afa-punk-23
05-05-2017 21:25:04
Маршалл, Пол. Анархизм Ноама Чомски
Автор: Пол Маршалл
Анархизм Ноама Чомски
Возможно, что с крушением государственного социализма на Востоке и все возрастающим авторитаризмом капитализма на Западе мы вступаем в период, когда идеи либертарного социализма и анархизма будут восприняты более широкой аудиторией. Ноам Чомски - один из современных мыслителей, внесших большой вклад и значительно обогативших либертарную традицию. Его исследования вызвали настоящую революцию в лингвистике и привели к тому, что она была включена в область когнитивной психологии. Соединенные с рационалистической философией, его лингвистические исследования подорвали господствовавшие до того бихевиористские и эмпирические концепции человеческого поведения и предложили его первые серьезные объяснения, имеющие потенциально революционные последствия для общественной мысли. Темами его работ стали также различные политические вопросы, он сыграл активную роль в протестах против американской агрессии в Индокитае, за что он неоднократно подвергался арестам и был занесен в никсоновский «черный список». Его глубокая озабоченность вопросами прав человека послужила причиной бескомпромиссной критики им внешней политики США и дальнейшего развития им провидческого бакунинского анализа нового класса интеллектуалов-технократов. Он называет его «светским духовенством» и разоблачает истинную роль государственных управленцев, служащих мистификациям и смотрящих сквозь пальцы на действия государства. (...)
Радикализм политических работ Чомски, по крайней мере, в сравнении с господствующей идеологией, вызывает недовольство и иногда даже страх интеллектуального истэблишмента, старающегося всячески принизить значение его творчества. Его идеи пытаются исказить, игнорировать или представить в смешном виде. Между тем, мало кто из интеллектуалов готов противостоять Чомски в публичной дискуссии. В 1972 году в рамках кампании по борьбе с «кризисом демократии» «Книжное обозрение New York Times» перестало публиковать его статьи (как и статьи других диссидентов), и ни одна рецензия на его книги не появилась с тех пор в профессиональных журналах США. Это вовсе не удивляет и не беспокоит Чомски. Даже напротив: «Диссидент должен начать беспокоиться, если его начинает принимать мэйнстрим. В этом случае он, наверное, делает что-то не так, иначе подобное поведение не имеет смысла. Почему институты вдруг оказываются восприимчивы к критике в свой адрес?»(1)
Его теория, как политическая, так и лингвистическая, насквозь пропитана последовательной либертарной этикой и глубокой человеческой заинтересованностью. Он также является автором очерков, непосредственно касающихся анархизма, и называет себя «социалистическим анархистом». Вовсе неудивительно, что политическая мысль Чомски, несмотря на ее интеллектуальное и моральное значение, игнорируется истэблишментом. Но есть и анархисты, которые либо незнакомы с его политическими работами, либо относятся к нему противоречиво или даже с подозрением. Некоторые, например, Джордж Вудкок, отрицают то, что Чомски является анархистом, называя его левым марксистом.(2) В своем очерке я попытаюсь рассмотреть анархическую доктрину Чомски, а также значение его лингвистической теории и рационалистической философии для либертарной традиции.
Чомски рассматривает анархизм как развитие идей Просвещения, в том виде, в котором они выражены в «Рассуждениях о начале и основаниях неравенства» Руссо, в «Размышлениях о границах действий государства» Гумбольдта и утверждении Канта о том, что «свобода есть первичное условие достижения готовности к свободе». Чомски пишет, что «с развитием индустриального капитализма, новой и непредвиденной системы несправедливости, именно либертарный социализм сохранил радикальную гуманистическую миссию Просвещения и классических либеральных идеалов, извращенных в идеологии, подкреплявшей возникавший общественный порядок».(3) Чомски соглашается с анархо-синдикалистом Рудольфом Рокером (и с Бакуниным, оказавшим на него наиболее сильное влияние), определявшим «современный анархизм» как «слияние двух великих потоков, которые, начиная с Великой Французской революции, были характерным выражением интеллектуальной жизни Европы - социализма и либерализма».(4) Он отстаивает точку зрения, которой придерживался и Бакунин, что каждый последовательный анархист должен быть, прежде всего, социалистом, то есть выступать против частной собственности на средства производства, наемного рабства и отчужденного труда.
Таким образом, Чомски рассматривает анархизм как либертарное крыло социализма и последовательно отрицает упрямство авторитарных социалистов в вопросе о необходимости захвата государственной власти и контроля государственной бюрократии над производством. Вслед за Фурье он приветствует «третий, заключительный этап истории... Первый сделал из рабов слуг, второй - из слуг наемных работников, а третий уничтожит пролетариат в конечном акте освобождения и передаст контроль над экономикой в руки свободных добровольных ассоциаций производителей».(5)
Выбор Чомски Руссо и Гумбольдта уже отличается от обычного списка анархических и либертарных социалистических мыслителей. Тем более, он покажется странным, если принять во внимание разрушительную критику Руссо, данную Бакуниным и Рокером. Однако, не один Чомски включает классические либеральные доктрины в анархическую традицию, судя хотя бы по приведенному выше высказыванию Рокера. Что особенно поражает некоторых анархистов, так это его симпатии к левым марксистам, таким, как Роза Люксембург, коммунисты-сторонники рабочих советов Антон Паннекук и Пол Маттик, и самому Карлу Марксу. Это, однако, объясняется тем, что Чомски пытается построить более широкую либертарно-социалистическую традицию, сущность которой может быть найдена, по крайней мере, в некоторых аспектах мышления всех вышеперечисленных фигур. Отчасти это можно объяснить подходом Чомски к истории общественной мысли - говоря его собственными словами, он подходит к ней как любитель искусства, а не как историк искусства, и ищет мысли, которые игнорировались, к которым отнеслись с пренебрежением или исказили, но которые обладают сегодня большой ценностью.
Его симпатии к Гумбольдту, также знаменитому лингвисту, пожалуй, лучшая иллюстрация его «любительского» подхода к истории, которая наглядно демонстрирует связь между классическим либерализмом и современным анархизмом. Основной для Чомски является гумбольдтовская концепция человеческой природы, которую тот считал способной к саморазвитию, пытливой и творческой. Чомски считает, что основу социальной и политической теории Гумбольдта составляет видение «венца развития человека» как «высшего и наиболее гармоничного развития его сил в законченное и последовательное целое. Свобода - это первое и необходимое условие, которое подразумевается этим развитием».(6) Это представление, по мнению Чомски, лежит в основе либертарных взглядов Гумбольдта на образование и его критики труда и эксплуатации, в которой свобода составляет существенную предпосылку осмысленной, творческой работы, ведущей к самореализации: «Все, что не вытекает из свободного выбора человека, или является лишь результатом обучения и руководства, не входит в его подлинное естество, но остается чуждым его природе; он осуществляет это без подлинно человеческой энергии, но с простой механической точностью».
То же относится к критике Гумбольдтом государства, функции которого он сводит лишь к обеспечению безопасности. (...) Он считает, что Гумбольдт с его концепцией человеческой природы, вниманием к вопросу свободы и критикой отчужденного труда «мог бы принять третий освободительный период Фурье» и заключает, что Гумбольдт «видит будущее за ассоциацией свободных общин без какого-либо принуждения со стороны государства и авторитарных институтов, в которой человек может творить, искать и достичь наибольшего развития своих сил, - намного опередив свое время, он представляет анархическое видение общества, соответствующее, возможно, уже следующей стадии исторического развития».
Выбор Чомски Руссо основан только на его «Рассуждениях о начале и основаниях неравенства», которые он описывает как «одно из ранних и наиболее замечательных исследований свободы и рабства, сделанных в XVIII веке,... а в некоторых аспектах - революционный трактат».(7) Анархисты обычно нападали на Руссо, как на одного из предшественников якобинства или даже фашизма, но нападки эти обычно основываются на его «Общественном договоре» - очень авторитарной работе, значительно отличающейся от его «Рассуждений». Чомски также критикует Руссо за его антиобщественный индивидуализм, и, в полном соответствии с его «любительским» подходом к истории, его больше привлекает критика Руссо авторитарных институтов и частного капитала, основанная на его концепции человеческой природы. Как и Гумбольдт, Руссо считает человеческую способность к самосовершенствованию фундаментальной и называет ее «отличительной характеристикой человеческого рода». Он верит, что «сущность человеческой природы» составляет «свобода и осознание этой свободы», которые и «отличают его от животных».(8)
Рассмотрение концепции человеческой природы приводит нас к связи (хотя весьма тонкой и гипотетической) между политическими взглядами и лингвистическими исследованиями Чомски. На него оказала большое влияние философия картезианцев, в центре которой - интерес к «видовым характеристикам», то есть к тем элементам, которые являются специфически человеческими и отличают homo sapiens от других животных видов. Поиск того, что составляет сущность человеческой природы, имеет важные политические последствия, поскольку концепция человеческой природы лежит в основе всякой серьезной социальной теории. Так Адам Смит утверждал, что люди рождаются, чтобы «торговать и обмениваться», тем самым находя удобное оправдание раннекапиталистическому обществу. Точно так же, антиобщественный человек Гоббса, обуреваемый страхом, служил оправданием всевластному суверену - Государству. Либертарно-социалистическая концепция человеческой природы Чомски представлена Руссо, Гумбольдтом, Бакуниным (утверждавшим, что человек имеет «инстинкт свободы» и «бунта») и Марксом, чья теория отчужденного труда, по мнению Чомски, «сформулирована в терминах «видовых характеристик», что определяет некоторые фундаментальные права человека, важнейшим из которых является право рабочих контролировать производство, его природу и условия».(9) (...)
Исследования языка, проведенные Чомски и другими учеными, подводят достаточно веские основания под гипотезу о том, что его использование является свободным и высоко творческим. (...) Вслед за картезианцами Чомски считает, что этот «творческий аспект использования языка» является уникальным, присущим только человеку, но имеющим однотипную природу для всех видов и основанным на биологически определенных принципах. Он считает, что «фундаментальной человеческой способностью является способность и потребность в творческом самовыражении, в свободном контроле за всеми сторонами жизни и человеческого выражения. Одним из особенно важных проявлений этой способности являются творческое использование языка как свободного инструмента мышления и выражения».(10) Он подчеркивает, что эти предположения основываются скорее на надежде и интуиции, нежели на научных основаниях, но добавляет, что, если они верны до некоторой степени, то это даст «биологическое обоснование анархическим в своей сущности взглядам, которые я склонен принимать как разумные».(11) (...)
Идеи Чомски могут даже показаться нелепыми, настолько они отличаются от господствующих эмпирических представлений, рассматривающих человеческий мозг в качестве tabula rasa – «чистого листа», не имеющего фиксированной неизменной природы, простого продукта окружения, которое запечатлевается в нашем сознании. Пристальный взгляд, однако, позволяет увидеть в рассуждениях Чомски достаточно разумные основания. До него весь физический мир изучался с помощью методов естественных наук - весь, кроме того, что находится на плечах человека. Чомски же попросту утверждает, что человеческий мозг и разум не являются исключениями и должны рассматриваться как еще один орган человеческого тела – «мыслительный орган». Он предполагает, что как рука вырастает в соответствии с некоторой первоначальной генетической информацией в руку, а не в крыло, к примеру, так и дар речи - а если взять шире, то и другие мыслительные органы - развиваются в зрелую форму, основанную на заранее определенной, врожденной генетической структуре. Он не отрицает роли окружения, но рассматривает ее скорее как питательную среду, а не детерминанту.
Возможно кому-то все это может показаться реакционным, поскольку марксизм, например, ощутил на себе влияние эмпиризма и отрицает существование неизменной человеческой сущности, рассматривая человеческую природу в качестве продукта исторически определенных общественных отношений, и поскольку эмпиризм - по крайней мере в своем классическом британском варианте - вырос в качестве ответа на реакционные детерминистские доктрины, оправдывавшие угнетение женщин, расизм и наемное рабство на основании врожденных человеческих особенностей. Чомски, однако, считает, что сама прогрессивность эмпиризма и тогда была сомнительной, и что он, конечно же, не обладает ею и сегодня и в действительности открывает дорогу «формированию моделей поведения» и «манипуляциям». Интерес же рационалистов к «внутренней человеческой природе», напротив, «ставит нравственные барьеры на пути манипуляций и контроля над человеком, в особенности если эта природа... соответствует либертарным концепциям».(12) Чомски считает, что рационалистические подходы не только правильны, но и более оптимистичны и прогрессивны. Он очерчивает «линию развития традиционного рационализма, которая идет от Декарта, через либертарные стороны учения Руссо,... через некоторых кантианцев, вроде Гумбольдта,... через либертариев XIX века, и которая утверждает, что существенные черты человеческой природы включают некий творческий дух, необходимость в контроле над собственным продуктивным творческим трудом с тем, чтобы быть свободным от вмешательства власти, некий инстинкт свободы и творчества, подлинно человеческую потребность в продуктивной работе в условиях свободы выбора и самоопределения совместно с другими. (...) Если это так, то рабство, наемный труд, господство, авторитаризм являются злом, наносящим вред самому существу человеческой природы, а потому они нетерпимы».(13)
Рационализм Чомски вызвал острую критику как справа, так и слева. В ответ он поставил вопрос о том, почему эмпиризм так долго господствовал в западной философии несмотря на явно недостаточные основания, могущие служить его подтверждением. Анализируя роль «технократической интеллигенции», выполняющей в современном обществе функции «идеологических и социальных управленцев», он подчеркивает, что их можно одинаково легко обнаружить и среди элитарных революционеров-леваков, и среди либеральных технократов в государственно-капиталистической системе.
«Если люди действительно являются податливыми и пластичными существами, не обладающие существенной психологической природой,... эмпирическая доктрина легко может принять форму идеологии авангардной партии, претендующей на то, чтобы вести массы в общество, которым будет управлять «красная бюрократия» и о котором предупреждал еще Бакунин. С такой же легкостью она может стать идеологией либеральных технократов или управляющих крупных корпораций, монополизировавших «принятие жизненно-важных решений» в институтах государственной власти при капитализме, используя против народа народную же палку, говоря словами Бакунина».(14) Реакция анархистов и либертарных социалистов на рационализм Чомски и его концепцию человеческой природы и разума также была скептической или несущественной, поскольку анархисты в большинстве своем, принадлежат к господствующему эмпирическому направлению в философии. (...) Так что нам еще предстоит увидеть, удастся ли Чомски убедить анархистов в их «кровной связи» с рациональной философией.
В заключение рассмотрим отношение Чомски к Марксу и марксизму. (...) Бакунин также принимал многое из мысли Маркса, в особенности его анализ капитализма - он даже перевел некоторые его работы на русский язык, - однако никто не назовет его марксистом. Столь же ясно, что и для Чомски основанием для его теории является анархизм, хотя анархизм его прежде всего социалистический. (...) От марксистской традиции Чомски берет все, что считает ценным, все, что, по его мнению, совпадает с его собственными либертарно-социалистическими идеями. Он считает, что понятия «марксистский», «фрейдистский» и т.д. абсурдны сами по себе, что «мы должны не драться на могилах, а учиться тому, чему можем у людей, сказавших что-либо серьезное... в то же время стараясь преодолеть их неизбежные ошибки и недостатки».(15) Следуя этому убеждению, он не принимает все, что анархические мыслители когда-либо писали и делали (например, бакунинский эмпиризм, который он считает «глупым»). Он никогда не упоминает Штирнера, насколько мне известно, и довольно редко ссылается на Кропоткина, поскольку считает, что тот представляет традицию в анархизме, которая была актуальна для доиндустриальных обществ. (16) Чомски является наследником той традиции, которая «развилась в анархо-синдикализм, рассматривающий анархические идеи в качестве способа организации, действительно соответствующего высокоразвитому современному обществу... эта тенденция сливается, или, по крайней мере, тесно соотносится с различными концепциями левого марксизма...» (17)
Как Бакунин и другие анархисты, он рассматривает Маркса в основном как теоретика капитализма, чей анализ дает нам глубокое понимание его природы и развития. Он считает главным в теории Маркса его критику отчужденного труда, угнетающего разделения труда и неотделимого от капитализма наемного рабства. (...) Он не видит большой ценности в представлениях Маркса о том, что общество развивается в соответствии с определенными историческими законами, и считает, что последний «мало что сказал о социализме». Таким образом, Чомски соглашается с другими анархистами, считавшими, что Маркс «неправильно понимал перспективы развития более свободного общества, или еще хуже, что он подрывал бы эти перспективы в соответствии с собственными классовыми интересами государственного управленца и идеолога».(18) Он резко возражает против идеи авангардной партии, нацеленной на присвоение средств производства во имя рабочих, и защищает анархическую идею о том, что это присвоение должно быть прямым. Именно эта неэлитарная концепция революции позволяет нам с уверенностью отнести Чомски к анархическому лагерю и отделяет его от Маркса и марксистов, в особенности от большевизма, который Чомски рассматривает как в высшей степени авторитарное и реакционное учение. Что привлекает его в коммунистах-сторонниках рабочих советов и Розе Люксембург, так это критика ими ленинского элитаризма и их видение революции, как народной культурной трансформации, а не элитарного политического переворота. Например, Чомски с одобрением цитирует Розу Люксембург, писавшую, что «подлинная социальная революция» потребует «духовной перестройки масс, развращенных столетиями буржуазного правления» и что только «путем полного искоренения привычки к подчинению и покорности рабочий класс может приобрести понимание новой формы дисциплины, самодисциплины, вырастающей из добровольного согласия». Схожие мысли она высказывала и в 1904 году, говоря о том, что ленинистская организация «подчинит молодое рабочее движение интеллектуальной элите, алчущей власти... и превратит его в автомат, управляемый центральным комитетом». (19) Что касается коммунистов-сторонников рабочих советов, то Чомски цитирует Пола Маттика, критиковавшего большевизм за подмену им интересов пролетариата интересами большевистской партии-государства. Отзвуки анархистского требования о прямом присвоении капитала мы находим и у Антона Паннекука: «...цель рабочего класса - освобождение от эксплуатации. Эта цель не достигается и не может быть достигнута с помощью нового руководящего и направляющего класса, …ставящего себя на место буржуазии. Достичь освобождения можно лишь, если рабочие сами станут хозяевами производства». (20) Чомски особенно привлекают идеи коммунистов-сторонников рабочих советов о рабочих советах, которые, по его мнению, представляют собой рациональную и эффективную систему принятия решений в сложно организованном индустриальном обществе. Он считает, что подобная система действует в соответствии с анархическими принципами - собрания рабочих и их представителей принимают решения, последние кроме того подотчетны общим собраниям и действуют на уровне цехов, что позволяет избежать создания неподконтрольной бюрократии. (21)
Цитаты Чомски в данном случае очень избирательны, поскольку и у Розы Люксембург, и коммунистов-сторонников рабочих советов без труда можно найти цитаты, носящие гораздо менее либертарный характер. Ведь не секрет, что подобные высказывания можно найти и у Троцкого. (22) Можно указать и на ленинскую работу «Государство и революция», безусловно, либертарную в своей основе, но в то же время глубоко оппортунистическую, поскольку она резко расходится с его более ранними и с более поздними авторитарными идеями.
Это объясняется тем, что работа была написана накануне революции, когда либертарные идеи были широко распространены. В марксизме существует острое противоречие между элитарной, авторитарной моделью революционного движения и добровольной, привлекающей Ноама Чомски. Он отвергает Ленина и Троцкого по сути, поскольку господствующим направлением в их теории, несмотря на заигрывания с более либертарными подходами, все же является элитарная модель революции. В то же время его привлекает Роза Люксембург и коммунисты-сторонники рабочих советов, поскольку в их теориях доминирует неэлитарная модель. Его прочтение Маркса и марксистов, совершенно очевидно, находится в полном соответствии с его подходом к истории общественной мысли как "любителя искусства", что позволяет ему брать ценные элементы марксизма и отрицать те, которые противоречат основополагающим принципам анархизма.
Именно поэтому место Чомски, безусловно, в рядах анархистов, а не марксистов. Очевидно, что его не особенно привлекает индивидуалистический анархизм, но столь же очевиден его антагонизм с марксизмом, в особенности в его ленинской интерпретации. Он и сам недвусмысленно говорит о том, что он социалистический анархист или анархо-синдикалист.
Карлос Отеро называет Ноама Чомски новым Руссо, в том смысле, что в свое время идеи Руссо проложили путь всеобщему культурному переустройству и политической демократии. Идеи Чомски, продолжает Отеро, позволяют нам увидеть себя в новом свете и осознать антигуманную в своей основе природу наемного рабства, уничтожение которого приведет нас к третьему освободительному этапу истории Фурье. (23) Но даже если не заглядывать так далеко, нельзя не признать, что Чомски - одна из основных интеллектуальных фигур современности и что его критика эмпиризма и бихевиоризма нанесла серьезный удар по интеллектуальным основаниям правящих элитарных идеологий. Он заложил основу для более глубокого понимания человеческой природы, и, если его догадки будут подтверждены, это обеспечит солидную опору либертарной общественной теории. Его анализ государства, корпоративной власти, роли интеллектуалов и того, как средства массовой информации служат их интересам, дал нам глубокое понимание социальной реальности. Рационалистическая философия, бесспорно, подняла его бакунистскую социальную теорию на более высокий уровень. Наконец, он внес в современный анархизм и анархо-синдикализм столь недостававшее им интеллектуальное содержание и убедительно доказал их значимость для современности, рассматривая их как наиболее рациональные и эффективные формы организации развитого индустриального общества.
Выходные данные: Выходные данные: The Raven, №13, January-March 1991. На русском языке впервые опубликовано в журнале «Освобождение личности», №3, 1993.
Примечания
1. Radical Philosophy, №53, Autumn 1989, p.36.
2. «Chomsky's Anarchism», Freedom 16 November, 1974.
3. Noam Chomsky. For Reasons of State (Fontana, 1976), p.156.
4. Rudolph Rocker. Anarcho-syndicalism (Phoenix Press), p.16. Также цитируется Чомски в For Reasons of State, p.156.
5. For Reasons of State, p.159.
6. Эта и последующие цитаты из Гумбольдта и Чомски взяты из его очерка "Language and Freedom" в сборнике The Chomsky Reader (ed. James Peck - Pantheon Books, 1987), pp.149-154.
7. The Chomsky Reader, p.141.
8. The Chomsky Reader, p.145.
9. Language and Problems of Knowledge - The Managua Lectures (MIT Press, 1980), p.155.
10. Language and Politics. Black Rose Books, 1988, p.144.
11. Language and Politics, p.386.
12. Language and Problems of Knowledge, p.166.
13. Language and Politics, p.594.
14. Reflections on Language, p.132.
15. The Chomsky Reader, p.30.
16. Это не означает, что Чомски недооценивает Кропоткина. Он считает, что его «Взаимная помощь» была «возможно первым столь крупным вкладом в социобиологию». The Chomsky Reader, p.21.
17. Radical Priorities, p.248.
18. The Chomsky Reader, pp.20-21.
19. Обе цитаты взяты из статьи «Объективность и либеральная школа», перепечатанной в The Chomsky Reader, p.84.
20. For Reasons of State, pp. 155, 161.
21. См. "The Relevance of Anarcho-syndicalism", in Radical Priorities, pp. 245-261.
22. Например, в 1904 году он писал, что «ленинские методы ведут к следующему: сначала партийная организация подменяет собой всю партию, потом центральный комитет подменяет собой организацию, в конце концов единоличный «диктатор» подменяет собой центральный комитет». (Цитируется по книге Rosa Luxemburg Speaks, p.23 (Pathfinder Press, 1970). Антагонизм между Чомски и Троцким налицо: «Что бы (Троцкий) не говорил в то время, когда он не был у власти, как до революции, так и после того, как он был выкинут из страны, когда легко было быть свободолюбивым критиком, настоящий Троцкий проявил себя именно находясь у власти. Троцкий был одним из тех, кто подрывал и громил массовые организации трудящихся в Советском Союзе - фабричные комитеты и Советы, желая подчинить рабочий класс воле верховных вождей и проводя в жизнь программу милитаризации труда в тоталитарном обществе, которое они с Лениным строили. Это и был настоящий Троцкий, не только посылавший войска для подавления восстания в Кронштадте и крестьянского махновского движения, ставшего ненужным сразу после того, как оно помогло разбить белогвардейцев, но и с самого первого момента нахождения у власти стремившийся подорвать народную самоорганизацию и установить жесткие структуры государственного подавления, в которых он и его товарищи получили бы абсолютную власть». (The Chomsky Reader, pp.40-41.)
23. См. предисловие Карлоса Отеро к книге Чомски Language and Politics. Карлос Отеро был редактором нескольких книг Чомски и сыграл немаловажную роль в пропаганде его идей. Он также подготовил к выпуску книгу Chomsky's Revolution: Cognitivism and Anarchism (Oxford, Basil Blackwell).
http://bakunista.org/content/view/140/41/index.html
Автор: Пол Маршалл
Анархизм Ноама Чомски
Возможно, что с крушением государственного социализма на Востоке и все возрастающим авторитаризмом капитализма на Западе мы вступаем в период, когда идеи либертарного социализма и анархизма будут восприняты более широкой аудиторией. Ноам Чомски - один из современных мыслителей, внесших большой вклад и значительно обогативших либертарную традицию. Его исследования вызвали настоящую революцию в лингвистике и привели к тому, что она была включена в область когнитивной психологии. Соединенные с рационалистической философией, его лингвистические исследования подорвали господствовавшие до того бихевиористские и эмпирические концепции человеческого поведения и предложили его первые серьезные объяснения, имеющие потенциально революционные последствия для общественной мысли. Темами его работ стали также различные политические вопросы, он сыграл активную роль в протестах против американской агрессии в Индокитае, за что он неоднократно подвергался арестам и был занесен в никсоновский «черный список». Его глубокая озабоченность вопросами прав человека послужила причиной бескомпромиссной критики им внешней политики США и дальнейшего развития им провидческого бакунинского анализа нового класса интеллектуалов-технократов. Он называет его «светским духовенством» и разоблачает истинную роль государственных управленцев, служащих мистификациям и смотрящих сквозь пальцы на действия государства. (...)
Радикализм политических работ Чомски, по крайней мере, в сравнении с господствующей идеологией, вызывает недовольство и иногда даже страх интеллектуального истэблишмента, старающегося всячески принизить значение его творчества. Его идеи пытаются исказить, игнорировать или представить в смешном виде. Между тем, мало кто из интеллектуалов готов противостоять Чомски в публичной дискуссии. В 1972 году в рамках кампании по борьбе с «кризисом демократии» «Книжное обозрение New York Times» перестало публиковать его статьи (как и статьи других диссидентов), и ни одна рецензия на его книги не появилась с тех пор в профессиональных журналах США. Это вовсе не удивляет и не беспокоит Чомски. Даже напротив: «Диссидент должен начать беспокоиться, если его начинает принимать мэйнстрим. В этом случае он, наверное, делает что-то не так, иначе подобное поведение не имеет смысла. Почему институты вдруг оказываются восприимчивы к критике в свой адрес?»(1)
Его теория, как политическая, так и лингвистическая, насквозь пропитана последовательной либертарной этикой и глубокой человеческой заинтересованностью. Он также является автором очерков, непосредственно касающихся анархизма, и называет себя «социалистическим анархистом». Вовсе неудивительно, что политическая мысль Чомски, несмотря на ее интеллектуальное и моральное значение, игнорируется истэблишментом. Но есть и анархисты, которые либо незнакомы с его политическими работами, либо относятся к нему противоречиво или даже с подозрением. Некоторые, например, Джордж Вудкок, отрицают то, что Чомски является анархистом, называя его левым марксистом.(2) В своем очерке я попытаюсь рассмотреть анархическую доктрину Чомски, а также значение его лингвистической теории и рационалистической философии для либертарной традиции.
Чомски рассматривает анархизм как развитие идей Просвещения, в том виде, в котором они выражены в «Рассуждениях о начале и основаниях неравенства» Руссо, в «Размышлениях о границах действий государства» Гумбольдта и утверждении Канта о том, что «свобода есть первичное условие достижения готовности к свободе». Чомски пишет, что «с развитием индустриального капитализма, новой и непредвиденной системы несправедливости, именно либертарный социализм сохранил радикальную гуманистическую миссию Просвещения и классических либеральных идеалов, извращенных в идеологии, подкреплявшей возникавший общественный порядок».(3) Чомски соглашается с анархо-синдикалистом Рудольфом Рокером (и с Бакуниным, оказавшим на него наиболее сильное влияние), определявшим «современный анархизм» как «слияние двух великих потоков, которые, начиная с Великой Французской революции, были характерным выражением интеллектуальной жизни Европы - социализма и либерализма».(4) Он отстаивает точку зрения, которой придерживался и Бакунин, что каждый последовательный анархист должен быть, прежде всего, социалистом, то есть выступать против частной собственности на средства производства, наемного рабства и отчужденного труда.
Таким образом, Чомски рассматривает анархизм как либертарное крыло социализма и последовательно отрицает упрямство авторитарных социалистов в вопросе о необходимости захвата государственной власти и контроля государственной бюрократии над производством. Вслед за Фурье он приветствует «третий, заключительный этап истории... Первый сделал из рабов слуг, второй - из слуг наемных работников, а третий уничтожит пролетариат в конечном акте освобождения и передаст контроль над экономикой в руки свободных добровольных ассоциаций производителей».(5)
Выбор Чомски Руссо и Гумбольдта уже отличается от обычного списка анархических и либертарных социалистических мыслителей. Тем более, он покажется странным, если принять во внимание разрушительную критику Руссо, данную Бакуниным и Рокером. Однако, не один Чомски включает классические либеральные доктрины в анархическую традицию, судя хотя бы по приведенному выше высказыванию Рокера. Что особенно поражает некоторых анархистов, так это его симпатии к левым марксистам, таким, как Роза Люксембург, коммунисты-сторонники рабочих советов Антон Паннекук и Пол Маттик, и самому Карлу Марксу. Это, однако, объясняется тем, что Чомски пытается построить более широкую либертарно-социалистическую традицию, сущность которой может быть найдена, по крайней мере, в некоторых аспектах мышления всех вышеперечисленных фигур. Отчасти это можно объяснить подходом Чомски к истории общественной мысли - говоря его собственными словами, он подходит к ней как любитель искусства, а не как историк искусства, и ищет мысли, которые игнорировались, к которым отнеслись с пренебрежением или исказили, но которые обладают сегодня большой ценностью.
Его симпатии к Гумбольдту, также знаменитому лингвисту, пожалуй, лучшая иллюстрация его «любительского» подхода к истории, которая наглядно демонстрирует связь между классическим либерализмом и современным анархизмом. Основной для Чомски является гумбольдтовская концепция человеческой природы, которую тот считал способной к саморазвитию, пытливой и творческой. Чомски считает, что основу социальной и политической теории Гумбольдта составляет видение «венца развития человека» как «высшего и наиболее гармоничного развития его сил в законченное и последовательное целое. Свобода - это первое и необходимое условие, которое подразумевается этим развитием».(6) Это представление, по мнению Чомски, лежит в основе либертарных взглядов Гумбольдта на образование и его критики труда и эксплуатации, в которой свобода составляет существенную предпосылку осмысленной, творческой работы, ведущей к самореализации: «Все, что не вытекает из свободного выбора человека, или является лишь результатом обучения и руководства, не входит в его подлинное естество, но остается чуждым его природе; он осуществляет это без подлинно человеческой энергии, но с простой механической точностью».
То же относится к критике Гумбольдтом государства, функции которого он сводит лишь к обеспечению безопасности. (...) Он считает, что Гумбольдт с его концепцией человеческой природы, вниманием к вопросу свободы и критикой отчужденного труда «мог бы принять третий освободительный период Фурье» и заключает, что Гумбольдт «видит будущее за ассоциацией свободных общин без какого-либо принуждения со стороны государства и авторитарных институтов, в которой человек может творить, искать и достичь наибольшего развития своих сил, - намного опередив свое время, он представляет анархическое видение общества, соответствующее, возможно, уже следующей стадии исторического развития».
Выбор Чомски Руссо основан только на его «Рассуждениях о начале и основаниях неравенства», которые он описывает как «одно из ранних и наиболее замечательных исследований свободы и рабства, сделанных в XVIII веке,... а в некоторых аспектах - революционный трактат».(7) Анархисты обычно нападали на Руссо, как на одного из предшественников якобинства или даже фашизма, но нападки эти обычно основываются на его «Общественном договоре» - очень авторитарной работе, значительно отличающейся от его «Рассуждений». Чомски также критикует Руссо за его антиобщественный индивидуализм, и, в полном соответствии с его «любительским» подходом к истории, его больше привлекает критика Руссо авторитарных институтов и частного капитала, основанная на его концепции человеческой природы. Как и Гумбольдт, Руссо считает человеческую способность к самосовершенствованию фундаментальной и называет ее «отличительной характеристикой человеческого рода». Он верит, что «сущность человеческой природы» составляет «свобода и осознание этой свободы», которые и «отличают его от животных».(8)
Рассмотрение концепции человеческой природы приводит нас к связи (хотя весьма тонкой и гипотетической) между политическими взглядами и лингвистическими исследованиями Чомски. На него оказала большое влияние философия картезианцев, в центре которой - интерес к «видовым характеристикам», то есть к тем элементам, которые являются специфически человеческими и отличают homo sapiens от других животных видов. Поиск того, что составляет сущность человеческой природы, имеет важные политические последствия, поскольку концепция человеческой природы лежит в основе всякой серьезной социальной теории. Так Адам Смит утверждал, что люди рождаются, чтобы «торговать и обмениваться», тем самым находя удобное оправдание раннекапиталистическому обществу. Точно так же, антиобщественный человек Гоббса, обуреваемый страхом, служил оправданием всевластному суверену - Государству. Либертарно-социалистическая концепция человеческой природы Чомски представлена Руссо, Гумбольдтом, Бакуниным (утверждавшим, что человек имеет «инстинкт свободы» и «бунта») и Марксом, чья теория отчужденного труда, по мнению Чомски, «сформулирована в терминах «видовых характеристик», что определяет некоторые фундаментальные права человека, важнейшим из которых является право рабочих контролировать производство, его природу и условия».(9) (...)
Исследования языка, проведенные Чомски и другими учеными, подводят достаточно веские основания под гипотезу о том, что его использование является свободным и высоко творческим. (...) Вслед за картезианцами Чомски считает, что этот «творческий аспект использования языка» является уникальным, присущим только человеку, но имеющим однотипную природу для всех видов и основанным на биологически определенных принципах. Он считает, что «фундаментальной человеческой способностью является способность и потребность в творческом самовыражении, в свободном контроле за всеми сторонами жизни и человеческого выражения. Одним из особенно важных проявлений этой способности являются творческое использование языка как свободного инструмента мышления и выражения».(10) Он подчеркивает, что эти предположения основываются скорее на надежде и интуиции, нежели на научных основаниях, но добавляет, что, если они верны до некоторой степени, то это даст «биологическое обоснование анархическим в своей сущности взглядам, которые я склонен принимать как разумные».(11) (...)
Идеи Чомски могут даже показаться нелепыми, настолько они отличаются от господствующих эмпирических представлений, рассматривающих человеческий мозг в качестве tabula rasa – «чистого листа», не имеющего фиксированной неизменной природы, простого продукта окружения, которое запечатлевается в нашем сознании. Пристальный взгляд, однако, позволяет увидеть в рассуждениях Чомски достаточно разумные основания. До него весь физический мир изучался с помощью методов естественных наук - весь, кроме того, что находится на плечах человека. Чомски же попросту утверждает, что человеческий мозг и разум не являются исключениями и должны рассматриваться как еще один орган человеческого тела – «мыслительный орган». Он предполагает, что как рука вырастает в соответствии с некоторой первоначальной генетической информацией в руку, а не в крыло, к примеру, так и дар речи - а если взять шире, то и другие мыслительные органы - развиваются в зрелую форму, основанную на заранее определенной, врожденной генетической структуре. Он не отрицает роли окружения, но рассматривает ее скорее как питательную среду, а не детерминанту.
Возможно кому-то все это может показаться реакционным, поскольку марксизм, например, ощутил на себе влияние эмпиризма и отрицает существование неизменной человеческой сущности, рассматривая человеческую природу в качестве продукта исторически определенных общественных отношений, и поскольку эмпиризм - по крайней мере в своем классическом британском варианте - вырос в качестве ответа на реакционные детерминистские доктрины, оправдывавшие угнетение женщин, расизм и наемное рабство на основании врожденных человеческих особенностей. Чомски, однако, считает, что сама прогрессивность эмпиризма и тогда была сомнительной, и что он, конечно же, не обладает ею и сегодня и в действительности открывает дорогу «формированию моделей поведения» и «манипуляциям». Интерес же рационалистов к «внутренней человеческой природе», напротив, «ставит нравственные барьеры на пути манипуляций и контроля над человеком, в особенности если эта природа... соответствует либертарным концепциям».(12) Чомски считает, что рационалистические подходы не только правильны, но и более оптимистичны и прогрессивны. Он очерчивает «линию развития традиционного рационализма, которая идет от Декарта, через либертарные стороны учения Руссо,... через некоторых кантианцев, вроде Гумбольдта,... через либертариев XIX века, и которая утверждает, что существенные черты человеческой природы включают некий творческий дух, необходимость в контроле над собственным продуктивным творческим трудом с тем, чтобы быть свободным от вмешательства власти, некий инстинкт свободы и творчества, подлинно человеческую потребность в продуктивной работе в условиях свободы выбора и самоопределения совместно с другими. (...) Если это так, то рабство, наемный труд, господство, авторитаризм являются злом, наносящим вред самому существу человеческой природы, а потому они нетерпимы».(13)
Рационализм Чомски вызвал острую критику как справа, так и слева. В ответ он поставил вопрос о том, почему эмпиризм так долго господствовал в западной философии несмотря на явно недостаточные основания, могущие служить его подтверждением. Анализируя роль «технократической интеллигенции», выполняющей в современном обществе функции «идеологических и социальных управленцев», он подчеркивает, что их можно одинаково легко обнаружить и среди элитарных революционеров-леваков, и среди либеральных технократов в государственно-капиталистической системе.
«Если люди действительно являются податливыми и пластичными существами, не обладающие существенной психологической природой,... эмпирическая доктрина легко может принять форму идеологии авангардной партии, претендующей на то, чтобы вести массы в общество, которым будет управлять «красная бюрократия» и о котором предупреждал еще Бакунин. С такой же легкостью она может стать идеологией либеральных технократов или управляющих крупных корпораций, монополизировавших «принятие жизненно-важных решений» в институтах государственной власти при капитализме, используя против народа народную же палку, говоря словами Бакунина».(14) Реакция анархистов и либертарных социалистов на рационализм Чомски и его концепцию человеческой природы и разума также была скептической или несущественной, поскольку анархисты в большинстве своем, принадлежат к господствующему эмпирическому направлению в философии. (...) Так что нам еще предстоит увидеть, удастся ли Чомски убедить анархистов в их «кровной связи» с рациональной философией.
В заключение рассмотрим отношение Чомски к Марксу и марксизму. (...) Бакунин также принимал многое из мысли Маркса, в особенности его анализ капитализма - он даже перевел некоторые его работы на русский язык, - однако никто не назовет его марксистом. Столь же ясно, что и для Чомски основанием для его теории является анархизм, хотя анархизм его прежде всего социалистический. (...) От марксистской традиции Чомски берет все, что считает ценным, все, что, по его мнению, совпадает с его собственными либертарно-социалистическими идеями. Он считает, что понятия «марксистский», «фрейдистский» и т.д. абсурдны сами по себе, что «мы должны не драться на могилах, а учиться тому, чему можем у людей, сказавших что-либо серьезное... в то же время стараясь преодолеть их неизбежные ошибки и недостатки».(15) Следуя этому убеждению, он не принимает все, что анархические мыслители когда-либо писали и делали (например, бакунинский эмпиризм, который он считает «глупым»). Он никогда не упоминает Штирнера, насколько мне известно, и довольно редко ссылается на Кропоткина, поскольку считает, что тот представляет традицию в анархизме, которая была актуальна для доиндустриальных обществ. (16) Чомски является наследником той традиции, которая «развилась в анархо-синдикализм, рассматривающий анархические идеи в качестве способа организации, действительно соответствующего высокоразвитому современному обществу... эта тенденция сливается, или, по крайней мере, тесно соотносится с различными концепциями левого марксизма...» (17)
Как Бакунин и другие анархисты, он рассматривает Маркса в основном как теоретика капитализма, чей анализ дает нам глубокое понимание его природы и развития. Он считает главным в теории Маркса его критику отчужденного труда, угнетающего разделения труда и неотделимого от капитализма наемного рабства. (...) Он не видит большой ценности в представлениях Маркса о том, что общество развивается в соответствии с определенными историческими законами, и считает, что последний «мало что сказал о социализме». Таким образом, Чомски соглашается с другими анархистами, считавшими, что Маркс «неправильно понимал перспективы развития более свободного общества, или еще хуже, что он подрывал бы эти перспективы в соответствии с собственными классовыми интересами государственного управленца и идеолога».(18) Он резко возражает против идеи авангардной партии, нацеленной на присвоение средств производства во имя рабочих, и защищает анархическую идею о том, что это присвоение должно быть прямым. Именно эта неэлитарная концепция революции позволяет нам с уверенностью отнести Чомски к анархическому лагерю и отделяет его от Маркса и марксистов, в особенности от большевизма, который Чомски рассматривает как в высшей степени авторитарное и реакционное учение. Что привлекает его в коммунистах-сторонниках рабочих советов и Розе Люксембург, так это критика ими ленинского элитаризма и их видение революции, как народной культурной трансформации, а не элитарного политического переворота. Например, Чомски с одобрением цитирует Розу Люксембург, писавшую, что «подлинная социальная революция» потребует «духовной перестройки масс, развращенных столетиями буржуазного правления» и что только «путем полного искоренения привычки к подчинению и покорности рабочий класс может приобрести понимание новой формы дисциплины, самодисциплины, вырастающей из добровольного согласия». Схожие мысли она высказывала и в 1904 году, говоря о том, что ленинистская организация «подчинит молодое рабочее движение интеллектуальной элите, алчущей власти... и превратит его в автомат, управляемый центральным комитетом». (19) Что касается коммунистов-сторонников рабочих советов, то Чомски цитирует Пола Маттика, критиковавшего большевизм за подмену им интересов пролетариата интересами большевистской партии-государства. Отзвуки анархистского требования о прямом присвоении капитала мы находим и у Антона Паннекука: «...цель рабочего класса - освобождение от эксплуатации. Эта цель не достигается и не может быть достигнута с помощью нового руководящего и направляющего класса, …ставящего себя на место буржуазии. Достичь освобождения можно лишь, если рабочие сами станут хозяевами производства». (20) Чомски особенно привлекают идеи коммунистов-сторонников рабочих советов о рабочих советах, которые, по его мнению, представляют собой рациональную и эффективную систему принятия решений в сложно организованном индустриальном обществе. Он считает, что подобная система действует в соответствии с анархическими принципами - собрания рабочих и их представителей принимают решения, последние кроме того подотчетны общим собраниям и действуют на уровне цехов, что позволяет избежать создания неподконтрольной бюрократии. (21)
Цитаты Чомски в данном случае очень избирательны, поскольку и у Розы Люксембург, и коммунистов-сторонников рабочих советов без труда можно найти цитаты, носящие гораздо менее либертарный характер. Ведь не секрет, что подобные высказывания можно найти и у Троцкого. (22) Можно указать и на ленинскую работу «Государство и революция», безусловно, либертарную в своей основе, но в то же время глубоко оппортунистическую, поскольку она резко расходится с его более ранними и с более поздними авторитарными идеями.
Это объясняется тем, что работа была написана накануне революции, когда либертарные идеи были широко распространены. В марксизме существует острое противоречие между элитарной, авторитарной моделью революционного движения и добровольной, привлекающей Ноама Чомски. Он отвергает Ленина и Троцкого по сути, поскольку господствующим направлением в их теории, несмотря на заигрывания с более либертарными подходами, все же является элитарная модель революции. В то же время его привлекает Роза Люксембург и коммунисты-сторонники рабочих советов, поскольку в их теориях доминирует неэлитарная модель. Его прочтение Маркса и марксистов, совершенно очевидно, находится в полном соответствии с его подходом к истории общественной мысли как "любителя искусства", что позволяет ему брать ценные элементы марксизма и отрицать те, которые противоречат основополагающим принципам анархизма.
Именно поэтому место Чомски, безусловно, в рядах анархистов, а не марксистов. Очевидно, что его не особенно привлекает индивидуалистический анархизм, но столь же очевиден его антагонизм с марксизмом, в особенности в его ленинской интерпретации. Он и сам недвусмысленно говорит о том, что он социалистический анархист или анархо-синдикалист.
Карлос Отеро называет Ноама Чомски новым Руссо, в том смысле, что в свое время идеи Руссо проложили путь всеобщему культурному переустройству и политической демократии. Идеи Чомски, продолжает Отеро, позволяют нам увидеть себя в новом свете и осознать антигуманную в своей основе природу наемного рабства, уничтожение которого приведет нас к третьему освободительному этапу истории Фурье. (23) Но даже если не заглядывать так далеко, нельзя не признать, что Чомски - одна из основных интеллектуальных фигур современности и что его критика эмпиризма и бихевиоризма нанесла серьезный удар по интеллектуальным основаниям правящих элитарных идеологий. Он заложил основу для более глубокого понимания человеческой природы, и, если его догадки будут подтверждены, это обеспечит солидную опору либертарной общественной теории. Его анализ государства, корпоративной власти, роли интеллектуалов и того, как средства массовой информации служат их интересам, дал нам глубокое понимание социальной реальности. Рационалистическая философия, бесспорно, подняла его бакунистскую социальную теорию на более высокий уровень. Наконец, он внес в современный анархизм и анархо-синдикализм столь недостававшее им интеллектуальное содержание и убедительно доказал их значимость для современности, рассматривая их как наиболее рациональные и эффективные формы организации развитого индустриального общества.
Выходные данные: Выходные данные: The Raven, №13, January-March 1991. На русском языке впервые опубликовано в журнале «Освобождение личности», №3, 1993.
Примечания
1. Radical Philosophy, №53, Autumn 1989, p.36.
2. «Chomsky's Anarchism», Freedom 16 November, 1974.
3. Noam Chomsky. For Reasons of State (Fontana, 1976), p.156.
4. Rudolph Rocker. Anarcho-syndicalism (Phoenix Press), p.16. Также цитируется Чомски в For Reasons of State, p.156.
5. For Reasons of State, p.159.
6. Эта и последующие цитаты из Гумбольдта и Чомски взяты из его очерка "Language and Freedom" в сборнике The Chomsky Reader (ed. James Peck - Pantheon Books, 1987), pp.149-154.
7. The Chomsky Reader, p.141.
8. The Chomsky Reader, p.145.
9. Language and Problems of Knowledge - The Managua Lectures (MIT Press, 1980), p.155.
10. Language and Politics. Black Rose Books, 1988, p.144.
11. Language and Politics, p.386.
12. Language and Problems of Knowledge, p.166.
13. Language and Politics, p.594.
14. Reflections on Language, p.132.
15. The Chomsky Reader, p.30.
16. Это не означает, что Чомски недооценивает Кропоткина. Он считает, что его «Взаимная помощь» была «возможно первым столь крупным вкладом в социобиологию». The Chomsky Reader, p.21.
17. Radical Priorities, p.248.
18. The Chomsky Reader, pp.20-21.
19. Обе цитаты взяты из статьи «Объективность и либеральная школа», перепечатанной в The Chomsky Reader, p.84.
20. For Reasons of State, pp. 155, 161.
21. См. "The Relevance of Anarcho-syndicalism", in Radical Priorities, pp. 245-261.
22. Например, в 1904 году он писал, что «ленинские методы ведут к следующему: сначала партийная организация подменяет собой всю партию, потом центральный комитет подменяет собой организацию, в конце концов единоличный «диктатор» подменяет собой центральный комитет». (Цитируется по книге Rosa Luxemburg Speaks, p.23 (Pathfinder Press, 1970). Антагонизм между Чомски и Троцким налицо: «Что бы (Троцкий) не говорил в то время, когда он не был у власти, как до революции, так и после того, как он был выкинут из страны, когда легко было быть свободолюбивым критиком, настоящий Троцкий проявил себя именно находясь у власти. Троцкий был одним из тех, кто подрывал и громил массовые организации трудящихся в Советском Союзе - фабричные комитеты и Советы, желая подчинить рабочий класс воле верховных вождей и проводя в жизнь программу милитаризации труда в тоталитарном обществе, которое они с Лениным строили. Это и был настоящий Троцкий, не только посылавший войска для подавления восстания в Кронштадте и крестьянского махновского движения, ставшего ненужным сразу после того, как оно помогло разбить белогвардейцев, но и с самого первого момента нахождения у власти стремившийся подорвать народную самоорганизацию и установить жесткие структуры государственного подавления, в которых он и его товарищи получили бы абсолютную власть». (The Chomsky Reader, pp.40-41.)
23. См. предисловие Карлоса Отеро к книге Чомски Language and Politics. Карлос Отеро был редактором нескольких книг Чомски и сыграл немаловажную роль в пропаганде его идей. Он также подготовил к выпуску книгу Chomsky's Revolution: Cognitivism and Anarchism (Oxford, Basil Blackwell).
http://bakunista.org/content/view/140/41/index.html