afa-punk-23
09-10-2015 18:52:15
Одна из самых обидных вещей, которые мы, мужчины, слышим от феминисток – это утверждение о том, что мы являемся носителями привилегий. Это воспринимается как обвинение. Мне кажется, что подобная реакция основана на непонимании смысла понятия «привилегия».
Привилегия в юриспруденции – это исключительное право, принадлежащее личности или группе. Право, которого лишены другие люди. На ум сразу приходят феодальные привилегии вроде права первой ночи. Если мы воспитаны в обществе, декларирующем равноправие (и, тем более, придерживаемся эгалитарных взглядов), то привилегии расцениваются нами как несправедливость.
Человек, обладающий привилегиями, вызывает зависть, неприязнь и т.д. Вспомним детство: ребенка, у которого есть дорогая игрушка, и который не делится ею с другими, будут дразнить жадиной или, наоборот, заискивать перед ним. Соответственно, когда нам указывают на наши привилегии, возникает естественное чувство отрицания. Это чувство еще более усиливается, когда речь заходит о гендерных или расовых привилегиях. Во-первых, потому что мы сами их почти не ощущаем, а во-вторых, потому что они являются врожденными и не зависят от нашей воли. Я не виноват, что являюсь белым гетеросексуальным мужчиной и я совсем не чувствую себя привилегированным, т.к. моя привилегия состоит лишь в том, что я не подвергаюсь определенным видам дискриминации, никогда не сталкивался с ними и могу не задумываться о них. К примеру, будучи славянином и гражданином России, я не опасаюсь избиения со стороны нацистов, не испытываю проблем со съемом жилья, меня редко останавливают для проверки документов и т.п. Будучи мужчиной, я не чувствую страха быть изнасилованным, не испытываю специфических проблем на работе, мои профессиональные качества не ставят под вопрос из-за моего пола и т.п. Но при этом я могу быть угнетаемым как рабочий или бедный, или как гражданин авторитарного государства.
Я могу осознавать наличие у себя определенной привилегии и активно ею пользоваться (например, унижая женщин, геев или людей с другим цветом кожи). Я могу делать это неосознанно. Наконец, я могу стараться не пользоваться своим преимуществом, избегать открыто демонстрировать расизм, гомофобию или сексизм. Но встает вопрос: помогает ли это бороться с системой привилегий или просто успокаивает мою личную совесть?
Вернемся к феодалам. Средневековый барон не был лично виноват в том, что традиции данного общества давали ему право насиловать крестьянок. Он мог охотно пользоваться этим правом, мог делать это с отвращением, повинуясь предъявляемым к нему социальным требованиям. Мог он и вовсе не осуществлять свою привилегию, считая данный обычай варварским. Однако при этом он оставался феодалом, который мог, если бы захотел, ее реализовать. Ребенок из богатой семьи, которому купили дорогую машинку, может проявить эгоизм или щедрость по отношению к бедным детям, но он остается привилегированным. Более того, он может проявить альтруизм лишь в силу наличия у него привилегии.
Это проблема либеральной благотворительности. Миллиардер может быть филантропом, и даже искренним. Спасать тропические леса или голодающих в Африке. Но его филантропия объективно служит оправданию и сохранению системы, разрушающей окружающую среду и эксплуатирующей страны третьего мира. Феодала, отказывающегося от права первой ночи, но не от замка, земель или титула, можно упрекнуть не в том, что он родился привилегированным, а в том, что, демонстрируя «просвещенность», он реабилитирует феодальный строй в целом. Я лично могу избегать сексистских шуточек, но разве это помешает мне получать маленькие выгоды от патриархата? Значит ли все это, что мужчина не может быть феминистом (профеминистом, антисексистом – называйте как угодно), а белый – антирасистом? Я думаю, что это означает лишь несостоятельность либерального подхода к феминизму и антирасизму.
Конечно, мы должны осознавать наличие у нас привилегий, осуждать сексизм и расизм, воздерживаться от того, чтобы демонстрировать превосходство. Но этого недостаточно! Если мы ограничиваемся политкорректностью, мы не перестаем быть частью системы, как не переставал быть буржуа добродетельный, избегающий роскоши, пуританин.
Фридрих Энгельс был, как сейчас бы сказали, топ-менеджером текстильного предприятия в Англии. Его отец был богатым промышленником. Я не знаю, как лично Энгельс переживал этот факт своей биографии, но трудно предположить, что человек, написавший «Положение рабочего класса в Англии», не чувствовал морального дискомфорта в роли капиталиста. При этом Энгельс не пытался, скажем, реорганизовать фабрику на коммунистических началах, как Роберт Оуэн. Как только позволили обстоятельства, Энгельс, по его собственным словам, «покончил с проклятой коммерцией». Но определенно он не был настолько наивен, чтобы считать, что, став рантье, он больше не участвует в эксплуатации рабочих. Энгельс, конечно, был врагом классовых предрассудков викторианской Англии. Но он не обольщался насчет того, что, проявляя какой угодно демократизм, можно устранить или сгладить классовые противоречия.
Для того чтобы бороться против привилегий, надо не только увидеть и признать их (в том числе – у себя), но также осознать ту роль, которую привилегии играют в системе эксплуатации человека человеком. Мы должны осознать факт существования такой системы и необходимость ее преодоления. Если мы придерживаемся либеральных воззрений, то мы думаем, что нужно устранить лишь дискриминацию, но не эксплуатацию. Мы считаем, что угнетение должно быть распределено равномерно между женщинами и мужчинами, белыми и цветными, гомо- и гетеросексуалами. Но проблема состоит в том, что пока существует капитализм и выстроенная им социальная иерархия, всегда будет существовать потребность в разделении эксплуатируемых (и даже самих эксплуататоров) на более и менее привилегированные группы по внешним признакам.
Это «кастовое» деление не противоречит классовому. Наоборот, именно оно поддерживает классовую структуру. На это часто возражают, что, например, гендерное неравенство затрагивает и женщин из обеспеченных слоев, или что мужчина-рабочий может подвергаться эксплуатации со стороны женщины-капиталиста. Но в действительности тут нет никакого противоречия. Внутри элиты, как и внутри рабочего класса, может существовать иерархия, неравенство. Все мы – привилегированные и угнетенные в одно и то же время. Это значит, что мы не можем поставить знак равенства между женщиной-руководителем в крупной корпорации и африканской крестьянкой или между квалифицированным белым рабочим-мужчиной и чернорабочим-мигрантом. Мы должны рассматривать давление системы на каждого из них комплексно, а не редуцировать его к абстрактно взятой гендерной или классовой составляющей, чему и учит нас интерсекциональный подход. Вот для этого нам и нужно понятие привилегии, которое позволяет увидеть различия, но, в то же время, делает возможным единство.
Отрицая наличие у нас привилегий, мы обрекаем себя на слепоту по отношению к разнообразным видам угнетения, которые не затрагивают нас лично. А это, в свою очередь, мешает установить солидарность между угнетенными в борьбе против системы, которая (другими способами) угнетает и нас тоже. Мы не можем в частном порядке отказаться от привилегий, которые носят общественный характер, и навязаны нам так же, как и угнетение. Конечно, мы не должны испытывать угрызений совести за то, что являемся мужчинами, белыми или гетеросексуалами. Разумеется, мы должны избегать того, чтобы подчеркивать наши привилегии (вот этого действительно нужно стыдиться) или пользоваться ими, насколько это возможно. Однако мы можем и должны делать нечто большее – бороться за такое общество, в котором будут устранены основания для всех форм господства, эксплуатации и неравенства.
Поэтому мне кажутся корректными такие фразы: «Я – феминист и антирасист не потому что я черный или женщина, а потому что я социалист», «N не является социалистом, потому что он расист или сексист». Это не значит, что феминизм должен быть растворен в социализме или что какие-то группы угнетенных обязаны пожертвовать своими интересами и своей идентичностью во имя торжества общечеловеческой справедливости. Это значит, что универсалистское по своей сути понятие социализма лишается всякого смысла, если какая-то группа угнетенных будет исключена из борьбы и не получит места за общим столом.
23 ноября 2014 — Иван Овсянников
Источник: http://anticapitalist.ru/analiz/zagende ... nnyie.html