном счёте тому же, чему служит война. Её единственное отличие от насильственного изъятия продуктов труда состоит в том, что это изъятие производится мирными и вроде как законными и справедливыми средствами.
Два способа нажиться - война и торговля - проходят рука об руку через всю историю человечества. Варвары начинают грабительские войны и торгуют рабами. Торговые республики воют за торговые пути с варварами и между собой, продолжая вооруженным путём свою конкуренцию. На протяжении веков война и торговля всегда рядом и часто взаимозаменяемы: прибыль добывается оружием, мир покупается деньгами. Оттого, невзирая на различные внешние проявления, в лице торговли и войны мы имеем дело с одним и тем же общественным явлением, принцип которого состоит в присвоении чужого труда, названного Марксом «эксплуатация», а Хаеком «расширенным порядком». И торговля неоднократно доказывала это, принадлежащее ей, свойство на исторической арене, возвышая одни государства и приводя в упадок другие. По причине торговых разногласий ( иначе говоря торгового грабежа ) инициировались тысячи воин, были разорены тысячи стран и наверное миллиарды семей. Так что даже в современных капиталах содержатся кровь, пот и слёзы десятков, да нет, сотен людских поколений.
Как мы уже говорили, ремесло, или ремесленническое производство, есть подразделение товарного присвоения чужого труда, производство товаров на продажу. Ремесло приобрело значительное развитие после активизации торговли, и явилось тем востребованным ресурсом, который поставлял топливо в бурлящий котёл торговли-войны. До возникновения торговли ремесло развивалось внутри общины. Технологи родоплеменного строя плавили металлы, изготавливали орудия труда, передавая их в общинное пользование и получая от общества содержание на общем основании сожителя рода. С появление товарных центров и городов, все современные технологии были изъяты у производителя и выставлены на рынок. Класс ремесленников поселился в городах и поставил своё физическое существование в зависимость от рыночной стихии. Товарная конкуренция перешла в конкуренцию технологий, что вызвало технологический «ренессанс» и то, что ныне именуется «техническим прогрессом». Однако не только торговля стала заказчиком технологий, но и война. Средства войны, оружие и механизмы, приспособления и приборы, стали основной движущей силой развития технологий потому, что война, в отличии от торговли, располагает возможностью концентрировать ресурсы быстро и в больших, каких только возможно на данный момент, объемах.
Технологии, вызванные к жизни как способ улучшения конкурентных свойств товара, оказались на переднем фронте(иногда в прямом смысле этого слова) Цивилизации, так как своим продвижением предоставили торговцу ( и воину ) возможность получать исключительный, то есть сверхстоимостной (уникальный) или чрезвычайно дешевый товар. Технологии есть ничто иное, как тяжёлые орудия на театре торговли-войны, где все воюют против всех. Но самая «политическая» (наиболее интересная для нас) сторона технологий состоит в развитии коммуникативных возможностей. Расширение коммуникаций, строительство дорог, кораблей, средств дальней связи и прочее, сначала позволило локальным торговым городам-государствам перерасти в царства, а затем расшириться в целые империи, насаждающие повсеместно «расширенный порядок», то есть эксплуатацию и концентрацию богатств. Современные технологии коммуникаций дошли уже до уровня позволяющего не только осуществлять управлением большей и «лучшей» половиной мира, но так же предоставили возможность правителям реализовать тоталитарный контроль за личностью ( этот фактор чрезвычайной важности мы рассмотрим несколько позже ).
