СОВРЕМЕННОЕ ВАРВАРСТВО

С нашим миром не всё в порядке, и это блистательное и страстное эссе, увы, ещё больше выиграло в актуальности. В момент его публикации, в то время, когда, со своей стороны, биологи задавались вопросом об этической ориентации науки, оно имело большой успех. Его цель – обратить внимание на главную катастрофу нашего времени – варварство – и вывести на свет его причину: не следует понимать её как частный изгиб цивилизации, имевший место и ранее. Речь идёт, отмечает Мишель Анри, о полнейшей денатурации жизни, сущность которой заключается в осуществлении усилия, направленного на преображение и самореализацию. Инверсия этого процесса, варварство, проистекает из слепого развития техники, в общем рассматриваемого как позитивное.
Свой анализ катастрофы, принявшей, в действительности, исторические масштабы, Мишель Анри основывает на принципах своей феноменологии. Сегодняшний кризис заставляет его определить отношение культуры к жизни, природы к науке и технике, как и к сообществу, к обществу, к труду – всему, что заставляет обращаться к центральному понятию этой феноменологии, которая определяет состояние любого субъекта как привязанность к самому себе (l’auto affection). Этот текст является манифестом во славу жизни, а не памфлетом, как думают некоторые читатели. Столь сжатое описание этого текста способно лишь воссоздать здесь его общее движение и осуществить его разбор.

То, чего никогда не наблюдалось:
Если прежде за общим упадком культуры и цивилизации следовал некий рост, благодаря внутренним усилиям человека, развивавшим свою экономическую, артистическую, интеллектуальную, моральную, религиозную активность, то сегодня мы присутствуем при нарушении равновесия. Беспрецедентное развитие научных знаний сопровождается упадком других видов деятельности. Научный взрыв превратил в руины человека.

Гл. I. Культура и варварство
Будучи продуктом спонтанного самопреображения жизни, культура является неким изначальным, субъективным знанием жизни. Это знание отличается от научного, объективного знания (как его определил в XVIм веке Галилей, основоположник современной науки), которое покоится на исключении из мира чувственных качеств, ради извлечения лишь абстрактных форм пространственно-временного универсума, т.е. идеальных сущностей, как понимал это Гуссерль. В действительности, жизнь – это отказ от любого отношения к объекту. Это некое знание, которое отождествляется с тем, что оно создаёт, внутренне осуществляет, и которое сливается с его способностью. Хотя оно является внутренним условием научного знания, знание жизни ничего не рассматривает. Уже Декарт понимал, что идея индивидуальности не имеет объекта, что ум является изначальной способностью к открытию (révélation).
Наука же покоится на двойном абстрагировании: 1 – выводе из игры чувственных качеств и эмоциональных предикатов; 2 – отсутствии ясного представления о границах её исследовательского поля. Она лишена представления о жизни, занимается только средой чистой экстериорности, которой является мир, «всегда внешний», -- объектом, который не является живым. Никак не соприкасаясь с культурой, так как развивается в рамках теории, она не способна понять её чисто практического аспекта. В самом деле, грубая или рафинированная, культура всегда является практической – определение, отбрасывающее дистинкцию культура / цивилизация, частый предмет дебатов. Субъективность совершенно необходима. Этот праксис удовлетворяет как элементарные потребности -- в утилитарных благах жизни: в жилище, питании, радостях жизни, эротике, социальной организации, труде, -- так и высшие потребности: в искусстве, этике, религии. Как стала возможной инверсия «этого Желания жизни, этого желания самого себя»?

Гл. II. Наука, полагаемая в качестве критерия искусства
Констатировать, что наука развивается вне сферы культуры -- не значит обвинять её. Осуждать следует не научное знание, а сегодняшнюю идеология, выдающую его за единственное знание. Мишель Анри избирает в качестве предмета рассмотрения вмешательство научного метода в сферу искусства (чтобы дать почувствовать их гетерогенность) и варварство, которое отсюда вытекает. Искусство эмоционально по своей сути, «оно входит в резонанс с миром, в котором любой человек в качестве его обитателя – потенциальный художник». В Элевтере, древнегреческой крепости, чьи великолепно сохранившиеся циклопические стены изуродовала линия высокого электрического напряжения, в Дафне, старом ортодоксальном здании, мозаики которого были разобраны, когда, ранее полностью восстановленные после землетрясения, они оказались принадлежащими не к той эпохе, к которой принадлежал оригинал. С одной стороны, зло причиняет невежество, с другой – его причиняет наука, притендующая на ту область, которая не является её вотчиной. По существу эстетический мир перестаёт подчиняться эстетическим предписаниям. Поскольку не существует объективной тотальности, именуемой миром, этот последний обязан своим единством лишь индивидуальной чувственности. «Индивид есть целое бытия».
Наука не принимает в расчёт эти законы. Отсюда ужасы современного мира и губительные последствия претенциозных реставраций, как в Дафне, базилике XIго века, разорённой, как и многие другие строения восточного Средиземноморья, Паоло Мором, уполномоченным ЮНЕСКО, под предлогом «научной реставрации». Кощунство этих реставраций коснулось органического единства субстрата, аналога эстетического объекта, являющегося, в сущности, воображаемым. Искусство – это представление о жизни, т.е. невидимом, и всякий раз о некой субъективной сущности, об индивидуальной самости (d’une ipséité individuelle), ибо оно есть не что иное, как совокупность форм жизни, характер которых неведом науке. (См.: Voir l’Invisible, essai sur Kandinsky).

Гл. III. Чистая наука или техника
Какова степень родства науки и техники?
Наука покоится на абстрагировании от чувственности, стало быть, от жизни. Её заблуждение, позволяющее ей редуцировать мир жизни, заключается в вере в то, что чувственные качества суть качества объективного мира, в то время как они всего лишь объективации, репрезентации некого впечатления, берущего своё начало в субъективности. Именно таким образом устанавливается исключительная гегемония науки, которая ведёт себя так, будто она вправе диктовать свой закон миру. Поэтому в Новое время жизнь перестала наделять себя своими собственными законами. Наука фактически сделалась техникой, её операциями, полностью исчерпывающими её возможности в теоретическом познании.
В чём заключается сущность техники? Некоторые желают видеть в современной технике утверждение господства человека над миром вещей. Эту последовательную реализацию, представляемую в качестве высшей цели человечества, образует прогресс. Однако ни наука, ни техника ничего не знают о высших интересах человека. Современная техника покоится лишь на саморазвёртывании предоставленного самому себе теоретического знания. Однако сущность technè – это praxis: изначальное знание-умение жизни, сингулярное и индивидуальное, выражение жизни, осуществление наших субъективных возможностей, первая форма культуры. Тело и Земля связаны посредством некого совладения, настолько изначального, что оно исключает всё внешнее. Именно потому, что мы преобразуем мир, который является коррелятом нашего движения, мы становимся совладельцами земли.
Однако, когда это развёртывание праксиса становится репрезентацией, происходит онтологическое потрясение, действие перестаёт повиноваться предписаниям жизни, обретая объективность, оно производит себя в мире – фабрики, плотины, электростанции, компьютеры – материальным образом. К этому прибавляется инверсия, идентичная витальной телеологии -- последствия которой были признаны Марксом -- когда, отвлекаясь от потребительских стоимостей, полезных для жизни благ, производство нацеливается на деньги, некую абстракции. Знание отвлекается от живого действия, оно становится уделом науки. Роль работников, заменяемых в современном мире роботами, уменьшается. Атрофия возможностей живого индивида повлекла за собой некое неудовлетворение – и обескультуривание (une inculturation). Участие каждого в знании стало минимальным. Техника стала абстрактной, обесчеловеченной природой, варварство вытеснило культуру, которая была самопреображением жизни. Витальной телеологией сделалась экономика – зависящая от потребления и денег. Технический универсум пролиферирует, подобно раку. Больше не существует ни проблем, ни познания ради науки, только её объективная реализация – техника.

Гл. IV. Болезнь жизни
Именно субъективность творит идеальности науки. Как и акты культуры, её вступительные акты – это модальность жизни. Сегодня, однако, наука и культура находятся в отношении взаимного исключения – что предполагает некое забвение: наука позволяет избавиться от своего собственного основания – то же самое происходит, когда философия редуцирует субъективность к условию возможности объекта. Праксис науки понимает истину как чуждую онтологической сфере живой истины. Это самоотрицание истины есть критическое событие, определяющее современную культуру в качестве культуры научной, феномена, сопровождающего элиминацию других духовных областей.
Однако любой человек движется внутри мира жизни, он есть свидетельство самости, субъективности, сингулярности. Этот пафос составляет часть жизни, которая постоянно самопреображается – работа для себя, имеющая целью этого индивида, аспект, никогда не принимаемый во внимание наукой. Вот почему желание разорвать связь, связывающую жизнь с ней самой, является неразрешимым (impossible). Оно есть источник страха (l’angoisse). Гиперразвитие современной науки составляет одну из главных попыток человечества избежать этого страха в то время, как он возрастает. Затемнение человеком своего собственного бытия лежит в основе варварства.

Гл. V. Идеологии варварства
Речь идёт, по существу, о гуманитарных науках, расцвет которых характеризует современную культуру. Имея в виду человека самого по себе, они претендуют на полную истину, создавая абстракцию трансцендентального Индивида, которыми мы являемся, выводя из игры субъективность. Эти науки остаются, таким образом, без объекта, распространение их поисков не связывается единой конечной целью. К их тематической пустоте прибавляется анархия их методов, подражающих методам наук о природе и, следовательно, их объекту, ведь всякий метод определяется исходя из его объекта. «Их референциальный недостаток» проистекает из того, что они покоятся на некой репрезентации жизни – которая им незнакома. Так история, покоящаяся на отношении человека к некой изначальной, чувственной Природе и нуждающаяся, в качестве науки, в квантовании своих феноменов на онтологическом фундаменте изначальной историчности, в которой она черпает свои законы, свою мотивацию, в которых прочитывается её собственная сущность, забывает о качестве своей деятельности, прилагая к индивидуальным, субъективным потребностям методы квантитативных исследований.
Теоретически гуманитарные науки сохраняют неизбежное отношение с тому, посредством чего люди являются людьми: телесности, языковой деятельности, историчности, социальности и т.д. Однако объективизм их научного проекта предполагает учреждение идеальностей, трактовки математического типа, истощающей человеческий факт. Чего стоит статистика перед фактом самоубийства, сексуальности, тоски (l’angoisse)?
К этому добавляется произвольное назначение существенных признаков, которыми не являются больше темпоральность, чувствительность, эмоциональность, интерсубъективность и т.д. Случайная тематизация, квантитативная трактовка денатурируют жизнь. Почему предпочитают как? Конструируют систему идеальных эквивалентов жизни, исходя не из самой жизни, а из её ирреальной репрезентации. Чем больше собирается позитивных знаний, тем больше неведения о том, что такое человек. И, однако, течение жизни, устраняемой в нашу эпоху, не уменьшается от этого в примитивных, вульгарных и даже отрицающих самих себя формах.

Гл. VI. Практики варварства
Жизнь как субъективность обладает неким знанием, которым является этика, праксис коэкстенсивен этой жизни. Так как жизнь переживается как абсолютная ценность, она определяет ценности своего деяния, которое есть лишь актуализация её первичной власти живого тела. Её знание не отличается от её деяния, а само движение жизни, упорствующей в своём бытии, есть самоутверждение. Бытие субъективности есть самодлящийся (continuée de soi) опыт, усилие без усилия, самовозрастание, не требующее ничего извне, погружённое (immergé) в свою «глубинную ночь» (Nuit abyssale), втянутое туда, где его пафос модулируется согласно фундаментальным феноменологическим тональностям страдания и радости. Страдание – от груза своего я, в котором нет ничего эмпирического, от веса своего существования, собственной неспособности отделаться от самого себя. Радость – когда страдание от сохранения переходит в опьянение от избыточности.
Таков исходный пункт всякой культуры в её возможном возврате в варварство. Будучи живой субъективностью, принуждающей себя к расточительству силой, культура является совокупностью предприятий и практик, в которых выражается избыток (la surabondance) жизни. Это онтологическое условие лежит в истоке мифологий как устранения первоначальных страхов, поэзии как избавления, оно обживает фактически каждую потребность. Эта сила, никогда не отрицаемая в своей кардинальной имманенции, не иссякает (ne se décharge pas), но обновляется. Её поступь (action) возносит её на высоту пафоса жизни, чтобы исторически осуществить эту последнюю. Эти формы действия, в меру нашего патетического отношения к бытию, являются творениями культуры в любой области, а не только в искусстве. Поэтому любая культура – это освобождение некой энергии, развёртывание её бытия, возрастание, позволяющее ей быть самой собой. Она не ограничивается произведениями, но распространяется на жизнь в целом.
Варварство действует как культура первоначальной энергии (la culture de l’Energie originelle), но оно есть инверсия этой энергии. Ибо элиминация жизни невозможна. И именно здесь наступает ответственность науки, отбросившей от себя всё субъективное. Фактически культура устраивает мир тем способом, который предстаёт как образ её потребности в возрастании: жилище, могилы, общественные здания – всё то, что позволяет человеку реализовывать свою сущность, больше чувствовать, понимать, любить, действовать. Но, как только, например, организация труда не укореняется больше в органической субъективности, труд становится невыносимым, его движение оказывается заблокированным неким страданием, не преодолеваемым уже в радости. Энергия течёт (subsiste) лишь в обратном направлении, производя страх (créatrice d’angoisse). Она старается освободиться путём непосредственной разгрузки (soulagement), складываясь в неразвитых (frustes) формах чувствования, мышления, действия, увеличивающих её неудовлетворённость и порождая насилие.
Таковы фигуры варварства: непристойное поведение, необузданное бегство в экстериорность, порождающее провальный уход от самого себя, сциентистская, позитивистская идеология, заменяющая науку, отказ от духовной жизни (la vie transcendantale), приклеивание к телеэкрану, являющемуся истиной техники, вызванному поиском фактической брутальности, несогласованность образов самого себя, заменяющих личную жизнь, её идеологическая цензура, объединяющая стереотипы какой-то эпохи и т.д.

Гл. VII. Разрушение университета
Первоначально предназначенный для передачи культуры в чистом и оснащённом (dotée) состоянии, благодаря особому статусу, Университет сегодня уничтожается не только варварским окружением, но и тем, что привносится в его методы. Знание, которое он давал, означало вхождение в обладание самим собой, даже если впоследствии студент подчинялся типизированной и стереотипизированной профессиональной деятельности. Сегодня развитие культуры уступает его автономно развивающемуся техническому знанию, управляющему конечной целью любого образования. По причинам трудоустройства, индивид подчиняется некой отчуждающей нормализации (un conditionnement aliénant). С другой стороны, Университет разрушается идеологией техники именно изнутри. Передача знания подчиняется обману педагогики, замещающей богатые содержания культуры мнимыми условиями её изучения, именно это избавляет всех от подлинной культуры – в то время как природа истинного знания, вневременного, всегда современного, может быть передана только в том случае, если это последнее переживается тем, кто его распределяет. Став галилеевским, Университет, в свою очередь, не считается с humanitas человека.

Андеграунд
Удаление культуры в подполье, изменяющее её природу и судьбу, характеризует современность. Сущность этого модерного варварства состоит в том, чтобы осуществиться внутри культурной формы: научного знания. Отрицание жизни, принявшее вид (a pris l’allure) некого позитивного развития, приводит в действительности к опустошению Земли а-субъективной природой техники. Оно разрушает также сообщество. Ибо любой социум покоится на некой интерсубъективности. Это взаимодействие субъективностей предполагает повторение некого знания в высших формах культуры и, в противном случае, рискует спонтанной интропатией и имитацией. Нынешний упадок происходит из отчуждения, спровоцированного средствами массовой информации эры техники, распространяющими тупость в нашем материалистическом обществе. Эти средства информации тотально чужды средствам культуры, помогающим человеку преодолевать себя. Это – царство ничтожности, сиюминутности, бегства в интеллектуальную лень. Не удовлетворяясь игнорированием культуры, они навязывают свои ценности и свою невыносимую скуку. Обрекаемая на инкогнито, культура изгоняется из Государства (la Cité). «Сможет ли мир ещё спастись благодаря этим немногим?».

korro писал(а):Очень французский текст
Врядли немец написал бы такое. Одновременно присутствуют и анализ и эмоции.

Это здорово ощущается при пересечении границы между Германией и Францией: с одной стороны все подчинено практическому удобству эксплуатации, с другой в этой практичности обязательно должна присутствовать какая ни будь изюминка, какой ни будь выпендрежь

Отрицание жизни, идущее аллюром некого позитивного развития

Отрицание жизни, перенявшее походку некого позитивного развития

Наука же покоится на двойном абстрагировании: 1 – выводе из игры чувственных качеств и эмоциональных предикатов; 2 – отсутствии ясного представления о границах её исследовательского поля. Она лишена представления о жизни, занимается только средой чистой экстериорности, которой является мир, «всегда внешний», -- объектом, который не является живым. Никак не соприкасаясь с культурой, так как развивается в рамках теории, она не способна понять её чисто практического аспекта. В самом деле, грубая или рафинированная, культура всегда является практической – определение, отбрасывающее дистинкцию культура / цивилизация, частый предмет дебатов. Субъективность совершенно необходима. Этот праксис обретает элементарные формы :полезные для жизни, блага, питание, жилище, прославление своей судьбы, эротизм, социальная организация, законы жизни, труд. Она удовлетворяет, в особенности, высшие потребности: искусство, этику, религию. Как стала возможной инверсия* «этого Желания жизни, этого желания самого себя»?

Наука же покоится на двойном абстрагировании: 1 – выводе из игры чувственных качеств и эмоциональных определений; 2 – отсутствии ясного представления о границах её исследовательского поля. Она лишена представления о жизни, занимается только средой чистой экстериорности*, которой является мир, «всегда внешний», -- объектом, который не является живым. Никак не соприкасаясь с культурой, так как развивается в рамках теории, она не способна понять её чисто практического аспекта. В самом деле, грубая или рафинированная, культура всегда является практической – определение, отбрасывающее дистинкцию культура / цивилизация, частый предмет дебатов. Субъективность совершенно необходима. Эта практика обретает элементарные формы полезных для жизни благ: питание, жилище, прославление своей судьбы, эротизм, социальная организация, законы жизни, труд. Он удовлетворяет, в особенности, высшие потребности, искусство, этику, религию. Как стала возможной инверсия «этого Желания жизни, этого желания самого себя»?

Смысл последней фразы мне не до конца ясен: имелось ли ввиду, что жизнь обычно определяет желания, или имеется ввиду замещение желания жизни желанием самого себя?
А на счет благ мне показалось так логичнее - может я и не прав.

* « Классический рационализм, воплощенный в рассудочном мышлении, избегает, по мнению Левинаса, пути через опыт Другого, остается во власти эгоцентристской перспективы. В "Т.иБ." прослеживается постмодернистская стратегия гетерореференции ("отсылки к другому") путем конструирования метафизики, обращенной к "в другом месте" ("ailleurs"), к "иначе" ("autrement"), к "иному" ("autre"), к "экстериорности экстериорного" ("внешнести внешнего").

"ТОТАЛЬНОСТЬ И БЕСКОНЕЧНОЕ. Эссе на тему экстериорности"

* Инве́рсия — филологический термин, относящийся к фигурам речи, происходит от латинского слова inversio — переворачивание, перестановка — изменение прямого порядка слов или словосочетаний как стилистический приём. Различают ещё одну разновидность инверсии: гипербатон (так как инверсия часто нужна для литературы, то, если говорить проще, инверсия — это когда сначала идёт глагол, затем — существительное).

Смысл последней фразы мне не до конца ясен: имелось ли в виду, что жизнь обычно определяет желания, или имеется ввиду замещение желания жизни желанием самого себя?

Извиняюсь за вмешательство в процесс, но язык для меня как человека не получившего филосовского или филологического образования довольно труден к усвоению Поэтому позволил себе попытку примера адаптации перевода - поправте плз. где неверно и если можно примерите к остальному тексту (не обязательно)

Обрекаемая на инкогнито, культура изгоняется из Государства (la Cité). «Сможет ли мир ещё спастись благодаря этим немногим?».

oath писал(а):Cheshire Cat решил открыть кружок феноменологии.

Обрекаемая на инкогнито, культура изгоняется из Государства (la Cité). «Сможет ли мир ещё спастись благодаря этим немногим?».

Интересный вывод получается. Государство обязано покровительствовать культуре, а не науке, как в старые добрые, не так ли? Теократия решает?!

korro писал(а):Действительно интересный вывод, а где там про обязаности государства? Я пропустил, или Вы дальше перевели но не опубликовали?

oath писал(а):

korro писал(а):Действительно интересный вывод, а где там про обязаности государства? Я пропустил, или Вы дальше перевели но не опубликовали?

Ага, МЫ дальше не опубликовали. Какой вывод еще может быть, если секуляризация это по мнению автора - варварство.

oath писал(а):

korro писал(а):Действительно интересный вывод, а где там про обязаности государства? Я пропустил, или Вы дальше перевели но не опубликовали?

Ага, МЫ дальше не опубликовали. Какой вывод еще может быть, если секуляризация это по мнению автора - варварство.

korro писал(а):

oath писал(а):

korro писал(а):Действительно интересный вывод, а где там про обязаности государства? Я пропустил, или Вы дальше перевели но не опубликовали?

Ага, МЫ дальше не опубликовали. Какой вывод еще может быть, если секуляризация это по мнению автора - варварство.

Тоесть по вашему получается - избавившись от церкви/религии/веры человечество станет свободным и государство исчезнет, а человек верующий обречен быть этатистом? Как-то антиклирикальная практика последнего столетия этого не подтверждает

Cheshire Cat писал(а): Речь идёт лишь об идеологии технологизма и сциентизма, которые стали тотальными в обществе потребления. Эта тотальность есть один из признаков современного варварства, враждебного жизни (понимаемой как рост) и человеку (понимаемому как существо творческое и развивающееся).

korro писал(а):Как-то антиклирикальная практика последнего столетия этого не подтверждает

korro писал(а):Коммунизм есть социализм плюс электрофикация всей страны!

Речь идет об идеологизме технологии и саентологии, бля. Хуита это!

Развитие жизни и человека называется эволюцией.

oath писал(а):

Cheshire Cat писал(а): "антиклерикальная практика последнего столетия" это что такое?

Cheshire Cat писал(а):

oath писал(а):

Cheshire Cat писал(а): "антиклерикальная практика последнего столетия" это что такое?

Это совок. Он точно нетрезвый.

Cheshire Cat писал(а):Ты сциентизм с сайентологией путаешь?

oath писал(а):Ну давайте, объясните нам, что вы понимаете под антиклерикальной практикой. А я вам пока расскажу, что такое культ личности, трезвые вы наши.

ПОСТАВИТЬ ТОЧКУ
Бесполезно стараться обучать говорить тех, у кого нет языка. Бесполезно предлагать посредничество тому, кто хочет невозможного. Пусть варвары вырвутся на свободу. Пусть они наточат свои мечи, пусть они машут своими топорами, пусть они бьют своих врагов без жалости. Пусть ненависть заменит толерантность, пусть бешенство заменит покорность, пусть гнев заменит уважение. Пусть варварские толпы нападают, автономно, как они сами захотят. И пусть ни парламент, ни банк, ни супермаркет, ни казарма, ни завод никогда больше не преградят им дороги. Это реальность, которая восстает, чтобы штурмовать небеса.
Уже нет тех благородных идей, которые могут воодушевлять пролетарские массы, уже нет сладких утопий, которые могут оплодотворять их, уже нет радикальных теорий, которые только ждут своей реализации. Это все было опошлено имперской слизью. Есть только отчаяние, отвращение от существования, от крови, которую проливает власть и от грязи послушания ей. И среди крови и грязи родится воля покончить с Империей и ее смертельным порядком раз и навсегда.

Варварство

Согласно Симоне Вейль, варварство – это «перманентный и универсальный характер человеческой природы, развивающейся в большем или меньшем согласии с обстоятельствами, более или менее усиливающими его». Варварство, таким образом, есть некая латентная величина цивилизации, некое радикальное зло, захватывающее людей, если распределение сил в обществе не может больше его сдерживать. Крайнее варварство приходит вместе с крайней цивилизацией. Следует больше бояться «Государства, достигшего способа научной организации», чем вестгота, сидящего верхом на своём мерине.

В 1977 году философ Бернар-Анри Леви опубликовал во Франции один зажигательный текст (un brûlot), вызвавший скандал – Варварство в человеческом обличье. Он заклеймил левых социалистов, которые встали на колени перед продолжателями дела Ленина и некоторых учеников Фрейда, редуцировавших человека к бессознательной массе, управляемой экономией желания. Следуя имплицитной манере Симоны Вейль, Леви хотел показать, что стремление к варварству прячется внутри нас самих, что оно не осталось позади нас, поскольку приняло, после примирения армий 1945-го, человеческое обличье. Он сумел обрисовать три вида варварства:

1 - Оснащённый техникой капитализм, лишённый ограничений Природы и Бога, которые могли бы обуздать «неистовство его существования». В этом смысле варварство означает «жестокость», «бесчувственность».
2 - Идеология желания, видящая в человеке некое животное, стремящееся лишь к удовольствию и подчиняющее окружающий мир изменчивости своих желаний. Доведённый до изнеможения беспорядком своих чувств, человек-желание безразличен к миру, теряющемуся в поклонении тому, что его возбуждает. Это – свобода безразличия.
3 – Социализм, который не разглядел Сталина и который, получив однажды власть, вернул этот Капитал. Это – типичная слепота тирании.

В общем:
«[...] проблема варварства находится в сердцевине ХХ века. Я хотел понять тайные и очень древние отношения между цивилизацией и варварством. Античность отбросила Варвара к границам цивилизации, подобно римлянам, исключавшим из человечества, а с другой стороны, за границы Империи, всё то, что не вписывалось в политические, юридические и моральные границы их собственной цивилизации. Однако уже у Цицерона и Тацита была интуиция, что Варвар не обязательно был фигурой другого как отрицания цивилизации и что, безусловно, имелись некие варварские истоки при творении римской культуры.
[...] Все великие мыслители XIXго века были убеждены, что будущий век будет веком прогресса и осуществления разума и цивилизации. Он стал, от Аушвица до ГУЛАГа, веком бесконечного варварства. Трагический парадокс: век прав человека был веком уничтожения человека. [...] Эпоха модерна не исполнила своих обещаний по построению общего мира. Она даже осмеяла их. Беспорядочное развитие субъекта расписалось в банкротстве универсального. Универсальности сегодня предпочитают сингулярность. Фрагментированный мир всегда производит варварские эффекты».