В дань уважения Жану Ипполиту.
Резюме одной конференции об Анри Бергсоне и экзистенциализме.
Site Philagora, tous droits réservés ©
__________________
Лучшее, что можно сделать, чтобы воздать уважение Жану Ипполиту, - это представить его мысль. 13 Марта 1948 года (время создания общества «Друзья Бергсона») этот решительный, невысокого роста человек сравнил Бергсона и Хайдеггера – не как близорукий, видящий только сходства, а как ясновидящий, умеющий выявлять различия. Вот краткий вывод этой конференции (исправленный автором).
I- Бергсон и Хайдеггер, тот и другой, основывают свою онтологию на Времени. Эта общая территория, безусловно, делает возможной сравнение, но это сравнение очень быстро приводит к противоположности в изначальном характере двух философий. Эта противоположность рассматривается с трёх точек зрения.
Бергсон противопоставляет глубинное Я, длящееся и творящее, поверхностному Я, теряющемуся в неподвижном разнообразии своих состояний; Хайдеггер противопоставляет подлинной (authentique) экзистенции, собирающейся перед лицом смерти, экзистенцию неподлинную, субъектом которой является лишь некое банальное Само (Soi), ставшее взаимозаменяемым с другими (мы совершаем это, живём, умираем). Эта дистинкция приводит и у того, и у другого к двум концепциям Времени и Темпоральности. Однако за видимым подобием некоторых формул скрывается глубокое различие точек зрения. У Бергсона эта дистинкция появляется только благодаря потребности в действии, социальной жизни и языке; именно ввиду точного анализа понятий Время и Дление, позволяющего ему критиковать аристотелевское время (меру движения) и время науки (4-ое измерение пространства), Бергсон и пытается представить эту оппозицию. Хайдеггер, напротив, подобно Паскалю, настаивает на уклонении человеческой реальности от возможности подлинного существования. Именно для того, чтобы забыться, забыть о своей заброшенности и о своей конечности, она теряется в мире, постоянном объекте её заботы.
II- Это первое различие ведёт ко второму. Хайдеггер исходит из Темпорализации, дистинкции трёх временных экстазисов (прошлого, настоящего, будущего) и пытается показать, как в подлинной экзистенции человеческая реальность добивается собирания этих эстазисов, в которых она всегда находится вне самой себя. Бергсон исходит из изначального единства, так же, как и спаянности креативного дления (Время есть творец или оно не существует), и похоже, что разделение и воссоединение времени – темпорализация – не были бы у него возможны, ввиду этой первой спаянности дления (неразделённой последовательности). Фактически цель этой конференции состоит в том, чтобы показать, что это разделение и это воссоединение есть также у Бергсона, на уровне человеческого, и управляется требованиями эффективности человеческого деяния в мире. Между Трактатом и Творческой эволюцией момент человеческого, воплощения и отделения, необходимого для действенности (l'efficience) и эффективности (l'efficacité) человеческого деяния в мире представляет Материя и память. Именно требования этого деяния определяют в некой памяти, уже предвещающей жизненный порыв (оригинальный синтез прошлого и настоящего ввиду будущего) дистинкцию между неким прошлым, способным быть представленным и зафиксированным образом, и будущим, остающимся частично неопределённым. Неустанно повторяет прошлое одна лишь материя, дух же, будучи творческим и свободным, должен уметь воображать его, чтобы преодолевать в каждом наступающем моменте. Необходимо, чтобы избавиться от распространённых мнений (les centre-sens), часто приписывающих Бергсону те положения, которые он опровергает, выделить различные значения, придаваемые им этим трём терминам: памяти, чувствительной ко многим напряжениям бытия-в-себе прошлого, имманентного всем развёртываниям этой памяти; образу, репрезентирующему это прошлое для существа, которое должно творить и переступать за грань этого прошлого (открытость будущему заведует, таким образом, определённой перспективой на прошлое и отрывом от него). "Если материя не помнит прошлого, то именно потому, что она без конца повторяет это прошлое… Следовательно, её прошлое поистине дано в его настоящем; но эволюционирующее бытие более-менее свободно творит в каждый момент нечто новое, вот почему было бы тщетно пытаться прочитать его прошлое в его настоящем, если бы прошлое не отстаивалось в нём в состоянии воспоминания. Следовательно…, необходимо, чтобы прошлое, на сходных основаниях, разыгрывалось материей и воображалось духом".
III. Всю философию Бергсона можно было бы сконцентрировать в следующей фразе: "Философия должна быть неким усилием по преодолению человеческого условия". Момент человеческого, управляющий предыдущими дистинкциями в рамках творящего дления, не существен для Бергсона, философия которого, как было отмечено, есть прежде всего философия природы и жизни… Он не является таковым у Хайдеггера, который в "Sein und Zeit" исходит из "Dasein", человеческой реальности, и из его экзистенции при попытке раскрыть основания некой онтологии.
Однако границы – впрочем, различные – этих философских концепций проявляются в принятом решении, которое характеризует для одной подлинную жизнь, а для другой – служащую заключением окончательную ясность. Хайдеггер говорит нам о подлинном существовании, что оно не производит ничего иного, помимо того, что производит неподлинное существование; только оно производит это в другом осмыслении. Сознание своей конечности, своего бытия-для-смерти сопровождает все его акты, не меняя его материальности. Бергсоновская философия, показывающая нам, что человеческий рассудок способен иногда оборачиваться против жизни, которой он должен был бы только служить и продвигать ко всё более и более высоким целям, требует от нас почти бесчеловечной ясности. «Поэтому беспокойства человека, заброшенного на землю… и стремление понять, что собственно такое рассуждающее существо, нуждались бы в бесконечном исчислении. Но эта сложность рассеивается, если поместить человека в природное целое, если принять во внимание, что рассудок мог бы быть препятствием для ясности, которая обнаруживается повсюду, где его нет. Рассмотренные с этой точки зрения, которая есть точка зрения генезиса, а не анализа… нарушение и игра воображения компенсируются и аннулируются. Для бога, глядящего на это сверху, всё кажется нераздельным, как уверенность цветов, распускающихся весной». Но, увы, мы не являемся богом, который мог бы созерцать вещи сверху, и эта ясность, подобно твёрдой решительности Хайдеггера (о которой невозможно сказать, на что она решилась), не даёт возможность истинного примирения с человеческой историей и её рисками, подобными тем, которые мы опробуем сегодня. Похоже, однако, что философия Бергсона, которая остаётся философией творческой жизни, не сделавшись, в действительности, философией человеческой истории, содержала в себе возможности для философии истории, не предоставленные философией Хайдеггера. Имеется «Будь тем, чем ты становишься», открывающее перспективы на человеческое будущее и действительную историю, тогда как «Становись тем, что убито» хайдеггеровской историчности, хотя и разрешает повторение, в том смысле, в каком придаёт этому термину философ, не кажется делающим возможной философию истории, которую мы стремимся конституировать.
Par J. Llapasset
