Smersh
19-11-2013 19:25:51
Материалистическое понимание истории: «за» и «против»
1. Вводные замечания.
Долгие десятилетия всех наших обществоведов, востоковедов в том числе, обязывали и даже принуждали быть марксистами. Кто-то безоговорочно принимал все, о чем ему говорили в школе и институте, кто-то пытался отнестись к этому критически. Одни искренне считали себя марксистами, другие просто пользовались марксистской терминологией, ибо без этого трудно было опубликовать работы. Но, во всяком случае, на поверхности все выступало так, как если бы все без исключения были марксистами.
За годы, прошедшие после 1985 г., все резко изменилось. Если раньше марксизм навязывался, то его теперь почти столь же насильно пытаются искоренить. В этих условиях вопрос об отношении к марксизму является для обществоведов одним из самых актуальных. Он постоянно обсуждается в научной среде. И одним из немногих научных органов, постоянно обращающихся к этой теме, является журнал «Восток». Не в последнюю очередь это связано с интересом его главного редактора — Л.Б. Алаева — к проблемам методологии исторического исследования. В статье Л.Б. Алаева «Марксизм и проблемы обновления теории», увидевшей свет в 1991 г. в журнале «Мировая экономика и международные отношения»(№ 4), и во многих статьях и обзорах дискуссий и «круглых столов», опубликованных в журнале «Восток» за последние годы, поднимались методологические вопросы, которые представляют интерес для всех обществоведов. Поэтому обсудить их, на мой взгляд, было бы очень важно.
Заранее оговорюсь: я не буду рассматривать марксизм в целом, ибо это потребовало бы слишком много места. В центре моего внимания будет находиться лишь одна из его составных частей, но зато самая важная — марксистская философия. И даже последнюю я не буду рассматривать в полном объеме. Ограничусь лишь тем, что принято именовать материалистическим пониманием истории или историческим материализмом. Именно вопрос о материалистическом понимании истории имеет наиболее важное значение для обществоведов.
Отношение к марксизму вообще, историческому материализму в частности у разных авторов различное и оно от более ранних работ к более поздним меняется. Чем позже опубликована работа, тем больше в ней агрессивности. Примером может послужить доклад Н.А. Иванова «Восток: новые подходы к изучению истории» («Восток», 1993, № 4), в котором говорится:
«Поиск новых подходов к изучению истории диктуется необходимостью преодолеть пережитки марксизма в сознании историков, преодолеть марксизм как метод исследования, как инструмент научного анализа. Несостоятельность этой теории слишком очевидна, и я не буду подробно останавливаться на этом»[1].
Н.А. Иванов даже не пытается рассмотреть материалистическое понимание истории. Он просто отбрасывает его как абсолютно ложное. Иное дело упоминавшаяся выше статья Л.Б. Алаева. Автор ее по-настоящему пытается разобраться в материалистическом понимании истории, отделить то, что сохраняет свое значение, от того, что, по его мнению, устарело или было неверным с самого начала.
2. Как материализм был распространен на общество.
«Начнем, — пишет Л.Б. Алаев, — с фундаментального ответа на “основной вопрос философии” (“основной” ли он и тот ли дан на него ответ — это другой уровень анализа), гласящего, что бытие определяет сознание. При “переносе” этого положения на историю общества тезис начинает звучать так: “базис (экономические отношения) определяет надстройку(идеологические, политические и прочие отношения и институты)”. Подмена понятий тут очевидна. Широкое понятие “бытие” заменено даже не “социальным бытием” (что тоже было бы сужением), а только экономикой, крайне узкой сферой человеческой жизни и деятельности. Страшно сказать — в процессе этого “переноса” философское понятие материального (объективного) заменено бытовым понятием материального (относящегося к выгоде). Если мы попытаемся вернуться к философскому, широкому понятию социального бытия, то в этом случае вся марксистская политэкономия — гордость марксистской мысли — потребует пересмотра»[2].
Истоки хода мысли Л.Б. Алаева совершенно очевидны. Это — работа И.В. Сталина «О диалектическом и историческом материализме». Именно там утверждается, что исторический материализм возник в результате распространения диалектического материализма на область общественных явлений. Именно там возникновение материалистического понимания истории изображается до примитивности просто. Диалектический материализм учит, что бытие вообще — первично, сознание вообще — вторично. Из этого логически следует, что в применении к обществу общественное бытие — первично, а общественное сознание — вторично. Но эта карикатура не имеет ничего общего с реальным процессом возникновения материалистического понимания истории.
Действительно поставим вопрос: был ли диалектический материализм первой формой материализма? Конечно же, нет. Материализм вообще существовал задолго до появления марксистского его варианта. И все материалисты без исключения исходили из того, что бытие — первично, а сознание — вторично, производно. Но материалистического понимания истории до марксизма не существовало. Все материалисты до Маркса, обращаясь к истории общества, переходили на позиции идеализма. В чем же дело? Они, что же, не умели логически мыслить? Почему же они не могли сделать само собой напрашивающегося вывода, что и в применении к обществу бытие — первично, а сознание — вторично? Да просто потому, что создание материалистического понимания истории являлось вовсе не результатом логических выкладок.
Среди домарксистских материалистов были мыслители, стремившиеся быть до конца последовательными, стремившиеся распространить материализм на все сферы действительности. Такими были, например, великие французские материалисты XVIII века. И, тем не менее, ни к какому материалистическому пониманию истории они не пришли. Рассмотрим, коротко, цепь их рассуждений.
Они исходили из того, что история складывается из действий людей. Люди же — существа сознательные, ставящие перед собой определенные цели и стремящиеся их реализовать. Поэтому, чтобы понять, почему история шла так, а не иначе, нужно выявить, почему люди думали так, а не иначе, принимали именно такие, не иные решения. Причем историков интересуют не все вообще мысли людей, а те, которые проявились в действиях, имеющих значение для всего общества. Так возникло и утвердилось понятие «общественное мнение». Общественное мнение определяет мысли отдельных людей и групп людей, а тем самым и ход исторических событий.
Но, будучи материалистами, данные мыслители не могли на этом остановиться. У них естественно возникал вопрос, почему в обществе господствуют именно эти, не иные мнения. Являясь сенсуалистами, они искали источники любых идей во внешнем мире. Естественно, что источник общественных идей они искали в общественной среде. Вывод был прост: общественная среда определяет общественное мнение.
Но вслед за этим сразу же возникал новый вопрос: а откуда взялась общественная среда, почему она является именно такой, а не иной. И вот на этом месте старые материалисты спотыкались. О том, почему природа является такой, а не иной, вопрос не возникал. Природа существовала всегда. А общество, а тем самым и общественная среда, появилось только с человеком. Общественная среда есть творение людей. А люди, действуя, руководствуются определенными представлениями. И получалось, в результате, что общественная среда является таковой потому, что таково общественное мнение. Общественная среда, являясь источником общественного мнения, сама в свою очередь является производной от общественного мнения.
Таким образом, старые материалисты оказались не в состоянии найти, отыскать такого источника общественных идей, который бы сам от идей не зависел, т.е. объективного источника общественных идей, или, иными словами, общественного (социального) бытия, если понимать под ним не все вообще существующее в обществе вне сознания людей, а только то, что, существуя в обществе независимо от общественных идей, определяет эти идеи. Другое название узко понимаемого общественного бытия — социальная материя. Именно потому, что старым материалистам не удалось обнаружить социальной материи, общественного бытия (в узком смысле),они не смогли достроить материализм доверху, распространить материализм на явления общественной жизни.
Пытаясь выбраться из порочного круга (общественное мнение определяется общественной средой, а последняя, в свою очередь, определяется общественным мнением), старые материалисты в конечном счете приходили к волюнтаризму. Среди обыкновенных людей время от времени появляются особые люди, которые, хотя и живут в данной среде, но своими мыслями выходят за ее пределы. Свои идеи они несут в массы. В результате меняется общественное мнение, а вслед за ним — и общественная среда.
Волюнтаризм был опровергнут всем ходом событий, начало которым положил 1789 г. За какие-то 20–30 лет, буквально на глазах одного поколения была коренным образом преобразована не только Франция, но, по существу, вся Западная Европа. И участникам, и свидетелям этих событий было совершенно ясно, что крах старых порядков был неизбежным. Социальные перемены не могли не произойти.
Как отклик на все эти события появилась «Философия истории» Г.В.Ф. Гегеля, в которой провозглашалось, что в основе исторического процесса лежит какое-то саморазвивающееся объективное начало. Существуя независимо от сознания и воли людей, оно определяет их сознание и волю, а тем самым и ход истории. История у Гегеля предстает как объективный процесс. Но ничего конкретного о природе этого объективного начала Гегель сказать не мог. Он назвал его абсолютным духом и этим ограничился. Открыв существование «черного ящика», определяющего ход истории, Гегель в то же время не сумел даже подобраться к нему.
Путь к реальным пружинам истории был намечен другими людьми. Это — французские историки эпохи Реставрации. Ими были открыты общественные классы и классовая борьба. Эта борьба бросилась им в глаза, когда они, сами будучи активными участниками классовой борьбы, развернувшейся во Франции в 1815–1830 гг., принялись за изучение Великой французской революции. Страна в ту не очень отдаленную от их времени эпоху раскололась на два стана, которые вели ожесточенную борьбу с оружием в руках. Но эти две враждующие группы возникли не в эпоху революции, а задолго до нее. Вся история Франции была историей борьбы классов. Революция была лишь кульминацией этой борьбы. Точно также обстояло и в истории Англии.
Был ясен и ответ на вопрос: из-за чего шла борьба. В годы революции борьба шла за власть. А власть была нужна каждой из групп для защиты ее интересов. Дворянство было заинтересовано в сохранении существующих отношений земельной собственности, которые давали ему возможность жить за счет труда крестьян. Интересы дворянства и крестьянства были диаметрально противоположными. Классы были группами людей, занимавшими различные места в системе имущественных отношений. Это различие мест с неизбежностью порождало различие интересов и тем самым толкало классы на борьбу друг с другом. Корни политических баталий уходили к имущественным отношениям. Имущественные отношения были основными, фундаментальными, прочие — производными от них.
Но сразу же за этим вставал вопрос о том, почему в обществе существовали именно такие, а не иные имущественные отношения. Откуда они-то взялись? Французские историки эпохи Реставрации видели одни лишь правовые отношения собственности. А правовые отношения являются волевыми, т.е. производными от сознания и воли людей. И круг снова замыкался.
Но к этому времени были уже открыты и качественно иные отношения собственности — экономические, проявляющиеся в отношениях распределения и обмена. Возникла и наука об этих отношениях — политическая экономия. Она зародилась как наука о товарно-денежных, национально-рыночных отношениях. Возникая, национальный рынок сразу же проявил себя как система таких отношений, которые, существуя независимо от сознания и воли людей, определяют сознание и волю людей и тем самым их действия. Были открыты законы рыночной экономики, которые оказались столь же объективными, как и законы природы. Объективность капиталистических рыночных отношений и законов их функционирования была ясна всем выдающимся экономистам XVIII и первой половины XIX вв., включая А. Смита и Д. Рикардо. Но, отвечая на вопрос, почему существуют именно такие, а не иные экономические отношения, все они ссылались на вечную природу человека, что, конечно, мало что давало.
Еще А. Смит пользовался понятием производительной силы труда. Английский экономист первой половины ХIХ в. Т. Годскин писал уже о производительной силе не только работника, но и общества, нации, страны. Как указывал он, производительная сила цивилизованной нации во много раз превосходит производительную силу племени дикарей. История человечества характеризуется неуклонным ростом производительной силы общества. [3]
Выдающийся английский политэконом Р. Джонс говорит уже о производительных силах общества, которые прогрессируют на всем протяжении истории человечества. Но еще большее внимание уделял он экономическим отношениям, среди которых на первое место он ставил отношения по распределению общественного богатства. Система этих отношений образует скелет общества, его экономическую структуру, его экономический строй. А этот экономический строй определяет все прочие общественные отношения, а также нравы и обычаи людей. Существуют различные способы производства и распределения общественного богатства, а тем самым и различные экономические структуры. Они сменяют друг друга в процессе развития общества. Вместе с изменением экономического строя общества меняются и формы общества, происходит его переход с одной ступени развития на другую.
«Изменения в экономической организации общества, — писал Р. Джонс, — сопровождаются крупными политическими, социальными, моральными и интеллектуальными изменениями, затрагивающими те обильные или скудные средства, при помощи которых осуществляются задачи хозяйства. Эти изменения неизбежно оказывают решительное влияние на различные политические и социальные основы соответствующих народов, и влияние это распространяется на интеллектуальный характер, обычаи, манеры, нравы и счастье народов»[4].
Но на вопрос о том, почему в данную эпоху в обществе существует именно такой, а не иной экономический строй, и почему происходит смена одной экономической организации другой, а тем самым и переход от одной формы общества к другой, Р. Джонс четкого ответа не дал. Столь же неопределенными являлись и его представления о том, какие именно способы производства и распределения существуют и в каком порядке они сменяют друг друга.
В качестве первого цивилизованного способа производства и распределения он выделяет такой, при котором вся земля является собственностью правителя страны, в силу чего все земледельцы обязаны платить ему ренту. Рента идет на содержание правителя, его двора и подчиненного ему аппарата управления.
Последним из известных является капиталистический способ производства и распределения. Представления Р. Джонса об остальных способах производства и распределения не очень четки. Рабство, в частности, он не считал особым способом производства и распределения.
Несколько раньше Р. Джонса своеобразная концепция философии истории была создана А. Сен-Симоном. Он исходил прежде всего из окончательно утвердившегося к началу ХIХ в. в исторической науке подразделения писаной истории человечества на эпохи античности, средних веков и нового времени. А. Сен-Симон пришел к выводу, что каждая из этих эпох связана с определенной формой организации общества. Античная эпоха — с общественной системой, основанной на рабстве, средневековая — с феодальной, основанной на крепостничестве, новая — с обществом, которое он именовал индустриальным. Переход от одной такой систему к другой и лежит в основе замеченной историками смены мировых эпох. Движущей силой истории А. Сен-Симон считал человеческий разум.
Завершением всего этого развития философской, исторической и экономической мысли было возникновение материалистического понимания истории. Рассматривая основные положения этой философско-исторической и одновременно общесоциологической концепции, я в то же время попытаюсь выявить, насколько они верны.
Первое положение исторического материализм состоит в том, что необходимым условием существования людей является производство материальных благ. Материальное производство есть основа всей человеческой деятельности. Возьмется ли кто-нибудь из ученых оспаривать это положение? Думаю, что вряд ли.
Второе положение заключается в том, что производство всегда носит общественный характер и всегда происходит в определенной общественной форме. Общественной формой, в которой идет процесс производства, является система экономических или, как еще называют их марксисты, производственных отношений. Думаю, что и это неоспоримо.
Третье положение: существует не один, а несколько типов экономических (производственных) отношений, а тем самым и несколько качественно отличных систем этих отношений. Отсюда вытекает, что производство может происходить и реально происходит в разных общественных формах. Таким образом существует несколько типов или форм общественного производства. Эти типы общественного производства были названы способами производства. Каждый способ производства есть производство, взятое в определенной общественной форме. Существование рабовладельческого, феодального и капиталистического способов производства по существу признается сейчас почти всеми учеными, в том числе и теми, кто не разделяет марксистскую точку зрения и термином «способ производства» не пользуется.
Рабовладельческий, феодальный и капиталистический способы производства суть не только типы общественного производства, но и стадии его развития. Ведь несомненно, что зачатки капитализма появляются лишь в ХIV–ХV вв., что ему пред шествовал феодализм, которые оформился, самое раннее, лишь в VI–IХ вв., и что расцвет античного общества был связан с рабством. Бесспорно и существование преемственной связи между античной, феодальной и капиталистической экономическими системами.
И поэтому с новой силой встает вопрос: почему в одну эпоху господствует одна система экономических отношений, в другую — другая, в третью — третья. На глазах К. Маркса и Ф. Энгельса шла промышленная революция. И там, куда проникала машинная индустрия, с неизбежностью рушились феодальные отношения и утверждались капиталистические. И естественно напрашивался ответ: характер экономических (производственных) отношений определяется уровнем развития производительных сил общества. В основе смены систем экономических отношений, а тем самым и способов производства лежит развитие производительных сил. Таково четвертое положение исторического материализма.
В результате был подведен прочный фундамент под давно утвердившееся у экономистов убеждение в объективности, если не всех, то, по крайней мере, капиталистических экономических отношений. Стало ясным, что не только капиталистические, но все вообще экономические отношения не зависят от сознания и воли людей. И существуя независимо от сознания и воли людей, экономические отношения определяют интересы как групп людей, так и отдельных людей, определяют их сознание и волю, а тем самым и их действия.
Таким образом, система экономических (производственных) отношений является не чем иным, как тем самым объективным источником общественных идей, который тщетно искали и не могли найти старые материалисты, представляет собой общественное бытие (в узком смысле) или социальную материю. Пятое основное положение исторического материализма — тезис о материальности экономических (производственных) отношений. Как видно из сказанного, когда марксисты говорят о материальности производственных отношений, то они отнюдь не подменяют философское понятие материального бытовым. Система экономических отношений материальна в том и только в том смысле, что является первичной по отношению к общественному сознанию.
С открытием социальной материи материализм был распространен и на явления общественной жизни, стал философским учением, в равной степени относящимся и к природе и к обществу. Именно такой всеобъемлющий, достроенный доверху материализм и получил название диалектического. Таким образом, представление о том, что вначале был создан диалектический материализм, а затем он был распространен на общество, глубоко ошибочно. Наоборот, только тогда, когда было создано материалистическое понимание истории, материализм стал диалектическим, но никак не раньше. Суть нового материализма — в материалистическом понимании истории. Поэтому называть его диалектическим вряд ли правильно. Не в диалектике заключается его существо.
Не прав Л.Б. Алаев не только в главном, но и в частностях. В применении к обществу материалистическое положение о первичности бытия и вторичности сознания звучит вовсе не как тезис о определяющей роли базиса по отношению к надстройке, а как положение о первичности общественного бытия (социальной материи) и вторичности общественного сознания. Дихотомия «базис» и «надстройка» далеко не совпадает с дихотомией: «общественное бытие» и «общественное сознание».
В свете материалистического понимания истории то, что старые материалисты (и не только они) именовали общественной средой, распалось на две качественно отличные составляющие. Первая — система экономических отношений. Она существует независимо от общественного сознания («общественного мнения» старых материалистов и не только их) и определяет его. Вторая составляющая — все прочие общественные отношения людей и их узлы, обычно именуемые общественными институтами, учреждениями и т.п. В отличие от экономических отношений они зависят от общественного сознания, порождаются им, являются волевыми или, как часто их именуют, идеологическими. Этот своеобразный блок общественных явлений, с одной стороны, создается людьми в соответствии с их взглядами и тем самым зависит от общественного сознания, а с другой, будучи создан, существует вне их сознания. Я впредь буду называть эту составляющую социальной (общественной) конструкцией. Она состоит из множества отдельных социальных конструктов, к числу которых относится государство, политические партии, церковь, академии, университеты, семья, родство, торговые и промышленные предприятия, фирмы, этносы, нации и т.п. и т.д.
Волевые или идеологические отношения в конечном счете зависят от материальных. Система экономических отношений, детерминируя сознание и волю людей, а следовательно, и их действия, тем самым определяет какие именно волевые отношения и их узлы они создают. По отношению к волевым связям система материальных отношений не может выступать как общественное бытие. Понятие «общественное бытие» имеет смысл только по отношению к понятию «общественное сознание» и никакому другому. Нужен был другой термин. И он был создан — «базис». Парой к нему стал термин «надстройка», который был создан для обозначения одновременно и общественного сознания и неразрывно связанной с ним и зависящей от него системы волевых отношений (социальной конструкции).
3. Споры вокруг теории общественно-экономических формаций.
Согласно материалистическому пониманию истории система экономических (производственных) отношений является основой, базисом любого конкретного отдельного общества -социально-исторического организма (социора)[5]. И естественным было положить в основу классификации социально-исторических организмов, их подразделения на типы характер их экономического строя, их экономической организации. Социально-исторические организмы, имеющие своим фундаментом одну и ту же систему экономических отношений, основанные на одном способе производства, образуют один тип общества. Социально-исторические организмы, базирующиеся на разных способах производства, относятся к разным типам общества. Эти выделенные по признаку социально-экономической структуры типы общества получили название общественно-экономических формаций. Их столько, сколько существует основных способов производства.
Подобно тому, как основные способы производства представляют собой не только типы, но и стадии развития общественного производства, общественно-экономические формации представляют собой такие типы общества, которые являются одновременно и стадиями всемирно-исторического развития. Это шестое основное положение материалистического понимания истории.
В основе схемы смены общественно-экономических формаций, созданной К. Марксом и Ф. Энгельсом, лежит утвердившаяся к тому времени в исторической науке периодизация всемирной истории, в которой первоначально выделялись три эпохи (античная, средневековая, новая), а в дальнейшем к ним была добавлена в качестве предшествующей античной эпоха Древнего Востока. С каждой из этих эпох основоположники марксизма связали определенный способ производства, а тем самым и определенную общественно-экономическую формацию. Вряд ли нужно цитировать известное высказывание К. Маркса об азиатском, античном, феодальном и буржуазном способах производства. Отметим лишь ошибочность утверждения Л.Б. Алаева, что «азиатская» формация у Маркса — это «образное выражение для первобытности»[6]. К. Маркс, следуя в этом отношении за Р. Джонсом, которого высоко ценил, всегда рассматривал азиатский способ производства как антагонистический, присущий классовым, цивилизованным обществам Востока.
Продолжая разрабатывать свою схему, К. Маркс и Ф. Энгельс в дальнейшем, базируясь в основном на труде Л.Г. Моргана «Древнее общество», пришли к выводу, что антагонистическим способам производства предшествовал первобытно-общинный или первобытно-коммунистический. Согласно разработанной ими концепции социализма на смену капиталистическому обществу должна прийти коммунистическая общественно-экономическая формация. Так возникла схема развития человечества, в которой фигурируют пять уже существовавших и отчасти продолжающих существовать формаций: первобытно-коммунистическая, азиатская, античная, феодальная и буржуазная, и еще одна, которой еще нет, но которая, по мнению основоположников марксизма, должна неизбежно возникнуть, — коммунистическая.
Сейчас теорию общественно-экономических формаций опровергают все, кому не лень. Доводы приводятся самые разные.
«Бесспорно, — говорит, например, Л.С. Васильев, — что стержневым центром формационной теории была идея о том, что на смену всем прежним формациям, а точнее, последней из них, капиталистической, должна прийти принципиально новая, социалистическая. И вот здесь-то, в ключевом для Маркса пункте его предсказания не сбылись... И если теоретическая схема не сработала, если на практике все выглядит иначе, то едва ли стоит искать извиняющие теорию обстоятельства. Вернее сказать иначе: неверна теория»[7].
Положение, которое Л.С. Васильев считает бесспорно верным, на деле является бесспорно ошибочным. Суть теории формаций заключается в том, что выделенные по признаку социально-экономического строя типы общества одновременно являются сменяющими друг друга стадиями общественного развития. Вопрос же о числе и последовательности смены формаций не является принципиальным. По отношению к прошлому и настоящему человечества это вопрос фактов и только фактов. И, разумеется, из теории формаций, взятой само по себе, не вытекает никакого предсказания относительно будущего. Предвидеть будущее развитие можно основываясь исключительно лишь на фактах, опираясь только на анализ процессов, происходящих на самой последней из достигнутых обществом стадий развития. К. Маркс и Ф. Энгельс, для которых вопрос о перспективах развития современного им общества был действительно ключевым, обосновывали свой прогноз не ссылками на теорию формаций, а анализом процессов, происходивших как в базисе, так и в надстройке современного им капиталистического общества.
И самое, пожалуй, интересное, что, категорически отвергая теорию формаций, Л.С. Васильев тут же, если не полностью, то частично принимает ее. Недаром же Н.А. Иванов видел «главную трудность» в том, что
«аналитическая мысль многих, если не большинства историков-востоковедов никак не может выйти из тупиков и лабиринтов марксистского менталитета, отказаться от самой привычки оперировать категориями марксизма»[8].
Л.С. Васильев, например, утверждает, что наша «социалистическая система» в действительности представляет собой не что иное, как модификацию той формации, которую К. Маркс назвал азиатской. Как указывает он, эта формация была основана на особом способе производства, который он именует государственным[9]. Выходит, что, по меньшей мере, одна общественно-экономическая формация, причем в строго марксистском смысле этого термина, существовала.
Этой формации предшествовала первобытность, которая «едина, при всем ее конкретном многообразии»[10]. Таким образом, существовал еще один тип общества, который одновременно был и стадией его развития, т.е. еще одна общественно-экономическая формация. Единым был путь развития человечества не только на стадии первобытности, но и на последующей. В IV–II тысячелетиях до н.э. все «постпервобытные общества» при всем их разнообразии принадлежали к одному типу и «шли в русле единого общего пути»[11]. В VII в. до н.э. случилось «нечто вроде социальной мутации» и возникла качественно отличная от «азиатской» «античная структура»[12]. В результате история человечества раздвоилась. С этих пор начали существовать два параллельных потока, два пути развития: восточный и западный.
Если бы Л.С. Васильев был бы последователен, то должен был бы сказать, что «бифуркация» произошла не в VII в. до н.э., а в IV тысячелетии до н. э., когда возникли общества азиатского типа и одновременно продолжали существовать общества первобытные. Ведь, скажем, в Австралии последние общества были единственно существующими вплоть до конца ХVIII в. Таким образом, следуя логике Л.С. Васильева, нужно говорить о существовании, начиная с IV тысячелетия двух параллельных потоков развития: первобытного и постпервобытного, а с VII в. трех: первобытного, восточного и западного.
Конечно, Л.С. Васильев может возразить, что различие между первобытным и азиатским обществами носит чисто стадиальный характер. В применении к первобытным обществам после IV тысячелетия ни о каком особом пути развития говорить не приходится. Это просто общества, в силу тех или иных причин застрявшие на первой стадии развитии. Иное дело восточные и западные постпервобытные общества. Различия между ними не носят стадиального характера. Они имеют совершенно иную природу. Но так ли это на самом деле?
Разумеется, античные социально-исторические организмы возникли не в результате трансформации азиатских. Они пришли на смену первобытным, точнее, предклассовым социорам. Но не следует забывать, что система социально-исторических организмов античного типа возникла в зоне интенсивного влияния огромной ближневосточной системы социально-исторических организмов азиатского типа. Именно усвоение и творческая переработка достижений цивилизаций Ближнего Востока сделало возможным появление общества нового, более прогрессивного типа. А того, что античное общество было более прогрессивным, чем азиатское, не отрицает и Л.С. Васильев. Он только не связывает этот прогресс с освоением древневосточного наследия. Вот ему и приходится говорить, что «античная структура» возникла «в результате до сих пор еще не вполне ясных процессов»[13].
А между тем глубокая преемственная между древневосточным и античным обществами отмечается многими исследователями.
«Прошли те времена, — писал еще в 1928 г. известный английский археолог Л. Вулли, — когда начало всех начал искали в Греции, а Грецию считали возникшей сразу, вполне законченной, точно Афина из головы олимпийского Зевса. Мы знаем теперь, что этот замечательный цветок вобрал в себя соки мидийцев и хеттов, Финикии и Крита, Вавилона и Египта. Но корни идут еще дальше: за всеми ими стоит Шумер»[14].
«Влияние Востока, — вторит археологу-ориенталисту Л. Вулли античник В.П. Яйленко, — не ограничивается сферой искусства — это был всеобъемлющий процесс воздействия восточной цивилизации на складывающуюся культуру архаической Греции. Воздействие ближневосточной цивилизации на пробуждавшуюся от первобытной примитивности культуру греков, почти все достижения которой сводились к геометрическому орнаменту да эпическим сказаниям, было многоплановым: градостроительство и архитектура, скульптура и торевтика, керамическое и ювелирное производство, оружейное дело и кораблестроение, культурная лексика и литература, фольклор и мифология, религия и магия, законодательство, врачевание, бытовые обычаи, ассортимент культивируемых растений и птиц, начала математики и астрономии — вот неполный перечень сфер воздействия ближневосточной цивилизации на греческую»[15].
Во всяком случае бесспорным фактом является, что везде, где классовое общество возникало вне сферы влияния уже существовавших цивилизаций, оно всегда принимало форму азиатского.
Таким образом, различие между восточным и западным обществами было не только типологическим. Оно было стадиальным. И подобно тому, как аборигены Австралии вплоть до конца VIII в. оставались на первой стадии развития человеческого общества — первобытной, социально-исторические организмы Востока вплоть до ХIХ в. продолжали принадлежать ко второй стадии его эволюции — азиатской или, как я предпочитаю ее именовать, политарной[16]. Не было двух параллельных, равноправных потоков, путей развития.
Говоря о «западном пути» развития, Л.С. Васильев набрасывает знакомую всем картину: развитие и крушение античного мира, европейское средневековье, зарождение и победа капитализма. Собственно говоря, всеми историками так или иначе выделяются такие основные типы общества, как первобытное (примитивное, эгалитарное и т.п.), восточное (азиатское),античное, средневековое (феодальное) и капиталистическое. Эти общества столь отличаются друг от друга, что изучаются разными специалистами: первобытное общество исследуют этнографы, азиатское (политарное) — ориенталисты (востоковеды), античное — античники (антиковеды), западноевропейское средневековое (феодальное) — медиевисты. Это разделение труда возникло стихийно без какого-либо воздействия марксистских идей.
Столь же ясным является для всех историков, что первобытное общество было первоначальным, что восточное (политарное) возникло не раньше IV тысячелетия до н. э., античное — не раньше VIII в. до н.э., феодальное — не раньше VI в. н.э., а капитализм стал утверждаться лишь начиная с XVI в. Не могли они не заметить и существования преемственной связи между первобытным и азиатским (политарным) обществами, между античным и феодальным («романо-германский» синтез). Совершенно очевидным является, что капитализм зародился в недрах феодального общества. Под сомнением для многих оставалась преемственная связь между восточным и античным обществами. Но как мы уже видели и в этом вопросе многое к настоящему времени стало на место. Иначе говоря, для историков все более становится ясно, что все основные стихийно выделенные ими типы общества являются одновременно и последовательно сменяющимися стадиями его развития.
Марксизм просто подвел под эту стихийно сложившуюся, чисто эмпирическую стадиальную типологию социально-исторических организмов прочную теоретическую основу и выдвинул предположение, что в основе поступательного развития человечества лежит эволюция общественного производства. Отказ от теории общественно-экономических формаций, к которому нас сейчас призывают со всех сторон, равнозначен разрыву со всем предшествующим развитием исторической и не только исторической мысли.
Но при всем при этом против теории общественно-экономических формаций выдвигаются возражения, которые несомненно заслуживают внимания. Но направлены они не против теории формаций как таковой, а против одной из ее трактовок. Последняя состоит в том, что нарисованная основоположниками марксизма схема смены общественно-экономических формаций (из которой исключалась азиатская) рассматривалась как такая, которая должна реализоваться в развитии каждого социально-исторического организма, взятого в отдельности. С такой точки зрения история человечества представала как совокупность историй огромного множества отдельных обществ, каждое из которых в норме должно «пройти» все стадии, все формации. «Минование» тем или иным социально-историческим организмом той или иной формации рассматривалось как отклонение от нормы и требовало специального объяснения. Руководствуясь этим в истории Китая, например, пытались выделить первобытную, рабовладельческую, феодальную и капиталистическую стадии и, конечно же, ничего не получалось. Ведь в действительности на территории Китая на смену первобытно-общинному строю пришел азиатский (политарный), который и просуществовал вплоть до начала ХХ в. Ни рабовладельческой, ни феодальной формации в истории Китая не было, а капитализм был привнесен извне.
Изложенная выше трактовка теории общественно-экономических формаций и сейчас многими рассматривается как единственно возможная, отождествляется с самой этой теорией. Это хорошо видно из статьи Л.Б. Алаева, в которой утверждается, что
«...Ничего иного, кроме общих закономерностей, марксисты в своем арсенале не имеют, и история человечества представляется им как большое количество совершенно одинаковых движений по одной и той же шкале. Каждая “страна” (а что это такое в исторической перспективе, совершенно непонятно) самостоятельно преодолевает предназначенные всем ступени, в лучшем случае отличаясь от других “запаздыванием”, “местными особенностями” или “влияниями”»[17].
Но такое понимание смены общественно-экономических формаций не выдерживает никакого соприкосновения с действительностью. Нельзя найти ни одного социально-исторического организма, который просуществовал бы не только на протяжении всей истории человечества, но хотя бы в течение последних двух тысяч лет. Социально-исторические организмы сосуществовали не только в пространстве, но и во времени. Вся история классового общества (и не только его) представляет собой картину непрерывного возникновения, расцвета и исчезновения социально-исторических организмов. Нет ни одного социально-исторического организма, который «прошел» бы все формации. Но было множество таких, в истории которых никакой смены формаций не происходило. Именно это и привело многих исследователей к выводу, что теория общественно-экономических формаций есть чисто умозрительная схема, не имеющая отношения к исторической реальности.
Но в действительности ошибочной является не теория формаций, а только рассмотренная выше ее интерпретация. Возможна и другая ее трактовка, состоящая в том, что созданная основоположниками марксизма схема является выражением внутренней необходимости развития не каждого социально-исторического организма, взятого в отдельности, а только всех их вместе взятых, т.е. человеческого общества в целом. Формации есть прежде всего стадии развития человеческого общества в целом. Поэтому развитие человечества, как это имело место при переходе от политарной формации к античной и от античной к феодальной, могло носить характер эстафеты. Объем статьи не позволяет мне подробно изложить стадиально-эстафетную концепцию мировой истории. Поэтому я вынужден отослать читателя к моим работам «Теория общественно-экономических формаций и всемирный исторический процесс», опубликованной, кстати, в журнале «Народы Азии и Африки»(1970, № 5), «Теория общественно-экономических формаций и всемирная история» («Общественно-экономические формации. Проблемы теории». М., 1978), «Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития» («Этнографическое обозрение», 1993, № 1 и № 2), в которых эти идеи развиты и обоснованы.
У Н.А. Иванова основанием для отказа от материалистического понимания истории вообще, теории общественно-экономических формаций в частности является, как он выражается, «абсолютная невозможность дать марксистскую интерпретацию истории Востока»[18]. Эта абсолютная невозможность выразилась, в частности, в попытках «гальванизировать концепцию “азиатского способа производства”, от которой отказались сами классики марксизма» и которая была в 1931 г. официально осуждена как «троцкистско-зиновьевское извращение ленинско-сталинского учения», а также в создании различных теорий тысячелетней «переходности», «многоукладности» и даже «межформационности»[19].
«Все, даже само их возникновение, — пишет Н.А. Иванов, — свидетельствует об одном — об абсолютной невозможности понимать и объяснять историю Востока в соответствии с основными постулатами марксизма, прежде всего с тезисами о классах и классовой борьбе, о телеологическом характере истории и соответственно о формациях и формационной лестнице, о детерминированности исторического процесса, прежде всего об экономике как детерминативе истории»[20].
Начну с того, что классики марксизма никогда не отказывались от концепции азиатского способа производства. Нелепо говорить о «гальванизации» этой теории, ибо оно никогда и никем не была опровергнута, т.е. никогда не умирала. Другое дело, что она была когда-то осуждена и запрещена. Но ведь когда-то и теория Коперника была осуждена и запрещена.
Совершенно непонятно, почему характеристика стран Востока как относящихся к особой общественно-экономической формации, отличной от рабовладельческой, феодальной и капиталистической, свидетельствует о невозможности марксистского подхода к их истории. Скорее это свидетельствует о противном. Как о само собой разумеющемся Н.А. Иванов говорит об отсутствии в странах Востока антагонистических классов и, соответственно, классовой борьбы.[21] В действительности во всех без исключения восточных обществах существовало деление на эксплуататорскую верхушку и эксплуатируемое большинство, основную массу которого составляло крестьянство. И эти группы представляли собой самые настоящие общественные классы. Они отличались друг от друга и отношением к средствам производства, и ролью в организации труда, и способом получения и размерами получаемой доли общественного богатства. Именно различие в отношении к средствам производства позволяло одной из этих групп эксплуатировать другую. Кому из востоковедов неизвестно, что, например, на всем протяжении истории китайской цивилизации страну потрясали грандиозные крестьянские восстания. Если это не классовая борьба, то что? И классовую борьбу в самых различных формах мы наблюдаем во всех восточных обществах. Таким образом, история Востока полностью согласуется с марксистскими постулатами о классах и классовой борьбе.
Н.А. Иванов характеризует теорию общественно-экономических формаций одновременно и как телеологическую и как детерминистическую, по-видимому, даже не подозревая, что эти понятия исключают друг друга. Никакой телеологии в этой теории нет. Что же касается детерминизма, то он налицо. Н.А. Иванову не нравится положение о детерминированности исторического процессе. А что он предлагает? Взгляд на исторические события как на не имеющие причин? Вряд ли с этим согласится хотя бы один историк. Может быть, Н.А. Иванов просто неудачно выразился? Он против не детерминизма вообще, а только взгляда на экономику как определяющий фактор истории. Это уже другой вопрос.
1. Вводные замечания.
Долгие десятилетия всех наших обществоведов, востоковедов в том числе, обязывали и даже принуждали быть марксистами. Кто-то безоговорочно принимал все, о чем ему говорили в школе и институте, кто-то пытался отнестись к этому критически. Одни искренне считали себя марксистами, другие просто пользовались марксистской терминологией, ибо без этого трудно было опубликовать работы. Но, во всяком случае, на поверхности все выступало так, как если бы все без исключения были марксистами.
За годы, прошедшие после 1985 г., все резко изменилось. Если раньше марксизм навязывался, то его теперь почти столь же насильно пытаются искоренить. В этих условиях вопрос об отношении к марксизму является для обществоведов одним из самых актуальных. Он постоянно обсуждается в научной среде. И одним из немногих научных органов, постоянно обращающихся к этой теме, является журнал «Восток». Не в последнюю очередь это связано с интересом его главного редактора — Л.Б. Алаева — к проблемам методологии исторического исследования. В статье Л.Б. Алаева «Марксизм и проблемы обновления теории», увидевшей свет в 1991 г. в журнале «Мировая экономика и международные отношения»(№ 4), и во многих статьях и обзорах дискуссий и «круглых столов», опубликованных в журнале «Восток» за последние годы, поднимались методологические вопросы, которые представляют интерес для всех обществоведов. Поэтому обсудить их, на мой взгляд, было бы очень важно.
Заранее оговорюсь: я не буду рассматривать марксизм в целом, ибо это потребовало бы слишком много места. В центре моего внимания будет находиться лишь одна из его составных частей, но зато самая важная — марксистская философия. И даже последнюю я не буду рассматривать в полном объеме. Ограничусь лишь тем, что принято именовать материалистическим пониманием истории или историческим материализмом. Именно вопрос о материалистическом понимании истории имеет наиболее важное значение для обществоведов.
Отношение к марксизму вообще, историческому материализму в частности у разных авторов различное и оно от более ранних работ к более поздним меняется. Чем позже опубликована работа, тем больше в ней агрессивности. Примером может послужить доклад Н.А. Иванова «Восток: новые подходы к изучению истории» («Восток», 1993, № 4), в котором говорится:
«Поиск новых подходов к изучению истории диктуется необходимостью преодолеть пережитки марксизма в сознании историков, преодолеть марксизм как метод исследования, как инструмент научного анализа. Несостоятельность этой теории слишком очевидна, и я не буду подробно останавливаться на этом»[1].
Н.А. Иванов даже не пытается рассмотреть материалистическое понимание истории. Он просто отбрасывает его как абсолютно ложное. Иное дело упоминавшаяся выше статья Л.Б. Алаева. Автор ее по-настоящему пытается разобраться в материалистическом понимании истории, отделить то, что сохраняет свое значение, от того, что, по его мнению, устарело или было неверным с самого начала.
2. Как материализм был распространен на общество.
«Начнем, — пишет Л.Б. Алаев, — с фундаментального ответа на “основной вопрос философии” (“основной” ли он и тот ли дан на него ответ — это другой уровень анализа), гласящего, что бытие определяет сознание. При “переносе” этого положения на историю общества тезис начинает звучать так: “базис (экономические отношения) определяет надстройку(идеологические, политические и прочие отношения и институты)”. Подмена понятий тут очевидна. Широкое понятие “бытие” заменено даже не “социальным бытием” (что тоже было бы сужением), а только экономикой, крайне узкой сферой человеческой жизни и деятельности. Страшно сказать — в процессе этого “переноса” философское понятие материального (объективного) заменено бытовым понятием материального (относящегося к выгоде). Если мы попытаемся вернуться к философскому, широкому понятию социального бытия, то в этом случае вся марксистская политэкономия — гордость марксистской мысли — потребует пересмотра»[2].
Истоки хода мысли Л.Б. Алаева совершенно очевидны. Это — работа И.В. Сталина «О диалектическом и историческом материализме». Именно там утверждается, что исторический материализм возник в результате распространения диалектического материализма на область общественных явлений. Именно там возникновение материалистического понимания истории изображается до примитивности просто. Диалектический материализм учит, что бытие вообще — первично, сознание вообще — вторично. Из этого логически следует, что в применении к обществу общественное бытие — первично, а общественное сознание — вторично. Но эта карикатура не имеет ничего общего с реальным процессом возникновения материалистического понимания истории.
Действительно поставим вопрос: был ли диалектический материализм первой формой материализма? Конечно же, нет. Материализм вообще существовал задолго до появления марксистского его варианта. И все материалисты без исключения исходили из того, что бытие — первично, а сознание — вторично, производно. Но материалистического понимания истории до марксизма не существовало. Все материалисты до Маркса, обращаясь к истории общества, переходили на позиции идеализма. В чем же дело? Они, что же, не умели логически мыслить? Почему же они не могли сделать само собой напрашивающегося вывода, что и в применении к обществу бытие — первично, а сознание — вторично? Да просто потому, что создание материалистического понимания истории являлось вовсе не результатом логических выкладок.
Среди домарксистских материалистов были мыслители, стремившиеся быть до конца последовательными, стремившиеся распространить материализм на все сферы действительности. Такими были, например, великие французские материалисты XVIII века. И, тем не менее, ни к какому материалистическому пониманию истории они не пришли. Рассмотрим, коротко, цепь их рассуждений.
Они исходили из того, что история складывается из действий людей. Люди же — существа сознательные, ставящие перед собой определенные цели и стремящиеся их реализовать. Поэтому, чтобы понять, почему история шла так, а не иначе, нужно выявить, почему люди думали так, а не иначе, принимали именно такие, не иные решения. Причем историков интересуют не все вообще мысли людей, а те, которые проявились в действиях, имеющих значение для всего общества. Так возникло и утвердилось понятие «общественное мнение». Общественное мнение определяет мысли отдельных людей и групп людей, а тем самым и ход исторических событий.
Но, будучи материалистами, данные мыслители не могли на этом остановиться. У них естественно возникал вопрос, почему в обществе господствуют именно эти, не иные мнения. Являясь сенсуалистами, они искали источники любых идей во внешнем мире. Естественно, что источник общественных идей они искали в общественной среде. Вывод был прост: общественная среда определяет общественное мнение.
Но вслед за этим сразу же возникал новый вопрос: а откуда взялась общественная среда, почему она является именно такой, а не иной. И вот на этом месте старые материалисты спотыкались. О том, почему природа является такой, а не иной, вопрос не возникал. Природа существовала всегда. А общество, а тем самым и общественная среда, появилось только с человеком. Общественная среда есть творение людей. А люди, действуя, руководствуются определенными представлениями. И получалось, в результате, что общественная среда является таковой потому, что таково общественное мнение. Общественная среда, являясь источником общественного мнения, сама в свою очередь является производной от общественного мнения.
Таким образом, старые материалисты оказались не в состоянии найти, отыскать такого источника общественных идей, который бы сам от идей не зависел, т.е. объективного источника общественных идей, или, иными словами, общественного (социального) бытия, если понимать под ним не все вообще существующее в обществе вне сознания людей, а только то, что, существуя в обществе независимо от общественных идей, определяет эти идеи. Другое название узко понимаемого общественного бытия — социальная материя. Именно потому, что старым материалистам не удалось обнаружить социальной материи, общественного бытия (в узком смысле),они не смогли достроить материализм доверху, распространить материализм на явления общественной жизни.
Пытаясь выбраться из порочного круга (общественное мнение определяется общественной средой, а последняя, в свою очередь, определяется общественным мнением), старые материалисты в конечном счете приходили к волюнтаризму. Среди обыкновенных людей время от времени появляются особые люди, которые, хотя и живут в данной среде, но своими мыслями выходят за ее пределы. Свои идеи они несут в массы. В результате меняется общественное мнение, а вслед за ним — и общественная среда.
Волюнтаризм был опровергнут всем ходом событий, начало которым положил 1789 г. За какие-то 20–30 лет, буквально на глазах одного поколения была коренным образом преобразована не только Франция, но, по существу, вся Западная Европа. И участникам, и свидетелям этих событий было совершенно ясно, что крах старых порядков был неизбежным. Социальные перемены не могли не произойти.
Как отклик на все эти события появилась «Философия истории» Г.В.Ф. Гегеля, в которой провозглашалось, что в основе исторического процесса лежит какое-то саморазвивающееся объективное начало. Существуя независимо от сознания и воли людей, оно определяет их сознание и волю, а тем самым и ход истории. История у Гегеля предстает как объективный процесс. Но ничего конкретного о природе этого объективного начала Гегель сказать не мог. Он назвал его абсолютным духом и этим ограничился. Открыв существование «черного ящика», определяющего ход истории, Гегель в то же время не сумел даже подобраться к нему.
Путь к реальным пружинам истории был намечен другими людьми. Это — французские историки эпохи Реставрации. Ими были открыты общественные классы и классовая борьба. Эта борьба бросилась им в глаза, когда они, сами будучи активными участниками классовой борьбы, развернувшейся во Франции в 1815–1830 гг., принялись за изучение Великой французской революции. Страна в ту не очень отдаленную от их времени эпоху раскололась на два стана, которые вели ожесточенную борьбу с оружием в руках. Но эти две враждующие группы возникли не в эпоху революции, а задолго до нее. Вся история Франции была историей борьбы классов. Революция была лишь кульминацией этой борьбы. Точно также обстояло и в истории Англии.
Был ясен и ответ на вопрос: из-за чего шла борьба. В годы революции борьба шла за власть. А власть была нужна каждой из групп для защиты ее интересов. Дворянство было заинтересовано в сохранении существующих отношений земельной собственности, которые давали ему возможность жить за счет труда крестьян. Интересы дворянства и крестьянства были диаметрально противоположными. Классы были группами людей, занимавшими различные места в системе имущественных отношений. Это различие мест с неизбежностью порождало различие интересов и тем самым толкало классы на борьбу друг с другом. Корни политических баталий уходили к имущественным отношениям. Имущественные отношения были основными, фундаментальными, прочие — производными от них.
Но сразу же за этим вставал вопрос о том, почему в обществе существовали именно такие, а не иные имущественные отношения. Откуда они-то взялись? Французские историки эпохи Реставрации видели одни лишь правовые отношения собственности. А правовые отношения являются волевыми, т.е. производными от сознания и воли людей. И круг снова замыкался.
Но к этому времени были уже открыты и качественно иные отношения собственности — экономические, проявляющиеся в отношениях распределения и обмена. Возникла и наука об этих отношениях — политическая экономия. Она зародилась как наука о товарно-денежных, национально-рыночных отношениях. Возникая, национальный рынок сразу же проявил себя как система таких отношений, которые, существуя независимо от сознания и воли людей, определяют сознание и волю людей и тем самым их действия. Были открыты законы рыночной экономики, которые оказались столь же объективными, как и законы природы. Объективность капиталистических рыночных отношений и законов их функционирования была ясна всем выдающимся экономистам XVIII и первой половины XIX вв., включая А. Смита и Д. Рикардо. Но, отвечая на вопрос, почему существуют именно такие, а не иные экономические отношения, все они ссылались на вечную природу человека, что, конечно, мало что давало.
Еще А. Смит пользовался понятием производительной силы труда. Английский экономист первой половины ХIХ в. Т. Годскин писал уже о производительной силе не только работника, но и общества, нации, страны. Как указывал он, производительная сила цивилизованной нации во много раз превосходит производительную силу племени дикарей. История человечества характеризуется неуклонным ростом производительной силы общества. [3]
Выдающийся английский политэконом Р. Джонс говорит уже о производительных силах общества, которые прогрессируют на всем протяжении истории человечества. Но еще большее внимание уделял он экономическим отношениям, среди которых на первое место он ставил отношения по распределению общественного богатства. Система этих отношений образует скелет общества, его экономическую структуру, его экономический строй. А этот экономический строй определяет все прочие общественные отношения, а также нравы и обычаи людей. Существуют различные способы производства и распределения общественного богатства, а тем самым и различные экономические структуры. Они сменяют друг друга в процессе развития общества. Вместе с изменением экономического строя общества меняются и формы общества, происходит его переход с одной ступени развития на другую.
«Изменения в экономической организации общества, — писал Р. Джонс, — сопровождаются крупными политическими, социальными, моральными и интеллектуальными изменениями, затрагивающими те обильные или скудные средства, при помощи которых осуществляются задачи хозяйства. Эти изменения неизбежно оказывают решительное влияние на различные политические и социальные основы соответствующих народов, и влияние это распространяется на интеллектуальный характер, обычаи, манеры, нравы и счастье народов»[4].
Но на вопрос о том, почему в данную эпоху в обществе существует именно такой, а не иной экономический строй, и почему происходит смена одной экономической организации другой, а тем самым и переход от одной формы общества к другой, Р. Джонс четкого ответа не дал. Столь же неопределенными являлись и его представления о том, какие именно способы производства и распределения существуют и в каком порядке они сменяют друг друга.
В качестве первого цивилизованного способа производства и распределения он выделяет такой, при котором вся земля является собственностью правителя страны, в силу чего все земледельцы обязаны платить ему ренту. Рента идет на содержание правителя, его двора и подчиненного ему аппарата управления.
Последним из известных является капиталистический способ производства и распределения. Представления Р. Джонса об остальных способах производства и распределения не очень четки. Рабство, в частности, он не считал особым способом производства и распределения.
Несколько раньше Р. Джонса своеобразная концепция философии истории была создана А. Сен-Симоном. Он исходил прежде всего из окончательно утвердившегося к началу ХIХ в. в исторической науке подразделения писаной истории человечества на эпохи античности, средних веков и нового времени. А. Сен-Симон пришел к выводу, что каждая из этих эпох связана с определенной формой организации общества. Античная эпоха — с общественной системой, основанной на рабстве, средневековая — с феодальной, основанной на крепостничестве, новая — с обществом, которое он именовал индустриальным. Переход от одной такой систему к другой и лежит в основе замеченной историками смены мировых эпох. Движущей силой истории А. Сен-Симон считал человеческий разум.
Завершением всего этого развития философской, исторической и экономической мысли было возникновение материалистического понимания истории. Рассматривая основные положения этой философско-исторической и одновременно общесоциологической концепции, я в то же время попытаюсь выявить, насколько они верны.
Первое положение исторического материализм состоит в том, что необходимым условием существования людей является производство материальных благ. Материальное производство есть основа всей человеческой деятельности. Возьмется ли кто-нибудь из ученых оспаривать это положение? Думаю, что вряд ли.
Второе положение заключается в том, что производство всегда носит общественный характер и всегда происходит в определенной общественной форме. Общественной формой, в которой идет процесс производства, является система экономических или, как еще называют их марксисты, производственных отношений. Думаю, что и это неоспоримо.
Третье положение: существует не один, а несколько типов экономических (производственных) отношений, а тем самым и несколько качественно отличных систем этих отношений. Отсюда вытекает, что производство может происходить и реально происходит в разных общественных формах. Таким образом существует несколько типов или форм общественного производства. Эти типы общественного производства были названы способами производства. Каждый способ производства есть производство, взятое в определенной общественной форме. Существование рабовладельческого, феодального и капиталистического способов производства по существу признается сейчас почти всеми учеными, в том числе и теми, кто не разделяет марксистскую точку зрения и термином «способ производства» не пользуется.
Рабовладельческий, феодальный и капиталистический способы производства суть не только типы общественного производства, но и стадии его развития. Ведь несомненно, что зачатки капитализма появляются лишь в ХIV–ХV вв., что ему пред шествовал феодализм, которые оформился, самое раннее, лишь в VI–IХ вв., и что расцвет античного общества был связан с рабством. Бесспорно и существование преемственной связи между античной, феодальной и капиталистической экономическими системами.
И поэтому с новой силой встает вопрос: почему в одну эпоху господствует одна система экономических отношений, в другую — другая, в третью — третья. На глазах К. Маркса и Ф. Энгельса шла промышленная революция. И там, куда проникала машинная индустрия, с неизбежностью рушились феодальные отношения и утверждались капиталистические. И естественно напрашивался ответ: характер экономических (производственных) отношений определяется уровнем развития производительных сил общества. В основе смены систем экономических отношений, а тем самым и способов производства лежит развитие производительных сил. Таково четвертое положение исторического материализма.
В результате был подведен прочный фундамент под давно утвердившееся у экономистов убеждение в объективности, если не всех, то, по крайней мере, капиталистических экономических отношений. Стало ясным, что не только капиталистические, но все вообще экономические отношения не зависят от сознания и воли людей. И существуя независимо от сознания и воли людей, экономические отношения определяют интересы как групп людей, так и отдельных людей, определяют их сознание и волю, а тем самым и их действия.
Таким образом, система экономических (производственных) отношений является не чем иным, как тем самым объективным источником общественных идей, который тщетно искали и не могли найти старые материалисты, представляет собой общественное бытие (в узком смысле) или социальную материю. Пятое основное положение исторического материализма — тезис о материальности экономических (производственных) отношений. Как видно из сказанного, когда марксисты говорят о материальности производственных отношений, то они отнюдь не подменяют философское понятие материального бытовым. Система экономических отношений материальна в том и только в том смысле, что является первичной по отношению к общественному сознанию.
С открытием социальной материи материализм был распространен и на явления общественной жизни, стал философским учением, в равной степени относящимся и к природе и к обществу. Именно такой всеобъемлющий, достроенный доверху материализм и получил название диалектического. Таким образом, представление о том, что вначале был создан диалектический материализм, а затем он был распространен на общество, глубоко ошибочно. Наоборот, только тогда, когда было создано материалистическое понимание истории, материализм стал диалектическим, но никак не раньше. Суть нового материализма — в материалистическом понимании истории. Поэтому называть его диалектическим вряд ли правильно. Не в диалектике заключается его существо.
Не прав Л.Б. Алаев не только в главном, но и в частностях. В применении к обществу материалистическое положение о первичности бытия и вторичности сознания звучит вовсе не как тезис о определяющей роли базиса по отношению к надстройке, а как положение о первичности общественного бытия (социальной материи) и вторичности общественного сознания. Дихотомия «базис» и «надстройка» далеко не совпадает с дихотомией: «общественное бытие» и «общественное сознание».
В свете материалистического понимания истории то, что старые материалисты (и не только они) именовали общественной средой, распалось на две качественно отличные составляющие. Первая — система экономических отношений. Она существует независимо от общественного сознания («общественного мнения» старых материалистов и не только их) и определяет его. Вторая составляющая — все прочие общественные отношения людей и их узлы, обычно именуемые общественными институтами, учреждениями и т.п. В отличие от экономических отношений они зависят от общественного сознания, порождаются им, являются волевыми или, как часто их именуют, идеологическими. Этот своеобразный блок общественных явлений, с одной стороны, создается людьми в соответствии с их взглядами и тем самым зависит от общественного сознания, а с другой, будучи создан, существует вне их сознания. Я впредь буду называть эту составляющую социальной (общественной) конструкцией. Она состоит из множества отдельных социальных конструктов, к числу которых относится государство, политические партии, церковь, академии, университеты, семья, родство, торговые и промышленные предприятия, фирмы, этносы, нации и т.п. и т.д.
Волевые или идеологические отношения в конечном счете зависят от материальных. Система экономических отношений, детерминируя сознание и волю людей, а следовательно, и их действия, тем самым определяет какие именно волевые отношения и их узлы они создают. По отношению к волевым связям система материальных отношений не может выступать как общественное бытие. Понятие «общественное бытие» имеет смысл только по отношению к понятию «общественное сознание» и никакому другому. Нужен был другой термин. И он был создан — «базис». Парой к нему стал термин «надстройка», который был создан для обозначения одновременно и общественного сознания и неразрывно связанной с ним и зависящей от него системы волевых отношений (социальной конструкции).
3. Споры вокруг теории общественно-экономических формаций.
Согласно материалистическому пониманию истории система экономических (производственных) отношений является основой, базисом любого конкретного отдельного общества -социально-исторического организма (социора)[5]. И естественным было положить в основу классификации социально-исторических организмов, их подразделения на типы характер их экономического строя, их экономической организации. Социально-исторические организмы, имеющие своим фундаментом одну и ту же систему экономических отношений, основанные на одном способе производства, образуют один тип общества. Социально-исторические организмы, базирующиеся на разных способах производства, относятся к разным типам общества. Эти выделенные по признаку социально-экономической структуры типы общества получили название общественно-экономических формаций. Их столько, сколько существует основных способов производства.
Подобно тому, как основные способы производства представляют собой не только типы, но и стадии развития общественного производства, общественно-экономические формации представляют собой такие типы общества, которые являются одновременно и стадиями всемирно-исторического развития. Это шестое основное положение материалистического понимания истории.
В основе схемы смены общественно-экономических формаций, созданной К. Марксом и Ф. Энгельсом, лежит утвердившаяся к тому времени в исторической науке периодизация всемирной истории, в которой первоначально выделялись три эпохи (античная, средневековая, новая), а в дальнейшем к ним была добавлена в качестве предшествующей античной эпоха Древнего Востока. С каждой из этих эпох основоположники марксизма связали определенный способ производства, а тем самым и определенную общественно-экономическую формацию. Вряд ли нужно цитировать известное высказывание К. Маркса об азиатском, античном, феодальном и буржуазном способах производства. Отметим лишь ошибочность утверждения Л.Б. Алаева, что «азиатская» формация у Маркса — это «образное выражение для первобытности»[6]. К. Маркс, следуя в этом отношении за Р. Джонсом, которого высоко ценил, всегда рассматривал азиатский способ производства как антагонистический, присущий классовым, цивилизованным обществам Востока.
Продолжая разрабатывать свою схему, К. Маркс и Ф. Энгельс в дальнейшем, базируясь в основном на труде Л.Г. Моргана «Древнее общество», пришли к выводу, что антагонистическим способам производства предшествовал первобытно-общинный или первобытно-коммунистический. Согласно разработанной ими концепции социализма на смену капиталистическому обществу должна прийти коммунистическая общественно-экономическая формация. Так возникла схема развития человечества, в которой фигурируют пять уже существовавших и отчасти продолжающих существовать формаций: первобытно-коммунистическая, азиатская, античная, феодальная и буржуазная, и еще одна, которой еще нет, но которая, по мнению основоположников марксизма, должна неизбежно возникнуть, — коммунистическая.
Сейчас теорию общественно-экономических формаций опровергают все, кому не лень. Доводы приводятся самые разные.
«Бесспорно, — говорит, например, Л.С. Васильев, — что стержневым центром формационной теории была идея о том, что на смену всем прежним формациям, а точнее, последней из них, капиталистической, должна прийти принципиально новая, социалистическая. И вот здесь-то, в ключевом для Маркса пункте его предсказания не сбылись... И если теоретическая схема не сработала, если на практике все выглядит иначе, то едва ли стоит искать извиняющие теорию обстоятельства. Вернее сказать иначе: неверна теория»[7].
Положение, которое Л.С. Васильев считает бесспорно верным, на деле является бесспорно ошибочным. Суть теории формаций заключается в том, что выделенные по признаку социально-экономического строя типы общества одновременно являются сменяющими друг друга стадиями общественного развития. Вопрос же о числе и последовательности смены формаций не является принципиальным. По отношению к прошлому и настоящему человечества это вопрос фактов и только фактов. И, разумеется, из теории формаций, взятой само по себе, не вытекает никакого предсказания относительно будущего. Предвидеть будущее развитие можно основываясь исключительно лишь на фактах, опираясь только на анализ процессов, происходящих на самой последней из достигнутых обществом стадий развития. К. Маркс и Ф. Энгельс, для которых вопрос о перспективах развития современного им общества был действительно ключевым, обосновывали свой прогноз не ссылками на теорию формаций, а анализом процессов, происходивших как в базисе, так и в надстройке современного им капиталистического общества.
И самое, пожалуй, интересное, что, категорически отвергая теорию формаций, Л.С. Васильев тут же, если не полностью, то частично принимает ее. Недаром же Н.А. Иванов видел «главную трудность» в том, что
«аналитическая мысль многих, если не большинства историков-востоковедов никак не может выйти из тупиков и лабиринтов марксистского менталитета, отказаться от самой привычки оперировать категориями марксизма»[8].
Л.С. Васильев, например, утверждает, что наша «социалистическая система» в действительности представляет собой не что иное, как модификацию той формации, которую К. Маркс назвал азиатской. Как указывает он, эта формация была основана на особом способе производства, который он именует государственным[9]. Выходит, что, по меньшей мере, одна общественно-экономическая формация, причем в строго марксистском смысле этого термина, существовала.
Этой формации предшествовала первобытность, которая «едина, при всем ее конкретном многообразии»[10]. Таким образом, существовал еще один тип общества, который одновременно был и стадией его развития, т.е. еще одна общественно-экономическая формация. Единым был путь развития человечества не только на стадии первобытности, но и на последующей. В IV–II тысячелетиях до н.э. все «постпервобытные общества» при всем их разнообразии принадлежали к одному типу и «шли в русле единого общего пути»[11]. В VII в. до н.э. случилось «нечто вроде социальной мутации» и возникла качественно отличная от «азиатской» «античная структура»[12]. В результате история человечества раздвоилась. С этих пор начали существовать два параллельных потока, два пути развития: восточный и западный.
Если бы Л.С. Васильев был бы последователен, то должен был бы сказать, что «бифуркация» произошла не в VII в. до н.э., а в IV тысячелетии до н. э., когда возникли общества азиатского типа и одновременно продолжали существовать общества первобытные. Ведь, скажем, в Австралии последние общества были единственно существующими вплоть до конца ХVIII в. Таким образом, следуя логике Л.С. Васильева, нужно говорить о существовании, начиная с IV тысячелетия двух параллельных потоков развития: первобытного и постпервобытного, а с VII в. трех: первобытного, восточного и западного.
Конечно, Л.С. Васильев может возразить, что различие между первобытным и азиатским обществами носит чисто стадиальный характер. В применении к первобытным обществам после IV тысячелетия ни о каком особом пути развития говорить не приходится. Это просто общества, в силу тех или иных причин застрявшие на первой стадии развитии. Иное дело восточные и западные постпервобытные общества. Различия между ними не носят стадиального характера. Они имеют совершенно иную природу. Но так ли это на самом деле?
Разумеется, античные социально-исторические организмы возникли не в результате трансформации азиатских. Они пришли на смену первобытным, точнее, предклассовым социорам. Но не следует забывать, что система социально-исторических организмов античного типа возникла в зоне интенсивного влияния огромной ближневосточной системы социально-исторических организмов азиатского типа. Именно усвоение и творческая переработка достижений цивилизаций Ближнего Востока сделало возможным появление общества нового, более прогрессивного типа. А того, что античное общество было более прогрессивным, чем азиатское, не отрицает и Л.С. Васильев. Он только не связывает этот прогресс с освоением древневосточного наследия. Вот ему и приходится говорить, что «античная структура» возникла «в результате до сих пор еще не вполне ясных процессов»[13].
А между тем глубокая преемственная между древневосточным и античным обществами отмечается многими исследователями.
«Прошли те времена, — писал еще в 1928 г. известный английский археолог Л. Вулли, — когда начало всех начал искали в Греции, а Грецию считали возникшей сразу, вполне законченной, точно Афина из головы олимпийского Зевса. Мы знаем теперь, что этот замечательный цветок вобрал в себя соки мидийцев и хеттов, Финикии и Крита, Вавилона и Египта. Но корни идут еще дальше: за всеми ими стоит Шумер»[14].
«Влияние Востока, — вторит археологу-ориенталисту Л. Вулли античник В.П. Яйленко, — не ограничивается сферой искусства — это был всеобъемлющий процесс воздействия восточной цивилизации на складывающуюся культуру архаической Греции. Воздействие ближневосточной цивилизации на пробуждавшуюся от первобытной примитивности культуру греков, почти все достижения которой сводились к геометрическому орнаменту да эпическим сказаниям, было многоплановым: градостроительство и архитектура, скульптура и торевтика, керамическое и ювелирное производство, оружейное дело и кораблестроение, культурная лексика и литература, фольклор и мифология, религия и магия, законодательство, врачевание, бытовые обычаи, ассортимент культивируемых растений и птиц, начала математики и астрономии — вот неполный перечень сфер воздействия ближневосточной цивилизации на греческую»[15].
Во всяком случае бесспорным фактом является, что везде, где классовое общество возникало вне сферы влияния уже существовавших цивилизаций, оно всегда принимало форму азиатского.
Таким образом, различие между восточным и западным обществами было не только типологическим. Оно было стадиальным. И подобно тому, как аборигены Австралии вплоть до конца VIII в. оставались на первой стадии развития человеческого общества — первобытной, социально-исторические организмы Востока вплоть до ХIХ в. продолжали принадлежать ко второй стадии его эволюции — азиатской или, как я предпочитаю ее именовать, политарной[16]. Не было двух параллельных, равноправных потоков, путей развития.
Говоря о «западном пути» развития, Л.С. Васильев набрасывает знакомую всем картину: развитие и крушение античного мира, европейское средневековье, зарождение и победа капитализма. Собственно говоря, всеми историками так или иначе выделяются такие основные типы общества, как первобытное (примитивное, эгалитарное и т.п.), восточное (азиатское),античное, средневековое (феодальное) и капиталистическое. Эти общества столь отличаются друг от друга, что изучаются разными специалистами: первобытное общество исследуют этнографы, азиатское (политарное) — ориенталисты (востоковеды), античное — античники (антиковеды), западноевропейское средневековое (феодальное) — медиевисты. Это разделение труда возникло стихийно без какого-либо воздействия марксистских идей.
Столь же ясным является для всех историков, что первобытное общество было первоначальным, что восточное (политарное) возникло не раньше IV тысячелетия до н. э., античное — не раньше VIII в. до н.э., феодальное — не раньше VI в. н.э., а капитализм стал утверждаться лишь начиная с XVI в. Не могли они не заметить и существования преемственной связи между первобытным и азиатским (политарным) обществами, между античным и феодальным («романо-германский» синтез). Совершенно очевидным является, что капитализм зародился в недрах феодального общества. Под сомнением для многих оставалась преемственная связь между восточным и античным обществами. Но как мы уже видели и в этом вопросе многое к настоящему времени стало на место. Иначе говоря, для историков все более становится ясно, что все основные стихийно выделенные ими типы общества являются одновременно и последовательно сменяющимися стадиями его развития.
Марксизм просто подвел под эту стихийно сложившуюся, чисто эмпирическую стадиальную типологию социально-исторических организмов прочную теоретическую основу и выдвинул предположение, что в основе поступательного развития человечества лежит эволюция общественного производства. Отказ от теории общественно-экономических формаций, к которому нас сейчас призывают со всех сторон, равнозначен разрыву со всем предшествующим развитием исторической и не только исторической мысли.
Но при всем при этом против теории общественно-экономических формаций выдвигаются возражения, которые несомненно заслуживают внимания. Но направлены они не против теории формаций как таковой, а против одной из ее трактовок. Последняя состоит в том, что нарисованная основоположниками марксизма схема смены общественно-экономических формаций (из которой исключалась азиатская) рассматривалась как такая, которая должна реализоваться в развитии каждого социально-исторического организма, взятого в отдельности. С такой точки зрения история человечества представала как совокупность историй огромного множества отдельных обществ, каждое из которых в норме должно «пройти» все стадии, все формации. «Минование» тем или иным социально-историческим организмом той или иной формации рассматривалось как отклонение от нормы и требовало специального объяснения. Руководствуясь этим в истории Китая, например, пытались выделить первобытную, рабовладельческую, феодальную и капиталистическую стадии и, конечно же, ничего не получалось. Ведь в действительности на территории Китая на смену первобытно-общинному строю пришел азиатский (политарный), который и просуществовал вплоть до начала ХХ в. Ни рабовладельческой, ни феодальной формации в истории Китая не было, а капитализм был привнесен извне.
Изложенная выше трактовка теории общественно-экономических формаций и сейчас многими рассматривается как единственно возможная, отождествляется с самой этой теорией. Это хорошо видно из статьи Л.Б. Алаева, в которой утверждается, что
«...Ничего иного, кроме общих закономерностей, марксисты в своем арсенале не имеют, и история человечества представляется им как большое количество совершенно одинаковых движений по одной и той же шкале. Каждая “страна” (а что это такое в исторической перспективе, совершенно непонятно) самостоятельно преодолевает предназначенные всем ступени, в лучшем случае отличаясь от других “запаздыванием”, “местными особенностями” или “влияниями”»[17].
Но такое понимание смены общественно-экономических формаций не выдерживает никакого соприкосновения с действительностью. Нельзя найти ни одного социально-исторического организма, который просуществовал бы не только на протяжении всей истории человечества, но хотя бы в течение последних двух тысяч лет. Социально-исторические организмы сосуществовали не только в пространстве, но и во времени. Вся история классового общества (и не только его) представляет собой картину непрерывного возникновения, расцвета и исчезновения социально-исторических организмов. Нет ни одного социально-исторического организма, который «прошел» бы все формации. Но было множество таких, в истории которых никакой смены формаций не происходило. Именно это и привело многих исследователей к выводу, что теория общественно-экономических формаций есть чисто умозрительная схема, не имеющая отношения к исторической реальности.
Но в действительности ошибочной является не теория формаций, а только рассмотренная выше ее интерпретация. Возможна и другая ее трактовка, состоящая в том, что созданная основоположниками марксизма схема является выражением внутренней необходимости развития не каждого социально-исторического организма, взятого в отдельности, а только всех их вместе взятых, т.е. человеческого общества в целом. Формации есть прежде всего стадии развития человеческого общества в целом. Поэтому развитие человечества, как это имело место при переходе от политарной формации к античной и от античной к феодальной, могло носить характер эстафеты. Объем статьи не позволяет мне подробно изложить стадиально-эстафетную концепцию мировой истории. Поэтому я вынужден отослать читателя к моим работам «Теория общественно-экономических формаций и всемирный исторический процесс», опубликованной, кстати, в журнале «Народы Азии и Африки»(1970, № 5), «Теория общественно-экономических формаций и всемирная история» («Общественно-экономические формации. Проблемы теории». М., 1978), «Переход от первобытного общества к классовому: пути и варианты развития» («Этнографическое обозрение», 1993, № 1 и № 2), в которых эти идеи развиты и обоснованы.
У Н.А. Иванова основанием для отказа от материалистического понимания истории вообще, теории общественно-экономических формаций в частности является, как он выражается, «абсолютная невозможность дать марксистскую интерпретацию истории Востока»[18]. Эта абсолютная невозможность выразилась, в частности, в попытках «гальванизировать концепцию “азиатского способа производства”, от которой отказались сами классики марксизма» и которая была в 1931 г. официально осуждена как «троцкистско-зиновьевское извращение ленинско-сталинского учения», а также в создании различных теорий тысячелетней «переходности», «многоукладности» и даже «межформационности»[19].
«Все, даже само их возникновение, — пишет Н.А. Иванов, — свидетельствует об одном — об абсолютной невозможности понимать и объяснять историю Востока в соответствии с основными постулатами марксизма, прежде всего с тезисами о классах и классовой борьбе, о телеологическом характере истории и соответственно о формациях и формационной лестнице, о детерминированности исторического процесса, прежде всего об экономике как детерминативе истории»[20].
Начну с того, что классики марксизма никогда не отказывались от концепции азиатского способа производства. Нелепо говорить о «гальванизации» этой теории, ибо оно никогда и никем не была опровергнута, т.е. никогда не умирала. Другое дело, что она была когда-то осуждена и запрещена. Но ведь когда-то и теория Коперника была осуждена и запрещена.
Совершенно непонятно, почему характеристика стран Востока как относящихся к особой общественно-экономической формации, отличной от рабовладельческой, феодальной и капиталистической, свидетельствует о невозможности марксистского подхода к их истории. Скорее это свидетельствует о противном. Как о само собой разумеющемся Н.А. Иванов говорит об отсутствии в странах Востока антагонистических классов и, соответственно, классовой борьбы.[21] В действительности во всех без исключения восточных обществах существовало деление на эксплуататорскую верхушку и эксплуатируемое большинство, основную массу которого составляло крестьянство. И эти группы представляли собой самые настоящие общественные классы. Они отличались друг от друга и отношением к средствам производства, и ролью в организации труда, и способом получения и размерами получаемой доли общественного богатства. Именно различие в отношении к средствам производства позволяло одной из этих групп эксплуатировать другую. Кому из востоковедов неизвестно, что, например, на всем протяжении истории китайской цивилизации страну потрясали грандиозные крестьянские восстания. Если это не классовая борьба, то что? И классовую борьбу в самых различных формах мы наблюдаем во всех восточных обществах. Таким образом, история Востока полностью согласуется с марксистскими постулатами о классах и классовой борьбе.
Н.А. Иванов характеризует теорию общественно-экономических формаций одновременно и как телеологическую и как детерминистическую, по-видимому, даже не подозревая, что эти понятия исключают друг друга. Никакой телеологии в этой теории нет. Что же касается детерминизма, то он налицо. Н.А. Иванову не нравится положение о детерминированности исторического процессе. А что он предлагает? Взгляд на исторические события как на не имеющие причин? Вряд ли с этим согласится хотя бы один историк. Может быть, Н.А. Иванов просто неудачно выразился? Он против не детерминизма вообще, а только взгляда на экономику как определяющий фактор истории. Это уже другой вопрос.