tenox
04-08-2019 10:31:51
В продолжении серии статей о послевоенном революционном кризисе в Германии 1918-1923 гг. представляем наш рассказ о всеобщих забастовках, классовой борьбе и вооружённом противостоянии в Верхней Силезии, Рурской области и Центральной Германии. В статье приводится уничтожающая критика идеологии «социализации» левых партий, посредством которой они пытались сбить с толку пролетариат, демагогически лгали ему и саботировали его борьбу. Мы также подробно остановились на действиях профсоюзов в деле предотвращения забастовок, их интеграции в рамках капитализма и государства и на роли профсоюзов как послушных соуправляющих капиталистической эксплуатацией.
После того, как контрреволюции удалось победить в январских боях в Берлине, режим реакционной демократии утвердился на территории всей империи. Опасаясь столичного пролетариата, демократический персонал буржуазии и избранное 19 января Национальное собрание окопались в Веймаре. Однако ни жестокий террор, ни демократическая демагогия не смогли сломить классово-боевой дух пролетариата Германии - для этого были необходимы крупные поражения пролетариата и настоящая жажда крови реакционных сил. В первой половине 1919 г. немецкий капитализм находился в состоянии глубокого кризиса. И эта кризисная экономика должна была накормить и одеть миллионы демобилизованных солдат при всё время растущих ценах на продовольствие. Ввиду окончания войны в оборонной промышленности происходило массовое увольнение работников и работниц или сокращение рабочей недели, что приводило к уменьшению зарплаты. Демократия и пули не греют и не делают сытым. Таким образом новая правящая коалиция из СДПГ-большинства, партии Центра и Немецкой демократической партии (НДП) до мая 1919 г. должна была вести кровопролитную классовую войну сверху против пролетариата.
В классовой борьбе сверху против пролетариата буржуазия и государство могли полностью полагаться на профсоюзную бюрократию. Эта бюрократия стремилась к социально-экономической интеграции в рамках капитала и государства. Во времена кайзеровской империи лишь меньшинство немецкой буржуазии было готово признать профсоюзных боссов соуправляющими капиталистической эксплуатации. Однако эта позиция изменилась после Ноябрьской революции. Теперь немецкому капитализму было непременно необходимо социальное партнерство между буржуазией и профсоюзной бюрократией против находящегося в процессе радикализации пролетариата. Так, 15 ноября 1918 г. промышленные союзы и профсоюзы заключили соглашение о рабочем сотрудничестве. Буржуазия взяла на себя обязательство интегрировать профсоюзы в капиталистические отношения, предоставив им право на объединение и на заключение коллективных договоров. Чтобы успокоить рабочих и работниц, буржуазия и профсоюзная бюрократия милостиво предоставили им восьмичасовой рабочий день. Для «поддержания экономического развития» и разрешения конфликтов была создана Центральная комиссия промышленных и коммерческих работодателей и работников Германии.
Социальное обнищание пролетариата и пробуждение его потенциально-революционного бытия и сознания привели после Ноябрьской революции, особенно в Верхней Силезии, в Рурской области и в Центральной Германии, к усилению классовой борьбы. Вот что писал Рихард Мюллер о подавлении классовой борьбы пролетариата со стороны немецкого и польского национализма в Верхней Силезии, где большинство населения имело польское происхождение: «В первые недели после свержения кайзера весь верхнесилезский промышленный район был охвачен мощной экономической борьбой. Шахтеры и металлурги требовали более высокой заработной платы и одноразовую компенсацию в качестве рождественского денежного вознаграждения. Другие группы рабочих также были втянуты в водоворот событий. В конце декабря рабочие-трамвайщики всего промышленного района объявили забастовку, выставив те же самые требования.
Известные своей реакционностью верхнесилезские предприниматели, которые сохранили эту славу в течении всей революции, отвергли требования рабочих. Польская буржуазия развернулa дикую националистическую пропаганду, подстрекая польское население против немецких директоров угольных шахт и металлургических заводов, и даже организовывали нападения, которые часто переходили в регулярные бои с пограничниками. Если часть бастующих перешла на применение насилия, то это было результатом экономических, политических, психологических и националистических последствий того времени.
К концу декабря 1918 г. движение стало настолько опасным, что правительство посчитало нужным использовать военные силы для его подавления. Пограничный отряд, предположительно созданный для защиты от большевизма и нападений польских националистов, и гвардия офицеров-монархистов использовали пулеметы, чтобы рассеять бастующих рабочих-демонстрантов.
В начале января 1919 г. наступило некоторое затишье. При участии народного уполномоченного Ландсберга и прусского министра Хирша состоялись переговоры между профсоюзными лидерами и предпринимателями, которые должны были привести к урегулированию проблем. Однако уступки, предоставленные рабочим, были настолько смехотворными, что всего лишь через восемь дней движение вспыхнуло с новой силой. Переговоры и решения первого Kонгресса советов придали движению новое содержание. Появились требования социализации шахт, некоторые предприятия „социализировались“ рабочими, в результате чего несогласные с этим предприниматели и директора часто подвергались жестоким нападениям. (Комментарий: Да, герр Мюллер, диктатура пролетариата - это не воскресное чаепитие!) Однако акции рабочих так и не переросли в организованное целенаправленное массовое движение в Верхней Силезии. (Комментарий: Все центристы вроде Мюллера, которые только тормозили движение своим социал-реформистским оппортунизмом, несут в этом вопросе высокую степень ответственности!) Экономическо-революционный смысл и цель были отброшены на задний план националистической пропагандой поляков и немцев. Экономическо-революционная борьба все больше получала националистическое содержание. Таким образом, революционный потенциал, лежащий в большом промышленном районе, был потерян». (Рихард Мюллер, Der Bürgerkrieg in Deutschland, (Гражданская война в Германии), стр. 126/127)
По поводу термина «социализация» мы бы хотели дать свой раскрытый комментарий. Используя это понятие, все левые политические партии - от СДПГ-большинства до НСДПГ и KПГ - объективно пытались сбить с толку пролетариат, демагогически лгали ему и апеллировали к его антикапиталистическим инстинктам только для того, чтобы обмануть его. Мы, социальные революционерки и революционеры, противопоставляем антикапиталистическому инстинкту пролетариата не политическую демагогию левых партий о «социализации», а сознательную революционную борьбу за бесклассовое и безгосударственное общество. «Социализация» всегда и во все времена у всех левых партий означала государственный интервенционизм и/или государственный капитализм. СДПГ-большинства, которая во время революционного послевоенного кризиса сидела глубоко в заднице у буржуазии и была снова высрана оттуда в 1933 г., проводила госинтервенционистскую политику в рамках частнособственнического капитализма. Надеемся, читатель простит нам это фекальное сравнение, но это сопоставление лучше всего подходит для характеристики социал-демократии, которая сознательно обманывала понятием «социализация» в интересах буржуазии и своей собственной бюрократии классово-боевой пролетариат! Левое крыло НСДПГ и КПГ объективно стремились к созданию госкапиталистического режима на пример советского. Это крыло НСДПГ субъективно было намного честнее, чем СДПГ-большинства, хотя объективно оно также повернулось против пролетариата. Крайне радикальное крыло КПГ в ходе послевоенного революционного кризиса откололось от партии и начиная с 1920 г. стало жёстко критиковать советский госкапитализм.
Под настоящей социализацией средств производства постмарксистский и постанархистский коммунизм понимает разрушение государства и упразднение товарного производства. Всякая «социализация» в рамках государства и товарного производство была и остаётся лишь самообманом пролетариата и обманом его со стороны партийного марксизма и анархо-синдикализма, которые таким образом стали формами осуществления и утверждения мирового капитализма. Для целей социальной революции средства производства не могут быть ни национализированы, ни индивидуально коллективизированы в форме кооперативов. Государственная и кооперативная собственность на средства производства воспроизводит обмен товарами и вместе с этим деньги, наёмный труд и капитал. Таким образом, средства производства должны быть переданы без права собственности во всеобщее общественное распоряжение и планирование.
Классовая борьба пролетариата в Рурской области также была замедлена и задушена демагогией «социализации». Давайте поподробнее остановимся на ожесточённой классовой борьбе в Рурской области. Угольная буржуазия Рурской области незадолго до Ноябрьской революции, в октябре 1918 г., признала профсоюзную бюрократию совместной управляющей капиталистической эксплуатацией пролетариата. Угольные бароны, как сказал один из них, осознали, что «в условиях всеобщей большой неопределенности, шаткой власти государства и правительства для промышленности существуют сильные союзники только со стороны рабочего класса… профсоюзы.» (Эрхард Лукас, Zwei Formen von Radikalismus in der deutschen Arbeiterbewegung (Две формы радикализма в немецком рабочем движении), Издательство Roter Stern, Франкфурт-на-Майне, 1976, стр. 156.) 15 октября 1918 г. впервые в истории Германии объединения капитала и профессиональные союзы угольной промышленности встретились для официальных переговоров. То, что о социальных потребностях и интересах пролетарского базиса на этой встрече говорилось только в общих чертах, социал-демократических боссов «Старого союза» особенно не волновало, им было важно, что угольные бароны наконец-то признали их союз социальным партнёром!
Профсоюзные боссы действительно пытались сделать всё, чтобы предотвратить Ноябрьскую революцию. Когда им это не удалось, они пытались предотвратить забастовки во время и после революции. Однако из-за классово-боевого настроя пролетариата, особенно шахтёров Хамборна, им это не удалось. На следующих переговорах между угольной буржуазией и профсоюзной бюрократией после Ноябрьской революции 14 ноября 1918 г. было принято решение о восьмичасовой рабочей смене для горнодобывающего пролетариата, включая время спуска в шахту и поднятия на поверхность. До этого момента рабочее время в Рурской области составляло восемь часов не считая время спуска и поднятия. Согласно новому соглашению продолжительность рабочего дня составляла в среднем 7 ½ часов. Кроме того, между горнодобывающей буржуазией и профсоюзами была согласована 25 % надбавка за сверхурочную работу и 50 % за вторичную смену. Наряду с этим на бумаге был введён принцип минимальной заработной платы. Буржуазия взяла на себя обязательство полностью восстановить свободное передвижение рабочих и работниц между шахтами, которое фактически было отменено во время войны. Ввиду революционной ситуации этого социального реформизма, который преподнесла пролетариату профсоюзная бюрократия, было явно недостаточно. Вместо этого она играла роль пожарника и вместе с владельцами шахт осудила распространённое во время революции «произвольное вмешательство в дела предприятий», самовольное смещение высших руководителей и сотрудников службы безопасности со стороны классово-боевого пролетариата. Кроме того профсоюзы горнодобывающей отрасли принципиально отказались от забастовок и объявили, что все спорные вопросы должны решаться путём мирных коллективных переговоров.
Состоящий в большинстве своём из представителей социал-демократического большинства «Старый союз» сам был очень воодушевлён своим социальным партнерством с угольной буржуазией и требовал от пролетарского базиса «всестороннего жёсткого самопринуждения» и «самоотверженной самодисциплины» ради прибыли горнодобывающего капитала и премий профсоюзных боссов как послушных соуправляющих капиталистической эксплуатацией. Однако в Рурской области, как и во всей Германии в то время, сложилась революционная ситуация. 14 ноября 1918 г. из-за страха перед классово-боевым пролетариатом некоторые директора шахт выдвинули более благоприятные условия соглашения для шахтёров, чем этого требовали профсоюзы. Так они предложили вычислять восемь часов от начала спуска первого шахтёра до конца выхода последнего из шахты, тогда продолжительность рабочего дня составила бы 8 часов для смены и 7 ½ для отдельного горняка. Однако профсоюзы интерпретировали соглашение как менее выгодное для шахтёров, они считали ежедневное восьмичасовое рабочее время с начала спуска в шахту и выхода на поверхность каждого отдельного горняка, т.е. все шахтёры должны были оставаться под землёй в течении 8 часов.
Таким образом профсоюзная бюрократия положила конец «всестороннему жёсткому самопринуждению» и «самоотверженной самодисциплине» шахтёров в интересах угольных баронов. На многих шахтах в Рурской области начались дикие стачки без профсоюзной бюрократии. В ответ на это «Старый союз» посредством профсоюзных собраний, к сожалению успешно, начал кампанию дисциплинарных мер по отношению к пролетарскому базису. За исключением шахты Тюссена «Дойчер кайзер» в Хамборне. Там рабочий и солдатский совет, созданный 9 ноября 1918 г., интерпретировал соглашение от 14 ноября в более благоприятной для шахтёров форме и издал соответствующее распоряжение о рабочем времени. После того, как профсоюзная бюрократия начала посредством собраний навязывать худшую интерпретацию соглашения пролетариату, горняки «Дойчер кайзер» отказались отменять уже достигнутое сокращение рабочего времени. Однако соседняя угольная шахта «Ноймюль» в Хамборне подчинилась профсоюзной дисциплине.
Профсоюзная бюрократия и горнодобывающий капитал получили урок со стороны классово-боевого пролетариата Хамборна. На следующем собрании, назначенном на 23 ноября 1918 г., они намеревались перейти в наступление на пролетариат. Союз горнодобывающих капиталистов предложил шахтёрам небольшое повышение заработной платы в надежде на то, что «Старый союз» сможет таким образом вернуть свой пролетарский базис в Хамборне к «разуму». Однако ни горнодобывающему капиталу, ни профсоюзной бюрократии не удалось снова дисциплинировать горняков шахты «Дойчер кайзер». Уже за три дня до последнего соглашения между союзом горнодобывающих капиталистов и профсоюзной бюрократией, т.е. 20 ноября, они избрали своё собственное представительство для предстоящей классовой борьбы в виде комиссии трудового коллектива. В течении следующих нескольких дней эта комиссия согласовала требования о минимальной заработной плате в размере 20 и 19 марок для наиболее высокооплачиваемых категорий работников (забойщиков и крепильщиков), о значительном повышении заработной платы для посменно работающих и молодых рабочих, об одноразовой выплате от 500 до 600 марок для всех шахтёров плюс 100 марок за каждого ребёнка в возрасте до 14 лет, дальнейшее сокращение рабочего времени до 7 часов и о более быстрой и частой выплате зарплаты.
Директора шахт отклонили эти требования. 1 декабря комиссия трудового коллектива шахты «Дойчер кайзер» передала требования рабочему совету Хамборна. Последний организовал 4 декабря конференцию, в которой приняли участие члены правления обеих хамборнских угольных шахт, профсоюзные шишки и местные политики. Генеральный директор шахты Тюссена «Дойчер кайзер» Якоб объяснил, что ни одна отдельная шахта не может и не должна предъявлять особые требования и что все условия труда должны регулироваться центральной политикой коллективных переговоров между объединениями работодателей и профсоюзами. Профсоюзные боссы поддержали представителя горнодобывающего капитала против шахтёров.
Однако этим «Старый Союз» только инициировал массовое отчуждение и, наконец, разрыв со своим базисом в Хамборне. Коллектив рабочих шахты «Дойчер кайзер» в полном составе вышел из «Старого Союза» и вступил в Синдикалистскую Свободную Ассоциацию, которая в то время находилась больше под влиянием теории и практики радикального марксизма, чем анархо-синдикализма. 9 декабря рабочие коллективы всех забоев шахты «Дойчер кайзер» начали забастовку, которая с точки зрения «Старого Союза» была дикой, т.к. не находилась под контролем профсоюзных боссов. Утром рабочий совет Хамборна снова начал переговоры с правлением шахт Тюссена по поводу требований горняков. Однако дирекция «Дойчер кайзера» на этих переговорах осталась при своём негативном отношении к требованиям шахтёров. Таким образом горнякам пришлось усилить давление на капитал. Это произошло посредством массового посещения шахтёрами общего собрания трудового коллектива во второй половине дня. На собрании было принято решение продолжить забастовку и провести 10 декабря демонстрацию перед домом генерального директора шахт Тюссена. Вооружившись решениями общего собрания в качестве средства давления, представители рабочего совета Хамборна продолжили переговоры с руководством шахт. Попытки мобилизовать расположенные в Мюнстере войска против классово-боевого пролетариата Хамборна также не увенчались успехом. После этого утром 10 декабря, перед демонстрацией рабочих, дирекция шахт в значительной степени пошла на уступки требованиям шахтёров. Теперь также наполовину активизировались горняки шахты «Ноймюль». Однако они боролись не сами, а уполномочили для этого своих представителей. Комиссия, в которой были также представлены два члена рабочего совета Хамборна, вечером 10 декабря 1918 г. передала требования трудового коллектива директору шахты «Ноймюль» Бентропу. Однако Бентропу удалось обнадёжить пустыми обещаниями эту комиссию.
По мере того, как сведения об успехах шахтёров Хамборна распространялись в Рурской области, от Дуйсбурга до Эссена возникла целая цепь диких забастовок с аналогичными требованиями. В результате этих забастовок в лучшем случае были удовлетворены минимальные требования шахтёров. Горнодобывающий капитал и профсоюзная бюрократия были очень встревожены этими дикими забастовками. 13 декабря представители предпринимателей и профсоюзные боссы снова встретились в Эссене. На этот раз бонзы капитала готовы были платить шахтёрам на 15 % больше, но только в том случае, если профсоюзная бюрократия помогла бы им добиться повышения цен на уголь в министерстве торговли Пруссии. И действительно через неделю после этой нечистой сделки угольный картель объявил об увеличении на 50 % цен на уголь.
Однако в этой грязной сделке между профсоюзной бюрократией и угольным капиталом были также позитивные моменты. Забастовочное движение в Оберхаузене и вокруг него продолжало расширяться, в то время как в районе Гельзенкирхен-Эссен новейшая политика заключения коллективных договоров «Старого союза» сдерживала классовую борьбу пролетариата. Руководство шахт Тюссена в Хамборне теперь стало опять чувствовать себя увереннее. Так, руководство отменило уступки, сделанные им 10 декабря 1918 г., с ложным утверждением, что они были добыты с помощью «шантажа» и «насильственным путём». Дирекция шахт также объявила, что новое коллективное соглашение будет заключено только в случае полной восьмичасовой рабочей смены. Конечно, при таких условиях дирекция шахты «Ноймюль» больше не пошла навстречу требованиям своих рабочих.
Oрган самоорганизованной классовой борьбы на Тюссенской шахте «Дойчер кайзер» в Хамборне - комиссия трудового коллектива - первоначально хотел капитулировать перед центральной политикой коллективных договоров «Старого союза», но оставил окончательное решение за трудовым коллективом. Собрание трудового коллектива забоя 1/6 решило провести забастовку. Вечером 15 декабря 1918 г. состоялась встреча комиссии трудового коллектива и дирекции «Дойчер кайзер». Только комиссия трудового коллектива забоя 1/6 выступила за забастовку, в то время как комиссии других забоев были против прекращения работы. Однако 16 декабря оказалось, что коллективы других забоев, в отличие от комиссий, также были готовы бастовать. Так, все комитеты трудовых коллективов на «Дойчер кайзер» поддались давлению пролетарского базиса и вопреки решению рабочего совета Хамборна была объявлена забастовка. Руководство этой стачкой взяли на себя комиссии трудовых коллективов, которые теперь назывались Центральной забастовочной комиссией. Горняки «Дойчер кайзер» преподали урок рабочему совету Хамборна, т.к. он фактически выступил против классовой борьбы пролетариата.
18 декабря бастующие также решили втянуть своих коллег и братьев и сестёр по классу с шахты «Ноймюль» в классовую борьбу. Они двинулись к соседней шахте 3 и сняли с работы работающих над и под землёй рабочих. Когда эта новость распространилась, дирекция шахты 1/2 предупредила охрану. Кроме этого были закрыты ворота. Напрасно! Классово-боевой пролетариат шахт Тюссена пошёл на штурм шахты и вывел братьев и сестёр по классу с работы. Рабочие и работницы с «Дойчер кайзер» попытались также втянуть в забастовку другие угольные шахты за пределами Хамборна. Так, они организовали марш в соседние города Мейдерих, Лаар, Оберхаузен, Стеркраде и Остерфельд. Они хотели с помощью своих «визитов» закрыть угольные шахты и склонить трудовые коллективы к общей классовой борьбе. Действия хамборнских горняков были встречены со стороны их братьев и сестёр по классу как одобрением, так и непониманием.
23 декабря шахтёры «Ноймюль» прекратили забастовку, в то время как их коллеги из Тюссенской шахты «Дойчер кайзер» провели демонстрацию перед ратушей и потребовали отставки двух членов рабочего совета Хамборна. Чтобы придать больший вес своим требованиям, некоторые шахтёры появились на демонстрации с дубинками. Когда переговоры в ратуше затянулись, рабочие и работницы направились на шахту «Ноймюль», чтобы снова снять братьев и сестёр по классу с работы. Однако шахта была занята полицией и представителями народного ополчения. Были даже выставлены пулемёты. У капиталистической социальной реакции был также пожарный шланг, соединённый с котлом, чтобы встретить бастующих и демонстрирующих шахтёров горячей кипящей водой. Однако само народное ополчение состояло из рабочих, которые дружили с горняками с «Дойчер кайзер». Вместе они одолели полицию. После этого рабочий коллектив «Ноймюль» начал забастовку. Кроме этого шахтёры таким путём овладели винтовками и пулемётами.
На следующий день рабочие вывели полицейского инспектора из ратуши и подвергли его телесным наказаниям. Затем, вооружённые винтовками и пулемётами, добытыми на «Ноймюль», они двинулись на демонстрацию из Хамборна в Стеркраде и Остерфельд. В Стеркраде шахтёры из Хамборна столкнулись с охранниками из местного народного ополчения. Однако ополчение удалось разоружить с помощью интерактивного общения. Так первые ростки пролетарской диктатуры выросли из воспроизводительной классовой борьбы. Однако хамборнцы остались изолированы в своей радикальной классовой борьбе. Начиная с 21 декабря последние забастовки за пределами Хамборна, которые возникли по их примеру, пошли на убыль. То, что горняки Хамборна после 23 декабря не остались полностью изолированными в своей борьбе, было связано с их радикальными демонстрационными маршами.
Однако капиталистическая контрреволюция также не спала. Рабочие и солдатские советы тех городов, в которых СДПГ-большинства, профсоюзы и католическая Партия центра составляли подавляющее большинство, пытались остановить классовую борьбу пролетариата. С этой целью солдатский совет Реклингхаузена предоставил им контрреволюционные войска для борьбы против «Спартака» - так теперь капиталистическая социальная реакция называла все радикальные и революционные силы. С помощью этого реакционного формирования, которое было усилено местным ополчением, совет рабочих и солдатских депутатов Гладбека встал на пути демонстрации из Ботропа. Когда демонстрация не повернула вспять, реакционный отряд контрреволюционного рабочего и солдатского совета Гладбека открыл огонь по демонстрантам из Ботропа, один рабочий был убит. Несколько дней спустя в этом районе появился фрайкор, который всё ближе приближался к Хамборну. 27 декабря 1918 г. в Гутехоффнунгсхютте этот фрайкор открыл огонь из одной шахты по демонстрантам, среди которых были шахтёры Хамборна и Оберхаузена. Трое пролетариев были убиты контрреволюцией.
Однако контрреволюции удалось сломить забастовочное движение в Рурской области не только благодаря голой силе, потребовались также некоторые материальные уступки и значительная порция демагогии под брендом «социализации». После использования военных против бастующих шахтёров в Рурской области центральное правительство, состоящее из представителей СДПГ-большинства и Независимых социал-демократов, вынуждено было вмешаться в ход событий. Правительство направило в этот район представителя НСДПГ Генриха Штрёбеля, чтобы с помощью переговоров опять навести порядок. Так, 28 декабря 1918 г. в ратуше Мюльхайма состоялась большая конференция, на которой присутствовали представители окружной администрации, государственного горнодобывающего ведомства, профсоюзов и дирекции шахт, а также парламентарии, бургомистр и обер-бургомистр. При условии немедленного возобновления работ дирекция шахт Тюссена на этой конференции пошла на следующие уступки работникам и работницам «Дойчер кайзер»: одноразовая выплата 200 марок каждому женатому шахтёру, которая должна была производиться двумя частями каждые 14 дней, 100 марок каждому неженатому, от 25 до 125 марок за каждого ребёнка старше 14 лет. После этих уступок горняки Хамборна закончили забастовку. Но даже после этого соглашения снова и снова происходили дикие стачки за пределами Хамборна, во время которых шахтёры стремились добиться от горнодобывающего капитала таких же уступок, как на «Дойчер кайзер».
Тем временем у политиков разных мастей настало время демагогии «социализации». 9 января 1919 г. рабочий и солдатский совет Эссена голосами представителей СДПГ-большинства, НСДПГ и КПГ (!) принял решение о «социализации» горнодобывающей промышленности, занял головную организацию горнодобывающих предприятий, горнодобывающую ассоциацию и угольный синдикат, который отвечал за добычу и продажу угля, и на собрании профсоюзов (!) и советов округа назначил комиссию из 9 человек для подготовки переговоров с правительством с целью «социализации» шахт. В эту комиссию вошли по три представителя от СДПГ-большинства, НСДПГ и КПГ (!). Инициативы рабочих и солдатских советов Эссена представляли собой иллюзорную смесь государственно-капиталистической идеологии, системы советов и иллюзий по отношению к частнокапиталистическому правительству Германии, которое должно было одобрить всё по закону. Конечно, эти три элемента никак вместе не совмещались.
Таким образом инициатива социализации Эссенских советов объективно сбивала с толку пролетариат, а также субъективно останавливала его самоорганизованную классовую борьбу в виде диких забастовок без и против воли профсоюзов (здесь мы однозначно не имеем ввиду синдикалистов, которые принимали участие в забастовочном движении). Так, 14 января 1919 г. на конференции рабочих и солдатских советов угольного бассейна Рура голосами СДПГ-большинства, НСДПГ и КПГ была принята резолюция, в которой говорилось: «Самое большое и самое важное требование достигнуто: шахты стали общенародной собственностью". (Цитируется по материалам Конференции рабочих и солдатских советов Рурского угольного бассейна (Konferenz der Arbeiter- und Soldatenräte des Ruhrkohlengebietes), 14 января 1919 г.) Это утверждение, конечно, не было правильным. Шахты продолжали оставаться капиталистической частной собственностью. Противоположные утверждения были как частью сознательной демагогии СДПГ-большинства, так и объективно контрреволюционно действующих иллюзий синдикалистов, НСДПГ и «K»ПГ Рурской области.
Со стороны СДПГ-большинства и профсоюзных боссов вся эта история должна однозначно рассматриваться как преднамеренная демагогия, направленная на слом забастовочного движения в Рурской области. Со стороны НСДПГ и КПГ субъективная сторона этой истории выглядит несколько иначе: прежде всего они были ни чем иным, как левыми фиговыми листками реакционной партийной и профсоюзной политики, направленной на сдерживание пролетарской классовой борьбы. В том, что НСДПГ пошла на это, не было ничего нового. Однако то, что КПГ также объективно втянулась в этот процесс, показывает, что революционных партий не может существовать в природе по определению, несмотря на множество субъективно честных революционеров и революционерок среди обычных членов КПГ. В отдельных местах, там, где преобладало правое крыло партии, КПГ уже в первой половине 1919 г. объективно стала «К»ПГ, а начиная с октября 1919 г. это положение распространилось на всю партию. Поведение «К»ПГ в Kомитете девяти было объективно реакционным. Ссылка на отсутствие опыта в этом случае была бы обычной отговоркой, т.к. НСДПГ и часть КПГ в это время уже обломали себе зубы в Берлине при попытке свержения правительства СДПГ-большинства.(см.«Январские бои в Берлине») Контрреволюционный характер СДПГ-большинства, профсоюзной бюрократии и правительства Эберта уже давно был известен революционным силам. То, что Рурское отделение «К»ПГ участвовало в мошенничестве под названием «социализация», никак не может быть оправдано.
В постановлении от 14 января 1919 г. в дополнение к СДПГ-большинства и НСДПГ также «К»ПГ и синдикалисты (!) призывали к прекращению забастовок: «Посмотрите на людей, которые все еще после социализации призывают к забастовке! Вы не желаете сами себе добра. Все ваши организации: свободные, синдикалистские, христианские и польские профсоюзы, согласно заявлениям их представителей на конференции в Эссене по социализации, выступают против забастовки. Все социалистические партии: Партия социал-демократического большинства (СДПГ-большинства), Независимые (НСДПГ) и Союз Спартака («K»ПГ) просят вас возобновить работу. Любой, кто призывает к забастовке, является либо опасной бестолочью, либо подкупленным агентом капитализма». (Материалы Конференции рабочих и солдатских советов Рурского угольного бассейна (Konferenz der Arbeiter- und Soldatenräte des Ruhrkohlengebietes), 14 января 1919 г.)
Таким образом реакционный единый фронт, состоящий из партий и профсоюзов, начиная от СДПГ-большинства до «K»ПГ и от открыто реакционных профсоюзов до синдикалистов, требовал от рабочих и работниц прекратить забастовки. И всё это происходило под ложным предлогом, что добыча угля уже «социализирована»! Очень скоро СДПГ-большинства раскрыла свои тайные намерения. Центральное правительство посредством своей политики на практике доказало, что оно под «социализацией» понимает интервенционистскую политику государства в рамках частнособственнического капитализма. Вскоре это также стало ясно представителям НСДПГ и «K»ПГ в Комитете девяти, т.к. правительство отказалось признавать эту комиссию. Кроме того правительство требовало избрания вместо советов комитетов, которые не должны были больше иметь реальных полномочий контроля. Также правительство потребовало учреждения трудовых палат, в которые должны были войти на паритетных началах представители капитала и профсоюзной бюрократии. Эти идеи правительства были отвергнуты на новой конференци советов в Эссене 6 февраля 1919 года. Конференция также выдвинула правительству ультиматум, пригрозив в противном случае начать всеобщую забастовку. Как могло «К»ПГ в рамках Эссенской инициативы требовать госкапиталистических мер от явно частнокапиталистического режима?! Это при том, что ни одно объективно социально-революционное течение в мире не может требовать от какого-либо правительства «социализации», т.к. оно стремится к установлению бесклассового и безгосударственного общества посредством разрушения государства и упразднения товарного производства. Однако тогда революционная субъективность пролетариата ещё не была настолько развита. Но то, что «К»ПГ в Рурской области вместе с СДПГ-большинства и НСДПГ требовали от контрреволюционного правительства «социализации» горнодобывающей промышленности, даже по тогдашним меркам не было революционным. Во время всеобщей забастовки и мартовских боев в столице КПГ Берлина вела себя совершенно иначе. Также интересным фактом является то, что в январе 1919 г. даже синдикализм в Рурской области играл объективно реакционную роль. Резолюции от 14 января 1919 г. являются одними из многих доказательств того, что партийный марксизм и синдикализм объективно не могут быть революционными течениями!
Правительство отреагировало на ультиматум и угрозу всеобщей забастовки из Эссена оккупацией Рурской области подразделениями фрайкора под командованием генерала фон Ваттера. 16 февраля в Мюльхайме состоялось собрание синдикалистов, членов советов от НСДПГ и КПГ по поводу всеобщей забастовки и вооружённой борьбы против фрайкора. Это собрание стало поводом для выхода СДПГ-большинства из состава Kомитета девяти. В начале с помощью демагогии «социализации» правящим политикам удалось сдержать волну диких стачек, однако интервенционистская политика государства опять разожгла классовую борьбу и потребовала от СДПГ-большинства возврата к голой контрреволюционной практике. Т.к. СДПГ-большинства, к сожалению, всё ещё имела прочную основу в пролетариате, ей удалось расколоть его в Рурской области и помешать своим сторонникам участвовать во всеобщей забастовке. Результатом стали ожесточённые конфликты внутри пролетариата. Но расколотый пролетариат не может одержать победу над контрреволюцией. Так, члены Эссенского совета от НСДПГ и «К»ПГ капитулировали перед контрреволюцией, 21 февраля 1919 г. прекратив всеобщую забастовку. Контрреволюция, конечно, не выполнила договорённости перед капитулирующими «представителями» рабочего класса, и правительство ввело в Рурскую область вооружённые войска, что привело к временной парализации классовой борьбы в угольном бассейне.
Левые социал-демократы и правые «коммунисты» до сегодняшнего дня утверждают о превосходстве Эссенской инициативы социализации над «простой» борьбой шахтёров Хамборна за заработную плату. Однако эта позиция явно не выдерживает революционной критики. Конечно, согласно официальным заявлениям, рабочие и работницы из Хамборна оставались частью репродуктивной классовой борьбы, но они действовали сами, без профсоюзных и партийных боссов. Это была чертовски важная революционная тенденция их классовой борьбы. Это также относится к тому факту, что требования этой борьбы заставили рабочих и работниц Хамборна применить диктатуру пролетариата против классового врага и его приспешников. А к чему привела Эссенская инициатива социализации? Она привела к победе партийной и профсоюзной политики над самоорганизованной классовой борьбой пролетариата. Поскольку партийная и государственная «социализация» может происходить только в рамках капитализма, Эссенская инициатива привела объективно к победе капиталистической политики над классовой борьбой. Здесь надо заметить, что по многим вопросам у пролетариата тогда все ещё не было ясной классовой позиции.
В Центральной Германии левое крыло НСДПГ доминировало над пролетариатом, тем самым деформируя его классовую борьбу и систему местных советов - особенно в промышленном треугольнике Галле-Лойна-Мерзебург. Инициатива по усилению классовой борьбы исходила от совета рабочих и солдатских депутатов Галле, который возглавлял представитель левого крыла НСДПГ и бывший «революционный» староста Вильгельм Кёнен. Под влиянием классовой борьбы в Рурской области рабочий и солдатский совет Галле поставил под свой контроль главное горное управление в этом городе и ведомство по надзору над шахтами. Движение советов в Галле-Мерзебурге было также связующим звеном с движением в Берлине, которое, как известно, тормозилось Исполнительным советом под руководством Рихарда Мюллера из-за его оппортунистического приспособления к фракции СПДГ-большинства в совете.
Так, движение советов в Центральной Германии признало разработанные Берлинским Исполкомом правила для рабочих советов на промышленных предприятиях. Как известно, эти правила были непригодны для продолжения социальной революции и предусматривали только контрольные функции рабочих советов в рамках государства и производства капиталистических товаров. Таким способом классовая борьба в Центральной Германии объективно не могла принять революционный характер, потому что она субъективно не отвечала требованиям сознательной социальной революции. НСДПГ в Центральной Германии пыталось пропитать классовую борьбу пролетариата своей идеологией «социализации». Эта «социализация» должна была быть инициирована в рамках существующего государства, чтобы впоследствии свергнуть его и заменить его госкапиталистическим «рабочим государством». Таким образом эта борьба НСДПГ за «социализацию» явно уводила пролетариат в сторону от реальной необходимости социальной революции - разрушения государства.
23 февраля 1919 г. на конгрессе советов в Галле на следующий день была объявлена всеобщая забастовка. Партийно-идеологически определённые цели забастовки, такие, как «демократизация предприятий» или «продолжение социалистической революции», могли лишь запутать сознание пролетариата. Реальная демократизация предприятий на практике может означать только социальное партнерство и сотрудничество профсоюзной бюрократии с буржуазией в рамках производственных советов. Так это и произошло. Однако бытиё и сознание пролетариата может также радикализаваться в борьбе за иллюзии и выйти за рамки, поддерживаемые партийной и профсоюзной политикой иллюзий. Поэтому революционеры и революционерки должны участвовать в воспроизводительной классовой борьбе пролетариата и в то же самое время уничтожать иллюзии, поддерживаемые партийной и профсоюзной бюрократией.
Всеобщая забастовка в Центральной Германии началась 24 февраля со всей силой. Помимо шахтёров работу также прекратили работники и работницы химической промышленности, электростанций и металлообрабатывающих компаний. Сельский пролетариат также участвовал в этой классовой борьбе. Железнодорожники забастовкой парализовали железнодорожную связь между Берлином и Веймаром - местом собраний контрреволюционного Национального собрания. В Галле стали формироваться забастовочные комитеты. Пролетарская классовая борьба разрушила буржуазную свободу прессы как части капиталистической свободы торговли посредством забастовки печатников и стала развивать свободу прессы пролетариата через публикацию Бюллетеня забастовочного комитета. Так, несмотря на свою социал-реформистскую идеологию и центристское руководство, забастовка в Центральной Германии имела революционные тенденции. 26 февраля к забастовке присоединились рабочие и работницы Эрфурта и Лейпцига, а 18 февраля 1919 г. начал бастовать пролетариат Готы.
Против забастовочного движения в Центральной Германии контрреволюция вынуждена была также применить сверхрепрессивные меры. Так 1 марта 1919 г. в Галле вошёл корпус жандармерии. Однако он встретил вооружённое сопротивление пролетариата, которое, к сожалению, контрреволюции удалось быстро сломить. Правительство объявило осадное положение. Это усложнило координацию между бастующим пролетариатом разных предприятий и городов. В ходе типичных для НСДПГ переговоров с правительством в Веймаре 5 марта последнее пошло на уступки социал-реформистским требованиям партии. В своих уступках правительство первый раз официально признало производственные советы, что стало фактически первым шагом к юридическому закреплению этих объединений в качестве органов социально-реакционной рабочей демократии как особой формы капиталистической диктатуры на предприятиях. С помощью насилия и социальной демагогии классовая борьба в Центральной Германии была сломлена контрреволюцией. 7 марта всеобщее собрание прекратило забастовку. Только в Лейпциге рабочие и работницы в знак солидарности со всеобщей забастовкой в Берлине бастовали до 10 марта.
После того, как контрреволюции удалось победить в январских боях в Берлине, режим реакционной демократии утвердился на территории всей империи. Опасаясь столичного пролетариата, демократический персонал буржуазии и избранное 19 января Национальное собрание окопались в Веймаре. Однако ни жестокий террор, ни демократическая демагогия не смогли сломить классово-боевой дух пролетариата Германии - для этого были необходимы крупные поражения пролетариата и настоящая жажда крови реакционных сил. В первой половине 1919 г. немецкий капитализм находился в состоянии глубокого кризиса. И эта кризисная экономика должна была накормить и одеть миллионы демобилизованных солдат при всё время растущих ценах на продовольствие. Ввиду окончания войны в оборонной промышленности происходило массовое увольнение работников и работниц или сокращение рабочей недели, что приводило к уменьшению зарплаты. Демократия и пули не греют и не делают сытым. Таким образом новая правящая коалиция из СДПГ-большинства, партии Центра и Немецкой демократической партии (НДП) до мая 1919 г. должна была вести кровопролитную классовую войну сверху против пролетариата.
В классовой борьбе сверху против пролетариата буржуазия и государство могли полностью полагаться на профсоюзную бюрократию. Эта бюрократия стремилась к социально-экономической интеграции в рамках капитала и государства. Во времена кайзеровской империи лишь меньшинство немецкой буржуазии было готово признать профсоюзных боссов соуправляющими капиталистической эксплуатации. Однако эта позиция изменилась после Ноябрьской революции. Теперь немецкому капитализму было непременно необходимо социальное партнерство между буржуазией и профсоюзной бюрократией против находящегося в процессе радикализации пролетариата. Так, 15 ноября 1918 г. промышленные союзы и профсоюзы заключили соглашение о рабочем сотрудничестве. Буржуазия взяла на себя обязательство интегрировать профсоюзы в капиталистические отношения, предоставив им право на объединение и на заключение коллективных договоров. Чтобы успокоить рабочих и работниц, буржуазия и профсоюзная бюрократия милостиво предоставили им восьмичасовой рабочий день. Для «поддержания экономического развития» и разрешения конфликтов была создана Центральная комиссия промышленных и коммерческих работодателей и работников Германии.
Социальное обнищание пролетариата и пробуждение его потенциально-революционного бытия и сознания привели после Ноябрьской революции, особенно в Верхней Силезии, в Рурской области и в Центральной Германии, к усилению классовой борьбы. Вот что писал Рихард Мюллер о подавлении классовой борьбы пролетариата со стороны немецкого и польского национализма в Верхней Силезии, где большинство населения имело польское происхождение: «В первые недели после свержения кайзера весь верхнесилезский промышленный район был охвачен мощной экономической борьбой. Шахтеры и металлурги требовали более высокой заработной платы и одноразовую компенсацию в качестве рождественского денежного вознаграждения. Другие группы рабочих также были втянуты в водоворот событий. В конце декабря рабочие-трамвайщики всего промышленного района объявили забастовку, выставив те же самые требования.
Известные своей реакционностью верхнесилезские предприниматели, которые сохранили эту славу в течении всей революции, отвергли требования рабочих. Польская буржуазия развернулa дикую националистическую пропаганду, подстрекая польское население против немецких директоров угольных шахт и металлургических заводов, и даже организовывали нападения, которые часто переходили в регулярные бои с пограничниками. Если часть бастующих перешла на применение насилия, то это было результатом экономических, политических, психологических и националистических последствий того времени.
К концу декабря 1918 г. движение стало настолько опасным, что правительство посчитало нужным использовать военные силы для его подавления. Пограничный отряд, предположительно созданный для защиты от большевизма и нападений польских националистов, и гвардия офицеров-монархистов использовали пулеметы, чтобы рассеять бастующих рабочих-демонстрантов.
В начале января 1919 г. наступило некоторое затишье. При участии народного уполномоченного Ландсберга и прусского министра Хирша состоялись переговоры между профсоюзными лидерами и предпринимателями, которые должны были привести к урегулированию проблем. Однако уступки, предоставленные рабочим, были настолько смехотворными, что всего лишь через восемь дней движение вспыхнуло с новой силой. Переговоры и решения первого Kонгресса советов придали движению новое содержание. Появились требования социализации шахт, некоторые предприятия „социализировались“ рабочими, в результате чего несогласные с этим предприниматели и директора часто подвергались жестоким нападениям. (Комментарий: Да, герр Мюллер, диктатура пролетариата - это не воскресное чаепитие!) Однако акции рабочих так и не переросли в организованное целенаправленное массовое движение в Верхней Силезии. (Комментарий: Все центристы вроде Мюллера, которые только тормозили движение своим социал-реформистским оппортунизмом, несут в этом вопросе высокую степень ответственности!) Экономическо-революционный смысл и цель были отброшены на задний план националистической пропагандой поляков и немцев. Экономическо-революционная борьба все больше получала националистическое содержание. Таким образом, революционный потенциал, лежащий в большом промышленном районе, был потерян». (Рихард Мюллер, Der Bürgerkrieg in Deutschland, (Гражданская война в Германии), стр. 126/127)
По поводу термина «социализация» мы бы хотели дать свой раскрытый комментарий. Используя это понятие, все левые политические партии - от СДПГ-большинства до НСДПГ и KПГ - объективно пытались сбить с толку пролетариат, демагогически лгали ему и апеллировали к его антикапиталистическим инстинктам только для того, чтобы обмануть его. Мы, социальные революционерки и революционеры, противопоставляем антикапиталистическому инстинкту пролетариата не политическую демагогию левых партий о «социализации», а сознательную революционную борьбу за бесклассовое и безгосударственное общество. «Социализация» всегда и во все времена у всех левых партий означала государственный интервенционизм и/или государственный капитализм. СДПГ-большинства, которая во время революционного послевоенного кризиса сидела глубоко в заднице у буржуазии и была снова высрана оттуда в 1933 г., проводила госинтервенционистскую политику в рамках частнособственнического капитализма. Надеемся, читатель простит нам это фекальное сравнение, но это сопоставление лучше всего подходит для характеристики социал-демократии, которая сознательно обманывала понятием «социализация» в интересах буржуазии и своей собственной бюрократии классово-боевой пролетариат! Левое крыло НСДПГ и КПГ объективно стремились к созданию госкапиталистического режима на пример советского. Это крыло НСДПГ субъективно было намного честнее, чем СДПГ-большинства, хотя объективно оно также повернулось против пролетариата. Крайне радикальное крыло КПГ в ходе послевоенного революционного кризиса откололось от партии и начиная с 1920 г. стало жёстко критиковать советский госкапитализм.
Под настоящей социализацией средств производства постмарксистский и постанархистский коммунизм понимает разрушение государства и упразднение товарного производства. Всякая «социализация» в рамках государства и товарного производство была и остаётся лишь самообманом пролетариата и обманом его со стороны партийного марксизма и анархо-синдикализма, которые таким образом стали формами осуществления и утверждения мирового капитализма. Для целей социальной революции средства производства не могут быть ни национализированы, ни индивидуально коллективизированы в форме кооперативов. Государственная и кооперативная собственность на средства производства воспроизводит обмен товарами и вместе с этим деньги, наёмный труд и капитал. Таким образом, средства производства должны быть переданы без права собственности во всеобщее общественное распоряжение и планирование.
Классовая борьба пролетариата в Рурской области также была замедлена и задушена демагогией «социализации». Давайте поподробнее остановимся на ожесточённой классовой борьбе в Рурской области. Угольная буржуазия Рурской области незадолго до Ноябрьской революции, в октябре 1918 г., признала профсоюзную бюрократию совместной управляющей капиталистической эксплуатацией пролетариата. Угольные бароны, как сказал один из них, осознали, что «в условиях всеобщей большой неопределенности, шаткой власти государства и правительства для промышленности существуют сильные союзники только со стороны рабочего класса… профсоюзы.» (Эрхард Лукас, Zwei Formen von Radikalismus in der deutschen Arbeiterbewegung (Две формы радикализма в немецком рабочем движении), Издательство Roter Stern, Франкфурт-на-Майне, 1976, стр. 156.) 15 октября 1918 г. впервые в истории Германии объединения капитала и профессиональные союзы угольной промышленности встретились для официальных переговоров. То, что о социальных потребностях и интересах пролетарского базиса на этой встрече говорилось только в общих чертах, социал-демократических боссов «Старого союза» особенно не волновало, им было важно, что угольные бароны наконец-то признали их союз социальным партнёром!
Профсоюзные боссы действительно пытались сделать всё, чтобы предотвратить Ноябрьскую революцию. Когда им это не удалось, они пытались предотвратить забастовки во время и после революции. Однако из-за классово-боевого настроя пролетариата, особенно шахтёров Хамборна, им это не удалось. На следующих переговорах между угольной буржуазией и профсоюзной бюрократией после Ноябрьской революции 14 ноября 1918 г. было принято решение о восьмичасовой рабочей смене для горнодобывающего пролетариата, включая время спуска в шахту и поднятия на поверхность. До этого момента рабочее время в Рурской области составляло восемь часов не считая время спуска и поднятия. Согласно новому соглашению продолжительность рабочего дня составляла в среднем 7 ½ часов. Кроме того, между горнодобывающей буржуазией и профсоюзами была согласована 25 % надбавка за сверхурочную работу и 50 % за вторичную смену. Наряду с этим на бумаге был введён принцип минимальной заработной платы. Буржуазия взяла на себя обязательство полностью восстановить свободное передвижение рабочих и работниц между шахтами, которое фактически было отменено во время войны. Ввиду революционной ситуации этого социального реформизма, который преподнесла пролетариату профсоюзная бюрократия, было явно недостаточно. Вместо этого она играла роль пожарника и вместе с владельцами шахт осудила распространённое во время революции «произвольное вмешательство в дела предприятий», самовольное смещение высших руководителей и сотрудников службы безопасности со стороны классово-боевого пролетариата. Кроме того профсоюзы горнодобывающей отрасли принципиально отказались от забастовок и объявили, что все спорные вопросы должны решаться путём мирных коллективных переговоров.
Состоящий в большинстве своём из представителей социал-демократического большинства «Старый союз» сам был очень воодушевлён своим социальным партнерством с угольной буржуазией и требовал от пролетарского базиса «всестороннего жёсткого самопринуждения» и «самоотверженной самодисциплины» ради прибыли горнодобывающего капитала и премий профсоюзных боссов как послушных соуправляющих капиталистической эксплуатацией. Однако в Рурской области, как и во всей Германии в то время, сложилась революционная ситуация. 14 ноября 1918 г. из-за страха перед классово-боевым пролетариатом некоторые директора шахт выдвинули более благоприятные условия соглашения для шахтёров, чем этого требовали профсоюзы. Так они предложили вычислять восемь часов от начала спуска первого шахтёра до конца выхода последнего из шахты, тогда продолжительность рабочего дня составила бы 8 часов для смены и 7 ½ для отдельного горняка. Однако профсоюзы интерпретировали соглашение как менее выгодное для шахтёров, они считали ежедневное восьмичасовое рабочее время с начала спуска в шахту и выхода на поверхность каждого отдельного горняка, т.е. все шахтёры должны были оставаться под землёй в течении 8 часов.
Таким образом профсоюзная бюрократия положила конец «всестороннему жёсткому самопринуждению» и «самоотверженной самодисциплине» шахтёров в интересах угольных баронов. На многих шахтах в Рурской области начались дикие стачки без профсоюзной бюрократии. В ответ на это «Старый союз» посредством профсоюзных собраний, к сожалению успешно, начал кампанию дисциплинарных мер по отношению к пролетарскому базису. За исключением шахты Тюссена «Дойчер кайзер» в Хамборне. Там рабочий и солдатский совет, созданный 9 ноября 1918 г., интерпретировал соглашение от 14 ноября в более благоприятной для шахтёров форме и издал соответствующее распоряжение о рабочем времени. После того, как профсоюзная бюрократия начала посредством собраний навязывать худшую интерпретацию соглашения пролетариату, горняки «Дойчер кайзер» отказались отменять уже достигнутое сокращение рабочего времени. Однако соседняя угольная шахта «Ноймюль» в Хамборне подчинилась профсоюзной дисциплине.
Профсоюзная бюрократия и горнодобывающий капитал получили урок со стороны классово-боевого пролетариата Хамборна. На следующем собрании, назначенном на 23 ноября 1918 г., они намеревались перейти в наступление на пролетариат. Союз горнодобывающих капиталистов предложил шахтёрам небольшое повышение заработной платы в надежде на то, что «Старый союз» сможет таким образом вернуть свой пролетарский базис в Хамборне к «разуму». Однако ни горнодобывающему капиталу, ни профсоюзной бюрократии не удалось снова дисциплинировать горняков шахты «Дойчер кайзер». Уже за три дня до последнего соглашения между союзом горнодобывающих капиталистов и профсоюзной бюрократией, т.е. 20 ноября, они избрали своё собственное представительство для предстоящей классовой борьбы в виде комиссии трудового коллектива. В течении следующих нескольких дней эта комиссия согласовала требования о минимальной заработной плате в размере 20 и 19 марок для наиболее высокооплачиваемых категорий работников (забойщиков и крепильщиков), о значительном повышении заработной платы для посменно работающих и молодых рабочих, об одноразовой выплате от 500 до 600 марок для всех шахтёров плюс 100 марок за каждого ребёнка в возрасте до 14 лет, дальнейшее сокращение рабочего времени до 7 часов и о более быстрой и частой выплате зарплаты.
Директора шахт отклонили эти требования. 1 декабря комиссия трудового коллектива шахты «Дойчер кайзер» передала требования рабочему совету Хамборна. Последний организовал 4 декабря конференцию, в которой приняли участие члены правления обеих хамборнских угольных шахт, профсоюзные шишки и местные политики. Генеральный директор шахты Тюссена «Дойчер кайзер» Якоб объяснил, что ни одна отдельная шахта не может и не должна предъявлять особые требования и что все условия труда должны регулироваться центральной политикой коллективных переговоров между объединениями работодателей и профсоюзами. Профсоюзные боссы поддержали представителя горнодобывающего капитала против шахтёров.
Однако этим «Старый Союз» только инициировал массовое отчуждение и, наконец, разрыв со своим базисом в Хамборне. Коллектив рабочих шахты «Дойчер кайзер» в полном составе вышел из «Старого Союза» и вступил в Синдикалистскую Свободную Ассоциацию, которая в то время находилась больше под влиянием теории и практики радикального марксизма, чем анархо-синдикализма. 9 декабря рабочие коллективы всех забоев шахты «Дойчер кайзер» начали забастовку, которая с точки зрения «Старого Союза» была дикой, т.к. не находилась под контролем профсоюзных боссов. Утром рабочий совет Хамборна снова начал переговоры с правлением шахт Тюссена по поводу требований горняков. Однако дирекция «Дойчер кайзера» на этих переговорах осталась при своём негативном отношении к требованиям шахтёров. Таким образом горнякам пришлось усилить давление на капитал. Это произошло посредством массового посещения шахтёрами общего собрания трудового коллектива во второй половине дня. На собрании было принято решение продолжить забастовку и провести 10 декабря демонстрацию перед домом генерального директора шахт Тюссена. Вооружившись решениями общего собрания в качестве средства давления, представители рабочего совета Хамборна продолжили переговоры с руководством шахт. Попытки мобилизовать расположенные в Мюнстере войска против классово-боевого пролетариата Хамборна также не увенчались успехом. После этого утром 10 декабря, перед демонстрацией рабочих, дирекция шахт в значительной степени пошла на уступки требованиям шахтёров. Теперь также наполовину активизировались горняки шахты «Ноймюль». Однако они боролись не сами, а уполномочили для этого своих представителей. Комиссия, в которой были также представлены два члена рабочего совета Хамборна, вечером 10 декабря 1918 г. передала требования трудового коллектива директору шахты «Ноймюль» Бентропу. Однако Бентропу удалось обнадёжить пустыми обещаниями эту комиссию.
По мере того, как сведения об успехах шахтёров Хамборна распространялись в Рурской области, от Дуйсбурга до Эссена возникла целая цепь диких забастовок с аналогичными требованиями. В результате этих забастовок в лучшем случае были удовлетворены минимальные требования шахтёров. Горнодобывающий капитал и профсоюзная бюрократия были очень встревожены этими дикими забастовками. 13 декабря представители предпринимателей и профсоюзные боссы снова встретились в Эссене. На этот раз бонзы капитала готовы были платить шахтёрам на 15 % больше, но только в том случае, если профсоюзная бюрократия помогла бы им добиться повышения цен на уголь в министерстве торговли Пруссии. И действительно через неделю после этой нечистой сделки угольный картель объявил об увеличении на 50 % цен на уголь.
Однако в этой грязной сделке между профсоюзной бюрократией и угольным капиталом были также позитивные моменты. Забастовочное движение в Оберхаузене и вокруг него продолжало расширяться, в то время как в районе Гельзенкирхен-Эссен новейшая политика заключения коллективных договоров «Старого союза» сдерживала классовую борьбу пролетариата. Руководство шахт Тюссена в Хамборне теперь стало опять чувствовать себя увереннее. Так, руководство отменило уступки, сделанные им 10 декабря 1918 г., с ложным утверждением, что они были добыты с помощью «шантажа» и «насильственным путём». Дирекция шахт также объявила, что новое коллективное соглашение будет заключено только в случае полной восьмичасовой рабочей смены. Конечно, при таких условиях дирекция шахты «Ноймюль» больше не пошла навстречу требованиям своих рабочих.
Oрган самоорганизованной классовой борьбы на Тюссенской шахте «Дойчер кайзер» в Хамборне - комиссия трудового коллектива - первоначально хотел капитулировать перед центральной политикой коллективных договоров «Старого союза», но оставил окончательное решение за трудовым коллективом. Собрание трудового коллектива забоя 1/6 решило провести забастовку. Вечером 15 декабря 1918 г. состоялась встреча комиссии трудового коллектива и дирекции «Дойчер кайзер». Только комиссия трудового коллектива забоя 1/6 выступила за забастовку, в то время как комиссии других забоев были против прекращения работы. Однако 16 декабря оказалось, что коллективы других забоев, в отличие от комиссий, также были готовы бастовать. Так, все комитеты трудовых коллективов на «Дойчер кайзер» поддались давлению пролетарского базиса и вопреки решению рабочего совета Хамборна была объявлена забастовка. Руководство этой стачкой взяли на себя комиссии трудовых коллективов, которые теперь назывались Центральной забастовочной комиссией. Горняки «Дойчер кайзер» преподали урок рабочему совету Хамборна, т.к. он фактически выступил против классовой борьбы пролетариата.
18 декабря бастующие также решили втянуть своих коллег и братьев и сестёр по классу с шахты «Ноймюль» в классовую борьбу. Они двинулись к соседней шахте 3 и сняли с работы работающих над и под землёй рабочих. Когда эта новость распространилась, дирекция шахты 1/2 предупредила охрану. Кроме этого были закрыты ворота. Напрасно! Классово-боевой пролетариат шахт Тюссена пошёл на штурм шахты и вывел братьев и сестёр по классу с работы. Рабочие и работницы с «Дойчер кайзер» попытались также втянуть в забастовку другие угольные шахты за пределами Хамборна. Так, они организовали марш в соседние города Мейдерих, Лаар, Оберхаузен, Стеркраде и Остерфельд. Они хотели с помощью своих «визитов» закрыть угольные шахты и склонить трудовые коллективы к общей классовой борьбе. Действия хамборнских горняков были встречены со стороны их братьев и сестёр по классу как одобрением, так и непониманием.
23 декабря шахтёры «Ноймюль» прекратили забастовку, в то время как их коллеги из Тюссенской шахты «Дойчер кайзер» провели демонстрацию перед ратушей и потребовали отставки двух членов рабочего совета Хамборна. Чтобы придать больший вес своим требованиям, некоторые шахтёры появились на демонстрации с дубинками. Когда переговоры в ратуше затянулись, рабочие и работницы направились на шахту «Ноймюль», чтобы снова снять братьев и сестёр по классу с работы. Однако шахта была занята полицией и представителями народного ополчения. Были даже выставлены пулемёты. У капиталистической социальной реакции был также пожарный шланг, соединённый с котлом, чтобы встретить бастующих и демонстрирующих шахтёров горячей кипящей водой. Однако само народное ополчение состояло из рабочих, которые дружили с горняками с «Дойчер кайзер». Вместе они одолели полицию. После этого рабочий коллектив «Ноймюль» начал забастовку. Кроме этого шахтёры таким путём овладели винтовками и пулемётами.
На следующий день рабочие вывели полицейского инспектора из ратуши и подвергли его телесным наказаниям. Затем, вооружённые винтовками и пулемётами, добытыми на «Ноймюль», они двинулись на демонстрацию из Хамборна в Стеркраде и Остерфельд. В Стеркраде шахтёры из Хамборна столкнулись с охранниками из местного народного ополчения. Однако ополчение удалось разоружить с помощью интерактивного общения. Так первые ростки пролетарской диктатуры выросли из воспроизводительной классовой борьбы. Однако хамборнцы остались изолированы в своей радикальной классовой борьбе. Начиная с 21 декабря последние забастовки за пределами Хамборна, которые возникли по их примеру, пошли на убыль. То, что горняки Хамборна после 23 декабря не остались полностью изолированными в своей борьбе, было связано с их радикальными демонстрационными маршами.
Однако капиталистическая контрреволюция также не спала. Рабочие и солдатские советы тех городов, в которых СДПГ-большинства, профсоюзы и католическая Партия центра составляли подавляющее большинство, пытались остановить классовую борьбу пролетариата. С этой целью солдатский совет Реклингхаузена предоставил им контрреволюционные войска для борьбы против «Спартака» - так теперь капиталистическая социальная реакция называла все радикальные и революционные силы. С помощью этого реакционного формирования, которое было усилено местным ополчением, совет рабочих и солдатских депутатов Гладбека встал на пути демонстрации из Ботропа. Когда демонстрация не повернула вспять, реакционный отряд контрреволюционного рабочего и солдатского совета Гладбека открыл огонь по демонстрантам из Ботропа, один рабочий был убит. Несколько дней спустя в этом районе появился фрайкор, который всё ближе приближался к Хамборну. 27 декабря 1918 г. в Гутехоффнунгсхютте этот фрайкор открыл огонь из одной шахты по демонстрантам, среди которых были шахтёры Хамборна и Оберхаузена. Трое пролетариев были убиты контрреволюцией.
Однако контрреволюции удалось сломить забастовочное движение в Рурской области не только благодаря голой силе, потребовались также некоторые материальные уступки и значительная порция демагогии под брендом «социализации». После использования военных против бастующих шахтёров в Рурской области центральное правительство, состоящее из представителей СДПГ-большинства и Независимых социал-демократов, вынуждено было вмешаться в ход событий. Правительство направило в этот район представителя НСДПГ Генриха Штрёбеля, чтобы с помощью переговоров опять навести порядок. Так, 28 декабря 1918 г. в ратуше Мюльхайма состоялась большая конференция, на которой присутствовали представители окружной администрации, государственного горнодобывающего ведомства, профсоюзов и дирекции шахт, а также парламентарии, бургомистр и обер-бургомистр. При условии немедленного возобновления работ дирекция шахт Тюссена на этой конференции пошла на следующие уступки работникам и работницам «Дойчер кайзер»: одноразовая выплата 200 марок каждому женатому шахтёру, которая должна была производиться двумя частями каждые 14 дней, 100 марок каждому неженатому, от 25 до 125 марок за каждого ребёнка старше 14 лет. После этих уступок горняки Хамборна закончили забастовку. Но даже после этого соглашения снова и снова происходили дикие стачки за пределами Хамборна, во время которых шахтёры стремились добиться от горнодобывающего капитала таких же уступок, как на «Дойчер кайзер».
Тем временем у политиков разных мастей настало время демагогии «социализации». 9 января 1919 г. рабочий и солдатский совет Эссена голосами представителей СДПГ-большинства, НСДПГ и КПГ (!) принял решение о «социализации» горнодобывающей промышленности, занял головную организацию горнодобывающих предприятий, горнодобывающую ассоциацию и угольный синдикат, который отвечал за добычу и продажу угля, и на собрании профсоюзов (!) и советов округа назначил комиссию из 9 человек для подготовки переговоров с правительством с целью «социализации» шахт. В эту комиссию вошли по три представителя от СДПГ-большинства, НСДПГ и КПГ (!). Инициативы рабочих и солдатских советов Эссена представляли собой иллюзорную смесь государственно-капиталистической идеологии, системы советов и иллюзий по отношению к частнокапиталистическому правительству Германии, которое должно было одобрить всё по закону. Конечно, эти три элемента никак вместе не совмещались.
Таким образом инициатива социализации Эссенских советов объективно сбивала с толку пролетариат, а также субъективно останавливала его самоорганизованную классовую борьбу в виде диких забастовок без и против воли профсоюзов (здесь мы однозначно не имеем ввиду синдикалистов, которые принимали участие в забастовочном движении). Так, 14 января 1919 г. на конференции рабочих и солдатских советов угольного бассейна Рура голосами СДПГ-большинства, НСДПГ и КПГ была принята резолюция, в которой говорилось: «Самое большое и самое важное требование достигнуто: шахты стали общенародной собственностью". (Цитируется по материалам Конференции рабочих и солдатских советов Рурского угольного бассейна (Konferenz der Arbeiter- und Soldatenräte des Ruhrkohlengebietes), 14 января 1919 г.) Это утверждение, конечно, не было правильным. Шахты продолжали оставаться капиталистической частной собственностью. Противоположные утверждения были как частью сознательной демагогии СДПГ-большинства, так и объективно контрреволюционно действующих иллюзий синдикалистов, НСДПГ и «K»ПГ Рурской области.
Со стороны СДПГ-большинства и профсоюзных боссов вся эта история должна однозначно рассматриваться как преднамеренная демагогия, направленная на слом забастовочного движения в Рурской области. Со стороны НСДПГ и КПГ субъективная сторона этой истории выглядит несколько иначе: прежде всего они были ни чем иным, как левыми фиговыми листками реакционной партийной и профсоюзной политики, направленной на сдерживание пролетарской классовой борьбы. В том, что НСДПГ пошла на это, не было ничего нового. Однако то, что КПГ также объективно втянулась в этот процесс, показывает, что революционных партий не может существовать в природе по определению, несмотря на множество субъективно честных революционеров и революционерок среди обычных членов КПГ. В отдельных местах, там, где преобладало правое крыло партии, КПГ уже в первой половине 1919 г. объективно стала «К»ПГ, а начиная с октября 1919 г. это положение распространилось на всю партию. Поведение «К»ПГ в Kомитете девяти было объективно реакционным. Ссылка на отсутствие опыта в этом случае была бы обычной отговоркой, т.к. НСДПГ и часть КПГ в это время уже обломали себе зубы в Берлине при попытке свержения правительства СДПГ-большинства.(см.«Январские бои в Берлине») Контрреволюционный характер СДПГ-большинства, профсоюзной бюрократии и правительства Эберта уже давно был известен революционным силам. То, что Рурское отделение «К»ПГ участвовало в мошенничестве под названием «социализация», никак не может быть оправдано.
В постановлении от 14 января 1919 г. в дополнение к СДПГ-большинства и НСДПГ также «К»ПГ и синдикалисты (!) призывали к прекращению забастовок: «Посмотрите на людей, которые все еще после социализации призывают к забастовке! Вы не желаете сами себе добра. Все ваши организации: свободные, синдикалистские, христианские и польские профсоюзы, согласно заявлениям их представителей на конференции в Эссене по социализации, выступают против забастовки. Все социалистические партии: Партия социал-демократического большинства (СДПГ-большинства), Независимые (НСДПГ) и Союз Спартака («K»ПГ) просят вас возобновить работу. Любой, кто призывает к забастовке, является либо опасной бестолочью, либо подкупленным агентом капитализма». (Материалы Конференции рабочих и солдатских советов Рурского угольного бассейна (Konferenz der Arbeiter- und Soldatenräte des Ruhrkohlengebietes), 14 января 1919 г.)
Таким образом реакционный единый фронт, состоящий из партий и профсоюзов, начиная от СДПГ-большинства до «K»ПГ и от открыто реакционных профсоюзов до синдикалистов, требовал от рабочих и работниц прекратить забастовки. И всё это происходило под ложным предлогом, что добыча угля уже «социализирована»! Очень скоро СДПГ-большинства раскрыла свои тайные намерения. Центральное правительство посредством своей политики на практике доказало, что оно под «социализацией» понимает интервенционистскую политику государства в рамках частнособственнического капитализма. Вскоре это также стало ясно представителям НСДПГ и «K»ПГ в Комитете девяти, т.к. правительство отказалось признавать эту комиссию. Кроме того правительство требовало избрания вместо советов комитетов, которые не должны были больше иметь реальных полномочий контроля. Также правительство потребовало учреждения трудовых палат, в которые должны были войти на паритетных началах представители капитала и профсоюзной бюрократии. Эти идеи правительства были отвергнуты на новой конференци советов в Эссене 6 февраля 1919 года. Конференция также выдвинула правительству ультиматум, пригрозив в противном случае начать всеобщую забастовку. Как могло «К»ПГ в рамках Эссенской инициативы требовать госкапиталистических мер от явно частнокапиталистического режима?! Это при том, что ни одно объективно социально-революционное течение в мире не может требовать от какого-либо правительства «социализации», т.к. оно стремится к установлению бесклассового и безгосударственного общества посредством разрушения государства и упразднения товарного производства. Однако тогда революционная субъективность пролетариата ещё не была настолько развита. Но то, что «К»ПГ в Рурской области вместе с СДПГ-большинства и НСДПГ требовали от контрреволюционного правительства «социализации» горнодобывающей промышленности, даже по тогдашним меркам не было революционным. Во время всеобщей забастовки и мартовских боев в столице КПГ Берлина вела себя совершенно иначе. Также интересным фактом является то, что в январе 1919 г. даже синдикализм в Рурской области играл объективно реакционную роль. Резолюции от 14 января 1919 г. являются одними из многих доказательств того, что партийный марксизм и синдикализм объективно не могут быть революционными течениями!
Правительство отреагировало на ультиматум и угрозу всеобщей забастовки из Эссена оккупацией Рурской области подразделениями фрайкора под командованием генерала фон Ваттера. 16 февраля в Мюльхайме состоялось собрание синдикалистов, членов советов от НСДПГ и КПГ по поводу всеобщей забастовки и вооружённой борьбы против фрайкора. Это собрание стало поводом для выхода СДПГ-большинства из состава Kомитета девяти. В начале с помощью демагогии «социализации» правящим политикам удалось сдержать волну диких стачек, однако интервенционистская политика государства опять разожгла классовую борьбу и потребовала от СДПГ-большинства возврата к голой контрреволюционной практике. Т.к. СДПГ-большинства, к сожалению, всё ещё имела прочную основу в пролетариате, ей удалось расколоть его в Рурской области и помешать своим сторонникам участвовать во всеобщей забастовке. Результатом стали ожесточённые конфликты внутри пролетариата. Но расколотый пролетариат не может одержать победу над контрреволюцией. Так, члены Эссенского совета от НСДПГ и «К»ПГ капитулировали перед контрреволюцией, 21 февраля 1919 г. прекратив всеобщую забастовку. Контрреволюция, конечно, не выполнила договорённости перед капитулирующими «представителями» рабочего класса, и правительство ввело в Рурскую область вооружённые войска, что привело к временной парализации классовой борьбы в угольном бассейне.
Левые социал-демократы и правые «коммунисты» до сегодняшнего дня утверждают о превосходстве Эссенской инициативы социализации над «простой» борьбой шахтёров Хамборна за заработную плату. Однако эта позиция явно не выдерживает революционной критики. Конечно, согласно официальным заявлениям, рабочие и работницы из Хамборна оставались частью репродуктивной классовой борьбы, но они действовали сами, без профсоюзных и партийных боссов. Это была чертовски важная революционная тенденция их классовой борьбы. Это также относится к тому факту, что требования этой борьбы заставили рабочих и работниц Хамборна применить диктатуру пролетариата против классового врага и его приспешников. А к чему привела Эссенская инициатива социализации? Она привела к победе партийной и профсоюзной политики над самоорганизованной классовой борьбой пролетариата. Поскольку партийная и государственная «социализация» может происходить только в рамках капитализма, Эссенская инициатива привела объективно к победе капиталистической политики над классовой борьбой. Здесь надо заметить, что по многим вопросам у пролетариата тогда все ещё не было ясной классовой позиции.
В Центральной Германии левое крыло НСДПГ доминировало над пролетариатом, тем самым деформируя его классовую борьбу и систему местных советов - особенно в промышленном треугольнике Галле-Лойна-Мерзебург. Инициатива по усилению классовой борьбы исходила от совета рабочих и солдатских депутатов Галле, который возглавлял представитель левого крыла НСДПГ и бывший «революционный» староста Вильгельм Кёнен. Под влиянием классовой борьбы в Рурской области рабочий и солдатский совет Галле поставил под свой контроль главное горное управление в этом городе и ведомство по надзору над шахтами. Движение советов в Галле-Мерзебурге было также связующим звеном с движением в Берлине, которое, как известно, тормозилось Исполнительным советом под руководством Рихарда Мюллера из-за его оппортунистического приспособления к фракции СПДГ-большинства в совете.
Так, движение советов в Центральной Германии признало разработанные Берлинским Исполкомом правила для рабочих советов на промышленных предприятиях. Как известно, эти правила были непригодны для продолжения социальной революции и предусматривали только контрольные функции рабочих советов в рамках государства и производства капиталистических товаров. Таким способом классовая борьба в Центральной Германии объективно не могла принять революционный характер, потому что она субъективно не отвечала требованиям сознательной социальной революции. НСДПГ в Центральной Германии пыталось пропитать классовую борьбу пролетариата своей идеологией «социализации». Эта «социализация» должна была быть инициирована в рамках существующего государства, чтобы впоследствии свергнуть его и заменить его госкапиталистическим «рабочим государством». Таким образом эта борьба НСДПГ за «социализацию» явно уводила пролетариат в сторону от реальной необходимости социальной революции - разрушения государства.
23 февраля 1919 г. на конгрессе советов в Галле на следующий день была объявлена всеобщая забастовка. Партийно-идеологически определённые цели забастовки, такие, как «демократизация предприятий» или «продолжение социалистической революции», могли лишь запутать сознание пролетариата. Реальная демократизация предприятий на практике может означать только социальное партнерство и сотрудничество профсоюзной бюрократии с буржуазией в рамках производственных советов. Так это и произошло. Однако бытиё и сознание пролетариата может также радикализаваться в борьбе за иллюзии и выйти за рамки, поддерживаемые партийной и профсоюзной политикой иллюзий. Поэтому революционеры и революционерки должны участвовать в воспроизводительной классовой борьбе пролетариата и в то же самое время уничтожать иллюзии, поддерживаемые партийной и профсоюзной бюрократией.
Всеобщая забастовка в Центральной Германии началась 24 февраля со всей силой. Помимо шахтёров работу также прекратили работники и работницы химической промышленности, электростанций и металлообрабатывающих компаний. Сельский пролетариат также участвовал в этой классовой борьбе. Железнодорожники забастовкой парализовали железнодорожную связь между Берлином и Веймаром - местом собраний контрреволюционного Национального собрания. В Галле стали формироваться забастовочные комитеты. Пролетарская классовая борьба разрушила буржуазную свободу прессы как части капиталистической свободы торговли посредством забастовки печатников и стала развивать свободу прессы пролетариата через публикацию Бюллетеня забастовочного комитета. Так, несмотря на свою социал-реформистскую идеологию и центристское руководство, забастовка в Центральной Германии имела революционные тенденции. 26 февраля к забастовке присоединились рабочие и работницы Эрфурта и Лейпцига, а 18 февраля 1919 г. начал бастовать пролетариат Готы.
Против забастовочного движения в Центральной Германии контрреволюция вынуждена была также применить сверхрепрессивные меры. Так 1 марта 1919 г. в Галле вошёл корпус жандармерии. Однако он встретил вооружённое сопротивление пролетариата, которое, к сожалению, контрреволюции удалось быстро сломить. Правительство объявило осадное положение. Это усложнило координацию между бастующим пролетариатом разных предприятий и городов. В ходе типичных для НСДПГ переговоров с правительством в Веймаре 5 марта последнее пошло на уступки социал-реформистским требованиям партии. В своих уступках правительство первый раз официально признало производственные советы, что стало фактически первым шагом к юридическому закреплению этих объединений в качестве органов социально-реакционной рабочей демократии как особой формы капиталистической диктатуры на предприятиях. С помощью насилия и социальной демагогии классовая борьба в Центральной Германии была сломлена контрреволюцией. 7 марта всеобщее собрание прекратило забастовку. Только в Лейпциге рабочие и работницы в знак солидарности со всеобщей забастовкой в Берлине бастовали до 10 марта.