О классовом характере прошедших событий.
На мой взгляд ситуация совершенно очевидна для любого грамотного марксиста. Но вот жеж - товарищи ухитряются выдавать самые безумные ереси. Одни собираются в союзе с бунтующими толстосумами совершать “буржуазно-демократическую революцию”. Другие что-то мямлят про “мелкобуржуазный протест”. Заядлые теоретики вообще обожают приписывать слово “мелкобуржуазный” к любым явлениям, смысла которых они не понимают. На основании того, видимо, что смысла слова “мелкобуржуазный” они тоже не понимают. Третьи начинают искать всяческие заговоры. Не то чтобы я был против заговоров и их разоблачения - совсем нет. Но марксизм - он все-таки не про тайные заговоры, а про явные расклады классовых сил.
Капиталистический абсолютизм.
Пользуясь исторической аналогией[*], нынешние российские[**] расклады относятся к капитализму так же, как эпоха становления абсолютизма относится к феодализму. У кого память не совсем дырявая, поднапрягитесь, вспомните школьный учебник истории. Кардинал Ришелье против Гастона Орлеанского и К, Иван Грозный против Андрея Курбского и К, Джон Безземельный против Роберта Фитцвальтера и К.
Феодальный (как ныне — капиталистический) способ производства к тому времени достиг уже такого уровня, что не мог уже более существовать ( в частности, извлекать прибавочную стоимость и подавлять выступления угнетенных классов) сам по себе, как сумма частных отношений отдельных феодалов с их крепостными и вассалами. Точно так же, как и сейчас частные отношения пролетариев с фабрикантами составляют лишь малую часть системы капиталистической эксплуатации. Для того чтобы система феодального отчуждения прибавочной стоимости продолжала работать, в новых условиях и на новом уровне (а ни один барон, конечно, не удовлетворился бы уже теми крохами, которые доставались его предку из раннего феодализма), требовалась уже бюрократическая перераспределительно-репрессивная машина общегосударственного масштаба.
На место эксплуатации отдельными баронами собственных крепостных пришла эксплуатация дворянством в целом крестьянства в целом.
На место рыхлой федерации бояр/баронов, среди которых король — лишь первый среди равных, пришла «вертикаль власти» (да-да), в которой все бояре /бароны равно ответственны — перед королем.
На место сорока дней феодальной военной повинности пришла государева военная служба от звонка до звонка.
На место особых порядков у каждого городка, деревни и даже городского квартала — пришли единый закон и единый суд для всего государства.
Развитие естественным образом породило противоречие и конфликт.
С одной стороны, централизация власти по определению означает, что феодальная верхушка лишилась ее исконных прав, вольностей и привилегий. Что, естественно, немедленно вызвало бурное и деятельное возмущение тогдашних Немцовых и Березовских, несмотря ни на какие обстоятельства и компенсации. В частности, креатифф на тему обличения тиранов, разоблачения узурпаторов («фальсификаторов выборов», хух-хух), прославления «борцов за свободу» (т.е. за древние сословные привилегии) и «жертв кровавого режима» бил фонтаном. Разве до обличения «партии жуликов и воров» не додумались, но это главным образом потому, что в те времена оные эпитеты не означали чего-то по настоящему предосудительного. Причем, это ошибка думать, что если реакционер, так значит обязательно неуч и идиот. Отнюдь. Феодальная верхушка была самой высокообразованной частью тогдашнего общества. И созданные ими тогда произведения и посейчас являются важной частью европейской культуры. Те же баллады о Робин Гуде, как я с удивлением недавно узнал — изначально часть пропагандистской кампании английских баронов против реформ короля Джона. Разумеется, на художественных обличениях бароны не задерживались, те были лишь аккомпанементом к попыткам сбросить «тиранов и узурпаторов» силой оружия, но это сейчас скорее ливийский или египетский, чем российский сценарий.
С другой стороны, сформировался довольно обширный слой дворянства — бюрократии и военных, источником существования которого была не феодальная рента, а государева служба. Во главе с собственно королем. На проблемы баронов они плевать хотели. Даже более того - каждая копейка прибавочной стоимостифеодальной ренты, оставшаяся в руках баронов была недополучена казной и их жалованьем.
Обе стороны активно искали поддержки росшего и укреплявшегося третьего сословия, как будущей буржуазии, так и будущего пролетариата. По разному, разумеется.
Королю было что предложить ремесленникам как классу. В особенности если предлагать за счет противника. Защиту от феодального произвола и феодального грабежа. Свободу передвижения и свободу торговли. Равенство перед королевским законом и судом (пусть не лучшим законом и не лучшим судом). Стабильные и предсказуемые подати и повинности (пусть и не самые малые). Слово в государственных делах — не решающее (решающее слово только у короля, абсолютизм же), но сравнимое со словом иных сословий. Доступ к государственной службе. Собственно, примерно то же, что и сейчас.
Вольным баронам нечего было предположить ремесленникам как классу. Права и свободы, которые они яростно защищали и романтически воспевали, слишком очевидно были свободами для кучки знати и против всех остальных (в наше время, конечно это тоже не бог весть какой секрет, но все же тут уже требуется некоторое желание поставить вопрос о классовом характере лозунгов, и некоторое умение задавать такие вопросы). С другой стороны бароны могли много что предложить вождям третьего сословия — тогдашним шеиным, удальцовым и митиным, - лично и персонально. От банальных денег и до постов, званий, почестей, славы. А уж вожди затем поворачивали гнев доверившихся им представителей третьего сословия в нужную реакционерам сторону. По тем простодушным временам это могло даже вовсе не рассматриваться как измена. Наличие разницы между победой партии и возвышением ее вождей было еще слишком сложной концепцией, доступной лишь немногим.
Иностранные короли с удовольствием подбрасывали дровишек в свару. На стороне мятежных баронов, естественно — они ведь были заинтересованы в ослаблении конкурента, а вовсе не в усилении. Король, конечно, пользовался случаем, чтобы исключить из формулы внутреннюю политику и объявить своих противников платными иностранными агентами. И на персональном уровне это не всегда было ложью. Как и сейчас, да, какие-нибудь немцовы или навальные представляют не столько российскую криминальную буржуазию, сколько финансовую олигархию Запада. Другое дело что подобный угол зрения почти ничего не дает для анализа, а потому им следует пренебречь.
Итогом стали буржуазно-демократические революции. Которые свергли не мятежных баронов, заносчивых бояр и гордых шевалье (которые к тому времени остались лишь в исторических хрониках) а королей и императоров, да. Точно так же мировая коммунистическая революция, естественно, будет свергать не ходорковских, березовских и немцовых, а путиных, обам и лукашенок. Но! Пока ходорковские, березовские и немцовы не превратились в эпизод истории, а составляют самостоятельную и влиятельную политическую силу, ни о какой коммунистической революции говорить, конечно, не приходится. И раскрашивание в «революционные» цвета конфликтов внутри правящего класса ни на секунду эту революцию не приблизит. Отдалить — может, ибо дезориентирует угнетенные классы.
Номенклатура.
Отожмем исторические аналогии и сведем вышеописанное к алгебраическим формулам истмата.
Производительные силы тяготеют ко все большему обобществлению. Соответственно, капитализм в своем развитии переходит от эксплуатации отдельными капиталистами отдельных пролетариев к коллективной эксплуатации всем классом капиталистов всего класса пролетариев. Как закономерный и необходимый этап такого развития, сформировался особый общественный слой — бюрократия государства и крупнейших корпораций. По своему отношению к средствам производства он принадлежит верхушкой к буржуазии, низами к интеллигенции. Напомню, что для того чтобы принадлежать к буржуазии, вовсе не обязательно извлекать прибавочную стоимость из пролетариата лично. Достаточно того, чтобы это прибавочная стоимость была источником существования человека. Иначе бы мы, например, не могли бы причислить к буржуазии рантье, банкиров, биржевых жучков. Напомню также, что интеллигенция является не самостоятельным классом, а межклассовой прослойкой. Если кто не знает почему и ему интересно — напомните как-нибудь потом, расскажу.
Первую сто-полтораста лет своего существования капиталистическая бюрократия гораздо слабее классической, промышленной и торговой буржуазии и находилась у нее в подчинении или была ее органической частью. На персональном уровне это означает, например, что высшие бюрократы (министры, депутаты парламента, губернаторы) сами является влиятельными буржуями, и их власть является следствием их капитала, а не наоборот. А с другой стороны, что между нижними и верхними ступенями карьерной лестницы где-то выставлен непроходимый барьер и как ты не бейся, а от писаря до тайного советника не дорастешь. Историю развития бюрократии для простоты опустим и перейдем к дню сегодняшнему.
Сейчас бюрократия и по численности и по своему экономическому весу сравнима с буржуазией частноторговой и частнопромышленной. Уже приходится добавлять «частно-», потому что изрядная часть и того и другого перешла в непосредственное ведение бюрократии. Противоречия в характере присвоения между новой (относительно — все-таки под сотню лет уже) бюрократией и классической буржуазией достаточно остры. На короткие моменты они могут быть сравнимы по остроте с основным противоречием капитализма. Обе фракции претендуют на один и тот же кусок прибавочной стоимости т.е. их противостояние антагонистично. Нетрудно догадаться, что бюрократия уже давно не удовлетворяется ролью прислуги при буржуазии, а рвется к господству и уж по меньшей мере добивается своей доли национального пирога. Буржуазией это стремление к власти рассматривается/описывается как коррупция. Потому что с точки зрения буржуазии любое покушение на политическое и экономическое господство буржуазии есть коррупция по определению. Весьма поучительно наблюдать, как совершенно одинаковые пируэты вокруг буквы закона освещаются оранжевой прессой нейтрально-положительно, когда совершаются частным бизнесом, но становятся чудовищной коррупцией если исполняются чиновниками. Впрочем, бюрократия, как растущий и поднимающийся класс и впрямь несколько чаще преступает букву закона — ведь этот закон фиксирует господство другого класса, отражает устаревшие производственные отношения.
В борьбе за власть бюрократия ищет поддержки со стороны подчиненных и эксплуатируемых классов, в том числе пролетариата. Зачастую успешно. Существует ряд вопросов, по которым интересы бюрократии и пролетариата объективно не антагонистичны, а до определенной степени совпадают[***]. Среди главных — дальнейшие концентрация капитала, обобществление производства, ограничение анархии капиталистического производства. В этом нет ничего из ряда вон выходящего — случаев когда пролетариат в собственных интересах поддерживал одну часть часть буржуазии против другой его части в истории известно множество. Конечно, никто не рассчитывает, что такой союз продлится долго. При свободном развитии (такая абстракция, я вовсе не имею в виду что это реалистический вариант) почва для сотрудничества была бы исчерпана за пятилетку-другую. Но если попытка мятежных банкиров «маршами $миллионов$» и «гражданскими протестами» втоптать страну в «свободу» образца середины позапрошлого века будут хотя бы в малой степени успешной (а она уже не прошла бесследно, да), то ситуация может быть заморожена в нынешнем состоянии на неопределенное время.
Легко заметить некоторое внешнее сходство вышеописанной схемы с известными антисоветскими теориями про «номенклатуру» как «правящий класс» советского общества, всяких там восленских и джиласов. Я не буду пока углубляться в изучение этой аналогии. Сделаю только два коротких замечания.
С одной стороны, совершенно не исключено, конечно, что буржуазные авторы верно подметили какой-то частный порок советского строя, чудовищно раздули и абсолютизировали его. Нет ничего невероятного, более того, даже весьма вероятно, что большевики не вычистили полностью всю буржуазную бюрократию и та затем продолжала пользоваться определенной властью и влиянием, мешала строительству коммунизма и может даже сыграла какую-то роль в развале СССР. В таком случае просто следует отметить, что политическая роль бюрократии в советском и в современном капиталистическом обществе диаметрально противоположна. В советском обществе бюрократия безусловно реакционна. В современном российском обществе бюрократия условно и ограниченно прогрессивна. Учитывая дистанцию между РСФСР и РС это только естественно.
С другой стороны не надо забывать и про ограниченность буржуазного восприятия. Буржуазный автор часто неспособен представить социальные явления и концепции, лежащие за пределами капитализма. Все что видит он перетолковывает в терминах и понятиях, присущих капитализму. В новейшие времена бюрократия выступает противником буржуа слева (т. е. скажем, ограничивая его хищнические аппетиты) чуть ли не чаще, чем пролетариат. Соответственно, буржуа представляет себе общество левых как господство бюрократии. Никакого заумного умствования, сплошные рефлексы на уровне амебы.
Империализм без империализма.
Можно подойти и с третьей стороны. Концентрацию капитала, дальнейшее обобществление производства в ходе развития капитализма описывает, как известно, марксистская теория империализма. Соответственно, ряд левых говорит о «российском империализме», исходя непосредственно из того, что степень обобществления производства в России несомненно выходит далеко за пределы отдельного предприятия.
Есть, однако, нюанс. Теория империализма описывает не просто обобществление производства в рамках капитализма, а вполне определенный способ этого обобществления — возникновение финансового капитала через подчинение промышленного капитала банковскому и дальнейшее подчинение финансовому капиталу всех сторон жизни общества. Проблема, однако, в том, что финансовый капитал в наше время уже сформировался как глобальное, всемирное явление. Возьмем «развивающиеся» (т. е. бывшие колонии и неоколонии) страны и страны, по иным причинам опоздавшие (как РФ и прочий экс-СССР) к разделу империалистического пирога. Места для формирования в такой стране нового, своего собственного национального финансового капитала, с тем, чтобы на его основе развился свой собственный национальный империализм — такого места в наше время уже не осталось. Любое развитие банковско-финансового сектора страны за пределы чисто расчетных функций, неизбежно приведет (и ведет, на наших глазах) к подчинению этого сектора уже существующему мировому финансовому капиталу. Мировой же финансовый капитал к настоящему времени уже не заинтересован в развитии производительных сил за пределами империалистической метрополии[****], а напротив, заинтересован в том, чтобы находящиеся на его периферии страны как можно дольше оставались в империалистической системе исключительно в виде рынков. Промышленность этих стран в лучшем случае расчленяется и встраивается, как отдельные несамостоятельные звенья, в технологические цепочки империалистов, в худшем — просто уничтожается. Подробности опускаю, они многократно обсуждались в современной марксистской литературе.
Однако, развитие производительных сил — это фундаментальный, базисный процесс. Он прокладывает себе дорогу даже через самые неблагоприятные надстроечные обстоятельства, независимо от желания и интересов даже самых могущественных действующих лиц. Обобществление же хозяйства неизбежно диктуется развитием производительных сил. Тот способ, каким развивались империалистические метрополии, «страны первого мира», для всех остальных закрыт. — значит в странах, опоздавших к формированию мировой финансовой олигархии обобществление осуществляется иными путями, чем в странах-империалистах. Этот путь можно, как делают некоторые товарищи, обозвать «разновидностью империализма», «периферийным империализмом» но пользы от этого терминологического подвига немного. Единственным общим пунктом с классическим империализмом остается собственно обобществление производства, все детали и механизмы радикально отличаются, явление нужно описывать и изучать отдельно. В частности — и это, похоже, наиболее популярный вариант, - развитие происходит через прямое подчинение промышленности государству.
В современной истории примеров такого развития существует уже довольно много. Начиная от стран «арабского социализма», стартовавших еще в конце 1960х, и сейчас уничтожаемых (но пока окончательно не уничтоженных) западным империализмом, и кончая современными режимами Беларуси или Венесуэлы. В буржуазной, даже левобуржуазной прессе имеется отчетливая теория тенденция изображать все таки режимы исключительно в качестве персонального проекта, плода личных усилий (и личных злодейств — в изложении империалистической прессы) определенного политика или партии. Личные усилия несомненно имеют место, но никакие усилия не помогли бы, если бы такое развитие не отвечало объективному ходу развития промышленности (а значит — на буржуазной стадии этого развития — и интересам значительной части местной буржуазии).
Россия, как бы это сказать, уже примеряет на себя этот путь развития, но окончательно на него еще не вступила. И когда пойдет по нему (а есть основания полагать, что таки пойдет), то будет двигаться медленно и неуверенно. Потому что она слишком большая, слишком богатая и в число империалистов не попала, собственно, по исторической случайности. Наращивание госкапиталистического промышленного комплекса для нее не единственный оставшийся путь выживания/развития, как в Беларуси, а всего лишь более энергетически выгодно. Тем не менее движение такое уже началось, а вместе с ним началась и реакция со стороны мирового финансового капитала. Которую мы и можем наблюдать во всей красе на улицах Москвы. В отличии от Ливии или Египта эта реакция не носит характера тотально внешней интервенции — у мирового финансового капитала уже накоплен определенный жирок и в самой Москве, имеется заметный слой людей от него прямо или косвенно зависящих.
Итого
Какие из этого последуют выводы?
Ну, во первых, я с готовностью поспешу согласиться с теми, кто скажет, что все вышеизложенное — еще не повод вставать на защиту Путина и его режима. Действительно, несмотря на некоторую прогрессивность Путина по сравнению с его оранжево-болотными противниками, есть множество причин отказать ему в поддержки. Потому, например, что Путин в нашей поддержке, собственно и не нуждается. Путин (то есть, представляемый им государственно-промышленно-чиновничий комплекс) достаточно силен, чтобы справиться с нынешним демаршем правых самостоятельно, даже без особого напряжения. Попытка вступиться за него со стороны коммунистов означала бы всего лишь экономию Путиным какой-то количества ресурсов (которые лучше бы были потрачены против либералов а не против коммунистов) и расход какого-то количества ресурсов коммунистами (которые лучше бы были потрачены на продвижение собственно коммунистической программы — по отношению к которой и путины с сурковыми, и немцовы с навальными будут одинаково враждебны). Это например, причин можно привести в достатке.
Путина можно назвать прогрессивным в том же смысле, в каком прогрессивным можно назвать Бисмарка. Однако же прогрессивность многих предприятий Бисмарка не помешала коммунистической партии состоять с ним в глубокой взаимной вражде. Но эта глубокая взаимная вражда (в виде, например «исключительного закона против социалистов») отнюдь не рассматривалась коммунистами в качестве разрешения вступать против Бисмарка в союзы с его реакционными противниками. Напротив — коммунисты считали своей функцией бороться и против Бисмарка и против его клерикальных и феодальных противников.
Отсюда во вторых. Те из коммунистов[*****], кто поспешил искать союзников в реакционной оранжевой «движухе», тем самым наглядно продемонстрировали, что они неспособны отличить право от лево. Ну в самом деле. Я не настаиваю, что все 20 килобайт вышенаписанного безошибочно верно и непосредственно очевидно любому. Но какие-то базовые вещи действительно очевидны. Что режим Путина — это не злой демон, вылезший из преисподней, а закономерный результат социально-экономического развития России. Что ядро «протестного движения» составляют представители наиболее реакционных слоев российского и иностранного капитала. Что их изначальные лозунги через один реакционны и антидемократичны.
Я догадываюсь, почему это произошло. Могу предположить, что отличие права от лева им с самого начала было не слишком интересно. Их интересовала движуха, революционная романтика и антиправительственный имидж, а в чью пользу эта романтика и этот имидж — то дело десятое. И когда оказалось, что реакция на данный момент более романтична — что вполне закономерно, реакция вообще много чаще бывает романтично чем прогресс, - они вприпрыжку побежали за приключениями в лагерь реакции.
Также в третьих. Пройдет еще несколько месяцев, оранжевая «движуха» потеряет импульс (просто истощившись, или достигнув каких-то своих целей, более или менее разрушительных — не суть), потеряет свой «революционный» антураж и реакционный характер ее станет неочевиден разве что слепоглухонемому алкоголику. И «левые», всякие удальцовы с митиными, до того месяцами исправно поставлявшие пехоту для реакционеров, станут оттуда линять. И линять они будут — предсказываю, запоминайте, - под аккомпанемент заученно-гневных филиппик про «предательство» либералов, «сливших» «народный протест» и «присвоивших» результаты «народной революции». А слиняв — станут снова предлагать свои услуги коммунистам, в качестве вождей, идеологов и организаторов. Так вот — критически важно, чтобы в этот момент их послали нах. Хотят видеть себя на экранах телевизоров — пусть вступают в «Правое дело» и от него избираются. А шанса для еще одного предательства им предоставлять не следует. Для оранжевой шушеры калибром поменьше, всяких там комаррей и пуффинусов (:-E|) можно ограничиться формальным письменным отречением от оранжизма во всех его проявлениях, с заявлением об осознании и раскаянии и обязательством никогда больше подобной пакостью не заниматься.
Граждане розовато-оранжевые гневно пищат и веером выдают гнилые отмазки. Хитом сезона является тезис: «да я вовсе не выступаю за реакцию и не поддерживаю реакционеров, это все оптический обман. На самом деле я выступаю за свободу собраний, демократию и все хорошее». Конкретно этот тезис я постараюсь разобрать в следующей серии, коли не засну окончательно. А сейчас я и так вчетверо больше чем надо понаписал.
[*]Да, прибегать к историческим аналогиям - не вполне чистая работа для марксиста. Но так быстрее и понятнее, чем нагромождать горы неудобопроизносимых терминов. Строгое изложение, впрочем, ниже.
[**] И далеко не только российские.
[***] Это не гипотеза или умозаключение, а эмпирически наблюдаемый факт — пролетариат, как класс, в нынешнем конфликте поддерживает бюрократию. Мы можем попробовать как-то объяснить этот факт. Или мы можем заявить, что факты нас не интересуют и тем самым отречься от марксизма. Я хотел бы подчеркнуть, что никаких других вариантов у нас нет. Мы не можем быть марксистами и при этом демонстративно игнорировать факты.
[****] Заинтересован ли современный империализм в развитии производительных сил хоть где-нибудь — это отдельный вопрос, в который я углубляться сейчас не буду.
[*****] Сейчас уже видимо нужно говорить — бывших коммунистов, ну да не суть.
