Smersh
20-07-2015 12:34:39
Фантом классового сознания пролетариата
«Главное в учении Маркса, это – выяснение всемирно-исторической роли пролетариата как созидателя социалистического общества. Подтвердил ли ход событий во всем мире это учение после того, как оно было изложено Марксом?»[1]. С безусловного «да» ленинского ответа началась целая эпоха прогрессивного движения сотен миллионов людей и многих стран. Трагический конец этой эпохи в нашей стране и ряде других заставляет ставить вопрос вновь.
Горький урок истории в том, что во всех выступлениях против социализма отмечено участие масс рабочих. Явно, что урок неоднозначен. В нем и грозная сила рабочего движения, по-прежнему способного творить историю, но и неожиданная способность вращать её колесо вспять. Проблема налицо: либо в марксистском прогнозе были объективно непоправимые дефекты на, так сказать, генном уровне «красной идеи», а достижения временны и преходящи, либо это учение, которое, по мысли Ленина, «должно было с боя брать каждый свой шаг на жизненном пути»[2], оказалось побежденным. Кем или чем? Развивается ли мировая история теперь иначе, чем это представлялось Марксу и Ленину, или учение остается теоретическим выражением основной закономерности, знание о которой было утрачено.
Задача понять природу этой силы, способной быть направленным созидающим взрывом революции, но и массой гниения контрреволюции, тем насущнее и важнее, что вполне вероятен не только новый тур социалистических революций, но и тур повторения ошибок, уничтоживших их результаты. Неизвестность требует исследования с помощью методологии марксизма, первым «приручившим» ее и «управлявшим» ею долго и успешно.
Возможность повторения ошибок и предательства уже явственно видна, например, в теоретическом обосновании программы КПРФ. Так, в проекте её новой редакции записано: «Обобществление производства есть главная материальная основа неизбежного наступления социализма. Сердцем этого превращения был и остается человек труда. Научно-технический прогресс создает предпосылки для коренного качественного и структурного обновления рабочего класса города и деревни. В ряды рабочего класса всё активнее будет вливаться значительная часть инженерно-технических и научных работников. В результате этих процессов складывается передовой отряд, ядро современного рабочего класса. В этом обновляемом содружестве людей труда коммунисты видят свою главную социальную базу. К нему они в первую очередь обращаются со своими идеями, содействуя осознанию и реализации трудящимися их интересов в национальном и международном масштабе. В руках этой авангардной общественной силы судьба не только России, но и всей человеческой цивилизации».
Не будем подробно разбирать эти дикие фантазмы. В среде коммунистов «неизбежное наступление социализма» всегда называлось густопсовым правым оппортунизмом. Даже отметим некое «улучшение» по сравнению с действующей программой, где они кончались выводом, что развитие неких «лучших качеств» этого отряда «будет означать постепенное изживание классового деления общества». Цитата взята как пример веры в существование особого классового сознания, которое, стоит лишь сотворить коммунистическое заклинание, способно превратить мир в землю обетованную. Но его черты не называются, даже местонахождение неизвестно, поскольку «человек труда есть сердце превращения», а руководит процессами деятельности, как привычно думать, всё-таки мозг.
Утверждение о существовании классового сознания безосновательно связывают с наукой марксизма. Одни считают, что согласно марксистской теории «капитализм должен был по мере своего развития приводить к поступательному развитию промышленного рабочего пролетариата вплоть до того момента, когда он станет достаточно организован и революционен, чтобы взять власть в свои руки, осуществив переход к новой общественно-экономической формации, характеризующейся обобществлением всех средств производства и ликвидацией классовой эксплуатации. Однако капиталистическая система нашла силы удержать власть…»[3]. Организованность и революционность в таком контексте равны сознательности. Она якобы наличествовала в прошлом, но растаяла под теплыми лучами изобилия в обществе потребления, перестала быть нужной «подобно тому, – пишет автор, – как близость бескрайнего пресного озера обесценивает владение колодцем».
Примерно так же высказывается известный западный историк Э. Хобсбаум. Он пишет: «Очевидно, например, что Маркс был прав, предсказывая подъем и развитие классового самосознания и основанных на нем массовых движений пролетариата. Но столь же очевидно, что это относилось ко вполне определенному этапу развития капитализма; сегодня в развитых странах промышленный пролетариат представляет собой сокращающуюся по численности социальную группу. Маркс был прав, предсказывая усиление влияния этого класса, но на определенном этапе политические последствия, на которые рассчитывал он сам и его последователи, не реализовались – в первую очередь потому, что пролетариат уже не был ни таким, каким его видел Маркс, ни таким, каким он предполагал увидеть его в будущем»[4].
Многие авторы оппонируют друг другу при попытке конкретизировать степень осознания общего интереса, которое можно бы назвать классовым сознанием. Но фактически констатируют, хотя по-разному, что буржуазное сознание есть, партийное социалистическое тоже, а пролетарского нет. Одному хочется его создать в народе с помощью партии, другому – ухватить и понять носящееся в воздухе, чтобы создать адекватную ему партию. Иногда делается вывод, что задача воспитания широких слоев пролетариата в духе социалистической идеологии не может быть решена в рамках буржуазного общества.
Авторов разделяют границы, личный опыт, образование, политические пристрастия. Но все они апеллируют к одному и тому же незримому феномену – к классовому сознанию. Бестелесное и безмолвное, воистину фантом, оно постоянно присутствует везде, где ведутся дискуссии о судьбах социума. Если вдуматься в примеры, то за ними вопрос о диалектике развития рабочего класса. Каковы главные противоречия его развития? Пришел ли кто-то на его место сейчас? Что с ним произошло при социализме? Разговор об этом неизбежно трудный, но, безусловно, необходимый.
Первая трудность в том, что у классиков марксизма диалектика пролетариата не рассмотрена монографически. Как известно, «Капитал» обрывается едва начатой главой «Классы». У Ленина специальной работы о диалектике пролетариата тоже нет. Конечно, здесь печаль не о том, что нам не дали конкретных советов на период социализма и дальше. Но о том, что последующее движение мысли прошло мимо этого решающего пункта. Даже если сказанного классиками более чем достаточно для понимания диалектики рабочего класса, а их методология исследования совершенна, то несомненен факт, что не нашлось субъекта, способного воспользоваться методом во второй половине ХХ века. Потеряно время и возможности наработки эмпирического материала.
Позднейшими интерпретаторами теории были упущены многие существенные черты и части её. Даже ответ на вопрос: «А как учение было изложено Марксом?» – давно не так очевиден, как представляется. Ныне российские коммунисты знают учение Маркса о классах лишь в приблизительном изложении, к тому же изрядно сдобренном послесталинским ревизионизмом. Нельзя отрицать, что советской наукой были достаточно полно рассмотрены революционные и созидательные устремления рабочего класса. Однако столь же полно были опущены его деструктивные потенции. В «монблане» литературы о советском рабочем классе не найти слово «диалектика» применительно к его развитию при социализме. Достаточно взять любой энциклопедический словарь той поры со статьей «рабочий класс», чтобы убедиться в этом. Партийная наука второй половины ХХ века «берегла» и «береглась» от тяжелых размышлений на эту тему. Хотя сочинения классиков марксизма были доступны целиком и полностью, в части противоречий развития рабочего класса наука функционировала без содержательной связи с контекстом исторического марксизма. Однонаправленная историческая миссия пролетариата была любимым мифом советского обществоведения, и миф отнюдь не остался в прошлом. Отсюда вторая трудность – необходимость ставить под сомнение и преодолевать устоявшиеся за десятилетия взгляды на роль пролетариата в истории.
Действительно, присущих исключительно пролетариату черт сознания в анналах марксизма не отмечено. О поведенческих мотивациях говорилось, о способности к самоорганизации – тоже, о судьбе и месте в истории – очень много. Но о качествах сознания изначально и всегда говорилось так: «Если социалистические писатели признают за пролетариатом всемирно-историческую роль, то это никоим образом не происходит оттого, что они …считают пролетариев богами. Скорее наоборот. Так как в оформившемся пролетариате практически закончено отвлечение от всего человеческого, даже от видимости человеческого …так как в пролетариате человек потерял самого себя», то… «дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать»[5]. Или: «отдельные индивиды образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против какого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов»[6]. (Маркс). Или ещё: «Наёмный труд держится исключительно на конкуренции рабочих между собой»[7]. А вот о мировоззрении: «Тот класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время и его господствующая духовная сила. <…> И в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчинёнными господствующему классу»[8].
На том бы разговор о пролетарском сознании и свернуть. Сказанного достаточно для понимания, что разговор о специфической «сознательности» пролетариата для классиков был разговором беспредметным. Но постоянное обращение защитников марксизма к сюжету о классовом сознании само по себе является тревожным симптомом. Ведь пока силы коммунистов тратятся на поиск несуществующего, они потеряны для дела идеологии, преодолевающей «враждебное противостояние друг другу». Не говоря о горечи и разочаровании от несбывшихся надежд.
Но вместо того, чтобы факт отсутствия классового сознания объяснить и из него же понять предмет борьбы, ибо сознание «вносится в пролетарскую массу марксистской партией», иные товарищи заявляют, что дело лишь в том, что «процесс формирования классового сознания существенно отстает от процесса пролетаризации». О, святая простота! Инда зло берет. Процесс пролетаризации в ходе ползучей контрреволюции и затем её победы в нашей стране давно закончен, бывший советский Большой Пролетариат уже породил новую буржуазию разных калибров, а мы всё сетуем на отставание формирования. И это несмотря на предупреждения классиков, несмотря на нередкие выступления пролетариата в качестве ударной силы контрреволюции. Не советские ли шахтёры касками разбивали социализм?
Сегодня, как и в прошлом, из всех рабочих партий марксистской партией станет лишь та, которая двинет рабочий класс на дорогу общественного прогресса. Давайте учтём прошлый опыт. Давайте начнём, как Маркс, с признания факта, что «рабочий класс либо революционен, либо он ничто»[9]. Или как Ленин, чей большевизм начинался с отваги поставить вопрос «что делать?» в стране, где «999/1000 населения до мозга костей развращены политическим холопством»[10]. И то, и другое вновь перед глазами. Давайте начнём с признания факта, что добиться полной победы социалистического сознания в рабочем классе не удалось даже после низвержения буржуазии, даже при помощи такого орудия, как Советская власть. И попробуем ответить на вопрос «почему не удалось»?
Три четверти века рабочий класс обладал всеми средствами духовного производства. Но горький урок истории в том, что все заметные проявления протеста, свалившие социализм, были пролетарскими. Можно допустить, что в этих движениях поначалу был некий положительный потенциал, который был предан и использован против социализма прокапиталистическими вождями. Но нельзя закрывать глаза на то, что протест всегда проходил под лозунгами частной собственности как условия эффективности экономики, политической свободы в виде многопартийности, национализма и пр. Рабочий класс принял их и стал «массовкой» буржуазной контрреволюции. Есть ли основания утверждать, что в этом проявилась не «пролетарскость» сознания, а нечто иное? Нет. Сама скорость и относительная легкость восприятия этих лозунгов заставляет искать фундаментальные причины тому в жизненных условиях советского рабочего класса.
В сущности, весь Марксов социальный анализ исходит из факта существования «разделения труда, [которое] есть экономическое выражение общественного характера труда в рамках отчуждения»[11]. А также факта, что «…общественный характер труда выступает как денежная форма существования товаров, то есть как вещь, существующая вне действительного производства…»[12]. Людей связывают и одновременно разделяют товарно-денежные отношения. «Мотив, которым руководствуются обменивающиеся между собой люди, это – не человеколюбие, а эгоизм», – подчеркивал Маркс[13]. Отсюда их противостояние. При любви к парадоксам можно сказать, что чем глубже разделение труда, тем больше пролетариев, но чем больше пролетариев, тем больше масса … эгоизма. Но отсюда же и потребность в коллективных действиях. Причина тому очевидна. Поскольку каждый индивид представляет собой некий замкнутый комплекс потребностей, то в условиях разделенного труда все люди становятся друг для друга средством их удовлетворения.
Бесчеловечность мира имеет причиной не отсутствие хороших людей или недостаточность усилий по их воспитанию, а кроется в условиях жизни, которые обычных людей принуждают быть бесчеловечными. Отчуждение – общее имя таких условий. Даже «имущий класс и класс пролетариата представляют одно и то же человеческое самоотчуждение»[14],- говорил классик. Хотя развитие общества является единым процессом, в сознании человека он отражается не как единство, а как множество обособленных друг от друга вещей и враждебных индивиду сил. Эта «война всех против всех» должна быть понята в своем противоречии, а затем устранена силами именно тех, кто является её окопными солдатами и вымазан ее кровью и мерзостью.
Нам следует помнить что есть тип знаний, который может получить пролетариат из опыта столкновений, в которых он участвует. Потому важно, чтобы коммунисты исходили из социального и исторического опыта, накопленного народом, особенно в части ценностей и организационных форм. Лишь бы не упускалось из виду, что «у рабочих не было, да и быть не могло сознания непримиримости противоположности их интересов всему современному политическому и общественному строю…»[15], что даже революционный путь рабочего движения может не быть путем социалистическим (Ленин)[16]. Но есть и другой тип знаний, который невозможно получить напрямую, – в части идей и концепций. «Социализм и классовая борьба возникают рядом одно с другим, а не одно из другого, возникают при совершенно различных предпосылках»[17],- так проблема виделась Лениным и на заре пролетарской революции, и после её свершения.
Потому марксизм рассматривает революционность класса не как божественный дар или врожденный инстинкт, а как объективный отрицательный результат развития; «Возвещая разложение существующего миропорядка, пролетариат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрицания частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный результат общества»[18]. Это жесткие и печальные слова, но это констатация факта. Он остается тем же фактом и в наше время. Истекшие полтораста лет сильно изменили вещи, но не сущность человеческих отношений. «Отрицательный результат общества», «фактическое разложение миропорядка» отнюдь не тождественны социалистичности политических устремлений, что и доказала наша контрреволюция.
Следовательно, нужна не проповедь любви к угнетенным, и не апелляция к их сознанию, а революционное действие. Действие как исследование того, кто и что «вынужден будет делать», чтобы упразднить бесчеловечность бытия. Политика коммунистов должна вытекать из науки. Бессмысленно уповать на формирование классового сознания. Мы должны наконец-то понять, что «с абстрактно-формальной точки зрения классовое сознание – это одновременно классово определенная бессознательность относительно собственной общественно-исторической экономической ситуации», как говорил в 20-е годы Г. Лукач, один из очень немногих марксистов, касавшихся проблемы пролетарского сознания[19].
Завоевание политической власти пролетариатом не уничтожает фундаментальных основ, порождающих отчуждение, враждебность и конкурентность отношений людей. Победа в революции не отменяет факта, что «различные ступени в развитии разделения труда являются вместе с тем и различными формами собственности, т.е. каждая ступень разделения труда определяет также и отношения индивидов друг к другу соответственно их отношению к материалу, орудиям и продуктам труда» (Маркс)[20]. Общественная собственность на средства производства снимает лишь один пласт отчуждения, лишь создаёт возможность снимать остальные с помощью государственной власти.
Как давно уже было отмечено С. Платоновым, «когда с айсберга собственности лихим кавалерийским ударом сшиблена часть торчащей из воды верхушки-капитала, подводная глыба тяжело приподнимается из глубины, и наружу выступает качественно новый слой отношений частной собственности»[21], поскольку слои отчужденных производственных отношений «намерзали» с момента распада архаических обществ и начала общественного разделения труда.
Пролетариат побеждает в борьбе за власть, но с сознанием прошлой эпохи. И воспроизводит его, ибо «частная собственность есть продукт, результат, необходимое следствие отчужденного труда, внешнего отношения рабочего к природе и к самому себе. … К частной собственности мы приходим посредством анализа понятия отчужденного труда, т.е. отчужденного человека, отчужденной жизни». Этот анализ позволяет Марксу сделать вывод, что, «хотя частная собственность и выступает как основа и причина отчужденного труда, в действительности она, наоборот, оказывается его следствием, подобно тому как боги первоначально являются не причиной, а следствием заблуждений человеческого рассудка»[22]. А вот для многих крамольно звучащее продолжение мысли: «Заработная плата есть непосредственное следствие отчужденного труда, а отчужденный труд есть непосредственная причина частной собственности. Поэтому с падением одной стороны должна пасть и другая»[23].
Коммунисты второй половины ХХ века не сумели довести революцию до момента «падения» обеих сторон. Предали анафеме саму идею перманентной революции, сочтя её измышлением ренегата. Им не хватило социалистичности мировоззрения. Оппортунизм – имя победившего их врага. Но основой этого нового оппортунизма стали иные причины, чем прежде. Не в последнюю очередь иллюзии о пролетарском классовом сознании.
Советское время можно условно поделить на два периода. В первый, партия считала, если сказать словами Сталина, что «марксизм есть научное выражение коренных интересов рабочего класса»[1]. Он повторял вслед за Плехановым, и Лениным[2], что стоять на точке зрения марксизма означает «не созерцать заднюю пролетариата» и не тащиться в хвосте за событиями, а руководить пролетариатом и быть сознательным выражением бессознательного процесса»[3]. Задачи, которые партией ставились в этот период, лучше всего иллюстрирует программа Коминтерна 1928 года. Если в буржуазной революции, фиксировала она, к власти приходит класс, по культурной зрелости стоящий выше господствующего класса, то в пролетарской революции дело обстоит иначе. «Будучи в капиталистическом обществе классом, экономически эксплуатируемым, политически угнетенным и культурно задавленным, рабочий класс лишь после завоевания им государственной власти, лишь разрушая государственную монополию образования и овладевая всей наукой, лишь на опыте величайшей строительной работы переделывает свою собственную природу. Для массового порождения коммунистического сознания и для самого дела социализма необходимо массовое изменение людей, которое возможно только в практическом движении, в революции; следовательно, революция необходима не только потому, что нельзя никаким иным способом свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс может только в революции очиститься от всей грязи старого общества и стать способным создать новое общество» [4]. Переделать собственную природу класса – вот великая цель коммунистов после завоевания государственной власти. Не освободить от оков пролетарское сознание звали они, а изменить людей, изменив условия их сознание порождающие.
Во второй период партия стала думать с точностью до наоборот. «Главная движущая сила революционного преобразования мира – сказано в Программе КПСС 1961 г. – рабочий класс, самый последовательный революционный класс. В ходе классовых битв он организуется, создает профсоюзы и политические партии, ведет экономическую, политическую и теоретическую борьбу против капитализма. Осуществляя историческую миссию революционного преобразователя старого общества и созидателя нового строя, рабочий класс становится выразителем не только своих классовых интересов, но и интересов всех трудящихся». Потом все же следовала дежурная фраза: «Необходимым условием победы социалистической революции и построения социализма являются диктатура пролетариата и руководство марксистско-ленинской партии»[5].
Горько и стыдно читать такое сегодня. «Не всяко слово свято, что в книгу вмято», даже если то программа коммунистов. Это был сокрушительный мировоззренческий удар по главному в марксизме. Удар более сильный, чем отказ от диктатуры пролетариата ради общенародного государства. Вместо выяснения реалий жизни рабочего класса ему сочинили роль из домыслов и иллюзий. Многие поколения коммунистов воспитаны на этом извращении марксизма, на вере в то, что «с переходом к социализму общественная природа рабочего класса коренным образом изменяется. Превращение основных средств производства в общественную собственность уничтожает пролетарские условия его бытия, он становится главной созидательной силой в процессе социалистического преобразования и строительства»[6]. Эти слова из 1989 года, когда рабочие уже приняли участие в крушении устоев социализма, ясно показывают, что до последнего дня рабочий класс мировоззренчески оставался безгрешно социалистическим, в ореоле революционных заслуг. Усыпленную их гипнотическим действием партию не разбудил даже гул толп, улюлюкающих на площадях: «КПСС, дай порулить!» Спросим себя честно, все ли из нас проснулись и сегодня? Сомнительно….Слишком часто натыкаешься на слова, что «только рабочий класс представляет собой последовательно революционный класс». Конечно да, конечно он революционен, и всегда будет таковым, как бы ни менялась внутренняя структура и численность рабочего класса. Но при условии, что «молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, и свершится эмансипация немца в человека»[7]. А равно и русского, и араба, и африканца.
«Переделывать собственную природу» под руководством партии – это мировоззренчески совсем иная задача, нежели теоретическая борьба класса с помощью партии. В первом случае признаётся факт, что буржуазное мировоззрение постоянно воспроизводится самим пролетариатом. Это не непозволительное преувеличение. Революционная победа пролетариата не становится непосредственным осуществлением социального бытия класса, как в случае с буржуазией. А является лишь, как это распознал и резко подчеркнул Маркс, началом его самоупразднения. В «Манифесте коммунистической партии» об этом ясно сказано: «Все прежние классы, завоевав свое господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя всё общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять; они должны разрушить всё, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность»[8]. Позволим себе продолжить мысль: в том числе и сознание, охраняющее её. «Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества. Ибо он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность – частная собственность»[9]. Кто его противоположность? Достаточно подойти к зеркалу… Но однажды коммунисты утратили способность понимать своих классиков буквально. Самоупразднение класса среди их приоритетов более не числилось.
Вдумаемся в вещие слова об «уничтожении собственного способа присвоения». Классики шли к ним через «Экономическо-философские рукописи 1844 года», через «Немецкую идеологию», через «Святое семейство», через «Критические заметки к статье «Пруссака» и др. исследования, в которых были заложены забытые нами основы теории класса, глубоко понята диалектика его существования. Сначала стало ясно, что коммунизм «на первых порах выступает как всеобщая частная собственность», что «…господство вещественной собственности над ним (пролетариатом – В.Ц) так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет насильственно абстрагироваться от таланта и т.д. Непосредственное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность, выражается в совершенно животной форме…»
Сначала было понято, что на первых порах в новом обществе неизбежно правит бал «всеобщая и конституирующаяся как власть зависть». Зависть, «представляющая ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным образом удовлетворяет. <…> Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него определенная ограниченная мера»[10]. А ведь это и есть «собственный способ присвоения».
Нужно ли подчеркивать, что этими словами описаны «господствующие мысли класса»? Не бывает мораль и сознание выше условий бытия, «господствующих мыслей класса»«. Потому что «….посредством отчужденного труда человек порождает не только свое отношение к предмету и акту производства как к чуждым и враждебным ему силам, – он порождает также и то отношение, в котором другие люди находятся к его производству и к его продукту, а равно и отношение, в котором он сам находится к этим другим людям. <…> Отчуждая от себя свою собственную деятельность, он позволяет другому человеку присваивать деятельность, ему не присущую»[11]. Именно поэтому момент самоупразднения рабочего класса и момент уничтожения частной собственности есть один и тот же момент. Но он не совпадает с моментом экспроприации экспроприаторов.
В первый период на борьбу со «способом присвоения» были брошены громадные силы советского государства. Они были брошены на утверждение в жизни людей принципа непосредственной общности, положительной зависимости друг от друга. Как в процессе становления новых производственных отношений, так и идеологии, так и в виде насилия, ибо очень часто лишь посредством самого жесткого насилия могут быть созданы условия, при которых интересы прогрессивного класса вообще могут быть защищены (например, первоначальное накопление для индустриализации). Потому советский рабочий класс довольно далеко отошел от «зависти». Потому его культура неизмеримо выросла. Но в целом «способ присвоения» не был изменён. Точка невозврата всё ещё была далеко впереди. Но, к сожалению, партия остановилась перед тем, что «до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность», перед ликвидацией товарных отношений.
Если Маркс относил коммунизм к моменту, когда «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда», к моменту исчезновения противоположности умственного и физического труда, к моменту превращения труда в первую жизненную потребность, то программа КПСС связала его с построением некой материально-технической базы и с воспитанием нового человека. Если Сталин настаивал, что «товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму», что убежденность в обратном возникает «на базе непонимания марксизма»[12], то его преемники заявили, что «в коммунистическом строительстве необходимо полностью использовать товарно-денежные отношения в соответствии с их новым содержанием, присущим им при социализме. …С переходом к единой общенародной коммунистической собственности и к коммунистической системе распределения товарно-денежные отношения экономически себя изживут и отомрут»[13].
Этими словами из программы КПСС закреплялась в сознании коммунистов незыблемость прежнего пролетарского «способа присвоения», а вместе с ним диалектическое противоречие между непосредственным интересом и конечной целью, между отдельным индивидом и обществом в целом. В сознание был внесён раскол в виде неосознанной, и потому почти неустранимой, противоположности между идеологией и экономическими основами. Недаром враг мгновенно отметил, что в новой программе КПСС «прежнее представление о мире, лежащем за горизонтом капитализма, похоронено», что программой снята цель строить мир людей, освобожденных от бремени производства, основанного на разделении труда[14].
Признание исторической миссии пролетариата равносильно тому, что исходя из его классовых интересов, из его классового сознания, можно организовать общество сообразно этим интересам. Проблема в том, сообразно каким его интересам? С помощью идеи «тот лучше работает, кто даёт больше прибыли» (ещё большее зло, хотя и эта идея выражает интересы трудящихся). И то, и другое есть рационально адекватная реакция, которая определяется типичной ситуацией в производственном процессе. Эту реакцию можно бы назвать классовым сознанием. Она направлена на защиту собственных классовых интересов. Но социалистическое общество при любом из этих способов реагирования, попадает в мыслительную и экономическую ловушку, поступает себе во вред. Потому что конечный выход не в справедливой оплате труда, а в уничтожении труда.
Иной коммунист, особенно поверивший в одну из главных целей программы КПРФ (и старой, и проекта новой), а именно в «социальное равенство, основанное на освобождении труда», возмутится этими словами. И это печально, ибо в его гневе лишь давнее непонимание исторической миссии класса. Потому что, по Марксу, «труд … есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность»[15]. Потому что «…пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд»[16]. Именно потому, что «труд уже стал свободным во всех цивилизованных странах; дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить». Не стоит возмущаться от кажущегося этих слов противоречия всему привычному. Хороший лозунг «Труд--дело чести, доблести и геройства» глубоко проник в подкорку нашего сознания. Настолько глубоко, что даже вытеснил очевидный факт: «разделение труда….низводит рабочего до уровня машины», узкая специализация уродует человека, неважно. стоит ли он у станка или сидит у экрана монитора. Вынужденный труд ощущается как тяжкое бремя. И потому, «как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы». Не многим счастливчикам удаётся иметь любимую работу.
Истинная цель коммунистов заключается в освобождении человека от экономического принуждения, с тем чтобы он мог – и это главное – развиваться как человек, в гармонии с природой и другими людьми. Этим должно определяться направление развития. Марксистская наука считает, что целью борьбы коммунистов должно быть общество, в котором «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; а труд перестанет быть только средством для жизни, и станет сам первой потребностью жизни». Это колоссальная по сложности задача, которую решать можно и нужно постоянно, но решить вполне – лишь за горизонтом эпохи.
В теоретической части первой и второй программы партии большевиков товарное производство ( и, следовательно, присущее ему обобществление) на основе капиталистических производственных отношений рассматривалось как главное зло капитализма, как основа « роста необеспеченности существования и разного рода лишений для всё более широких слоев трудящихся масс». (КПСС в резолюциях. М.1970, т.1, с.60,61; т.2,с.37.). Постепенный переход к продуктообмену был дальней целью партии, частью ее концепции социализма. Другое дело, что дистанция между объективной необходимостью и реальными возможностями уничтожить прежний способ присвоения оказалась не столь короткой, как предполагалось. Идея постепенного устранения товарно–денежных отношений оставалась руководящей и для Сталина. В работах 1952 г. он настаивает на постепенном переходе к продуктообмену
В 60-е годы коммунисты СССР отказались следовать этой теории. Они не смогли повести рабочий класс таким образом «завоевывать общественные производительные силы». И теперь Россия, не к их чести вспомним, опять в числе «цивилизованных» стран. Давайте хоть по этой причине учиться читать и понимать своих классиков буквально, вместо того чтобы ждать «отстающее» классовое сознание. Но в эстафете поколений создатели программы КПРФ приняли не древко революционного знамени, а трухлявую палочку лассалевского лозунга «освобождения труда».
Классовое сознание не является ни суммой, ни усреднением того, что думают отдельные индивиды или группы. Оно «является не психологическим сознанием отдельных пролетариев или массово-психологическим сознанием всех их вместе, а осознанным смыслом исторического положения класса». (Лукач). Экономическое положение класса требует (и индивиды исходят из этого) усовершенствования единственно знакомого «собственного способа присвоения». Историческое же положение класса требует его уничтожения, потому что «собственный способ присвоения» становится главным препятствием прогрессу общества.
Ограниченность, которая делает классовое сознание пролетариата иллюзорным, ложным сознанием, является объективной. Её порождает само классовое положение. В ней нет ничего произвольного, субъективного или психологического. Даже если классовое сознание пролетариата сумеет сколь угодно ясно отражать все проблемы организации его господства, его социалистических преобразований и возникновения общественного производства, всё равно оно окажется бессильно, как только возникнут проблемы, решение которых даже при господстве пролетариата выводит за рамки социализма. Как это было в СССР на рубеже 60-х, когда страна уже выходила, «выпирала» из этих рамок. «Причина этого отклонения классового сознания от себя самого заключается в диалектическом разделении отдельного целеполагания и конечной цели, то есть в конечном счете – в диалектическом раздвоении пролетарской революции» (Лукач).
Несомненно, что делегатами XXII съезда, дружно голосовавшими за новую порочную парадигму, в основном были прекрасные люди, проверенные огнём войны и титаническим трудом восстановления. Но это не помешало им принять чудовищные по отдалённым последствиям решения. Программа КПСС, косыгинские реформы, из неё вытекавшие, и пр., конечно же, отражали интересы трудящихся. Но в этот раз партия не поднялась до осмысления коренных интересов класса, как было прежде, а опустилась до выражения в политике интересов частичных, временных, преходящих. Партия проигнорировала многократную противоречивость интересов класса. Да и способом перехода была выбрана не борьба с отчуждением в процессе труда, а чисто идеологические средства: «воспитание нового человека» с помощью «морального кодекса» и «школ коммунистического труда». Не в том была беда, что упор был сделан на идеологию, а в её содержании. Проповедь «братской любви» вместо революционного действия и в этот раз оказалась несостоятельной. Товарные отношения действительно привели к «отмиранию», но …социализма.
В смене мировоззренческой парадигмы можно и нужно видеть преступление оппортунизма. Любой оппортунизм исходит из следствий, а не из причин, из частей, а не из целого, не из самой сути дела. Он отстаивает частный интерес не как средство подготовки к окончательной борьбе, исход которой зависит от сближения психологического сознания с внесённым научным, а как нечто само по себе ведущее к цели. Любой оппортунизм путает фактическое психологическое состояние сознания пролетариев с классовым сознанием пролетариата.
Короткий пример. Некий рабочий в «Правде»,[1] откликаясь на более раннюю публикацию «Сверхурочные – для одних, безработица – для других», пишет: «По Трудовому кодексу допускается 120 сверхурочных часов в год, а мы их вырабатываем за три месяца. Я предложил не «вечеровать», пока не повысят зарплату. Но на участке одна бригада не поддержала, поэтому постепенно все, кроме двоих-троих, снова стали оставаться сверхурочно. Через неделю состоялась профсоюзная конференция, на которой начальник заявил, что зарплата у нас и так высокая… А если не будем работать сверхурочно, то … нам в затылок дышат конкуренты, которые получат работу. Так закончилось это противостояние. По закону о буржуазной конкуренции».
Хорошо, что рабочий поднял проблему, но плохо, что понял ее частично, как «закон о буржуазной конкуренции». Хорошо, что «Правда» опубликовала этот крик души. Плохо, что не поднялась выше уровня рабочего, что и в этот раз не увидела действительной проблемы – противоречий внутри рабочего класса, а за ними еще более фундаментальных.
Когда-то молодой «капиталист» Ф. Энгельс делал из аналогичных фактов вывод: «Конкуренция есть наиболее полное выражение господствующей в современном гражданском обществе войны всех против всех. <...> Эта конкуренция рабочих между собой является для них наихудшей стороной современных отношений; это самое сильное оружие буржуазии против пролетариата. Отсюда стремление рабочих уничтожить эту конкуренцию при помощи союзов, отсюда яростные нападки буржуазии на эти союзы и ее торжество при каждом нанесенном им ударе»[2]. «Капиталист» Энгельс хотел дать рабочему классу понимание механизма капиталистического общества, чтобы облегчить и усилить его борьбу. Ему важно было показать, что внутриклассовая борьба рабочих есть главная сила, стабилизирующая капитализм. Коммунисты из «Правды» нашего времени уже не видит в этом ничего, кроме частного случая и повода для сострадания. И не откликаются публикациями о «враждебном противостоянии друг другу» индивидов внутри рабочего класса.
Когда вульгарные марксисты отказываются видеть диалектическое противоречие в мировоззрении класса, «они перерезают тот нерв, который связывает пролетарскую теорию в одно целое с пролетарской деятельностью. Они отбрасывают теорию к «научному» рассмотрению симптомов общественного развития и превращают практику в бесхребетный и бесцельный дрейф под влиянием отдельных результатов процесса, которым они – методологически – отказываются интеллектуально овладеть. Классовое сознание, возникающее из этой позиции, обязательно обнаруживает ту же самую внутреннюю структуру, что и классовое сознание буржуазии. Но если потом тут силою развития на поверхность сознания выталкиваются всё те же диалектические противоречия, то последствия этого для пролетариата являются еще более гибельными, чем для буржуазии». Сказавший это Лукач не был одиноким пророком. Коммунисты 20-х в массе понимали то, что было забыто в 60-е. И остаётся в забвении до сих пор.
Конечно, классовое сознание существует. Только это не вещь, которую можно найти и «пощупать». Оно сродни понятиям «стоимость» и «абстрактный труд». Если эти последние проявляются только в обмене, то «сознание» пролетариата наличествует лишь в противостоянии с другими классами, существует лишь в виде отношений, в виде тенденции. По сути своей оно не способно ни обрести совершенно ясную форму вообще, ни сознательно повлиять на исторические события. Однако, и в этом вся сложность,, даже не имея психологической действительности, оно, тем не менее, не является простой фикцией. Бесконечно трудный, наполненный не только победами, но и неудачами ход пролетарской революции, ее постоянный возврат к исходному пункту, ее постоянная самокритика, о которой говорит Маркс в знаменитом фрагменте из «18 брюмера», находит свое объяснение именно в двойственной реальности классового сознания. Напомним эту мысль: «…Пролетарские революции … постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своём движении,… сваливают своего противника с ног как бы только для того, чтобы тот из земли впитал свежие силы и снова встал во весь рост против них еще более могущественный … и снова отступают перед неопределённой громадностью своих собственных целей»[3].
С завоеванием политической власти пролетариатом борьба между его непосредственным интересом и объективной тенденцией прогресса перемещается в само сознание пролетариата, вместо того чтобы, как это было при господстве прежних классов, разворачиваться по ту сторону сознания как естественно-исторический процесс. С победой пролетариата как класса с полной силой проявляется «противостояние пролетариев друг другу». Коммунисты однажды остановилась перед «неопределённой громадностью» этого факта. Они утратили понимание, что после завоевания власти классом организационной формой классового сознания становится сама партия. Этим многократно усложняется её объективная роль и её бытие в обществе. Предметом её борьбы становятся инстинкты класса, рожденные отчужденным трудом.
Если она не справляется с задачей, то пролетариат однажды начинает воспринимать партию как нечто ирреальное, как некий враждебный «истинным» (непосредственным, профессиональным или обособленно-национальным) интересам рабочих принцип, чуждый их «подлинному» (психологически данному) классовому сознанию. Разделение духовного и материального труда внутри класса «может разрастись даже до некоторой противоположности и вражды между обеими частями»[4]. Отдельные части пролетариата именно в этот момент капитулируют перед буржуазией. Недаром демагогические вопли о 6-й статье Конституции СССР были восприняты массами трудящихся.
Важно понять, почему партия без малейшего сопротивления приняла смену концепций. Конечно, нужно помнить, что она была дважды выбита на полях Великой Войны, что тем самым прервалась интеллектуальная связь времен и поколений. Не был оправданным и рост партийных рядов до размеров населения большого государства. Можно найти и другие причины, скажем, непонимание диалектики сущности и существования коммунистической партии, что превратило её не в исследовательскую корпорацию, а в административно-хозяйственную структуру. И даже в «хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков», как говорил Сталин[5]. Основную причину нужно искать в экономических основах жизни, которые унаследованы от прежней эпохи и ещё не были полностью изменены. Мы постоянно твердим о предательстве и оппортунизме вождей. Правильно, конечно. Но вряд ли будет плодотворен поиск, если мы будем цепляться за их частные ошибочные решения и личное недомыслие. «Все соглашаются, что оппортунизм – не случайность, не грех, не оплошность, не измена отдельных лиц, а социальный продукт целой исторической эпохи, – говорил Ленин. – Но не все вдумываются в значение этой истины»[6]. Истина в том, что эпоха, рождающая оппортунизм, не кончается завоеванием политической власти пролетариатом. Десятки лет социализма модифицировали оппортунизм. На место оппортунизма как «либеральной рабочей политики» (Ленин)[7] пришел оппортунизм иной природы, условно назовём – советский. Его «свежие силы» выращивались не на заморских грядках Гарварда, поднимались к высотам власти не как «агенты влияния», а как наши, если не лучшие, то и не худшие из наличных кадров. По деловым и боевым качествам руководителей партструктур выбирали одни, по принципу «только не меня» многие другие. Но в отличие от партии Ленина, как правило, практически не выбирали за мировоззренческие позиции. И это означает, что оппортунизм рождался не только в горних высях номенклатуры, но и в низах партии, ежедневно и в массовом масштабе. Его почвой стали (или продолжали оставаться?) «господствующие мысли господствующего класса», от которых партия не отгорожена никакой китайской стеной.
Несомненно, важно знать, какие угрозы исходят из-за стены. Но ещё важнее видеть угрозы внутри партийных стен. Оппортунизм часто начинается с отказа видеть факт в угоду иллюзии. Иллюзия о самостоятельном, вне партии, существовании классового сознания не поднимает её до адекватности понимания объективного прогресса общества, а принижает до уровня психологической данности и конкретного интереса пролетариев. Борьба за социализм является не только борьбой с внешним врагом, с буржуазией, но также борьбой пролетариата с самим собой, с опустошительным и унизительным воздействием отчужденного труда на его сознание. Пока не было объективно-экономической возможности практически убедиться в иллюзорности пролетарского классового сознания, надежду на его существование еще можно было рассматривать как заблуждение. Но в ситуации построенного социализма надежда приняла характер сознательного обмана (при этом неважно – сознавалось ли это психологически). Следуя за иллюзией, партия не стала, как хотелось классикам марксизма, «сознательным выражением бессознательного процесса». Она стала его частью. Следствием стали привилегии, коррупция и пр. «прелести» жизни позднесоветской партийной элиты.
Мы снова стоит перед «неопределенной громадностью целей». Весь смысл нашего объединения в политическую партию в том, чтобы партия помогала каждому своему члену подняться до уровня сознательной социалистичности, до уровня уже существующей науки. Социалистическое сознание партии должно стать системой знаний и умений, быстро мобилизуемой общественной силой, способной организовывать действия в рамках смыслов общественного целого, предложить антитезу индивидуального обособления в каждом текущем конфликте. Пробуждать классовое сознание пролетариата можно только имея его в себе. Это и есть главное Дело партии.
Накануне 1917-го ленинская партия была весьма невелика численно, но в её активе были научные ответы на все главные вопросы эпохи. Она знала, о чём думают массы рабочих, крестьян и пр., и это её не радовало. Ибо это были мысли господствующего класса. Но знала и главное: что массы вынуждены будут делать, будучи «фактическим разложением старого миропорядка». Учение Маркса дало им путеводную нить: чтобы победить буржуя нужно сначала, хотя бы на исторический миг, победить его в голове рабочего и крестьянина. Большевики сумели это и потому возглавили революцию. Сможем ли мы, если ищем конкретику пролетарского сознания на стороне, а не в себе? Если однажды забыли, и не хотим вспоминать, что борьба против буржуазии – это лишь «начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это – победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину». «Когда эта победа, – подчеркнул Ленин в статье «Великий почин», – будет закреплена, тогда и только тогда … возврат назад, к капитализму станет невозможным, коммунизм сделается действительно непобедимым».
«Главное в учении Маркса, это – выяснение всемирно-исторической роли пролетариата как созидателя социалистического общества. Подтвердил ли ход событий во всем мире это учение после того, как оно было изложено Марксом?»[1]. С безусловного «да» ленинского ответа началась целая эпоха прогрессивного движения сотен миллионов людей и многих стран. Трагический конец этой эпохи в нашей стране и ряде других заставляет ставить вопрос вновь.
Горький урок истории в том, что во всех выступлениях против социализма отмечено участие масс рабочих. Явно, что урок неоднозначен. В нем и грозная сила рабочего движения, по-прежнему способного творить историю, но и неожиданная способность вращать её колесо вспять. Проблема налицо: либо в марксистском прогнозе были объективно непоправимые дефекты на, так сказать, генном уровне «красной идеи», а достижения временны и преходящи, либо это учение, которое, по мысли Ленина, «должно было с боя брать каждый свой шаг на жизненном пути»[2], оказалось побежденным. Кем или чем? Развивается ли мировая история теперь иначе, чем это представлялось Марксу и Ленину, или учение остается теоретическим выражением основной закономерности, знание о которой было утрачено.
Задача понять природу этой силы, способной быть направленным созидающим взрывом революции, но и массой гниения контрреволюции, тем насущнее и важнее, что вполне вероятен не только новый тур социалистических революций, но и тур повторения ошибок, уничтоживших их результаты. Неизвестность требует исследования с помощью методологии марксизма, первым «приручившим» ее и «управлявшим» ею долго и успешно.
Возможность повторения ошибок и предательства уже явственно видна, например, в теоретическом обосновании программы КПРФ. Так, в проекте её новой редакции записано: «Обобществление производства есть главная материальная основа неизбежного наступления социализма. Сердцем этого превращения был и остается человек труда. Научно-технический прогресс создает предпосылки для коренного качественного и структурного обновления рабочего класса города и деревни. В ряды рабочего класса всё активнее будет вливаться значительная часть инженерно-технических и научных работников. В результате этих процессов складывается передовой отряд, ядро современного рабочего класса. В этом обновляемом содружестве людей труда коммунисты видят свою главную социальную базу. К нему они в первую очередь обращаются со своими идеями, содействуя осознанию и реализации трудящимися их интересов в национальном и международном масштабе. В руках этой авангардной общественной силы судьба не только России, но и всей человеческой цивилизации».
Не будем подробно разбирать эти дикие фантазмы. В среде коммунистов «неизбежное наступление социализма» всегда называлось густопсовым правым оппортунизмом. Даже отметим некое «улучшение» по сравнению с действующей программой, где они кончались выводом, что развитие неких «лучших качеств» этого отряда «будет означать постепенное изживание классового деления общества». Цитата взята как пример веры в существование особого классового сознания, которое, стоит лишь сотворить коммунистическое заклинание, способно превратить мир в землю обетованную. Но его черты не называются, даже местонахождение неизвестно, поскольку «человек труда есть сердце превращения», а руководит процессами деятельности, как привычно думать, всё-таки мозг.
Утверждение о существовании классового сознания безосновательно связывают с наукой марксизма. Одни считают, что согласно марксистской теории «капитализм должен был по мере своего развития приводить к поступательному развитию промышленного рабочего пролетариата вплоть до того момента, когда он станет достаточно организован и революционен, чтобы взять власть в свои руки, осуществив переход к новой общественно-экономической формации, характеризующейся обобществлением всех средств производства и ликвидацией классовой эксплуатации. Однако капиталистическая система нашла силы удержать власть…»[3]. Организованность и революционность в таком контексте равны сознательности. Она якобы наличествовала в прошлом, но растаяла под теплыми лучами изобилия в обществе потребления, перестала быть нужной «подобно тому, – пишет автор, – как близость бескрайнего пресного озера обесценивает владение колодцем».
Примерно так же высказывается известный западный историк Э. Хобсбаум. Он пишет: «Очевидно, например, что Маркс был прав, предсказывая подъем и развитие классового самосознания и основанных на нем массовых движений пролетариата. Но столь же очевидно, что это относилось ко вполне определенному этапу развития капитализма; сегодня в развитых странах промышленный пролетариат представляет собой сокращающуюся по численности социальную группу. Маркс был прав, предсказывая усиление влияния этого класса, но на определенном этапе политические последствия, на которые рассчитывал он сам и его последователи, не реализовались – в первую очередь потому, что пролетариат уже не был ни таким, каким его видел Маркс, ни таким, каким он предполагал увидеть его в будущем»[4].
Многие авторы оппонируют друг другу при попытке конкретизировать степень осознания общего интереса, которое можно бы назвать классовым сознанием. Но фактически констатируют, хотя по-разному, что буржуазное сознание есть, партийное социалистическое тоже, а пролетарского нет. Одному хочется его создать в народе с помощью партии, другому – ухватить и понять носящееся в воздухе, чтобы создать адекватную ему партию. Иногда делается вывод, что задача воспитания широких слоев пролетариата в духе социалистической идеологии не может быть решена в рамках буржуазного общества.
Авторов разделяют границы, личный опыт, образование, политические пристрастия. Но все они апеллируют к одному и тому же незримому феномену – к классовому сознанию. Бестелесное и безмолвное, воистину фантом, оно постоянно присутствует везде, где ведутся дискуссии о судьбах социума. Если вдуматься в примеры, то за ними вопрос о диалектике развития рабочего класса. Каковы главные противоречия его развития? Пришел ли кто-то на его место сейчас? Что с ним произошло при социализме? Разговор об этом неизбежно трудный, но, безусловно, необходимый.
Первая трудность в том, что у классиков марксизма диалектика пролетариата не рассмотрена монографически. Как известно, «Капитал» обрывается едва начатой главой «Классы». У Ленина специальной работы о диалектике пролетариата тоже нет. Конечно, здесь печаль не о том, что нам не дали конкретных советов на период социализма и дальше. Но о том, что последующее движение мысли прошло мимо этого решающего пункта. Даже если сказанного классиками более чем достаточно для понимания диалектики рабочего класса, а их методология исследования совершенна, то несомненен факт, что не нашлось субъекта, способного воспользоваться методом во второй половине ХХ века. Потеряно время и возможности наработки эмпирического материала.
Позднейшими интерпретаторами теории были упущены многие существенные черты и части её. Даже ответ на вопрос: «А как учение было изложено Марксом?» – давно не так очевиден, как представляется. Ныне российские коммунисты знают учение Маркса о классах лишь в приблизительном изложении, к тому же изрядно сдобренном послесталинским ревизионизмом. Нельзя отрицать, что советской наукой были достаточно полно рассмотрены революционные и созидательные устремления рабочего класса. Однако столь же полно были опущены его деструктивные потенции. В «монблане» литературы о советском рабочем классе не найти слово «диалектика» применительно к его развитию при социализме. Достаточно взять любой энциклопедический словарь той поры со статьей «рабочий класс», чтобы убедиться в этом. Партийная наука второй половины ХХ века «берегла» и «береглась» от тяжелых размышлений на эту тему. Хотя сочинения классиков марксизма были доступны целиком и полностью, в части противоречий развития рабочего класса наука функционировала без содержательной связи с контекстом исторического марксизма. Однонаправленная историческая миссия пролетариата была любимым мифом советского обществоведения, и миф отнюдь не остался в прошлом. Отсюда вторая трудность – необходимость ставить под сомнение и преодолевать устоявшиеся за десятилетия взгляды на роль пролетариата в истории.
Действительно, присущих исключительно пролетариату черт сознания в анналах марксизма не отмечено. О поведенческих мотивациях говорилось, о способности к самоорганизации – тоже, о судьбе и месте в истории – очень много. Но о качествах сознания изначально и всегда говорилось так: «Если социалистические писатели признают за пролетариатом всемирно-историческую роль, то это никоим образом не происходит оттого, что они …считают пролетариев богами. Скорее наоборот. Так как в оформившемся пролетариате практически закончено отвлечение от всего человеческого, даже от видимости человеческого …так как в пролетариате человек потерял самого себя», то… «дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать»[5]. Или: «отдельные индивиды образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против какого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов»[6]. (Маркс). Или ещё: «Наёмный труд держится исключительно на конкуренции рабочих между собой»[7]. А вот о мировоззрении: «Тот класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время и его господствующая духовная сила. <…> И в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчинёнными господствующему классу»[8].
На том бы разговор о пролетарском сознании и свернуть. Сказанного достаточно для понимания, что разговор о специфической «сознательности» пролетариата для классиков был разговором беспредметным. Но постоянное обращение защитников марксизма к сюжету о классовом сознании само по себе является тревожным симптомом. Ведь пока силы коммунистов тратятся на поиск несуществующего, они потеряны для дела идеологии, преодолевающей «враждебное противостояние друг другу». Не говоря о горечи и разочаровании от несбывшихся надежд.
Но вместо того, чтобы факт отсутствия классового сознания объяснить и из него же понять предмет борьбы, ибо сознание «вносится в пролетарскую массу марксистской партией», иные товарищи заявляют, что дело лишь в том, что «процесс формирования классового сознания существенно отстает от процесса пролетаризации». О, святая простота! Инда зло берет. Процесс пролетаризации в ходе ползучей контрреволюции и затем её победы в нашей стране давно закончен, бывший советский Большой Пролетариат уже породил новую буржуазию разных калибров, а мы всё сетуем на отставание формирования. И это несмотря на предупреждения классиков, несмотря на нередкие выступления пролетариата в качестве ударной силы контрреволюции. Не советские ли шахтёры касками разбивали социализм?
Сегодня, как и в прошлом, из всех рабочих партий марксистской партией станет лишь та, которая двинет рабочий класс на дорогу общественного прогресса. Давайте учтём прошлый опыт. Давайте начнём, как Маркс, с признания факта, что «рабочий класс либо революционен, либо он ничто»[9]. Или как Ленин, чей большевизм начинался с отваги поставить вопрос «что делать?» в стране, где «999/1000 населения до мозга костей развращены политическим холопством»[10]. И то, и другое вновь перед глазами. Давайте начнём с признания факта, что добиться полной победы социалистического сознания в рабочем классе не удалось даже после низвержения буржуазии, даже при помощи такого орудия, как Советская власть. И попробуем ответить на вопрос «почему не удалось»?
Три четверти века рабочий класс обладал всеми средствами духовного производства. Но горький урок истории в том, что все заметные проявления протеста, свалившие социализм, были пролетарскими. Можно допустить, что в этих движениях поначалу был некий положительный потенциал, который был предан и использован против социализма прокапиталистическими вождями. Но нельзя закрывать глаза на то, что протест всегда проходил под лозунгами частной собственности как условия эффективности экономики, политической свободы в виде многопартийности, национализма и пр. Рабочий класс принял их и стал «массовкой» буржуазной контрреволюции. Есть ли основания утверждать, что в этом проявилась не «пролетарскость» сознания, а нечто иное? Нет. Сама скорость и относительная легкость восприятия этих лозунгов заставляет искать фундаментальные причины тому в жизненных условиях советского рабочего класса.
В сущности, весь Марксов социальный анализ исходит из факта существования «разделения труда, [которое] есть экономическое выражение общественного характера труда в рамках отчуждения»[11]. А также факта, что «…общественный характер труда выступает как денежная форма существования товаров, то есть как вещь, существующая вне действительного производства…»[12]. Людей связывают и одновременно разделяют товарно-денежные отношения. «Мотив, которым руководствуются обменивающиеся между собой люди, это – не человеколюбие, а эгоизм», – подчеркивал Маркс[13]. Отсюда их противостояние. При любви к парадоксам можно сказать, что чем глубже разделение труда, тем больше пролетариев, но чем больше пролетариев, тем больше масса … эгоизма. Но отсюда же и потребность в коллективных действиях. Причина тому очевидна. Поскольку каждый индивид представляет собой некий замкнутый комплекс потребностей, то в условиях разделенного труда все люди становятся друг для друга средством их удовлетворения.
Бесчеловечность мира имеет причиной не отсутствие хороших людей или недостаточность усилий по их воспитанию, а кроется в условиях жизни, которые обычных людей принуждают быть бесчеловечными. Отчуждение – общее имя таких условий. Даже «имущий класс и класс пролетариата представляют одно и то же человеческое самоотчуждение»[14],- говорил классик. Хотя развитие общества является единым процессом, в сознании человека он отражается не как единство, а как множество обособленных друг от друга вещей и враждебных индивиду сил. Эта «война всех против всех» должна быть понята в своем противоречии, а затем устранена силами именно тех, кто является её окопными солдатами и вымазан ее кровью и мерзостью.
Нам следует помнить что есть тип знаний, который может получить пролетариат из опыта столкновений, в которых он участвует. Потому важно, чтобы коммунисты исходили из социального и исторического опыта, накопленного народом, особенно в части ценностей и организационных форм. Лишь бы не упускалось из виду, что «у рабочих не было, да и быть не могло сознания непримиримости противоположности их интересов всему современному политическому и общественному строю…»[15], что даже революционный путь рабочего движения может не быть путем социалистическим (Ленин)[16]. Но есть и другой тип знаний, который невозможно получить напрямую, – в части идей и концепций. «Социализм и классовая борьба возникают рядом одно с другим, а не одно из другого, возникают при совершенно различных предпосылках»[17],- так проблема виделась Лениным и на заре пролетарской революции, и после её свершения.
Потому марксизм рассматривает революционность класса не как божественный дар или врожденный инстинкт, а как объективный отрицательный результат развития; «Возвещая разложение существующего миропорядка, пролетариат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрицания частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный результат общества»[18]. Это жесткие и печальные слова, но это констатация факта. Он остается тем же фактом и в наше время. Истекшие полтораста лет сильно изменили вещи, но не сущность человеческих отношений. «Отрицательный результат общества», «фактическое разложение миропорядка» отнюдь не тождественны социалистичности политических устремлений, что и доказала наша контрреволюция.
Следовательно, нужна не проповедь любви к угнетенным, и не апелляция к их сознанию, а революционное действие. Действие как исследование того, кто и что «вынужден будет делать», чтобы упразднить бесчеловечность бытия. Политика коммунистов должна вытекать из науки. Бессмысленно уповать на формирование классового сознания. Мы должны наконец-то понять, что «с абстрактно-формальной точки зрения классовое сознание – это одновременно классово определенная бессознательность относительно собственной общественно-исторической экономической ситуации», как говорил в 20-е годы Г. Лукач, один из очень немногих марксистов, касавшихся проблемы пролетарского сознания[19].
Завоевание политической власти пролетариатом не уничтожает фундаментальных основ, порождающих отчуждение, враждебность и конкурентность отношений людей. Победа в революции не отменяет факта, что «различные ступени в развитии разделения труда являются вместе с тем и различными формами собственности, т.е. каждая ступень разделения труда определяет также и отношения индивидов друг к другу соответственно их отношению к материалу, орудиям и продуктам труда» (Маркс)[20]. Общественная собственность на средства производства снимает лишь один пласт отчуждения, лишь создаёт возможность снимать остальные с помощью государственной власти.
Как давно уже было отмечено С. Платоновым, «когда с айсберга собственности лихим кавалерийским ударом сшиблена часть торчащей из воды верхушки-капитала, подводная глыба тяжело приподнимается из глубины, и наружу выступает качественно новый слой отношений частной собственности»[21], поскольку слои отчужденных производственных отношений «намерзали» с момента распада архаических обществ и начала общественного разделения труда.
Пролетариат побеждает в борьбе за власть, но с сознанием прошлой эпохи. И воспроизводит его, ибо «частная собственность есть продукт, результат, необходимое следствие отчужденного труда, внешнего отношения рабочего к природе и к самому себе. … К частной собственности мы приходим посредством анализа понятия отчужденного труда, т.е. отчужденного человека, отчужденной жизни». Этот анализ позволяет Марксу сделать вывод, что, «хотя частная собственность и выступает как основа и причина отчужденного труда, в действительности она, наоборот, оказывается его следствием, подобно тому как боги первоначально являются не причиной, а следствием заблуждений человеческого рассудка»[22]. А вот для многих крамольно звучащее продолжение мысли: «Заработная плата есть непосредственное следствие отчужденного труда, а отчужденный труд есть непосредственная причина частной собственности. Поэтому с падением одной стороны должна пасть и другая»[23].
Коммунисты второй половины ХХ века не сумели довести революцию до момента «падения» обеих сторон. Предали анафеме саму идею перманентной революции, сочтя её измышлением ренегата. Им не хватило социалистичности мировоззрения. Оппортунизм – имя победившего их врага. Но основой этого нового оппортунизма стали иные причины, чем прежде. Не в последнюю очередь иллюзии о пролетарском классовом сознании.
Скрытый текст: :
Советское время можно условно поделить на два периода. В первый, партия считала, если сказать словами Сталина, что «марксизм есть научное выражение коренных интересов рабочего класса»[1]. Он повторял вслед за Плехановым, и Лениным[2], что стоять на точке зрения марксизма означает «не созерцать заднюю пролетариата» и не тащиться в хвосте за событиями, а руководить пролетариатом и быть сознательным выражением бессознательного процесса»[3]. Задачи, которые партией ставились в этот период, лучше всего иллюстрирует программа Коминтерна 1928 года. Если в буржуазной революции, фиксировала она, к власти приходит класс, по культурной зрелости стоящий выше господствующего класса, то в пролетарской революции дело обстоит иначе. «Будучи в капиталистическом обществе классом, экономически эксплуатируемым, политически угнетенным и культурно задавленным, рабочий класс лишь после завоевания им государственной власти, лишь разрушая государственную монополию образования и овладевая всей наукой, лишь на опыте величайшей строительной работы переделывает свою собственную природу. Для массового порождения коммунистического сознания и для самого дела социализма необходимо массовое изменение людей, которое возможно только в практическом движении, в революции; следовательно, революция необходима не только потому, что нельзя никаким иным способом свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс может только в революции очиститься от всей грязи старого общества и стать способным создать новое общество» [4]. Переделать собственную природу класса – вот великая цель коммунистов после завоевания государственной власти. Не освободить от оков пролетарское сознание звали они, а изменить людей, изменив условия их сознание порождающие.
Во второй период партия стала думать с точностью до наоборот. «Главная движущая сила революционного преобразования мира – сказано в Программе КПСС 1961 г. – рабочий класс, самый последовательный революционный класс. В ходе классовых битв он организуется, создает профсоюзы и политические партии, ведет экономическую, политическую и теоретическую борьбу против капитализма. Осуществляя историческую миссию революционного преобразователя старого общества и созидателя нового строя, рабочий класс становится выразителем не только своих классовых интересов, но и интересов всех трудящихся». Потом все же следовала дежурная фраза: «Необходимым условием победы социалистической революции и построения социализма являются диктатура пролетариата и руководство марксистско-ленинской партии»[5].
Горько и стыдно читать такое сегодня. «Не всяко слово свято, что в книгу вмято», даже если то программа коммунистов. Это был сокрушительный мировоззренческий удар по главному в марксизме. Удар более сильный, чем отказ от диктатуры пролетариата ради общенародного государства. Вместо выяснения реалий жизни рабочего класса ему сочинили роль из домыслов и иллюзий. Многие поколения коммунистов воспитаны на этом извращении марксизма, на вере в то, что «с переходом к социализму общественная природа рабочего класса коренным образом изменяется. Превращение основных средств производства в общественную собственность уничтожает пролетарские условия его бытия, он становится главной созидательной силой в процессе социалистического преобразования и строительства»[6]. Эти слова из 1989 года, когда рабочие уже приняли участие в крушении устоев социализма, ясно показывают, что до последнего дня рабочий класс мировоззренчески оставался безгрешно социалистическим, в ореоле революционных заслуг. Усыпленную их гипнотическим действием партию не разбудил даже гул толп, улюлюкающих на площадях: «КПСС, дай порулить!» Спросим себя честно, все ли из нас проснулись и сегодня? Сомнительно….Слишком часто натыкаешься на слова, что «только рабочий класс представляет собой последовательно революционный класс». Конечно да, конечно он революционен, и всегда будет таковым, как бы ни менялась внутренняя структура и численность рабочего класса. Но при условии, что «молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, и свершится эмансипация немца в человека»[7]. А равно и русского, и араба, и африканца.
«Переделывать собственную природу» под руководством партии – это мировоззренчески совсем иная задача, нежели теоретическая борьба класса с помощью партии. В первом случае признаётся факт, что буржуазное мировоззрение постоянно воспроизводится самим пролетариатом. Это не непозволительное преувеличение. Революционная победа пролетариата не становится непосредственным осуществлением социального бытия класса, как в случае с буржуазией. А является лишь, как это распознал и резко подчеркнул Маркс, началом его самоупразднения. В «Манифесте коммунистической партии» об этом ясно сказано: «Все прежние классы, завоевав свое господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя всё общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять; они должны разрушить всё, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность»[8]. Позволим себе продолжить мысль: в том числе и сознание, охраняющее её. «Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества. Ибо он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность – частная собственность»[9]. Кто его противоположность? Достаточно подойти к зеркалу… Но однажды коммунисты утратили способность понимать своих классиков буквально. Самоупразднение класса среди их приоритетов более не числилось.
Вдумаемся в вещие слова об «уничтожении собственного способа присвоения». Классики шли к ним через «Экономическо-философские рукописи 1844 года», через «Немецкую идеологию», через «Святое семейство», через «Критические заметки к статье «Пруссака» и др. исследования, в которых были заложены забытые нами основы теории класса, глубоко понята диалектика его существования. Сначала стало ясно, что коммунизм «на первых порах выступает как всеобщая частная собственность», что «…господство вещественной собственности над ним (пролетариатом – В.Ц) так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет насильственно абстрагироваться от таланта и т.д. Непосредственное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность, выражается в совершенно животной форме…»
Сначала было понято, что на первых порах в новом обществе неизбежно правит бал «всеобщая и конституирующаяся как власть зависть». Зависть, «представляющая ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным образом удовлетворяет. <…> Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него определенная ограниченная мера»[10]. А ведь это и есть «собственный способ присвоения».
Нужно ли подчеркивать, что этими словами описаны «господствующие мысли класса»? Не бывает мораль и сознание выше условий бытия, «господствующих мыслей класса»«. Потому что «….посредством отчужденного труда человек порождает не только свое отношение к предмету и акту производства как к чуждым и враждебным ему силам, – он порождает также и то отношение, в котором другие люди находятся к его производству и к его продукту, а равно и отношение, в котором он сам находится к этим другим людям. <…> Отчуждая от себя свою собственную деятельность, он позволяет другому человеку присваивать деятельность, ему не присущую»[11]. Именно поэтому момент самоупразднения рабочего класса и момент уничтожения частной собственности есть один и тот же момент. Но он не совпадает с моментом экспроприации экспроприаторов.
В первый период на борьбу со «способом присвоения» были брошены громадные силы советского государства. Они были брошены на утверждение в жизни людей принципа непосредственной общности, положительной зависимости друг от друга. Как в процессе становления новых производственных отношений, так и идеологии, так и в виде насилия, ибо очень часто лишь посредством самого жесткого насилия могут быть созданы условия, при которых интересы прогрессивного класса вообще могут быть защищены (например, первоначальное накопление для индустриализации). Потому советский рабочий класс довольно далеко отошел от «зависти». Потому его культура неизмеримо выросла. Но в целом «способ присвоения» не был изменён. Точка невозврата всё ещё была далеко впереди. Но, к сожалению, партия остановилась перед тем, что «до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность», перед ликвидацией товарных отношений.
Если Маркс относил коммунизм к моменту, когда «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда», к моменту исчезновения противоположности умственного и физического труда, к моменту превращения труда в первую жизненную потребность, то программа КПСС связала его с построением некой материально-технической базы и с воспитанием нового человека. Если Сталин настаивал, что «товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму», что убежденность в обратном возникает «на базе непонимания марксизма»[12], то его преемники заявили, что «в коммунистическом строительстве необходимо полностью использовать товарно-денежные отношения в соответствии с их новым содержанием, присущим им при социализме. …С переходом к единой общенародной коммунистической собственности и к коммунистической системе распределения товарно-денежные отношения экономически себя изживут и отомрут»[13].
Этими словами из программы КПСС закреплялась в сознании коммунистов незыблемость прежнего пролетарского «способа присвоения», а вместе с ним диалектическое противоречие между непосредственным интересом и конечной целью, между отдельным индивидом и обществом в целом. В сознание был внесён раскол в виде неосознанной, и потому почти неустранимой, противоположности между идеологией и экономическими основами. Недаром враг мгновенно отметил, что в новой программе КПСС «прежнее представление о мире, лежащем за горизонтом капитализма, похоронено», что программой снята цель строить мир людей, освобожденных от бремени производства, основанного на разделении труда[14].
Признание исторической миссии пролетариата равносильно тому, что исходя из его классовых интересов, из его классового сознания, можно организовать общество сообразно этим интересам. Проблема в том, сообразно каким его интересам? С помощью идеи «тот лучше работает, кто даёт больше прибыли» (ещё большее зло, хотя и эта идея выражает интересы трудящихся). И то, и другое есть рационально адекватная реакция, которая определяется типичной ситуацией в производственном процессе. Эту реакцию можно бы назвать классовым сознанием. Она направлена на защиту собственных классовых интересов. Но социалистическое общество при любом из этих способов реагирования, попадает в мыслительную и экономическую ловушку, поступает себе во вред. Потому что конечный выход не в справедливой оплате труда, а в уничтожении труда.
Иной коммунист, особенно поверивший в одну из главных целей программы КПРФ (и старой, и проекта новой), а именно в «социальное равенство, основанное на освобождении труда», возмутится этими словами. И это печально, ибо в его гневе лишь давнее непонимание исторической миссии класса. Потому что, по Марксу, «труд … есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность»[15]. Потому что «…пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд»[16]. Именно потому, что «труд уже стал свободным во всех цивилизованных странах; дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить». Не стоит возмущаться от кажущегося этих слов противоречия всему привычному. Хороший лозунг «Труд--дело чести, доблести и геройства» глубоко проник в подкорку нашего сознания. Настолько глубоко, что даже вытеснил очевидный факт: «разделение труда….низводит рабочего до уровня машины», узкая специализация уродует человека, неважно. стоит ли он у станка или сидит у экрана монитора. Вынужденный труд ощущается как тяжкое бремя. И потому, «как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы». Не многим счастливчикам удаётся иметь любимую работу.
Истинная цель коммунистов заключается в освобождении человека от экономического принуждения, с тем чтобы он мог – и это главное – развиваться как человек, в гармонии с природой и другими людьми. Этим должно определяться направление развития. Марксистская наука считает, что целью борьбы коммунистов должно быть общество, в котором «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; а труд перестанет быть только средством для жизни, и станет сам первой потребностью жизни». Это колоссальная по сложности задача, которую решать можно и нужно постоянно, но решить вполне – лишь за горизонтом эпохи.
В теоретической части первой и второй программы партии большевиков товарное производство ( и, следовательно, присущее ему обобществление) на основе капиталистических производственных отношений рассматривалось как главное зло капитализма, как основа « роста необеспеченности существования и разного рода лишений для всё более широких слоев трудящихся масс». (КПСС в резолюциях. М.1970, т.1, с.60,61; т.2,с.37.). Постепенный переход к продуктообмену был дальней целью партии, частью ее концепции социализма. Другое дело, что дистанция между объективной необходимостью и реальными возможностями уничтожить прежний способ присвоения оказалась не столь короткой, как предполагалось. Идея постепенного устранения товарно–денежных отношений оставалась руководящей и для Сталина. В работах 1952 г. он настаивает на постепенном переходе к продуктообмену
В 60-е годы коммунисты СССР отказались следовать этой теории. Они не смогли повести рабочий класс таким образом «завоевывать общественные производительные силы». И теперь Россия, не к их чести вспомним, опять в числе «цивилизованных» стран. Давайте хоть по этой причине учиться читать и понимать своих классиков буквально, вместо того чтобы ждать «отстающее» классовое сознание. Но в эстафете поколений создатели программы КПРФ приняли не древко революционного знамени, а трухлявую палочку лассалевского лозунга «освобождения труда».
Классовое сознание не является ни суммой, ни усреднением того, что думают отдельные индивиды или группы. Оно «является не психологическим сознанием отдельных пролетариев или массово-психологическим сознанием всех их вместе, а осознанным смыслом исторического положения класса». (Лукач). Экономическое положение класса требует (и индивиды исходят из этого) усовершенствования единственно знакомого «собственного способа присвоения». Историческое же положение класса требует его уничтожения, потому что «собственный способ присвоения» становится главным препятствием прогрессу общества.
Ограниченность, которая делает классовое сознание пролетариата иллюзорным, ложным сознанием, является объективной. Её порождает само классовое положение. В ней нет ничего произвольного, субъективного или психологического. Даже если классовое сознание пролетариата сумеет сколь угодно ясно отражать все проблемы организации его господства, его социалистических преобразований и возникновения общественного производства, всё равно оно окажется бессильно, как только возникнут проблемы, решение которых даже при господстве пролетариата выводит за рамки социализма. Как это было в СССР на рубеже 60-х, когда страна уже выходила, «выпирала» из этих рамок. «Причина этого отклонения классового сознания от себя самого заключается в диалектическом разделении отдельного целеполагания и конечной цели, то есть в конечном счете – в диалектическом раздвоении пролетарской революции» (Лукач).
Скрытый текст: :
Несомненно, что делегатами XXII съезда, дружно голосовавшими за новую порочную парадигму, в основном были прекрасные люди, проверенные огнём войны и титаническим трудом восстановления. Но это не помешало им принять чудовищные по отдалённым последствиям решения. Программа КПСС, косыгинские реформы, из неё вытекавшие, и пр., конечно же, отражали интересы трудящихся. Но в этот раз партия не поднялась до осмысления коренных интересов класса, как было прежде, а опустилась до выражения в политике интересов частичных, временных, преходящих. Партия проигнорировала многократную противоречивость интересов класса. Да и способом перехода была выбрана не борьба с отчуждением в процессе труда, а чисто идеологические средства: «воспитание нового человека» с помощью «морального кодекса» и «школ коммунистического труда». Не в том была беда, что упор был сделан на идеологию, а в её содержании. Проповедь «братской любви» вместо революционного действия и в этот раз оказалась несостоятельной. Товарные отношения действительно привели к «отмиранию», но …социализма.
В смене мировоззренческой парадигмы можно и нужно видеть преступление оппортунизма. Любой оппортунизм исходит из следствий, а не из причин, из частей, а не из целого, не из самой сути дела. Он отстаивает частный интерес не как средство подготовки к окончательной борьбе, исход которой зависит от сближения психологического сознания с внесённым научным, а как нечто само по себе ведущее к цели. Любой оппортунизм путает фактическое психологическое состояние сознания пролетариев с классовым сознанием пролетариата.
Короткий пример. Некий рабочий в «Правде»,[1] откликаясь на более раннюю публикацию «Сверхурочные – для одних, безработица – для других», пишет: «По Трудовому кодексу допускается 120 сверхурочных часов в год, а мы их вырабатываем за три месяца. Я предложил не «вечеровать», пока не повысят зарплату. Но на участке одна бригада не поддержала, поэтому постепенно все, кроме двоих-троих, снова стали оставаться сверхурочно. Через неделю состоялась профсоюзная конференция, на которой начальник заявил, что зарплата у нас и так высокая… А если не будем работать сверхурочно, то … нам в затылок дышат конкуренты, которые получат работу. Так закончилось это противостояние. По закону о буржуазной конкуренции».
Хорошо, что рабочий поднял проблему, но плохо, что понял ее частично, как «закон о буржуазной конкуренции». Хорошо, что «Правда» опубликовала этот крик души. Плохо, что не поднялась выше уровня рабочего, что и в этот раз не увидела действительной проблемы – противоречий внутри рабочего класса, а за ними еще более фундаментальных.
Когда-то молодой «капиталист» Ф. Энгельс делал из аналогичных фактов вывод: «Конкуренция есть наиболее полное выражение господствующей в современном гражданском обществе войны всех против всех. <...> Эта конкуренция рабочих между собой является для них наихудшей стороной современных отношений; это самое сильное оружие буржуазии против пролетариата. Отсюда стремление рабочих уничтожить эту конкуренцию при помощи союзов, отсюда яростные нападки буржуазии на эти союзы и ее торжество при каждом нанесенном им ударе»[2]. «Капиталист» Энгельс хотел дать рабочему классу понимание механизма капиталистического общества, чтобы облегчить и усилить его борьбу. Ему важно было показать, что внутриклассовая борьба рабочих есть главная сила, стабилизирующая капитализм. Коммунисты из «Правды» нашего времени уже не видит в этом ничего, кроме частного случая и повода для сострадания. И не откликаются публикациями о «враждебном противостоянии друг другу» индивидов внутри рабочего класса.
Когда вульгарные марксисты отказываются видеть диалектическое противоречие в мировоззрении класса, «они перерезают тот нерв, который связывает пролетарскую теорию в одно целое с пролетарской деятельностью. Они отбрасывают теорию к «научному» рассмотрению симптомов общественного развития и превращают практику в бесхребетный и бесцельный дрейф под влиянием отдельных результатов процесса, которым они – методологически – отказываются интеллектуально овладеть. Классовое сознание, возникающее из этой позиции, обязательно обнаруживает ту же самую внутреннюю структуру, что и классовое сознание буржуазии. Но если потом тут силою развития на поверхность сознания выталкиваются всё те же диалектические противоречия, то последствия этого для пролетариата являются еще более гибельными, чем для буржуазии». Сказавший это Лукач не был одиноким пророком. Коммунисты 20-х в массе понимали то, что было забыто в 60-е. И остаётся в забвении до сих пор.
Конечно, классовое сознание существует. Только это не вещь, которую можно найти и «пощупать». Оно сродни понятиям «стоимость» и «абстрактный труд». Если эти последние проявляются только в обмене, то «сознание» пролетариата наличествует лишь в противостоянии с другими классами, существует лишь в виде отношений, в виде тенденции. По сути своей оно не способно ни обрести совершенно ясную форму вообще, ни сознательно повлиять на исторические события. Однако, и в этом вся сложность,, даже не имея психологической действительности, оно, тем не менее, не является простой фикцией. Бесконечно трудный, наполненный не только победами, но и неудачами ход пролетарской революции, ее постоянный возврат к исходному пункту, ее постоянная самокритика, о которой говорит Маркс в знаменитом фрагменте из «18 брюмера», находит свое объяснение именно в двойственной реальности классового сознания. Напомним эту мысль: «…Пролетарские революции … постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своём движении,… сваливают своего противника с ног как бы только для того, чтобы тот из земли впитал свежие силы и снова встал во весь рост против них еще более могущественный … и снова отступают перед неопределённой громадностью своих собственных целей»[3].
С завоеванием политической власти пролетариатом борьба между его непосредственным интересом и объективной тенденцией прогресса перемещается в само сознание пролетариата, вместо того чтобы, как это было при господстве прежних классов, разворачиваться по ту сторону сознания как естественно-исторический процесс. С победой пролетариата как класса с полной силой проявляется «противостояние пролетариев друг другу». Коммунисты однажды остановилась перед «неопределённой громадностью» этого факта. Они утратили понимание, что после завоевания власти классом организационной формой классового сознания становится сама партия. Этим многократно усложняется её объективная роль и её бытие в обществе. Предметом её борьбы становятся инстинкты класса, рожденные отчужденным трудом.
Если она не справляется с задачей, то пролетариат однажды начинает воспринимать партию как нечто ирреальное, как некий враждебный «истинным» (непосредственным, профессиональным или обособленно-национальным) интересам рабочих принцип, чуждый их «подлинному» (психологически данному) классовому сознанию. Разделение духовного и материального труда внутри класса «может разрастись даже до некоторой противоположности и вражды между обеими частями»[4]. Отдельные части пролетариата именно в этот момент капитулируют перед буржуазией. Недаром демагогические вопли о 6-й статье Конституции СССР были восприняты массами трудящихся.
Важно понять, почему партия без малейшего сопротивления приняла смену концепций. Конечно, нужно помнить, что она была дважды выбита на полях Великой Войны, что тем самым прервалась интеллектуальная связь времен и поколений. Не был оправданным и рост партийных рядов до размеров населения большого государства. Можно найти и другие причины, скажем, непонимание диалектики сущности и существования коммунистической партии, что превратило её не в исследовательскую корпорацию, а в административно-хозяйственную структуру. И даже в «хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков», как говорил Сталин[5]. Основную причину нужно искать в экономических основах жизни, которые унаследованы от прежней эпохи и ещё не были полностью изменены. Мы постоянно твердим о предательстве и оппортунизме вождей. Правильно, конечно. Но вряд ли будет плодотворен поиск, если мы будем цепляться за их частные ошибочные решения и личное недомыслие. «Все соглашаются, что оппортунизм – не случайность, не грех, не оплошность, не измена отдельных лиц, а социальный продукт целой исторической эпохи, – говорил Ленин. – Но не все вдумываются в значение этой истины»[6]. Истина в том, что эпоха, рождающая оппортунизм, не кончается завоеванием политической власти пролетариатом. Десятки лет социализма модифицировали оппортунизм. На место оппортунизма как «либеральной рабочей политики» (Ленин)[7] пришел оппортунизм иной природы, условно назовём – советский. Его «свежие силы» выращивались не на заморских грядках Гарварда, поднимались к высотам власти не как «агенты влияния», а как наши, если не лучшие, то и не худшие из наличных кадров. По деловым и боевым качествам руководителей партструктур выбирали одни, по принципу «только не меня» многие другие. Но в отличие от партии Ленина, как правило, практически не выбирали за мировоззренческие позиции. И это означает, что оппортунизм рождался не только в горних высях номенклатуры, но и в низах партии, ежедневно и в массовом масштабе. Его почвой стали (или продолжали оставаться?) «господствующие мысли господствующего класса», от которых партия не отгорожена никакой китайской стеной.
Несомненно, важно знать, какие угрозы исходят из-за стены. Но ещё важнее видеть угрозы внутри партийных стен. Оппортунизм часто начинается с отказа видеть факт в угоду иллюзии. Иллюзия о самостоятельном, вне партии, существовании классового сознания не поднимает её до адекватности понимания объективного прогресса общества, а принижает до уровня психологической данности и конкретного интереса пролетариев. Борьба за социализм является не только борьбой с внешним врагом, с буржуазией, но также борьбой пролетариата с самим собой, с опустошительным и унизительным воздействием отчужденного труда на его сознание. Пока не было объективно-экономической возможности практически убедиться в иллюзорности пролетарского классового сознания, надежду на его существование еще можно было рассматривать как заблуждение. Но в ситуации построенного социализма надежда приняла характер сознательного обмана (при этом неважно – сознавалось ли это психологически). Следуя за иллюзией, партия не стала, как хотелось классикам марксизма, «сознательным выражением бессознательного процесса». Она стала его частью. Следствием стали привилегии, коррупция и пр. «прелести» жизни позднесоветской партийной элиты.
Мы снова стоит перед «неопределенной громадностью целей». Весь смысл нашего объединения в политическую партию в том, чтобы партия помогала каждому своему члену подняться до уровня сознательной социалистичности, до уровня уже существующей науки. Социалистическое сознание партии должно стать системой знаний и умений, быстро мобилизуемой общественной силой, способной организовывать действия в рамках смыслов общественного целого, предложить антитезу индивидуального обособления в каждом текущем конфликте. Пробуждать классовое сознание пролетариата можно только имея его в себе. Это и есть главное Дело партии.
Накануне 1917-го ленинская партия была весьма невелика численно, но в её активе были научные ответы на все главные вопросы эпохи. Она знала, о чём думают массы рабочих, крестьян и пр., и это её не радовало. Ибо это были мысли господствующего класса. Но знала и главное: что массы вынуждены будут делать, будучи «фактическим разложением старого миропорядка». Учение Маркса дало им путеводную нить: чтобы победить буржуя нужно сначала, хотя бы на исторический миг, победить его в голове рабочего и крестьянина. Большевики сумели это и потому возглавили революцию. Сможем ли мы, если ищем конкретику пролетарского сознания на стороне, а не в себе? Если однажды забыли, и не хотим вспоминать, что борьба против буржуазии – это лишь «начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это – победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину». «Когда эта победа, – подчеркнул Ленин в статье «Великий почин», – будет закреплена, тогда и только тогда … возврат назад, к капитализму станет невозможным, коммунизм сделается действительно непобедимым».
Скрытый текст: :
Чет мне кажется, что основной моралью того времени была "не высовывайся, а то посодют".
У пролетариата есть классовый "инстинкт" (специально закавычил бо знаю тебе захочется опять доебаться к словам), его можно найти, а сознание...