tenox
08-08-2019 15:13:55
Мы продолжаем серию публикаций под общим названием «Послевоенный революционный кризис в Германии (1918-1923)» и сегодня мы бы хотели рассказать о всеобщей стачке и вооружённом противостоянии революционных и контрреволюционных сил в марте 1919 г. в Берлине. На основе исторических фактов нам удалось показать, что руководство забастовки в лице НСДПГ и СДПГ-большинства, прикрываясь псевдореволюционными фразами, на деле подготовило капитуляцию без боя перед правительством Эберта. Результатом этого стало ещё более крупное, чем январское, поражение пролетариата и невидимый до сих пор контрреволюционный террор, который стоил жизни тысячам пролетариев и пролетарок.
3 марта 1919 г. большинство общего собрания рабочих и солдатских советов Большого Берлина приняло решение о начале всеобщей забастовки в столице в поддержку массовых забастовок в Центральной Германии. Провозглашение всеобщей забастовки в Берлине было слишком запоздалым, т.к. классовые бои в Центральной Германии были уже в значительной степени подавлены. Тот факт, что общее собрание так поздно приняло решение о всеобщей забастовке в столице, во многом был связан с успешным разложением системы советов Берлина изнутри со стороны СДПГ-большинства и оппортунистической адаптацией председателя Исполнительного комитета Большого Берлина Рихарда Мюллера к фракции СДПГ-большинства. На членов советов от СДПГ-большинства оказывалось двойное давление: сверху через их контрреволюционное партийное руководство и снизу со стороны классово-боевого пролетариата. Перед всеобщей забастовкой Мюллер и его товарищи из левого крыла НСДПГ вместе с КПГ организовали пролетарское давление на СДПГ-большинства, чтобы затем во время забастовки оппортунистически приспособиться к «вождям» социал-демократического большинства в системе советов. Мюллер во время забастовки вёл себя как типичный центрист, который пытался маскировать свой социал-реформизм псевдореволюционными фразами. Члены советов от СДПГ-большинства сопротивлялись забастовке так долго, как могли. Тем не менее они вместе с представителями от НСДПГ были избраны в руководство забастовкой под председательством Мюллера. Благодаря оппортунизму НСДПГ и Рихарда Мюллера СДПГ-большинства снова удалось изнутри сломить пролетарскую классовую борьбу.
Всеобщая забастовка с 3 по 7 марта в Берлине, несмотря на «лидерство» СДПГ-большинства и НСДПГ, была одной из величайших в истории классовой борьбы пролетариата столицы Германии. Тем не менее сегодняшние революционеры и революционерки должны очень критически рассматривать требования бастующих и указывать на то, что даже во время самой жаркой фазы послевоенного революционного кризиса пролетариат Германии не обладал необходимой практической и сознательной зрелостью, чтобы революционно самоупразднить себя и дать взойти первым росткам бесклассового и безгосударственного общества. Так, одним из требований бастующих было юридическое признание системы советов со стороны контрреволюционного правительства Эберта. На самом деле система советов должна была подготавливать революционное свержение режима Эберта, вместо того чтобы создавать среди пролетариата иллюзии о том, что признанные государством советы могут эффективно использоваться для пролетарской классовой борьбы или даже для социальной революции! Также требование улучшения политических и экономических отношений с госкапиталистическим режимом Советской России объективно не служило интересам пролетариата. Напротив, оно показывало, что у пролетариата и его «вождей» имелись иллюзии как по отношению к частнокапиталистическому режиму Эберта в Германии, так и к госкапиталистическому «советскому» режиму Ленина и Троцкого в России. Позже частнокапиталистическая Германия и госкапиталистический Советский Союз должны были иногда терпеть друг друга, иногда бороться друг против друга - и все это за счёт пролетариата в обеих странах. С другой стороны, формирование революционной рабочей обороны должно было быть вызвано не забастовкой, а самоорганизацией путём немедленного формирования рабочего ополчения! Также ликвидация фрайкора могла произойти только посредством революционной борьбы, а не при помощи требования этого у государства. Конечно, это было невозможно при системе советов, в которой доминировали контрреволюционная СДПГ-большинства и центристская НСДПГ, поэтому она и распалась изнутри.
Как действовала субъективно самая революционная сила, КПГ, во время всеобщей забастовки в Берлине? Если не принимать во внимание объективно социально-реакционный факт, что КПГ была политической партией, то несуществующее на тот момент антиполитическое социально-революционное течение внутри советов во время всеобщей забастовки в Берлине должно было бы действовать так, как действовала на самом деле КПГ. То, что КПГ отказалась входить вместе с СДПГ-большинства в руководство забастовкой, было абсолютно правильным шагом. В руководстве забастовкой, в котором доминировали контрреволюционная СДПГ-большинства и центристская НСДПГ, революционеры и революционерки были бы всего лишь их псевдорадикальным фиговым листком. Они должны были перед пролетариатом занять абсолютно независимую позицию к такому «руководству», которое субъективно и объективно могло служить лишь тормозом классовой борьбы. Как следствие создание со стороны КПГ независимо от этого «руководства» забастовкой «революционного комитета» было также абсолютно правильным. Тот факт, что КПГ раскритиковала требование юридического признания системы советов со стороны правительства, также был революционной тенденцией этой партии, которая объективно не могла быть полностью революционной. Однако, будучи партией, связанной с Москвой, КПГ не могла критиковать иллюзии по отношению к советскому госкапитализму. Несмотря на это, впоследствии некоторые из бывших членов КПГ стали самыми жёсткими революционными критиками госкапиталистического СССР.
Сопротивление КПГ решению общего собрания рабочих и солдатских советов Берлина от 4 марта о ведении переговоров с правительством было, конечно, также правильным. Такого рода переговоры только разоружили бы пролетариат перед контрреволюцией. Против всеобщей забастовки контрреволюция начала применять методы пропаганды демагогии, организации грабежей и нападений на полицейские участки и, наконец, грубого насилия. 3 марта 1919 г. Национальное собрание в Веймаре приняло законопроект о «социализации», который мы уже разобрали в нашей статье «Массовые забастовки и вооружённая борьба». В тот же день прусское правительство объявило осадное положение в Берлине и назначило Носке главнокомандующим войсками. Кровавый пёс социал-демократии немедленно запретил все демонстрации и собрания пролетариата и учредил чрезвычайные военно-полевые суды. В качестве оправдания контрреволюционного террора против пролетариата были использованы факты разграбления и вооружённого нападения на полицейские участки в ночь на 4 марта в Берлине. Ни руководство забастовки из числа СДПГ-большинства и НСДПГ, ни KПГ и Союз красных солдат не имели никакого отношения к этим событиям. В своём призыве к всеобщей забастовке КПГ прямо предостерегла от «перестрелок, которых Носке только ждет» (КПГ, Märzkämpfe 1919 (Мартовксие бои 1919), Энциклопедия истории, издательство Dietz, Восточный Берлин 1984 г., стр. 695.) Созданная правительством контрреволюционная система информаторов и провокаторов однозначно была соорганизатором грабежей и вооружённых стычек.
То, что контрреволюционной системе информаторов и провокаторов удалось втянуть в свои грязные дела честных людей, особенно из неработающих слоёв пролетариата (безработные, демобилизованные, но ещё не интегрированные в производственный процесс солдаты) было связано с двумя структурными недостатками системы советов. Во-первых, во время известных событий в столице не было образовано вооружённое рабочее ополчение, которое могло бы справиться с контрреволюционной системой стукачей и провокаторов. Во-вторых, неработающие слои пролетариата в значительной степени были изолированы от рабочего класса, что можно было предотвратить созданием пролетарских районных и квартальных комитетов и их интеграцией в систему советов. Но как мы уже заметили в нашей статье «Формирование революционных и контрреволюционных сил» у председателя Исполнительного комитета советов Берлина Мюллера имелись большие предрассудки по отношению к неработающим слоям пролетариата. КПГ также не взяла на себя инициативу по созданию пролетарских районных комитетов. Так в значительной степени слепой и дезориентированный социальный гнев этих слоёв был успешно направлен провокаторами в контрреволюционное русло.
Организованные провокаторами и шпионами акции разграбления и нападения на полицейские участки в Берлине дали повод реакционным силам начать репрессии против КПГ и её газеты Rote Fahne, которая 4 марта предостерегала от путчистских методов и призвала рабочий класс к пролетарской солидарности. Как следствие Носке отдал приказ о закрытии газеты. 4 марта он позволил фрайкорам войти в Берлин. Также печально известной патрульной роте под командованием капитана Ойгена фон Кесселя, согласно его собственным воспоминаниям, был отдан приказ: «ночью между двумя и тремя часами арестовать более 120 коммунистических лидеров». Таким образом этот контрреволюционер «лишил движение своих главных лидеров, прежде чем они вступили в бой». (Ойген фон Кессель, Märzkämpfe 1919 (Мартовксие бои 1919 г.), Энциклопедия истории издательство Dietz, Восточный Берлин 1984 г., стр. 695.)
Днём 5 марта 1919 г. контрреволюционный добровольческий корпус фрайкора выступил также против уже преданной правительству Эберта Народной морской дивизии. Подразделениям Народной морской дивизии был отдан приказ очистить территорию вокруг Александерплац. Когда они захотели выполнить приказ, из полицейского управления их обстрелял фрайкор. Постмонархическая предфашистская контрреволюция уже в мартовские дни 1919 г. начала серию нападений на такую же контрреволюционную демократию. В такой ситуации система советов должна была бы, используя последствия нападений постмонархической предфашистской фракции контрреволюции, привлечь атакованных солдат на сторону социальной революции, не защищая при этом реакционную демократию. Конечно, подразделения Народной морской дивизии стали к этому времени частью реакционной Республиканской солдатской обороны (РСО) и eщё во время январских боёв заняли нейтральную позицию. Но когда она подверглась нападению со стороны контрреволюционных сил, Мюллер как председатель забастовочного комитета должен был поставить подразделение Народной морской дивизии и другие подвергшиеся нападениям со стороны фрайкора части РСО под немедленный контроль берлинского Исполнительного комитета. Конечно, эти войска не были с социально-революционной точки зрения надёжными, но в данной конкретной ситуации необходимо было прежде всего объединить все силы против контрреволюции, а затем, сформировав рабочее ополчение, включить в них действительно революционных солдат. Однако руководство забастовки вокруг Мюллера всерьёз не занималось как образованием рабочего ополчения, так и переводом Народной морской дивизии и других подвергшихся нападению со стороны контрреволюциoнных формирований под контроль Исполнительного комитета. На самом деле во время вооружённых боёв Исполком пытался занять «нейтральную» позицию!
Дитмар Ланге писал о капитуляции без боя Мюллера перед вооружённой контрреволюцией следующее: «Оккупация Берлина со стороны соединений фрайкора под командованием Лютвица началась рано утром 4 марта. В этих условиях о формировании специальной рабочей милиции не могло быть и речи. Военная комиссия при забастовочном комитете ограничилась в последующий период попытками прояснить запутанную ситуацию после начала вооружённого конфликта в центре города и вокруг Александерплац, но в остальном, похоже, пыталась не вмешиваться в события. Примечательно, что вечером 5 марта руководство забастовки все ещё спорило о паритетном занятии постов в военном комитете (среди солдат-членов комиссии СДПГ-большинства имела небольшое большинство), вместо того, чтобы предпринимать конкретные действия против надвигающейся военной конфронтации.
Даже после начала боевых действий против Народного морской дивизии и Гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии (ГКСД), которые привели к полной оккупации Берлина, а также началу репрессивных мер против бастующих, между лидерами забастовки и боевыми подразделениями не было никакого взаимопонимания. 6 марта состоялось собрание солдатских советов, на котором могли бы быть разъяснены общие позиции, однако этого не произошло, а на пленарном заседании 7 марта делегация Народной морской дивизии снялась с заседания, поскольку получение формального разрешения для выполнения военной задачи заняло бы слишком много времени.
Прежде всего члены забастовочного комитета хотели провести строгое разделение между забастовкой и военными действиями, чтобы не быть втянутыми в последние. Показательна здесь позиция Мюллера и Доймига, которые как члены НСДПГ представляли радикальное крыло забастовочного комитета. Они объявили, что „имеющееся противоборство является вооруженной конкурентной борьбой, а не политической, поэтому они должны быть отделены друг от друга.» (Дитмар Ланге, Massenstreik und Schießbefehl. Generalstreik und Märzkämpfe in Berlin 1919 (Массовые забастовки и приказ стрелять. Всеобщая забастовка и мартовская бои в Берлине в 1919 г.), издательство edition assemblage Мюнстер 2012 г., стр. 92/93.)
На самом деле представление руководства забастовки о том, что они могут остаться в стороне от вооружённой борьбы, разоружало пролетариат перед лицом контрреволюционного наступления! Разумеется, контрреволюционные войска занимали также бастующие предприятия! Вопрос о том, что руководство забастовки смогло бы дать сознательный и воинственный отпор навязанной контрреволюцией вооружённой борьбе также очень сомнительно, но нет ничего хуже, чем капитуляция без боя! В мартовские дни 1919 г. Мюллер однозначно показал, что он был всего лишь жалким центристом, а не социальным революционером.
Сам Мюллер о своей капитуляции без боя, которую он как типичный центрист пытался замаскировать для себя и классово-сознательного пролетариата псевдореволюционными фразами, писал следующее: «Когда на четвертый день забастовки (6 марта) общее собрание рабочего совета собралось на заседание, среди независимых и коммунистов царило настроение, которое не сулило ничего хорошего. Коммунисты требовали, чтобы рабочие советы объединили свои силы со сражающимися против сил Лютвица солдатами ГКСД, т.е. объединились с теми, кто во время январских боев вел себя „нейтрально“ или стоял на стороне правительства и участвовал в подавлении борющихся рабочих и кто теперь всего лишь защищал свое материальное существование. С этой целью коммунисты внесли следующее предложение: „Совет рабочих и солдатских депутатов Большого Берлина принимает на себя верховное командование всеми войсковыми соединениями Большого Берлина. Командные полномочия добровольческих соединений (фрайкор) отменены.“
Единственным войсковым подразделением Большого Берлина можно было рассматривать ГКСД. Одна треть из ее состава сражалась против правительственных войск, а две трети с правительственными войсками против своих товарищей. И над этим подразделением должен был взять на себя „верховное командование“ рабочий совет.» (Рихард Мюллер, Der Bürgerkrieg in Deutschland (Гражданская война в Германии), стр. 158/159.)
Хотя анализ характера вооружённой борьбы между фрайкором и ГКСД, включая Народную морскую дивизию, наполовину правильный, мы всё равно придерживаемся позиции, что Берлинский Исполнительный комитет на короткое время должен был поставить под свой контроль Народную морскую дивизию и другие подвергшиеся нападению со стороны контрреволюции подразделения. Этот процесс должен был сопровождаться целенаправленной подготовкой формирования рабочего ополчения, в которое вошли бы действительно революционные солдаты из Народной морской дивизии и ГКСД. Этого же требовали члены КПГ от лидеров забастовки вокруг Мюллера. Однако те воспротивились этим планам.
И что за жалкие оправдания придумывал для этого Мюллер! Правильно, как рабочий совет мог взять на себя командование солдатами, сражающимися в рядах фрайкора против подразделений ГКСД? Разумеется, что Исполнительный комитет мог взять под свой контроль только борющиеся против контрреволюции войска. Но этим шагом Исполком поставил бы всех воюющих в Берлине солдат перед выбором: или бороться за контрреволюцию, или за революцию. Мюллер уклонился от последовательной борьбы против контрреволюции. Это было совсем не случайно, т.к. Мюллер был идеальным воплощением идеологии центризма! Ссылка Мюллера на не столь революционное прошлое атакованных контрреволюцией в мартовских боях солдат ГКСД была предназначена только для скрытия посредством псевдорадикальных фраз своей собственной капитуляции без боя перед контрреволюцией.
Однако в одном вопросе Мюллер оказался прав. 6 марта, несмотря на его сопротивление, членам рабочего совета от НСДПГ удалось распространить забастовку на предприятия по снабжению газом, водой и электроэнергией. Однако эта мера поразила в основном пролетарские кварталы и была серьёзной тактической ошибкой. Члены совета от СДПГ-большинства использовали это расширение забастовки как предлог выйти из неё. Это стало хорошим побочным эффектом тактической ошибки, т.к. такого рода контрреволюционные партии как СДПГ-большинства предпочтительнее иметь в виде открытых врагов, а не «союзников». Тем не менее после выхода СДПГ-большинства из руководства забастовкой КПГ и НСДПГ не пришли к соглашению и не образовали новое руководство забастовкой. Профсоюзная бюрократия, которая 4 марта призвала свой пролетарский базис принять участие в забастовке, после распространения всеобщей забастовки на предприятия по снабжению газом, водой и электроэнергией призвала к её прекращению. Берлинская СДПГ-большинства начала в своих листовках кампанию агитации против забастовки. В результате печатники возобновили свою работу. Между тем контрреволюционные войска заняли гидротехнические предприятия Западного Берлина и возобновили снабжение буржуазных районов водой, в то время как пролетарские кварталы большей частью оставались без неё. Вскоре контрреволюционными войсками также аналогичным образом была организована подача газа и электричества в буржуазные районы.
7 марта отправленная в Веймар делегация советов рабочих и солдатских депутатов Большого Берлина сообщила на общем собрании о своих переговорах с правительством. Результаты были такие же, как и те, которые привели к прекращению всеобщей забастовки в Центральной Германии (см. «Массовые забастовки и вооружённая борьба часть 2»). Для членов советов от СДПГ-большинства хватило демагогии «социализации», завёрнутой в идеологию государственного интервенционизма в рамках частного капитализма, чтобы положить конец забастовке. Члены советов от НСДПГ и KПГ посчитали «уступки» недостаточными. Однако представители НСДПГ под давлением контрреволюции теперь опять стали призывать к возобновлению работы. Они выставили для этого следующие условия: никаких взысканий из-за участия в забастовке, освобождение всех арестованных пролетариев, немедленное освобождение всех оккупированных войсками территорий, вывод фрайкора из столицы, отмена осадного положения и упразднение чрезвычайных военно-полевых судов.
Вокруг этих пунктов руководство забастовки во главе с Мюллером и вело переговоры с Носке. Дитмар Ланге писал о жалкой капитуляции Мюллера перед контрреволюцией следующее: «Для переговоров была собрана делегация, состоящая из двух членов СДПГ-большинства и НСДПГ и одного представителя военного комитета, которая должна была начать переговоры с Носке о выводе правительственных войск с предприятий и электростанций, а также об освобождении арестованных. В частности, на электростанциях и вокзалах следовало согласовать поэтапный вывод войск и одновременный вход рабочих, поскольку ожидалось, что военные из-за боязни саботажа не выведут сначала войска. В вопросе вывода фрайкора Мюллер после телефонного разговора с Шейдеманом по всей видимости убедился в безнадёжности этого требования и отказался от него. Вывод фрайкора и отмена осадного положения не были необходимы, пока они боролись друг против друга. Оценка, которая кажется абсурдной, если принимать во внимание различные политические особенности отдельных объединений и последствия осадного положения также на не участвующих в боевых действиях рабочих.» (Дитмар Ланге, Массовые забастовки и приказ стрелять. Всеобщая забастовка и мартовская бои в Берлине в 1919 г., стр. 122/123.)
Какая невероятно обезоруживающая пролетариат наивность со стороны Мюллера! Такие «вожди» пролетариата как Мюллер очень облегчили работу контрреволюции! 8 марта центристы из НСДПГ без достижения своих целей объявили о завершении всеобщей забастовки. Однако после окончания забастовки Берлин оставался ареной сверхфанатичного контрреволюционного террора, который стоил также жизни пролетариям и мелким буржуа, которые даже не участвовали в вооружённой борьбе. Против пролетарских районов столицы реакция развернула самоходные орудия, тяжёлые миномёты и эскадрильи самолётов. Для оправдания варварства капиталистической цивилизации против пролетариата буржуазия использовала свою свободу прессы, распространяя страшные небылицы о якобы «коммунистическом терроре». Самую большую историю злодеяний - о якобы убийстве 60 полицейских со стороны коммунистов и коммунисток - редакции бульварной газеты B.Z. рассказал тайный советник Министерства внутренних дел Дое. Такого рода ложь служила цели оправдания контрреволюцией собственного террора. Из пасти Носке разносились смертельные угрозы в адрес пролетариата: «Любой, кто будет обнаружен с оружием в руках воюющий против правительственных войск будет расстрелян на месте».
10 марта жертвой этого террора стал ведущей член КПГ Лев Йогихес, который был убит «при попытке к бегству» сотрудником уголовной полиции Тамшиком в коридорах берлинской тюрьмы в районе Моабит. Та же самая марионетка контрреволюции позже, 17 мая 1919 г., также в тюрьме Моабит убила одного из организаторов Народной морской дивизии лейтенанта Генриха Дорренбаха. Многие из товарищей последнего были убиты 11 марта 1919 г. В этот день «отдел розыска» фрайкора Райнхард привлёк подразделения расформированной Народной морской дивизии под предлогом получения зарплаты в дом на Французской улице. При непосредственном участии старшего лейтенанта Отто Марлоха 28 моряков были расстреляны на месте. В декабре 1919 г. демократическое правовое государство вынесло оправдательный приговор Марлоху, заявив, что «в конце концов он выполнял только свой долг». 12 марта в Лихтенберге (район Берлина) произошли последние отчаянные бои. В марте 1919 г. контрреволюция нанесла берлинскому пролетариату ещё большее поражение, чем в январе. Около 1200 пролетариев стали жертвами контрреволюционного террора под предводительством кровавого пса Носке.
В результате подавления классовой борьбы пролетариата в Берлине в марте 1919 г. постмонархическая предфашистская фракция контрреволюции смогла значительно укрепить свои позиции по сравнению с демократической фракцией с СДПГ-большинства в качестве её ядра. Многие из палачей контрреволюции, действовавшие в Берлине год спустя, в марте 1919 г. во время Капповского путча, выступили также против своих бывших демократических заказчиков. Гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия (ГКСД), которую создала СДПГ-большинства для борьбы против революции и которая во время январских боев вела кровавую борьбу против пролетариата, во время мартовских боев была отдана СДПГ-большинства на съедение контрреволюции. За это время контрреволюция создала в форме рейхсвера и фрайкора более надёжные орудия для борьбы против пролетариата, поэтому после мартовских сражений ГКСД была распущена. Рейхсвер и фрайкор использовали социал-демократию большинства в качестве политического щита, но она им не нравилась. В кровавые мартовские дни 1919 г. социал-демократия большинства своими действиями значительно приблизила приход власти национал-социалистов в 1933 г.
3 марта 1919 г. большинство общего собрания рабочих и солдатских советов Большого Берлина приняло решение о начале всеобщей забастовки в столице в поддержку массовых забастовок в Центральной Германии. Провозглашение всеобщей забастовки в Берлине было слишком запоздалым, т.к. классовые бои в Центральной Германии были уже в значительной степени подавлены. Тот факт, что общее собрание так поздно приняло решение о всеобщей забастовке в столице, во многом был связан с успешным разложением системы советов Берлина изнутри со стороны СДПГ-большинства и оппортунистической адаптацией председателя Исполнительного комитета Большого Берлина Рихарда Мюллера к фракции СДПГ-большинства. На членов советов от СДПГ-большинства оказывалось двойное давление: сверху через их контрреволюционное партийное руководство и снизу со стороны классово-боевого пролетариата. Перед всеобщей забастовкой Мюллер и его товарищи из левого крыла НСДПГ вместе с КПГ организовали пролетарское давление на СДПГ-большинства, чтобы затем во время забастовки оппортунистически приспособиться к «вождям» социал-демократического большинства в системе советов. Мюллер во время забастовки вёл себя как типичный центрист, который пытался маскировать свой социал-реформизм псевдореволюционными фразами. Члены советов от СДПГ-большинства сопротивлялись забастовке так долго, как могли. Тем не менее они вместе с представителями от НСДПГ были избраны в руководство забастовкой под председательством Мюллера. Благодаря оппортунизму НСДПГ и Рихарда Мюллера СДПГ-большинства снова удалось изнутри сломить пролетарскую классовую борьбу.
Всеобщая забастовка с 3 по 7 марта в Берлине, несмотря на «лидерство» СДПГ-большинства и НСДПГ, была одной из величайших в истории классовой борьбы пролетариата столицы Германии. Тем не менее сегодняшние революционеры и революционерки должны очень критически рассматривать требования бастующих и указывать на то, что даже во время самой жаркой фазы послевоенного революционного кризиса пролетариат Германии не обладал необходимой практической и сознательной зрелостью, чтобы революционно самоупразднить себя и дать взойти первым росткам бесклассового и безгосударственного общества. Так, одним из требований бастующих было юридическое признание системы советов со стороны контрреволюционного правительства Эберта. На самом деле система советов должна была подготавливать революционное свержение режима Эберта, вместо того чтобы создавать среди пролетариата иллюзии о том, что признанные государством советы могут эффективно использоваться для пролетарской классовой борьбы или даже для социальной революции! Также требование улучшения политических и экономических отношений с госкапиталистическим режимом Советской России объективно не служило интересам пролетариата. Напротив, оно показывало, что у пролетариата и его «вождей» имелись иллюзии как по отношению к частнокапиталистическому режиму Эберта в Германии, так и к госкапиталистическому «советскому» режиму Ленина и Троцкого в России. Позже частнокапиталистическая Германия и госкапиталистический Советский Союз должны были иногда терпеть друг друга, иногда бороться друг против друга - и все это за счёт пролетариата в обеих странах. С другой стороны, формирование революционной рабочей обороны должно было быть вызвано не забастовкой, а самоорганизацией путём немедленного формирования рабочего ополчения! Также ликвидация фрайкора могла произойти только посредством революционной борьбы, а не при помощи требования этого у государства. Конечно, это было невозможно при системе советов, в которой доминировали контрреволюционная СДПГ-большинства и центристская НСДПГ, поэтому она и распалась изнутри.
Как действовала субъективно самая революционная сила, КПГ, во время всеобщей забастовки в Берлине? Если не принимать во внимание объективно социально-реакционный факт, что КПГ была политической партией, то несуществующее на тот момент антиполитическое социально-революционное течение внутри советов во время всеобщей забастовки в Берлине должно было бы действовать так, как действовала на самом деле КПГ. То, что КПГ отказалась входить вместе с СДПГ-большинства в руководство забастовкой, было абсолютно правильным шагом. В руководстве забастовкой, в котором доминировали контрреволюционная СДПГ-большинства и центристская НСДПГ, революционеры и революционерки были бы всего лишь их псевдорадикальным фиговым листком. Они должны были перед пролетариатом занять абсолютно независимую позицию к такому «руководству», которое субъективно и объективно могло служить лишь тормозом классовой борьбы. Как следствие создание со стороны КПГ независимо от этого «руководства» забастовкой «революционного комитета» было также абсолютно правильным. Тот факт, что КПГ раскритиковала требование юридического признания системы советов со стороны правительства, также был революционной тенденцией этой партии, которая объективно не могла быть полностью революционной. Однако, будучи партией, связанной с Москвой, КПГ не могла критиковать иллюзии по отношению к советскому госкапитализму. Несмотря на это, впоследствии некоторые из бывших членов КПГ стали самыми жёсткими революционными критиками госкапиталистического СССР.
Сопротивление КПГ решению общего собрания рабочих и солдатских советов Берлина от 4 марта о ведении переговоров с правительством было, конечно, также правильным. Такого рода переговоры только разоружили бы пролетариат перед контрреволюцией. Против всеобщей забастовки контрреволюция начала применять методы пропаганды демагогии, организации грабежей и нападений на полицейские участки и, наконец, грубого насилия. 3 марта 1919 г. Национальное собрание в Веймаре приняло законопроект о «социализации», который мы уже разобрали в нашей статье «Массовые забастовки и вооружённая борьба». В тот же день прусское правительство объявило осадное положение в Берлине и назначило Носке главнокомандующим войсками. Кровавый пёс социал-демократии немедленно запретил все демонстрации и собрания пролетариата и учредил чрезвычайные военно-полевые суды. В качестве оправдания контрреволюционного террора против пролетариата были использованы факты разграбления и вооружённого нападения на полицейские участки в ночь на 4 марта в Берлине. Ни руководство забастовки из числа СДПГ-большинства и НСДПГ, ни KПГ и Союз красных солдат не имели никакого отношения к этим событиям. В своём призыве к всеобщей забастовке КПГ прямо предостерегла от «перестрелок, которых Носке только ждет» (КПГ, Märzkämpfe 1919 (Мартовксие бои 1919), Энциклопедия истории, издательство Dietz, Восточный Берлин 1984 г., стр. 695.) Созданная правительством контрреволюционная система информаторов и провокаторов однозначно была соорганизатором грабежей и вооружённых стычек.
То, что контрреволюционной системе информаторов и провокаторов удалось втянуть в свои грязные дела честных людей, особенно из неработающих слоёв пролетариата (безработные, демобилизованные, но ещё не интегрированные в производственный процесс солдаты) было связано с двумя структурными недостатками системы советов. Во-первых, во время известных событий в столице не было образовано вооружённое рабочее ополчение, которое могло бы справиться с контрреволюционной системой стукачей и провокаторов. Во-вторых, неработающие слои пролетариата в значительной степени были изолированы от рабочего класса, что можно было предотвратить созданием пролетарских районных и квартальных комитетов и их интеграцией в систему советов. Но как мы уже заметили в нашей статье «Формирование революционных и контрреволюционных сил» у председателя Исполнительного комитета советов Берлина Мюллера имелись большие предрассудки по отношению к неработающим слоям пролетариата. КПГ также не взяла на себя инициативу по созданию пролетарских районных комитетов. Так в значительной степени слепой и дезориентированный социальный гнев этих слоёв был успешно направлен провокаторами в контрреволюционное русло.
Организованные провокаторами и шпионами акции разграбления и нападения на полицейские участки в Берлине дали повод реакционным силам начать репрессии против КПГ и её газеты Rote Fahne, которая 4 марта предостерегала от путчистских методов и призвала рабочий класс к пролетарской солидарности. Как следствие Носке отдал приказ о закрытии газеты. 4 марта он позволил фрайкорам войти в Берлин. Также печально известной патрульной роте под командованием капитана Ойгена фон Кесселя, согласно его собственным воспоминаниям, был отдан приказ: «ночью между двумя и тремя часами арестовать более 120 коммунистических лидеров». Таким образом этот контрреволюционер «лишил движение своих главных лидеров, прежде чем они вступили в бой». (Ойген фон Кессель, Märzkämpfe 1919 (Мартовксие бои 1919 г.), Энциклопедия истории издательство Dietz, Восточный Берлин 1984 г., стр. 695.)
Днём 5 марта 1919 г. контрреволюционный добровольческий корпус фрайкора выступил также против уже преданной правительству Эберта Народной морской дивизии. Подразделениям Народной морской дивизии был отдан приказ очистить территорию вокруг Александерплац. Когда они захотели выполнить приказ, из полицейского управления их обстрелял фрайкор. Постмонархическая предфашистская контрреволюция уже в мартовские дни 1919 г. начала серию нападений на такую же контрреволюционную демократию. В такой ситуации система советов должна была бы, используя последствия нападений постмонархической предфашистской фракции контрреволюции, привлечь атакованных солдат на сторону социальной революции, не защищая при этом реакционную демократию. Конечно, подразделения Народной морской дивизии стали к этому времени частью реакционной Республиканской солдатской обороны (РСО) и eщё во время январских боёв заняли нейтральную позицию. Но когда она подверглась нападению со стороны контрреволюционных сил, Мюллер как председатель забастовочного комитета должен был поставить подразделение Народной морской дивизии и другие подвергшиеся нападениям со стороны фрайкора части РСО под немедленный контроль берлинского Исполнительного комитета. Конечно, эти войска не были с социально-революционной точки зрения надёжными, но в данной конкретной ситуации необходимо было прежде всего объединить все силы против контрреволюции, а затем, сформировав рабочее ополчение, включить в них действительно революционных солдат. Однако руководство забастовки вокруг Мюллера всерьёз не занималось как образованием рабочего ополчения, так и переводом Народной морской дивизии и других подвергшихся нападению со стороны контрреволюциoнных формирований под контроль Исполнительного комитета. На самом деле во время вооружённых боёв Исполком пытался занять «нейтральную» позицию!
Дитмар Ланге писал о капитуляции без боя Мюллера перед вооружённой контрреволюцией следующее: «Оккупация Берлина со стороны соединений фрайкора под командованием Лютвица началась рано утром 4 марта. В этих условиях о формировании специальной рабочей милиции не могло быть и речи. Военная комиссия при забастовочном комитете ограничилась в последующий период попытками прояснить запутанную ситуацию после начала вооружённого конфликта в центре города и вокруг Александерплац, но в остальном, похоже, пыталась не вмешиваться в события. Примечательно, что вечером 5 марта руководство забастовки все ещё спорило о паритетном занятии постов в военном комитете (среди солдат-членов комиссии СДПГ-большинства имела небольшое большинство), вместо того, чтобы предпринимать конкретные действия против надвигающейся военной конфронтации.
Даже после начала боевых действий против Народного морской дивизии и Гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии (ГКСД), которые привели к полной оккупации Берлина, а также началу репрессивных мер против бастующих, между лидерами забастовки и боевыми подразделениями не было никакого взаимопонимания. 6 марта состоялось собрание солдатских советов, на котором могли бы быть разъяснены общие позиции, однако этого не произошло, а на пленарном заседании 7 марта делегация Народной морской дивизии снялась с заседания, поскольку получение формального разрешения для выполнения военной задачи заняло бы слишком много времени.
Прежде всего члены забастовочного комитета хотели провести строгое разделение между забастовкой и военными действиями, чтобы не быть втянутыми в последние. Показательна здесь позиция Мюллера и Доймига, которые как члены НСДПГ представляли радикальное крыло забастовочного комитета. Они объявили, что „имеющееся противоборство является вооруженной конкурентной борьбой, а не политической, поэтому они должны быть отделены друг от друга.» (Дитмар Ланге, Massenstreik und Schießbefehl. Generalstreik und Märzkämpfe in Berlin 1919 (Массовые забастовки и приказ стрелять. Всеобщая забастовка и мартовская бои в Берлине в 1919 г.), издательство edition assemblage Мюнстер 2012 г., стр. 92/93.)
На самом деле представление руководства забастовки о том, что они могут остаться в стороне от вооружённой борьбы, разоружало пролетариат перед лицом контрреволюционного наступления! Разумеется, контрреволюционные войска занимали также бастующие предприятия! Вопрос о том, что руководство забастовки смогло бы дать сознательный и воинственный отпор навязанной контрреволюцией вооружённой борьбе также очень сомнительно, но нет ничего хуже, чем капитуляция без боя! В мартовские дни 1919 г. Мюллер однозначно показал, что он был всего лишь жалким центристом, а не социальным революционером.
Сам Мюллер о своей капитуляции без боя, которую он как типичный центрист пытался замаскировать для себя и классово-сознательного пролетариата псевдореволюционными фразами, писал следующее: «Когда на четвертый день забастовки (6 марта) общее собрание рабочего совета собралось на заседание, среди независимых и коммунистов царило настроение, которое не сулило ничего хорошего. Коммунисты требовали, чтобы рабочие советы объединили свои силы со сражающимися против сил Лютвица солдатами ГКСД, т.е. объединились с теми, кто во время январских боев вел себя „нейтрально“ или стоял на стороне правительства и участвовал в подавлении борющихся рабочих и кто теперь всего лишь защищал свое материальное существование. С этой целью коммунисты внесли следующее предложение: „Совет рабочих и солдатских депутатов Большого Берлина принимает на себя верховное командование всеми войсковыми соединениями Большого Берлина. Командные полномочия добровольческих соединений (фрайкор) отменены.“
Единственным войсковым подразделением Большого Берлина можно было рассматривать ГКСД. Одна треть из ее состава сражалась против правительственных войск, а две трети с правительственными войсками против своих товарищей. И над этим подразделением должен был взять на себя „верховное командование“ рабочий совет.» (Рихард Мюллер, Der Bürgerkrieg in Deutschland (Гражданская война в Германии), стр. 158/159.)
Хотя анализ характера вооружённой борьбы между фрайкором и ГКСД, включая Народную морскую дивизию, наполовину правильный, мы всё равно придерживаемся позиции, что Берлинский Исполнительный комитет на короткое время должен был поставить под свой контроль Народную морскую дивизию и другие подвергшиеся нападению со стороны контрреволюции подразделения. Этот процесс должен был сопровождаться целенаправленной подготовкой формирования рабочего ополчения, в которое вошли бы действительно революционные солдаты из Народной морской дивизии и ГКСД. Этого же требовали члены КПГ от лидеров забастовки вокруг Мюллера. Однако те воспротивились этим планам.
И что за жалкие оправдания придумывал для этого Мюллер! Правильно, как рабочий совет мог взять на себя командование солдатами, сражающимися в рядах фрайкора против подразделений ГКСД? Разумеется, что Исполнительный комитет мог взять под свой контроль только борющиеся против контрреволюции войска. Но этим шагом Исполком поставил бы всех воюющих в Берлине солдат перед выбором: или бороться за контрреволюцию, или за революцию. Мюллер уклонился от последовательной борьбы против контрреволюции. Это было совсем не случайно, т.к. Мюллер был идеальным воплощением идеологии центризма! Ссылка Мюллера на не столь революционное прошлое атакованных контрреволюцией в мартовских боях солдат ГКСД была предназначена только для скрытия посредством псевдорадикальных фраз своей собственной капитуляции без боя перед контрреволюцией.
Однако в одном вопросе Мюллер оказался прав. 6 марта, несмотря на его сопротивление, членам рабочего совета от НСДПГ удалось распространить забастовку на предприятия по снабжению газом, водой и электроэнергией. Однако эта мера поразила в основном пролетарские кварталы и была серьёзной тактической ошибкой. Члены совета от СДПГ-большинства использовали это расширение забастовки как предлог выйти из неё. Это стало хорошим побочным эффектом тактической ошибки, т.к. такого рода контрреволюционные партии как СДПГ-большинства предпочтительнее иметь в виде открытых врагов, а не «союзников». Тем не менее после выхода СДПГ-большинства из руководства забастовкой КПГ и НСДПГ не пришли к соглашению и не образовали новое руководство забастовкой. Профсоюзная бюрократия, которая 4 марта призвала свой пролетарский базис принять участие в забастовке, после распространения всеобщей забастовки на предприятия по снабжению газом, водой и электроэнергией призвала к её прекращению. Берлинская СДПГ-большинства начала в своих листовках кампанию агитации против забастовки. В результате печатники возобновили свою работу. Между тем контрреволюционные войска заняли гидротехнические предприятия Западного Берлина и возобновили снабжение буржуазных районов водой, в то время как пролетарские кварталы большей частью оставались без неё. Вскоре контрреволюционными войсками также аналогичным образом была организована подача газа и электричества в буржуазные районы.
7 марта отправленная в Веймар делегация советов рабочих и солдатских депутатов Большого Берлина сообщила на общем собрании о своих переговорах с правительством. Результаты были такие же, как и те, которые привели к прекращению всеобщей забастовки в Центральной Германии (см. «Массовые забастовки и вооружённая борьба часть 2»). Для членов советов от СДПГ-большинства хватило демагогии «социализации», завёрнутой в идеологию государственного интервенционизма в рамках частного капитализма, чтобы положить конец забастовке. Члены советов от НСДПГ и KПГ посчитали «уступки» недостаточными. Однако представители НСДПГ под давлением контрреволюции теперь опять стали призывать к возобновлению работы. Они выставили для этого следующие условия: никаких взысканий из-за участия в забастовке, освобождение всех арестованных пролетариев, немедленное освобождение всех оккупированных войсками территорий, вывод фрайкора из столицы, отмена осадного положения и упразднение чрезвычайных военно-полевых судов.
Вокруг этих пунктов руководство забастовки во главе с Мюллером и вело переговоры с Носке. Дитмар Ланге писал о жалкой капитуляции Мюллера перед контрреволюцией следующее: «Для переговоров была собрана делегация, состоящая из двух членов СДПГ-большинства и НСДПГ и одного представителя военного комитета, которая должна была начать переговоры с Носке о выводе правительственных войск с предприятий и электростанций, а также об освобождении арестованных. В частности, на электростанциях и вокзалах следовало согласовать поэтапный вывод войск и одновременный вход рабочих, поскольку ожидалось, что военные из-за боязни саботажа не выведут сначала войска. В вопросе вывода фрайкора Мюллер после телефонного разговора с Шейдеманом по всей видимости убедился в безнадёжности этого требования и отказался от него. Вывод фрайкора и отмена осадного положения не были необходимы, пока они боролись друг против друга. Оценка, которая кажется абсурдной, если принимать во внимание различные политические особенности отдельных объединений и последствия осадного положения также на не участвующих в боевых действиях рабочих.» (Дитмар Ланге, Массовые забастовки и приказ стрелять. Всеобщая забастовка и мартовская бои в Берлине в 1919 г., стр. 122/123.)
Какая невероятно обезоруживающая пролетариат наивность со стороны Мюллера! Такие «вожди» пролетариата как Мюллер очень облегчили работу контрреволюции! 8 марта центристы из НСДПГ без достижения своих целей объявили о завершении всеобщей забастовки. Однако после окончания забастовки Берлин оставался ареной сверхфанатичного контрреволюционного террора, который стоил также жизни пролетариям и мелким буржуа, которые даже не участвовали в вооружённой борьбе. Против пролетарских районов столицы реакция развернула самоходные орудия, тяжёлые миномёты и эскадрильи самолётов. Для оправдания варварства капиталистической цивилизации против пролетариата буржуазия использовала свою свободу прессы, распространяя страшные небылицы о якобы «коммунистическом терроре». Самую большую историю злодеяний - о якобы убийстве 60 полицейских со стороны коммунистов и коммунисток - редакции бульварной газеты B.Z. рассказал тайный советник Министерства внутренних дел Дое. Такого рода ложь служила цели оправдания контрреволюцией собственного террора. Из пасти Носке разносились смертельные угрозы в адрес пролетариата: «Любой, кто будет обнаружен с оружием в руках воюющий против правительственных войск будет расстрелян на месте».
10 марта жертвой этого террора стал ведущей член КПГ Лев Йогихес, который был убит «при попытке к бегству» сотрудником уголовной полиции Тамшиком в коридорах берлинской тюрьмы в районе Моабит. Та же самая марионетка контрреволюции позже, 17 мая 1919 г., также в тюрьме Моабит убила одного из организаторов Народной морской дивизии лейтенанта Генриха Дорренбаха. Многие из товарищей последнего были убиты 11 марта 1919 г. В этот день «отдел розыска» фрайкора Райнхард привлёк подразделения расформированной Народной морской дивизии под предлогом получения зарплаты в дом на Французской улице. При непосредственном участии старшего лейтенанта Отто Марлоха 28 моряков были расстреляны на месте. В декабре 1919 г. демократическое правовое государство вынесло оправдательный приговор Марлоху, заявив, что «в конце концов он выполнял только свой долг». 12 марта в Лихтенберге (район Берлина) произошли последние отчаянные бои. В марте 1919 г. контрреволюция нанесла берлинскому пролетариату ещё большее поражение, чем в январе. Около 1200 пролетариев стали жертвами контрреволюционного террора под предводительством кровавого пса Носке.
В результате подавления классовой борьбы пролетариата в Берлине в марте 1919 г. постмонархическая предфашистская фракция контрреволюции смогла значительно укрепить свои позиции по сравнению с демократической фракцией с СДПГ-большинства в качестве её ядра. Многие из палачей контрреволюции, действовавшие в Берлине год спустя, в марте 1919 г. во время Капповского путча, выступили также против своих бывших демократических заказчиков. Гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия (ГКСД), которую создала СДПГ-большинства для борьбы против революции и которая во время январских боев вела кровавую борьбу против пролетариата, во время мартовских боев была отдана СДПГ-большинства на съедение контрреволюции. За это время контрреволюция создала в форме рейхсвера и фрайкора более надёжные орудия для борьбы против пролетариата, поэтому после мартовских сражений ГКСД была распущена. Рейхсвер и фрайкор использовали социал-демократию большинства в качестве политического щита, но она им не нравилась. В кровавые мартовские дни 1919 г. социал-демократия большинства своими действиями значительно приблизила приход власти национал-социалистов в 1933 г.