Кащей_Бессмертный
29-11-2008 21:24:46
Da Battaglia Comunista n° 37 del 1949
В течение долгих десятилетий «идиллического» капитализма отношения монетарного обмена между различными государствами мира были стабильными и в нём отмечались лишь крохотные колебания. В тот же период реки чернил подтверждали ошибочность «катастрофического» видения Маркса о возрастании нищеты, скачущих кризисах и революционном уничтожении буржуазной экономической системы, которое хотели заменить эволюционной концепцией медленного преобразования экономической структуры путём прогрессивных реформ, улучшающих уровень жизни на массовом уровне…
Кое-какие игры на бирже были возможными и со стороны недостаточно буржуазных стран Ближнего и Дальнего Востока, турецкие кредиты и прочие подобные аферы: история капиталистической экономики никогда не знала недостатка в мошенничестве в крупном стиле. Однако было так же верно, как то, что существует Святая Троица, что фунт стерлингов стоит пять долларов, а доллар пять франков или лир латинского мира. Хотя многие трактаты говорили о том, что она заражена феодализмом, счастливая Италия первых лет царствования победного Витторио обладала бумажной лирой, которая стоила 99,50, 99,00, иногда 98 с десятыми долями, в общем у неё была бумажная лира, стоившая меньше золотой, грамм золота стоил меньше L. 3,60; в то время как государственные ценные бумаги стоили больше ста номинальных лир.
Война 1914-го вызвала землетрясение эволюционистских и пацифистских видений, которое походило также на монетарное землетрясение. В странах, одержавших победу стоимость монеты обрушилась именно прогрессивным образом. Италия, будучи страной-победительницей, должна была удовольствоваться тем, что бумажная лира спустилась с одной пятой до одной девятнадцатой доллара, от одной двадцать пятой до одной девяностой фунта, с нескольких линий выше золотой лиры до менее чем одной пятой её, что говорит, даже если и не продолжать с этими цифрами, о том, что какое-то колебание произошло и с фунтом и с долларом, и между ними, и по отношению к золоту.
Были попытки перейти от реформистских глупостей к революционному действию, но здесь в Италии, это закончилось стабилизацией буржуазных власти и монеты.
В побеждённых странах вместо этого произошла трагедия инфляции, и марки, флорины, и рубли пали до тысячных и миллионных своей изначальной стоимости; в Вене и Берлине за продуктами выходили с чемоданчиком набитым банкнотами, а в Москве начали шутить о равнозначности миллиона и лимона, слов, которые пришли в русский из латыни. Что не считали равнозначным, так это реформистские ухищрения и революцию, и аристократы, капиталисты, политические лидеры народные и прогрессивные знали кое-что об этом. Вена, Будапешт, Монако, Берлин были ближе к капиталистическим державам с переоцененной монетой, местное прогрессивное руководство больше подчинялось и получало более прямую помощь от послевоенной международной сети, установленной под эгидой доллара и альянса наций и самоопределения народов, поэтому восстания пролетариата с целью сбросить бараки политической власти в ту же пропасть, в которую рухнула буржуазная монета, стало возможным демократически утопить в крови.
Против победоносного российского пролетариата осталось лишь прямое военное наступление, оборванное покрытыми славой годами революции. Всемирная центральная организация которую в первой её версии попытались установить в Женеве осуществлявшая защиту международного капиталистического порядка только на политическом и военном уровнях, ещё не соответствовала общему планированию экономических сил. Ленинская Россия, не поддавшаяся силе, осталась в тесной и холодной блокаде торговой и монетарной экономик и неминуемым образом соскользнула на путь внутренней частной коммерции, производства для рынка, сосуществования с капиталистическими экономиками, начала чеканить стабильную монету и вывела её на международный обмен, неумолимо регрессировала, и от революции деградировала до прогрессизма.
Был ли прав или заблуждался наш марксистский «катастрофизм», высмеиваемый врагами? Прошли ещё десятилетия, которые уж точно никто не назовёт мирными или идиллическими, а капиталистический монстр всё ещё стоит на ногах.
Сегодня в полемике о монетарном «землетрясении», чья шумная презентация является частью неприличных танцев противостоящих и сговорившихся мировых пропаганд, демонстрирует тем временем цепь последовательных движений войны и мира, клоунаду колеблющихся сейсмографов при каждом ударе большого пальца, заставляющем их регистрировать атомные взрывы в час ленча и падение монеты к пятичасовому чаю. В этой полемике один из многих буржуа, которые глупо играют с палачами из оперетты сталинизма, либерал Гвидо Кортезе, цитирует письмо Маркса Энгельсу от 1855 г. Мы с удовольствием перевели бы его по новому, даже не имея в наличии оригинала, на оригинальный язык нашей школы, но можем оставить интонацию и в данном виде: «Получил твоё письмо о приятных перспективах нынешнего кризиса… Дела обстоят просто чудесно. Во Франции будет невиданный шок… (все многоточия расставлены милостивым переводчиком). Желаю, чтобы крупные неприятности в Крыму заставили перевернуться чашу. Американский кризис, начало которого мы предсказали великолепен, его последствия немедленно сказались на французской промышленности. Нищета уже ударила по пролетариату; однако, пока что не видно революционных симптомов: долгий период благополучия ужасно деморализовал массы. Безработные встречаясь друг с другом всё ещё просят милостыню. Агрессия увеличивается, но со слишком медленным ритмом».
Нас ни капли не интересует экзорцизм либеральной газетой этих ужасающих для неё перспектив, которые она сравнивает – не понимая, что на самом деле вступает с ними в полемику au dessous de tout (поверх всего прочего, фр., прим. пер.) – с агитацией Unità (газета официальной итальянской компартии, прим. пер.) и о которых по её мнению всегда мечтали марксисты.
Смысл марксизма был хорошо понят и Кортезе, не только назойливыми агитаторами. Борьба Маркса была не против нищеты и за богатство рабочего, не за искомое путём разжирения равновесие с буржуазным пузом. Нищета рабочего заключается не в низкой зарплате и не в высоких ценах потребительных товаров. Победа капиталиста в классовой борьбе это не уменьшение, не снижение уровня реальной зарплаты, которая несомненно увеличивается в истории в общем смысле, на вершине мирных периодов прогрессивных империалистических войн. Нищета в нашем экономическом марксистском словаре не означает «низкую оплату рабочего времени». Понятно, что капитализм, если он монополизирует производительные силы – отнятые у общих усилий – до такой степени, что будет получать тот же продукт от десятикратно меньшего количества рабочих, может с лёгким сердцем получать выгоду и от удвоенной зарплаты. Относительная и абсолютная прибавочная стоимость возросла неимоверно, как возросло массовое накопление; но об этом в своё время. Нищета же означает «отсутствие какого-либо наличия экономических резервов, предназначенных для потребления в случае необходимости».
«Прогрессивное» распространение подобных условий среди населения является фундаментальной исторической характеристикой капиталистического времени. В добуржуазную эпоху ремесленник, крестьянин, тот же крепостной не находились в состоянии пауперизма, даже те из них, кто был на самом низком уровне жизни. Тем менее находились в нём представители среднего слоя, мелкие собственники, мелкие лавочники, функционеры и т.д. Бережливость ещё не была изобретена, и было труднее заставить их есть одну зелень. Большая часть монеты всё ещё была в золоте и серебре. Со своим примитивным накоплением капитализм опустошает кошельки, дома, поля, лавки всех этих людей, и превращает их во всё более возрастающем количестве в pauperes, в нищих, в безрезервных, в ничего не имеющих, он превращает их в «наёмных рабов» в том смысле, который придавал этому выражению Маркс. Нищета возрастает и богатство концентрируется, потому что в непропорциональной степени возрастает абсолютное и относительное количество ничего не имеющих пролетариев, которые каждый день должны есть то, что в тот же день заработали. Ничто не меняет экономический феномен если каждый день зарплата некоторых из них, в некоторых ремёслах, в некоторых странах, предоставляет им ломоть мяса и кинематограф, и, удовольствие из удовольствий, подписку на Unità.
Пролетариат не становится беднее, если снижается зарплата, как он не становится богаче если она увеличивается и снижаются цены. Он не становится богаче, когда у него есть работа, или когда у него её нет. Кто бы ни принадлежал к классу наёмных трудящихся, он является нищим в абсолютном смысле.(Что не исключает единичных случаев, когда кто-то может выйти из него, особенно если войны и демократические вторжения позволяют ему стать чистильщиком обуви и сутенёром). Здесь нет релятивизма, нет прогрессизма. Кто прочитал первую страницу Маркса и не понял этого, будет угнетённым без каких-либо социальных последствий. Режим наёмного труда предполагает работу без накопления, и накопление без работы. Не случайно Манифест, описывая кризис говорит: зарплата становится всё более неопределённой, более прекаризованными (негарантированными прим. пер.) становятся условия жизни рабочего. Зарплата неопределённая, а не более низкая, условия негарантированные, а не более скромные. Во второй версии можно принять с распростёртыми объятиями либерализм Кортезе и структурные реформы руководства КПИ (как если бы мы жили в менее глупой стране); в первой же, марксистской, нищете, неопределённости, негарантированности противостоит лишь одна вещь, Революция. Капитализм не может жить без роста, без экспроприации мелких собственников и увеличения количества пролетариев, огромной социальной армии, которая, в свою очередь, не может прогрессировать заставляя врага отступать шаг за шагом, и может рассчитывать на успех лишь в одном случае, если она уничтожит его, sur place (на месте, фр., прим. пер.).
В период между войнами буржуазия, которая «не может существовать, не революционизируя постоянно производство и производственные отношения, а также социальные отношения в целом» прогрессировала – уж она-то точно – ведь она училась и научилась. На национальном уровне курсы профессоров Муссолини и Гитлера, чьи костры не отнимают у них звания предшественников, неминуемо должны были научить её тому, что государственная власть, которая служит ей, является не только полицейским орудием и политическим инструментом господства и коррумпирования пролетарских вождей в парламентах или иерархиях, но должна также стать машиной экономического регулирования производства, распределения и last but not least (наконец, но не в последнюю очередь, англ., прим. пер.) монетарного инструмента.
Стало быть новая всемирная центральная капиталистическая организация появилась на свет более предусмотрительной, чем версальская или женевская, с менее примитивными акушерками, чем этот вонючий Вудро Вильсон. Среди многочисленных и веских заповедей буржуазного Нового Завета есть следующие: ты не должен прекращать военной оккупации побеждённой страны; ты будешь расстреливать своих коллег властителей, за то, что они проиграли, и не оставишь их бывшим подданным решать их судьбу; ты не дашь монете оккупированной страны упасть, но в общем обесценишь её, потратив на неё лишь рваную бумагу, отпечатанную тобой; ты не допустишь обесценки монеты меньших союзников, но будешь контролировать её стоимость…
С этими и прочими основными положениями новая центральная организация, будь это ООН, ECA, ERP, и т.д. функционирует как высшая компания по страхованию от опасности Революции, и ради этого стремится повсюду распланировать показатели производства, потребления, зарплаты, дохода.
Пугающие инфляции нового послевоенного периода обнажили экономическую «негарантированность», обличаемую марксизмом в капиталистической экономике стабильных времён и принесли ощущение этой негарантированности средним социальным слоям, которые из фальшивой иллюзии зажиточности пали в состояние безрезервности.
Пункт за пунктом подтвердились факты, которые сегодняшние прогрессисты хотят предотвратить, вроде запросов изложенных в резолюциях КПИ с большей ясностью, чем в катехизисах Маршаллов и Криппсов. Низкая валюта от того, что если она такой не будет, страну похерит монетарный демпинг (читай: промышленники, производящие на экспорт получают от продажи своей продукции за рубеж слишком мало лир и им остаётся только понизить минимальный уровень зарплаты; обесценим лиру и один автомобиль при тех же затратах принесёт, будучи проданным за тысячу долларов, 700 тысяч лир, а не 600 тысяч), но зато официально стабильная валюта как об этом говорит Пезаро, причём и цены не подымаются слишком и разорение средних слоёв тормозится, следовательно политика производительности и бережливости, а значит национальная политика – дьявол! – поскольку неограниченная инфляция увеличила бы всеобщий переполох. А значит программа инвестиций (эта действительно хороша) и «структурных реформ».
Не для того, чтобы дать понять – для того, чтобы избежать, что какой-либо всё ещё колеблющийся средний буржуа обратится за сталинистским партийным билетом, когда узнает, что существует Атомград – что Тольятти готовит землетрясение в Италии!
Как марш на Рим был комедийной революцией, так сегодняшнее землетрясение из-за обесценненого фунта стерлингов является действенной мерой упорядочения, а не признаком катастрофы для английского капитализма, хорошо обслуживаемого социал-лейбористским правительством, землетрясением-фарсом, изученным, спланированным и подготовленным уже давно путём монетарного средства, единственного фиксированного и стабильного во всём мире, первейшей траншеи контрреволюции, которой не хватает лишь конвенции между долларом и рублём.
Это землетрясение объявило бы революцию, осуществлённую теми экстремистами, которые, будучи достойной парой для наших чернорубашечников, состоят из приверженцев стерлинговых счетов!
Ожидайте, что ваши экономические сейсмографы запляшут, когда почувствуют пришествие землетрясения из социальной подпочвы тех у кого нет ни счетов, ни денег.
Вы проведёте наихудшую часть дня, когда «агрессия увеличится, но со слишком медленным ритмом». Маркс вам не главная балка, на которую вы сможете пожаловаться.
http://revolt.anho.org/archives/293
Вчера
В течение долгих десятилетий «идиллического» капитализма отношения монетарного обмена между различными государствами мира были стабильными и в нём отмечались лишь крохотные колебания. В тот же период реки чернил подтверждали ошибочность «катастрофического» видения Маркса о возрастании нищеты, скачущих кризисах и революционном уничтожении буржуазной экономической системы, которое хотели заменить эволюционной концепцией медленного преобразования экономической структуры путём прогрессивных реформ, улучшающих уровень жизни на массовом уровне…
Кое-какие игры на бирже были возможными и со стороны недостаточно буржуазных стран Ближнего и Дальнего Востока, турецкие кредиты и прочие подобные аферы: история капиталистической экономики никогда не знала недостатка в мошенничестве в крупном стиле. Однако было так же верно, как то, что существует Святая Троица, что фунт стерлингов стоит пять долларов, а доллар пять франков или лир латинского мира. Хотя многие трактаты говорили о том, что она заражена феодализмом, счастливая Италия первых лет царствования победного Витторио обладала бумажной лирой, которая стоила 99,50, 99,00, иногда 98 с десятыми долями, в общем у неё была бумажная лира, стоившая меньше золотой, грамм золота стоил меньше L. 3,60; в то время как государственные ценные бумаги стоили больше ста номинальных лир.
Война 1914-го вызвала землетрясение эволюционистских и пацифистских видений, которое походило также на монетарное землетрясение. В странах, одержавших победу стоимость монеты обрушилась именно прогрессивным образом. Италия, будучи страной-победительницей, должна была удовольствоваться тем, что бумажная лира спустилась с одной пятой до одной девятнадцатой доллара, от одной двадцать пятой до одной девяностой фунта, с нескольких линий выше золотой лиры до менее чем одной пятой её, что говорит, даже если и не продолжать с этими цифрами, о том, что какое-то колебание произошло и с фунтом и с долларом, и между ними, и по отношению к золоту.
Были попытки перейти от реформистских глупостей к революционному действию, но здесь в Италии, это закончилось стабилизацией буржуазных власти и монеты.
В побеждённых странах вместо этого произошла трагедия инфляции, и марки, флорины, и рубли пали до тысячных и миллионных своей изначальной стоимости; в Вене и Берлине за продуктами выходили с чемоданчиком набитым банкнотами, а в Москве начали шутить о равнозначности миллиона и лимона, слов, которые пришли в русский из латыни. Что не считали равнозначным, так это реформистские ухищрения и революцию, и аристократы, капиталисты, политические лидеры народные и прогрессивные знали кое-что об этом. Вена, Будапешт, Монако, Берлин были ближе к капиталистическим державам с переоцененной монетой, местное прогрессивное руководство больше подчинялось и получало более прямую помощь от послевоенной международной сети, установленной под эгидой доллара и альянса наций и самоопределения народов, поэтому восстания пролетариата с целью сбросить бараки политической власти в ту же пропасть, в которую рухнула буржуазная монета, стало возможным демократически утопить в крови.
Против победоносного российского пролетариата осталось лишь прямое военное наступление, оборванное покрытыми славой годами революции. Всемирная центральная организация которую в первой её версии попытались установить в Женеве осуществлявшая защиту международного капиталистического порядка только на политическом и военном уровнях, ещё не соответствовала общему планированию экономических сил. Ленинская Россия, не поддавшаяся силе, осталась в тесной и холодной блокаде торговой и монетарной экономик и неминуемым образом соскользнула на путь внутренней частной коммерции, производства для рынка, сосуществования с капиталистическими экономиками, начала чеканить стабильную монету и вывела её на международный обмен, неумолимо регрессировала, и от революции деградировала до прогрессизма.
Был ли прав или заблуждался наш марксистский «катастрофизм», высмеиваемый врагами? Прошли ещё десятилетия, которые уж точно никто не назовёт мирными или идиллическими, а капиталистический монстр всё ещё стоит на ногах.
Сегодня в полемике о монетарном «землетрясении», чья шумная презентация является частью неприличных танцев противостоящих и сговорившихся мировых пропаганд, демонстрирует тем временем цепь последовательных движений войны и мира, клоунаду колеблющихся сейсмографов при каждом ударе большого пальца, заставляющем их регистрировать атомные взрывы в час ленча и падение монеты к пятичасовому чаю. В этой полемике один из многих буржуа, которые глупо играют с палачами из оперетты сталинизма, либерал Гвидо Кортезе, цитирует письмо Маркса Энгельсу от 1855 г. Мы с удовольствием перевели бы его по новому, даже не имея в наличии оригинала, на оригинальный язык нашей школы, но можем оставить интонацию и в данном виде: «Получил твоё письмо о приятных перспективах нынешнего кризиса… Дела обстоят просто чудесно. Во Франции будет невиданный шок… (все многоточия расставлены милостивым переводчиком). Желаю, чтобы крупные неприятности в Крыму заставили перевернуться чашу. Американский кризис, начало которого мы предсказали великолепен, его последствия немедленно сказались на французской промышленности. Нищета уже ударила по пролетариату; однако, пока что не видно революционных симптомов: долгий период благополучия ужасно деморализовал массы. Безработные встречаясь друг с другом всё ещё просят милостыню. Агрессия увеличивается, но со слишком медленным ритмом».
Нас ни капли не интересует экзорцизм либеральной газетой этих ужасающих для неё перспектив, которые она сравнивает – не понимая, что на самом деле вступает с ними в полемику au dessous de tout (поверх всего прочего, фр., прим. пер.) – с агитацией Unità (газета официальной итальянской компартии, прим. пер.) и о которых по её мнению всегда мечтали марксисты.
Смысл марксизма был хорошо понят и Кортезе, не только назойливыми агитаторами. Борьба Маркса была не против нищеты и за богатство рабочего, не за искомое путём разжирения равновесие с буржуазным пузом. Нищета рабочего заключается не в низкой зарплате и не в высоких ценах потребительных товаров. Победа капиталиста в классовой борьбе это не уменьшение, не снижение уровня реальной зарплаты, которая несомненно увеличивается в истории в общем смысле, на вершине мирных периодов прогрессивных империалистических войн. Нищета в нашем экономическом марксистском словаре не означает «низкую оплату рабочего времени». Понятно, что капитализм, если он монополизирует производительные силы – отнятые у общих усилий – до такой степени, что будет получать тот же продукт от десятикратно меньшего количества рабочих, может с лёгким сердцем получать выгоду и от удвоенной зарплаты. Относительная и абсолютная прибавочная стоимость возросла неимоверно, как возросло массовое накопление; но об этом в своё время. Нищета же означает «отсутствие какого-либо наличия экономических резервов, предназначенных для потребления в случае необходимости».
«Прогрессивное» распространение подобных условий среди населения является фундаментальной исторической характеристикой капиталистического времени. В добуржуазную эпоху ремесленник, крестьянин, тот же крепостной не находились в состоянии пауперизма, даже те из них, кто был на самом низком уровне жизни. Тем менее находились в нём представители среднего слоя, мелкие собственники, мелкие лавочники, функционеры и т.д. Бережливость ещё не была изобретена, и было труднее заставить их есть одну зелень. Большая часть монеты всё ещё была в золоте и серебре. Со своим примитивным накоплением капитализм опустошает кошельки, дома, поля, лавки всех этих людей, и превращает их во всё более возрастающем количестве в pauperes, в нищих, в безрезервных, в ничего не имеющих, он превращает их в «наёмных рабов» в том смысле, который придавал этому выражению Маркс. Нищета возрастает и богатство концентрируется, потому что в непропорциональной степени возрастает абсолютное и относительное количество ничего не имеющих пролетариев, которые каждый день должны есть то, что в тот же день заработали. Ничто не меняет экономический феномен если каждый день зарплата некоторых из них, в некоторых ремёслах, в некоторых странах, предоставляет им ломоть мяса и кинематограф, и, удовольствие из удовольствий, подписку на Unità.
Пролетариат не становится беднее, если снижается зарплата, как он не становится богаче если она увеличивается и снижаются цены. Он не становится богаче, когда у него есть работа, или когда у него её нет. Кто бы ни принадлежал к классу наёмных трудящихся, он является нищим в абсолютном смысле.(Что не исключает единичных случаев, когда кто-то может выйти из него, особенно если войны и демократические вторжения позволяют ему стать чистильщиком обуви и сутенёром). Здесь нет релятивизма, нет прогрессизма. Кто прочитал первую страницу Маркса и не понял этого, будет угнетённым без каких-либо социальных последствий. Режим наёмного труда предполагает работу без накопления, и накопление без работы. Не случайно Манифест, описывая кризис говорит: зарплата становится всё более неопределённой, более прекаризованными (негарантированными прим. пер.) становятся условия жизни рабочего. Зарплата неопределённая, а не более низкая, условия негарантированные, а не более скромные. Во второй версии можно принять с распростёртыми объятиями либерализм Кортезе и структурные реформы руководства КПИ (как если бы мы жили в менее глупой стране); в первой же, марксистской, нищете, неопределённости, негарантированности противостоит лишь одна вещь, Революция. Капитализм не может жить без роста, без экспроприации мелких собственников и увеличения количества пролетариев, огромной социальной армии, которая, в свою очередь, не может прогрессировать заставляя врага отступать шаг за шагом, и может рассчитывать на успех лишь в одном случае, если она уничтожит его, sur place (на месте, фр., прим. пер.).
Сегодня
В период между войнами буржуазия, которая «не может существовать, не революционизируя постоянно производство и производственные отношения, а также социальные отношения в целом» прогрессировала – уж она-то точно – ведь она училась и научилась. На национальном уровне курсы профессоров Муссолини и Гитлера, чьи костры не отнимают у них звания предшественников, неминуемо должны были научить её тому, что государственная власть, которая служит ей, является не только полицейским орудием и политическим инструментом господства и коррумпирования пролетарских вождей в парламентах или иерархиях, но должна также стать машиной экономического регулирования производства, распределения и last but not least (наконец, но не в последнюю очередь, англ., прим. пер.) монетарного инструмента.
Стало быть новая всемирная центральная капиталистическая организация появилась на свет более предусмотрительной, чем версальская или женевская, с менее примитивными акушерками, чем этот вонючий Вудро Вильсон. Среди многочисленных и веских заповедей буржуазного Нового Завета есть следующие: ты не должен прекращать военной оккупации побеждённой страны; ты будешь расстреливать своих коллег властителей, за то, что они проиграли, и не оставишь их бывшим подданным решать их судьбу; ты не дашь монете оккупированной страны упасть, но в общем обесценишь её, потратив на неё лишь рваную бумагу, отпечатанную тобой; ты не допустишь обесценки монеты меньших союзников, но будешь контролировать её стоимость…
С этими и прочими основными положениями новая центральная организация, будь это ООН, ECA, ERP, и т.д. функционирует как высшая компания по страхованию от опасности Революции, и ради этого стремится повсюду распланировать показатели производства, потребления, зарплаты, дохода.
Пугающие инфляции нового послевоенного периода обнажили экономическую «негарантированность», обличаемую марксизмом в капиталистической экономике стабильных времён и принесли ощущение этой негарантированности средним социальным слоям, которые из фальшивой иллюзии зажиточности пали в состояние безрезервности.
Пункт за пунктом подтвердились факты, которые сегодняшние прогрессисты хотят предотвратить, вроде запросов изложенных в резолюциях КПИ с большей ясностью, чем в катехизисах Маршаллов и Криппсов. Низкая валюта от того, что если она такой не будет, страну похерит монетарный демпинг (читай: промышленники, производящие на экспорт получают от продажи своей продукции за рубеж слишком мало лир и им остаётся только понизить минимальный уровень зарплаты; обесценим лиру и один автомобиль при тех же затратах принесёт, будучи проданным за тысячу долларов, 700 тысяч лир, а не 600 тысяч), но зато официально стабильная валюта как об этом говорит Пезаро, причём и цены не подымаются слишком и разорение средних слоёв тормозится, следовательно политика производительности и бережливости, а значит национальная политика – дьявол! – поскольку неограниченная инфляция увеличила бы всеобщий переполох. А значит программа инвестиций (эта действительно хороша) и «структурных реформ».
Не для того, чтобы дать понять – для того, чтобы избежать, что какой-либо всё ещё колеблющийся средний буржуа обратится за сталинистским партийным билетом, когда узнает, что существует Атомград – что Тольятти готовит землетрясение в Италии!
Как марш на Рим был комедийной революцией, так сегодняшнее землетрясение из-за обесценненого фунта стерлингов является действенной мерой упорядочения, а не признаком катастрофы для английского капитализма, хорошо обслуживаемого социал-лейбористским правительством, землетрясением-фарсом, изученным, спланированным и подготовленным уже давно путём монетарного средства, единственного фиксированного и стабильного во всём мире, первейшей траншеи контрреволюции, которой не хватает лишь конвенции между долларом и рублём.
Это землетрясение объявило бы революцию, осуществлённую теми экстремистами, которые, будучи достойной парой для наших чернорубашечников, состоят из приверженцев стерлинговых счетов!
Ожидайте, что ваши экономические сейсмографы запляшут, когда почувствуют пришествие землетрясения из социальной подпочвы тех у кого нет ни счетов, ни денег.
Вы проведёте наихудшую часть дня, когда «агрессия увеличится, но со слишком медленным ритмом». Маркс вам не главная балка, на которую вы сможете пожаловаться.
http://revolt.anho.org/archives/293