Дмитрий Донецкий
22-04-2015 20:17:16
Решения без эмоций
http://olegart.ru/wordpress/2011/07/05/3413/
Уже несколько людей высказали мысль, что, мол, эмоции — это ерунда, жить можно и без них. И принятие решений с эмо-циями не связано — по крайней мере, у нормального человека. Фокус же заключается в том, что у нормального — как раз свя-зано, да ещё как.
В 1982 году пациент по имени Эллиот пришёл в приём-ную нейролога Антонио Дамасио. Несколькими месяцами ранее у него была удалена небольшая опухоль, расположен-ная поблизости от лобных долей мозга. До операции Эллиот был примерным отцом и семьянином, занимал руко-водящую позицию в крупной корпорации и активно участво-вал в жизни местйо церкви. Но операция изменила всё. Хотя IQ Эллиота остался прежним — он по-прежнему пока-зывал в тестах результаты выше 97 % людей — у него появился один психологический изъян: Эллиот больше не мог принимать решения.
Это сделало нормальную жизнь невозможной. Повседнев-ные задачи, который раньше занимали десять минут, теперь требовали нескольких часов. Эллиот бесконечно обдумывал несущественные детали, например, писать ли синей или чёрной ручкой, какую радиостанцию слушать и где парковать машину. Выбирая, где пообедать, Эллиот тщательно изучал меню каждого ресторана, расстановку столиков, схему освещения, затем объезжал рестораны, чтобы посмотреть, насколько они заняты... Но всё это было впустую: он всё равно не мог решить, где ему поесть. Неспособность принимать решения была патологической.
...Первые подозрения зародились у Дамасио, когда он говорил с Эллиотом о том, как повернулась его жизнь. «Он всегда контролировал себя» — вспоминает Дамасио — «всегда описывал события как посторонний наблюда-тель. Ни разу не показал намёка на собственные страда-ния, хотя он как раз и был главным действующим лицом... Я ни разу не видел даже следа эмоций в течение многих часов общения с ним: ни печали, ни нетерепения, ни разоча-рования». Семья и друзья Эллиота подтвердили эти наблюдения: после операции он выглядел лишённым эмо-ций, безразличным даже к тому, как изменилась его соб-ственная жизнь.
(Jonah Lehrer, «How We Decide»)
После этого случая Дамасио стал целенаправленно изучать пациентов с подобными проблемами.
Я предложил две возможные даты нашей следующей встречи, обе в следующем месяце в нескольких днях друг от друг. Пациент достал свой ежедневник ми начал све-ряться с календарём. Его поведение, за которым наблю-дали несколько исследователей, было удивительным. Почти полчаса пациент перечислял аргументы за и про-тив каждой из двух дат: другие встречи, близость к этим встречам, возможную погоду, практически всё, что вообще можно придумать разумного относительно обыч-ного дня... Он провёл нас через утомительный анализ затрат и выгоды, бесконечное и бесплодное сравнение раз-ных вариантов и их возможных последствий. Выслушива-ние этого без того, чтобы стукнуть по столу и прика-зать ему остановиться, требовало огромного терпения.
(Antonio Damasio, «Descartes’ Error»)
У изучаемых Дамасио пациентов была одна общая черта: в их мозгу была повреждена орбитофронтальная кора, участок мозга, отвечающий за встраивание эмоций в процесс принятия реше-ний — он соединяет подсознание (лимбическую систему) с созна-нием (неокортексом). Сёрьезное повреждение орбитофронталь-ной коры означает, что эмоции более не влияют на принятие сознанием решений.
Проблема в том, что без эмоций решение принять невоз-можно. Вообще. Никак. Даже вопрос о том, что съесть на зав-трак, при чисто логическом рассмотрении даёт колоссальное число вариантов, проанализировать которые полностью просто невозможно. Эмоциональная реакция позволяет радикально сузить этот круг, сразу же отбросив всё, последствия чего слиш-ком малы, чтобы нас волновать (эмоция), всё, что нам сейчас не хочется (эмоция), всё, что делать лень (эмоция) и так далее, пока не останутся три-четыре варианта, сознательно выбрать между которым можно за пару секунд. Человек же, у которого эмоции больше не влияют на принятие решений, по абсолютно любому вопросу начинает углубляться в бесконечно малые подробности — потому что невозможно логически определить, какая подробность является достаточно малой, чтобы её игнорировать.
Попробуйте любое своё решение логически обосновать до конца. Хотите яйцо на завтрак? В нём холестерин, это вредно для сосудов. Да, но там его мало. Что значит «мало»? «Мало» — это сколько конкретно? Почему вы выбрали именно это число как «мало», а не другое? Минут через пять-десять вы начнёте чувствовать, что медленно, но уверенно сходите с ума из-за обычного завтрака. Поздравляю, вы начинаете понимать, как это хорошо — жить без эмоций.
P.S. И да, чтобы окончательно добить верящих в логику, про-сто к слову пришлось:
В настоящий момент положение дел в математике можно обрисовать примерно так. Существует не одна, а много математик, и каждая из них по ряду причин не удо-влетворяет математиков, принадлежащих к другим шко-лам. Стало ясно, что представление о своде общеприня-тых, незыблемых истин — величественной математике начала XIX в., гордости человека — не более чем заблужде-ние На смену уверенности и благодушию, царившим в про-шлом, пришли неуверенность и сомнения в будущем мате-матики. Разногласия по поводу оснований самой «незыбле-мой» из наук вызвали удивление и разочарование (чтобы не сказать больше). Нынешнее состояние математики — не более чем жалкая пародия на математику прошлого с ее глубоко укоренившейся и широко известной репутацией безупречного идеала истинности и логического совершенства.
Моррис Клайн, «Математика. Утрата определённости»
http://olegart.ru/wordpress/2011/07/05/3413/
Уже несколько людей высказали мысль, что, мол, эмоции — это ерунда, жить можно и без них. И принятие решений с эмо-циями не связано — по крайней мере, у нормального человека. Фокус же заключается в том, что у нормального — как раз свя-зано, да ещё как.
В 1982 году пациент по имени Эллиот пришёл в приём-ную нейролога Антонио Дамасио. Несколькими месяцами ранее у него была удалена небольшая опухоль, расположен-ная поблизости от лобных долей мозга. До операции Эллиот был примерным отцом и семьянином, занимал руко-водящую позицию в крупной корпорации и активно участво-вал в жизни местйо церкви. Но операция изменила всё. Хотя IQ Эллиота остался прежним — он по-прежнему пока-зывал в тестах результаты выше 97 % людей — у него появился один психологический изъян: Эллиот больше не мог принимать решения.
Это сделало нормальную жизнь невозможной. Повседнев-ные задачи, который раньше занимали десять минут, теперь требовали нескольких часов. Эллиот бесконечно обдумывал несущественные детали, например, писать ли синей или чёрной ручкой, какую радиостанцию слушать и где парковать машину. Выбирая, где пообедать, Эллиот тщательно изучал меню каждого ресторана, расстановку столиков, схему освещения, затем объезжал рестораны, чтобы посмотреть, насколько они заняты... Но всё это было впустую: он всё равно не мог решить, где ему поесть. Неспособность принимать решения была патологической.
...Первые подозрения зародились у Дамасио, когда он говорил с Эллиотом о том, как повернулась его жизнь. «Он всегда контролировал себя» — вспоминает Дамасио — «всегда описывал события как посторонний наблюда-тель. Ни разу не показал намёка на собственные страда-ния, хотя он как раз и был главным действующим лицом... Я ни разу не видел даже следа эмоций в течение многих часов общения с ним: ни печали, ни нетерепения, ни разоча-рования». Семья и друзья Эллиота подтвердили эти наблюдения: после операции он выглядел лишённым эмо-ций, безразличным даже к тому, как изменилась его соб-ственная жизнь.
(Jonah Lehrer, «How We Decide»)
После этого случая Дамасио стал целенаправленно изучать пациентов с подобными проблемами.
Я предложил две возможные даты нашей следующей встречи, обе в следующем месяце в нескольких днях друг от друг. Пациент достал свой ежедневник ми начал све-ряться с календарём. Его поведение, за которым наблю-дали несколько исследователей, было удивительным. Почти полчаса пациент перечислял аргументы за и про-тив каждой из двух дат: другие встречи, близость к этим встречам, возможную погоду, практически всё, что вообще можно придумать разумного относительно обыч-ного дня... Он провёл нас через утомительный анализ затрат и выгоды, бесконечное и бесплодное сравнение раз-ных вариантов и их возможных последствий. Выслушива-ние этого без того, чтобы стукнуть по столу и прика-зать ему остановиться, требовало огромного терпения.
(Antonio Damasio, «Descartes’ Error»)
У изучаемых Дамасио пациентов была одна общая черта: в их мозгу была повреждена орбитофронтальная кора, участок мозга, отвечающий за встраивание эмоций в процесс принятия реше-ний — он соединяет подсознание (лимбическую систему) с созна-нием (неокортексом). Сёрьезное повреждение орбитофронталь-ной коры означает, что эмоции более не влияют на принятие сознанием решений.
Проблема в том, что без эмоций решение принять невоз-можно. Вообще. Никак. Даже вопрос о том, что съесть на зав-трак, при чисто логическом рассмотрении даёт колоссальное число вариантов, проанализировать которые полностью просто невозможно. Эмоциональная реакция позволяет радикально сузить этот круг, сразу же отбросив всё, последствия чего слиш-ком малы, чтобы нас волновать (эмоция), всё, что нам сейчас не хочется (эмоция), всё, что делать лень (эмоция) и так далее, пока не останутся три-четыре варианта, сознательно выбрать между которым можно за пару секунд. Человек же, у которого эмоции больше не влияют на принятие решений, по абсолютно любому вопросу начинает углубляться в бесконечно малые подробности — потому что невозможно логически определить, какая подробность является достаточно малой, чтобы её игнорировать.
Попробуйте любое своё решение логически обосновать до конца. Хотите яйцо на завтрак? В нём холестерин, это вредно для сосудов. Да, но там его мало. Что значит «мало»? «Мало» — это сколько конкретно? Почему вы выбрали именно это число как «мало», а не другое? Минут через пять-десять вы начнёте чувствовать, что медленно, но уверенно сходите с ума из-за обычного завтрака. Поздравляю, вы начинаете понимать, как это хорошо — жить без эмоций.
P.S. И да, чтобы окончательно добить верящих в логику, про-сто к слову пришлось:
В настоящий момент положение дел в математике можно обрисовать примерно так. Существует не одна, а много математик, и каждая из них по ряду причин не удо-влетворяет математиков, принадлежащих к другим шко-лам. Стало ясно, что представление о своде общеприня-тых, незыблемых истин — величественной математике начала XIX в., гордости человека — не более чем заблужде-ние На смену уверенности и благодушию, царившим в про-шлом, пришли неуверенность и сомнения в будущем мате-матики. Разногласия по поводу оснований самой «незыбле-мой» из наук вызвали удивление и разочарование (чтобы не сказать больше). Нынешнее состояние математики — не более чем жалкая пародия на математику прошлого с ее глубоко укоренившейся и широко известной репутацией безупречного идеала истинности и логического совершенства.
Моррис Клайн, «Математика. Утрата определённости»
