Ниди
20-04-2011 11:47:43
Полк 11350: было и убыло
Какую правду не могут забыть ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС
Двадцать лет назад Чернобыль стал по ту стороны границы. Но люди, брошенные для спасения от него, живут по эту.
О чем они не знали, когда ехали ликвидировать последствия аварии и какие последствия были для них самих? Что было бы, случись катастрофа на пять лет позже, когда уже не стало Союза? Пошли бы они снова на подвиг, имея за плечами опыт прожитых лет и перенесенных болезней?
Тогда, в апреле 1986-го, в страшную и таинственную зону под названием Чернобыль, отправились многие тысячи людей. Удивительно, но мир после обнародования информации о случившейся аварии не перевернулся. Все тогда жили, работали, и беда существовала как бы и рядом, но на уровне обывательских слухов. В мае далеко на юге России выпал необычный дождь, оставивший белесые следы на свежих листьях деревьев. Телевизор показывал вести с полей и репортажи со съездов, а тем временем в стране шла тихая мобилизация. Военкоматы отправляли повестки запасникам второй категории. Забирали мужчин старше 35 лет, у которых было двое детей. На предприятиях шел свой призыв, добровольцев. Никаких пышных проводов не устраивали. Казалось, обычная командировка. Надо так надо.
Это сейчас для большинства ликвидаторов Чернобыль находится в другом государстве, а тогда полки добровольцев прибывали в радиационную зону из Прибалтики и Средней Азии, Северного Кавказа и Дальнего Востока, Москвы и Ленинграда. Огромные материальные и людские ресурсы брошены были в Чернобыль, чтобы спасти всю страну.
По словам руководителя региональной общественной организации "Союз "Чернобыль" Александра Филипенко, из 250-тысячной армии ликвидаторов 62 тысячи прибыли в зону из городов, сел и хуторов юга России - Ростовской области и республик Северного Кавказа. Самую многочисленную рать выставила Ростовская область - полк гражданской обороны под номером 11350.
Что они не знали
Генерал-майор в отставке Владимир Тюнюков был начальником оперативной группы Генштаба и отвечал за формирование специальных войск по Южному округу, в Волгоградской, Ростовской областях, Краснодарском крае, а потом - за радиационную безопасность войск, работающих в 30-километровой зоне. По его словам, была поставлена задача подобрать специалистов, более-менее владеющих знаниями.
- Совсем неподготовленных пускать было нельзя, - подчеркивает Владимир Тюнюков. - Нужны были люди, способные вести радиационную разведку, дозиметрический контроль, дезактивацию. Ведь, когда произошел взрыв реактора, мы поначалу не знали, что делать: враг был невидим и неслышим. Границу опасной и безопасной зон можно было нащупать только приборами. Эти границы, шаг за шагом, устанавливали дозиметристы.
Осложнялось все тем, что каждый из отобранных специалистов не мог работать на объекте долго. Считалось, что, получив за 30 дней двадцать пять бэр (биологический эквивалент рентгена), человек должен эвакуироваться из опасной зоны. Лишь годы спустя они узнали, что "норма" в 25 бэр - это предел допустимого облучения за год, а не за месяц, как внушали ликвидаторам.
- Когда покидал Чернобыль, считалось, что я получил дозу меньше допустимых значений. Но сейчас ученые утверждают, что "нормы" облучения быть не может вообще и даже маленькая доза опасна для организма, - говорит Тюнюков. - Мы не знали, как проводить дезактивацию огромных производственных помещений энергоблока. Многоэтажный корпус площадью был примерно со стадион. Работали в три смены по пять часов и практически вручную. С ведром и тряпкой. На уцелевшей половине машинного зала поставили бетонную стену, чтобы обеспечить запуск третьего энергоблока. Дезактивацию потолочных перекрытий и коммуникаций было проводить невероятно трудно. Представьте себе металлические и бетонные переплетения - радиация вместе с перегретым паром буквально впиталась в краску. Нужно было ее снимать. Здесь, на ходу, родился новый метод дезактивации крупных промышленных объектов. Используя энергию станции и войсковые комплекты, вновь нагревали пар, обрабатывали им стены и потолки, потом пускали дезактивационный аэрозоль, нейтрализующий радионуклиды, и всасывали промышленными пылесосами все с их поверхности. Затем содержимое пылесосов герметично закупоривали в стальные баллоны и увозили на захоронение. Мы тогда и не знали, что степень заражения самих средств защиты превышала нормы в десятки раз.
Двукратный чемпион мира по велоспорту Александр Филипенко в Чернобыль пошел в первый же призыв из 1200 человек, объявленный по Ростовской области.
- 14 мая мы уже были в районе Брагина, в Белоруссии, где разбили лагерь. Рядом с нами по периметру 30-километровой зоны АЭС стояли полки со всей страны. Меня назначили начальником продовольственно-вещевой службы полка гражданской обороны, - говорит Филипенко. - В Брагине мы заменяли асфальт, ставили срубы домов, мыли улицы. Часто выезжали на чистку территории в соседних населенных пунктах. Фон уменьшался, приехавшая комиссия фиксировала соответствие норме. Но через три-четыре дня снова померили - фон опять вырос. Оказывается, ветер принес новую порцию радиации.
Дозы облучения в динамике, по словам ликвидаторов, никто не отслеживал. А приборы, которые выдавались, зачастую не отражали реальную картину. Были случаи, когда полученные дозы просто списывались. Суммарное облучение Филипенко составило 38,6 бэра. Он сам не принимал участие в работах по очистке территории станции, но каждые три-четыре часа встречал оттуда очередную смену в 1200 человек. Нужно было принять у них грязную одежду, выдать новую, потом везти радиоактивную форму в банно-прачечный комбинат, где ее обеззараживали. После чего выдавали новой смене.
- Я не знал, что, перевозя и разгружая эту одежду, постоянно облучаюсь сам, - говорит Филипенко.
Итог такого незнания - 72 тысячи человек из тех, кто принял на себя радиационный удар, стали инвалидами. Теперь их осталось 44 тысячи. Это при том, что большей части ликвидаторов инвалидность официально не оформили...
Сегодня, наученные горьким опытом, японцы на "Фукусиме" стараются обойтись как можно меньшим количеством ликвидаторов. А тогда в Чернобыль просто согнали массу людей со всей страны, которые закрыли мир от радиации буквально своими телами.
Что было труднее всего
Самое трудное было переломить обычное сознание людей, заставить понять их, что главного врага не видно и не слышно, но он поражает все. Большинство из них прошли два года армии в специальных войсках. Но то была учеба, а теперь они попали в реальную обстановку, не допускающую беспечности.
- Вначале нарушения радиационной безопасности были всюду, - рассказывает Владимир Тюнюков. - Некачественно проводилась обработка одежды, людей. Смывали невидимую грязь под душем абы как. Потом ложились спать. Как-то мы проверили подушки приборами. Фонило так, что их пришлось уничтожать. Волосы, несмотря на средства защиты, сильно впитывали радиацию. Люди, не зная того, вредили сами себе. Запрещено было питаться в зоне риска, курить и пить воду. А стояло пекло. Привозили воду в бутылях. Солдаты открывали их пряжками от ремня. Солдат весь в костюме химзащиты, все открытые части обтирались. Но, когда ехали в "КАМАЗе", пыль поднималась. Она просачивалась всюду и под пряжку ремня. Потом он открывал флягу с водой, и с пряжки радиоактивные частицы попадали в воду...
Камиль Шарифулин был санитарным врачом в ростовском полку. Его специальность - рентгенолог, радиолог. Теперь он эксперт по подготовке товарищей по несчастью на ВТЭК. В Чернобыль его призвали из запаса. Подходил по всем статьям: 37 лет, двое детей. И хотя легко мог отказаться от командировки - работал директором комплекса предприятий, производивших вакцины и сыворотки, по призыву пошел не раздумывая.
- Ростовский полк в 1986 году забирали не на атомную станцию. Нас локализовали в Белоруссии, хутор Петьковщина в Брагинском районе. Мы очищали села, постройки, базы, оставшиеся в зоне отселения. Помогали населению, как сейчас МЧС, - чинили крыши, чистили колодцы, дороги, - вспоминает Камиль. - Потом на ЧАЭС стало не хватать людей, и привлекли нас. Весь полк срочно бросили на Украину, встали лагерем в 20 километрах от станции. В день туда посылали по 250 человек.
При взрыве четвертого энергоблока куски бетона, стали, арматуры и буквально пронизанные радиацией осколки графитовой кладки реактора разнесло по всей станции и даже за ее пределы. На этой территории кишел человеческий муравейник - люди практически вручную собирали радиоактивный хлам. А перед нами поставили задачу: заменить кровлю на третьем энергоблоке. Ее снимали и стелили новую. Но прежде нужно было убрать с крыши куски высокорадиоактивного графита.
Каждому, кого на это посылали, полагалось два выхода на крышу. На самой кровле работали всего 45 секунд. По секундомеру. Боец переодевался в защитный костюм, ему указывали: вон кусок графита лежит. Крыша, как футбольное поле. По двое-трое с лопатами должны были пробежать до графита за 15 секунд. Подхватить его на лопату и за следующие 15 секунд донести до края крыши, где стоял огромный контейнер радиоактивных отходов. Сбросить смертоносный груз в его пасть - и бегом обратно, еще 15 секунд.
- За эти мгновения на крыше я получил 0,5 рентгена - максимально допустимая суточная доза. Это было в мае 1987 года, - вспоминает Камиль. - Потом, когда почистили крышу и радиационный фон упал, было еще 25 выездов. Я как доктор принимал спускающихся ребят. Один снял с руки часы, а там сильнейший ожог. Я обрабатывал раны, видимые воспаления, закапывал воспаленные глаза. По своей наивности выезжал поначалу каждый раз, когда в смену посылали ребят. Потом плохо стало мне самому.
Всего Камиль Шарифулин пробыл в зоне сто суток вместо положенных шести месяцев. Из-за того, что дозу свою набрал раньше срока. Максимально допустимой спустя год после аварии считалась доза в 10 рентген. Но самое трудное для него, как оказалось, наступило потом.
Правда и ложь
- Спустя десять лет после Чернобыля врачи сказали, что в организме у меня накапливается цезий, стронций и йод, - рассказывает Владимир Тюнюков. - Я оформил инвалидность лишь в 2003 году. До этого стеснялся: как я, русский генерал, буду ходить за пособием? Но потом реально стало плохо со здоровьем. Мне дали вторую группу.
- Нас изначально почему-то разделили на инвалидов первой, второй, третьей группы. Хотя, я считаю, у нас должен был статус один, мы работали в одинаковых условиях и в одно время, - убежден Александр Филипенко. - У нас категория одна - пострадавший от техногенной аварии. И мы должны были получить достойную пенсию и жить спокойно.
Сорокалетние мужики возвращались домой, им нужно было работать, кормить семьи. Бегать по врачам и комиссиям, оформлять группу просто времени не было. Да и как в то время смотрели на инвалидов? Ведь их практически не брали на работу. Признать себя инвалидом значило обрубить для себя многие возможности. И менталитет был другой. Люди даже стеснялись этого слова - "инвалид".
И так рассуждали очень многие. Камиль Шарифулин только через пять лет, в 1992 году, получил группу инвалидности. И то потому, что с больничного подолгу не выходил.
- Семьи прокормили, детей вырастили, мебель купили, а теперь, к пенсии, можно и поболеть - так думали многие. Но в экспертных комиссиях, определяющих инвалидность, нас не ждали. Чернобыль принимали в расчет только первые пять лет после взрыва на станции - если в течение этих лет были больничные, экспертный совет учитывал связь заболевания с пребыванием в зараженной зоне. Если у 40-летнего появлялись болезни, то "срабатывал" Чернобыль, а если подкашивало 60-летнего, то увольте, это возрастное. За исключением онкологии, - с горечью говорит Шарифулин. - Сейчас, последние девять лет, комиссии практически перестали связывать наши болячки с Чернобылем. Говорят: ребята, извините, но это не страховой случай. У вас, дескать, показаний для оформления группы нет, а ваше плохое самочувствие лишь признак надвигающейся старости...
Александр Филипенко долго размышлял над вопросом, что же изменилось за эти 25 лет после аварии.
- Надо понять психологию людей, которые шли в то время на выполнение этой задачи. Мы воспитывались не в нынешней, в совершенно другой стране. Тогда нам был присущ патриотизм. Мы ехали на ЧАЭС, хотя все знали, что мы оттуда либо не вернемся, либо заболеем, получив такую дозу облучения, что придем оттуда калеками. Когда мы ехали к Чернобылю, мы останавливались на многих полустанках, и никто из 1200 человек не спрыгнул с поезда, не спрятался, не ушел от ответственности. Мы прекрасно знали еще тогда, что приуменьшались масштабы катастрофы и замалчивались размеры беды.
Но как судить, что было правильно, а что нет, когда живые люди бегали по крыше зараженного здания и собирали лопатами графит, от которого шло такое излучение, что за эти секунды получали дозу, не совместимую с жизнью?
- После этого о Чернобыле было снято много фильмов и написано книг. Говорили, что неправильную работу мы сделали, что зря наши шахтеры проложили шахту под реактором - много чего, - говорит Филипенко. - Но главное - мы всю эту работу делали с честью и достоинством. Мы знали, что спасаем свои семьи, своих детей, даже не думали, что при этом спасаем всю Европу. Был не просто высокий патриотизм, было просто совсем другое время.
- В 1991 году вышел первый закон, по которому чернобыльцам определили льготы. С тех пор он уже много раз изменялся, - говорит Филипенко. - И с каждым разом ухудшал наше положение, урезая права и льготы. Наконец нас лишили вообще всех льгот, заменив на незначительное денежное вспомоществование. Ни путевок, ни лечения, ни тем более квартир, которые обещали в течение года после подачи заявления. В конце концов нас вообще лишили статуса чернобыльцев, все стали инвалидами по общему заболеванию. А нет статуса - меньше денег.
Сколько судов прошло о возмещении вреда здоровью, сколько унижений - не перечесть. Практика такова, что все вопросы, связанные с чернобыльцами, стали решаться через суды. Теперь судятся за индексацию льгот. И добиваются, но только через суд. При этом 10 процентов от суммы уходит адвокатам.
- За эти годы я стал прекрасным юристом, знаю, как защищать себя и других, - горько шутит Филипенко. - Я ушел туда в 36 лет, с прекрасной должности, здоровым, мастером спорта. Сейчас еле жив, а большая половина моих друзей уже умерли. Государство взялось выплачивать сумму возмещения труда, но так, что стали люди судиться.
Николай Симонов отправился в зону в двадцать лет, сразу после срочной службы в армии, где в составе инженерно-технических войск прошел специальную подготовку к ядерной войне.
- Когда вернулся, работал в шахте и только через двенадцать лет узнал, что государство "забыло" заплатить за ликвидацию: в Чернобыле я проработал 157 календарных суток, а расчет получил всего за 113 дней... Прошло 25 лет, люди, побывавшие там, доживают и уходят. Надо, чтобы с ними не ушла та правда, которую знаем мы.
Как бы поступили ликвидаторы, случись авария подобного масштаба сейчас? Много ли было бы добровольцев? Вряд ли, считают бывшие чернобыльцы. Слишком дорого заплатили они за тот свой поступок.
прямая речь
Олег Алферов, ликвидатор из полка 11350:
- Все, что с нами случилось, - это уже последствия последствий, вторичная реакция на Чернобыль. Мы не столько болели, сколько боялись заболеть. И оттого жили в постоянной тревоге, в депрессии, в ожидании заболевания. И по этой причине, конечно, ждали особого внимания государства к себе. Но очень скоро поняли, что наше существование - бельмо на глазу. Волновались, нервничали, у многих происходили психические срывы. До 30 процентов вернувшихся оттуда стали пьющими - и жестоко пьющими. Социальный фактор добил нас сильнее, чем сам Чернобыль. Первые пять лет нас вообще не замечали, в 91-м только вышел закон о предоставлении льгот ликвидаторам аварии. Получили выплаты. Довольно заметные на фоне застоя в экономике, когда на многих предприятиях уже с перебоями давали зарплату. И особенно внушительные в деревне, где остальные получали копейки. По-разному распорядились этими деньгами. Многие их просто пропили, потому что другого применения не находили...
PS: Всего в ликвидации последствий чернобыльского взрыва участвовало 45 полков гражданской обороны со всего СССР. Их формировали в Литве, Латвии, Белоруссии, ликвидаторов присылали из Грузии, Армении, Таджикистана. Последний полк покинул чернобыльскую зону в 1989 году. А всего через это горнило прошло свыше 600 тысяч человек, из них 360 тысяч - жители России.
По данным Национального радиационно-эпидемиологического регистра, из 701397 человек, подвергшихся радиационному воздействию и проживающих в России, к началу марта с.г. в списке значилось 194333 ликвидатора.
Комментарий
Правду отдельно взятого человека, как и судьбы тысяч других, оказавшихся в сходном положении, совсем иначе воспринимают там, где привыкли иметь дело с "населением", "наблюдаемым контингентом" и медицинской статистикой.
На недавно состоявшемся в Российской академии наук симпозиуме "25 лет аварии на Чернобыльской АЭС: анализ, уроки, выводы на будущее" титулованные ученые и эксперты вновь заговорили о том, что масштабы случившегося преувеличены, последствия обрастают мифами, а некоторые из предпринятых мер оказались избыточными, не обоснованными с научной точки зрения и вместо пользы приносят вред.
Как считают в Федеральном медицинском биофизическом центре им. А.И. Бурназяна, это относится и к переселенцам из чернобыльской зоны, и - в особенности - к ликвидаторам. Из публикаций и научных докладов А.К. Гуськовой, В.К. Иванова, Л.А. Ильина, А.Ф. Цыба следует, что суммарные дозы облучения у большинства ликвидаторов, работавших в зоне от нескольких суток до нескольких месяцев, не превышают 60-80 мЗв, что "заведомо меньше" критических 250 мЗв. По их же оценкам, "содержание радиоактивных веществ у этого контингента... существенно ниже пороговых величин для развития каких-либо клинических проявлений". Вывод: "основная масса этих лиц могла быть возвращена к прежней трудовой деятельности", а "показания к признанию инвалидности у ликвидаторов" были расширены без должных оснований.
Академик РАМН Леонид Ильин продолжает настаивать на своих выводах: "Состояние здоровья ликвидаторов практически не отличалось или даже было несколько лучше, чем у населения России соответствующего возраста и пола". Однако к 90-м годам прошлого века, заключает он, "большое число ликвидаторов было признано нетрудоспособными, что противоречит огромному опыту клинико-эпидемиологических исследований".
Чем объясняют Ильин и его коллеги неопровержимый рост общего числа заболеваний у наблюдаемой категории граждан? Повышенным вниманием со стороны медицины, а также "более широким охватом целенаправленных обследований по критерию радиационного риска". Во многих случаях, считает член-корреспондент РАМН Ангелина Гуськова, на общее самочувствие, работоспособность и продолжительность жизни ликвидаторов существенное влияние могла оказать и оказала "социально-психологическая напряженность, связанная с поиском льгот".
...Очень непросто принять такую точку зрения. Даже если знаешь, как много пострадавших от радиации в Чернобыле и до него возвратили к жизни Ангелина Константиновна Гуськова и ее коллеги. Мы не подписываемся под их словами, но даем возможность быть услышанными.
Комментарии читателей:
Источник: http://www.rg.ru/2011/04/20/chernobyl.html
Какую правду не могут забыть ликвидаторы аварии на Чернобыльской АЭС
Двадцать лет назад Чернобыль стал по ту стороны границы. Но люди, брошенные для спасения от него, живут по эту.
О чем они не знали, когда ехали ликвидировать последствия аварии и какие последствия были для них самих? Что было бы, случись катастрофа на пять лет позже, когда уже не стало Союза? Пошли бы они снова на подвиг, имея за плечами опыт прожитых лет и перенесенных болезней?
Тогда, в апреле 1986-го, в страшную и таинственную зону под названием Чернобыль, отправились многие тысячи людей. Удивительно, но мир после обнародования информации о случившейся аварии не перевернулся. Все тогда жили, работали, и беда существовала как бы и рядом, но на уровне обывательских слухов. В мае далеко на юге России выпал необычный дождь, оставивший белесые следы на свежих листьях деревьев. Телевизор показывал вести с полей и репортажи со съездов, а тем временем в стране шла тихая мобилизация. Военкоматы отправляли повестки запасникам второй категории. Забирали мужчин старше 35 лет, у которых было двое детей. На предприятиях шел свой призыв, добровольцев. Никаких пышных проводов не устраивали. Казалось, обычная командировка. Надо так надо.
Это сейчас для большинства ликвидаторов Чернобыль находится в другом государстве, а тогда полки добровольцев прибывали в радиационную зону из Прибалтики и Средней Азии, Северного Кавказа и Дальнего Востока, Москвы и Ленинграда. Огромные материальные и людские ресурсы брошены были в Чернобыль, чтобы спасти всю страну.
По словам руководителя региональной общественной организации "Союз "Чернобыль" Александра Филипенко, из 250-тысячной армии ликвидаторов 62 тысячи прибыли в зону из городов, сел и хуторов юга России - Ростовской области и республик Северного Кавказа. Самую многочисленную рать выставила Ростовская область - полк гражданской обороны под номером 11350.
Что они не знали
Генерал-майор в отставке Владимир Тюнюков был начальником оперативной группы Генштаба и отвечал за формирование специальных войск по Южному округу, в Волгоградской, Ростовской областях, Краснодарском крае, а потом - за радиационную безопасность войск, работающих в 30-километровой зоне. По его словам, была поставлена задача подобрать специалистов, более-менее владеющих знаниями.
- Совсем неподготовленных пускать было нельзя, - подчеркивает Владимир Тюнюков. - Нужны были люди, способные вести радиационную разведку, дозиметрический контроль, дезактивацию. Ведь, когда произошел взрыв реактора, мы поначалу не знали, что делать: враг был невидим и неслышим. Границу опасной и безопасной зон можно было нащупать только приборами. Эти границы, шаг за шагом, устанавливали дозиметристы.
Осложнялось все тем, что каждый из отобранных специалистов не мог работать на объекте долго. Считалось, что, получив за 30 дней двадцать пять бэр (биологический эквивалент рентгена), человек должен эвакуироваться из опасной зоны. Лишь годы спустя они узнали, что "норма" в 25 бэр - это предел допустимого облучения за год, а не за месяц, как внушали ликвидаторам.
- Когда покидал Чернобыль, считалось, что я получил дозу меньше допустимых значений. Но сейчас ученые утверждают, что "нормы" облучения быть не может вообще и даже маленькая доза опасна для организма, - говорит Тюнюков. - Мы не знали, как проводить дезактивацию огромных производственных помещений энергоблока. Многоэтажный корпус площадью был примерно со стадион. Работали в три смены по пять часов и практически вручную. С ведром и тряпкой. На уцелевшей половине машинного зала поставили бетонную стену, чтобы обеспечить запуск третьего энергоблока. Дезактивацию потолочных перекрытий и коммуникаций было проводить невероятно трудно. Представьте себе металлические и бетонные переплетения - радиация вместе с перегретым паром буквально впиталась в краску. Нужно было ее снимать. Здесь, на ходу, родился новый метод дезактивации крупных промышленных объектов. Используя энергию станции и войсковые комплекты, вновь нагревали пар, обрабатывали им стены и потолки, потом пускали дезактивационный аэрозоль, нейтрализующий радионуклиды, и всасывали промышленными пылесосами все с их поверхности. Затем содержимое пылесосов герметично закупоривали в стальные баллоны и увозили на захоронение. Мы тогда и не знали, что степень заражения самих средств защиты превышала нормы в десятки раз.
Двукратный чемпион мира по велоспорту Александр Филипенко в Чернобыль пошел в первый же призыв из 1200 человек, объявленный по Ростовской области.
- 14 мая мы уже были в районе Брагина, в Белоруссии, где разбили лагерь. Рядом с нами по периметру 30-километровой зоны АЭС стояли полки со всей страны. Меня назначили начальником продовольственно-вещевой службы полка гражданской обороны, - говорит Филипенко. - В Брагине мы заменяли асфальт, ставили срубы домов, мыли улицы. Часто выезжали на чистку территории в соседних населенных пунктах. Фон уменьшался, приехавшая комиссия фиксировала соответствие норме. Но через три-четыре дня снова померили - фон опять вырос. Оказывается, ветер принес новую порцию радиации.
Дозы облучения в динамике, по словам ликвидаторов, никто не отслеживал. А приборы, которые выдавались, зачастую не отражали реальную картину. Были случаи, когда полученные дозы просто списывались. Суммарное облучение Филипенко составило 38,6 бэра. Он сам не принимал участие в работах по очистке территории станции, но каждые три-четыре часа встречал оттуда очередную смену в 1200 человек. Нужно было принять у них грязную одежду, выдать новую, потом везти радиоактивную форму в банно-прачечный комбинат, где ее обеззараживали. После чего выдавали новой смене.
- Я не знал, что, перевозя и разгружая эту одежду, постоянно облучаюсь сам, - говорит Филипенко.
Итог такого незнания - 72 тысячи человек из тех, кто принял на себя радиационный удар, стали инвалидами. Теперь их осталось 44 тысячи. Это при том, что большей части ликвидаторов инвалидность официально не оформили...
Сегодня, наученные горьким опытом, японцы на "Фукусиме" стараются обойтись как можно меньшим количеством ликвидаторов. А тогда в Чернобыль просто согнали массу людей со всей страны, которые закрыли мир от радиации буквально своими телами.
Что было труднее всего
Самое трудное было переломить обычное сознание людей, заставить понять их, что главного врага не видно и не слышно, но он поражает все. Большинство из них прошли два года армии в специальных войсках. Но то была учеба, а теперь они попали в реальную обстановку, не допускающую беспечности.
- Вначале нарушения радиационной безопасности были всюду, - рассказывает Владимир Тюнюков. - Некачественно проводилась обработка одежды, людей. Смывали невидимую грязь под душем абы как. Потом ложились спать. Как-то мы проверили подушки приборами. Фонило так, что их пришлось уничтожать. Волосы, несмотря на средства защиты, сильно впитывали радиацию. Люди, не зная того, вредили сами себе. Запрещено было питаться в зоне риска, курить и пить воду. А стояло пекло. Привозили воду в бутылях. Солдаты открывали их пряжками от ремня. Солдат весь в костюме химзащиты, все открытые части обтирались. Но, когда ехали в "КАМАЗе", пыль поднималась. Она просачивалась всюду и под пряжку ремня. Потом он открывал флягу с водой, и с пряжки радиоактивные частицы попадали в воду...
Камиль Шарифулин был санитарным врачом в ростовском полку. Его специальность - рентгенолог, радиолог. Теперь он эксперт по подготовке товарищей по несчастью на ВТЭК. В Чернобыль его призвали из запаса. Подходил по всем статьям: 37 лет, двое детей. И хотя легко мог отказаться от командировки - работал директором комплекса предприятий, производивших вакцины и сыворотки, по призыву пошел не раздумывая.
- Ростовский полк в 1986 году забирали не на атомную станцию. Нас локализовали в Белоруссии, хутор Петьковщина в Брагинском районе. Мы очищали села, постройки, базы, оставшиеся в зоне отселения. Помогали населению, как сейчас МЧС, - чинили крыши, чистили колодцы, дороги, - вспоминает Камиль. - Потом на ЧАЭС стало не хватать людей, и привлекли нас. Весь полк срочно бросили на Украину, встали лагерем в 20 километрах от станции. В день туда посылали по 250 человек.
При взрыве четвертого энергоблока куски бетона, стали, арматуры и буквально пронизанные радиацией осколки графитовой кладки реактора разнесло по всей станции и даже за ее пределы. На этой территории кишел человеческий муравейник - люди практически вручную собирали радиоактивный хлам. А перед нами поставили задачу: заменить кровлю на третьем энергоблоке. Ее снимали и стелили новую. Но прежде нужно было убрать с крыши куски высокорадиоактивного графита.
Каждому, кого на это посылали, полагалось два выхода на крышу. На самой кровле работали всего 45 секунд. По секундомеру. Боец переодевался в защитный костюм, ему указывали: вон кусок графита лежит. Крыша, как футбольное поле. По двое-трое с лопатами должны были пробежать до графита за 15 секунд. Подхватить его на лопату и за следующие 15 секунд донести до края крыши, где стоял огромный контейнер радиоактивных отходов. Сбросить смертоносный груз в его пасть - и бегом обратно, еще 15 секунд.
- За эти мгновения на крыше я получил 0,5 рентгена - максимально допустимая суточная доза. Это было в мае 1987 года, - вспоминает Камиль. - Потом, когда почистили крышу и радиационный фон упал, было еще 25 выездов. Я как доктор принимал спускающихся ребят. Один снял с руки часы, а там сильнейший ожог. Я обрабатывал раны, видимые воспаления, закапывал воспаленные глаза. По своей наивности выезжал поначалу каждый раз, когда в смену посылали ребят. Потом плохо стало мне самому.
Всего Камиль Шарифулин пробыл в зоне сто суток вместо положенных шести месяцев. Из-за того, что дозу свою набрал раньше срока. Максимально допустимой спустя год после аварии считалась доза в 10 рентген. Но самое трудное для него, как оказалось, наступило потом.
Правда и ложь
- Спустя десять лет после Чернобыля врачи сказали, что в организме у меня накапливается цезий, стронций и йод, - рассказывает Владимир Тюнюков. - Я оформил инвалидность лишь в 2003 году. До этого стеснялся: как я, русский генерал, буду ходить за пособием? Но потом реально стало плохо со здоровьем. Мне дали вторую группу.
- Нас изначально почему-то разделили на инвалидов первой, второй, третьей группы. Хотя, я считаю, у нас должен был статус один, мы работали в одинаковых условиях и в одно время, - убежден Александр Филипенко. - У нас категория одна - пострадавший от техногенной аварии. И мы должны были получить достойную пенсию и жить спокойно.
Сорокалетние мужики возвращались домой, им нужно было работать, кормить семьи. Бегать по врачам и комиссиям, оформлять группу просто времени не было. Да и как в то время смотрели на инвалидов? Ведь их практически не брали на работу. Признать себя инвалидом значило обрубить для себя многие возможности. И менталитет был другой. Люди даже стеснялись этого слова - "инвалид".
И так рассуждали очень многие. Камиль Шарифулин только через пять лет, в 1992 году, получил группу инвалидности. И то потому, что с больничного подолгу не выходил.
- Семьи прокормили, детей вырастили, мебель купили, а теперь, к пенсии, можно и поболеть - так думали многие. Но в экспертных комиссиях, определяющих инвалидность, нас не ждали. Чернобыль принимали в расчет только первые пять лет после взрыва на станции - если в течение этих лет были больничные, экспертный совет учитывал связь заболевания с пребыванием в зараженной зоне. Если у 40-летнего появлялись болезни, то "срабатывал" Чернобыль, а если подкашивало 60-летнего, то увольте, это возрастное. За исключением онкологии, - с горечью говорит Шарифулин. - Сейчас, последние девять лет, комиссии практически перестали связывать наши болячки с Чернобылем. Говорят: ребята, извините, но это не страховой случай. У вас, дескать, показаний для оформления группы нет, а ваше плохое самочувствие лишь признак надвигающейся старости...
Александр Филипенко долго размышлял над вопросом, что же изменилось за эти 25 лет после аварии.
- Надо понять психологию людей, которые шли в то время на выполнение этой задачи. Мы воспитывались не в нынешней, в совершенно другой стране. Тогда нам был присущ патриотизм. Мы ехали на ЧАЭС, хотя все знали, что мы оттуда либо не вернемся, либо заболеем, получив такую дозу облучения, что придем оттуда калеками. Когда мы ехали к Чернобылю, мы останавливались на многих полустанках, и никто из 1200 человек не спрыгнул с поезда, не спрятался, не ушел от ответственности. Мы прекрасно знали еще тогда, что приуменьшались масштабы катастрофы и замалчивались размеры беды.
Но как судить, что было правильно, а что нет, когда живые люди бегали по крыше зараженного здания и собирали лопатами графит, от которого шло такое излучение, что за эти секунды получали дозу, не совместимую с жизнью?
- После этого о Чернобыле было снято много фильмов и написано книг. Говорили, что неправильную работу мы сделали, что зря наши шахтеры проложили шахту под реактором - много чего, - говорит Филипенко. - Но главное - мы всю эту работу делали с честью и достоинством. Мы знали, что спасаем свои семьи, своих детей, даже не думали, что при этом спасаем всю Европу. Был не просто высокий патриотизм, было просто совсем другое время.
- В 1991 году вышел первый закон, по которому чернобыльцам определили льготы. С тех пор он уже много раз изменялся, - говорит Филипенко. - И с каждым разом ухудшал наше положение, урезая права и льготы. Наконец нас лишили вообще всех льгот, заменив на незначительное денежное вспомоществование. Ни путевок, ни лечения, ни тем более квартир, которые обещали в течение года после подачи заявления. В конце концов нас вообще лишили статуса чернобыльцев, все стали инвалидами по общему заболеванию. А нет статуса - меньше денег.
Сколько судов прошло о возмещении вреда здоровью, сколько унижений - не перечесть. Практика такова, что все вопросы, связанные с чернобыльцами, стали решаться через суды. Теперь судятся за индексацию льгот. И добиваются, но только через суд. При этом 10 процентов от суммы уходит адвокатам.
- За эти годы я стал прекрасным юристом, знаю, как защищать себя и других, - горько шутит Филипенко. - Я ушел туда в 36 лет, с прекрасной должности, здоровым, мастером спорта. Сейчас еле жив, а большая половина моих друзей уже умерли. Государство взялось выплачивать сумму возмещения труда, но так, что стали люди судиться.
Николай Симонов отправился в зону в двадцать лет, сразу после срочной службы в армии, где в составе инженерно-технических войск прошел специальную подготовку к ядерной войне.
- Когда вернулся, работал в шахте и только через двенадцать лет узнал, что государство "забыло" заплатить за ликвидацию: в Чернобыле я проработал 157 календарных суток, а расчет получил всего за 113 дней... Прошло 25 лет, люди, побывавшие там, доживают и уходят. Надо, чтобы с ними не ушла та правда, которую знаем мы.
Как бы поступили ликвидаторы, случись авария подобного масштаба сейчас? Много ли было бы добровольцев? Вряд ли, считают бывшие чернобыльцы. Слишком дорого заплатили они за тот свой поступок.
прямая речь
Олег Алферов, ликвидатор из полка 11350:
- Все, что с нами случилось, - это уже последствия последствий, вторичная реакция на Чернобыль. Мы не столько болели, сколько боялись заболеть. И оттого жили в постоянной тревоге, в депрессии, в ожидании заболевания. И по этой причине, конечно, ждали особого внимания государства к себе. Но очень скоро поняли, что наше существование - бельмо на глазу. Волновались, нервничали, у многих происходили психические срывы. До 30 процентов вернувшихся оттуда стали пьющими - и жестоко пьющими. Социальный фактор добил нас сильнее, чем сам Чернобыль. Первые пять лет нас вообще не замечали, в 91-м только вышел закон о предоставлении льгот ликвидаторам аварии. Получили выплаты. Довольно заметные на фоне застоя в экономике, когда на многих предприятиях уже с перебоями давали зарплату. И особенно внушительные в деревне, где остальные получали копейки. По-разному распорядились этими деньгами. Многие их просто пропили, потому что другого применения не находили...
PS: Всего в ликвидации последствий чернобыльского взрыва участвовало 45 полков гражданской обороны со всего СССР. Их формировали в Литве, Латвии, Белоруссии, ликвидаторов присылали из Грузии, Армении, Таджикистана. Последний полк покинул чернобыльскую зону в 1989 году. А всего через это горнило прошло свыше 600 тысяч человек, из них 360 тысяч - жители России.
По данным Национального радиационно-эпидемиологического регистра, из 701397 человек, подвергшихся радиационному воздействию и проживающих в России, к началу марта с.г. в списке значилось 194333 ликвидатора.
Комментарий
Правду отдельно взятого человека, как и судьбы тысяч других, оказавшихся в сходном положении, совсем иначе воспринимают там, где привыкли иметь дело с "населением", "наблюдаемым контингентом" и медицинской статистикой.
На недавно состоявшемся в Российской академии наук симпозиуме "25 лет аварии на Чернобыльской АЭС: анализ, уроки, выводы на будущее" титулованные ученые и эксперты вновь заговорили о том, что масштабы случившегося преувеличены, последствия обрастают мифами, а некоторые из предпринятых мер оказались избыточными, не обоснованными с научной точки зрения и вместо пользы приносят вред.
Как считают в Федеральном медицинском биофизическом центре им. А.И. Бурназяна, это относится и к переселенцам из чернобыльской зоны, и - в особенности - к ликвидаторам. Из публикаций и научных докладов А.К. Гуськовой, В.К. Иванова, Л.А. Ильина, А.Ф. Цыба следует, что суммарные дозы облучения у большинства ликвидаторов, работавших в зоне от нескольких суток до нескольких месяцев, не превышают 60-80 мЗв, что "заведомо меньше" критических 250 мЗв. По их же оценкам, "содержание радиоактивных веществ у этого контингента... существенно ниже пороговых величин для развития каких-либо клинических проявлений". Вывод: "основная масса этих лиц могла быть возвращена к прежней трудовой деятельности", а "показания к признанию инвалидности у ликвидаторов" были расширены без должных оснований.
Академик РАМН Леонид Ильин продолжает настаивать на своих выводах: "Состояние здоровья ликвидаторов практически не отличалось или даже было несколько лучше, чем у населения России соответствующего возраста и пола". Однако к 90-м годам прошлого века, заключает он, "большое число ликвидаторов было признано нетрудоспособными, что противоречит огромному опыту клинико-эпидемиологических исследований".
Чем объясняют Ильин и его коллеги неопровержимый рост общего числа заболеваний у наблюдаемой категории граждан? Повышенным вниманием со стороны медицины, а также "более широким охватом целенаправленных обследований по критерию радиационного риска". Во многих случаях, считает член-корреспондент РАМН Ангелина Гуськова, на общее самочувствие, работоспособность и продолжительность жизни ликвидаторов существенное влияние могла оказать и оказала "социально-психологическая напряженность, связанная с поиском льгот".
...Очень непросто принять такую точку зрения. Даже если знаешь, как много пострадавших от радиации в Чернобыле и до него возвратили к жизни Ангелина Константиновна Гуськова и ее коллеги. Мы не подписываемся под их словами, но даем возможность быть услышанными.
Комментарии читателей:
Скрытый текст: :
Источник: http://www.rg.ru/2011/04/20/chernobyl.html