Кащей_Бессмертный
03-01-2009 20:44:00
В 2008 г. исполняется 120 лет со дня рождения легендарного партизана-анархиста Нестора Махно, одного из самых ярких фигур Великой Русской революции 1917–1921 гг. Мы печатаем никогда прежде не публиковавшийся на русском языке отрывок из биографии выдающегося испанского анархиста и героя Испанской революции Буэнавентуры Дуррути, написанной Абелем Пасом. Речь в ней идет о встрече Дуррути и Махно в Париже в 1927 г.
К этому времени (после того, как Дуррути и Аскасо были освобождены из французской тюрьмы летом 1927 г., – прим.перевод.) относится и их встреча с Нестором Махно. Махно был известной личностью российского анархистского движения и революции 1917 года. Его деятельность на Украине до августа 1921 г. – одна из самых замечательных глав в Русской революции. Она до сих пор находится под запретом у «левых» и «правых» историков, которые объективно выступают в союзе, когда нужно скрыть что-либо, не укладывающееся в их картину. В истории пролетариата Нестор Махно был, вероятно, единственным анархистом, который положил начало революционному движению, сумевшему претворять в жизнь либертарную концепцию общества без всякой политической власти. 4 долгих года он вел борьбу не на жизнь, а на смерть, против «белых» и «красных». 4 года на Украине длился либертарный эксперимент, пусть даже посреди войны.
Махно начал всего лишь с горсткой людей. Но ему удалось построить мощную крестьянскую армию, которая оказывала сопротивление германским агрессорам, когда те вторглись на Украину после того, как Троцкий по договоренности с Лениным и другими большевиками подписал мирный договор с Германией. Вплоть до поражения немцев в ноябре 1918 г., армия Махно, которая состояла из 25 тысяч бойцов, оставалась единственной боевой силой, сражавшейся на Украине за дело Русской революции. После поражения Германии большевики двинули на Украину Красную армию и сделали вид, будто собираются заключить договор с Махно и уважать ту форму жизни, какую установили Советы в этом регионе. На самом же деле военный комиссар Троцкий и глава правительства нового советского государства Ленин отнюдь не намеревались терпеть анархистские эксперименты. Ведь на их фоне еще рельефнее выступали деспотизм и произвол большевистского господства в России.
Украина, как и Кронштадт, были обречены стать «лебединой песней» Русской революции. Конец украинскому эксперименту наступил в конце 1920 г., когда большевистское правительство заманило в ловушку группу махновских командиров. Их пригласили участвовать в заседании военного совета, созвали в определенное место, и, как только они собрались, то были арестованы советской тайной полицией ЧК и расстреляны. Подобным же образом поступили с частями, которые сражались с «белыми» в Крыму. Одновременно Троцкий направил на Украину 150-тысячную армию, чтобы уничтожить армию Махно. Борьба Махно продолжалась еще 9 месяцев. В августе 1921 г. махновцы потерпели поражение, и сам Махно с горсткой своих товарищей по оружию искал убежища в Румынии, но там они были брошены в тюрьму. Махно сумел бежать из Румынии в Польшу, где был отдан под суд, но оправдан. В 1924 г., благодаря усилиям Рудольфа Роккера, Эммы Гольдман и Волина, он смог приехать в Германию и, в конце концов, в 1925 г. нашел убежище в Париже.
Для Махно Париж был изгнанием, а изгнание было смертью для такого человека дела, как он. Ему не исполнилось и 40 лет, но война и многочисленные раны изнурили его до срока. Самой же тяжелой раной стало поражение и потоки лжи, которые правящие большевики распространяли об Украине и о нем по всему миру. Кроме того, ему, русскому, трудно было приспособиться к Франции и ее нравам.
Махно слышал о Дуррути и Аскасо и был информирован об их калейдоскопической жизни. Когда оба испанца находились в тюрьме, он в Париже следил за их процессом. Когда ему сообщили о желании Дуррути и Аскасо поговорить с ним, он сразу же согласился встретиться с ними в скромном номере в гостинице, где он жил со своей дочерью и подругой. Когда трое мужчин встретились, Дуррути заговорил первым: «Мы пришли, чтобы приветствовать в твоем лице всех революционеров, которые сражались в России за осуществление наших идеалов. Но мы хотели бы выразить уважение и богатому опыту вашей борьбы на Украине, столь важному для всех нас».
Аскасо писал позднее: «Слова Дуррути произвели глубокое впечатление на побежденного бойца. Этот человек небольшого роста, но мощный, казалось, ожил. В его пронизывающем взгляде ощущалось кипение жизни, которая била в его больном организме».
Махно сказал друзьям: «В Испании условия для революции с сильным анархистским обликом благоприятнее, чем в России. Ведь у вас есть и крестьянство, и пролетариат с
великой революционной традицией. Быть может, ваша революция произойдет еще достаточно скоро для того, чтобы я смог еще испытать удовлетворение, увидев вживую анархизм, извлекший уроки из Русской революции! У вас в Испании есть понимание того, что такое организация, чего не было у нашего движения в России. И надо думать, что именно организация служит гарантией глубины революции. По этой причине я не только восхищаюсь иберийским анархистским движением, но и думаю, оно в настоящий момент – единственное, которое может совершить революцию, куда более глубокую, чем большевистская, и не подверженная бюрократической опасности, с первого же момента грозившего ей в России.
Боритесь за то, чтобы сохранить это понимание организации в испанском анархистском движении и не давайте разрушить его тем, кто считают, будто анархизм – это далекая от жизни теория. Анархизм – это не сектантство, и не догматизм. Это – теория в действии. Его теория не предопределена заранее. Это природная данность, проявляющаяся исторически во всех формах поведения людей, индивидуально или коллективно. Он – как сила в ходе самой истории; сила, толкающая ее вперед».
Разговор стоил Махно усилий; особенно утомляло его незнание языка. Симультанный перевод его друга Довинского (Дубинского?) сбивал его с мысли. Но он не сводил с испанцев живого взгляда, стремясь понять, какое впечатление на них произвели его взгляды.
В течение нескольких часов Махно рассказывал Дуррути и Аскасо подробности сражений на Украине, о своем опыте коммунитарного самоуправления и Советов.
«Наша аграрная коммуна на Украине работала весьма активно – на хозяйственной и политической почве и в рамках федералистской и солидарной системы, которую мы создали. Общины основывались не на личном эгоизме, а на коммунальной солидарности, причем как местном, так и на региональном уровне. Наш опыт служит убедительным доказательством того, что проблема крестьянства имеет иные решения, чем те, какие навязывали большевики. Если бы наша практика распространилась на всю страну, то не было бы этого злополучного раскола между деревней и городом. Мы смогли бы избавить русский народ от многих лет голода и бессмысленной борьбы между рабочими и крестьянами. И, что еще важнее, ход революции был совсем иным.
Против нашей системы часто говорили, что она могла поддерживаться и развиваться только потому что была основана на крестьянской и ремесленной основе. Но это не вполне верно. Наши общины были смешанными, аграрно-промышленными, а некоторые были совершенно промышленными. Силу нашей системе придавало совсем иное: революционное воодушевление, испытанное всеми нами, далекими от бюрократической практики. Мы все были одновременно бойцами и работниками. Органом, который решал все вопросы в общинах, было собрание; в военной жизни решал военный комитет, в котором были представлены все соединения. В том-то и дело, что в общем деле принимали участие все, не давая, чтобы власть монополизировала какая-нибудь руководящая каста. Вот так нам удалось соединить теорию с практикой.
Раз мы отказывались считать практику большевиков обязательной, Троцкий и Ленин двинули против нас Красную армию, чтобы разгромить нас. Большевизм одержал военную победу на Украине и в Кронштадте, но история революции в один прекрасный день вспомнит о нас и заклеймит позором могильщиков Русской революции как контрреволюционеров».
Во время беседы Махно все чаще выказывал признаки усталости, прежде всего когда вызывал к жизни воспоминания, причинявшие ему боль. Наконец, он вздохнул и сказал: «Я надеюсь, когда момент настанет, вы все сделаете лучше, чем мы». На прощание он сказал обоим испанцам: «Махно еще никогда не уклонялся от боя. Если я буду еще жив, когда вы начнете, у вас в моем лице будет одним бойцом больше»…
Абель Пас
Прямое Действие №29, 2008 (2). С. 12-13
К этому времени (после того, как Дуррути и Аскасо были освобождены из французской тюрьмы летом 1927 г., – прим.перевод.) относится и их встреча с Нестором Махно. Махно был известной личностью российского анархистского движения и революции 1917 года. Его деятельность на Украине до августа 1921 г. – одна из самых замечательных глав в Русской революции. Она до сих пор находится под запретом у «левых» и «правых» историков, которые объективно выступают в союзе, когда нужно скрыть что-либо, не укладывающееся в их картину. В истории пролетариата Нестор Махно был, вероятно, единственным анархистом, который положил начало революционному движению, сумевшему претворять в жизнь либертарную концепцию общества без всякой политической власти. 4 долгих года он вел борьбу не на жизнь, а на смерть, против «белых» и «красных». 4 года на Украине длился либертарный эксперимент, пусть даже посреди войны.
Махно начал всего лишь с горсткой людей. Но ему удалось построить мощную крестьянскую армию, которая оказывала сопротивление германским агрессорам, когда те вторглись на Украину после того, как Троцкий по договоренности с Лениным и другими большевиками подписал мирный договор с Германией. Вплоть до поражения немцев в ноябре 1918 г., армия Махно, которая состояла из 25 тысяч бойцов, оставалась единственной боевой силой, сражавшейся на Украине за дело Русской революции. После поражения Германии большевики двинули на Украину Красную армию и сделали вид, будто собираются заключить договор с Махно и уважать ту форму жизни, какую установили Советы в этом регионе. На самом же деле военный комиссар Троцкий и глава правительства нового советского государства Ленин отнюдь не намеревались терпеть анархистские эксперименты. Ведь на их фоне еще рельефнее выступали деспотизм и произвол большевистского господства в России.
Украина, как и Кронштадт, были обречены стать «лебединой песней» Русской революции. Конец украинскому эксперименту наступил в конце 1920 г., когда большевистское правительство заманило в ловушку группу махновских командиров. Их пригласили участвовать в заседании военного совета, созвали в определенное место, и, как только они собрались, то были арестованы советской тайной полицией ЧК и расстреляны. Подобным же образом поступили с частями, которые сражались с «белыми» в Крыму. Одновременно Троцкий направил на Украину 150-тысячную армию, чтобы уничтожить армию Махно. Борьба Махно продолжалась еще 9 месяцев. В августе 1921 г. махновцы потерпели поражение, и сам Махно с горсткой своих товарищей по оружию искал убежища в Румынии, но там они были брошены в тюрьму. Махно сумел бежать из Румынии в Польшу, где был отдан под суд, но оправдан. В 1924 г., благодаря усилиям Рудольфа Роккера, Эммы Гольдман и Волина, он смог приехать в Германию и, в конце концов, в 1925 г. нашел убежище в Париже.
Для Махно Париж был изгнанием, а изгнание было смертью для такого человека дела, как он. Ему не исполнилось и 40 лет, но война и многочисленные раны изнурили его до срока. Самой же тяжелой раной стало поражение и потоки лжи, которые правящие большевики распространяли об Украине и о нем по всему миру. Кроме того, ему, русскому, трудно было приспособиться к Франции и ее нравам.
Махно слышал о Дуррути и Аскасо и был информирован об их калейдоскопической жизни. Когда оба испанца находились в тюрьме, он в Париже следил за их процессом. Когда ему сообщили о желании Дуррути и Аскасо поговорить с ним, он сразу же согласился встретиться с ними в скромном номере в гостинице, где он жил со своей дочерью и подругой. Когда трое мужчин встретились, Дуррути заговорил первым: «Мы пришли, чтобы приветствовать в твоем лице всех революционеров, которые сражались в России за осуществление наших идеалов. Но мы хотели бы выразить уважение и богатому опыту вашей борьбы на Украине, столь важному для всех нас».
Аскасо писал позднее: «Слова Дуррути произвели глубокое впечатление на побежденного бойца. Этот человек небольшого роста, но мощный, казалось, ожил. В его пронизывающем взгляде ощущалось кипение жизни, которая била в его больном организме».
Махно сказал друзьям: «В Испании условия для революции с сильным анархистским обликом благоприятнее, чем в России. Ведь у вас есть и крестьянство, и пролетариат с
великой революционной традицией. Быть может, ваша революция произойдет еще достаточно скоро для того, чтобы я смог еще испытать удовлетворение, увидев вживую анархизм, извлекший уроки из Русской революции! У вас в Испании есть понимание того, что такое организация, чего не было у нашего движения в России. И надо думать, что именно организация служит гарантией глубины революции. По этой причине я не только восхищаюсь иберийским анархистским движением, но и думаю, оно в настоящий момент – единственное, которое может совершить революцию, куда более глубокую, чем большевистская, и не подверженная бюрократической опасности, с первого же момента грозившего ей в России.
Боритесь за то, чтобы сохранить это понимание организации в испанском анархистском движении и не давайте разрушить его тем, кто считают, будто анархизм – это далекая от жизни теория. Анархизм – это не сектантство, и не догматизм. Это – теория в действии. Его теория не предопределена заранее. Это природная данность, проявляющаяся исторически во всех формах поведения людей, индивидуально или коллективно. Он – как сила в ходе самой истории; сила, толкающая ее вперед».
Разговор стоил Махно усилий; особенно утомляло его незнание языка. Симультанный перевод его друга Довинского (Дубинского?) сбивал его с мысли. Но он не сводил с испанцев живого взгляда, стремясь понять, какое впечатление на них произвели его взгляды.
В течение нескольких часов Махно рассказывал Дуррути и Аскасо подробности сражений на Украине, о своем опыте коммунитарного самоуправления и Советов.
«Наша аграрная коммуна на Украине работала весьма активно – на хозяйственной и политической почве и в рамках федералистской и солидарной системы, которую мы создали. Общины основывались не на личном эгоизме, а на коммунальной солидарности, причем как местном, так и на региональном уровне. Наш опыт служит убедительным доказательством того, что проблема крестьянства имеет иные решения, чем те, какие навязывали большевики. Если бы наша практика распространилась на всю страну, то не было бы этого злополучного раскола между деревней и городом. Мы смогли бы избавить русский народ от многих лет голода и бессмысленной борьбы между рабочими и крестьянами. И, что еще важнее, ход революции был совсем иным.
Против нашей системы часто говорили, что она могла поддерживаться и развиваться только потому что была основана на крестьянской и ремесленной основе. Но это не вполне верно. Наши общины были смешанными, аграрно-промышленными, а некоторые были совершенно промышленными. Силу нашей системе придавало совсем иное: революционное воодушевление, испытанное всеми нами, далекими от бюрократической практики. Мы все были одновременно бойцами и работниками. Органом, который решал все вопросы в общинах, было собрание; в военной жизни решал военный комитет, в котором были представлены все соединения. В том-то и дело, что в общем деле принимали участие все, не давая, чтобы власть монополизировала какая-нибудь руководящая каста. Вот так нам удалось соединить теорию с практикой.
Раз мы отказывались считать практику большевиков обязательной, Троцкий и Ленин двинули против нас Красную армию, чтобы разгромить нас. Большевизм одержал военную победу на Украине и в Кронштадте, но история революции в один прекрасный день вспомнит о нас и заклеймит позором могильщиков Русской революции как контрреволюционеров».
Во время беседы Махно все чаще выказывал признаки усталости, прежде всего когда вызывал к жизни воспоминания, причинявшие ему боль. Наконец, он вздохнул и сказал: «Я надеюсь, когда момент настанет, вы все сделаете лучше, чем мы». На прощание он сказал обоим испанцам: «Махно еще никогда не уклонялся от боя. Если я буду еще жив, когда вы начнете, у вас в моем лице будет одним бойцом больше»…
Абель Пас
Прямое Действие №29, 2008 (2). С. 12-13