Между 9 термидора и 12 жерминаля

9 термидора в настроенииях рабочей массы проявился разнобой ; перед этим были стачки в мастерских , работающих на оборону , было подавление этих стачек , было известное разочарование и раздражение и по поводу нарушений закона о максимуме и по поводу стремления хозяев использовать этот закон во вред рабочим для уменьшения необходимой (при их прожиточном минимуме) заработной платы ; с другой стороны , рабочие предместья просто были захвачены врасплох : их никто ни о чем не предупредил , и появление Анрио , промчавшегося по Антуанскому предместью с криком :"Робеспьер арестован , мошенники и негодяи торжествуют !" , в самом деле могло вызвать лишь полное недоумение и беспокойство , потому что никто ничего в тот момент не понял . А на другой день все уже было кончено .
Разумеется , термидорианцы очень хорошо понимали , насколько облегчено было их дело растерянностью или безучастностью рабочих предместий 9 и 10 термидора . Полиция с удовольствием отметила , что когда членов Коммуны (погибших за попытку или , точнее , за разговоры о необходимости отстоять Робеспьера) везли на казнь , рабочие издевались над ними , называли их "foutus maximum" , срывая таким образом свое раздражение по поводу слишком низкой таксации заработной платы , утвержденной Парижской коммуной как раз 5 термидора , т.е. за четыре дня до переворота . Комитет общественного спасения поспешил признать , что рабочие основательно ропщут против этой таксации , и заявил , что он займётся ее исправлением , чтобы привести заработную плату в соответствие с ценами на предметы первой необходимости . Конечно , такое обещание было необходимо , чтобы задобрить на первых порах рабочий класс столицы .
Очень характерно , что Коммуна знала , как ненавистна рабочим эта выгодная для работодателей , но разорительная для рабочего класса таксация труда .
В ночь с 9 на 10 термидора , в часы , предшествовавшие занятию Ратуши силами Конвента . Парижская коммуна составила воззвание к гражданам с призывом сопротивляться перевороту . Возмущаясь врагами Робеспьера , Коммуна упоминает в этом воззвании Барера ; желая очернить его в глазах рабочих предместий , она подчеркивает , что именно он посодействовал фиксации заработной платы рабочих с целью "заставить их погибнуть от голода" . Воззвание так и не увидело света , потому что Коммуна была арестована и казнена два дня спустя ; рукописный же текст его был найден несколькими месяцами позже при ревизии опечатанных бумаг опального и казнённого муниципалитета . Из этого текста мы ясно видим , что Парижская коммуна очень хорошо понимала , в какое невозможное положение ставит рабочего человека применение закона о максимуме к его заработной плате . Конечно , если бы данное воззвание дошло до предместий рабочий люд мог бы задать два вопроса : во-первых , почему Парижская коммуна раньше не пробовала бороться против такой фиксации заработной платы и , во-вторых , почему единственной областью , где закон о максимуме фактически и очень строго выполнялся , была именно область заработной платы , тогда как землевладельцы , купцы , промышленники всячески нарушали тот же закон ?
Мы тут не пишем истории конца максимума , а поэтому удовольствуемся лишь несколькими характерными штрихами , выбирая притом лишь те из них , которые ближе относятся к нашей теме .
Всего два месяца прошло после казни Робеспьера , и уже мы видим немыслимую раньше смелость спекулянтов . Дело не в том , что нарушается закон о максимуме : это случалось и при Робеспьере . Но характерны размеры этих нарушений . Из Парижа вывозятся большие количества хлеба , народ на это жалуется , власти (в служебной переписке) признают , что факт указан правильно .
Другими словами : правительство с большими усилиями и затратами ввозит из провинции хлеб , чтобы кормить столицу по дешёвой таксе , и этот же хлеб , вследствие темных проделок каких-то спекулянтов и вошедших с ними в соглашение властей , кем-то беззаконно скупается и в "больших количествах" контрабандно вывозится из столицы обратно в провинцию , конечно , для продажи по "вольной цене".
Этот маневр вошёл в практику и стал бытовым явлением . В течение осени и зимы 1794/95 г. исполнительные органы администрации не перестают на него указывать , отмечая (совершенно справедливо) , что подобные злоупотребления уничтожают всякую возможность правильного расчета и планомерного удовлетворения потребностей столицы . В течение долгих месяцев явно происходит какая-то сложная и грандиозная спекуляция , немыслимая без прямого пособничества властей , дающая неслыханные барыши одним и усиливающая хроническое голодание других .
По характерному наблюдению Фэна (впоследствии секретаря Наполеона и барона империи) , после 9 термидора правительственная машина как-то так распустилась , полиция настолько утратила энергию , что пути сообщения вследствие этого стали небезопасны . Этим он объясняет и затруднения с продовольственными транспортами . Объяснение это весьма расплывчато и в такой общей форме просто неверно . Когда нужно было без суда ссылать в Кайенну , на "сухую гильотину" , или гильотинировать по приговору военного суда , или расстреливать в ходе гражданской войны ,- термидорианцы никогда не обнаруживали ни малейшего отсутствия энергии ; напротив , выявлялись большие её запасы . Спекулянты среди бела дня сворачивали транспорты хлеба с парижской дороги на другие пути не потому , что у полиции не хватало энергии , а потому , что эта полиция , и гражданские власти , и армейские комиссии сплошь да рядом были куплены тою же ширящейся спекулянтской стихией , в руках которой были и Тальены , и Фрероны , и Роверы , и Бурдоны , и все комитеты .
Жюллиан , один из вождей "золотой молодежи" , ярый враг Робеспьера , вспоминая о времени после 9 термидора , тоже отмечает вялость и внезапно наступившую "слабость" правительственного аппарата , и прежде всего в области борьбы за продовольствие Парижа . "Безнаказанная алчность предпринимателей" доходила , в самом деле , до неслыханных размеров : через тот или иной департамент проходит обоз с продовольствием , направляясь в Париж , но до места назначения он не доходит , потому что местные спекулянты , очевидно , столковавшись с конвоирами , овладевают этой казённой кладью и обращают её в свою пользу . При Робеспьере подобные операции могли привести прямым путем к гильотине ; после 9 термидора они сходили с рук вполне безнаказанно .
Правда , Комитет общественного спасения после сбора урожая 1794 г., в конце августа , постановил , что собственники и арендаторы земли обязаны вывозить на рынок определенную часть собранного зерна , определяемую местными властями в соответствии с общим количеством хлеба , принадлежащего данному лицу , с таким расчетом , чтобы рынки были обеспечены хлебом в течение целого года . Но тут же была сделана оговорка , сильно смягчавшая это требование в интересах землевладельцев : они вольны были сами выбирать тот рынок , куда хотят представить причитающуюся с них долю зерна . Другими словами : они могут выбирать тот , хотя бы далёкий от них , рынок , где есть надежда продать подороже . Разумеется , при таком порядке , рынки наиболее бедных районов могли остаться совсем худо снабженными .
Между прочим , тогда же стали поступать в Конвент усиленно окрашенные в черный цвет донесения местных властей о состоянии урожая , о положении землевладельцев и т.п. Комиссия торговли и снабжения предупреждала Конвент , что в этих донесениях много неправды и преувеличений : земельные собственники лгали и преувеличивали бедственность своего положения со специальной целью избавиться от реквизиций , а местная администрация , "по слабости" , подкрепляла эти лживые жалобы своим авторитетом и тем самым вводила Конвент в заблуждение . Конечно , дело было не в "слабости" , а в сознательном потворстве местных властей интересам землевладельцев .
Нужно при этом сказать , что не центр , а именно местные органы проявляли больше всего попустительства и способствовали развалу и обессилению закона о максимуме . "Бюро" , заведывавшее максимумом , в первые времена после 9 термидора - и в термидоре , и в фрюктидоре , и в вандемьере , и даже в брюмере - напротив , продолжает настаивать на необходимости исполнения этого , как оно выражается , "спасительного закона"(setie loi salutaire) , строго выговаривает местным властям за поползновения от него отступить , готово преследовать спекулянтов , которые частным образом скупают у землевладельцев зерно , вследствие чего рынок оказывается пуст , и даже местных властей , попустительствующих спекулянтам и облегчающих эти злоупотребления , следит также и за тем , чтобы фабриканты получали нужное им сырье , например шерсть , по ценам , установленным максимумом ,- неуклонно требуя вместе с тем , чтобы и сами фабриканты сукон не плутовали , а продавали свой товар по максимуму , причем в случае их уклонения от закона , местным властям предписывается проявлять величайшую настойчивость в борьбе с этим явлением . Часто Бюро грозит не только нарушителям закона , но и должностным лицам , которые недостаточно энергично борются с этими последними , причем сулит им суровые наказания , прямо поминая о карах , установленных в самом разгаре революционного террора .
Когда местные власти пытаются , действуя в пользу "фабрикантов" произвести нажим на закон , Бюро их останавливает , требуя точного исполнения закона . Так , ещё до термидорианского переворота Комитет общественного спасения издал (22 мессидора) постановление ,одним из пунктов которого повышалась расценка некоторых тканей . Кое-где местные власти под прямым воздействием "фабрикантов" пытались подвести под этот пункт также и такие ткани , которые там вовсе не были обозначены ,- но Бюро с этой тенденцией боролось . И , например , администраторы округа Барсюр-Орнен получили выговор за подобное поползновение . Выговор , правда , был облечены мягкую форму , так как речь шла только о проекте нового постановления , нарушающего постановление 22 мессидора , но , во всяком случае , выговор был сделан и проект не приведен в исполнение . Мало того , рекомендовалось слепое повиновение закону о максимуме : "вам поручено исполнение закона , и , самое верное средство его поддержать - это слепо ему повиноваться (c'est de lui obeir aveuglement)".Замечу , что в данном случае местные власти пытались не только беззаконно повысить расценку некоторых тканей , но и освободить от обязанности повиноваться строгим контрольным правилам , установленным 22 мессидора , тех ткачей , которые работают "за свой счёт" и по заказу частных лиц . Эта часть проекта тоже не была одобрена Бюро . Речь тут шла о ткачах , которым заказчик доставляет пряжу для дальнейшей переработки , как это явствует из бумаги Бюро от того же числа , отправленной национальному агенту указанного округа Бар-сюр-Орнен .
Цитированные два документа и вполне ясно рисуют дело : купцы и скупщики , дававшие заказы кустарям и заинтересованные в том , чтобы сбывать явно худшие ткани по ценам , установленным за ткани лучшего качества , желали избавить работавших на них кустарей (точнее , самих себя) от контроля качества материй , который именно и был установлен 22 мессидора , чтобы положить конец этому мошенническому обходу закона о максимуме . Мы видим , что ещё в брюмере lll года Бюро отказывается узаконить подобные поползновения . Но вся эта бюрократическая бумажная строгость не приводит к цели : со всех сторон в Бюро стекаются сведения о повсеместном и ежедневном нарушении закона . Вдруг прорываются нотки , которые довольно недвусмысленно показывают , как обстояло дело - не на бумаге , а в действительности - в эти последние времена существования максимума : 28 брюмера Бюро вынуждено отвечать на запрос национального агента округа Сомюр - составлять ли протоколы о нарушении закона о максимуме ? Характерен не только запрос , но и то , что он сделан 8 фрюктидора , а отвечают на него 28 брюмера , т.е. спустя более 2,5 месяцев . Любопытно , что Бюро , по-видимому , нисколько не удивляется самому вопросу . "Несомненно , что национальные агенты коммун могут составлять протоколы , дабы констатировать нарушение закона о максимуме , это их истинный долг" и т.д. Столь же вяло в других случаях отмечается "презрение" к закону о максимуме со стороны населения и выражается "удивление" по поводу его безнаказанного нарушения , а также по поводу того , что подобный факт "ускользает" от наблюдения местных властей .
Уже начиная с фримера , в ответ на просьбы подчинённых о точных решениях и властных инструкциях , Бюро максимума стало отделываться загадками в стиле Пифии . Агент с места доносит о своем твердом намерении исполнять и заставлять других исполнять закон о максимуме , не скрывая , однако , трудностей , на которые он , очевидно , при этом наталкивается (effets facheux des efforts) . А начальство отвечает на это донесение так : "Неприятное положение , в котором ты находишься , вероятно , не долго продлится . Национальный конвент декретом от 17 фримера препроводил соединённым комитетам общественного спасения , торговли , законодательства и финансов соображения , предложенные для оживления торговли республики , которую (торговлю) парализовали злоупотребления законом о максимуме". Что мог вывести из этой намеренно неясной "дипломатической" ноты чиновник , который вел на местах и без того непосильную борьбу с землевладельцами , купцами , барышниками и спекулянтами ? Приведенная отписка всего лишь образчик , характерный для самых последних времен максимума .
Правда , и во фримере попадаются "строгие" бумаги ,- например , по поводу нарушений всё того же постановления от 22 мессидора ,- с требованием "удвоить усердие и деятельность" в преследовании виновных , но все это , при сопоставлении с другими фактами , звучит неубедительно . Насколько само Бюро в это время изверилось в фактическом исполнении закона о максимуме , явствует из пессимистического общего его заключения в письме к администраторам округа Маренн от 26 фримера (т.е.за восемь дней до отмены максимума): "Мы согласны с вами , что если бы этот закон одинаково исполнялся всею республикой , то народ испытывал бы меньше затруднений в продовольствии . Только честные люди страдают от закона о максимуме , потому что они ему подчиняются , тогда как мошенники открыто его нарушают". И Бюро советует ждать благих результатов от подготовляемых Конвентом мер к прекращению "стольких злоупотреблений " и к водворению "изобилия" в республике . (Уже 17 фримера Конвент поручил своим комитетам выработать меры к оживлению торговли и пр., т.е. к отмене к отмене максимума) ."Злоупотребления" , по словам Бюро , происходят "от неисполнения (l'inobservation)" закона о максимуме почти во всех округах .
Ещё в середине брюмера (в ноябре 1794 г.) Робер Лендэ пробовал провести ряд целесообразных , по его мнению , изменений в законе о максимуме : он предвидел тяжёлые последствия в случае , если этот закон будет сразу и без всяких замен уничтожен . Но большинство Конвента не могло сочувствовать Лендэ , когда он говорил о возможном росте ажиотажа , о спекуляциях , о жестоких затруднениях , грозящих беднякам при внезапном введении "свободы торговли": ведь это большинство своими интересами и симпатиями было гораздо более связано именно с теми социальными слоями , которые могли нажиться при свободе торговли , чем с бедняками , которым угрожали недоступные цены на продукты первой необходимости .
4 нивоза (24 декабря 1794 г.) закон о максимуме был отменён . Правда , реквизиции для снабжения армии , Парижа и тех городов , которые не могли прокормиться , остались в силе , но всё было так устроено , что , конечно , интересы собственников и спекулянтов стояли на первом плане , а интересы потребителя - на втором . Так , например , Буасси д'Англа , прибравший к рукам продовольственное дело , провел декрет , в силу которого "земледельцы" (т.е. собственники зерна) имели право хранить у себя не подлежащее реквизициям количество хлеба , необходимое им , чтобы прокормиться с семьёй в течение шести месяцев . Робер Ландэ поспешил обратить внимание Буасси д'Англа на все злоупотребления , которые могут отсюда проистечь , и тот в конце концов сдался . Однако на практике взяточники и спекулянты совокупными усилиями и под всевозможными предлогами продолжали успешно обходить установленные законом реквизиции .
Когда Конвент совсем потерял свой престиж в глазах масс , возник и упорно держался слух , что самая отмена максимума была огромной спекуляцией , на которой нажились депутаты .
В парижской Национальной библиотеке имеется в высшей степени характерная листовка , изданная в Вандее в сентябре 1795 г. Это пародийный эдикт знаменитого вождя вандейцев Шаретта , изданный якобы им "в пользу спекулянтов , скупщиков , мошенников , обирал и разорителей народного достояния " . В этом памфлете мнимый Шаретт рекомендует своим сторонникам говорить , что Конвент есть корень всего существующего зла :"если он уничтожил максимум , то только потому , что он скупил всё по законной таксе и захотел всё перепродать во сто и во много раз дороже". Ясно , что подобные слухи существовали и крепко держались , если , спустя девять месяцев после отмены максимума , их ещё приходилось опровергать путем подобных манифестов .
За восемь месяцев , отделяющих 9 термидора от 12 жерминаля , рабочие предместья , по-видимому , передумали много горьких дум относительно максимума и его отмены . Это явствует хотя бы из той ярой полемики против максимума , которой предался Буасси д'Англа в самый день жерминальского восстания .При этом он уже вполне откровенно подчеркивал , что после 9 термидора закон о максимуме был "парализован" , хотя и не сразу отменён . Зная , конечно , что парижская голодающая масса после опыта восьми месяцев смотрит на максимум не так , как до термидорианского переворота . Буасси д'Англа уже не боится выступить против ненавистного закона ; что до реквизиций , то они являются , по его мнению , "мерою достойной восточных деспотов , но несовместимой с мудрым и кротким правлением."
Речь эта была сказана как раз перед вторжением народной массы в Конвент , в исторический день 12 жерминаля . Конечно , гневные доводы против максимума в устах Буасси д'Англа могли только усилить в рабочих предместьях начавшуюся вскоре после 9 термидора реакцию в пользу максимума . Ведь Буасси д'Англа именно и был одним из типичных представителей разбогатевших на чужом голоде социальных слоев ...
А между этим днём первого (жерминальского) восстания и вторым восстанием (прериальским) в лицо парижскому народу была брошена кровавая , полная яда и мстительного торжества , насмешка , напомнившая о многом , что было так легко и без сопротивления потеряно .
Когда в одинадцатом часу утра 18 флореаля (7 мая 1795 г.) везли на казнь Фукье-Тенвиля , государственного обвинителя робеспьеровских времён и бежавшая за телегою толпа осыпала его неистовыми ругательствами и проклятиями ,- он не молчал . По показанию очевидцев , бледный , с горящими глазами , скрученный веревками и привязанный к телеге человек отвечал толпе . Правительственный "Moniteur" туманно отмечает , что Фукье-Тенвиль отвечал "самыми страшными предсказаниями" . Из других показаний мы знаем , что он улыбался и кричал народу :"ступайте за хлебом (allez chercher du pain)". Его гильотинировали последним по порядку из шестнадцати человек , казнённых в Париже в это утро , и палач , по яростному требованию толпы , схватил за волосы его отрубленную голову и показал её на все четыре стороны . Но насмешливый окрик Фукье-Тенвиля остался в памяти ...

Плебейским предместьям столицы , столько раз в течение шести лет , по популярному тогда выражению "спасавшим революцию" , всё ещё не верилось , что они спасали её для кого-то другого , что исторический процесс оборачивался не так , как , казалось бы , можно было рассчитывать , и что , по оригинальному выражению одного современника (Левассера , депутата в Конвенте от департамента Сарты) "народу" приходится "уйти в отставку" . Эти слова , в психологии Левассера , именно и осмысливали то , что произошло в жерминале и прериале .
Но , пока не были проиграны эти две битвы , уходить "в отставку" , т е. на голод и на безропотное подчинение , казалось невозможным . Люди , перед которыми трепетал сначала королевский двор , потом трепетали Учредительное и Законодательное собрания и сам Конвент , гроза Европы , - эти люди к весне 1795 г. стали понимать , кто восторжествовал 9 термидора , кто уничтожил максимум , ничего взамен не давая и тем ухудшая положение , кто в деревне прячет хлеб , а в городе им спекулирует .
Статистика 1789 г. хорошо знала противоположение ста тысяч или трехсот тысяч и т.д. привилегированных "всему народу" или "25 миллионам французов". Теперь , зимою 1794/95 г., уже начали кое-где поговаривать о необходимости истребить "миллион купцов" , которые доводят до голода "25 миллионов людей". Это весьма интересное знамение времени .
В том-то и дело , что именно в это время голодающее население плебейских предместий явственно увидело перед собой давно уже перед ним стоявшего могучего и деятельного противника . Задолго до 9 термидора этот противник пробовал влиять на события , придавая им ту или иную окраску . После 9 термидора авансцена политической жизни с первых же месяцев оказалась прочно занятой ставленниками той же враждебной рабочему классу стихии , к каким бы разновидностям политической мысли они ни принадлежали , какой бы тактики ни придерживались . Над экономической историей французской буржуазии в эпоху революции можно и должно работать , потому что это , в сущности , один из центральных элементов всей новой французской истории вообще . Конечно , нельзя написать полное , исчерпывающее исследование на эту тему на основании одних только материалов Национального архива (хотя даже и эти скудные - по сравнению с законными научными запросами - материалы тоже почти не подвергались обследованию ); нельзя разрешить эту научную задачу , даже прибавив к этим материалам обильнейшую , довольно хаотическую , документацию , разбросанную по департаментским , муниципальным , коммунальным архивам и по архивам торговых палат . Задача так обширна , она представляет такие характерные , совершенно своеобразные трудности , что требует , быть может , усилий целого поколения исследователей , предварительного появления ряда монографий , посвященных истории больших движимых и недвижимых состояний во Франции , систематической истории возникновения и развития отдельных капиталистических предприятий , фабрик , банков , сельскохозяйственных винодельческих фирм и т.д. К слову сказать , работая над историей рабочего класса эпохи французской революции , я имел неоднократно случай знакомиться с некоторыми из таких частных "семейных" , по существу , архивов ; правда , они не дали мне ничего нового и важного по специально интересовавшему меня вопросу о рабочих , но зато я убедился , что они дают очень много для истории капитала , во всяком случае эта экономическая история французской буржуазии в эпоху революции пока только начинает разрабатываться . Но , изучая историю послетермидорианской эпохи , мы , даже не зная составных частей и эволюции этих составных частей французского капитала , не пытаясь ещё в строгой точности установить отдельные категории собственнической Франции того времени , должны безусловно признать наличие в только что вышедшем из революционных бурь обществе очень серьезной , очень заметной социально-политической силы собственнических классов .
Эта сила отчётливо знала в 1794 г. , зачем ей нужно покончить с максимумом ,- как знала , ещё при терроре , каким образом отчасти повернуть максимум в свою пользу , а отчасти его саботировать ; эта сила в 1796 г. позволила буржуазной республике покончить с заговором Бабефа , и она же , в 1799 г. позволила генералу Бонапарту столь же легко покончить с республикой .
Для нашей непосредственной темы важно пока отметить одну черту . Новая , послереволюционная французская буржуазия переживала в рассматриваемый момент период быстрого роста и истинно хищнического накопления . Ажиотаж , игра на понижение ассигнаций , скупка и перепродажа земель , чуть ли не официально терпимые мошенничества с казенными поставками на армию , на флот , на снабжение Парижа , скупка , припрятывание и незаконные перемещения продовольственных припасов ,- вот на каких дрожжах буйно росла и ширилась новая социальная сила .Конечно , были у неё и другие питательные корни и живительные соки , но нам тут нужно заметить именно указанную особенность .
Это был золотой век поставщиков ,- вспоминает современник ,- и из дальнейших его пояснений видно , к каким проделкам прибегали эти "поставщики" , особенно наживавшиеся на отравлении солдат всякой гнилью . Роскошные дворцы , изысканные обеды , балы ,- иногда , правда , и тюрьма , но тоже не прежняя грозная тюрьма робеспьеровских времён , откуда верная дорога на гильотину , а другая , гораздо более веселая , где можно устроиться с большими удобствами , даже с роскошью , тем более что ведь это ненадолго : вот бытовая обстановка этих хищников . Официальной биржи ещё не было , но биржа "частная" процветала ,- и крайне сомнительные сделки превращали сегодняшнего парикмахера в завтрашнего миллионера , тогда как вчерашний миллионер в один день спускал все , что успел наворовать за время революции . Спекулировали все , до светских дам включительно . Негласная биржа орудовала в Пале-Рояле , где происходили самые крупные спекулянтские операции .
"Кто главные деятели ажиотажа ? - вопрошает одна анонимная брошюра 1795 г. и пересчитывает те категории населения , откуда выходят эти дельцы (les principaux agioteurs): "бывшие финансисты" , которые вложили свои капиталы в товары и играют то на понижение , то на повышение , покупая и продавая эти товары ; бывшие судейские чиновники (anciens officiers de judicature), бывшие банкиры , менялы , маклеры (agens de change et courtiers); служащие в разных учреждениях , которые по окончании служебных часов , "употребляют остаток дня на это бесчестное дело" ; рантье , которые уже не могут жить на прежние доходы и ищут подсобных заработков "в разбое , вместо того , чтобы искать его в труде" ; разные клерки нотариусов и т.п.; "слуги и рабочие , которых лень заставляет обращаться к гнусным спекуляциям", и т.д. Но горестнее всего анонимному автору признать , что даже "земледельцы и мельники", непосредственные производители хлеба , тоже принимают личное участие в преступной спекуляции ,"постоянно переходя от своих работ в Пале-Рояль , чтобы там придумывать средства морить голодом сограждан".
Напомню , кстати , что последнее показание подтверждается и другими источниками .
Корреспонденты , тайно сносившиеся с эмигрантом Малле-дю-Паном , доносили ему , что деревня , продающая продукты по вздутым ценам , богатеет и в общем довольна существующим режимом ; собственническая деревня наживается на голодающих городах . При Робеспьере она была раздавлена , а теперь дышит свободно и получает "сказочные барыши" . Зажиточные крестьяне предаются торговым расчетам , ажиотажу , приобретают дорогую мебель , наперерыв скупают конфискованные у эмигрантов земли . Начавшегося расслоения крестьянства роялисты не замечали .
Как мы видим и в этом свидетельстве подчеркивается тот факт , что деревенские собственники в 1795 г. непосредственно и систематически занимались спекуляциями .
Франция богата , утверждает автор цитированной выше брошюры , но ее богатства сосредоточились ныне "в салонах , в роялистских будуарах , в темных и недоступных кабинетах банкиров и капиталистов". Подобные жалобы очень характерны для 1795 г.: обыватель , мелкобуржуазный потребитель , чуял какую-то таинственную , внезапно , как ему иногда казалось , возникшую и сразу необычайно окрепшую силу , вертящую Конвентом и правительством , но не выступающую с открытым забралом , а скрывающуюся где-то в недоступных недрах .
И на глазах у всех этой таинственной силе позволялось ни с чем не считаться : власти как-то вяло , растерянно , спустя рукава относились к самым неприкрытым , к самым откровенным грабительским деяниям .
Эмиссии ассигнаций следовали во все ускоряющемся темпе , и каждая из них обогащала дельцов , близких к правительству , каждая ставила жертвы спекуляции во все более отчаянное положение .
Вот как рисуется финансовое положение или , точнее , кризис ассигнаций в интересующие нас весенние месяцы 1795 г. по докладу , сделанному несколько месяцев спустя в Совете старейшин членом этого Совета Лекульте-Кантле на основании данных правительственных комитетов , сообщенных Конвенту в жерминале Жоанно и 29 прериаля Ребелем . В жерминале III (1795) года ассигнаций было в обращении на общую сумму несколько больше семи с половиною миллиардов ливров ; через два месяца , в конце прериаля того же года , их было почти вдвое больше : на общую сумму в тринадцать миллиардов . В жерминале ещё считалось , что сумма от шести до семи ливров ассигнациями равноценна одному ливру звонкой монетой ; в прериале за один ливр звонкой монетой уже давали пятьдесят ливров ассигнациями : обесценение шло ещё быстрее чем эмиссии . Не трудно себе представить , как легко было при такой финансовой неустойчивости и запутанности положения спекулировать на товарах , на реальной покупательной силе непрерывно выпускаемых бумажных денег . Тут даже указанное соотношение - один к пятидесяти - часто оказывалось слишком "оптимистически" высчитанным .
Но зато эти щедрые эмиссии позволяли правительственным комитетам не скупиться на выдачу всякого рода субсидий и авансов туче дельцов и спекулянтов , суетившихся около Конвента и его руководящих деятелей . Правительство давало громадные подряды на снабжение армии и столицы продовольствием ; на выполнение этих-то подрядов и выдавались часто крупные казённые субсидии . Так , например в первых числах июня 1795 г. руанские негоцианты Фонтенуа и Левассер получили поручение закупить для казны за границею сто тысяч квинталов хлеба в зерне . На эту операцию им была выдана вперёд сумма в десять миллионов ливров . Конечно , даже при умеренном казнокрадстве один подобный подряд мог обогатить торговую фирму . Громадная финансовая сила , колоссальное биржевое влияние сосредоточивались в правительственных комитетах .
Современники видели всю эту пляску миллионов , этот буйно растущий ажиотаж , это открытое взяточничество , хищничество и казнокрадство , дружно объединившиеся в особенности на грабеже и мошенничествах с казенными поставками . Но в 1795 г. об этих явлениях говорилось только очень робко , редко , неумело и анонимно . В то , что припасов нет , верили очень мало ,- это надо запомнить ; голод объясняли именно спекуляцией и сложными , огромными , разносторонними , если можно так выразиться , мошенничествами . Некоторые представители тех слоев буржуазии , которые считали себя обойденными , причисляли себя к эксплуатируемым , объясняли именно отсутствием в Париже "большой" торговли и крупной промышленной жизни лёгкость , с какой спекулянты , путем обманов , распространения панических слухов , и т.п. , могли грабить как государство , так и частного потребителя . Разорительные для казны подряды , иногда в один месяц обогащавшие целую шайку поставщиков и спекулянтов ,- вот явление , заметно выделявшееся среди прочих в процессе создания и роста новой буржуазии .
По свидетельству современников , в эти первые времена после 9 термидора появилась роскошь , какой не видели с начала революции . Если мы вчитаемся , например , в показания Тибодо , то мы увидим , что он говорит не о появлении богатства , а лишь о том , что обнаружилась его внешняя сторона : обеды , балы , концерты , праздники , пышные охоты и т.д. А богатство уже существовало , оно только не смело проявляться так открыто . Кто же были эти осмелевшие богачи ? "Банкиры , поставщики и дельцы". Это была , очевидно , новая буржуазия , выросшая и окрепшая уже в годы революции , аферисты , финансисты , скупщики земель , биржевые агенты . Ведь если реквизиции и закон о максимуме разоряли одних , то других именно эти меры обогащали : на организованном обходе этих мер было построено их богатство . Среди этой новой буржуазии были очень заметны и представители дореволюционного торгово-промышленного мира . Блиставший в салоне г-жи Тальен финансист , поставщик и спекулянт Уврар был сыном бумажного фабриканта : в 1789-1794 гг. он умудрился успешными спекуляциями составить себе большое состояние и в эти (1795-1796) годы делал огромные дела . Он сам рассказывает , например , что именно в это время он , в компании с другим капиталистом , скупил в Бордо партию колониальных продуктов ; и эта операция через три месяца дала на одну его личную долю прибыли больше полумиллиона франков золотом . Не забудем при этом , что Габриэль Уврар сообщает в своих мемуарах лишь о ненаказуемых уголовно финансовых своих успехах , о прочих же предпочитает молчать . Через Тальена и особенно через Барраса Уврар прибрал к рукам огромные поставки на флот и отчасти на армию . Этот хищник , который в 1798 г. мог дать взаймы Директории десять миллионов франков золотом , очень характерен для своего времени .
В своем роскошно отделанном замке Ренси и в других своих дворцах Уврар устраивал пиршества и празднества , которые мало уступали былым торжествам версальского двора . Это поколение французской капиталистической буржуазии отличалось большим размахом , проявляло какую-то ширь и безудержность , вовсе не свойственные ни их предшественникам , ни их наследникам , ни предреволюционной буржуазии , ни банкирам и купцам , лавочникам и биржевикам времён реставрации или Луи-Филиппа . Некоторые бытовые черты тех людей , о которых у нас идёт речь , напоминают не столько умеренные и аккуратные буржуазные фигуры , вроде героев Скриба или Бальзака , сколько замоскворецких самодуров Островского . Взять хотя бы блиставшего в те же годы и в тех же салонах , что и Уврар , впоследствии его компаньона и такого же , как и он , хищника - Сегена . Этот Сеген выдумал какой-то новый способ дубления кожи , который должен был дать французской армии несокрушимые сапоги и тем самым "способствовать победе республики над европейскими тиранами". Конвент , не долго думая , приказал (в январе 1795 г.) реквизировать кожу и предоставить её Сегену , причем дал ему для этого нового производства два поместья . Из дубления по новому способу ничего не вышло , сапоги разваливались , но Сеген продолжал действовать и богатеть , уже нажив на этих сапогах миллионы и перейдя к новым спекуляциям . Так же , как и Уврар , он швырял деньгами , оригинальничал , безобразничал , катался по Парижу в роскошном экипаже , но одетый в халат , устраивал великолепные приемы и выходил к гостям в домашних туфлях ; задавал в своем поместье (в Жуи) ночные празднества с фейерверками и распоряжался , чтобы искры от фейерверка летели в лицо гостям , те в панике разбегались и при этом падали в ямы , прикрытые сверху листьями . Его дом был полон редчайших картин , убран с неслыханной роскошью ; в конюшнях стояло сорок лошадей ; он собирал драгоценнейшие скрипки Страдивариуса и , по-видимому , просто не знал , куда и на что выбрасывать деньги . Всё это проделывалось на глазах люто голодавшей столичной бедноты .
Потребности Парижа должны были удовлетворяться в первую голову , , и когда , например , в морские порты приходили грузы риса , они прежде всего направлялись в столицу ; если другим городам давалось разрешение на то или иное количество драгоценного продукта , то как бы в качестве награды за исправное снабжение Парижа хлебом и другими продуктами .
После 9 термидора была казнена наиболее активная и революционная часть муниципалитета . В просторечии этот погибший на гильотине сектор Коммуны стал распространительно именоваться заговорщическою коммуною (la Commune conspiratrice).Казнь ее , как определенно говорят источники , была истолкована именно в том духе , что можно отныне не исполнять изданных ею постановлений относительно вывоза хлеба из города . К первому мессидора в столице было накоплено запасов , которых должно было хватить на четыре месяца . Но немедленно после 9 термидора надзор ослабел , постановления Коммуны перестали исполняться , кары за явное нарушение закона о максимуме прекратились , и вследствие всего этого стала наблюдаться тревожно усиливавшаяся утечка хлеба из Парижа . Учреждения , специально соприкасавшиеся с вопросом о снабжении столицы , напрасно пытались время от времени пробудить правительственную власть к проявлению строгости и применению репрессий .
Но в эти первые месяцы после термидора мудрено было ждать от правительства сколько-нибудь выдержанной линии поведения . Пестрота и разноречивость классовых интересов , с которыми должны были считаться термидорианские победители , неизбежно породили бы разнобой и несогласованность в их политике даже в том случае , если бы они сами не представляли собою (особенно на первых порах) очень разносоставной группы , наскоро сколоченной для специального политического задания и теперь , после своей победы , после гибели Робеспьера , оказавшейся лицом к лицу с неожиданно сложной социально-экономической обстановкой . Ссориться с торговой буржуазией ? Со спекулянтами ? С финансовой мощью негласной биржи и улицы Вивьен (где сосредоточивались банки)? И , значит , с Национальной гвардией "центральных" буржуазных секций ? Давить городскую буржуазию и одновременно деревенских собственников , заставляя этих последних , если нужно , строжайшими мерами не саботировать сбора урожая и других сельскохозяйственных работ ? На это термидорианцы не шли . А без этого ,- как прокормить Париж , где нужно считаться с многочисленною потребительскою беднотою , а в частности , с обширным , скученным в определенных кварталах , рабочим населением ? Наши источники живо отражают эти колебания правительственной мысли поздней осенью 1794 г.
Таким-то образом и вышло , что накопленный на четыре месяца запас начал быстро таять , новый реквизированный хлеб стал поступать после 9 термидора гораздо более туго , чем до той поры ,- а спекулянты стали распродавать незаконно вывозимый из столицы хлеб уже не по соседству , а в дальних местах , очевидно , убедившись , что перевозка более безопасна , чем можно было думать , и что , следовательно , нужно считаться лишь с тем , где сейчас цены на хлеб повыше . Образовалась специальная и очень прибыльная отрасль торговли мошеннически вывезенным столичным хлебом .