Дети анархии (Андрей Федоров)

Дети анархии (Андрей Федоров)

Прелюдия к террору

После раскола I Интернационала в 1872 году анархистская его часть существовала еще несколько лет – до 1878 года, но постепенно активность I Интернационала сходила на нет. Объясняется это множеством причин. В их числе можно назвать и то, что не произошло теоретического осмысления анархистских идей, основной из которых становился анархо-коммунизм, разработанный Петром Алексеевичем Кропоткиным.
Можно назвать несколько причин упадка анархизма. Пожалуй, главные его причины нужно искать в ошибочной тактике анархистов тех лет. Они надеялись на скорую революцию, которую можно вызвать с помощью «символических актов насилия», и потому не считали, что нужно создавать прочные организации, рассчитанные на долгое существование. Спаду радикализма в рядах рабочего класса способствовал и происходивший в 1880-е годы экономический рост(1).
Само собой, анархисты участвовали в рабочем движении, боролись за свои идеалы (вспомним историю Первого мая, который отмечается в честь казненных анархистов, активных участников чикагского рабочего движения)(2), принимали активное участие в деятельности Парижской Коммуны: «Выборы в Совет Коммуны Парижа все же состоялись 26 марта. Выборы проводились по норме: 1 представитель от 20 тысяч населения … Французский источник: 14 активистов Интернационала, 9 активистов бланкистских групп, около 20 якобинцев и 25-30 “независимых революционеров”. Советские исследователи: 19 якобинцев, 18 бланкистов, 13 прудонистов, 10 коллективистов-федералистов (“левых прудонистов”), 3 - близки к Бакунину, 2 - близки к Марксу. В любом случае, тенденция видна достаточно ясно. В Совете образовалось свое “большинство”, группировавшееся преимущественно вокруг якобинцев, бланкистов и независимых, и “меньшинство”, состоявшее преимущественно из прудонистов и коллективистов. Первые больше интересовались политической революцией, вторые – социальной»(3).
Кроме того, в 1870–1880-е годы происходило все большее полевение анархистов – от прудоновского мютюэлизма к анархо-коммунистическим идеям. По сути, анархо-коммунистом был уже Михаил Бакунин (с конца 1860-х – начала 1870-х годов), о чем говорил еще его товарищ по борьбе Джеймс Гильом(4).
Когда Жвания пишет, что «Даже миролюбивый Петр Алексеевич Кропоткин – и тот призывал пролить реки крови ради победы социальной революции», он, в принципе, прав. Но все-таки дело обстояло несколько иначе.

Во-первых, Кропоткина назвать «миролюбивым» достаточно сложно. Скорее он был гуманистом, верившим в изначально «добрую природу» людей, что, однако, не отрицает применения насилия ради достижения нового, справедливого общества. Во-вторых, часто демонизируют Михаила Бакунина, которого представляют этаким «апостолом разрушения», в первую очередь за высказывание: «Дайте же нам довериться вечному духу, который только потому разрушает и уничтожает, что он есть неисчерпаемый и вечно созидающий источник всякой жизни. Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!»(5) Но вот только забывают, что это слова еще НЕ анархиста Бакунина, сказанные в 1842 году. Анархистом Михаил Александрович еще станет, много лет спустя (хотя в анархистских кругах рубежа XIX–XX веков это изречение часто использовали в качестве эпиграфа, девиза в различных изданиях, листовках). Зато, отвечая одиозному С. Нечаеву, по сути подставившему Бакунина (ведь в итоге даже трактат «Катехизис революционера» стали приписывать Бакунину), теоретик анархизма писал, в частности, следующее: «Я, с своей стороны, ни разбоя, ни воровства, ни вообще никакого противучеловеческого насилия не терплю, но признаюсь, что если мне приходится выбирать между разбойничеством и воровством восседающих на престоле или пользующихся всеми привилегиями и между народным воровством и разбоем, то я без малейшего колебания принимаю сторону последнего, нахожу его естественным, необходимым и даже в некотором смысле законным …
Итак, в основании всей нашей деятельности должен лежать этот простой закон: правда, честность, доверие между всеми братьями и в отношении к каждому человеку, который способен быть и которого Вы бы желали сделать братом; ложь, хитрость, опутывания, а по необходимости и насилие — в отношении к врагам. Таким образом Вы будете морализировать, укреплять, теснее связывать своих и расторгать связи и разрушать силы других»(6).
Вот это уже написано в 1870 году и по праву может быть названо словами анархиста Бакунина.
В конце концов, Бакунин был сторонником бунтов, восстаний как способов начать революцию, но уж никак не индивидуального террора. И в тюрьму он попал за активное участие в революции 1848 года. Да и впоследствии призывал к участию в восстаниях и сам включался в борьбу.
А Кропоткин прямо призывал к «пропаганде действием», и при этом пользовался большим влиянием в анархистских кругах. Вот что он писал о предстоящей революции: «Нет сомнения, что будут при этом и акты мести. Разные Ватрены и Тома поплатятся за свою непопулярность. Но это будет только одна из случайностей борьбы, а вовсе еще не революция»(7).

Советский историк Наталья Пирумова отмечала, что хотя Кропоткин и признавал индивидуальный террор как форму борьбы, но только «в сочетании с другими формами борьбы, и в том числе с непременной агитацией в народе»(8). При этом для Кропоткина главным было то, какое влияние террористические акции оказывают на народные массы. Так, например, он писал об убийстве Александра II: «Конечно, нечего надеяться, что Александр III изменит политику своего отца... Значение события 1 марта важно нес этой точки зрения. Событие на Екатерининском канале имеет для нас большее значение прежде всего потому, что это событие нанесло смертельный удар самодержавию. Престиж “помазанника Божия” потускнел перед простой жестянкой с нитроглицерином. Теперь цари будут знать, что нельзя безнаказанно попирать народные права. С другой стороны, сами угнетаемые научатся теперь защищаться... Как бы то ни было, первый удар, и удар сокрушительный, нанесен русскому самодержавию. Разрушение царизма началось, и никто не сможет сказать, когда и где это разрушение остановится»(9).
В свою очередь французский анархо-коммунист, последователь Петра Кропоткина Жан Грав, размышляя в 1890-е годы над «практическими действиями», противопоставлял «необдуманные действия» «обдуманным», и писал при этом: «…допустим, что борьба между хозяевами и рабочими обострилась, что происходит стачка. В числе хозяев есть такие, которые выдаются среди остальных своей жестокостью – которые вызвали своей особенно сильной эксплуатацией эту стачку, своим упорством затягивают ее, мешая другим хозяевам уступить … Представим себе теперь, что такого хозяина найдут где-нибудь убитым, причем тут же будет записка, объясняющая, что его убили именно как эксплуататора…»(10) Речь шла о том, что если поджечь завод или убить кого-то из хозяев в условиях, когда нет реальных причин для забастовки, когда нет серьезного недовольства, то это только подставит совершившего такое действие, а рабочих настроит против него, зато если сделать то же самое, когда стачка уже идет, но начальство упорствует, это будет вполне уместно.
В конечном счете, отмечает Даниэль Герен, когда анархисты оказались небольшим меньшинством, они оставили идею воинственности в рамках массовых движений(11). Анархисты стали организовываться небольшими группами для «пропаганды действием».

Террористы

По мнению того же Д. Герена, начало подобной «пропаганде» положили Кафиэро и Малатеста: «5 апреля 1877 они направили группу приблизительно из тридцати вооруженных бойцов, которые внезапно появились в горах итальянской области Беневенто, сожгли приходские документы в маленькой деревне, раздали фонды из сейфа налогового инспектора бедным, а так же попытались установить либертарный коммунизм в миниатюре, в сельском, крохотном масштабе. В конце концов, все они были разысканы, оцепеневшие от холода, и сдались без сопротивления»(12).
Анархистский террор становится с тех пор постоянным явлением, хотя, как указывает современный анархистский автор Боб Блэк, анархизм и нельзя считать синонимом слова «бомбизм» (терроризм), так как «в сравнении с, скажем, правительством Соединенных Штатов, которое каждый день сбрасывает на Ирак больше бомб, чем все анархисты мира бросили за почти 150 лет своего существования как политического движения»(13).
Ну а еще в начале XX века В. Забрежнев писал, что, несмотря на то, что анархо-коммунисты и признают террористические методы борьбы, терроризм отнюдь не тожествен анархизму, поскольку «не связан органически с сущностью анархического мировоззрения». Как раз наоборот, утверждал Забрежнев, нет более гуманистического и жизнелюбивого идейного течения, чем анархизм. И продолжал: «И только понимание сущности современного строя, основанного на насилии, самый этот строй, его проявления, сущность государства, этой машины, основанной на насилии во имя насилия, вынуждают анархистов бороться с ним насилием». При этом он прекрасно видел, что противники анархистов часто отождествляют анархизм и терроризм, стараясь «подменить все содержание анархической пропаганды, представляя ее призывом к бессмысленным жестокостям – безграничною и беспричинною жаждою крови. … Одни делают это, чтобы оправдать применение к анархистам, даже и без всякого видимого повода, за одно то, что они анархисты, самых суровых мер; другие, чтобы помешать распространению анархизма, чтобы оттолкнуть от знакомства с ним». Забрежнев утверждал, что все эти измышления легко опровергнуть, если вникнуть в анархистские идеи и познакомиться с анархистским движением. «Но что до всего этого недобросовестным врагам!»(14)
Оказавшись в идеологическом гетто, многие анархисты занялись индивидуальным террором. Они видели в нем возможность пробудить народные массы и расположить их к анархистским идеалам. Именно «пропаганда действием» призвана была, по мысли террористов от анархизма, пробудь рабочий класс от апатии и вновь направить его к революционной борьбе(15). Артур Холичер писал: «Действия нигилистов в России и анархистов во Франции вырастали из необходимости возбуждать совесть современников»(16). Поэтому самыми знаменитыми террористами-анархистами той поры и оказались именно французские анархисты и российские народовольцы, анархисты и эсеры. Впрочем, волна леворадикального террора прокатилась по многим странам, что отражало общее состояние общества и леворадикалов, пытавшихся поднять массы на революцию.
Самое, пожалуй, знаменитое имя, связанное с анархистским терроризмом – Равашоль. Однако понять его и таких, как он (Анри, Вайяна, Казиеро, многих других), невозможно, не поняв эпохи, в которую он жил. А между тем это было время громких политических скандалов, расцвета промышленного и финансового капитала, происходивших на фоне сильной эксплуатации рабочего класса.
Классовая борьба была реальностью, в ней, похоже, мало кто сомневался, хотя о революциях речь еще не шла (это было «безреволюционное безвременье», промежуток между Парижской Коммуной и Первой русской революцией, которая вновь сильнейшим образом напомнит о том, что капитализм не вечен).
В те годы расстрел рабочих демонстраций воспринимался как будничное явление (вспомним хотя бы Хеймаркетскую бойню 1886 года, которая оказалась символом, но отнюдь не была единичным случаем).
Так произошло и во Франции 1 мая 1891 года. В тот день во многих городах прошли рабочие демонстрации, сопровождавшиеся столкновениями с полицией, которая вызвала в ряде городов на помощь войска. «Но особое значение имели события в Форуми и в Клиши».
В Форуми в этот день было ранено около 40 и убито 9 человек, в том числе трое детей. В то же время в Клиши проходило собрание анархистов, которые по его окончании вышли на улицу под красным знаменем. Произошла стычка с полицией, с обеих сторон раздались револьверные выстрелы. Несколько человек было задержано. Одного отпустили сразу, а двое рабочих были осуждены: одного приговорили к пяти, другого – к трем годам каторжных работ. При этом в Форуми против демонстрантов впервые были испробованы новые ружья системы «Лебель», которые, говорилось в официальном отчете, дали «“прекрасные результаты”, положив на месте много рабочих, женщин и детей». Ну а что касается схваченных полицией в результате демонстрации, то их, раненых, жестоко избивали, «и в течение двух суток не давали воды не только для питья, но даже для промывки не перевязанных ран»(17).
В марте 1892-го за них отомстили: 11 марта была взорвана бомба в доме мсье Бенуа, президента Дворца правосудия, 15 марта бомба взорвалась в казарме Лобау, а 27 марта было взорвано полдома прокурора мсье Було(18).
Так начинался «анархистский террор 1892–1894 годов» во Франции.
Вскоре за организацию этих взрывов был схвачен Равашоль, вовсе не скрывавший своих анархистских взглядов. В момент ареста ему было 32 года. Происходил террорист из бедной семьи, «…досыта натерпелся от того плачевного и бедственного положения, которое готовы были сколько угодно терпеть его товарищи на фабриках. Его беспокойный темперамент не могли удовлетворить ни суровый подневольный труд, следствием которого был ежедневным монотонный груз работы, ни медленная необозримая игра реформ, к которой призывали псевдорабочие организации, стремившиеся крутить рабочими по своему усмотрению»(19). Поначалу Равашоль занимался «мелочевкой»: пытался заниматься фальшивомонетничеством (неудачно); затем убил одинокого дворянина с окраины, у которого почти не оказалось денег; после этого ограбил могилу старой аристократки, которая завещала захоронить с ней ее драгоценности, и т.д. – в общем, терять ему было нечего.
Участь Равашоля была решена: в июле 1892 года он был казнен по приговору суда. Однако теракты продолжались: 9 декабря 1893 года Аугуст Вайян бросил бомбу в зал палаты депутатов Дворца Бурбонов в момент заседания депутатов правительства Казимира-Перье, который, однако, не пострадал.
Зато уже через два дня через палату депутатов был проведен закон об анархистах, задавлена анархистская пресса. Были проведены многочисленные аресты и обыски(20). Десятки анархистов и социалистов были схвачены в начале января следующего года. Вайян, так же как и Равашоль, был казнен.

После этого, с февраля 1894 года Эмиль Анри бросил бомбу в кафе парижского отеля «Терминус». Два десятка человек были ранены, один погиб.
Анри, в отличие от Равашоля, принадлежал к буржуазным слоям общества и мог вести размеренную обеспеченную жизнь (впрочем, Бакунин происходил из видной дворянской семьи, а Кропоткин вообще был потомственным князем, имевшим даже больше прав на престол, чем правившая династия). Однако Анри выбрал путь революционной борьбы. «Вы вешаете в Чикаго, отрубаете головы в Германии, душите в Хересе, расстреливаете в Барселоне, гильотинируете в Монбризоне и Париже – но анархия – это то, что вы никогда не сможете уничтожить … Она восстает как насильственное ответное движение против порядка этого общества, она представляет все мечты о равенстве и освобождении, о разрушении современного авторитета. Она всюду; ее нигде нельзя схватить, и она уничтожит вас»(21), – говорил он в своей защитной речи в суде. В мае того же года Анри был казнен.
Реакцией властей на акции анархистов стал сфабрикованный «процесс тридцати», целью которого было уничтожение анархизма как явления: «… в группе объявленной преступным объединением, такой выдающийся и всемирно известный ученый, как Поль Реклю, такие публицисты, как Жан Грав, Александр Коген, Шарль Шатель, Феликс Фенеон, Пуже, Мата, Ледо, фигурировали рядом с ворами и сомнительными подонками общества…»(22)
Кроме Франции, анархисты-террористы активно действовали и в других странах, в том числе в Испании, где с анархизм пустил особенно крепкие корни в рабочей среде(23).
В начале XX столетия анархистский терроризм получил распространение и в России, что было вполне закономерно на волне поднимающегося революционного движения.
В 1903 году возникает радикальная анархистская группа в Белостоке: «Они расстались с Бундом (организацией еврейских социал-демократов), с социалистами-революционерами и с ПСП (Польской социалистической партией, чьи социалистические убеждения сочетались с мощным стремлением к национальной независимости), обратившись к более экстремальным доктринам анархизма»(24).
Новых сторонников анархизма привлекали бескомпромиссность и радикальность, а тактика индивидуального террора, «пропаганды действием» казалась в складывавшихся условиях вполне уместной. Как пишет Пол Эврич, разворачивавшаяся в начале XX столетия в России индустриализация «выкинула на обочину немалую часть общества – люмпен-пролетариев и другие растерзанные элементы общества, лишенные возможности существования во враждебном и меняющемся мире», и в этих людях ультрарадикальный анархизм вполне мог найти немало последователей. Что, отчасти и произошло. Однако стать ведущей силой анархизм тогда так и не смог(25).
Начавшаяся Первая русская революция способствовала подъему анархистов – повсеместно появлялись новые группы: в Варшаве, Вильно, Минске, Риге, Гродно, Ковеле, Ровно, Одессе, Севастополе, Екатеринославе, Киеве, Харькове, Баку, в Крыму, Москве, Санкт-Петербурге и других городах.
Среди знаменитых анархистских организаций тех лет можно назвать «Черное знамя» и «Безначалие» – это были анархо-террористические группы, избравшие путь террористической пропаганды действием. «В Белостоке почти все анархисты были членами “Черного знамени”. История этой молодежи отмечена отчаянным фанатизмом и непрерывными актами насилия. Они были первой анархистской группой, которая сознательно взяла на вооружение политику террора против существующего порядка»(26).
Анархисты этой волны были исполнены духом радикального неприятия существующего общества и несли призыв к восстанию, революции, к уничтожению старого мира.
Надо учитывать и то, что в конце XIX века вновь получили распространение идеи анархо-индивидуализма Штирнера, который, казалось бы, к тому времени был уже забыт. Причиной их ренессанса стали работы Ницше, которые пользовались в анархистских кругах заметной популярностью. Причем увлечение анархо-индивидуализмом было скорее тактическим, чем идеологическим: многие анархисты-коммунисты принимали идеи индивидуализма в качестве принципа борьбы за коммунистическое общество посредством индивидуального действия.
«В “максималистской” атмосфере 1905 года, наверное, было неизбежно, что главную роль стало играть террористическое крыло анархистского движения … Не проходило и дня без газетного сообщения о сенсационных грабежах, убийствах и диверсиях, которые были делом рук отчаянных налетчиков. Они грабили банки и магазины, захватывали печатные прессы, чтобы издавать свою литературу, убивали сторожей, офицеров полиции и правительственных чиновников. Отчаянная и раздраженная молодежь удовлетворяла свою тягу к острым чувствам и самоутверждению, бросая бомбы в общественные помещения, заводские конторы, в театры и рестораны»(27).
Жвания утверждает: «Если бы анархисты прошлого, боевики, верили в то, что человечество рано или поздно прозреет, они бы листовки раздавали, а не бомбы кидали. Но они не хотели ждать всеобщего озарения и прозрения, они включали ускоренный счетчик жизни и заряжали свои револьверы». Но он сильно искажает действительность: анархисты той поры очень активно раздавали листовки, а также распространяли газеты, брошюры, писали книги – и все это сочеталось у них с радикальными акциями «прямого действия». Причем «раздавали листовки» отнюдь не только анархо-синдикалисты, но и анархо-террористы, о чем подробно написано применительно у Пола Эврича(28). Кроме того, в качестве примера российского эпистолярного жанра анархистов рубежа XIX–XX веков стоит почитать двухтомный сборник документов о российских анархистах(29).
Приведу выдержки из листовок белостокских анархистов, которые сочетали индивидуальный террор и распространение листовок:
«БРАТЬЯ! Нас не страшит борьба, пусть голод и холод не остановит наши революционные акты; магазины и склады буржуазии всегда полны хлебом, не будем же голодать в то время, когда они пируют! Довольно крови она из нас высосала. Довольно быть дойкой крови для этого ненасытного зверя! Довольно терпели мы от этой поганой сволочи! Покажем угнетателям, правителям, что рабочий класс способен рассчитываться с ними»(30).
«Наконец, и мы дожили до счастливого момента в нашем рабочем движении: и из наших рядов брошена бомба в наших притеснителей. Из наших рабочих рядов выступил герой, борец и показал нам, как надо бороться с нашим врагом. Вчерашней бомбой, брошенной в память Лодзинских жертв, мы присоединились к новому направлению рабочей борьбы, мы выступили на путь бомб и террора, на путь анархизма и революции, и трепет и ужас охватили господствующую часть общества.
…
Товарищи! Вчерашняя бомба нанесла большой удар нашим притеснителям. Великая слава тебе, герой, бросивший бомбу! Пусть твой пример найдет отклик в великой рабочей массе. Пусть твоя бомба сделает хорошее начало для [длин]ного ряда рабочего террора. Тогда скорее наступит наша свобода, тогда мы скорее положим конец нашему рабству, тогда скорее наступит Анархический Коммунизм!
Долой господ! Да здравствует бомба! Да здравствует Анархический Коммунизм!»(31)
Однако как ни старались террористы привлечь своими действиями народ к анархистским идеям, у них этого не получалось. Белостокская группа, самая, пожалуй, знаменитая из анархистских групп начала XX века, на пике своего развития насчитывала около 200–300 человек.

(1) Дамье В. В. Из истории анархо-синдикализма (http://www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm); Guérin D. Anarchism: From Theory to Practice (http://www.geocities.com/nestor_mcnab/g ... #anarchism)
(2) Черный Л., Тюрин-Дубовик А. История Первомая (http://anarcho.front.ru/library/history/h_west_08.htm)
(3) Дамье В. Коммунальная революция во Франции в 1871 году (http://knowledge1871.narod.ru/History/Damie/1871.htm)
(4) Гильом Дж. Интернационал (воспоминания и материалы 1864–1878 гг.). Том I-II. Пб.-М.: Голос Труда, 1922. С. 170–171. Подстрочный комментарий.
(5) Бакунин М. А. Реакция в Германии (Очерк француза) (http://avtonom.org/index.php?nid=990)
(6) Бакунин М. А. Письмо к С. Г. Нечаеву (http://avtonom.org/index.php?nid=989)
(7) Кропоткин П. А. Хлеб и воля (http://www.kras.fatal.ru/Hlebivolja.htm)
(8) Пирумова Н. М. Петр Алексеевич Кропоткин (http://vivovoco.rsl.ru/VV/BOOKS/KROPOTKIN/CHAPT04.HTM)
(9) Цит. по: Будницкий О. В. П. А. Кропоткин и проблема революционного терроризма (http://new-anarchy.narod.ru/kropotkinterror.htm)
(10) Грав Ж. Умирающее общество и Анархiя. Одесса, 1906. С. 134.
(11) Guérin D. Op. cit.
(12) Ibid.
(13) Блэк Б. Анархия: вопросы и ответы (http://avtonom.org/index.php?nid=1016).
(14) Анархисты. Документы и материалы. 1883–1935 гг. В 2 т. Т. 1. 1883–1916 гг. М.: РОССПЭН, 1998.
(15) Guérin D. Op. cit.
(16) Холичер А. Равашоль и парижские анархисты // Михаил Александрович Бакунин. Личность и творчество (к 190-летию со дня рождения). Выпуск III. М.: Институт экономики РАН, 2005. С. 162.
(17) Анархисты. Документы и материалы. Т. 1.
(18) Холичер А. Равашоль и парижские анархисты. С. 170–172; Ernest Alfred Vizetelly. The Anarchists: Their Faith and Their Record (http://dwardmac.pitzer.edu:16080/Anarch ... elly6.html)
(19) Холичер А. Равашоль и парижские анархисты. С. 174.
(20) Там же. С. 184.
(21) Там же. С. 197–198.
(22) Там же. 204.
(23) Ernest Alfred Vizetelly. The Anarchists.
(24) Эврич П. Русские анархисты. 1905–1917 (http://www.a-read.narod.ru/evrichrusanar.rar)
(25) Там же.
(26) Там же.
(27) Там же.
(28) См.: Эврич П. Русские анархисты.
(29) Анархисты. Документы и материалы. Т. 1; Т. 2. 1917-1935 гг. М.: РОССПЭН, 1999.
(30) Анархисты. Документы и материалы. Т. 1.
(31) Там же.

«Наследники» Равашоля

Но кто все-таки по праву может считаться «наследниками» легендарного Равашоля?

В самом деле, сводить анархизм к террористическим актам, мягко говоря, ненаучно. Да, был такой период, когда многие анархисты были именно террористами, и именно таким было движение, однако представители движения все не стремились замыкаться на этом. Террор был призван поднять массы, но он этого не делал. Многие пролетарии тогда были подвержены сильному влиянию социал-демократии.
Даниель Герен писал: «В 1890-х анархисты находились в тупике, они были отрезаны от мира рабочих, который стал монополией социал-демократии. Они [анархисты] объединялись в небольшие секты, забаррикадировавшись в башни слоновойкости, в которых они все тщательнее оттачивали свои утопичные догмы; или же они совершали и приветствовали акты индивидуального террора, и позволяли затаскивать себя в сети репрессий»(1).
Анархистская ставка на террор, как способ поднять революцию, зачастую приводила к ужесточению репрессий, на что, в частности, сетовали марксисты. Например, Каутский писал, что после Парижской Коммуны пролетарское движение терпело множество поражений, «и каждый раз виной тому было вмешательство отдельных лиц, применявших средства, которые пользуясь современной терминологией, могут быть названы анархистскими, и которые соответствуют проповедуемой подавляющим большинством современных анархистов тактике “пропаганды действием”». В качестве примеров он приводил восстание в 1873 году в Испании, действия анархистов в Австрии в 1884 году, и даже события мая 1886 года в Америке, в Чикаго. «Немногочисленные, но значительные удары, нанесенные рабочему движению за последние двадцать лет, были вызваны действиями, продиктованными той тактикой, которую они усиленно проповедуют. Только поэтому стали возможны закон против социалистов в Германии, чрезвычайное положение в Австрии, судебное убийство в Чикаго со всеми его последствиями»(2).

Правда, для Каутского было принципиально именно то, что эти действия мешали легальной парламентской деятельности, и потому он нападал на анархистов, подчас перегибая палку. Например, он признавал, что неизвестно, кто именно бросил бомбу во время Чикагской демонстрации, что повлекло за собой репрессии, неизвестно, однако утверждал: все равно всему виной анархистская тактика «пропаганды действием». То, что репрессии могут быть спровоцированы и другим поводом, а провокации могут быть совершены и без ставки на террор анархистами, и что народу может быть очевидно, что совершается провокация, Каутскому было неважно. Он стремился поставить крест на анархизме, обвинив его во всех смертных грехах. (Отчасти он, конечно, был прав: ставка на индивидуальный террор без создания полноценных организаций с расчетом на длительную борьбу, без развития рабочего и, шире, народного движения – это путь в никуда.)
Стоит отметить некоторые размышления самих анархистов об эффективности их террористической деятельности в те годы:
«Но не все они [акты террористической «пропаганды действием»] имели положительные результаты. Часть их дала лишь исход личному чувству негодования и возмущения, которое совершившие эти акты не в силах были больше сдерживать. Правда, временно они насмерть перепугали буржуазию, но масс они не увлекли за собой, и даже вызвали отрицательное отношение к ним со стороны рабочих, не затронутых пропагандой и не понявших этой борьбы анархистов за существование.
Прекращение «эры динамита» выясняется, таким образом, вовсе не репрессиями, которые никогда не устрашают идейных борцов, а тем, что французские товарищи убедились в бесплодности тактики систематического террора и недостаточности его для пропаганды своих идей …
Для революционеров, имеющих определенное мировоззрение и борющихся за определенные идеалы, каковы коммунисты-анархисты, это далеко не второстепенный вопрос. Далеко не все террористические акты для них равнозначащи. Для них имеют значение лишь те акты, которые понятны массам, заслуживают одобрения масс и тем способствуют пробуждению революционного духа, распространению идей. Анархисты вовсе не думают облагодетельствовать народ сверху. Стремясь к социальной революции, они знают, что такая революция возможна лишь при условии деятельного участия самих масс, и стараются прежде всего пробудить в них сознание важности этой революции, понимание необходимости выступления самих масс и подвинуть их к этому примером личной самоотверженности героизма.
Случается, что акты партийной самозащиты или мести, будучи вызваны деяниями, возмущающими всех, знающих о них, совпадают с общим настроением. Тогда они имеют большое агитационное значение.
…
Приведем для примера хоть рабочего Лотье, заколовшего кинжалом в кафе (в Париже) одного буржуа с орденской лентой в петлице, предполагая в нем особенно вредного активного паразита. Жертва оказалась сербским посланником (Георгиевич), не имевшим за собой Другой вины, кроме принадлежности к паразитному слою общества, – слишком обширному, чтобы его можно было уничтожить путем убийств его отдельных представителей.
…
Наконец, убийство Луккени австрийской императрицы Елизаветы произвело на массы самое отрицательное впечатление. Луккени поразил ее, как одну из представительниц власть и капитал имущих. Можно представить себе психологию сына народа, всю жизнь видевшего вокруг себя отчаянную нищету, голод, преждевременную безоградную старость и массовую смерть детей пролетариев; гибель своих близких и постыдное унижение; вынужденную ради куска хлеба проституцию дочерей и сестер тех самых людей, которые тяжелым трудом создают богатства подлых паразитов, покупающих человеческое тело, – можно понять психологию сына народа при виде этой коронованной женщины, утопавшей в роскоши.
Но широкие массы не могли понять его психологии. В их глазах, как и в глазах не испытавших на себе весь ужас безысходного положения обездоленного люда, совершено было убийство беззащитной женщины, не сделавшей сознательно никакого особенного зла.
Поэтому такие акты, непонятные сами по себе, требующие для уяснения цели и значения их массам длинных объяснений и сложной мотивировки, являются, по нашему мнению, напрасной тратой сил и бесполезной потерей жизней.
…
Если и можно систематическим террором запугать правительство или господствующий класс и вырвать у них кое-какие уступки, то лишь временно, до тех пор, пока они сами преувеличивают силы противника. Когда же они убеждаются, что за боевым отрядом не стоят массы, солидарные с деятельностью его, когда они видят, что некому и нечем отстоять и удержать достигнутое, – реакция не знает удержу»(3).
Впрочем, жесткая ориентация на легализм и парламентаризм к краху II Интернационала вместе с одним из его глашатаев Каутским, которого Ленин заклеймил как ренегата за отступничество от революционных идей Карла Маркса.

К. Каутский пророчествовал, что «сейчас имеется меньше чем когда-либо оснований ожидать, что анархизм снова где-нибудь овладеет массами». Однако вместе с тем он писал: «То, чего я опасался в 1893 г., произошло спустя несколько лет. Во Франции наши товарищи временно стали правительственной партией. У масс создалось впечатление, что социал-демократия отреклась от своих революционных принципов, они потеряли доверие к партии, и поэтому немалая часть их увлеклась новейшей разновидностью анархизма, синдикализмом, который также как и старый анархизм, пропагандировавший действие, не столько стремится усилить пролетариат, сколько напрасно запугать буржуазию, привести ее в бешенство и несвоевременно спровоцировать такое испытание сил, которое пролетариату в данных условиях еще не по плечу»(4). Цитируемая работу Карла Каутского «Путь к власти» писалась в начале XX века, и относительно анархизма ее автор просчитался довольно сильно, тем более что в то время собственно анархо-синдикализм, как анархистское рабочее движение только еще зарождался.
Да, анархисты так и не добились поставленных целей, и в 1920–1930-е годы поднявшееся рабочее анархистское движение было разгромлено, однако они внесли немалый вклад в революционный события тех лет. Да и революционный марксизм в те же годы был разгромлен точно так же.
«Под контролем социал-демократических партий к началу ХХ века находились крупнейшие профобъединения Европы: германские и австро-венгерские «свободные профсоюзы», ряд французских, нидерландских, бельгийских и португальских рабочих объединений, Всеобщая конфедерация труда Италии, Всеобщий союз трудящихся Испании, федерации профсоюзов скандинавских стран, Швейцарии и т.д. На позициях парламентского социализма стояло большинство британских тред-юнионов, поддержавших создание лейбористской партии … Анархисты и другие антиавторитарные социалисты удерживали влияние лишь в рабочем движении Испании и Латинской Америки, а также с большим или меньшим успехом действовали в рабочих организациях во Франции, Португалии, Италии»(5).
Но все-таки представления Каутского и его сторонников, что пролетариат вряд ли пойдет за анархистскими идеями, оказались совершенно неверными. Как раз наоборот: именно в это время начался новый подъем анархизма, связанный с развитием синдикалистских идей.
Еще до совершения Равашолем, Анри и Вайяном их знаменитых актов «пропаганды действием» во Франции начало зарождаться новое рабочее движение – синдикализм. Его воплощением стали «биржи труда»: «Первоначально в них просто фиксировались спрос и предложение труда, но вскоре они стали служить также рабочими клубами и культурно-образовательными центрами»(6). Первая такая «биржа» появилась в Париже еще в 1886 году. Именно из них вырос революционный синдикализм, ставший непосредственным предтечей анархо-синдикализма, поднявшего на революционную борьбу миллионы людей по всему миру.
В 1892 году «биржи труда» объединились в общенациональную федерацию.
«В 1902 г. Федерация бирж труда объединилась с другим профцентром – Всеобщей конфедерацией труда (ВКТ) – в единую ВКТ. Новая ВКТ стала крупнейшей рабочей организацией Франции: в 1912 г. она объединяла 600 тыс. из 1 млн. организованных наемных работников страны»(7). Постепенно революционный синдикализм стал распространяться по другим странам.

По праву именно анархо-синдикализм может считаться наследником Равашоля в том смысле, что наследником радикальных бомбистов стали радикальные анархистские профсоюзы, которые унаследовали от анархизма тех лет лучшее и смогли сделать его достоянием действительно широких слоев рабочего класса.

Синдикалисты


Анархо-синдикалистское движение, пришедшее на смену старому анархизму, который исчерпал себя в героических, но бесперспективных террористических акциях, стремительно вышло на политическую сцену. Оно стало олицетворением анархистских идеалов: широкое радикальное рабочее движение, стоящее на платформе отрицания государства и капитализма, выступающее за социальную революцию и использующее тактику «прямого действия»: всевозможные забастовки, вплоть до всеобщей, различный саботаж, бойкот, антимилитаристская пропаганда, вооруженное сопротивление в интересах защиты собственных жизни и свободы(8).
«… на Международном Анархистском Конгрессе 1907, Пьер Монатт объявил: “Профсоюзное движение... открывает новые перспективы перед анархизмом, слишком долго варившемся в собственном соку”. С одной стороны, “профсоюзное движение... возродило для анархизма самосознание собственных классовых рабочих корней; с другой же стороны анархисты сделали немаленький вклад в поворот классового рабочего движения на дорогу к революции, а также к популяризации идеи прямого воздействия”»(9).
(Несколько слов о Жорже Сореле. Его нередко называют «анархо-синдикалистом»(10), однако это не соответствует действительности. Да, синдикалистом он был, и революционером был, и анархистам симпатизировал – вот только был он при этом марксистом, пусть и весьма неортодоксальным. А потому к теоретикам анархо-синдикализма его лучше не причислять; подлинно анархо-синдикалистских теоретиков и без того достаточно: Лопес Аранго, Исаак Пуэнте, Александр Беркман, Рудольф Рокер, Всеволод Волин и т.д.)
По сути, анархо-синдикализм явился выходом анархизма на совершенно новый уровень, который многие годы был недостижим. Теперь же во многих странах сотни тысяч, миллионы рабочих не просто поднимались на борьбу по зову небольших групп анархистов-пропагандистов, а сами становились частью международного анархистского движения.
Как писал в 1938 году немецкий анархо-синдикалист Рудольф Рокер: «Современный Анархо-синдикализм – это прямое продолжение тех социальных стремлений, которые позаимствовали форму в недрах Первого Интернационала, и которые были лучше всего поняты и наиболее настойчиво продвигались либертарным крылом великого рабочего альянса»(11). Рокер указывал на то, что развитие и распространение анархо-синдикализма явилось прямой реакцией на идеи и методы «политического» социализма (в первую очередь речь шла о социал-демократах).

По мнению таких анархистов, как Рокер, профсоюзы должны были представлять собой не просто «преходящее явление», привязанное к капитализму, но стать «зачатком будущего социалистического общества»(12).
Правда, стоит отметить, что в анархо-синдикализме существовало два основных направления, которые можно условно разделить на индустриалистское и фористское. Для первых синдикаты (профсоюзы) были и орудиями борьбы и революции, и зачатками будущего коммунистического общества. Вторые представляли синдикалистский анархизм несколько иначе. Так, например, аргентинцы писали, что «с ликвидацией капиталистического производственного строя и господства государства синдикалистские экономические органы заканчивают свою историческую роль как особое оружие в борьбе с эксплуататорским строем и тиранией. Вследствие этого они должны уступить место свободной ассоциации и свободной федерации ассоциаций свободных производителей и потребителей»(13).
С 1910-х годов предпринимались попытки создания объединенного международного анархо-синдикалистского движения. Так, уже в 1920 году был даже принят «Манифест революционных синдикалистов мира» и достигнута договоренность «о создании “Ассоциации революционных синдикалистских элементов мира”, в которую должны были войти НКТ, УСИ, РСК, ИРМ, САК, НСТ, ФОРА, немецкие рабочие организации и союзы из Дании, Норвегии, Канады и Уругвая с общим числом членов почти 2,8 млн. Бюро новой ассоциации предполагалось разместить в Париже. Но объединение так и не было создано»(14).
В итоге Интернационал все-таки был создан. Это произошло на Берлинском конгрессе, проходившем с 25 декабря 1922 по 2 января 1923 года. На конгрессе были представители аргентинской ФОРА (численностью в 200 тысяч человек), итальянской УСИ (500 тысяч), немецкой ФАУД (120 тысяч), чилийское отделение ИРМ (20 тысяч), шведский САК (32 тысячи), норвежской НСФ (20 тысяч), Союза синдикалистской пропаганды Дании (600 тысяч), НСТ Нидерландов (22,5 тысяч), мексиканской ВКТ (30 тысяч). Делегаты испанской НКТ не смогли прибыть, так как были арестованы по дороге в Берлин. ВКТ Португалии прислали свое письменное одобрение (свой мандат они передали Рудольфу Роккеру). Кроме того, присутствовало несколько кандидатов с совещательным правом голоса от ряда организаций из разных стран, представители молодежных организаций: ВРСЕ Германии (75 тысяч членов); синдикалистская-анархистская молодежь Германии (1500); КСЗ Франции (100 тысяч); Федерации строителей (Франция, 32 тысячи); Федерации молодежи Сены (Франция, 750); Свободный рабочий союз Чехословакии (1000); делегаты российской анархо-синдикалистской эмиграции и др. Индустриальный рабочие мира (ИРМ) приняли решение, что они не будут вступать ни в созданный ранее Профинтерн, ни в новый анархистский Интернационал (МАТ – Международная ассоциация трудящихся)(15).
Принципами, на которых строился анархистский Интернационал, стали федерализм, выстраивание ассоциация снизу вверх, автономия синдикатов. В каждой местности рабочие должны были объединяться в локальные отраслевые союзы, в свою очередь, объединяющиеся в рабочие биржи («биржи труда») вплоть до национального уровня. Местные профсоюзные центры должны были быть центрами местной агитационной работы и образования. Эти объединения должны были решать возникающие проблемы, развивать дух солидарности, способствовать исправному функционированию местного самоуправления, регулировать производство и распределение готовой продукции(16).
Рудольф Рокер специально обращал внимание, что анархо-синдикализм вовсе не аполитичное движение, что он отнюдь не ограничивает свои действия чисто экономическими требованиями. Анархо-синдикализм выступает против партийной политической борьбы, но сама его направленность против государственной власти, против капитализма уже означает политическую борьбу. Другое дело, что такая политическая борьба кардинально отличается от того, что традиционно называют этим термином и что является обычной практикой для всевозможных «рабочих партий»(17).

Антифашисты

Революционная волна покатилась по миру еще в 1910-е годы, но настоящий подъем начался в 1917 году, на фоне событий, происходивших в России.
Анархо-синдикалисты приняли в революционных событиях 1910–1920-х годов активнейшее участие. Они были заметны в Аргентине, Испании, Италии, Германии, Франции, Соединенных Штатах и ряде других стран.
Но не только социалистические идеи двигали историю в те годы. Одновременно поднял голову и радикальный национализм, фашизм, национал-социализм. И против этих форм реакции анархисты выступили самым решительным образом – и именно в борьбе с фашизмом и национализмом анархо-синдикалисты оказались разгромленными, проявив все лучшее, на что были способны. Однако силы были неравны.
Нельзя не упомянуть об участии анархистов и анархо-синдикалистов в борьбе против нацизма в Германии, против французского фашизма, против фашистов Муссолини, об Аргентине и анархо-синдикалистах из ФОРА, и конечно о героическом сражении анархо-синдикалистов Испании против Франко, когда буквально весь мир оказался против либертариев (их предали и «товарищи» по республиканскому лагерю в мае 1937 года).
В Германии анархисты встали на защиту революции. Во время стачек в Руре в 1919–1920 годах часто использовались синдикалистские методы борьбы. А в 1920-м, во время всеобщей забастовки против капповского путча, в ряде районов вылившейся в вооруженные вступления, «отделения ФАУД возглавили борьбу во многих городах, несмотря на сдерживавшую позицию центральной Руководящей комиссии союза, осудившей “путчизм”. ФАУД был представлен в Советах Эссена, Мюльгейма, Оберхаузена, Дуйсбурга, Динслакена, Дортмунда, а в Мюльгейме и Хамборне фабричные советы по предложению ФАУД взяли в свои руки («социализировали») гигантские заводы Тиссена. 45 % бойцов “Красной армии Рура” были членами ФАУД»(18).
В последующие годы со спадом революционной борьбы и резким ухудшением экономической ситуации, массовой безработицей, ФАУД резко потерял свое влияние, его численность сократилась до нескольких тысяч человек. «После прихода Гитлера к власти ФАУД продолжал сопротивление в подполье до второй половины 30-х гг. Штаб-квартира МАТ в Берлине была захвачена нацистами, члены Секретариата едва успели покинуть Германию»(19).
В Италии борьба анархо-синдикалистов сразу после Первой мировой войны носила крайне ожесточенный характер. 1919–1920 годы остались в истории Италии как «красное двухлетие» (впрочем, собственно «красные годы» продолжались дольше, не ограничиваясь рамками 1920 года), в котором анархо-синдикалисты оставили яркий след. «В марте 1919 г. в Дальмине-ди-Бергамо произошел первый захват фабрики рабочими. Итальянский синдикалистский союз (УСИ) уже летом 1919 г. возглавил стачечное движение. В июне синдикалисты организовали забастовку Специи»(20).
Повсеместно проходили рабочие выступления, забастовки, рабочие захватывали фабрики. В ходе проходившего 20–23 декабря 1919 года конгресса «УСИ поддержал инициативы рабочих по созданию фабричных Советов и призвал не допустить их реформистской “дегенерации”»(21).
В июле 1920 года в ходе проходившей общенациональной забастовки металлургов УСИ призвали к повсеместному захвату фабрик. В ответ на объявленный миланскими промышленниками локаут вооруженные рабочие отряды оккупировали около 300 фабрик. «Предприятия продолжали работу, причем технические и административные функции и оборона были возложены на фабричные Советы»(22). Правда, при этом 19 сентября профобъединение ВКТ, которое находилось под контролем социалистов, пошло на сворачивание забастовочного движения – их устраивали обещанные уступки: власти согласились расширить контрольные функции рабочих представителей на предприятиях и несколько поднять заработную плату. Но не всех рабочих устраивало принятое решение: в Сестри-Поненте активисты УСИ продолжали борьбу еще чуть больше недели.
«23 сентября премьер-министр Италии Джолитти попытался “смягчить” непримиримую линию революционных синдикалистов, предложив им направить своих представителей в комиссию, которая должна была подготовить закон о рабочем “контроле”. Но ему не удалось уговорить УСИ, в котором насчитывалось уже 500 тысяч членов. Союз отверг предложение, заявив, что не может быть никакого сотрудничества с системой эксплуатации. Тогда власти решили “обезглавить” профсоюз с помощью волны арестов, направленных против его Палат труда. Одновременно активизировались фашистские отряды, начавшие нападать на трудящихся»(23).
Борьба продолжалась еще многие месяцы. Однако в УСИ шло внутреннее противоборство по вопросу об отношении к Профинтерну, что сказывалось на его силе.
Между тем необходимо было мобилизовать все имевшиеся силы на борьбу с поднимавшим голову фашизмом.
«С зимы – весны 1921 г. синдикалисты, как и другие левые, стали объектами вооруженных нападений со стороны фашистов, которые разрушали Палаты труда и препятствовали деятельности профсоюзов и левых партий по всей стране». Анархисты отвечали на это фашистское наступление забастовками, но победить фашистов, которые оказались «фактически поддержанными правящими кругами страны», они не могли.
УСИ всеми силами старался сдержать наступление фашизма: создавались боевые рабочие отряды «народных смельчаков», поддерживали «превращение своих основных Палат труда в маленькие крепости для как можно более длительного сопротивления атакам со стороны фашистских отрядов»(24).
19–21 февраля 1922 года на встрече представителей ряда рабочих организаций (ВКТ, УСИ, ИСТ, профсоюза железнодорожников и Национальной федерации портовиков) был оформлен союз, предложенный независимым профсоюзом железнодорожников (в него входило около 100–150 тысяч человек), созданный для отпора фашистской угрозе.
Правда, этот Союз труда из-за умеренности его лидеров не мог эффективно противостоять фашистам, за что подвергался резкой критике со стороны анархистов, которым часто приходилось вести борьбу самостоятельно(25).
«После того как 26 июля 1922 г. фашистские отряды захватили Равенну и организовали расправу над рабочими, Союз труда принял решение объявить всеобщую антифашистскую стачку по всей стране…» Она началась 1 августа, однако лидеры ВСТ и Союза труда не хотели радикальных действий. Однако во многих городах все равно проходили вооруженные стычки между фашистами и забастовщиками (анархистами, синдикалистами и коммунистами). Ряд городов перешел под контроль левых. «Однако в таких городах как Милан, Анкона и Ливорно, фашистским отрядам удалось разгромить социалистические муниципалитеты. 3 августа фашисты предъявили правительству ультиматум, требуя прекратить всеобщую стачку и угрожая захватом власти. В разгар стачки лидеры Союза труда объявили о прекращении забастовки».
Забастовка оказалась провалена. Борьба оказалась проигранной, и уже никакие действия оказались не в состоянии спасти ситуацию. В октябре 1922 года к власти пришло фашистское правительство Муссолини(26).
Борьба в других странах была не менее трагичной. И везде заканчивалась разгромом анархистов, равно как и прочих радикальных «левых».
Ну, а о самой борьбе с наступавшим тоталитаризмом, в том числе о войне в Испании лучше всего почитать двухтомник Вадима Дамье(27). Можно добавить, что в годы Второй мировой войны остатки анархистских сил продолжали вести борьбу за Социальную Революцию. В Париже Всеволод Волин с группой анархистов распространяли антивоенные листовки, направленные против обеих противоборствующих сторон. На Украине действовали остатки махновских сил(28).

Постскриптум

«На смену массовым анархистским профсоюзам, многотысячным организациям, нередко идущим во главе социальных процессов, пришли небольшие разрозненные группы “ветеранов” анархизма, пытающихся осмыслить катастрофический опыт революционных бурь первой половины XX века и выйти из политического гетто»(29).
Новый импульс анархизму придал, по сути, только 1968 год (точнее, события второй половины 1960-х – начала 70-х), когда вновь возник спрос на радикальные «левые» идеи. Сначала это было скорее контркультурное движение: анархисты заняли свою нишу в среде «новых левых», критиковавших как традиционных марксистов, так и анархистов. Студенческие лозунги «Красного Мая» в Париже пронизаны анархистским духом.
Анархисты принимали активное участие в экологическом движении 1970-х.
Панк-субкультура изначально была очень близка анархистским идеям: своего рола смесь индивидуалистских идей и идей Кропоткина(30). В изначально аполитичной субкультуре скинхедов, в ответ на проникновение в ее ряды неонацистских идей, возникает радикальное политизированное антифашистское крыло, частью которого оказались анархисты.
Однако поражение 68-го года сказалось и на возрождающемся анархистском движении. Часть анархистов подалась в охватившую мир волну «левацкого» терроризма: «Движение 2 июня в Германии», «Аксьон Директ» во Франции(31) и ряд других.
Начал возрождаться анархо-синдикализм: после ликвидации режима Франко в Испании была воссоздана НКТ, вначале резко выросшая, а затем резко пошедшая на спад по многим причинам. В итоге численность стабилизировалась на уровне около двух десятков тысяч членов (при этом в Испании действуют и другие организации синдикалистского толка). В Италии были воссозданы структуры УСИ, стало наблюдаться оживление анархо-синдикалистских групп и в других странах(32).
При этом иногда отмечают, что «большая часть новых адептов анархо-синдикалистских, троцкистских и других радикальных политических групп во всем мире – это разочаровавшиеся панки и другие субкультурщики»(33).
Сказать, что анархисты сегодня – это сборище лентяев и позеров, пародия на некогда мощное социальное движение, нельзя. Те, кто сегодня входит в анархистские, анархо-синдикалистские организации, как правило, интересуются историей своих предшественников. Другое дело, что очень много людей, называющих себя «анархистами», но не относящихся к действительному анархистскому движению. Соответственно, они не знают, что такое «анархия» и какова история анархистского движения. Этих людей привлекает эстетика, мифы, созданные вокруг анархизма, но уж никак не анархизм как философское и социально-политическое явление.
Настоящий анархизм жив и все чаще дает о себе знать, а черные и черно-красные знамена анархистов все чаще мелькают на протестных демонстрациях и митингах. Пока есть эксплуатация, несправедливость, будут и анархисты. Ведь они, как и пролетариат, отомрут только вместе с уничтожением всех классов.

(1) Guйrin D. Anarchism: From Theory to Practice (http://www.geocities.com/nestor_mcnab/guerin/Practice.html#anarchism).
(2) Каутский К. Путь к власти: Политические очерки о врастании в революцию; Славяне и революция. М., 2006. С. 71–72.
(3) Анархисты. Документы и материалы. 1883–1935 гг. В 2 т. Т. 1. 1883–1916 гг. М.: РОССПЭН, 1998.
(4) Каутский К. Путь к власти. С. 75
(5) Дамье В.В. Из истории анархо-синдикализма (http://www.kras.fatal.ru/ANARCHOSYNDICALISM.htm).
(6) Там же.
(7) Там же.
(8) Rocker R. Anarchosyndicalism (http://www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as5.html)
(9) Guйrin D. Anarchism: From Theory to Practice.
(10) См., например: Самарская Е. А. Подъем и упадок индустриального социализма. М.: ИФ РАН, 2007. С. 140–162.
(11) Rocker R. Anarchosyndicalism.
(12) Там же.
(13) Цит. по: Дамье В.В. Из истории анархо-синдикализма.
(14) Дамье В.В. Из истории анархо-синдикализма.
(15) Дамье В.В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т. 1. М.: НЛО, 2006. С. 258–260; Дамье В.В. Из истории анархо-синдикализма; Rocker R. Anarchosyndicalism (http://www.spunk.org/library/writers/rocker/sp001495/rocker_as6.html)
(16) Rocker R. Anarchism and Anarcho-Syndicalism (http://flag.blackened.net/rocker/aasind.htm#ideol)
(17) Rocker R. Anarchosyndicalism.
(18) Дамье В. В. Из истории анархо-синдикализма.
(19) Там же.
(20) Дамье В.В. Забытый Интернационал. Т. 1. С. 75.
(21) Там же. С. 76.
(22) Там же. С. 77.
(23) Там же. С. 78.
(24) Там же. С. 84.
(25) Там же. С. 86–87.
(26) Там же. С. 89–90.
(27) Дамье В.В. Забытый Интернационал. Т. 1; Дамье В.В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т. 2. М.: НЛО, 2007.
(28) Судьба махновца // Прямое Действие. 1998. № 11. С. 5
(29) Рябов П.В. Краткий очерк истории анархизма в XIX–XX веках (http://www.a-read.narod.ru/ryabov.zip)
(30) См.: О'Хара К. Философия панка: больше чем шум (http://www.a-read.narod.ru/hara.rar)
(31) Латышева М. Прямое действие Красного мая (Action Direct) (http://studies.agentura.ru/tr/direct/)
(32) Дамье В.В. Из истории анархо-синдикализма; Рябов П.В. Краткий очерк истории анархизма в XIX–XX веках.
(33) Антонов М. О революционности причесок: Откуда есть пошли контркультуры, и к чему они ведут // Автоном. 2008. № 30. С. 72.

Андрей Федоров


http://www.rabkor.ru/?area=articleItem&id=2397

Знавал я одного сталиниста Андрея Федорова. Не верю я, что он в анархисты перековался. Наверно тезка.

ну вот смотри ведь все наверно слыхали о знаменитом чекисте Петерсе так он сначало вообще был Анархистом латвийским в группе лиесма