Марксист
21-04-2009 17:55:01
Переход государства к травле сектантов открывает новые возможности для революционной агитации против клерикального фашизма и реакционной тирании. Агитация такого рода велась революционерами и при царе, не всегда безуспешно. Сейчас у нас в руках оказались новые козыри, к пропаганде прислушаются еще более широкие слои населения.
Реакционные безумцы, ослеплены успехом, и не видят что сами создают предпосылки для успешной революционной пропаганды.
* Гонения на неформалов - толкнут в ряды революции аполитичную прежде неформальную молодежь.
* Комендантский час для лиц до 18-и лет - толкнет в ряды революции молодежь "цивильную".
* Гонения на религиозных диссидентов вызовут неприятие РПЦ все более широкими слоями населения, и прилив людей в нелегальные революционные кружки.
Работа с гонимыми сектантами - давняя традиция русских революционеров. С.М. Степняк-Кравчинский написал об этом талантливое произведение:
Сюжет: сектанты подвергаются гонениям со стороны православной церкви. И тут в село приезжает ссыльный революционер...
Отрывок из книги: диспут в церкви кончается арестом.
"Павел говорил о том, что неверно называют их веру новою.
- Из всех вер наша самая старая, - сказал он, - потому что начиналась она, когда Христос по земле ходил, и в том наша вера и есть, чтобы Христово учение нам познать и воочию, как бы апостолы, видеть сподобиться.
- Ишь чего захотел! - проговорил отец Василий вполголоса, чем вызвал легкое хихикание со стороны своих соседей.
Павел обернулся в их сторону.
- Истинно говорю вам, если уверуете в Христа, все это вам переложится.
Смех мгновенно прекратился. Слова молодого штундиста звучали такой искренностью, что приковывали внимание всех. Даже в глазах отца Василия заиграло любопытство.
- Братья, христиане мы зовемся, и Христом мы живы. Что бы мы были без него? Он, спаситель наш, оставил небесные чертоги, и Бог, царь всего, воплотился, на землю пришел, стал простым человеком, чтоб словом своим нас обучить и наставить, как детей своих, с кротостью и терпением. Апостолов собрал он к себе и поучал их, как любить друг друга и служить человекам. Денно и нощно поучал он их, чтобы они нас потом обучить могли. Из-за нас сподобил их Христос видеть лицо свое, и свои речи святые слушать, и пил, и ел с ними. Видели они его, и они, и жены некие слушали его денно и нощно. И прощал он их и не взыскивал, что не разумели они его. Потому - простые они были люди, рыбаки, плотники, сказать к примеру - мужики, как мы, грешные.
Павел на минуту приостановился для большей вразумительности, обводя своих слушателей глазами.
- Вишь ты! - раздалось где-то удивленное и на этот раз сочувственное восклицание.
Этого попы никогда не говорили своей пастве. Павел успел вполне овладеть вниманием и сочувствием своих слушателей.
- Да, братья, - повторил он, - простые они были люди, как мы, неученые. Потом они уже уразумели все, когда им свыше то послано было. А тогда не понимали, кто с ними и какое им от Бога счастье. И огорчили они его неразумением, и когда он предан был в руки врагов, они все изменили ему, и бросили его, и разбежались, и отреклись от него. Нет чтобы пойти вместе с ним и сказать: "Вот мы тут все", и помереть на глазах его с радостью.
Голос его оборвался от волнения. В глубокой тишине по церкви пронесся вздох Гали.
"Ах, как хорошо было бы жить тогда! - мелькнуло у нее в голове. - Я бы не убежала".
Она была глубоко растрогана. Все, что Павел говорил, она давно слыхала и заучивала в школе. Но теперь это казалось чем-то совершенно живым, чего она никогда не подозревала. И ей хотелось слушать еще и еще, без конца.
- И схватили его, всеми покинутого, - продолжал Павел, - и стали его мучить и на смерть повели. О братья, велика эта любовь! Кто, к примеру, из-за сына родного, или отца, или матери даст себе руку отрубить, глаз выколоть, палец один отрезать? А он для нас всего себя на мученье отдал. Он, царь неба и земли! Единым словом мог свести к себе легион ангелов, он дал себя пригвоздить к кресту, и рвали гвозди его тело, и жажда палила его, и он мучился и терпел, он - царь неба и земли!
В церкви раздались тяжелые вздохи. Как это все было ужасно! Глубокое чувство оратора передалось слушателям, которым казалось, что они видят перед собой пригвожденного к кресту страдальца.
- А для чего все это было? - продолжал Павел, возвышая голос, чтобы покрыть эти звуки скорби. - Для чего он, спаситель наш, мучился? Для того, чтобы избавить нас от греха, всех нас, что вот тут стоим, малых и больших, и тех, что после нас будут и что были перед нами. И это еще не все, братья, что он сделал, - воскликнул Павел ликующим голосом. - Больше того он сделал для нас! Мало того, что он нам евангелие послал, где все сказано, как нам жить. Он сам среди нас остался. Веруйте только, и он невидимо с вами. Он тут, среди нас, невидимо присутствует теперь, как мы вот собрались во имя его, он, тот самый, что распинался за нас в Иерусалиме. И всякому доступ к нему есть. Захоти только протянуться к нему рука, и он возьмет и поведет, будь ты мудрый, как царь Соломон, или темный, простой человек, первый владыка или последний нищий, праведник или последний грешник и злодей, - мужик, баба, девка простая - всех он зовет, всех примет, как детей дорогих. Всем он протягивает свои объятия, иди только, познай его в сердце своем, возлюби его, как он тебя любит, не противься ему, не будь ему чужанином, и он будет с тобою невидимо, как был видимо с учениками. И сойдут небеса в твою душу и любовь неизреченна, и райские голоса ты услышишь в душе своей, и, на земле будучи, узнаешь ты радости небесные, когда праведные Бога узрят.
Радостный гул пробежал по толпе. Она теперь верила каждому слову оратора и с трепетом и надеждой ждала от него нового откровения.
- О братья и сестры любезные, - воскликнул Павел с растущим волнением, - не учить я вас мню. Я - как ребенок, которого бы царь, владыка земной, поманил в свой золотой чертог, и показал ему все дива, и отпустил потом, и велел всем рассказать. Приходите! всем место уготовано. Ворота открыты. Сам хозяин стоит там и зовет нас. Идите прямо. Не взывайте к святым, чтобы заступились и слово за вас замолвили. Зачем? Это у земных владык нужны заступники, чтоб попросили за вас. А зачем они, когда он, царь наш, он тут с нами всегда и вовеки всюду? И ко всякому преклонит он ухо свое. Зачем храмы? Зачем ему все это? Вас возлюбил он, души ваши ищет он. Их несите ему в дар, и никого не оттолкнет он.
Он замолчал.
Где-то в углу раздались рыдания.
То всхлипывала Ярина, прижавшись к плечу своей подруги.
Галя не плакала. Она стояла бледная, потрясенная, не будучи в состоянии сама понять, что в ней происходило. Одно она знала твердо и чувствовала всем своим существом, что теперь для нее начинается что-то новое, что старое для нее умерло, и вернуться к нему для нее невозможно. Павел открыл ей и ее саму, и себя, и новый мир нового Бога, живого, близкого, которого она до того не знала. Вернуться к старой жизни и к прежнему, казенному, чужому Богу она не могла, потому что их уже для нее не было.
Она стояла точно в оцепенении, и с нею вся толпа, которая не шевелилась, не думала расходиться, точно ожидая чего-то, собираясь к чему-то и не находя решимости.
- Что это, - раздался резким диссонансом чей-то голос с амвона, - церковь православная или еретическая молельня?
То говорил Паисий, который только что вышел из ризницы и застал конец речи Павла.
Все встрепенулись, точно пробужденные от сна. Отец Василий растерянно извинялся, объясняя, что он разрешил, что ничего из этого худого не будет, что он, Паисий, и не таких сокрушит...
Паисий даже не смотрел на него и молча, с нахмуренным лицом обводил глазами толпу, догадываясь по ее виду, какое сильное впечатление произвели слова еретика. Он был так зол, что не обратил внимания, что генерал подходил к нему с явным намерением заговорить. Он спустился с амвона и направился прямо к Павлу, перерезывая толпу, которая расступилась перед ним, давая ему дорогу.
Штундисты стояли тесной кучкой особо. Павел был впереди. Паисий подошел к нему совсем близко и с минуту пронизывал его упорным, ненавистным взглядом.
- Молодец, молодец, - сказал он громким шепотом. - Годишься в попы. Может, прямо архиереем тебя поставить?
Павел ничего не ответил. В белесоватых глазах Паисия вспыхивал и разгорался зловещий огонек.
- В храме против церкви и владык земных народ подстрекать! А знаешь, что за это бывает? - продолжал он тем же сдержанным шепотом.
- Не думал я об этом и думать не буду. Делайте что хотите со мной. Богу надлежит повиноваться больше, чем людям.
- Так. Слыхал я уж эти самые слова отодного вашего. Лукьяном прозывался. Теплый был человек. Эй, где старшина?
Старшина Савелий продрался сквозь толпу и предстал пред грозные очи маленького попика.
- Распорядись задержать его впредь до вызова его в город, - приказал он.
Староста кивнул головой сотскому, и они вдвоем подошли к Павлу, машинально сняв с себя кушаки. Павел протянул им руки.
- Вяжите! - сказал он.
- В церкви! - вскричал Валериан, протискиваясь вперед.- Батюшка, как вы допускаете такое поругание? - обратился он к Паисию.
- Не надо. На паперти свяжете, дураки! - сказал Паисий.
Но в это время в толпе произошло какое-то неожиданное движение. Народ сразу быстро повалил толпою к выходу, увлекая с собою и Валериана и Паисия с его двумя подручными. Павел, не желая дать виду, что он бежит, отступил к стенке и был совершенно оттиснут в задний угол.
Повернувшись направо, он вдруг заметил, как к нему пробиралась сквозь напиравшую толпу Галя, бледная, с решительным, как будто суровым лицом, - точь-в-точь какою он видел ее во сне.
- Павел! - прошептала она, когда они очутились близко. - Возьми и меня с собой. Куда ты, туда и я! Возьмешь?
Вместо ответа Павел взял ее за обе руки и поднял кверху полные слез благодарные глаза, шепча что-то губами.
Читайте книгу